Помоги проекту - поделись книгой:
В каждой гимназии, особенно на территориях, есть несколько комнат, которые отданы скаутскому отряду, там висит портрет генерала Корнилова, основателя и покровителя современных скаутов как организации, которая учит пацанов дружить и выживать, и обычно еще висит портрет ныне покойного Государя Александра Пятого – еще в бытность наследником он был Августейшим шефом корпуса скаутов. Одно из его высказываний, которое знают все скауты, – стыдно быть русским и плохо стрелять. Каждый русский должен быть готов выступить на защиту своей родины с оружием, даже если он и не служит в армии! Скауты это знали, а Вадим знал еще и то, что если он промахнется, то скорее всего останется без еды сам и оставит без еды отряд. Как и все сибирские скауты, он летом мотался по тайге в составе своего маленького скаутского патруля и как разведчик должен был позаботиться о пропитании отряда, причем используя для этого только винтовку дамского калибра 5,6. Из такой винтовки можно было подбить птицу или некрупное животное, но для этого надо было уметь стрелять почти идеально и подкрадываться к зверю на расстояние вытянутой руки. Вадим умел делать и то, и другое, один раз он подстрелил детеныша сибирского марала, и сделал это только потому, что ему и его отряду нужна была пища. Потом он не по своей воле попал в Афганистан, и там ему впервые дали в руки настоящий армейский автомат, такой, какой есть у каждого военного. Тогда-то он и решил заняться стрельбой всерьез, тем более что возраст уже подошел, и он мог купить что-то более серьезное, чем оружие под дамский патрон. Когда он пришел на вербовочный пункт – за ним были уже два первенства города и звание кандидата в мастера спорта, причем по взрослому разряду. Теперь к званию кандидата он мог с гордостью присовокупить подвески мастера[50] по стрельбе из пистолета, снайперской винтовки, автомата, легкого и единого пулемета, а также третье место на первенстве Флота Тихого океана по армейскому стрелковому многоборью, где он соревновался с много лет отслужившими военными, в основном инструкторами.
Третье место его не устраивало. Если бы устроило – он не был бы русским.
Сегодня он решил заняться автоматом – его он считал наиболее сложным в освоении видом армейского стрелкового оружия, сложнее, чем снайперская винтовка. Стандартный автомат Барышева армейского калибра 6,5, магазин на тридцать патронов – шестидесятипатронные он не любил, они были менее надежны. Оптический прицел малой кратности – он полагался ему как лучшему снайперу в патруле. Одиночными выстрелами он мог свалить мишень быстрее, чем та окончательно займет исходное положение для стрельбы. Проблема в том, что в этой дисциплине засчитывалось поражение цели двумя патронами, а некоторые упражнения были рассчитаны на исполнение их автоматическим огнем. Русская армия сразу после появления автомата Федорова стала первой армией в мире, которая начала серьезно работать над проблемой поражения противника именно автоматическим огнем, над созданием огневых завес, над беспокоящим огнем, даже над стрельбой по панораме, хотя другие армии отрабатывали этот вид огня только на пулеметах. Североамериканская армия, переняв британскую концепцию точного сокрушительного одиночного огня на средней дистанции, приняв на вооружение мощную винтовку для стрельбы преимущественно одиночными, нахваталась по самое «не хочу» от японцев в ходе долгой, тяжелой и кровавой войны в Индокитае и Центральной Америке. Нация стрелков, чтоб их. Японцы нахватались, в свою очередь, «плюх» от русских в ходе короткой и жестокой второй русско-японской, известной как «война за КВЖД», – уже тогда приняли на вооружение легкие автоматы и пистолеты-пулеметы ближнего боя, которыми был вооружен каждый японский десантник. Русская армия обучала своих бойцов автоматическому огню намного больше, чем одиночному, поэтому Вадим отрабатывал сейчас именно автоматический огонь, пытаясь заучить, затвердить в памяти именно такое положение тела, при котором отдача раскладывается правильно и автомат не уводит вверх, и тем более – в сторону.
Для выполнения упражнения Вадим надел наушники, и поэтому он понял, что рядом кто-то, только тогда, когда его хлопнули по плечу. Он повернулся – и увидел майора по адмиралтейству Тишко, с которым он подружился после того случая.
– Господин майор по адмиралтейству… – начал доклад Вадим, не снимая наушников.
