Запретный город

— Рад бы. Но ты же знаешь, какой он здоровенный… И если что, сразу кулаки в ход. Веришь ли — на меня замахнулся.

— Сын поднял руку на отца! — с чувством воскликнул чиновник. — Да такого в суд волочь надо — пусть влепят ему так, чтобы мало не показалось!

— Нет, я лучше придумал.

— Скажи.

— Раз уж он мне теперь не настоящий сын и раз уж он ушел из дому, чего ради ему такие послабления? Ну, освобождение от общественных работ…

— Уж на работы-то я его призову. За мной дело не станет.

— Можно и еще лучше сделать.

— Как?

Ходатай понизил голос.

— Этого бездельника надо проучить как следует… Я не прав? Если его хорошенько наказать, то мы спасем его от куда худших выходок. А если мы пустим дело на самотек, то мы же и виноватыми окажемся. А малый пропадет.

Писец спорить не стал.

— Что предлагаешь?

— Положим, ты послал Жара на обязательные работы. А он идти не хочет… Это же неповиновение власти, так? И ты вправе вызвать ватагу молодцов, и те потащат его в темницу, а там-то уж он скоро и образумится.

— Это можно… Сделаем. А что мне за это будет?

— Дойную корову приведу.

У чиновника рот наполнился слюной. Такое богатство, можно сказать, маленькое сокровище — за сущую безделицу.

— По рукам.

— Ну и, понятное дело, пару-другую мешков с зерном добавлю. Надо спасать Жара. Надо, чтобы Жар вернулся в хозяйство.

4

Что-то сырое и мокрое, как лягушка, проползло по его лбу, и Жар поспешил открыть глаза.

Рыжий пес обнюхивал чужака, но нападать на него, похоже, не собирался. Солнце еще не зашло, но вечерний ветерок уже принес речную прохладу на западную окраину Фив и на дорогу, идущую к Месту Истины.

Молодой человек потянулся было к животному, чтобы погладить охристую шерсть, но собака, услыхав цокот подкованных копыт, отскочила в сторону. Сотня ослов мерной поступью продвигалась к деревне мастеров. Возглавлявший процессию седой человек явно знал дорогу как свои пять пальцев и прекрасно управлялся с четвероногими.

Жар восхищенно глядел на проходящий караван. Этим людям, в отличие от него, не надо было бояться охраны и укреплений.

Чуть приотстав от каравана навьюченных ослов, шагали вереницей водоносы. В правой руке каждый из полусотни носильщиков держал палку, которой отбивал ритм и заодно отгонял змей; на левом плече водонос удерживал на весу длинное и тяжелое коромысло, к каждому концу которого было приторочено по большому бурдюку, вмещающему несколько… нет, очень много литров воды.

Рыжая собака побежала к своему хозяину, тому самому человеку преклонных лет, который, как понял Жар, и был главным вожатым каравана.

Молодой человек поднялся во весь рост:

— Вам помочь?

— Это же моя работа, сынок… Недолго, правда, уже осталось. Вот поднакоплю еще немного деньжонок и смогу вернуться к себе домой, в Дельту Нила. Боюсь, нечем мне тебе за помощь заплатить.

— Не важно.

Ношу на плече Жар почти не чувствовал — легче гусиного перышка. А гусь — священная птица бога Амона.

— И так каждый день?

— Ну да, мальчик. Мастерам Места Истины не след страдать от нехватки чего бы то ни было. Тем более воды! Первая, самая важная, поставка — с утра, но бывают и другие, днем. Если понадобится что-то незаурядное, нанимаем дополнительных носильщиков. И в помощниках у Места Истины не мы одни: на мастеров трудятся белильщики, прачки, хлебопеки, пивовары, мясники, лесорубы, ткачи, дубильщики и невесть кто еще, фараон требует, чтобы его мастера наслаждались полнейшим благополучием.

— А в самой деревне ты бывал?

— Нет. Мы, водоносы, опорожняем принесенные нами бурдюки в большой резервуар в виде чаши — он перед северным входом в селение. Есть еще одна такая же огромная чаша — у южной стены. А потом жители Места Истины ходят к ним за водой — с кувшинами.

— А кого пускают за ограду?

— Только братию — село, оно для мастеров братства. Помощники остаются снаружи. Но почему ты об этом спрашиваешь?

— Хочу вступить в братство и стать рисовальщиком.

— Вот, значит, зачем ты воду носить подрядился.

— Я хочу постучаться в главные ворота, вызвать какого-нибудь мастера и объяснить ему…

— И не думай! Ох какой это народ — хорошо, что ты их не знаешь. Они неразговорчивы и гостей не привечают, да и повадки твои наверняка придутся братии не по вкусу. Ты очень рискуешь. И еще хорошо, если тебя только бросят на несколько месяцев в темницу. Учти, что стражи знают в лицо каждого водоноса…

— А ты сам с кем-то из этого братства хоть раз разговаривал?

— Бывало, что словом-другим перекидывались. Про погоду. Или, там, про родню — как здоровье, и все такое.

— А про работу свою они тебе ничего не рассказывали?

— Эти люди блюдут свои тайны, мальчик, они давали клятву, и никто из них не нарушит свои обеты. А если кто-то чересчур распускает язык, его немедля изгоняют из братства.

— А как же они набирают новичков?

— Новеньких в братство принимают очень редко. Послушай меня лучше, оставь свои мечтания. Забудь… Да и что хорошего — торчать взаперти и гнуть спину день и ночь во славу фараона?! Подумай хорошенько, и поймешь, что житье у этих мастеров не такое уж и завидное. Ты вон какой богатырь, небось от девчат проходу нет. Погуляй себе всласть, а потом, через пару-другую лет, женись на какой-нибудь посмазливее, да не очень сварливой. И нарожает тебе молодуха детей, а достаток ты запросто наживешь — поди, плохо? Не воду же тебе на горбу тягать до конца дней своих…

— Неужто они там, в селе, без женщин обходятся?

— Есть и женщины, и ребятня при них, только и они, как и их мужья, связаны обетами Места Истины. Еще удивительнее, что болтушек среди них не бывает. Даже их мужья словоохотливее.

— Ты их хоть видал?

— Пару раз.

— Ну и как они? Личиком-то вышли?

— Да ничего себе попадаются… Но ты, вижу, настырничаешь.

— Ладно, ты скажи, а право выходить из селения у них есть?

— Все, кто живет в деревне, вольны покидать ее и возвращаться в нее. Они свободно разгуливают по дорожке от самого Места Истины до первого укрепления. Они вроде бы даже до восточного берега добираются, но это не мое дело.

— Слушай, мне с каким-нибудь мастером потолковать надо!

— Для начала тебе следовало бы разузнать, что братия считает красивым, а что — хорошим. Пустословов и без тебя хватает. Смотри, вот эти твои замашки, ну… манеры… С таким, как ты — каков ты теперь, — и разговаривать никто из братства не станет.

— Ты про укрепления говорил… Сколько их?

— Пять. Их еще называют «пятью стенами». Мимо сторожевых постов мышь не проскользнет, поверь мне, тем более что и на холмах — дозоры, за которые отвечает новый начальник стражи. Зовут этого человека Собеком, он нубиец, на его счету много подвигов. Почти все его люди — из его же племени, и они преданы начальнику до мозга костей, и никто не смеет ему перечить. Иначе говоря, к ним не подступиться и они неподкупны. Дозорные так боятся Собека, что немедля же выдают всякого, кто только попробует их подмазать.

Жар решил: надо просочиться всеми правдами и неправдами через первое укрепление, а там, глядишь, кто-нибудь из сельчан подвернется.

— А что, если ты прикинешься захворавшим, а я пускай буду твой свояк, которого ты позвал на подмогу — воду-то кто-то нести должен, так? Неужто стража не войдет в твое положение?

— Надо подумать. Только все равно ты далеко не зайдешь.

Когда они добрели до первого укрепления, Жар понял, что расклад пока в его пользу. Дозорные сменились, прежних лучников не было видно, значит, узнать его было некому.

— На тебе лица нет, — вместо приветствия сказал черный страж пожилому водоносу, повисшему на руке юного богатыря. — Что с тобой стряслось?

— Да вот, обессилел… Потому и пришлось звать на подмогу этого парня. Спасибо, что он не отказался.

— Родня твоя?

— Племяш.

— Ручаешься за него?

— Мне скоро придется оставить эту работу. Лета. И здоровье не то. А он… может, он меня и заменит.

— Ладно. Пускай вас на втором посту проверяют.

Первая победа! Упорство окупается. Если удача его не покинет, то он дойдет до самой ограды, а там уж хоть какой-нибудь мастер да попадется.

Второй пост оказался придирчивее, а третий уж совсем лютовал. Но все же стража не заподозрила пожилого водоноса в притворстве. Все понимали: срывать поставки воды непозволительно, да и ни один страж не спешил покидать свой пост и отнимать ношу у якобы занемогшего водоноса; впрочем, они вряд ли имели на это право. Так что охранники, покочевряжившись, в конце концов пропускали болящего пожилого водоноса и его молодого помощника.

Четвертый дозор почти не обратил на них внимания, и обязательный досмотр почти не отнял у них времени. Но перед последним, пятым, укреплением на дороге воцарилась суматоха. Работяги из помощников кинулись развьючивать ослов и таскать корзины с хлебами и глиняные сосуды с овощами, сушеной рыбой, мясом, фруктами, оливковым маслом и благовониями.

Люди переругивались, сетовали, что продвижение застопорилось, хихикали… Страж дал знак водоносам, и они принялись переливать воду из своих бурдюков в громадный глиняный кувшин — эта необъятная посудина заворожила Жара. Что ж это за гончар сладил такой огромный сосуд? Как ему это удалось?

Вот какое чудо еще на подходе к Месту Истины поразило молодого человека.

5

Коренастый мужчина окликнул Жара:

— Чему ты так дивишься, а, парень?

— Как это слепили такой здоровенный горшок?

— Есть один такой мастер. Гончар из Места Истины.

— А как он смог с такой громадиной управиться?

— Много хочешь знать, парень.

Лицо юноши просветлело: это — мастер из деревни, сомневаться не приходится!

— Я не попусту любопытствую! Я хочу стать рисовальщиком и вступить в братство.

— Ах так?.. Ну, отойдем, поговорим.

Крепыш отвел Жара в сторону, подальше от пятого, и последнего, укрепления, туда, где начинались ряды мастерских, в которых трудились канатчики и ткачи. Указал на глыбу у подножия каменистого холма: мол, садись.

— Что ты знаешь про Место Истины, мальчик?

— Очень мало. То есть, считай, ничего… Но думаю, что мне надо прожить жизнь свою именно в этом месте.

— А с чего это ты так думаешь?

— Я только одно занятие люблю. Рисовать. Хочешь, покажу?

— Меня на песке нарисовать сможешь?

Подобрав угловатый кремень, Жар, не сводя глаз со своего натурщика, стремительно набросал контуры человеческого лица.

— Гляди… Ну что скажешь?

— Способный ты. Учился где-нибудь?

— Негде было! Мой отец — земледелец, а я — единственный сын. Но я всегда рисовал, всегда, когда выдавалось время. Но мне знаний не хватает, а где я их найду? Только здесь! И еще я рисовать красками не пробовал. А хочется — рисунки красками живее.

— Да, не обижен ты ни честолюбием, ни дарованиями… Но этого вряд ли довольно, чтобы тебя допустили в Место Истины.

— А что еще нужно?

— Знаешь что? Я попробую найти какого-нибудь человека, который сможет тебе помочь.

Жар ушам своим не верил. Окупается, значит, не только упрямство, но и дерзость! За считанные часы он перенесся из одного мира в другой. Мечты сбываются!

У длинного ряда мастерских, вытянувшихся по эту сторону высоких стен, окаймлявших селение и казавшихся совершенно неприступными, юноша заметил какие-то непонятные деревянные постройки — такое легкое сооружение, похоже, можно было в миг собрать. Или разобрать.

Крепыш перехватил его взгляд.