Камышовый кот Иван Иванович

Ещё мгновение — и кот, со скоростью молнии приблизившийся к Феде, резко замедлил бег, разжал зубы и освободился от своей ноши. Свёрток лёг у ног Феди, и тут же из этого свёртка понёсся детский пронзительный плач. То был один из двойняшек Кругловых…

Ещё через миг подбежала к Феде кричащая Ассия, с лицом, искажённым от ужаса и непонимания того, что происходит. Она схватила запелёнутый пищащий комочек и прижала его к себе.

После этого оба они, Федя и Ассия, взглянули на дом и увидели, что Иван Иванович уже оказался рядом с ним. Он с разбега, издалека впрыгнул в раскрытое окно. И исчез в доме.

…Позже Ассия вспоминала, что камышовый богатырь даже не вбежал, а влетел к ним в дом и начал истошно выть, издавать душераздирающие вопли, глядя на коляску, в которой лежали малыши. Ася собиралась немного погулять с ними. Запеленав и уложив их в коляску, она поставила на самый медленный огонь газовой конфорки большущую кастрюлю с бараньими костями. Она решила сделать основу для супа-шурпы по своему рецепту, — Веня ещё с давних афганских пор любил шурпу…

Раздражённая дикими воплями и отчаянными завываниями Ивана Ивановича, Ассия, хоть ей и жалко было брянцевского питомца, хотела выставить его за дверь, чтобы потом неспешно повязать платок (она никогда не выходила на улицу с непокрытой головой) и спуститься с коляской по крыльцу. «Я испугалась: думаю — дети могут заболеть от таких страшных криков вашего кота. Даже руки к нему протянула, чтоб сначала погладить, а потом взять и вынести на крыльцо…» — вспоминала потом молодая афганка.

Но тут Иван Иванович внезапно смолк, а после секунды молчания впрыгнул в коляску! Схватил зубами уголок пелёночного «конверта», в котором лежал крохотный Саша, и вместе с ним выскочил из дому. Ассия метнулась в ужасе за ним.

Это и увидел бежавший к дому Кругловых Федя…

…Оба они, подросток и женщина с ребёнком, Федя и Ассия, прижимавшая младенца к груди, увидели, как брянцевский кот исчез в доме, вспрыгнув через окно. Оба они хотели рвануться к дому.

Но в этот миг их оглушило невероятной силы грохотом!

Последнее, что они увидели, падая наземь, был огромный клуб дыма и гигантский сноп огня, вырывавшиеся из дому и взметавшие над собою крышу.

Фёдора и Асю сбила с ног взрывная волна, а потом их, лежащих, осыпало сверху большими комьями земли, осколками кирпичей, обломками досок… Счастье, что Федя, подбегая к дому Кругловых, не добежал до него примерно сотни метров, там и остановился. Пробеги он ещё метров двадцать-тридцать — на него и на жену Вени падали бы уже не обломки брёвен, а более крупные их куски и даже целые брёвна, размётанные взрывом.

Счастье, что Ассия упала, прикрыв собой младенца — град осколков, обломков и комьев мог бы стать губительным для ребёнка.

…Для единственного оставшегося в живых ребёнка Кругловых. Для спасённого Иваном Ивановичем грудного сына Вени и Аси.

Когда подросток и женщина, прикрывавшая своим телом младенца, подняли головы и взглянули в сторону дома — этого дома уже не существовало.

Всё то, что не было взметено в воздух, было охвачено громадой огня, множеством языков пламени, гудящего, трещащего и стонущего пламени пожара.

В этом взрыве, в этом пламени навсегда исчез один из двух крохотных двойняшек-сыновей Вени и Аси Кругловых.

Там же навсегда исчез и камышовый кот Иван Иванович.

Никакая экспертиза не могла бы определить, отчего взорвался один из четырёх больших баллонов с газом, привезённых Веней Кругловым за день до беды…

Когда Вениамин очухался от лютого горя, от гибели своего младенца, когда немного пришёл в себя, — первое, что он вспомнил, был плохо, с зазором, как ему казалось, подключённый им самим к газовой плите баллон. Ему стало мерещиться, что он даже слышал, чуял слабое шипение при подключке, но почему-то не обратил на него внимания. Стало быть, думал он, проклиная сам себя, взрыв произошёл от этого баллона, стоявшего в кухне, а за ним взорвались уже и те три, что были поставлены в кладовке.

Но тут же вспомнилось и другое: подставка, на которую он установил те три баллона, чтобы они не царапали днищами гладкое покрытие цементного пола, — подставка та была не очень надёжной. Её следовало заменить, но он, в спешке ставя баллоны (такой уж выпал шебутной день), отложил это дело назавтра… Венька в отчаянии мычал и хватался за голову. Как мог он, всегда аккуратно обращавшийся с любой техникой, тем паче со взрывоопасной, поставить увесистые металлические цилиндры с газом всего лишь на попавшуюся под руку старую «стлань», на деревянную решётку, которая прежде лежала на днище его лодки! Видно, одна из толстых реек этой стлани подгнила и не выдержала тяжести баллона. Он стукнулся дном о твёрдый пол, с его головки слетел предохранитель, газ пошёл по дому и дошёл до кухни, где горела конфорка плиты… (Южанка же Ассия, к несчастью, была простужена и никаких запахов в тот день вообще не ощущала).

…Так думалось и много чего ещё думалось обезумевшему от горя Вене Круглову. Но Шатун в общем-то зря казнил себя. В те же дни всё приозерье облетели ещё несколько дурных вестей, связанных с газом. Такой же огромный баллон взорвался на одной из пригородных дач, там обошлось без жертв, но дом тоже сгорел. Дальше — больше: в Талабске на пункте продажи этих баллонов ночью задохнулся сторож. Тут уж стало ясно: протечка массовая, промышленный брак… Поднялся шум, назначили высокую комиссию, началось громкое разбирательство. Но, как почти всегда у нас бывает, оно сошло на нет. Наказали каких-то «стрелочников»…

Но даже если б наказали кого-то из начальства — что с того? Произошло то, что произошло:

«В деревне Старый Бор в недавно построенном доме взорвались четыре газовых баллона. От взрыва сгорел дом. В пожаре погибли младенец и кот».

Это — строки сообщения из хроники происшествий, появившегося в районной газете.

Но не сказано было в той заметке главное. А именно: камышовый кот, которого спас котёнком сельский механизатор Ваня Брянцев, камышовый кот, которого взрастившие его люди всю его жизнь уважительно звали Иваном Ивановичем — этот камышовый кот, предчувствуя своим поистине магическим чутьём грядущую беду, спас жизнь одному из двойняшек младенцев, затем кинулся спасать второго — но погиб вместе с ним…

Так следовало бы написать. Так и хотел написать бывший учитель зоологии Степан Софронович. Но каждый раз, когда он брался за перо, чтобы запечатлеть на бумаге подвиг феноменального кота и поведать читателям о случившейся трагедии, — руки его начинали дрожать, перо падало на стол, и старый натуралист трясся в беззвучных рыданиях.

Вот и всё, что можно сказать о гибели камышового кота Ивана Ивановича…

Остаётся добавить немногое. Веня Круглов построил ещё один новый дом. Но уже на другом месте. Старое пепелище засыпали землёй, и следующей весной Тася, Ассия и Федя разбили на том месте, на угоре, что-то вроде большой клумбы, расположенной под некоторым углом к поверхности земли, и засеяли её цветами.

Засеяли так, что когда цветы расцветают, то всем издалека видны полыхающие узоры ало-золотых ноготков. Эти узоры складываются в слова, будто бы впечатанные в зелень травы. Одно слово — АЛЁША — имя погибшего младенца Кругловых. Четыре других слова — КАМЫШОВЫЙ КОТ ИВАН ИВАНОВИЧ.

…В новом доме Вени и Аси, в детской комнате над кроваткой спасённого котом ребёнка, мальчика Саши, висят в рамках две фотографии. На одной — оба младенца, Алёша и Саша, в коляске. На другой увековечен Иван Иванович.

Фотограф — а им был Коля Брянцев — очень удачно «поймал» нашего героя объективом фотокамеры. Глаза у камышового члена семьи Брянцевых чуть скошены в сторону, а пасть слегка приоткрыта. И кажется, что он улыбается. Но улыбается с лёгкой иронией, словно говоря всем своим видом: да, вот я такой. Другим быть не хочу и не могу. Я такой, я — камышовый. Не нравлюсь? Ну, это ваша печаль…

…Ваня Брянцев, и прежде-то бывший невеликим весельчаком, после всего произошедшего долгие месяцы не улыбался… Жила в нём и тревога за своего старого кореша Веньку — как бы тот не «съехал с глузду», не случилось бы с Шатуном что-нибудь такое, что вернуло бы его к зековскому прошлому. Болела у него душа и за молодую афганку: на её прежние раны пала жгучая соль новых страданий — выдержит ли эту боль Ассия, ставшая Анастасией?..

Но всё понемногу обошлось. Через год после гибели младенца в детской комнате нового дома Кругловых появились ещё две кроватки. Ася опять родила двойню…

…Во дворе дома Брянцевых не стало тише. Ставшему очень солидным псом Малышу принесла потомство весьма породистая лайка, отысканная Фёдором в райцентре. Щенок, который достался Брянцевым, в память о его бабушке был назван Джульбарсом… Малыш доволен жизнью. Вот только иногда с ним происходит кое-что неладное.

В полнолуние он бегает на то место, где когда-то встретил свой последний миг его камышовый товарищ по двору. Малыш садится на угоре, рядом с багровеющими в лунных лучах ноготковыми буквами, изображающими имя его погибшего приятеля — и громко воет на круглый блин, сверкающий в вечернем небе… Но потом пёс бежит домой, и всё приходит в норму.

Ване же Брянцеву, сочувствуя его горю, односельчане иногда поначалу советовали: «Сбегай-ка на челне в камыши — там ведь и впрямь должно проживать твоего кота потомство. Невжель он зря там холостяжничал каждую весну?.. А то возьми там какого малого котёнка, опять взростишь — и, глядишь, замена будет твоему Ван Ванычу…»

Но Ваня в ответ на такие советы и утешения скрипел зубами и отрицательно качал головой. Иногда говорил с горько усмешкой:

— Не, ребята, не будет ему замены. Такому второму коту больше не уродиться! А ежели у него там племя осталось, так что ж… Ежели хоть что-то своё он дитятам передал, вложил в котят своих — кровь сама скажется. Тогда его сыны аль внуки сами сюда и заявятся. Если, говорю, кровь позовёт…

Здесь можно бы и точку поставить.

Однако судьба нашего героя и впрямь была настолько необычной, такой удивительной, оставила после себя столько загадок, что и после его гибели эта судьба тоже самым нежданным и, можно сказать без преувеличения, дивным, волшебным образом отзывается в мире. Отзывается причудливым эхом в судьбах тех людей, среди которых вырос и жил этот кот.

Услышав это эхо, вы поймёте, почему в моём повествовании нужна ещё одна, последняя глава…

9. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ

Начну это послесловие с того, что своих родителей да и многих земляков сильно удивили младшие дети Брянцевых. Удивили их Вера и Федя резкими поворотами своих юных судеб — поворотами, которые они совершили сами, своей волей, без чьего-либо совета или нажима.

Восходящая звезда отечественной математики перевелась в питерский университет — но на заочное отделение. Вернулась жить в Старый Бор — и «пробила», очаровав нескольких меценатов, школу юных математиков в райцентре. Её она одна и ведёт. Иногда слышит за спиной что-либо вроде: «Дура, могла бы за границей альбо хоть в Москве учиться да лопатой валюту грести. А она тут с местным начальством лается да вместе с матерью в навозе роется… Ну, не дура ли?!»

Вера не обижается, слыша такое. Улыбается, пожимает плечами и флегматично говорит: «Что ж, они по-своему правы. Я действительно дура…»

Тасю же очень беспокоит, что её дочь, находясь в том возрасте, когда она, Тася, уже была матерью, и не помышляет о замужестве. Хотя даже по словам тех же любящих позлословить на её счёт землячек, дочка Брянцевых выросла «царь-девицей».

Не так давно в её математической школе провёл несколько уроков её английский знакомый, молодой аспирант одного из оксфордских колледжей. Вообще-то он приехал не в Россию: ему надлежало целый месяц разбираться с молодыми дарованиями в соседнем, теперь совершенно суверенном прибалтийском государстве, куда ещё лет десять назад люди с талабского русского берега ходили на моторках и катерах в гости к родственникам. Теперь это государство непременно хочет готовить свои научные кадры только за океаном, на худой конец — в Западной Европе. Вот и отбирал Верушкин английский знакомец наиболее перспективных студентов-прибалтов для обучения в Оксфорде. Но, зная, что рядом, в десяти верстах, на русском берегу озера живёт девушка-математик, столь понравившаяся ему несколько лет назад во время олимпиады в Лондоне, он решил немного продлить свою зарубежную поездку. С чисто английским хладнокровием преодолел все погранично-визовые формальности — и вскоре испытал немалое потрясение, увидев, что его юная русская коллега за несколько лет превратилась в настоящую прекрасную юную леди. В первые минуты их встречи оксфордский аспирант не мог говорить даже на своём родном языке. Но Верушка, чмокнув его в щёку, тут же на этом самом языке выразила уверенность в том, что её уважаемый коллега посетит созданный ею в провинции центр просвещения. Сами понимаете, каков был ответ потомка Ньютона…

На долю этого британского гостя выпали очень тяжёлые испытания — в виде русского гостеприимства, с которым он вплотную столкнулся в доме Брянцевых.

…После второй рюмки он мог говорить только о математике и о путях и методах её развития и применения в грядущем веке и в новом тысячелетии. После третьей рюмки он чрезвычайно красноречиво, как подобает жителю страны Шекспира и Байрона, размышлял вслух над гениальной одарённостью своей прекрасной русской коллеги, живущей под этим гостеприимным кровом. (Эту часть его излияний переводил собравшимся гостям Федя — Верушка о себе отказалась произносить вслух даже чужие слова…) А после четвёртой рюмки британский гость, нежданно всхлипнув, стал громко возмущаться тем, что такая замечательная, неповторимая и достойная девушка, жертвующая своей блистательной карьерой всемирно известного учёного ради своих юных сограждан, не имеет поддержки со стороны правительства и президента её страны. «Это преступление!» — восклицал англичанин.

«Во-во, точно, криминалу нас, сплошной криминал!» — услышав знакомое слово в английской речи, поддержал гостя Веня Круглов…

Но после пятой рюмки красноречие оксфордца стало таять, и он, утомлённый, мог уже только слушать. Тут-то Вера с Федей и поведали гостю с туманного Альбиона историю жизни и смерти их камышового кота. Эта история так потрясла британского представителя точных наук, что он сначала расплакался, а потом, попив клюквенного соку с мёдом и немножко успокоившись, долго повторял качая головой: «Май Лорд! Май Лорд!» Гости спросили Веру: «Что это он, Ван Ваныча посмертно в лорды хочет произвести?» Та отвечала: «Нет, это по-ихнему — „О, Боже, о, Господи!“ — означает…» И ещё Верим зарубежный поклонник произнёс несколько слов на английском, звучащих, как стихи. «Чего это он там за речугу толкает?» — спросили собравшиеся. Федюшка объяснил, что это как раз те строки из Шекспира, которые любит повторять Степан Софронович: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»

— Эт-та точно, — подтвердил слегка захмелевший хозяин дома, — у нас тут сплошные чудеса. Каждый день новое чудо!

Но хозяйку гостеприимного дома Брянцевых волновало в связи с визитом иностранного математика совсем другое. После его отъезда Тася спросила дочь: «Замуж не звал?»

— А то! — с самоуверенной улыбкой отвечала Верушка.

— Ну, а ты ему чего?

— А я сказала — если только он сюда к нам жить приедет и школу со мной будет вести.

— А он?

— А он сказал, что согласен, но ему надо посоветоваться с родителями.

— А ты?

— А я говорю — зачем? ты что, мол, не самостоятельный мужик, что ли?

— А он?

— А он говорит, что у него родители фермеры, ну, не как вы, а у них там звероферма, всяких там нутрий-лисиц разводят… Вот он и говорит: может, они согласятся здесь филиал создать, разводить интеллектуально развитых котов на основе потомства нашего Ивана Ивановича.

— Да-а, — вздохнула Тася. — Против нашей водочки даже ихние учёные мозги слабеньки. Ну, девка, скажу я тебе, долго он советоваться будет… Если у тебя на него одного надея — просидишь до смерти в вековухах!..

Отчасти — только отчасти — Верина мать оказалась права. Судя по всему, по сей день оксфордский молодой математик советуется со своими зверохозяйственными родителями, живописуя им необыкновенные способности русских камышовых котов… Но и другое очевидно: не грозит Верушке перспектива остаться в старых девах. Чего стоит одно лишь высказывание её младшего брата, несколько притомившегося от непрерывных приездов в Старый Бор многочисленных претендентов на руку и сердце молодой звезды российской и мировой математики: «Тут конкурс покруче, чем когда Ван Ванычу невест приводили… Тяжко тебе, сеструха, приходится, от всей души сострадаю. Небось, одного математического анализа тут мало, чтоб вычислить постоянную величину? Другие анализы от женихов требуешь, да?»

Детская привычка младшего сына и дочери Брянцевых язвительно «подкусывать» друг друга с годами не ослабла; правда, теперь уже рукопашных меж ними не происходит, но красноречие брат и сестра в таких пикировках по-прежнему оттачивают с удовольствием. И потому бывший «мелкий» мгновенно получил ответ Верушки: «Ничего, братец, я надеюсь, что твоё чутьё лирика и твой богатый опыт в этих вопросах помогут мне сделать правильный выбор. Более того, знаю, кого ты для меня выберешь — спонсора, который бы финансировал издание книги твоих бессмертных произведений!..»

Но, надо заметить ради справедливости, эта Верина шутка совсем не соответствовала действительности. Сегодня Федя и думать не хочет об издании своих стихов. Нет, ему не надоело это «безнадёжное дело» (сие определение поэтического искусства он от меня перенял и взял на вооружение). Просто он взглянул на себя со стороны… В Талабске вышла книга юных стихотворцев нашей области, там были напечатаны и творения младшего Брянцева. В том числе и отрывок из поэмы об Иване Ивановиче — помните, «Кошачий взор».

Так вот, привёз Фёдор из Талабска десяток экземпляров этого сборника. Но вместо того, чтобы подарить но книжечке самым родным людям и приятелям-подружкам, он засунул эти сборники куда-то очень далеко, в самый дальний завал своей, уже немалой библиотеки… А когда я в очередной раз навестил семью Брянцевых, он признался мне, что ему совестно смотреть на свои опубликованные стихи.

«Когда в тетрадке они были написаны и даже когда Верушка мне их на машинке напечатала, так вроде почти всё мне нравилось. А прочитал их в этой книжке, так за голову схватился, чувствую — горю весь от стыда. Будто не я эти стихи писал, а какой-то… ну, без всякого слуха человек, без всякого понимания, да и безграмотный вдобавок… Нет, права моя сестрица, — а у неё-то тоже книжечка с формулами, вон, вышла в Москве и ещё где-то на английском, так она мне говорит: ты, Федя, как тот шофёр, который не знает ни как скорость переключать, ни даже как зажигание включать и тормозить, а хочет лихачом быть и людей возить… Нет, дядя Слава, я решил: хоть на стихи меня по-прежнему и даже больше тянет всё время, а… больше ни строчки никуда посылать и отдавать не буду. До тех пор, пока не только что ямб от хорея отличать не научусь, но и всеми видами того же ямба управлять, как папка своей техникой! Вот все кричат — бардак вокруг, везде бардак, а я сейчас по-настоящему понял, почему этот бардак. Потому что вот такие, как я, только постарше, воображают, будто что-то умеют. Вон, папка наш — тот как отбрыкивался, когда его в начальство двигали, криком кричал: не могу, не умею. А теперь вроде бы справляется, хоть и со скрипом всё идёт, а сам уже не помнит, когда последний раз на своей рыбалке или на охоте был, а раньше без них жить не мог…

А других таких случаев я и не знаю, — завершил юный сельский поэт и натуралист. — Наоборот, по радио, по телеку только и слышно: я знаю, как надо, я вас научу, я вас поведу! Вот такие шофера, как я в стихах… Вот откуда весь бардак-то, по-моему… Так что единственная мне польза от этого сборника — что на себя, как в зеркало посмотрел. И вижу — ну и „портрет хари лица“! Про Ван Ваныча, про такое чудо — и так позорно написать! это ж надо же…»

…Признаюсь, не без радостного волнения слушал я эту горячую исповедь паренька, ещё недавно ходившего в «мелких». Во-первых, редко можно услышать подобные откровения от молодых ребят, пишущих стихи или прозу, — как правило, каждый из них считает себя гением. Само по себе это и неплохо, — но ведь надо же хоть иногда смотреть на себя со стороны. Вот это мало у кого получается. У Феди — получилось. Но ведь и верно: был он тем схож со своим четверолапым камышовым питомцем, что рос «наособицу», исключением из правил…

Поэтому и я, и тем более родители Фёдора были убеждены в сугубо литературно-филологическом будущем паренька, что называется, с младых ногтей гуманитария по натуре. Он и сам не раз говорил на последнем своём школьном году, что направит стопы по моим давним следам, на филфак питерского университета.

Однако планы — одно, жизнь — совсем другое, в чём мы все ещё раз убедились на примере начала взрослой судьбы младшего Брянцева. Он действительно, уехав летом в град Петров, оттуда вернулся через месяц студентом. Но — не филологом, и не на денёк-другой повидать родных, а — чтобы жить и работать дома. Федя, к нашему общему неописуемому удивлению, стал студентом-заочником аграрной академии, которая находится в прекраснейшем Царском Селе, в дворцово-парковом петербургском пригороде, носящем имя Пушкина…

Фёдор, как ни расспрашивали его, долго не объяснял никому дома, почему так произошло. По его словам, едва он сошёл с поезда, ему нестерпимо захотелось повидать Лицей, побродить над царскосельскими прудами, где плавают белоснежные гордые лебеди — словом, вдохнуть в себя ту красоту, что была начальным миром кудрявого отрока, ставшего Поэтом Всея Руси… Так паренёк из деревни Старый Бор и сделал: дошёл до соседнего вокзала, сел в электричку и поехал в Пушкин. Побродил, подивился, поглазел, поахал, надышался, наприкасался, наочаровывался… Пошёл бродить по окрестным паркам, беседуя про себя попеременно то с Александром Сергеевичем, то с Анной Андреевной, то с тенями других великих и знаменитых «царскосёлов». И в этом полуобморочном состоянии наткнулся на вывеску, надпись на которой была почти космически далека от всего, что заполняло в те мгновенья его душу. Она гласила, что во дворце, над входом в который красовалась вывеска, готовят специалистов по сельскому хозяйству.

…А дальше началось то, что в разговорном обиходе и вообще в современной жизни для краткости зовётся одним словом — мистика! Не знай Брянцевы своего сына младшего, который, при всей его склонности к лирическим фантазиям и вообще ко всякой сказочности (что отчасти объяснялось его знахарскими занятиями) был органически не способен ко лжи, и в главных, сколь-либо серьёзных делах не врал никогда, — так вот, не знай Ваня и Тася Брянцевы своего Федюшку, они бы никогда не поверили этой истории. Не поверили бы тому, о чём поведал им юный студент-заочник уже месяца через два после поступления в вуз и начала работы в родном селе… По правде, нельзя сказать, что они сами уверились в реальности, в полной достоверности сыновнего рассказа, и я не убеждён, уверится ли в том же каждый из вас, читателей. Думаю, многие произнесут, читая следующие строки вес то же слово — мистика. Именно это слово не раз звучало на устах Веры, многократно заставлявшей младшего брата повторять его фантасмагорический рассказ о поступлении в тот вуз, в который он вовсе и не собирался поступать. Родители же, слушая Федино повествование, ахая, ухая и охая, не раз употребляли слова удивления из местного лексикона — «Примстилось!», «Привиделось!», «Приблазнилось!» Вы сейчас проникнетесь их удивлением.

…Поняв, что он стоит перед сельскохозяйственной академией, Фёдор, естественно, хотел пройти мимо неё и отыскать путь к вокзалу, чтобы вернуться в северную столицу. Но то, что он увидел в следующий миг, привело его в остолбенение.

Он увидел Ивана Ивановича!!!

Да, своего родного, своего питомца, своего любимца, камышового кота Ивана Ивановича!

Увидь Федя любое другое живое существо, двуногое или четвероногое, появление которого в тот миг и в том месте было бы совершенно немыслимым, он, вероятно, даже и глаза не стал бы протирать, отмахнулся бы от видения и пошёл бы дальше, подумав то же самое — «Примстилось!» Но перед ним был Иван Иванович. В этом его воспитатель никак не мог ошибиться.

Камышовый приёмыш семьи Брянцевых своей обычной гордой походкой, высоко подняв голову, неспешно шествовал к высоким дверям аграрного дворца науки. Один створ дверей был полуоткрыт, и кот беспрепятственно проник в здание…

Федя хотел окликнуть Ивана Ивановича, едва увидел его — но оцепенение его было столь сильным, что горло у него перехватило, ноги его были словно прикованы к асфальту, и он не мог ничего крикнуть, даже и прошептать не мог. Лишь через несколько мгновений он обрёл такое состояние, в котором смог метнуться вслед своему коту. Зато в эти секунды он явственно понял, что не ошибся. Не могло быть на свете такого другого представителя семейства кошачьих! Мало того, что и по шоколадно-гладкой шерсти, и по двум рыжеватым полоскам на спине, и по всем прочим приметам это был именно он, камышовый одомашненный выкормыш козы Нюськи. Но Фёдор успел разглядеть ещё и кривую светловатую полосу на его правом боку — след зубов молодого волка. Сомнений быть не могло никаких!

Оказавшись внутри здания, паренёк увидел, что уроженец приозёрных плавней уже одолевает могучими длинными прыжками парадную лестницу, ведущую на второй этаж — и тут развеялись самые последние сомнения: так скакать мог только брянцевский найдёныш… Лишь много позже Фёдор стал дивиться тому, что в те мгновенья ему даже в голову не пришла мысль о неестественности, нереальности происходящего. Уж он-то, Федя, знал точно, что его питомца давно уже нет на свете, что он не мог не погибнуть, что взрыв и пожар дотла уничтожили его красивое, гибкое и мускулистое тело, приводившее в дрожь стольких кошек… Нет, в те секунды младший Брянцев, вбежавший в здание сельхозакадемии, об этом и не думал.

Он опять хотел окликнуть Ивана Ивановича, но из его горла вырвался лишь свистящий шёпот — на большее сил ему не хватило. Сердце у паренька бешено колотилось, он бежал вверх по огромной лестнице, боясь потерять кота из виду. Но не потерял, успел увидеть, вбежав на второй этаж, что его питомец уже спокойно движется по длинному коридору с высоченными потолками, и вот он внезапно поворачивает в одну из многочисленных дверей этого коридора, распахнувшуюся перед ним. Что она распахнулась — в том не было ничего удивительного: из помещения, в которое она вела, вышли несколько парней и девушек.

Через полминуты и Федя уже открывал эту высокую дверь, в спешке даже не заметив табличку на ней. И не разглядев, что на этой табличке было начертано: «Приёмная комиссия заочного отделения».

…Это была очень большая комната, можно даже сказать — зал, однако в том зале было очень мало свободного места из-за множества огромных шкафов у стен и нескольких столов, заваленных папками, кипами и грудами бумаг и книг, а также установленных пишмашинками и компьютерами. Тем не менее в этом зале находился только один человек — молодая и красивая женщина, сидевшая у большого окна за столом с компьютером… Не обращая на неё никакого внимания, Федя начал лихорадочно обшаривать глазами помещение в поисках Ивана Ивановича. Но кота нигде не было. Паренёк стал заглядывать и под столы и на шкафы, но его питомец так и не обнаружился…

— Вы кого ищете, молодой человек? Туда ли вы попали, куда вам надо? Вы поступать приехали, да? Документы при вас? — наконец, окликнула его женщина за столом.

— Да… поступать… — машинально ответил Фёдор, в общем-то ничуть не лукавя: он ведь и действительно для этого явился в город на Неве. — А Иван Иванович… что, он сюда не заходил разве?

— Нет, молодой человек, тут такой не работает. Но если вы к нам, садитесь. Откуда вы прибыли?

— Из Талабской области… Там такая агрофирма теперь, «Старый Бор», в Каменском районе…