Тишко отрицательно покачал головой, сделал знак, чтобы он заканчивал со всем этим и шел за ним.
На гражданской машине, принадлежащей Тишко, они доехали до Поста святой Ольги – военного, в основном, города, где находилась военно-морская база и дислоцировалось соединение амфибийных сил – так называли части боевых пловцов и морскую пехоту. Самому Тишко довелось тут служить, и Вадим ни о чем плохом не думал. Смотрины. Офицер, имеющий отношение к курсам подготовки, присмотрел хорошего, перспективного гардемарина и сообщил об этом своему бывшему командиру. Такое часто бывало, офицеры сохраняли связи со своими частями, а командиры старались подбирать себе личный состав прямо с курсов, особенно отмечая тех, кто мог в будущем стать офицером, хороший, инициативный офицер – на вес золота. Сейчас с ним поговорит командир соединения легких сил, возможно, и еще кто-то из офицеров, потом, если он их устроит, они пришлют на него заявку. В свою очередь, и он посмотрит, где, возможно, ему предстоит начинать свою службу.
И лишь когда они прошли третий рубеж охраны и вошли в один из лифтов, который пошел вниз, Вадим понял, что ему предстоит что-то другое.
– Не трясись, салага… – легко и с необидной подколкой ответил на незаданный вопрос Тишко, когда их лифт медленно полз вниз, – тут одно дельце наклевывается. Я тебя отрекомендовал. Дело добровольное.
Что именно за дело, Тишко рассказывать не стал, а гардемарин не стал спрашивать, потому что гардемарину не пристало ни о чем спрашивать майора по адмиралтейству. Он никто, у него даже нет воинского звания.
В себя Вадим пришел только тогда, когда они оказались в кабинете легендарной «Медузы» – контр-адмирала Русского флота Таманцева, который сейчас, выслужив все положенные сроки, возглавлял диверсионную службу Флота Тихого океана.
Кабинет Медузы оказался довольно примечательным. В углу – шкаф из дорогого дерева, там черной летучей мышью распластался костюм для подводного плавания, судя по виду – пятерка, пятимиллиметровый, для холодных вод. Вместо обычной для кабинета офицера высокого ранга стены с дипломами, свидетельствами об окончании курсов, фотографиями с известными людьми и дворянского герба, у кого он был, – на стене развешано холодное оружие, а в застекленной витрине из того же дерева – оружие огнестрельное. Вадим заметил бесшумный пистолет-пулемет Стерлинга с магазином, вставляющимся сбоку, легкий пулемет Стоунера, какой использовали североамериканские боевые пловцы, и несколько японских образцов, включая бесшумный пистолет Та-Чи, который обычно использовали ниндзя. Из холодного оружия выделялась мамелюкская сабля североамериканского морского пехотинца с подарочной надписью на лезвии и несколько мечей. Японских катан было только две, обе на вид с солидной историей. Выделялся более короткий, чем катана, зачерненный меч с тонким, обоюдоострым лезвием. Вадим не знал, как он называется, но знал, что и он, и вон тот меч-посох с двумя лезвиями – излюбленное оружие ниндзя.
– Доставил… – коротко отрекомендовался Тишко, не называя ни должности, ни звания, не обращаясь к контр-адмиралу так, как это положено, как этого требуют устав и уважение, которое любой мореман с осьминогом[51] должен был испытывать к этому человеку. Контр-адмирал, кстати, оказался совсем не таким, каким он получался на фотографиях, – он был ниже и Тишко, и самого гардемарина Островского.
– Господин контр-адмирал Флота Его Императорского Величества Николая, гардемарин четвертого курса обучения Островский по вашему приказанию явился!
Вадим оттарабанил это на одном дыхании, надеясь, что голос его при этом не дрожал.
Контр-адмирал Таманцев отрицательно покачал головой:
– Во-первых, гардемарин, я не приказывал вам явиться. Во-вторых, у нас не принято представляться таким образом. Но это ничего, для первого раза, думаю, ошибки простительны.
Контр-адмирал вышел из-за своего стола, на котором не было ни единой бумаги, пожал руку сначала Тишко, потом протянул руку гардемарину. Судя по этому, здесь и впрямь дистанция между рядовым бойцом и командиром службы была намного меньше, чем того требовал устав. Вадим и помыслить не мог, что начальник курсов, к примеру, пожмет ему руку до того, как он пройдет финальное испытание и заслужит первое звание. Но, наученный опытом, он подал руку так, чтобы контр-адмирал не мог перевести рукопожатие в захват, возможно, это еще одна проверка. Контр-адмирал, однако, не стал ничего проверять – он пожал руку Вадиму и вернулся за стол.
– Вы сибиряк?
– Так точно.
– Скаут?
– Так точно, разведчик отряда.
Контр-адмирал потер подбородок, по его виду казалось, что у него в голове созрело какое-то решение, но он сомневается в его правильности.
– Вы бывали в Афганистане?
– Так точно.
– Каким образом вы туда попали?
Вадим рассказал все, коротко и ясно. Как он пошел искать источник воды и встретил старика, а у него был баллончик с усыпляющим газом. Как он пришел в себя и понял, что он уже в чужой стране. Как его продали на средневековом рабском базаре в Кабуле. Как его отвезли в Джелалабад и как его освободили. Как они гнали на машине по ночному Джелалабаду и как в них стреляли. Как потом они шли по горам и как за ними прилетел вертолет. Все это он рассказал Медузе, который никак не отреагировал на его рассказ. Просто слушал.
– Вас спасла русская спецгруппа, получается так?
– Да… господин контр-адмирал.
Таманцев усмехнулся непонятно чему.
– Разрешаю называть меня Медузой, гардемарин. Меня так многие называют, это удобно. Или Виктор Петрович, если вам так претит называть старого вояку кличкой. Но не званием, здесь это не принято. А вы знаете о том, что они нарушили приказ, спасая вас?
– Нет.
Вадим и в самом деле этого не знал.
– Это так. Более того, если бы они не нарушили приказ, вполне возможно, и даже более чем вероятно, мы бы с вами сейчас не разговаривали здесь. Город Джелалабад был целью для удара. А после удара туда вошли бандформирования экстремистов, и хорошо, если в живых остался один из трех жителей этого города…
Вадим не отвечал, потому что вопрос не был задан.
– Как вы относитесь к тому, что могли погибнуть? Погибнуть от рук своих же…
– Помните, что империя делает все, чтобы вас спасти, – процитировал Вадим. В душе у него было полное смятение.
Контр-адмирал как-то странно цикнул зубом, Вадим увидел, что он недоволен.
– Я… не знаю… Виктор Петрович. Я должен… подумать, – сказал он правду.
Контр-адмирал утвердительно кивнул.
– Вот это и в самом деле так. Я бы и сам не знал, как к этому относиться, накладки бывают разные. На моих глазах, еще давно… один лейтенант погиб только из-за того, что другой лейтенант не потрудился исполнить требования по безопасному обращению с оружием. Самое плохое, что они дружили и служили в одном экипаже. Бывает всякое, в том числе и такое.
Зачем он это говорит? Вадим предчувствовал что-то плохое.
– Вы учите английский язык?
Английский язык они учили. Вадиму он давался легко в отличие от совершенно невозможного японского. Японский язык был наказанием для четырех гардемаринов из пяти – для пятого он не был проблемой, потому что тот знал японский с детства.
– Так точно.
– Speak English? – задал вопрос контр-адмирал так, как его было принято задавать в САСШ.
– A little… – небрежно ответил Островский так, как, наверное, ответил бы эмигрант, работающий на пляже спасателем где-нибудь в округе Дейд. Эмигрантов там было полно, а работа спасателя – одна из самых простых. Они ее учили на случай, если придется внедряться.
– Окей. Тогда – we have a situation. – Словами американского военного жаргона контр-адмирал дал понять, что намерен перейти к делу. – Как ты знаешь, один из наших вероятных противников – это Седьмой флот САСШ. Какое-то время мы враждовали с североамериканцами, потом дружили, потом враждовали, потом опять дружили… в общем, сложная ситуация. Быстро меняющаяся. Сейчас у нас что-то наподобие дружбы. И вот, во время одной из встреч между нашим морским министром и их секретарем департамента обороны[52] было достигнуто соглашение об обмене. Это касается не только нашего флота, и не только флота… неважно, в общем. Короче говоря, из Санкт-Петербурга пришла директива на имя командующего флотом. Мы должны подобрать десять морских пехотинцев первого года службы и отправить их в САСШ для прохождения обучения в одном очень хреновом месте. Называется Naval counterterrorism center, его так называли после событий 10/9, чтобы получить нормальное финансирование. На самом деле это центр по подготовке специалистов по безопасности и противодиверсионным мероприятиям. Специфика этого центра – а таких в САСШ несколько – заключается в том, что при его окончании выдается еще и диплом легкого водолаза с правом производить подводные взрывные работы. Интересный способ борьбы с терроризмом – через подводные взрывные работы. Девять человек уже подобрали. Десятым мы предлагаем стать тебе. Добровольно.
