Помоги проекту - поделись книгой:
— Слушай, друг, нельзя ли немного потише? — спросил папа. — Ты не один в машине… Я уже оглох на одно ухо.
— Теперь можно и потише… — Алька не спускал быстрых, счастливых глаз с удалявшейся машины.
Давно осталась позади облупленная, полуразвалившаяся церквушка с кустами на крыше, мимо проносились посёлки; справа и слева тянулись длинные, плоские, рыжевато-зелёные горы и холмы с причудливыми, плавными складками и морщинами. И не было этим горам и холмам конца и края… Тоска! То ли дело у них — леса, перелески, полянки и болотца, тоненькие берёзки и мощные, как силачи, дубы, высоченные сосны и весёлые рябинки, мелкая рябь на Мутном пруду, в который на велосипеде бесшабашно прыгал Санька. Всё там до последней травинки и ароматной земляничины, до скрипа калитки и уютного шороха листвы на яблоньке возле крыльца — своё, близкое, понятное…
А здесь? Здесь всё не так! Здесь всё открыто и громадно. Ярко. Даже глазам больно.
Ветер яростно врывался сквозь полуоткрытые стёкла в машину и, забивая бензиновую вонь, доносились терпкие запахи чебреца, полыни и моря.
Дорога делала небольшие изгибы, уходила вниз и взлетала вверх.
Вот они вынеслись на небольшой перевал, и перед ними открылся сам Кара-Даг — Чёрная Гора — некогда огнедышащий вулкан, громадный, мрачновато-коричневый, с зубцами на вершине, чем-то похожий на развалины великанской крепости. Вася притих, забыл про все свои огорчения. Нельзя было объяснить, почему, но внутри у него сильней и тревожней обычного застучало, глаза помимо его желания расширились, чтобы в них вместилось всё вот это, открывшееся впереди…
Всё-таки здорово! Не оторваться!
Рядом с Кара-Дагом возвышалась огромная, массивная, полукруглая, как каска. Святая гора, заросшая тёмным густым лесом. А перед этими горами в обширной освещённой резким солнечным светом долине непринуждённо раскинулся зелёный посёлок Кара-Дагский — отсюда он не казался знойным и пыльным, и красиво изгибалась синяя бухта с пенисто-белой полоской наката…
Алька смотрел вперёд, нетерпеливо вытянув шею, весь устремившись следом за исчезнувшей машиной. Папа сидел неподвижно и молча. С лица мамы не сходила мягкая счастливая улыбка.
— Какой простор! — сказала она. — Какая ширь и сколько света… Сколько раз вижу, а не привыкну!
Один таксист, кажется, ничего, кроме серого асфальта шоссе, не замечал, и густо поросшие пучками рыжих волос короткопалые руки его скучно лежали на баранке, и такие же рыжие пучки уныло торчали из ушей.
Машина влетела в посёлок, пронеслась с километр и свернула влево — впереди мелькнул зелёный павильон тира. Такси въехало в открытые ворота на территорию дома отдыха, посторонилось, пропуская возвращающуюся назад машину уже без Алькиного семейства — водители приятельски перемигнулись, — и подкатило к одноэтажному белому дому с круглыми колоннами. Этот дом назывался административным корпусом, здесь была контора, душевая, медпункт с весами в коридоре и кабинет директора.
Такси ещё не остановилось, а Алька уже рванул на себя дверцу, оглушительно прокричал: «Большое спасибо!», по ходу машины выпрыгнул и кинулся к корпусу. Вася помогал папе вытаскивать из багажника вещи, а таксист равнодушно стоял рядом, скрестив ноги в щегольских туфлях. Он лениво покуривал сигарету и, прищурив глаза с рыжими ресницами, насмешливо поглядывал на Васю, папу и маму.
Папа торопливо сунул ему в руку скомканного синего «петуха» и, не сказав ни слова, пошёл к дому с белыми колоннами. Таксист потянулся и зевнул, сверкнув золотыми клыками, потом профессионально огляделся, нет ли попутных пассажиров в Феодосию, щелчком откинул на благоухающую клумбу вонючий, с завитком дыма окурок и неторопливо, расслабленно и надменно, как какой-нибудь там калифорнийский мультимиллионер, сел в машину и уехал.
Глава 4. Стреляный воробей
Из административного корпуса маленькой, но шумной толпой вышло Алькино семейство и повалило по асфальтовой аллее в глубь парка. Впереди процессии, помахивая ключами на кольце, важно шествовала служащая в безупречно белом халате. За ней — Алькин отец, красиво мелькая ярко-голубыми лампасами. Далее шли полноватая смуглая женщина с точёным носом и рубиновыми губами, худой старик, грузная, толстоногая старуха и Алька с упитанным мальчишкой Васиных лет. Замыкала шествие, шагов на пять отставая, будто не с ними шла, худенькая девчонка в полосатых брючках, с чёрными, как дёготь, косами.
«Оформили документы и получили жильё! Быстренько управились…» — подумал Вася и пошёл к папе. Папа стоял предпоследним в довольно длинной очереди. Только через полчаса они принесли вещи к небольшому корпусу и ждали, когда знакомая по прошлым приездам санитарка Груня уберёт их комнату.
— Да, корпус далековато от моря, — сказал папа, — и терраса выходит на дорогу, но, поверь мне, Валя, лучшего не осталось.
— Зануда ты — вот кто! И здесь замечательно! — отозвалась мама, зажмурившись и приподняв улыбающееся лицо. — Вы чувствуете, какой здесь воздух?
Неподалёку от них рос тамариск с ещё не отцветшими, пахучими бледно-розовыми ветками и жасмин, а рядом с террасой на клумбах распускались жёлтые и красные розы, распространяя тонкий аромат.
— Я так привыкла к Кара-Дагскому, будто здесь моя вторая родина, — сказала мама и посмотрела на Васю. — Сейчас прибежит твой приятель. Вот увидишь… Ты просто находка для него!
— Какой ещё приятель? — не понял Вася.
— Да этот, из такси… — сказал папа. — Который ехал в нашей машине, но не с нами… — Папа вдруг, закинув голову, рассмеялся, и так громко, что очки его сорвались и он едва успел поймать их в воздухе. — Уже забыл? Ну тот самый, чей спортивный папа всегда говорит ему: «Главное — не дай себя обогнать!»
— А ты дал! — сказал Вася.
— А что мне ещё оставалось делать? Попробуй не дай такому обогнать себя! — В папиных глазах отражались прыгающие отблески солнца.
— Они что, плохие, да? — спросил Вася.
— Алик и его родители? Откуда ты взял? Они просто очень расторопные и слишком хорошо знают, что к чему.
— Деловые, — уточнила мама. — А вот мне с твоим папой далеко до них. Уж какие мы есть, такие и есть. Может, главная мудрость жизни — не во всех гонках участвовать… Зачем? И знаешь, что ещё? Не бояться давать себя кое в чём и кое-кому обогнать… На здоровье! Надо делать своё дело и не оглядываться на других. Зачем обязательно во всём быть первым?
— А почему это плохо? — спросил Вася.
— Нужно участвовать только в хороших гонках и жить, никому не завидуя… Ну, мы с тобой об этом ещё поговорим. — Мама огляделась, вдохнула полной грудью воздуха и раскинула руки. Вверху, перечёркивая небо, стремительно, как спущенные с тетивы стрелы, с визгом носились ласточки, в кустах сирени громко щебетали и посвистывали птицы, а где-то совсем недалеко — мама это знала и чувствовала — мерно дышало и светилось огромное в бликах солнца море.
В это время в аллее зашмыгали чьи-то частые шаги и из-за кустов жасмина вынырнул Макарка, мурзатый, тощий и маленький — меньше Васи, хотя года на два старше его. Он был в грязноватой, некогда белой курортной шапочке с надписью «Кара-Дагский» над лбом и козырьком. Этот козырёк придавал ему большое сходство с длинноклювым дятлом. Макарка мельком кивнул Васе, точно виделся с ним в последний раз не год назад, а вчера и, не поздоровавшись, спросил:
— Моя мамка тута?
— Тута, тута, стреляный воробей! — крикнул Вася и засмеялся, вдруг вспомнив, как однажды в прошлом году Макарка в ответ на какие-то насмешки приезжих ребят гордо заявил о себе: «А вы, москвичи, не хохочите надо мной, вы культурные и столичные, а я зато стреляный воробей… Во! Весь в дроби, а живой. Это поважней…»
— Ну как ты здесь? Чего новенького? — спросил Вася.
— А всё новенькое! — Макарка потянулся, хлопнул себя ладонью по впавшему животу с копейкой пупка, появившегося из-под короткой нечистой тенниски. — Что ни день — новенькое. Деньги вот стал собирать на велосипед. Дорогой. Двенадцать тридцать пять уже собрал… У тебя есть свой?
— Есть… — Вспомнив, что Макарка живёт без отца, Вася ответил безразлично, без тени превосходства.
— А как ты, Васята?
— Ничего… Снова сюда припёрся… — Вася с интересом разглядывал его чёрные от шелковицы губы и зубы, его большущие, шелушащиеся от солнца некрасивой формы уши.
— Не рад? — В хитровато-лукавых Макаркиных глазах появились ехидца и подковырка. — Из самой Москвы, а «ничего»? Зуб в кабинете выдернули или шоколадным тортом объелся?
— Глупый ты! — Вася весь вспыхнул: не хватало, чтобы Макарка насмехался над ним. — Как море-то? Тёплое? Купаться можно?
— А почему же нет? Хотя кому как… — И вдруг ещё громче, чем Алька в такси, заорал: — Мамка, ты здесь? — И когда его мать с мокрой тряпкой в руках появилась на террасе, потребовал: — Дай двадцать копеек на мороженое и квас!
— Спасибо, хоть на сигареты не просишь, — пропела тётя Груня, худощавая, чёрная от загара, с быстрыми, смышлёными, совершенно Макаркиными глазами. Достала из халата и протянула сыну монету. Однако он и шагу не сделал к матери, а попросил:
— Кинь!
Она кинула, а он запросто поймал сверкнувшую в воздухе монету, высоко подкинул её и, явно рисуясь перед Васей и его родителями, снова лихо поймал.
— А ртом поймаешь? — вдруг раздался знакомый голос — тётя Груня как раз ушла с террасы, и к ним подошёл Алька. (Мама не ошиблась — как в воду смотрела! И почему это Вася — находка для него?) Алька был уже в другой рубашке — белоснежной, вязаной, с вышитым синим якорем на груди и распахнутым воротом. — Поймай ртом, даю полтинник!
— А не врёшь? — с недоверием уставился на него Макарка и резко отфутболил камешек драной сандалией.
— Честно, — поклялся Алька и, как галантный рыцарь из какого-нибудь исторического романа, поклонился и плавно описал рукой дугу в сторону Васиных родителей. — Приглашаю всех в свидетели.
Вася испугался за Макарку: неужели клюнет? И он закричал:
— Макар, не смей!
— Почему? — хитро, простовато, непонятно как посмотрел на него Макарка. — За такие денежки я что хошь сделаю! Не веришь? Ну так ловить ртом?
— Лови! — Алька замахнулся, а Макарка задрал к небу голову и широко распахнул рот.
— Отставить! Надо ж… — Васин папа вскочил со скамьи. — На вот, возьми! — Папа побряцал в кармане мелочью и, не считая, протянул Макарке несколько монет.
— Я люблю не так, а чтоб за что-то, чтоб заработать, — недовольно сказал Макарка. Однако протянул к папе грязноватую ладонь, мгновенно пересчитал и, не поблагодарив, отошёл к Васе.
Алька недоумённо пожал плечами и вздохнул:
— А что тут такого? Я думал аттракцион устроить… Вы будете здесь жить? — удивлённо и почему-то весело спросил он у Васи, сунув руки в карманы тёмно-синих дорогих джинсов, аккуратно подвёрнутых снизу.
— Здесь, а что? Не нравится?
— Почему не нравится? Нравится. — Выражение удачливости и лукавства не сходило с Алькиного лица. — Но бывает и получше. Нас, например, поселили в двухэтажном корпусе, самом близком от пляжа, из окон видно море. Больше таких комнат нет ни у кого… Красотища! Приходите к нам сейчас в гости! Отец приглашает… Честно.
— Спасибо, — сказал Васин папа. — Видишь, ещё не устроились. Как-нибудь в другой раз.
— Бывает, что другого раза и не бывает! — вдруг вмешался Макарка, показав свои отменно чёрные зубы, и Алька громко засмеялся.
Вася удивился этому и спросил:
— Вы что, давно знакомы?
— Первый раз вижу этого грязнулю!
Макарка, вместо того чтобы обидеться, счастливо сверкнул зелёными, как камешки яшмы, глазами.
— Моешься когда-нибудь? — поинтересовался Алька.
— Бывает, — сказал Макарка, — папка ушёл от нас, мамка всё на работе, никто не контролировает… Повезло мне в жизни!
— Ужасно повезло, — Алька многозначительно подмигнул Васе. — Счастливчик!
Макарка исподлобья посмотрел на Альку, потом на Васю, чуть насупился и стал негромко перебирать в кармане мелочь.
— Вась, — Алька заслонил собой Макарку и как бы отгородил Васю от него со всеми их прошлыми отношениями, — пошли на море! Я ещё не видел его вблизи… Поздороваемся со свободной стихией!
Приглашение было неожиданным.
— Ну? — Весёлые, живые, тёмно-карие глаза Альки неотступно, требовательно и с полной уверенностью, что всё будет так, как он хочет, смотрели на Васю. И как магнитом, Васю потянуло, потащило к Альке. Точно так же тянуло его к Саньке, но тот был старым знакомым и совсем другим человеком, а этого он увидел лишь час назад. И если учесть всё, что Вася пережил за этот час знакомства с ним…
— Не могу сейчас, — процедил Вася сквозь зубы.
— Смотри… — Алька отвёл в сторону чуть поскучневшие глаза. — Устроишься — приходи… — Он побежал к своему корпусу.
Вася посмотрел на мурзатого Макарку и сказал:
— Пап, дай мне копеек двадцать.
— Зачем?
— В тир сбегаем с Макаром… Целый год не стрелял!
Папа достал оставшуюся медь, мама разыскала в кармане кофты затерявшийся гривенник, и Вася с Макаркой заспешили в тир. Они шли по аллее меж платанов и кипарисов и уже порядочно удалились от корпуса, когда услышали звучный голос Макаркиной матери:
— Входите, пожалуйста, простите меня: подменяла Глашу и в своих корпусах не управилась.
— Да что вы, Груня, что вы… — донёсся голос Васиной мамы и полетел вдогонку ему, Васе: — Васенька, после тира приходи к морю, мы будем там!
— Приду! Прибегу! На крыльях прилечу! — завопил в ответ Вася и свистнул.
Макарка расхохотался. От избытка чувств он взвизгнул, подпрыгнул и ткнул Васю кулаком в живот. Вася ответил тем же. Тогда Макарка схватил его за локоть и закружился с Васей. Васе стало весело.
Макарку он знал уже пятый год. Нельзя сказать, чтобы они очень уж дружили: тот больше водился с местными, но Макарка научил Васю лазить на шелковицы и рвать терпкие, вязкие ягоды, нырять с открытыми глазами, чтобы не удариться о подводную скалу, ловить на закидушку бычков и султанок — вкусных красивых рыбёшек с красными пятнышками на чешуе. А вот он, Вася, учил его меткой стрельбе в тире. Учить-то учил, но… Но так и не научил.
В этом было что-то непонятное и загадочное. Был ли Макарка слишком нервным, и его руки, сжимая ружьё, подрагивали, или не умел целиться, или был не очень зорким, но попадал он в цель не часто. От огорчения Макарка так колотил кулаком по прилавку, что лежавшие на нём ружья подпрыгивали. Он так огорчался ещё и потому, что заведовала тиром родная сестра матери тётя Паша.
Уж кто-кто, а он-то должен бы стрелять метко!
Глава 5. Мимо!
Макарка с Васей шли по Морской улице. Вон он впереди — тир, сбитый из досок павильон, свежеокрашенный в зелёный цвет. Горячие, сухие щелчки выстрелов доносились оттуда, и Васино сердце радостно подпрыгнуло.
Тир! Как много стал он значить для Васи! Он стрелял замечательно метко. Сколько раз он приканчивал прикреплённых к стене жестяных зверей, птиц, военную технику, и все знакомые мальчишки знали об этом. Вася не хвастался, но эта меткость придавала ему уверенность в себе…
Всё началось два года назад. Семилетним мальчуганом стоял Вася в углу тира и поглядывал, как мальчишки и взрослые стреляли по целям. Одни стреляли, держа ружьё обеими руками на весу, другие — уперев для устойчивости в подставку с прорезью. Иногда попадали, чаще — мазали. И Вася, приходя сюда с мамой или папой, случалось, попадал. Но очень редко. Однажды — Вася запомнил этот день — рывком открылась дверь и в тир вошёл рослый, худощавый парень с белокурыми, мокрыми от моря волосами. Обыкновенный парень, никто и внимания на него не обратил. На нём были тесные в бёдрах и широченные снизу джинсы и линялая тельняшка. Купив у тёти Паши десяток свинцовых пулек, он взял с прилавка ружьё, медленно поднял его, вытянув до отказа правую руку, будто это было не ружьё, а длинноствольный пушкинских времён пистолет, — никто в тире никогда не стрелял так… Прицелился.
Кожа на его скулах натянулась, глаза сузились.
Бах!
Стоявший на задних лапах заяц в левом углу завертелся как чумной. Потом настала очередь тигра, потом гуся, за ним — медведя. Парень был невозмутим. Стрельба в тире прекратилась. Все, разинув рты, смотрели на этого худощавого парня с мокрыми волосами, на то, как по порядку, одна за другой, крутятся поражённые цели, как один за другим гаснут над чёрным пластмассовым бачком язычки свечей, сбитых свинцом, а попасть в них было неимоверно трудно! А потом все на миг оглохли от взорвавшейся бомбы — она на тонкой нитке была подвешена к бомбардировщику. Свинец рассек эту нитку.
Парень достал из кармана копейку, протянул тёте Паше и попросил пристроить её где-нибудь на брусочке возле мишеней. Тётя Паша была строгая, бдительно следила за порядком в тире, не допускала баловства, но этому парню она не смогла отказать. И пристроила копейку — она едва была видна от прилавка. И опять — вытянутое в правой руке ружьё, чёткий сухой выстрел, и копейка исчезла с узенького брусочка.
Десять выстрелов — десять попаданий! Десять из десяти возможных, как говорят стрелки. Предел!
Парень спокойно положил ружьё, кивнул тёте Паше и в отчаянной тишине изумления и восторга ребят вышел из павильона. Во все глаза смотрел Вася на его прямую, крепкую спину и чуть выпирающие под тельняшкой лопатки. Ни разу больше Вася не видел его в посёлке. Но до сих пор не мог забыть спокойной, безошибочной, волшебной меткости этого парня.
В тот день, и на следующий, и через два дня Вася тащил папу в тир и просил купить побольше пулек. И стрелял. И с каждым днём всё лучше. Даже самому странно было. Плавал он тогда едва-едва, в шахматы почти не умел играть, путал ходы, читал медленно, а вот стрелял — прекрасно. Будто передал ему тот парень свой секрет, своё волшебство. И с тех пор чуть что: плохое ли настроение, неудача ли с приятелями — стоило Васе прийти в тир, взять ружьё, прицелиться и, задержав дыхание, нажать спусковой крючок — дёрнется и перевернётся танк с крестом или белка. И Вася опять в ровном настроении, и всё ему трын-трава!
Год назад мама купила Васе майку в синюю полоску; он с радостью просунул в ворот голову, руки — в короткие рукава. Мама подумала, что ему хочется быть похожим на моряка. А дело-то было совсем не в этом! Вася хотел хоть немного походить на того парня…
Поделиться книгой: