Боевой шлюп «Арго»

Жбан не пришел. Наскоро проглотив пару кусков рыбы, мы вышли на поиски. Прочесав темные припортовые улочки и Жбана не обнаружив, мы двинулись в центр.

Центр бурлил. Ослепляли огни реклам, оглушала музыка и автомобильные гудки. Машины сбились в огромную пробку, мигали красными стоп-сигналами и завывали. Из открытых дверей ресторанчиков и казино несся джаз вперемешку с хип-хопом. Пьяные парочки валились под ноги, грудастые красотки потряхивали фальшивыми локонами из форточек ночных забегаловок и дешевых заведений, манили парящие над площадями неоновые сэндвичи и плитки шоколада и протяжно, необратимо, как сама земля, гудел рок. Город жил, пил, дышал, рыгал и любил, и нам не было в нем места.

— Пойдем-ка отсюда, — проорал мне на ухо Филин, — даже если Жбан и валяется где-то неподалеку с размозженным черепом, нам его не найти. Поищем лучше утром.

Утром Жбан заявился сам. Когда мы, синие от бессонницы и выпитого накануне, выползли на разогретую солнышком палубу, Жбан был уже там. Он кормил голубя попкорном, просовывая зерна сквозь прутья.

— А, это вы. Уже встали?

Глаза у него нехорошо бегали.

— Жбан, гнида ты эдакая, — начал я, — где тебя черти носили? Мы обыскали весь Желтый квартал и улицу Красных Фонарей, но ни одна жрица любви…

— Извините.

Тон у него был слишком похоронный для простого «извините-что-я-не-пришел-вовремя-к- ужину». Филин за моим плечом присвистнул.

— Даже так?

Я обернулся.

— Что так? Что, Эмпуса обоих вас задери, так?

Жбан шумно вздохнул.

— В общем… ты прости меня, Мак, но я остаюсь.

Заметив мой взгляд, он спешно забормотал:

— Я заходил вчера к этой мадемуазель Вере. Она очень славная, ты не думай. Она сказала, что может дать мне работу. Ну, волосы там состриженные выметать, мыть голову клиентам. Это пока. А потом я смогу стать настоящим парикмахером.

Я молчал. Жбан еще раз покосился на меня украдкой и взмолился:

— Мак, ну пойми же. Не все герои. Не все такие, как ты или Филин, или даже твой несчастный Рыбий Царь. Понимаешь, многие хотят просто жить. Когда мы вышли в плавание, я думал… Думал, что все не так плохо. Но, Мак, ведь куда бы мы ни приплывали, везде одно и то же: эти кривые домишки, разрушенные города, голод, болезни. А мне это надоело, Мак! Время героев кончилось. Ты, может, еще и получишь свое бессмертие, благо у тебя богиня в подружках. А нам, обычным, что делать? У нас ведь одна жизнь. Одна. Почему бы не прожить ее по-человечески?

Я развернулся и ушел. Просто ушел вниз. Я слышал, как он побежал следом за мной, все еще бормоча оправдания, но Филин его удержал. И правильно сделал.

3. Колхида

   «Он был насмешлив и жесток, Из стран признавал только Восток, А государством считал одну Свою страну. Из мыла и сахара, битых костей Не делал он для себя новостей, А если была у него жена — То тоже одна.»

По-прежнему катился по гладким и синим волнам «Арго», по-прежнему покашливал простуженный двигатель, только теперь нас было не четверо, а трое — не считая лениво машущего крыльями голубя.

Океан безбрежен, но море имеет пределы. Есть в нем и рассыпанные цветными бисеринами острова, и уютные заливы с просвечивающими сквозь прозрачную водяную толщу кораллами и анемонами. Мы высаживались на белые песчаные пляжи, охотились на диких коз и косуль, ловили рыбу в вертлявых ручьях. И только людей не было на островах, и не у кого было спросить, не проплывал ли здесь двадцать лет назад человек, лицом похожий на меня.

На четырнадцатый день Царь начал нервничать. Он бегал по кораблю от носа и до кормы, мотал башкой, постанывал, приложив ладони к ушам.

— Хлопают! Они хлопают!

Мы так ничего толком и не смогли от него добиться. После обеда норд-ост окреп, с севера потянуло тучами. Волны шли какие-то странные, гривастые, остроносые, и наш кораблик ощутимо болтало. Царь забился в трюм. Филин долго вглядывался из-под руки в серое марево на горизонте, а потом вдруг восхищенно заухал:

— Ну надо же!

— Что? — рявкнул я. Нервы у меня в последнее время были на взводе.

Филин обернул ко мне раскрасневшееся лицо и выпалил:

— Симплегады!

— Какие еще гады?

Филин даже ногой топнул от раздражения.

— Ну же, ты что, окончательно забыл историю? Симплегады, Симплегадские скалы. Они перекрывают вход в Эвксинское море.

— Ты как, совсем чокнулся? Они же остановились лет сто назад.

— Значит, опять пошли.

Филин не ошибся.

Море между скалами клокотало. Две черные громады расходились в стороны, и море устремлялось между ними, неся рваную клочковатую пену. И — АХ! С грохотом схлопывались скалы, вода бурлила, завивалась водоворотами, бессильно стучала в камень. Пеленой висели соленые брызги. Над скалами играла радуга.

— Как красиво! Нет, ты посмотри, Мак, какая красота!

— Ага. Сдохнуть можно.

Меня почему-то Симплегады не восхитили. Перепуганный Кролик рухнул на палубу и попытался забиться в клетку. Я пинком отогнал его и снова обернулся к скалам.

— Ну и как мы здесь проплывем?

Даже в полумиле от скал нас качало, как пробку. О том, чтобы плыть в этот кипящий пеной туннель, не могло быть и речи.

Филин задумчиво глянул на жмущегося к моим ногам Кролика.

— Аргонавты пустили впереди себя голубя.

Я с сомнением покосился на жирную птицу.

— Может, у них был очень резвый голубок. Скороход. А нашего красавца там сплющит.

— Инстинкт самосохранения присущ каждой божьей твари, — философски заметил Филин.

— Это значит?..

— Это значит, неси дробовик.

Когда я показался на палубе с дробовиком, Филин с усилием вздернул птицу вверх и кинул ее в воздух. Кролик тяжело захлопал крыльями, напоминая обремененную излишним жиром наседку на штакетнике.

— Стреляй!

Я прицелился, и дробь просвистела в двух миллиметрах от голубиного хвоста.

Кролик сердито каркнул и устремился к скалам. Мы с замиранием сердца следили за ним. Вот громады расходятся, вот птица устремляется в проход, едва избегая жадно облизывающихся волн.

— Давай, Кролик, давай! — заорал я что было мочи.

— Лети! Лети! Run, Rabbit! Run! — надрывался Филин на своем тарабарском.

Однако птица была слишком неповоротлива. Скалы начали смыкаться. Вытянув шею и отчаянно курлыкая, голубь летел во все сужающемся просвете. Взвизг, грохот, рев воды — и море усыпали рябые перья.

— Мда, — сказал Филин, отирая выступивший на лбу пот. — Незадачка. У аргонавтского голубка защемило всего одно перышко.

— Одно перышко? Одно? — я был вне себя. — Да у него полхвоста отхватило!

Кролик подтвердил мои слова возмущенным криком из-за скал.

— У нас снесет всю корму, и мы потонем. Если только предварительно не взорвемся.

— И что делать?

Впервые я видел Филина таким растерянным.

Мы смотрели на гадские скалы, мокрые, блестящие, омерзительно голые, изготовившиеся для нового прыжка.

— Я помогу.

Мы крутанулись на месте. Царь выбрался из трюма. Вид у него был неважнецкий, как после сильного приступа морской болезни, но выражение лица решительное.

— Я сделаю.

— Что ты сделаешь?

Я как можно более ласково положил руки на плечи безумца и легонько надавил.

— Иди. Мы разберемся.

Царь покачал головой и шагнул к поручням.

Секунду он стоял так, тощий, маленький, напряженный, его длинные волосы и рубашка хлопали на ветру. А потом…

— Нет! — заорал я.

Но было поздно. Узкое тело метнулось за борт и сгинуло в кипящих волнах.

— Глуши двигатель!

Я толкнул Филина к открытому люку.

— Глуши…

— Постой.

Филин ухватил меня за руку и сжал так крепко, что я всхлипнул от боли.

В море мелькнула черная спина. Через мгновение из воды показалось острое рыло, снова скрылось, и вдруг черный, огромный, глянцевитый дельфин выскочил на поверхность и сделал в воздухе сальто.

— Что?..

— Швыряй ему канат!

Я не двинулся, так что Филин сам промчался к бухте каната и принялся лихорадочно его разматывать. Спустя секунду я вышел из ступора и стал ему помогать. Обдирая ладони, мы завязали канат тройным морским на швартовом кольце, а второй конец кинули в море. Тяжелая веревка ушла в глубину и тут же показалась снова, зажатая в узкой дельфиньей пасти.

Филин перехватил штурвал и крикнул:

— Давай!

Ветер унес его слова в сторону, но дельфин услышал. Снова мелькнула мокрая спина, и вдруг корабль вздрогнул, тронулся, пошел, все набирая и набирая ход. Скалы приближались. Волны стучали о борт, перехлестывали, окатывали нас пеной.

— Держииись!

Я вцепился в поручень. Черные громадины надвигались, я уже различал рисунок камня, мелкие трещинки с забившимися в них водорослями, бурые наросты лишайника.

— Пошееел!

Корабль зарылся носом, зеленая вода накрыла меня с головой, я захлебнулся, чуть не выпустил поручень, но тут море схлынуло и, задыхающийся, отплевывающийся, я снова увидел свет дня. Мы прошли Симплегады. Сверху радостно квакнул Кроль.

Царь-Дельфин провожал нас еще некоторое время. Только под вечер, когда солнце бросило на море огненную дорожку, он в последний раз выпрыгнул из воды, сверкнул в розоватых лучах и ушел без всплеска в глубину. Мы поняли, что это прощание.

— Он ведь всегда этого хотел, — вздохнул под ухом Филин.

— Да, по большому-то счету…

В груди у меня ворочался горячий червячок. Неожиданно для себя — и уж тем более для Филина — я развернулся и взял своего последнего оставшегося друга за руки.

— Обещай мне кое-что.

— Что?

— Обещай, что будешь со мной до конца. Что не сбежишь, не исчезнешь и не превратишься во что-нибудь. Обещай, что мы вернемся домой вместе.

Филин улыбнулся.

— Конечно, обещаю. Вот уж не думал, Мак, что ты настолько сентиментален, — и покровительственно похлопал меня по плечу.

Но глаза у него блестели.

* * *