Вадим не ответил ни да, ни нет, он пытался понять, в чем проблема, в чем подвох. Потом все-таки понял.
– После этого я не смогу служить здесь, – догадался он.
– Да, гардемарин, служить здесь ты не сможешь, получается, что все твои мечты – прахом, спецназ для тебя закрыт. Но скажу вот что. Если ты согласишься – по возвращении ты должен будешь участвовать в проекте по подготовке нескольких групп по североамериканским методикам. Причем там ты будешь пользоваться правами инструктора, то есть станешь самым молодым инструктором на флоте. Это первое. Дальше – на твой выбор. Первое – ты остаешься служить инструктором, твой потолок[53] в этом случае – примерно капитан. Второе – после того, как ты закончишь свою инструкторскую работу, ты заканчиваешь краткие офицерские курсы, и мы переводим тебя в морскую пехоту, на командную должность. Через пять лет, если не наделаешь глупостей, ты станешь командиром группы безопасности на авианосце. Через семь-восемь – на авианосной группе. Через десять лет получишь полк морской пехоты. Не удивлюсь, если лет через двадцать ты закончишь службу в должности командира амфибийных сил флота и с черными орлами на погонах[54]. Задатки в тебе есть. Но в спецназ тебе дорога закрыта, хотя командовать им ты сможешь. Через двадцать лет и если повезет.
Конечно, неприятно. Но с другой стороны… это еще как посмотреть. Командир группы безопасности на авианосце – должность намного более серьезная, чем кажется. Авианосные соединения Русского Флота бороздят Мировой океан и почти всегда оказываются ближе всего к месту очередного кризиса. А еще чаще бывает, что они оказываются ближе всего к месту кризиса, о котором никто не знает и никогда не узнает. И команда безопасности на авианосце, специалисты по ближнему бою, по абордажному бою, по противодиверсионным мероприятиям – чаще всего и делают так, чтобы о кризисе никто и никогда не узнал.
Так что… смысл отказываться?
– Я согласен… Виктор Петрович.
– Согласен… – Медуза встал из-за стола, прошелся по кабинету. – А ты знаешь хоть, на что соглашаешься?
– На обучение на североамериканских военных курсах, Виктор Петрович…
– На обучение… Так-то оно так, гардемарин. Но тут есть две загвоздки. Первое – североамериканцы никогда не признают, что мы хоть в чем-то лучше их. Такой это народ. Народ чемпионов. Народ лидеров. Это, кстати, не всегда хорошо. Но они будут пытаться сломать тебя, сломать любой ценой. В тот день, когда ты позвонишь в колокол – офицерский состав базы закатит вечеринку и выпьет за глупых русских, которые почему-то решили, что они смогут пройти самую тяжелую и страшную школу легководолазной подготовки в этой части света. Ни один курсант не смирится даже с тем, что в его экипаже русский, а как только ты начнешь давать результаты – в этот день ты станешь врагом для всех. Причем… в североамериканской армии этот курс можно закончить в любое время, прийти на него со службы – то есть ты и остальные будете учиться с людьми на несколько лет старше вас. Вот что вас ждет там – нескончаемые месяцы ада.
Если контр-адмирал хотел припугнуть Островского – возможно, и в самом деле хотел припугнуть, такой боец был нужен в диверсионной службе, – то добился он этим прямо противоположного. Вадим, как и многие другие сибиряки его возраста, был чудовищно упрям, поступал всегда по-своему и терпеть не мог, если кто-то давал ему задачу и называл ее неразрешимой. Если из этой школы люди выходят живыми и с черным беретом – значит, он тоже сможет заполучить этот берет. Нет в нем ничего такого.
– Я хочу окончить эту школу, – четко сказал Вадим.
– Хочешь-то ты хочешь… Проблема номер два – североамериканцы далеко не дураки. И не просто так согласились на этот обмен. С тобой там могут сделать все, что угодно. В числе прочего – промыть мозги. Это очень страшно. Ты должен быть настороже двадцать четыре часа в сутки, ты должен спать вполглаза, видеть то, что происходит у тебя за спиной, взвешивать каждое слово и не доверять никому. В отличие от других курсантов, которые и впрямь новички, только что из учебки морской пехоты, ты идешь к ним из спецназа. Это накладывает на тебя двойную ответственность. Первое – ты не должен выкладываться на все сто. Выполняй нормативы и все, даже если можешь вдвое быстрее или втрое больше. Они не должны понимать наш истинный уровень подготовки – а мы должны понять, чего достигли они. К чему они готовятся и к чему они готовы. Второе – ты не должен сказать ничего лишнего. Понял?
– Так точно, только… я ведь и не знаю ничего лишнего.
Контр-адмирал улыбнулся:
– Знаешь. Ты сам не знаешь, что ты знаешь, есть такая присказка. В опытных руках любой обрывок информации превращается в… ладно. Я не должен тебе этого говорить, но я тебе это скажу. Седьмым американским флотом командует вице-адмирал Рудольф Барб по прозвищу Барби – только не вздумай напоминать ему это прозвище, если встретишь, у командующего флотом не может быть прозвища Барби. Но есть еще один парень, последняя известная должность контр-адмирал, он командует специальными силами, действующими… южнее континентальных САСШ. Его имя Билл Рэндольф, контр-адмирал Билл Рэндольф. Так вот – это и есть твой последний шанс. Ты можешь назвать его имя и сказать «Браво два нуля». И можешь назвать мое имя – но только при личной встрече и только ему. Если это тебе не поможет, тебе уже не поможет ничто, понял?
– Так точно.
На курсы, в центр подготовки его уже не вернули. Личных вещей у него там не было – у гардемарина не может быть личных вещей.
Время настоящее
21 мая 2012 года
Рим, Итальянское королевство
Аэропорт имени Леонардо да Винчи
В отличие от Берлина, где мне сразу после прилета пришлось уходить от агентов гестапо, в Итальянском королевстве меня никто не ждал. Кроме разве что мешков с мусором – я глазам своим не поверил, когда увидел эти синие, набитые мусором и издающие отвратительное амбре мешки, выложенные вдоль стен, как мешки с песком.
Из Швейцарии в Рим летал не «Юнкерс», а «Дорнье», причем старый и турбовинтовой. Поспать, как обычно, мне не удалось, что не лучшим образом сказалось на моем настроении. Люди, которые летели сюда, тоже не выглядели особенно радостно, в основном это были те же итальянцы, возвращающиеся из Швейцарии. Скорее они выглядели настороженными, и немудрено – в Италии были слишком высокие налоги, и деньги от них укрывались обычно в Швейцарии.
В аэропорту было жарко, система кондиционирования то ли не работала, то ли работала не на полную мощность. Вдобавок как раз перед нами приняли два рейса, в том числе и берлинский, поэтому перед таможней скопилась людская пробка. Таможенники, судя по их виду, не очень-то и старались пропустить людей побыстрее, работали, как сонные мухи.
Я украдкой огляделся по сторонам, но не увидел никого подозрительного, кроме двоих, в светло-серой форме и с пистолетами-пулеметами «Beretta-12», они внимательно наблюдали за толпой. Это не полиция, а Guardia di Finanza, ведомство с опасно широкими полномочиями, занимающееся контролем за сбором налогов, борьбой с незаконным предпринимательством, контрабандой, в том числе и наркотиков, борьбой с мафией, охраной свидетелей, которые в Италии долго не живут, борьбой с терроризмом и много еще чем. Если они наблюдают за прилетевшими из Швейцарии подданными – могли бы делать это понезаметнее.
Слово «sciopero», которое раздраженно повторял стоящий передо мной римлянин, объяснило весь бардак в аэропорту – забастовка! Любимое дело итальянцев, бастуют тут много и часто. Итальянское королевство обогатило мировую практику забастовок термином «итальянская забастовка» – это когда рабочие максимально скрупулезно исполняют требования должностных инструкций и в результате работа или идет еле-еле, или вообще встает намертво. Мешки с мусором – значит, бастуют мусорщики, наверняка и все коммунальные рабочие в придачу. Служащий таможни – вероятно, у него итальянская забастовка, иначе бы он пошевеливался, а не спал на рабочем месте. Оставалось надеяться только на то, что таксисты не бастуют. Если придется брать машину напрокат – свихнешься, по Риму нормально могут ездить только римляне.
Когда я дошел, наконец, до служащего таможни, он вопросительно посмотрел на меня, не открывая паспорта.
– Из Германии? – Здесь никогда не сказали бы «Священная Римская империя», это словосочетание бесило итальянцев, поскольку напоминало им о том, что они свою империю успешно про…ли.
– Нет, из Швейцарии. Но я подданный Его Императорского Величества Кайзера, – гордо сказал я, смотря на наследника великих римских традиций с легким презрением, как и подобает смотреть немцу на итальянца.
Таможенник листанул мой паспорт.
– Ваше имя, синьор? – спросил он, хотя мое имя он прекрасно видел на паспорте, украшенном черным орлом.
– Герр Юлиус Бааде. Нельзя ли немного побыстрее, mein freund?
Итальянец не обратил на мои слова ни малейшего внимания.
– Вы везете с собой что-либо, подлежащее обложению пошлиной?
– У меня нет ни одного места багажа.
– Как долго вы намерены пробыть в Риме?
– Два дня.
Русский сказал бы «несколько дней» – но немец никогда так не скажет. Надо уметь перевоплощаться.
– Вы намерены остановиться в отеле?
– Нет, в пансионате. Надеюсь, у вас таксисты не бастуют?
Почувствовав мое раздражение, итальянский таможенник решил не испытывать меня больше – тем более что немцев здесь побаивались еще со времен Рима. Шлеп – и на паспорт герра Юлиуса Бааде ложится черная, прямоугольная въездная виза[55]. Шлеп – и поверх ее украшает затейливая печать Итальянского королевства.
– Приятного пребывания в Италии, герр Бааде.
– Danke… – сказал я и вполголоса, отходя от стола таможенного контроля, добавил себе под нос: – Der Schweinerei[56].
На другой стороне, в зоне прилета, ситуация изменилась с точностью до наоборот, здесь из моря раздраженного ожидания я попал в океан любви, радости, диких по германским меркам возгласов. Приехавших здесь было принято встречать всей семьей, с радостными объятьями, возгласами на весь зал и даже с тортами и сладостями. Мне как немцу все это было чуждо, поэтому я, подозрительно и неодобрительно оглядываясь по сторонам, проследовал туда, куда указывала стрелка с понятной на многих языках надписью Taxi. По дороге задержался у киоска и купил подробный путеводитель по Риму с картой городских районов.
Так, на всякий случай. И еще я поменял рейхсмарки на лиры, лучше сделать это сейчас, в аэропорту.
– Taxi, per favore, – сказал я служителю на стоянке, важному, как петух, и одетому в какой-то вариант формы. Итальянцы относились к тем нациям, которые просто обожают форму – хоть какую.
Служитель замахал палкой – и к пандусу подкатило такси.
Боже…
«Фиат», настолько старый… ему, наверное, лет двадцать, не меньше, – это потом я с удивлением узнал, что эти машины выпускаются специально для такси и поныне. Желтый, каким обычно и бывают такси, побитый – причем нельзя сказать, что он попадал в какую-то серьезную аварию, но по бокам то тут, то там небольшие вмятины и царапины, одна фара треснута. По сравнению с берлинскими и женевскими «Мерседесами» выглядит, мягко говоря, уныло.
Сразу вспомнилась история банкротства русского «Фиата»… они в Москве работали с пятнадцатого года и поначалу успешно, но потом разорились, не выдержав конкуренции с нижегородским «Фордом» и аксайским «Доджем»… все-таки Россия – это не Италия, мы любим машины большие, солидные, крепкие. Банкротство было скандальное… дело дошло до Правительствующего Сената, причем при разбирательстве так и не смогли разобраться, кто больше разворовал, русские или итальянцы. Ладно…
– Una pension, – объяснил я таксисту, молодому и похожему на турка или араба, по-итальянски и добавил по-немецки, которым я владел вполне свободно: – Ich bitte mir die Pension nehmen. Gute pension[57].
То ли таксист немного понимал немецкий, то ли многие туристы просили того же самого, но он истово закивал:
– Si, si, signore. Capisco[58].
Поделиться книгой: