Загадка Кондор-Хаус

Каролина Фарр

Загадка Кондор-Хаус

Глава 1

Ухабистая дорога перевалила через вершину холма, и я разочарованно устремила взгляд вперед. Отсюда я надеялась увидеть богато украшенные башни и георгианские стены Кондор-Хаус такими, какими я увидела их на картине на стене офиса мистера Артура Шиллера в Лос-Анджелесе. Вместо этого впереди был лишь еще один подъем, хотя и поинтереснее того, на который я только что взобралась. На полпути к вершине обращенной к морю стороны стоял опрятный фермерский дом, построенный из песчаника, окруженный фруктовым садом, где росли яблони и груши, все в нежно-розовых и белых весенних цветах.

От сада поросший травой склон вел вниз к утесам, и серовато-зеленое море, кипевшее у невидимых рифов, ностальгически напомнило мне о береге Майна, где я провела свое детство. Солнечный свет ярко блестел на окнах небольшого здания, стоявшего внизу на склоне. Круглое, словно наблюдательная башня, оно стояло на фундаменте из песчаника, как и фермерский дом, но стены были почти целиком стеклянными. Я подумала, что здание могло бы стать идеальной студией, если бы не торчало здесь, на этом каменистом побережье штата Вашингтон, вдали от населенных мест.

Впереди — никаких признаков жизни, только из сада вышел черный кот, словно для того, чтобы поприветствовать меня. Большой, угольно-черный, с желтовато-зелеными глазами и здоровой шерстью, поблескивающей на солнце, он остановился в паре ярдов от меня.

Ноги устали, так как мои туфли совершенно не были предназначены для прогулок по лесным дорогам. Если уж говорить об этом, не была готова и я сама, особенно если учесть, что мне приходилось нести сумку с самыми необходимыми вещами и портативную пишущую машинку. Я присела на сумку и сбросила туфли, чтобы размять болевшие пальцы.

Кот подошел ближе, прыгнул мне на колени и принялся ласкаться, довольно мурлыкая и оставляя грязные следы лап на юбке.

— Эй, не думай, что я понесу тебя, киска. Меня бы кто-нибудь отнес.

Я столкнула его с коленей, и он сошел с дороги на траву и встал там, больше не обращая на меня внимания и глядя на море. Вчера ночью шел дождь. Так мне сказали в Илуачи, где я сошла с автобуса на конечной станции. Разразилась страшная буря, и сегодня утром где-то между Илуачи и Кондор-Хаус оборвало телефонную линию. Начальница почтового отделения не надеялась, что ее быстро починят, так как в первую очередь должны были ликвидировать другие, более значительные разрушения, причиненные бурей. Здесь же оказались затронутыми только два дома.

Поэтому я не смогла связаться с Кондор-Хаус и сообщить мисс Стантон о своем прибытии. А некая будущая мать, которая вот-вот должна была родить, предъявила права на единственное в Илуачи такси, заставив отвезти ее в больницу в сорока милях от местечка.

Я ничего не имела против этого сегодня утром. Погода была великолепной, и начальница почтового отделения заверила меня, что Кондор-Хаус находится всего в двух милях, если пойти горной дорогой. Я оставила тяжелый чемодан в Илуачи и вот сидела теперь на маленьком чемодане, с кошкой у ног, словно женское подобие Дика Уиттингтона, присевшего на пути в Лондон. Но ноги мои взбунтовались, поскольку мили начальницы почтового отделения оказались техасскими милями, к тому же более двух я уже прошла. А передо мной поднимался еще один холм и старый фермерский дом из песчаника, и ничего хорошего не предвиделось, хотя утро было в разгаре.

Вздохнув, я снова надела туфли. Кот ободряюще мяукнул и пошел по дороге.

— Что ж, Сатана, — пробормотала я, — будем надеяться, что у твоего хозяина есть велосипед, который можно одолжить.

Посыпанная гравием дорога вела через сад к дому из песчаника. Земля между деревьями была свежевскопанной, плодородная красновато-коричневая земля, где поднимались гладкие стволы фруктовых деревьев, переходящие в пышные расцветающие кроны. Когда деревья в полном цвету, это место, должно быть, очень живописно. Я остановилась у белых ворот, а кот, мяукнув, посмотрел на меня и повернул к круглому зданию внизу холма.

Если кто-нибудь есть дома, безусловно, он внутри, а не там, внизу. У меня не было ни малейшего желания сделать хотя бы шаг без крайней на то необходимости. Я уже протянула руку к белым воротам, когда услышала:

— Эй! Вы меня ищете?

Дверь круглого дома распахнулась, и, глядя на меня, по лестнице стал медленно спускаться мужчина — высокий, темноволосый, одетый в аккуратный темно-зеленый вельветовый пиджак, белую рубашку с открытым воротом и светлые спортивные брюки.

Я поковыляла к нему, а он сел на нижнюю ступеньку и в ожидании, пока я подойду, закурил, пуская из трубки синие колечки дыма.

Приблизившись, я различила на его одежде капли и пятна краски различных цветов, словно на палитре. Так, значит, он художник и круглое здание с большими окнами действительно студия.

У него было серьезное, внимательное лицо, которое я сочла интересным. Волосы его были густыми и темными, за исключением одной светлой пряди, зачесанной назад и придававшей ему оригинальность. Он устремил на меня оценивающий взгляд темных глаз и слегка насмешливо улыбнулся, вставая.

— Привет, — сказал он.

— Эта дорога ведет к Кондор-Хаус? — спросила я.

— Да, — ответил он. — Но почему?

— Что почему?

— Зачем такой особе, как вы, шагать пешком в Кондор-Хаус? Да еще нагруженной чемоданом и портативкой, не так ли? Вы совершенно не соответствуете природе этих мест. Я уже несколько лет живу здесь, и мимо проезжает примерно полдюжины машин в неделю, но никто не проходит пешком. Эта дорога идет вдоль полуострова и заканчивается в Кондор-Хаус. И вот являетесь вы, прелестное создание, идущее по этой пустынной дороге, словно спешите на пересадку на Гранд-Сентрал. Вам не следует обвинять меня в любопытстве.

Встав, он заставил меня почувствовать себя маленькой; хотя на самом деле я довольно высокая, моя макушка оказалась только чуть выше его широких плеч. В его лице и во всем облике ощущалась какая-то настороженность, напомнившая мне сильных рыбаков с побережья Майна, у него был тот же спокойный и сдержанный взгляд человека, постоянно смотрящего на море, полное опасности или сюрпризов.

Я медленно произнесла:

— У меня дело к мисс Стантон в Кондор-Хаус. Телефонная линия оказалась повреждена в результате ночной бури, так что я не смогла попросить ее прислать за мной машину в Илуачи. А такси не оказалось в городе, и я пошла пешком. Ну а теперь будьте добры, скажите мне, далеко ли до Кондор-Хаус?

— О, пожалуйста, — любезно сказал он. — Отсюда около двух миль.

Я испуганно уставилась на него:

— Вы шутите! Начальница почтового отделения в Илуачи сказала мне, будто от почтового отделения до Кондор-Хаус две мили. А я, наверное, прошла уже больше.

Его губы на мгновение тронула улыбка, а на щеке появилась ямочка и тотчас же исчезла.

— Да, прошли больше, точнее, около двух с половиной миль.

— О нет! Почти пять миль! Вы уверены, что идти так далеко?

— Уверен. Бедная миссис Тремейн — достойная всяческого уважения особа, но сомневаюсь, ездила ли она когда-нибудь по этой дороге. Во всяком случае, она в Илуачи всего несколько месяцев и большую часть этого времени, зимой, дорога была покрыта льдом.

— Людям следует более тщательно взвешивать свои слова, — с возмущением пробормотала я.

— Люди никогда этого не делают, — заметил он. — К сожалению, безответственная болтовня — обычное дело.

Я вздохнула и посмотрела на дорогу.

— Могу я воспользоваться вашим телефоном? На случай, если…

Он покачал головой:

— Ничего не имею против, но это бесполезно. Линия по-прежнему повреждена.

Мне показалось, что мое затруднительное положение доставляет ему удовольствие, когда, вынув трубку изо рта, он, усмехаясь, произнес:

— Прошагав еще две мили в этой нелепой узкой юбке и туфлях на каблуках, вы будете не в состоянии оценить Кондор-Хаус и общаться с дорогой Симоной. Почему бы вам не зайти в студию и не выпить какой-нибудь напиток, который принесет нам Саки, мой слуга.

— Не хочу беспокоить вас, — начала я. Как только он усмехнулся, у меня возникло ощущение, будто я знаю его. Похоже, я видела это лицо без усталого высокомерного выражения.

Он пожал плечами:

— Как вам будет угодно. Если предпочитаете идти, то идите. Однако вам следовало надеть более удобные туфли. Отсюда дорога становится еще хуже. — Он огляделся в поисках кота. — Ну, Сатана, пришло время для моего кофе и твоего молока. Пойдем, приятель.

— До свидания!

Я отвернулась, чтобы не видеть его небрежность, способную привести в бешенство. Но один из моих высоких каблуков погрузился в мягкую землю, туфля свалилась с ноги, я споткнулась и упала. Меня спасло только то, что я бросила чемоданчик и машинку и выставила руки.

Я встала и подумала, что, если он станет смеяться надо мной, я вызывающе пойду прямо в чулках. Но он не смеялся, а мрачно смотрел на меня и качал головой.

— Почему так происходит? — спросил он. — Почему женщины всегда говорят иносказательно о том, чего хотят? Если мы что-либо желаем, то говорим об этом прямо.

Он подошел ко мне и, взяв печатную машинку и чемодан, посмотрел на мои руки, которые теперь выглядели так, словно я лепила пирожки из грязи.

— На самом деле вы ведь не хотите идти пешком до Кондор-Хаус, теряя туфли через каждые несколько ярдов, ведь правда?

— Я…

Я пристально всмотрелась в него, и снова возникло ощущение, будто я его знаю. Где я могла видеть его прежде? Может, он какой-то знаменитый художник, которого я должна знать?

— Конечно, не хотите, — продолжал он так, будто я согласилась с ним. — А теперь идите в студию, приведите себя в порядок, и Саки принесет нам кофе. Затем он сможет отвезти вас в зверинец Симоны Стантон.

Он взял машинку и чемодан в левую руку, словно они ничего не весили, а правой поддержал меня, пока я поднималась по ступеням. А я, держа в руках грязные туфли, шла, мягко ступая в чулках, рядом с ним.

Интерьер студии вполне мог быть интерьером городского пентхауса. Помещение оказалось намного больше, чем казалось снаружи. Меня удивило, с каким вкусом и роскошью студия обставлена. Половину ее занимала гостиная, где стояли глубокие кресла, коктейль-бар, книги. Работал он в другой комнате, и через открытую дверь мне была видна картина на мольберте. Это был незаконченный морской пейзаж в разнообразных, но мрачных тонах, на нем было изображено залитое солнцем море перед надвигающимся штормом.

Картина казалась приятной и вполне традиционной. Такие работы, наверное, легко продаются. Но она совершенно не подтверждала испытываемого мной мучительного чувства, будто я его знала, — это не была работа мастера.

— Ванная здесь, — показал он. — Вы найдете там чистые полотенца, мыло, щетки для одежды и обуви. Не хотите ли виски, пока Саки готовит кофе?

— Спасибо, но, пожалуй, слишком рано для виски. Предпочитаю кофе.

Он кивнул:

— Я и сам теперь много не пью. И Сатана, конечно, тоже.

Я остановилась в дверях ванной.

— Вы имеете в виду кота?

— Кого же еще?

— Его действительно зовут Сатана? Как забавно! Я так и назвала его, когда он вышел ко мне на дорогу.

— Большинство людей так и делает — пожалуй, это имя подходит ему. Огромный черный кот с желтыми глазами. Лично я выбрал бы ему более приятное имя, но он, похоже, не возражает, так что я смирился. Между прочим, меня зовут Ранд, Тони Ранд.

Ранд? Это имя ничего мне не говорило.

— Рада с вами познакомиться, мистер Ранд, — вежливо сказала я, — а меня зовут Маделин Феррари.

Пока смывала грязь, чистила одежду и туфли, я размышляла о Тони Ранде и не могла его понять — было в нем что-то ускользающее и… да, неприятное.

Я слышала, как он с кем-то разговаривал.

— Ты, наверное, уже знаешь, что у нас гостья, Саки. Она направляется в Кондор-Хаус. После того как подашь нам кофе, можешь вывести автомобиль с открывающимся верхом. Мы же не можем позволить ей пройти весь этот путь пешком, не правда ли?

Когда я вышла из ванной, он стоял перед боковыми окнами, сцепив руки за спиной, и смотрел на море. Аромат табака в комнате смешивался с запахом масляных красок, так что с уверенностью можно было сказать, что это комната мужчины.

Осмотревшись, я обнаружила еще одну дверь, но она была закрыта.

— Как вам здесь нравится? — спросил Тони Ранд, не поворачивая головы.

— Прекрасно. По-моему, идеальное место для художника. Или для писателя. Хотя, пожалуй, слишком далеко от моих занятий.

— Я уже понял, что вы писательница. Вас выдало то, как вы несли машинку, словно близкого друга. Вас выдают и такие качества, как чувствительность, восприимчивость, интеллект. Что же касается занятий, я не приглашал вас работать здесь, а просто поинтересовался вашим мнением.

Я сдержала резкий ответ, готовый сорваться с языка. Он сказал именно то, что думал, этот высокий внимательный человек. И ему удалось смягчить свои слова замечанием по поводу чувствительности, восприимчивости, интеллекта.

— Во всяком случае, если у писателя или художника есть талант, тогда, безусловно, не имеет значения, где он или она живет, — продолжал он, все еще глядя в окно. — Дело само вас найдет.

Я засмеялась:

— Хотелось бы мне в это поверить.

Он повернулся и посмотрел на меня:

— Что вы пишете?

Я пожала плечами.

— Новеллы, роман, который довольно хорошо распродавался. По нему сняли фильм. А затем меня привлекли к написанию сценария.

— Для какой компании вы пишете?

— Для «Монтевидео, инкорпорейтед», — ответила я ему. — Голливуд.

— Артур Шиллер, да?

— Вы знаете его? — удивленно спросила я. Артур Шиллер предоставил мне эту работу.

— Я знаю Артура достаточно для того, чтобы не доверять ему. Надолго ли заключен контракт?

— На два года, но…

— Не подписывайте другой, — коротко бросил он. — Вы можете устроиться и получше. Если ваш первый роман был опубликован и хорошо продавался, значит, именно это сфера вашей деятельности, Маделин Феррари, а не написание сценариев.

Его прямота начинала забавлять меня.

— Для художника вы определенно имеете довольно компетентное мнение по поводу писательского труда, — заметила я.

— Это родственные поля деятельности, — спокойно заметил он. — Все подлинные искусства связаны между собой, Маделин. Несомненно, вы поймете это со временем. Теперь, когда я решил проблему вашего будущего, может, вы возьмете на себя труд взглянуть на мои работы. Меня интересует ваше мнение.

Я улыбнулась и направилась в студию, радуясь предоставленной мне возможности ответить на его бойкую критику. Но при внимательном рассмотрении картины, стоявшей па мольберте, и полудюжины пейзажей на стене его работы мне показались хорошими.

Медленно я переходила от одной картины к другой. Его работа кистью была эффектной — он писал смелыми мазками и хорошо использовал цвет. И все же все эти пейзажи отличались мрачностью, в них присутствовали какие-то безрадостные раздумья, почти пугающая сила чувства и наиболее неприглядные свойства природы. Словно художника занимали только штормы, бури, льды и наводнения.

На покрытом снегом склоне потемневшие сучья деревьев, обгоревших во время летних лесных пожаров, выделялись на фоне неба застывшими силуэтами. Художник изображал поле битвы, а не нежную красоту природы. Не было ни одного морского пейзажа без штормовых облаков или шквала, ни одного пейзажа без порывов ветра, без льда или…

— Ну?