Помоги проекту - поделись книгой:
Она только растеряно покачала головой, но Сильфарину этого было недостаточно.
- Думаешь, этот Кальхен-Туф… - это он?
- Не знаю…
Молодой человек порывисто встал и перекинул через плечо широкий ремень, на котором болтались кожаные ножны с мечом.
- Ты куда собрался? – всполошился Улдис. – Мы ещё не…
- Я сейчас вернусь, - бросил Сильфарин, не оборачиваясь.
И исчез в чаще.
- Что с ним такое, Ругдур? – недоумевал Шагхара.
Рельм пожал плечами: он и сам ничего не понимал.
- А почему ты у меня-то спрашиваешь?
- Мне кажется, ты его лучше всех знаешь…
- Да уж. Если бы.
- Вы видели, как изменилось его лицо, когда мы заговорили о Кальхен-Туфе? – не унимался Шагхара. – Он… Отец, ты видел? У него даже губы побелели! Неужели только я заметил?
- Нет… - Сайибик спрятала лицо в ладонях. – Не только ты.
Прозрачный воздух наполнился легчайшими хлопьями первого снега. Кружась на ветру, они падали на твёрдую землю, уже готовую к приближающейся зиме, и постепенно укрывали её осеннюю наготу тонким белым покровом. Мерно раскачивались лапы елей, медленно-медленно плыла по серому небосклону пелена тяжёлых облаков, лес притих… И только изредка над головой раздавались пронзительные крики поздних перелётных птиц, нагоняющие тоску и тревогу.
Сильфарин без цели бродил между деревьев, проводя руками по шершавой коре, и старался ни о чем не думать – но не мог.
Не мог он не вспоминать два чёрных омута, пустых и холодных, не мог не видеть снова и снова, как раскрылась перед ним израненная душа – словно ужасающий взор край, разорённый дьявольским пламенем, где истощённая, истоптанная сапогами земля стонет и выдыхает ядовитый пар, где чёрное небо раскрывает огненную пасть, чтобы проглотить всё живое…
Эта душа не могла принадлежать мальчику. Нет, её захватила чья-то незримая тень, расправляющая огромные крылья над сжавшимся в комочек младенцем, готовая в любой момент протянуть страшную руку – руку, похожу на ту, из сна – и раздавить гулко бьющееся детское сердце.
«Нет. Я не поверю в то, что это о тебе говорили рельмы…»
Не хотелось теперь возрождать в памяти образ того холодного волчонка, того мальчика, сына Ганнуса с отравленной душой. Но этот его голос – низкий, почти взрослый, такой обреченный – пробивался сквозь все защитные барьеры в сознании Сильфарина и звучал всё громче, все отчётливее. Особенно это его ледяное и равнодушное: «Твой ход, брат». Или равнодушие было лишь укрытием? Может быть, все-таки что-то тёплое и светлое шевельнулось в сердце Рагхана, когда он произнёс эти слова, отпуская на волю схваченную в цепкие волчьи лапы птичку… как будто говоря: лети, спасайся от тьмы, если сможешь…
А сам он не смог. Он сказал, что его уже не спасти…
«Но ты был не прав, - думал Сильфарин. – Не прав. Или ты лгал мне. Потому что ты ещё не потерян, ничего ещё не потеряно! Ты дал мне уйти, когда мог забрать и бросить к ногам Эйнлиэта. Ты спас меня…»
Эх, вот бы поверить – по-настоящему, всей душой поверить – в то, что мальчик, назвавший себя сыном Ганнуса, просто обманывал Сильфарина своей холодностью! В то, что безразличие и вспыхивающие в глубине пустых глаз кровавые огоньки были всего лишь способом избежать жалости… Ведь такие, как Рагхан, не приемлют сострадания. Именно потому, что жаждут его в глубине души – и презирают самих себя за слабость.
Вот бы было так… И мрак, который увидел Сильфарин в душе Рагхана, превратился бы в ничто! И стена между ними рухнула бы…
Одиннадцатилетний мальчик верил в это – ему было проще в это поверить. Но он остался там, в прошлом, а здесь был только взрослый человек, который служил Рунну и должен был служить – несмотря ни на что, даже на свои собственные братские чувства. Человек, которого своны учили: «Вот меч. Он нужен, чтобы разить твоих врагов. Всех. Без пощады». Да, так они и говорили мальчику, и это вовсе не было звериной жестокостью, как казалось поначалу – это была суровая правда. «Рази. Не сомневайся никогда. Ибо меч подводит того, кто не слишком уверенно сжимает его рукоять».
Рази своих врагов…
А сын Ганнуса… Кто он для сына Рунна?
«Нет, нет, это не о тебе говорили рельмы. Ты не мог так! Ты ведь должен был бороться! Должен был. И не мог проиграть… или все-таки мог? – Сильфарин остановился, прижавшись спиной к стволу, и зажмурился. – Хочу посмотреть в твои глаза. Просто посмотреть – но так, чтобы вырвать из них этот лёд, эту пустоту, эту ложь! И убедиться, что за ними было и есть что-то живое, что принадлежит только тебе, а не твоему Хозяину. Жаль, что нельзя будет носом ткнуть тебя самого в твое же лицо и показать: вот – ты! Свободный и сильный. Не раб. – Сын Рунна сжал кулаки. – Хочу посмотреть в твои глаза. Нет, не в глаза Эйнлиэта – их я уже видел. В твои! Настоящие. Живые. Именно в твои…»
- Сильфарин?
Он вздрогнул, но оборачиваться на голос не стал.
- Зачем ты пошла за мной?
- Беспокоюсь. – Сайибик подошла и встала рядом. – Опасно тебе постоянно думать о Рагхане.
- Да, учитель…
- Шшш! – Великая бесцеремонно зажала ему рот. – Сколько раз тебе повторять: не называй меня так! Я не достойна пока называться учителем. До тех пор, пока великий Палнас не признает, что я прошла испытание. Да, я учила тебя все эти годы – и ты стал мудрее. – Она улыбнулась, и в её глазах мелькнула тёплая гордость за юношу. – Но… это немного разные вещи.
- Точно так же, как Альдер не сразу стал учеником Палнаса? – Впервые за много лет Сильфарин вдруг вспомнил о провидце-крихтайне.
- Да. И, став им, он сам понял: всё, что было ранее, оказалось всего лишь подготовкой. Мы с Абхой были у Палнаса, когда Альдер вернулся и упал на колени перед Учителем, моля простить глупый поступок и принять вновь… Как он корил самого себя, как убивался! Он не заслужил такого. Но… Но зато это был уже другой Альдер. Совсем другой. – Сайибик почему-то затаила дыхание. – То был единственный раз, когда я своими глазами видела рождение подлинного Ученика. И… никогда не забуду я тот день.
- Значит, испытание ждет нас обоих?
- Да. Одно мне, одно тебе. И теперь мы помогаем друг другу готовиться.
Сильфарин усмехнулся.
- Альдер стал Учеником в семнадцать. Выходит, я уже слишком стар.
- Возраст не имеет значения, мальчик. Идем. Пора возвращаться к остальным.
Они притаились в тени деревьев и наблюдали.
На большой поляне у границы леса был почти что пир. Мужчина лет сорока (значит, рельм, а не коренной андагаэнец) со своей семьей сидел в центре, весело смеясь и часто поднимая кубок с вином. Вокруг суетились слуги: кто-то костер разжигал, кто-то устанавливал богатый шатер, кто-то играл на гуслях, развлекая господина. Из чащи, с противоположной стороны, выходили и выезжали охотники с луками – тащили двух мёртвых косуль и подстреленных птиц. Хозяин помахал им рукой.
- Отлично, друзья мои! Сегодня мы будем веселиться, не думая ни о чем! – Он снова поднял кубок. – За именины моего наследника – князя Тисмира! И за приход зимы!
Норах тронул Сильфарина за плечо.
- Выйдем к ним? – мотнул головой в сторону пирующих.
- Зачем тревожить их? У них ведь праздник.
Но Ругдур с другой стороны от юноши стиснул его локоть и потянул за собой вперед.
- Пошли. Не время думать о приличиях.
- Но…
- Знатный вельможа знает и расскажет больше, чем простолюдин. Пошли.
Не думая о том, какое впечатление вызовут у веселящихся рельмов, путники выбрались из чащи, треща колючими ветвями можжевельника. Их заметили почти сразу же – и тут же весь рельмийский лагерь замер и притих.
- Приветствуем, благородный господин! – Ругдур приложил руку к груди и поклонился в пояс хозяину. – Тебя и твоих близких.
Рельм вежливо, хоть и растеряно, наклонил голову. Так же поступили и две женщины, сидящие рядом с ним. А вот дети – мальчик и девочка – лишь с интересом рассматривали нежданных гостей.
- Позволь пилигримам из дальних земель узнать, на чьих землях имеют они честь находиться?
- Вы в Реаглине, - ответил глава семьи. – И я Валькен, князь Реаглинский, хозяин этого поместья.
- Ах, Валькен, пригласи гостей к костру, - тепло и приветливо улыбаясь, сказала одна из женщин, должно быть, супруга князя.
- О, разумеется. Присаживайтесь, друзья. Вижу, вы устали с дороги. Эй, Лехмар! Принеси ещё воды и вина! – Он оглядел всех путников. – Расскажите, кто вы. И откуда пришли? Эээ… Признаюсь, удивлен тем, что…
Ругдур и Норах, которые чувствовали себя свободнее других, сели к костру первыми и негромко рассмеялись: поняли, чем так удивили хозяина усадьбы. Уж больно странно выглядел со стороны их отряд: два свона, рельм, прекрасная дева, Низший да еще какой-то непонятный юноша…
Ругдур, как сородич князя Реаглинского, взялся представлять своих спутников. О происхождении каждого предусмотрительно решил умолчать, даже о том, что Сайибик – Великая – не сказал. Назвал только имена.
- Мы пришли из Галь-та-Хура, откуда не выходили много лет. И теперь только и делаем, что дивимся переменам, произошедшим в «нижнем» мире, как говорят наши друзья своны.
Валькен помрачнел и переглянулся с супругой.
- Да, мир сильно изменился за последнее время. Но… видели бы вы, что творится на востоке… - Он спохватился, что не представил гостям свою семью. – Прошу прощения, друзья: это моя дражайшая супруга Кейерен. И мои дети: старший – Тисмир. И Биёль.
Княгиня Реаглинская вновь одарила путников теплой улыбкой. Это была очень миловидная и обаятельная женщина, выглядевшая на несколько лет моложе своего мужа. Держалась она величественно и прямо, но вместе с тем в мягком взгляде чувствовалось нечто простое и уютное. Юный князь Тисмир – подросток лет пятнадцати – внешне казался копией отца, а дочь – Биёль, нежная и очень красивая девочка – унаследовала лучшие черты от обоих родителей.
- А это моя дорогая кузина – княжна Люсмия, - представил князь последнюю участницу вечернего пикника. – Что же ты так молчалива, сестрица?
Женщина вздрогнула, оторвав задумчивый взгляд от вечернего леса, и повернувшись к путникам, едва заметно улыбнулась. Черты лица её были сглаженными, но выразительными, и нежность молочной кожи подчеркивали полные губы, шелковистые локоны и скромное темно-синее платье. Люсмия была молода, но все-таки – не настолько молода, чтобы до сих пор оставаться княжной – незамужней. Тем более при такой яркой, такой утонченной и благородной красоте. Большие карие глаза, опушенные длинными ресницами, слишком тёмные для её русых волос, смотрели с приязнью, но в глубине их плескалась глубокая и тихая печаль. Как будто тоска о чём-то далеком, что навсегда осталось в прошлом.
- Я рада приветствовать вас, - негромко, ласковым и бархатистым голосом молвила княжна и опять опустила глаза.
- Полагаю, вы уже наслышаны о людях? – отворачиваясь от невеселой кузины, обратился к гостям Валькен.
- Да, уже довелось, - хмыкнул Норах, переглянувшись с сыном.
- О людях и о том, кого называют Кальхен-Туфом, - добавил Сильфарин – не смог не затронуть волновавшей его темы.
Князь окинул молодого человека пристальным взглядом. Изучал? Сын Рунна усмехнулся про себя: еще бы не изучать, еще бы не быть подозрительным! Родинки-то на подбородке нет! Теперь, став взрослым, Сильфарин и не думал скрывать свое «уродство»: пусть все видят и знают, что он не рельм. Да и люди, как оказалось, больше уже и не звери…
- Ты знаешь, господин мой, кто он и кому служит? – не обращая внимания на внимательный взгляд Валькена, продолжил человек.
Князь только руками развел.
- Насколько мне известно, он вождь человеческого племени, и люди почитают его, как бога. А вот кому он служит… Да никому, судя по слухам о его властности, силе и жестокости! Разве что самому дьяволу!
Сильфарин поймал обеспокоенный взгляд Ругдура и выдохнул – больше обращаясь к своему другу, нежели к князю:
- Вот это и боялся я услышать.
Ругдур смотрел с сочувствием: понимал уже, что в душе у юноши творится. Но быстро отвел глаза – не знал, как поддержать. Разве одно только сочувствие здесь поможет? Даже слова не помогут. Да и зачем слова?
Нет, сердце Сильфарина билось все так же ровно, размерено. Он ведь знал – с самого начала знал, как только услышал рассказ свонов. И верить не боялся, просто – не хотел. Не хотел – и всё. А теперь вот всё-таки придется…
Сердце билось ровно. Но с каждым новым ударом отбивало в сознании медленную и четкую, напряженную барабанную дробь: Раг-хан, Раг-хан.
Раг-хан…
О чем они там говорят? Норах, Сайибик… Этот князь и его жена… Уже все равно.
Что же ты наделал, брат?..
Глава 3
Опомнившись и взяв себя в руки, Сильфарин вновь прислушался к разговору своих друзей с князем. И хоть в голове до сих пор немного шумело от нежелания принимать очевидную правду, смысл слов был уже понятен.
- Так ты предполагаешь, что весной люди продолжат наступление? – спросил Ругдур.
- Этого можно ожидать, - с грустью отвечал ему князь Реаглинский. – Они могут добраться даже до восточной границы Андагаэна…
- Не говори так, Валькен, - взмолилась княгиня Кейерен, прижимая руки к груди и беспокойно оглядываясь на детей, словно боялась, что их уже схватили воины безжалостного вождя Кальхен-Туфа. – Не надо так говорить…
- Давно ли ваша семья перебралась к вумианам? – улыбаясь, поинтересовалась Сайибик, протягивая руку и гладя подошедшую к ней любопытную Биёль по курчавой головке.
- Два года назад. Это было как раз после первого похода людей, - ответила Кейерен.
- Именно похода, - уточнил ее супруг. – Военного похода, а не набега. Нам просто пришлось бежать…
- А до того? До того часто ли были эти самые набеги?
- Нет. Как будто люди готовились, силы собирали, чтобы если ударить – так сразу мощно, чтоб весь мир содрогнулся. Затишье длилось, вы только представьте – больше десяти лет! А вот еще раньше… Страшно вспомнить, что было раньше. Это ведь люди убили моего дядю – главу нашего рода.
Люсмия не смогла сдержать судорожного вдоха, но когда все посмотрели на неё, взяла себя в руки и смущенно отвернулась.
- Прошу прощения… Не обращайте на меня внимания.
Кейерен обняла её за голову, а Валькен вздохнул, поворачиваясь к гостям.
- Она очень тяжело пережила смерть отца и до сих пор не может вспоминать без слёз о той страшной ночи…
- Тогда давайте лучше оставим эту тему, князь, - разумно рассудила Сайибик.
Поделиться книгой: