Марина

МАРИНА

Героиня романа Марина Морозова — натура яркая, одаренная. В первой части («Семеновна») рассказывается о ее деревенском детстве; действие второй части, «Охтинский мост», происходит на заводе, куда Марина поступает работать после школы. Здесь находит она друзей, взрослеет, учится понимать жизнь, ощущает в себе тягу к искусству. Третья и четвертая части романа («Несуществующие предметы» и «Школа переживаний») разворачиваются в Театральном институте, студенткой которого становится Марина. Писательница рассказывает о первых шагах в искусстве будущих актеров, о становлений их характеров, о нравственном возмужании, об ответственности за каждый свой поступок, за каждое принятое решение.

Часть I. СЕМЕНОВНА

— Бог в помощь!

— Не слышу–у–у–у.., — Бог в помощь!!!

— Спасибо! Куда идешь, Семеновна?

— К Захарихе, квас пить!!!

Белая, выгоревшая под солнцем дорога ныряет среди ржаных полей. Куют что–то кузнечики. Носятся радостные шальные жеребята. Надо идти по этой дороге не сворачивая, и тогда придешь к бабке Захарихе, и она напоит тебя квасом.

— Эй, Семеновна! Куда идешь?

— К бабке Захарихе, квас пить.

— Кланяйся от нас!

Ситцевые сарафаны разбежались по полю.

— Семеновна, поди сюда! Мы тут тебе подарочек припасли! — кричит добрая молодая бабенка Павлюниха.

Как и всякая женщина, Семеновна любит подарки. Она останавливается и ждет. Павлюниха выносит в подоле маленького серого зайчонка.

— Сама поймала, — хвастается она, — хорош мазурик?

— Это ты мне? — Семеновна обомлела.

— А кому же? — Павлюниха поднимает зайца за уши и смотрит; как он молотит в воздухе маленькими трескучими лапками.

— Ему не больно за уши? — спрашивает Семеновна.

— Их только за уши и брать, — отвечает Павлюниха.

— Благодарствую от чистого сердца, — говорит Семеновна.

Доходит Семеновна до развилки дорог. Теперь–то она знает, куда придет по одной дороге и куда — по другой. А раньше не знала и забрела на колхозную пасеку. Ей онравились там маленькие цветные домики, и она попробовала узнать, кто в них живет. А потом ее, полуживую и распухшую, еле отыскал в кустах дед Захар. А бабка Домаша бегала по деревне и голосила. Другая дорога ведет к бабке Захарихе и деду Захару. Вначале будет веселая блестящая речка с березовой кладочкой, а потом и Смык.

В веселой речке дед Захар ловит налимов. Налимы живут под камнями, и дед Захар гуляет по реке в закатанных по колено портках и шарит под камнями.

— Бог в помощь! — кричит Семеновна.

— Бу–бу–бу… — отвечает дед Захар.

— А кого у меня есть… — интригующе сообщает Семеновна.

Дед Захар смотрит на зайца.

— Никак косой? Кто дал?

— Павлюниха поймала.

Дед Захар выходит на берег и садится на траву рядом с Семеновной.

— Ишь ты какой…

— Добрый заяц?

— Только жалко его, — говорит дед Захар, — суп с него варить мало радости, а мучить незачем… Маленький ишо.

— Я мучить не буду. Я буду любить. Скотину любить надо, — обещает Семеновна.

— А дома ему все ж лучше. Да и батька с маткой у него есть, им, думаешь, его не жалко?

У Семеновны тоже есть батька с маткой. Только так она их давно не видела, что позабыла начисто. Карточку вот прислали — по ней разве признаешь? И сестренка Алька у нее есть, та у другой бабушки, в другой деревне живет. До той деревни ехать — не доехать.

Да, бабка Домаша — хорошо, но и родителей бы тоже сюда, чтоб все вместе.

— Ну что ж, отпущу косого–то, — говорит Семеновна. — Пущай бежит до дому до хаты.

— Твое дело, — бубнит дед Захар.

Семеновна долго думает, потом с сожалением опускает зайчонка на землю.

Он сидит, прижав уши, и не двигается. Потом, осмелев, делает прыжок в сторону и бежит вдоль реки.

— Добрый был заяц… — печально говорит Семеновна. — Ну, пойду…

— Иди. Захарихе не говори, что меня на реке видела.

— Не скажу.

Последний раз дорога поднимается наверх. Солнце стоит высоко над головой. А когда оно зайдет за синий лес, надо будет возвращаться домой, а не то Семеновну хватится бабка Домаша и опять будет гонять по деревне хворостиной.

«И что это у меня за бабка такая, — думает Семеновна. — Что я, маленькая, что ли? Уже шесть лет стукнуло, а она хворостиной…»

Занятая тревожными мыслями, Семеновна идет и идет по белой дороге. Над Семеновной кружатся пчелы. И немудрено. Она, видно, напоминает им какой–нибудь цветок, такие у нее красные щеки. Красные, сладкие, сдобные. И платье тоже красное. Его прислала Семеновне городская мама, а бабка Домаша надставила рубахой деда Захара, потому что платье оказалось слишком коротким. «Курам на смех», — сказала она. Семеновна смотрит на свою тень. Тень тонконогая, большеголовая. Это потому, что волосы Семеновны стоят мягким пушистым колоколом дымного цвета. А вся Семеновна — цветная.

Дорога вступает в деревню. По улице гуляют куры и Новичихины гуси. Гуси — дрянь. Однажды они чуть не до смерти заклевали Семеновну. Насилу бабка Захариха отбила. Гуси не любят красный цвет, а у Семеновны все платья почему–то красные. Она выжидает за углом Новичихиного дома, пока гуси хоть немножечко разбредутся и можно будет проскочить к избе бабки Захарихи… Но гуси и не думают разбредаться. Опять придется кричать на всю деревню.

— Бабка За–ха–ри–ха–а–а!!! Бабка За–ха–ри–ха–а–а!!! — кричит Семеновна.

— Чего ошалеваешь? — это из дома бабки Захарихи выскочила Зинка–лавочница. Зинка торгует в магазине, а магазин рядом с домом бабки Захарихи. А кто в деревне днем по магазинам ходит? Вот Зинка и сидит целыми днями у бабки Захарихи.

Языней мелет, дух портит, — обычно говорит дед Захар.

Семеновна быстренько пролетает мимо Новичихиного Дома и влетает в сени к бабке Захарихе. Даже через сени на всякий случай пробежала, но в избу вошла спокойно.

— Здрасьте к вам, — сказала и поклонилась, как большая.

— Кровушка моя пришла. Миленький мой приволокся, — залопотала бабка Захариха.

Следом за Семеновной вошла Зинка и плюхнулась на лавку.

Зинку Семеновна не любит. Зинка — вредная. Она пристает к Семеновне со всякими неприятными вопросами, вроде: «Это что ж тебя мамочка с новым папочкой навек сюда забросили? Сами булку едят, а ты тут кукуй?» Это раз. Дальше… Зинкин сын Колька — ябеда. Это два. И еще у Зинки страшный голос и усы, как у мужика.

— А Петьку–то твоего, что, опять с трактора сняли? — сразу же пристала Зинка.

— Какое ребенку дело до этого? Ну скажи ты мне?! — возмутилась бабка Захариха.

— Она его горазд жалеет, — сипло засмеялась Зинка.

— Сняли и сняли. Не нам судить.

Бабка Захариха засуетилась по шкафчикам. Собирала Семеновне гостинцы.

— Что мамка пишет? — не унималась Зинка. Семеновна с достоинством промолчала. Бабка Домаша наказывала молчать про мамку.

— Молчи, молчи, военный трофей. Кто грамофон ерманский привез, а кто и фронтовичку двухвершковую, — не успокаивалась Зинка.

— У–ту! Молчи ты сама, баба дурная, слеподырая. Все не забудешь никак, что Гришаня не тебе сырень ломал? — прикрикнула бабка Захариха.

— Нету таперича Гришани, — не мужским, а жалостным бабьим голосом ответила Зинка и пошла открывать лавку: Канафеевна за солью явилась.

— Ты эту дуру сипатую не слушай. У нее–то и слов путных нетути, — сказала бабка Захариха. Она достала сладкой сахарной свеклы, яйцо «в шапочку», сушеных раек. Полезла в печку за картошкой.

— Ешь, мой жалостный, золотой мой, кровушка моя…

Семеновна сидела на лавке, болтала ногами и ела сладкую свеклу.

Бабка Захариха рассуждала вслух:

— Ты их не слушай… Твоя мамка хорошая…

— На карточке — как картинка, — согласилась Семеновна.

— Вот парни ее и любили. И с дитем взяли.

— С каким дитем?

— С золотым, посеребренным. Скоро приедут за тобой. Увезут мою кровушку, увезут с ясным глазынькам. да и что ж мы без тебя делать будем? Кого нянчить нам? Был бы жив наш Егорушка, были б и у нас деточки… Д все война. Все эта зараза белоглазая.

Война была давно. Когда Семеновна родилась — война уже кончилась. Теперь в войну только ребята играют. Семеновна вспомнила про ребят и слезла с лавки.

— Спасибо за хлеб–соль, пойду…

— Куда, хвороба?

— К ребятам…

— Сегодня не ходи. Бабка твоя вечером к нам придет. В бане помыться. Праздник завтра большой. Ильин день.

— Ильин день — работать лень, — пробормотала Семеновна Петькину поговорку.

— Чего ты там сковычешь? — спросила бабка Захариха.

— Да так. Пойду помаленьку, — Семеновна спрыгнула с лавки. Надо же навестить своих смыковских приятелей.

Она вышла на улицу, опасливо проскочила мимо гусей и побежала к Городищу, где обычно собираются смыковские ребята.

Городище — это огромная гора, покрытая ольшаником. Зимой с нее хорошо кататься на санках, а летом можно просто кубарем. У Семеновны из–за Городища все ноги в синяках.

У дома Зинки–лавочницы много всякого народа: Любка косая, Валерка Егорихин, Васятка Уткодав, Зинкин сын Колька. Все они сгрудились около чего–то интересного. Семеновна подошла поближе и остановилась, раскрыв рот. Рядом с Зинкиным Колькой, посвечивая на солнце серебряным рулем, стоит голубой велосипед. Ребята смотрят и молчат, торжественно раскрыв рты и морщась в лучах велосипедного сияния. Колька треплет велосипед по сиденью и один позволяет себе ухмыляться.

Колька замечает Семеновну.

— А, и ты приперлась! — ехидно говорит он.

— Дурак, — отвечает Семеновна, чувствуя, что путь к велосипеду навсегда отрезан.

— Коль, дай покататься, — первой осмеливается косая Любка.

— Косая–косая, а туда же… покататься. Купи свой и катайся.

— Ну попроси у меня теперь чего. В прошлое воскресенье кто тебе пирога кусить давал?

— Ты еще про царя Гороха вспомни, — отмахнулся Колька и, усевшись на небесно–голубой велосипед, укатил вдоль деревни.

— А ты толстый!!! — кричит Семеновна ему вслед.