(B) Для Павла тело Христово — харизматическая община. "Функции" тела — это именно харизмы Духа (Рим 12:4). Органы тела — индивидуальные верующие как харизматики, то есть действующие органы тела, которые проявляют те или иные духовные дары, говорят какое‑то слово или занимаются деятельностью, выражающей Дух общины и служащей общинной жизни (Рим 12:4–8; 1 Кор 12:4–7,14–26).
(C) Отсюда следует, что у каждого члена христианской общины есть некая функция в общине; "каждому" дана та или иная харизма (1 Кор 7:7; 12:7,11). Строго говоря, харизматики — все. В каждом проявляется благодать (= харизма). Каждый является членом тела лишь постольку, поскольку Дух включает его в корпоративное единство через действующую в нем благодать. Павел не делил христиан на две группы — имеющих Духа и не имеющих, проявляющих харизму и не проявляющих, служащих и тех, кому служат. С точки зрения Павла, быть христианином — значит быть харизматиком. Невозможно быть членом тела, и не быть при этом орудием служения Духа этому телу.
(D) Члены тела имеют различные функции, различные служения (Рим 12:4; 1 Кор 12:4сл.), — иначе тело не будет телом (1 Кор 12:17,19). Каждый должен понять, какую харизму через него/нее проявляет Дух. И он должен сотрудничать с Духом, чтобы выразить эту харизму, иначе ухудшится функционирование тела. Поскольку это дар Духа, а не нечто его собственное, человек не может ставить это себе в заслугу. Соответственно если его харизма кажется ему менее значимой, он не должен ощущать стыд или ущербность; еще меньше оснований гордиться и превозноситься, если харизма кажется важной. Все функции тела важны и незаменимы для здоровья целого организма (1 Кор 12:14–26; Рим 12:3). Метафора тела была и остается классической иллюстрацией единства в многообразии, — единства, которое вырастает не из регламентированного послушания, но из гармонии многих разлитых частей, действующих вместе, которое поддерживается многообразием.
Итак, в Павловых церквах служение принадлежало всем; каждому для его жизни в теле Христовом было нужно не особое служение немногих, но разнообразные служения всех его собратьев.
29.2. Акты служения и регулярные служения. Харизма у Павла означает некое конкретное выражение charts (благодати), некий конкретный акт служения, конкретную деятельность, конкретное проявление Духа. Это событие, а не способность; трансцендентный дар для конкретного случая, а не человеческий талант, всегда находящийся под рукой[243]. Единство тела Христова состоит во взаимодействии этих разнообразных харизм. Христианская община существует только в живом взаимодействии харизматических служений, в конкретных проявлениях благодати, в реальных словах и делах на благо других людей.
Однако помимо индивидуальных харизматических деяний и речений Павел признавал, что некоторые члены тела Христова могут нести более регулярные служения] более того, особняком стоит роль самого апостола.
(A) Служение апостола в Павловой церкви было уникальным: его доверил Павлу лично воскресший Христос (1 Кор 9:1; 15:7; Гал 1:15сл.); Павел добился больших успехов как миссионер и основатель церквей (1 Кор 3:5сл., 10; 9:2; 15:9сл.; 2 Кор 10:13–16); его роль была глубоко эсхатологической (Рим 11:13–15; 1 Кор 4:9). Как основатель любой конкретной церкви (то есть служитель, чей богоданный авторитет продемонстрирован и подтвержден успешным основанием этой церкви), Павел нес на себе ответственность давать советы ее членам и наставления в ее делах (отсюда Павловы послания в Фессалоники, Галатию, Коринф и т. д.). Вот почему именно апостольское служение возглавляет список служений в местной церкви (1 Кор 12:28), а также более общий список служений (Еф 4:11). В частности, его долгом было передавать благовестие, вверенное ему воскресшим Господом, как его подтвердили собратья–апостолы (Гал 1:11сл., 15сл.; 2:2,6–10), а также различные предания, общие для всех церквей (см. выше § 17). Следует отметить, однако, что Павел не был апостолом вселенской Церкви; его авторитет не признавался всеми церквами и ограничивался его собственной сферой миссионерской деятельности (Гал 2:7–9; 2 Кор 10:13–16), основанными им церквами (1 Кор 12:28 — "Бог поставил в (местной) церкви…"; см. выше § 29.1). Павел резко оспаривал право других апостолов проявлять власть в его церквах (2 Кор 10–13), а сам не пытался распоряжаться в Иерусалимской церкви (Деян 21; ср. 15:12сл.)[244]. Более того, отметим, что из‑за уникальности роли и авторитета апостола, его функцию нельзя описать в категориях церковной "должности": он не был назначен Церковью, и Павел не мыслил никого в качестве своего преемника как апостола (1 Кор 15:8 — "последний из всех"; 4:9 — последний акт на мировой арене перед Концом).
(B) Менее фундаментальными (в строгом смысле слова), но первостепенными среди регулярных служений в Павловых церквах были служения пророков и учителей (1 Кор 12:28). Чуть упрощая, можно сказать: пророк передавал Церкви новые откровения, а учитель — старые. Ниоткуда в Павловых посланиях не видно, что это были церковные "должности", на которые христиане получали назначения. И уж конечно, пророчествовали не только пророки, а учили не только учителя (1 Кор 12:10; 14:1,5, 26, 39). Из Павловых представлений о харизматическом служении вытекает, что пророки признавались как пророки, потому что они пророчествовали регулярно. Нельзя сказать, что они пророчествовали потому, что они были пророками, — наоборот, они были пророками, потому что пророчествовали, потому что так через них регулярно проявлялся Дух в Церкви. Аналогичным образом обстоит дело с учителями, хотя сама специфика учительской деятельности наводит на мысль, что их служение имело более формализованный характер (наставление в церковных преданиях — Гал 6:6). (С) В Павловых церквах существовало также широкое разнообразие других регулярных, менее четко определенных, служений. Сюда входили проповедь, оказание различной помощи, управление и/или некоторые виды руководства, поездки по поручениям и соработничество с Павлом в миссии к язычникам (Рим 12:7–8; 16:1, 3, 9, 21; 1 Кор 12:28; 16:15–18; 2 Кор 8:23; Флп 1:1; 2:25; 4:3; Кол 1:7; 4:7; 1 Фес 5:12сл.). Четкой грани между этими видами служений не проводилось: скажем, назидание пересекается с пророчеством (Рим 12:6–8), а "вспоможения" (1 Кор 12:28) — с раздаянием и заботой (Рим 12:8). Объяснение этого многообразия очевидно: любая форма служения, на которую члена общины регулярно толкал Дух и которая была на пользу Церкви, признавалась (или во всяком случае должна была признаваться) Церковью как регулярное служение (1 Фес 5:12сл.; 1 Кор 16:16,18). Следовательно, эти служения не следует считать официальными; это не суть официальные церковные должности и назначения. Более того, в случае со Стефаном и его домашними прямо сказано: "Они взяли на себя служение святым" (1 Кор 16:15). Только два служения приняли форму, в которой можно усмотреть начаток будущих должностей, — "блюстители (епископы) и дьяконы" (Флп 1:1). По–видимому, в данном случае некоторые не столь четко определенные области управления и вспоможения начали сгруппировываться и объединяться в более ясно очерченные формы служения; соответственно христиан, которые несли эти служения, можно было обозначать одним понятием (блюститель, дьякон). Однако все равно не факт, что служения, упомянутые в Флп 1:1, были прямыми предшественниками появившихся во II в. должностей епископа и дьякона (хотя бы потому, что ни Игнатий, ни Поликарп не знают ни о какой епископской должности в связи с Филиппами). Понятия "благовестники" и "пасторы" из Еф 4:11 также могут обозначать более четко определенные служения, хотя не исключено, что Послание к Ефесянам рассматривает вселенскую Церковь в более позднем (после–Павловом?) ракурсе (см. ниже §72.1). Но даже здесь они скорее относятся не столько к формальным должностям, сколько к функциям. (D) Напоследок отметим, какое место в Павловых представлениях о харизматической общине занимало служение конгрегации. Образ тела Христова ясно предполагает, что каждый член в отдельности и все члены в совокупности отвечают за благосостояние целого. Поэтому не приходится удивляться, что Павел призывает всех членов общины учить, увещевать, судить и утешать (Рим 15:14; 1 Кор 5:4сл.; 2 Кор 2:7; Кол 3:16; 1 Фес 5:14). Более того, бросается в глаза, что Павловы наставления и назидания обычно обращены к общине в целом. Нигде в своих посланиях (за возможным исключением Флп 1:1) он не обращается к какой‑то одной группе людей, как если бы вся (или основная) ответственность за организацию, богослужение и общее благополучие лежала на ней. Это особенно заметно в 1–м Послании к Коринфянам: казалось бы, череда ситуаций и проблем просто вопиет о необходимости четкой руководящей структуры, — но Павел не говорит о такой потребности. Подтекст ясен: если в какой‑то ситуации требовалось руководство, Павел ожидал, что харизматический Дух предоставит его в слове мудрости и наставления через какого‑то человека (ср. 1 Кор 6:5; 12:28). На общине в целом лежал долг проверять все слова и дела, претендующие на вдохновение и авторитет Духа (1 Кор 2:12,15; 1 Фес 5:20сл.), даже если они принадлежали самому Павлу (ср. 1 Кор 7:25,40; 14:37). На них лежала ответственность давать одобрение, говорить "Аминь" на боговдохновенные речения (1 Кор 14:16), признавать авторитет Духа в служениях, совершаемых по его велению (1 Кор 16:18; 1 Фес 5:12сл.).
29.3. Подведем итоги. Павловы представления о церкви и служении отличаются от концепции ученичества в земном служении Иисуса в том отношении, что предполагают харизматическую общину, отличающуюся взаимозависимостью, где каждый знает Духа напрямую, но нуждается в служении других членов (учении и т. д.). Павловы представления о церкви и служении отличаются также от модели, разработанной в Иерусалиме: они имеют в виду лишь харизматическую общину и ничего более, — общину "свободного братства, развивающуюся через живое взаимодействие духовных даров и служений, без официального авторитета и ответственных «старейшин»"[245]. В частности, это показывает, что Павлову церковь невозможно описать как священническую, где служение имеют лишь некоторые. С точки зрения Павла, Дух преодолел, оставил в прошлом ветхое иудейское разграничение между священством и народом: отныне служение несут все, и каждый член общины может быть призван на любое служение. Некоторые имеют более регулярное служение, которое конгрегации следует признавать и поддерживать. Однако идею монослужения или церковной автократии — когда важнейшие дары сосредотачиваются в одном человеке (даже апостоле) или избранной группе — Павел насмешливо отвергал (1 Кор 12:14–27).
§ 30. По направлению к Игнатию
30.1. Пасторские послания. Если мы вернемся на несколько страниц назад и сравним Павловы представления о харизматическом служении с увещаниями Игнатия Антиохийского в Послании к Смирнянам (§ 26), у нас может возникнуть искусительная мысль, что эти две концепции стоят на разных полюсах и вообще несовместимы. Однако если мы обратимся к позднейшим документам паулинистического корпуса (Пастырским посланиям), то обнаружим в них понимание церковной структуры, которое выглядит гораздо более близким Игнатию, чем Павлу\ Эта особенность церковной организации — одно из главных указаний на то, что Пасторские послания в их нынешнем виде появились уже после смерти Павла и отражают ситуацию в паулинистических церквах, которая сложилась в последней четверти I в., если не позже.
Вот основные черты.
(1) Только в этих документах паулинистического корпуса упоминаются старейшины (1 Тим 5:1сл., 17,19; Тит 1:5).
(2) Понятия "блюстители" (епископы — 1 Тим 3:1–7; Тит 1:7сл.) и "дьяконы" (1 Тим 3:8–13) относятся к институциональным должностям (1 Тим 3:1 — "должность епископа"). На основании 1 Тим 3 можно предположить, что дьяконы были подчиненной должностью (хотя их конкретные функции неясны).
(3) Не вполне ясна роль Тимофея и Тита в этой иерархии, хотя они, несомненно, стояли выше старейшин, блюстителей и дьяконов. Показательно, что Пасторские послания адресованы им, и они, видимо, обладали такими полномочиями в урегулировании общинных дел, какие Павел никогда не применял ни лично, ни через своих непосредственных соработников (см. ниже §72.1).
(4) Особенно бросается в глаза, что Павлова концепция харизмы была сужена и отрегулирована: теперь харизма — дар, который дается раз и навсегда при рукоположении; Тимофей несет этот дар в себе, и он дает ему возможность справляться с разного рода ответственностью. Иначе говоря, из события, которое имеет свой авторитет в себе самом, харизма стала властью и авторитетом должности (1 Тим 4:14; 2 Тим 1:6).
Пожалуй, лучшее объяснение этой формы служения и церковной организации заключается в следующем: Пастырские послания — продукт растущего после–Павлова сближения между более формализованными структурами, заимствованными иудеохристианством у синагоги, и более динамической харизматической структурой Павловых церквей. В пользу этой гипотезы свидетельствует прежде всего упоминание в Пасторских посланиях старейшин, с одной стороны, и блюстителей с дьяконами — с другой. Как мы уже говорили, старейшины — одна из особенностей иудеохристианских конгрегации (см. выше § 28.1; также Иак 5:14сл.); блюстителей и дьяконов (по крайней мере эти названия) мы встречаем в одном из последних посланий Павла как нововведение в церковной организации (известное нам только по Филиппам). Отсюда такая версия: после смерти Павла название (и форма?) этих регулярных служений в Филиппах была скопирована другими Павловыми церквами[246] (или во всяком случае получила более широкое распространение в Павловых церквах); одновременно функции блюстителя и дьякона были более четко определены и отрегулированы (см. Дидахе 15:1–2). На этой стадии начались попытки совместить две модели, ассимилировать организацию иудеохристианских церквей к организации Павловых церквей (или наоборот). Пасторские послания (и 1–е Послание Климента), видимо, были написаны в ту пору, когда этот процесс ассимиляции или интеграции зашел далеко, но еще не завершился. В частности, роли блюстителя и старейшины, очевидно, ассимилировались друг к другу, но из Пасторских посланий неясно, были ли оба понятия синонимами, или слово "блюститель" стало названием одной из конкретных руководящих функций у старейшин (почему старейшины не упомянуты в 1 Тим 3?); ср. Деян 20:17, 28; 1 Климента 42:4; 44:4сл.; 47:6; 57:1.
30.2. Если эта гипотеза имеет под собой историческое основание, можно попытаться проследить по другим новозаветным документам стадии сближения между иудеохристианскими церквами и церквами Павловой миссии. Я имею в виду прежде всего 1–е Послание Петра и Евангелие от Матфея[247]. Здесь у нас гораздо меньше данных, и во многом приходится рассуждать исходя из косвенных признаков, поэтому необходима осторожность. Полная картина событий нам недоступна, но имеющиеся данные говорят в пользу вышеизложенной гипотезы.
1–е Послание Петра, видимо, вышло из паулинистической среды или, по крайней мере, находится под сильным влиянием Павлова богословия (см., например, специфически Павловы выражения и идеи в 2:5; 3:16; 4:10сл., 13; 5:10,14). Отметим, в частности, что Павлова концепция харизмы остается нетронутой: по словам автора, каждый получил какую‑то харизму, и "благодать Божия проявляет себя по–разному" (4:10); автор связывает харизмы с говорением и обслуживанием, — понятия достаточно широкие, чтобы одновременно охватывать многообразие Павловых перечней в Рим 12 и 1 Кор 12, но при этом сохранять Павлов акцент на харизмах слова и харизму как служение. Отметим также, что титул священника дается не какому‑то индивидуальному христианину (в Новом Завете этого вообще нет), а Церкви в целом и служение христиан в целом описывается в категориях священнического служения (2:5, 9), как и у Павла (Рим 15:27; 2 Кор 9:12; Флп 2:17 (?), 25,30). Титул "пастор и блюститель" относится только к Иисусу (1 Пет 2:25). В то же время единственный раз, когда упоминается о пророках, используется прошедшее время (1:10–12 — речь о раннехристианских пророках или в том числе о них). Более того, 1–е Послание Петра, очевидно, предполагает четко очерченный круг старейшин с относительно хорошо определенными обязанностями (5:1–5). Поэтому есть основания считать, что 1–е Послание Петра отражает ту стадию, когда Павловы церкви (или церкви, находившиеся под большим влиянием Павла) уже начали принимать и адаптировать иудеохристианскую модель церковного устройства, но еще не утратили гибкости и свободы Павловой харизматической общины[248].
30.3. Евангелие от Матфея, видимо, отражает еще более раннюю стадию сближения, но со стороны иудеохристианства. Так, например, с одной стороны, присутствует сильный акцент на действенность Закона (особенно 5:17–20 — см. ниже § 55.1); только у Матфея мы находим логии, в которых Иисус ограничивает миссионерскую деятельность иудеями (10:6, 23); в словах о твердом основании церкви и "ключах Царства Небесного" (16:18сл.) выделяется Петр. С другой стороны, в матфеевской церкви, очевидно, были книжники (= учителя) (ср. 7:29 — "их книжники"), которые не просто передавали Закон и предания об Иисусе, но истолковывали их заново (13:52 — см. выше главу IV); матфеевская церковь была гораздо более открыта и вовлечена в миссионерство, чем первоначальная Иерусалимская церковь (28:19сл.); и особо выделен не Иаков, а Петр[249], который в преданиях I в. столь же тесно ассоциируется с миссионерством, сколь и Павел (см. особенно Гал 2:8сл.)[250].
Для нашей темы особый интерес представляют отрывки 7:15–23,18:1–20 и 23:8–12. Судя по 7:15–23, матфеевская церковь потерпела некий ущерб от служения странствующих пророков: те несли харизматическое служение такого типа, который (по крайней мере с точки зрения Матфея) был сопряжен с антиномизмом (7:22сл.; ср. 24:11, 24). В данном отрывке Матфей не отвергает служение странствующих пророков по определению (ср. 10:7сл., 41; 17:20), а просто хочет, чтобы эти пророки лучше исполняли Закон. В "общинном правиле" (18:1–20) примечательно отсутствие какого‑то особого руководства, отличного от обычных членов церкви; не упомянуты даже старейшины и блюстители. Речь идет только о "малых сих", что, видимо, относится ко всем членам сразу, ибо для того, чтобы войти в Царство Небесное, нужно стать как дети (18:1–6,10). Далее "правило" требует от каждого искать потерянных овец, возвращать заблуждающегося брата, связывать и разрешать (18:12–20)[251]. Одним словом, власть "связывать и разрешать", учить и наводить порядок дана Иисусом не только Петру, или какому‑то другому лицу, или группе должностных лиц, но и каждому члену церкви (18:18–20). У Матфея Петр выделен не столько как иерарх, сколько как представитель учеников, — как и в 14:28–31, где он олицетворяет "маловерие" учеников (ср. 6:30; 8:26; 16:8; 17:20)[252]; аналогичным образом Двенадцать, видимо, понимаются как представители церкви в целом (19:28; ср. 1 Кор 6:2сл.). Наконец, 23:8–10 адресует матфеевской церкви довольно прямое предупреждение: не следует удостаивать особого ранга, титула или статуса какого‑либо индивидуального члена общины, ибо только Бог — "отец", и только Иисус — "учитель" и "наставник". Величие, к которому все призваны, не есть величие власти, но смиренного служения (20:25–27; 23:11сл.).
Матфеевскую общину, пожалуй, лучше всего охарактеризовать как братство (5:22–24, 47; 7:3–5; 18:15, 21, 35; 23:8), собранное вокруг Иисуса, который есть старший брат (12:49сл.; 18:20; 25:40; 28:10). Среди иудейской враждебности она старалась сохранить определенную открытость и служение для всех членов общины (наиболее заметными были служения Петра, пророков и учителей). Она также сознавала две противоположные опасности: иерархической структуры, которая препятствует многообразному служению братьев[253], и харизматического профетизма, который отделяет чудеса и откровения от должной верности Закону. Иными словами, матфеевская община пыталась разработать некую форму паулинистской церковности в иудейской среде и более уместным для иудейской среды образом[254].
§ 31. Иоаннова альтернатива
В христианстве I в. Пасторские послания показывают тенденцию к растущей институционализации, в направлении Игнатия и большой Церкви II в. и позднее. Однако, по–видимому, была в I в. и противоположная тенденция. Самый яркий образец этого сопротивления институционализации мы находим в четвертом Евангелии и Иоанновых посланиях. Следы его присутствуют также в Послании к Евреям и Апокалипсисе.
31.1. Индивидуализм четвертого Евангелия — одна из самых ярких черт этого примечательного документа. Его автор, подобно Павлу, мыслит богослужение в харизматических категориях (см. ниже § 34.4), но в отличие от Павла у него нет представления о харизматической общине. Конечно, некое чувство общины присутствует как в четвертом Евангелии, так и в 1–м Послании Иоанна (Ин 10:1–16; 15:1–6; 17:6–26; 1 Ин 1:7; 2:19; 3:13–17), но это не община харизматически взаимозависимых членов. Действительно, на каждого возлагается "горизонтальная" ответственность любви к братьям; в обоих текстах, как и у Павла, в этом видится особенность подлинного христианина (Ин 13:34сл.; 1 Ин 3:10–18, 23сл.; 4:20сл.). Но для Иоанна "вертикальное" взаимоотношение с Богом–Духом — дело в основном индивидуальное. Есть, в частности, взаимная связь со Христом, но не взаимозависимость: каждая овца сама слышит голос пастуха (Ин 10:3сл., 16); каждая ветвь укоренена непосредственно в лозе (15:4–7). Фразы о поедании плоти Иисуса, питии его крови или воды, истекшей из его ребра, адресованы более череде индивидуумов, чем общине, которая сама есть тело Христово (6:53–58; 7:37сл.). А кульминация "Евангелия знамений" (Ин 1–12) — воскресение отдельного человека, символизирующее скорее личное спасение (Ин 11), чем всеобщее воскресение из мертвых. Иисус действительно молится о единстве верующих, что наводит на мысль об общине, но даже здесь единство, о котором говорит Иоанн, сравнимо с единством Отца и Сына, укоренено в союзе индивидуального верующего с Иисусом, поддерживается этим союзом (17:20–23)[255].
Особенно же бросается в глаза следующее: маленькая группа, оставшаяся вокруг Иисуса после просеивания, после страшного испытания (krisis) на веру и верность (один из ведущих мотивов; см. выше § 18.4), не формирует ни иерархию, ни должностную структуру, которая отделяла бы ее от других учеников. Ее члены нигде не называются "апостолами" (ср. 13:16) и, возможно, включают часть женщин, которые вообще занимают в четвертом Евангелии важное место (Ин 4,11, 20). Ни из чего не видно, что они несут особое служение внутри общины учеников. Это просто "ученики", которые скорее всего изображены как представители всех (в том числе будущих) учеников в их общей ответственности любить друг друга и миссионерствовать (Ин 14–16; 20:22)[256]. Вероятно, это относится и к "возлюбленному ученику". Какая бы историческая реальность ни лежала в основе данного образа (ср. 21:20–24), Иоанн, очевидно, видит в нем символ индивидуального верующего в непосредственности и близости его отношений с Иисусом (13:23–25; 20:2–8). Аналогичным образом в 1 Ин 2:27 помазание Духа устраняет необходимость в учителях; Дух, пребывающий в каждом верующем, — вполне достаточный учитель. Одним словом, в Иоанновом корпусе фактически нет представления о церковном служении и уж тем более — о должности. Все рассматривается через призму личных отношений с Богом через Дух и слово[257].
31.2. Из всех новозаветных посланий за пределами паулинистического корпуса, наибольшую близость к Павлу имеет 1–е Послание Петра, а затем — Послание к Евреям. Однако если 1–е Послание Петра находится на полпути между Павлом и Пасторскими посланиями, то Послание к Евреям — на полпути между Павлом и Иоанном. Конечно, в этой церкви есть руководители (Евр 13:7,17, 24), но это скорее пасторская функция, чем должность (13:17). В еще большей степени это относится к учительскому служению (5:11–6:8): упомянута только одна оговорка: в человеке должна присутствовать духовная зрелость, выражающаяся в умении отличать добро от зла (обретаемом посредством опыта и практики; 5:14); сопоставим ее с требованиями, которые Павел предъявляет к пророкам и учителям (см. выше § 29.2). Никакие другие виды служения не ограничены отдельными членами общины. Напротив, ответственность за обслуживание и увещание возлагается на всех членов общины (6:10; 10:25; 12:15). Здесь также есть прямые параллели с харизматической общиной Павла (см. выше § 29.2).
Еще больше обращает на себя внимание другое: согласно Посланию к Евреям, служение целиком и полностью сосредоточено во Христе. Только он именуется "апостолом" (3:1). Он завершает фрагментарное откровение, данное через древних пророков (1:1сл.). Важнее всего то, что он — священник, первосвященник, священник по чину Мелхиседека (2:17; 3:1; 4:14сл.; 5:1 и т. д.). Его священство — столь великое и полное, что попросту не оставляет роли и места для какого‑либо священнического посредника внутри христианской общины. Особое священство осталось в прошлом, в эпохе теней. Но Христос принес каждому верующему реальность, доныне лишь предзнаменуемую (Евр 7–10). Как Священник, он совершил окончательное жертвоприношение раз и навсегда и открыл каждому верующему Святая Святых; теперь каждый может сам переживать реальность того, что некогда было доступно лишь первосвященнику в виде тени (4:16; 6:19сл.; 10:19–22). Одним словом, ветхозаветные служения исполнились во Христе, а потому отменены для народа новозаветного. Здесь мы опять видим близкую параллель с Иоанновыми представлениями о Церкви и служении, где служение сосредоточено в Иисусе и каждый верующий может лично "приблизиться" к присутствию Божьему, независимо от других верующих или человеческого посредника[258].
31.3. Концепция служения, на которую намекает Апокалипсис, по–видимому, находится где‑то между Павлом и Иоанном. Здесь также бросается в глаза отсутствие представления об иерархии и церковных должностях. Царями и священниками (1:6; 5:10; 20:6), служителями Божьими (7:3) являются все верующие. Апостолы упомянуты, но как принадлежащие периоду начала Церкви (21:14). Старейшины появляются в небесном тронном зале, но не факт, что они вообще соответствуют конкретным людям (возможно, имеется в виду ветхозаветный совет Яхве); если такое соответствие и есть, речь идет о Церкви в целом, а не о носителях конкретных церковных должностей, — возможно, одна дюжина обозначает ветхий Израиль Божий, а другая дюжина — нынешнюю Церковь (4:4, 10; 5:8; 11:16; 19:4; ср. 3:21). В "ангелах" церквей (1:20; 2–3) не следует видеть епископов (блюстителей) или конкретных руководителей. Поскольку слова, адресованные каждому ангелу, несомненно, относятся к церкви в целом, ангелы — это скорее всего небесные соответствия различных церквей. Одним словом, Апокалипсис нигде не упоминает епископов, дьяконов, учителей и пасторов; понятия "священники" и "старейшины" относятся ко всей Церкви.
Единственные конкретные служения, упомянутые в Апокалипсисе, — служения пророка (2:20; 10:7; 11:10,18; 16:6; 18:20, 24; 22:6, 9) и свидетеля/ мученика (2:13; 11:3; 17:6; ср. 1:2, 9; 6:9; 11:7; 12:11,17; 19:10; 20:4). Эти слова иногда обозначают конкретных людей в церкви (2:13, 20; 22:9), но в 11:3, 10 два свидетеля/пророка, видимо, символизируют церковь в целом. Неясно, относят ли парные понятия "святые и пророки/мученики" (11:18; 16:6; 17:6; 18:24) равно ко всей общине или выделяют пророков/мучеников из числа остальных святых (как, возможно, в 18:20). Однако нет никаких намеков на пророческую иерархию, и, поскольку все верующие призваны свидетельствовать об Иисусе, все имеют Дух пророчества (12:11, 17; 19:10; ср. 6:9–11; 20:4). Здесь перед нами частичная параллель с Павловым представлением о служении: в принципе, всякий святой — свидетель и пророк, хотя некоторые призваны нести это служение в более полной мере, чем остальные. Иногда на некий особый авторитет претендует сам автор Апокалипсиса (1:3; 21:5; 22:6,18сл.), но это просто авторитет пророческого вдохновения, в наличии у себя которого убежден любой пророк; 22:18сл. — не более чем литературная конвенция, призванная обеспечить точную передачу авторского оригинала (ср., например, Послание Аристея 310сл.). Духовидец Иоанн не отделяет себя от своих адресатов ни как свидетель, ни как пророк (1:2, 9; 19:10). Одним словом, в Апокалипсисе отражена Церковь, живущая пророчеством[259].
§ 32. Выводы
32.1. В нашем изучении христианства I в. мы нигде не обнаружили большего многообразия, чем в различных концепциях служения и общины. На стадии допасхального ученичества слово "община" не вполне адекватно для описания Иисусова окружения, а служение сосредоточено на самом Иисусе. На второй стадии (первое поколение христиан) мы встречаем две разные модели: с одной стороны, ранняя и несколько хаотическая, харизматическая свобода Иерусалимской церкви сменилась более консервативным церковным устройством, заимствованным из синагоги; с другой -11авел горячо отстаивал гораздо более свободный вариант харизматической общины, где единство и зрелость вырастают из живого взаимодействия даров и служений, без опоры на церковные должности или иерархию. На третьей стадии (второе поколение христиан) эти модели одновременно начинают смешиваться и расходиться: с одной стороны, после смерти Павла началось сближение иудеохристианских форм с паулинистическими, которое в Пасторских посланиях (как минимум) давало ужесточение структур, предвестника будущего католичества; с другой — присутствовала и реакция против институционализации, где Иоанн, автор Послания к Евреям и автор Апокалипсиса (каждый по–своему) протестуют против структурирования церкви вокруг должностей и посредников, говоря о возможности прямого богообщения для каждого верующего и о том, что священство и пророчество принадлежат всем. (Иоанн, в частности, тосковал по тому пониманию ученичества, которое было присуще первой стадии. Выражаясь современным языком, это — христианство conventicle (тайного собрания) и camp‑meeting (христианского лагеря)).
32.2. Все это означает, что из "Спагетти–Джанкшн"[260] христианства I в. только одна дорога вела к ортодоксальному церковному устройству Игнатия; остальные же вели как минимум в другом направлении. Конечно, мы рассмотрели лишь один из аспектов новозаветной экклезиологии, но и сказанного достаточно, чтобы отдать должное знаменитым словам Э. Кеземана: "Новозаветный канон как таковой не образует основу для церковного единства. Наоборот, он… создает базу для множественности конфессий"[261]. Этот факт недостаточно учитывается современным экуменическим движением, и его значение для нынешнего деноминационного многообразия нужно осмыслить гораздо внимательнее и тщательнее, чем это пока делается. Мы вернемся к данному вопросу в заключительной главе (особенно § 76.2).
32.3. Существует ли у этих моделей служения и общины некое средоточие единства, или они представляют собой разрозненные фрагменты, не обладающие особой когерентностью? Последовательно прослеживается лишь одно средоточие единства — Иисус и вера в Иисуса[262]. В допасхальном движении только Иисус был служителем, пророком и учителем. В первоначальный послепасхальный период авторитет и наставления черпались в видениях Иисуса, от тех, кто действовал "во имя его", от Духа, дарованного прославленным Иисусом; даже Иаков занял руководящее место отчасти потому, что был братом Иисуса. Согласно Павлу, харизматическая община есть ничто, если она не является телом Христовым, не живет его Духом, не способна на его жертвенную любовь. Даже у второго поколения христиан мы находим все то же средоточие — Христос, который именуется в 1 Пет 2:25 "пастырем и блюстителем наших душ"; Христос, который, согласно Мф 23:8–10, только один и может быть назван учителем и наставником; Христос, который в Послании к Евреям изображен священником и первосвященником. В Апокалипсисе Церковь названа невестой Христовой (21:2сл., 9). Даже в Пасторских посланиях подчеркивается, что человек Христос Иисус — единственный посредник между Богом и человеком (1 Тим 2:5). У Иоанна одна из главных тем — центральное место Иисуса как воплощенного и прославленного Логоса и зависимость каждого ученика непосредственно от него.
Таким образом, мы снова видим, что единственная нить, объединяющая различные модели, — Иисус Назарянин, ныне прославленный. Он поныне остается средоточием авторитета, и в нем обретается образец служения.
32.4. Краткого упоминания заслуживают две другие особенности, которые, при всей их актуальности для современной проблематики, обычно игнорируются:
1. Новый Завет нигде не оставляет места для разграничения верующих на священство и народ, "клир" и "мирян". Чувство эсхатологического исполнения, присущее первым двум поколениям христианства, означало: священство внутри общины верующих, при котором одни верующие обособлены от других, — дело минувшей, дохристианской эпохи. Только Христос назван "священником" (Послание к Евреям; ср. Рим 8:34). Некоторые новозаветные авторы говорят о священстве всех верующих (1 Пет 2:5, 9; Откр 1:6); Павел характеризует служение благовестию или другим верующим как священническое служение (Рим 15:16; Флп 2:25). Однако больше не существует священного пространства, куда есть доступ лишь немногим (Ин 4:20–24). Единственное жертвоприношение — принесение верующими в жертву самих себя, своих телесных взаимоотношений в повседневном мире (Рим 12:1). Культ отныне секуляризован. Нет места для священства, которое по своему характеру отличалось бы от священства всех верующих. Создается впечатление, что этой постоянной особенности канонических документов христианства не уделяется достаточно внимания во всех современных дебатах (как о "служении", так и "о служении всего народа Божия").
2. Бросается в глаза крупная роль, которую у истоков христианства играло служение женщин–учеников. В Евангелиях они занимают видное место: см. Мф 28:1–10, Мк 15:40сл., Лк 8:1–3 и особенно Евангелие от Иоанна (2:3–5; 4:25–30,39; 11:24–27; 20:1–18). Когда в наше время спорят о Павловых посланиях, то слишком много внимания уделяют, с одной стороны, 1 Кор 11:2–16 и 14:34сл. (не говоря уже о 1 Тим 2:11сл.) и, с другой стороны, — Гал 3:28. Незаслуженно пренебрегают ясными указаниями на то, что в Павловых церквах женщины несли важные служения и могли занимать руководящие позиции. Возьмем хотя бы Рим 16: Фива — первый человек, который назван "дьяконом" в Новом Завете, и "патрон" церкви Кенхрейской. Затем Прискилла (16:3): она, видимо, принадлежала к числу соработников Павла и более выделилась в руководстве и служении, чем ее муж Акила. Затем Юния (16:7 — не Юний): очевидно, жена Андроника; еще до Павла была в числе ведущих апостолов. Не будем забывать также о Мариам, Трифене, Трифосе и Персиде (16:6,12): все они, как сказано, "много потрудились", — описание, которое в других отрывках обычно указывает на руководство (1 Кор 16:16; 1 Фес 5:12). Поскольку только они охарактеризованы подобным образом в перечне приветствий из Рим 16, можно сделать вывод: по–видимому, женщины играли особо заметную роль в руководстве первохристианскими церквами в Риме.
VII. Типы Богослужения
§ 33. Введение
Богослужение — один из важнейших объединяющих факторов в христианстве. Ибо в богослужении есть место той пышности языка и свободе литературной формы, которая отсутствует в керигматических и вероисповедных формулах. Литургии различных деноминаций (особенно гимны) — сокровищница богослужения, наполненная разнообразными традициями прошлого и настоящего, выходящая за рамки конфессиональных и национальных ограничений. Даже гимны, в которые вложены определенные доктринальные позиции (вроде "Любовь Божия, всякую любовь превосходящая…" Уэсли) или гимны унитариев стали средством христианского богослужения, при котором различия и разделения часто кажутся малосущественными. Более того, в экуменических дискуссиях XX в. получил распространение лозунг (несомненно, как следствие разочарования от межконфессионального диалога): "Богослужение объединяет, доктрина разделяет". Следует также отметить, что восточные христиане всегда усматривали в богослужении гораздо большую (относительную) важность, чем их западные собратья, ибо православная "ортодоксия" касается не столько вероучения, сколько богослужения. Быть православным христианином — значит принадлежать к общине, которая правильно молится и славит Бога.
Таким образом, мы видим еще одну область, которую следует рассмотреть, исследуя единство и многообразие христианства I в. Какие образы богослужения мы находим в церквах новозаветного периода? Существовал ли единый тип богослужения, или, как и в случае со служением (глава VI), присутствовало разнообразие типов? В какой степени христиан объединяло богослужение, и сколь различными были его формы? Сначала мы кратко рассмотрим ряд новозаветных текстов, уделив особое внимание Иисусу, первоначальной Церкви, Павлу и Иоанну. Затем возьмем более узкую тему — гимны новозаветных церквей. (За последние 80 лет новозаветная наука достигла серьезных успехов в освоении данного вопроса.) И, наконец, зададимся вопросом: использовались ли уже в I в. развитые формы литургии и катехетики, которые обеспечивали более широкую нить единства, чем те, о которых мы говорили в предыдущих главах.
§ 34. Многообразие подходов и форм
34.1. Иисус. Как Иисус относился к богослужению своего времени, не вполне ясно. Это одна из многочисленных проблем в изучении христианских истоков, которую ученые решают по–разному. Без сомнения, за основу надо взять эсхатологизм Иисуса: он считал, что сила Царства последних времен уже действует в мире, и ожидал, что скоро Царство наступит окончательно (см. выше §§ 3.1,2). Следовательно, его позиция в данном вопросе и его богопочитание были нетипичны для его современников. С точки зрения большинства современников Иисуса, Бог — вышний и святой, и обращаться к нему нужно с глубочайшим благоговением; имманентность Божья выражалась с помощью учения об имени Божьем, о Премудрости Божьей и т. д. Однако для Иисуса Бог — непосредственно рядом. Бог — Отец, причем не в смысле сотворения мира или адоптации, а в смысле глубоко личном и семейном, который позволяет обращаться к Богу словом "Абба" ("дорогой отец", "папа") (см. ниже § 45.2). Этот подход признает преемство с прошлым: Иисус рассматривал данное откровение как кульминацию прежнего (см. Мф 5:17; ср. Мф 11:25сл./Лк 10:21). Но он предполагал и разрыв с прошлым: появилось нечто новое, что не удержать в старых рамках (Мк 2:21сл.). Это особенно видно из отношения Иисуса к Храму и синагоге, из его отношения к Закону, а также из его молитвы.
(А) Отношение Иисуса к Храму и синагоге. Мы не знаем, сколь часто Иисус ходил в Храм (см., в частности, Мф 23:37–39/Лк 13:34сл., а также несколько посещений в Евангелии от Иоанна). Нам наверняка известно только об одном визите Иисуса в Храм, и о том, что он там делал, — "очищение Храма". Но в чем смысл этого очищения? Если Мк 11:17 (с цитатой из Ис 56:7) передает подлинные слова Иисуса, то можно сделать вывод: Иисус видел в Храме средоточие эсхатологического обновления. В пользу этой интерпретации говорит отношение первохристиан к Храму (см. ниже §§ 34.2, 54.2). Другое возможное объяснение: изгнание продавцов жертвенных животных подразумевало отрицание традиционного культа жертвоприношений (это действие в сущности делало продолжение культа невозможным; ср. критику Иисуса в адрес законов ритуальной чистоты — см. ниже). Вспомним здесь речение Иисуса, отраженное в Мк 13:2,14:58 (см. выше § 10.1): судя по нему, Иисус относил Храм (и культ жертвоприношений) к старой, уходящей эпохе, — в грядущем Царстве будет новый (небесный) Храм (см. истолкование в Ин 2:21 и Деян 6:14 — см. ниже § 34.2)[263]. Стало быть, отношение Иисуса к Храму не вполне понятно (ср. также Мф 5:23сл. и 9:13,12:7; Мк 1:44, Лк 17:14 и Лк 10:31сл.; также см. Ин 5:14; 7:14, 28; 8:20; 10:23). Неясность его сохранившегося учения на сей счет отражена в различных путях, которыми следовали в первоначальной Иерусалимской общине евреи и эллинисты (см. ниже § 34.2). Что касается отношения Иисуса к синагоге, нам сообщается, что он посещал ее (и, надо полагать, регулярно), — впрочем, судя по имеющимся данным, Иисус ходил туда не только читать Тору и участвовать в молитвах, но и проповедовать собственную весть (Мк 1:21–27, 39; 3:1; 6:2; Мф 9:35; Лк 4:15–21; 13:10).
(B) Отношение Иисуса к Закону, устному и письменному. Этот вопрос мы уже рассматривали (см. выше §§ 16.2,24.5). Вспомним лишь, что Иисус отвергал галаху о субботе, казуистику корбана и установления о ритуальном омовении. Его отношение к посту также не прошло незамеченным (Мк 2:18; Мф 11:19/Лк 7:34), хотя не исключено, что он ожидал поста от своих учеников в промежуток перед наступлением Царства (Мк 2:20; Мф 6:16–18). Еще больше бросается в глаза та независимость, с которой он судил о письменном Законе, с которой он определял, как и в какой мере следует исполнять заповеди Закона. Как мы уже отметили, "учение о нечистоте… в том виде, как оно изложено в Мк 7… фактически подрубает под корень весь ритуальный закон" (§ 24.5). Здесь мы опять видим преемство (Иисус заново утверждает — на более глубоком уровне — запреты на убийство и прелюбодеяние), но также и разительный разрыв преемства.
(C) Молитвенная практика Иисуса. По мнению И. Иеремиаса, Иисус соблюдал иудейские часы для молитвы: "утреннюю молитву — на рассвете, дневную молитву — во время дневного жертвоприношения в Храме и вечернюю молитву — вечером перед сном"[264]. Однако для Иисуса молитва была чем‑то гораздо более спонтанным и живым, как опять‑таки явствует из его регулярного обращения к Богу словом "Абба", выражением глубокого доверия и послушания (насколько можно судить, его современники обращались к Богу гораздо более формальным образом; см. далее § 45.2). Конечно, молитва, которой он научил учеников (Мф 6:9–13/Лк 11:2–4), в двух или трех своих прошениях перекликается с древними иудейскими молитвами[265], но все же она стоит особняком именно из‑за предполагаемой особой близости с Богом и эсхатологической неотложности.
34.2. Первоначальная община. Учение Иисуса о богослужении оставляло достаточный простор для толкования, а потому разнообразие толкований и обычаев появилось почти с самого начала.
(A) Насколько можно судить, палестинские первохристиане оставили традиции иудейского богослужения практически без изменений. Они ежедневно ходили в Храм (Деян 2:46; 3:1; 5:12, 21, 42), возможно, ожидая, что он станет местом возвращения Иисуса (Мал 3:1 — см. ниже § 67.3). То, что эта значимость Храма — не выдумка Луки (ср. ниже § 72.2), подтверждается отрывком Мф 5:23сл., который показывает, что первохристиане продолжали соблюдать культ жертвоприношений. По–видимому, представление об Иисусе как о конце Храма еще не установилось. Первохристиане, очевидно, также соблюдали традиционные часы молитвы (Деян 3:1; 5:21; 10:9 (?)) в Храме и/или синагоге (ср. Деян 6:9; Ин 9 — см. выше § 10.4). И они продолжали соблюдать Закон и "предания старцев" (в том числе субботу), — как ясно видно, например, из Мф 23:3, 23; 24:20; Деян 21:20; Гал 2:3сл., 12; 4:10 (ср. Рим 14:2, 5; Кол 2:16, 20сл.; см. также выше § 16.3). Наверное, до эпизода с Корнилием палестинские христиане даже не ставили под сомнение необходимость сохранять ритуальную чистоту (Деян 10:14; 11:3; см. также ниже § 54.2).
(B) В то же время, очевидно, возникали и новые формы богослужения, причем с самого начала. Они были связаны с собраниями в частных домах (Деян 2:46; 5:42). Мы слышим о различных элементах этих встреч: богослужение и молитва (1:14; 2:42; 4:23–31; 12:12), учение (то есть, видимо, научение (ветхозаветным) Писаниям и преданию об Иисусе, передача и истолкование их; 2:42; 5:42) и общие трапезы (2:42,46). Ни из чего не видно, что они складывались в регулярную модель или формировали единую структуру. Скорее можно предполагать наличие как минимум двух разных видов собраний: одно (более официальное?) — для молитвы и учения (отчасти по типу синагогальной службы), другое — для братских трапез (куда могли входить и другие элементы, вроде пения, включаемые более спонтанно; ср. 2:46сл. о воодушевлении). Новые типы богослужения, зарождавшиеся на подобных встречах, не были полностью отличными от прежних: неизвестно, читалась ли на них молитва "Шема" (Втор 6:4–9; 11:13–21), которую каждый израильтянин был обязан повторять дважды в день[266], но наверняка были чтения из Писаний (хотя прямых указаний на это нет), а также, без сомнения, некоторые типичные формы благодарения и благословения, "Аминь" (ср. 1 Кор 14:16). Присутствовали и специфически христианские элементы: молитва Господня, использование "Абба" в молитвах, воспоминания о словах и чудесах Иисуса (все они должны были передаваться в первоначальных общинах) и, конечно, центральность Иисуса — в его присутствии (Мф 18:20)[267] и ожидаемом скором возвращении (1 Кор 16:22); сюда же относятся те элементы общих трапез, которые были связаны с воспоминанием о братских трапезах Иисуса (в особенности о Тайной вечере), а впоследствии развились в Евхаристию (см. ниже § 40).
(С) Некоторое время эта двойная модель богослужения (Храм и домашние собрания) сосуществовали бесконфликтно. Однако с эллинистов и Стефана начинается расхождение путей: было поставлено под сомнение, что для учеников Иисуса Храм должен сохранять свою важность; возникла резкая антитеза между старым (храмовым) и новым богослужением[268]. Ключевая информация на сей счет содержится в Деян 6–7: историческая достоверность этих материалов спорна, но они, очевидно, вполне точно отражают (по крайней мере в данном вопросе) взгляды эллинистов, которые спровоцировали первое гонение на христиан. Стефана обвинили в том, что он выступал против храмового культа (6:13сл.). При этом из 6:14 следует, что он взял Иисусовы слова о гибели Храма (Мк 13:2; 14:58) и истолковал их как отрицание за Храмом места божественного присутствия (см. выше §§ 18.3, 34.1). Еще красноречивее последняя часть речи (Деян 7), которая увенчивается прямыми нападками на Храм: Стефан ссылается на Ис 66:1сл. (см. выше § 24.5) и называет Храм "рукотворным", — именно этим словом иудеи часто бранили язычников за идолопоклонство (см. ссылки в § 60). Если это адекватно отражает взгляды Стефана и/или эллинистов, — судя по продолжению (8:1–4; 11:19–21), видимо, отражает, — напрашивается вывод: начиная с очень раннего периода богослужение эллинистов совершалось преимущественно на домашних собраниях, где специфически христианские элементы формировали новый тип богослужения. Более того, нельзя сбрасывать со счета тот факт, что Стефан отвергал не только иудейское отношение к Храму, но и богослужение арамеоязычных/евреоязычных христиан в той мере, в какой оно продолжало фокусироваться на Храме. Неясно, было ли оспорено отношение палестинских христиан к Закону именно тогда или позже: очевидно, именно ревность по Закону и преданиям сделала Павла гонителем христиан–эллинистов (Гал 1:13сл.; Флп 3: сл.; ср. Деян 6:13), но речь в Деян 7 не перерастает в критику Закона (ср. 6:14). Как бы то ни было, очевидно, что уже с раннего периода христиане по–разному относились к богослужению и по–разному совершали богослужение; возникавшая при этом серьезная разница во мнениях, видимо, делала нелегким сохранение единства в первохристианской общине (§60).
34.3. Павел. Из двух ранних типов богослужения на Павла, видимо, больше всего повлияло богослужение свободных домашних церквей эллинистов (хотя степень влияния неясна). Что касается миссионерской деятельности Павла, там в домашних церквах протекала значительная часть общинной жизни (Рим 16:5; 1 Кор 16:19; Кол 4:15; Фил 2), совершались большие (еженедельные?) собрания всей общины (1 Кор 11; 14; ср. 16:2). Однако Павловы представления о богослужении не сводятся к одобрению унаследованных форм, но вырастают в основном из его метафоры (местной) Церкви как тела Христова. Как мы знаем, для Павла тело Христово — харизматическая община (то есть община, функционирующая харизматически). Тело Христово обретает выражение, живет и развивается через взаимодействие даров и служений, разнообразие проявлений, которые Дух Христов объединяет в единство цели и характера (см. выше § 29). Однако это означает, что тело Христово находит зримое выражение преимущественно в богослужении и через богослужение: именно в богослужении многообразие функций (= харизм) демонстрирует их взаимозависимость и объединяющую силу (поэтому разговор о харизмах в 1 Кор 12–14 сосредоточен на молитвенном собрании).
Как это работало на практике? Самый четкий ответ дает 1 Кор 14:26–33а: "Когда вы сходитесь, у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть откровение, есть язык, есть истолкование…" Бесспорно, здесь Павел представляет богослужение делом глубоко спонтанным, без регулярной структуры и формы, полностью зависящим от вдохновения Духа. Он дает лишь следующие правила: глоссолалические речения не должны идти неразрывной чередой (за каждым таким высказыванием должно следовать его толкование на обычном языке — в противном случае глоссолалию вообще следует исключить); каждое пророческое речение должно оцениваться пророками и/или всей общиной (ср. 1 Кор 2:12–15; 1 Фес 5:19–22); на одном собрании должно быть не более двух–трех пророческих высказываний. Таким образом, богослужение состоит из последовательных выступлений, в которых участвуют обладатели регулярных служений (пророки и учителя), но любого члена общины может подтолкнуть Дух на проявление какой‑то конкретной харизмы (в частности, пророчество или назидание). Не предполагалось, что регулярные служения займут бо́льшую часть собрания или даже послужат руководством. Руководить будет Дух, — может быть, через регулярное служение, а может, через дар слова наставления и мудрости каким‑то иным членам общины (1 Кор 6:5; 12:28). Как мы уже отмечали (§ 29.2), Павел вообще не предполагает никакого официального руководства (по крайней мере в 1 Кор)[269].
Участвовали ли женщины в этом харизматическом богослужении, неясно. Если отрывок 1 Кор 14: 33b-36 действительно принадлежит Павлу, может показаться, что он исключает всякое женское участие. Однако допустима менее ригористическая интерпретация: скажем, женщинам запрещается только перебивать оценку пророческих высказываний (14:29–33а) ненужными вопросами. Более того, это, вероятно, надо истолковывать в свете 1 Кор 11:5, где предполагается, что женщина может пророчествовать. Возьмем для сравнения Деян 2:17сл.; 21:9; Кол 4:15 и Рим 16:1–12 (см. выше § 32.4).
Напоследок отметим, что из 1 Кор 11 и 14 не видно, как богослужебное собрание соотносилось с общей трапезой. Создается впечатление, что они обсуждаются по отдельности. Поэтому естественнее предположить, что Павел имеет в виду два разных собрания для разных целей (ср. также Плиний Младший, Письма Х.96.7).
34.4. Когда заканчивается первое христианское поколение, можно констатировать расхождение типов богослужения, аналогичное расхождению в концепциях служения. Опять‑таки наиболее ясно оно прослеживается на примере Пасторских посланий и Иоанна. Мы будем следовать той же процедуре, что и в главе VI, только более кратко[270].
(A) Пасторские послания. Как и следовало ожидать, руководство богослужением здесь сосредоточено в руках довольно узкого круга верующих. В частности, не предполагается, что назидание — харизма, которую может проявлять любой: это прерогатива и полномочия конкретных должностей (1 Тим 2:12; 3:2; 4:13; Тит 1:9). Пророчество упомянуто, но лишь как авторитетный голос из прошлого (1 Тим 1:18; 4:1, 14). (Может быть, пророчество оказалось слишком спонтанным и творческим даром, чтобы оно прижилось в церкви, нацеленной на поддержание добропорядочности и сохранение унаследованной традиции (см. далее § 74.4)?) Из других элементов вышеназванных типов богослужения, очевидно, только молитва была делом всей конгрегации (1 Тим 2:8). Таким образом, перед нами намного более регламентированный и упорядоченный стиль богослужения, чем тот, который подразумевается в 1 Кор 11–14.
(B) Евангелие от Матфея. У Матфея мы опять находим раннюю стадию сближения между первоначальной моделью палестинского христианского богослужения (Мф 5:23сл.) и более свободным харизматическим богослужением Павловых церквей (7:22; 10:7сл.; 17:20). В частности, отметим, что в 18:15–20 ответственность за наведение порядка возложена на церковь в целом (ср. 1 Кор 5:4сл.; 6:4сл.). Аналогичным образом власть "связывать и разрешать" дана всей конгрегации (Мф 18:18), а не только Петру (16:19), — независимо от того, видим ли мы в ней учительскую функцию (см. ниже § 73) или декларацию отпущения грехов (ср. Ин 20:23). Там, где два любых верующих проявляют или празднуют свою веру, Бог признает ее, и там присутствует Иисус (18:19сл.). В центре матфеевского понимания богослужения стоят верующий и община (то есть богослужение не регулируется носителями должностей и традицией).
(C) Евангелие от Иоанна. Иоанн склонялся в противоположную сторону, чем Пасторские послания: он был против растущего формализма и институционализации богослужения (как и церковных служений).
Ключевой отрывок содержится в Ин 4:23сл.: "…Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в Духе и истине". Здесь Иоанн достигает цели, противопоставляя христианское богослужение традициям иудейского и самаритянского богослужений, то есть служение в Духе и истине — богослужебным предпочтениям, вылившимся в конфликт между Иерусалимом и горой Гаризим[271]. Иоанн фактически говорит, что Иисус оставил позади эти темы и подходы, как и вообще вытеснил Храм (2:19), иудейские праздники и жертвоприношения (1:29; 6:4, 25–28; 7:37–39; 19:36), Закон (1:17; 4:10,14; 6:30–35) и иудейские обряды (2:6; 3:25–36). Поклонение Богу отныне не требуется совершать в определенном сакральном месте, по определенной сакральной традиции или в соответствии с определенной сакральной церемонией. Бог хочет от людей такого почитания, которое не привязано к некоему священному зданию и не связано какой‑либо традицией или обрядом, — но поклонения живого, вечно нового ответа Богу, который есть Дух. Характер этого ответа подсказывает Дух Божий в свете истины Иисуса. Таким образом, отрывок Ин 4:23сл., вероятно, задуман Иоанном как скрытый укор всем, кто хочет связать богослужение условностями института, традиции и обряда. Судя по текстам, упомянутым в § 31.1, и по 1 Ин 3:24, 4:13, для Иоанна и Иоанновых церквей поклонение в Духе и истине было своего рода индивидуалистическим пиетизмом. (D) Послание к Евреям. По–видимому, отражает аналогичную реакцию против ритуалистического богослужения в ветхозаветном стиле. Ветхозаветное богослужение было лишь тенью реальности, которую открыл Иисус для своих учеников, — прямой и непосредственный вход в небесную скинию, в само присутствие Божье (10:1). Здесь также богослужение мыслится в несколько пиетистских категориях: поскольку всякое священство и служение сосредоточены на Иисусе (см. выше § 31.2), только от Иисуса каждый член общины может получить реальность обновления (4:16; 6:19сл.; 10:19–22; 13:15).
34.5. Итак, перед нами опять глубокое многообразие: в частности, многообразие отношений к типам богослужения, унаследованным из прошлого, — надо ли их сохранять, или стоит постоянно доверяться Духу и создавать новые формы, более подходящие для народа Божьего в различных и меняющихся ситуациях (идя на разрыв с традициями прошлого); многообразие отношений к богослужению, — считать ли его вопросом предстояния индивидуальной души перед Богом или чем‑то таким, чему подобает совершаться, когда человек вовлечен в структурированную молящуюся общину? Вскоре мы увидим еще один фактор, способствующий многообразию, — гимны, один из аспектов первохристианского богослужения.
§ 35. Первохристианские гимны
Некоторые гимны или гимноподобные формы были очевидны практически с самого начала (псалмы в Лк 1–2 и хваления из Апокалипсиса). Другие были обнаружены лишь в XX в. — гимны Христу (особенно в Павловых посланиях).
35.1. Лк 1–2. Четыре псалма из Лк 1–2 издавна включались в богослужения христианской Церкви.
(A) "Магнификат" ("Величит душа моя Господа…"/Песнь Марии; Лк 1:46–55). Очевидно, построен по образцу песни Анны (1 Цар 2:1–10). В нем отсутствуют специфически христианские идеи; по своему характеру и содержанию он типично еврейский. Но очевидно, что с древнейшей поры христианства христиане переняли его во всей полноте как выражение своей собственной хвалы.
(B) "Бенедиктус" ("Благословен…"/Песнь Захарии; Лк 1:68–79). Полон ветхозаветных аллюзий, особенно на Псалмы, Книги Бытия, Исайи и Малахии. Первая часть носит ярко выраженный иудейский характер (ст. 68–75); во второй части появляются идеи, более характерные для христианства (ст. 76–79). По мнению многих ученых, первоначально это был мессианский псалом — см. особенно ст. 68сл., 76 и 78:
…посетил народ свой и сотворил избавление ему, и воздвиг рог спасения нам в дому Давида, отрока твоего…
…ты, младенец, наречешься Пророком Всевышнего…
…по благоутробному милосердию Бога нашего, которым посетил нас восток свыше…
Одна из фигур или титулов в иудейских мессианских чаяниях — "пророк" (Втор 18:18сл.; Ис 61:1сл.; Мал 4:5; Завещание Левия 8:15; Завещание Вениамина 9:2 (?); 1QS 9:11; 4QTest 5–8); греческое слово, которым в ст. 78 назван солнечный восход (anato з), вполне может быть аллюзией на LXX Иер 23:5, Зах 3:8, 6:12 (где им переведена мессианская метафора — "Отрасль"). Если Песнь Захарии изначально была мессианским псалмом (во славу мессианства Иоанна Крестителя?), то христиане, позаимствовавшие ее, легко могли истолковать роль Крестителя ("предтеча Господа") как роль предтечи Иисуса.
(C) "Слава в вышних Богу " (Лк 2:14). Судя по "Апостольским постановлениям" (IV в.), к тому времени этот гимн укоренился в христианском утреннем богослужении. Ничего специфически христианского в нем нет, за исключением контекста.
(D) "Ныне отпущаеши " (Лк 2:29–32). Псалом хвалы в честь прихода Мессии. Выражает тихий восторг веры при виде того, что осуществилось чаяние всей жизни. По–видимому, словами этого гимна первохристиане вновь и вновь выражали свою радость от избавления и вручение себя Божьей воле.
Все эти гимны выросли непосредственно на почве иудейского благочестия; специфически эллинистическое влияние в них совершенно отсутствует. Два этих гимна не содержат даже христианской специфики. Остальные два — более мессианские, чем христианские (они выражают радость по поводу прихода Мессии, но не сообщают, кто этот Мессия). Каким бы ни было их первоначальное происхождение, Лука почти наверняка заимствовал их из живого богослужения первоначальных общин (а не из воспоминаний о событиях восьмидесятилетней давности). Иными словами, перед нами псалмы ранних палестинских общин, которые обрели свою нынешнюю форму в период, когда еще не было "христиан" — только иудеи, верившие, что Мессия пришел[272].
35.2. Апокалипсис. Здесь много псалмов и славословий или, возможно, точнее сказать, — возгласов хвалы: в честь Бога (4:8,11; 7:12; 11:17сл.; 15:3сл.; (16:7; 19:1–3, 5)), в честь Агнца (5:9сл.; 12), в честь Бога и Агнца/Христа (5:13; 7:10; 11:15; (12:10–12); 19:6–8). Все они также имеют иудейскую тональность (см. особенно слова "Аллилуйя" и "Аминь"), но менее традиционны по форме и содержанию, чем псалмы из Лк 1–2. По–видимому, они возникли под влиянием синагог диаспоры, где святого и праведного Бога иудаизма славили как Творца и Вседержителя, всеобщего Судию (темы, которые чаще всего появляются в богослужении Иоаннова Апокалипсиса). Опять заметно пересечение христианства с иудаизмом, и, следовательно, мы, видимо, должны видеть здесь типичные выражения хвалы эллинистическими иудеохристианами. Хвала Агнцу, возможно, отражает авторскую формулировку, но она построена по образцу славословий Бога и вполне могла быть частью языка и богослужения общины, к которой принадлежал духовидец.
