Помоги проекту - поделись книгой:
И здесь, конечно, дело не только в деятельности человека, который, сбрасывая остатки поливных вод в старое русло Кум-дарьи, тем самым способствовал его размыву. Бесконечная работа рек, их разрушающая сила сама создаёт причины изменения течения. В низовьях Тарима и Конче-дарьи господствуют песчаные и глинистые отложения. Они легко размываются текучей водой, которая подмывает берега то с одной стороны, та с противоположной. Если во время сильного подъёма воды в реке главная струя фарватера ударит в место ответвления старой протоки, то тем самым вода может прорвать и размыть перешеек, отделяющий протоку от главного русла, тем более, что этот перешеек сложен рыхлыми наносными грунтами. В протоку хлынет вода, которая будет расширять и углублять её русло. Старое русло может совсем отмереть, если падение в протоке окажется большим, а это определит и энергию реки, У Конче-дарьи уклон круче, чем у Тарима, это способствовало тому, что и главный сток постепено переместился на север в Кум-дарью; возможно, что по бесчисленным руслам между Конче-дарьёй и Таримом воды последнего следуют на северо-восток на пополнение Кум-дарьи, подобно тому, как Конче-дарья раньше текла на юг, впадая в Тарим.
Таким образом, на примере этих рек и озера Лоб-нор, перед нами любопытнейший случай из жизни рек, их бесконечной борьбы друг с другом, ведущей к перехватам воды, изменению гидрографической сети и даже местоположения конечных бассейнов.
Сколько времени будет наполняться водой северный Лоб-нор, настанет ли время, когда капризные реки вновь метнутся куда-либо в сторону и вновь озеро Пржевальского будет голубеть водными зеркалом, привлекая миллионы птиц, летящих из далёкой Индии в родные места — в холодные северные страны Сибири? Конечно, это может случиться, это может произойти и очень скоро, но, может быть, на много веков вперёд сохранится нынешнее положение главных артерий гидрографической сети дельты Лоб-нора.
География земного шара знает не много примеров миграции озёр, из них Лоб-нор, его история наиболее интересны как по масштабам изменений, так и по специфичности физико-географических условий Кашгарии, одной из самых резко пустынных областей нашей планеты.
В основу настоящего издания положен отчёт H. M. Пржевальского о путешествии в Восточный Тянь-шань и Лоб-нор, напечатанный в 5-м выпуске 13-го тома «Известий Русского Географического общества» за 1887 г. (СПб., 1878, стр. 195–329), под названием «От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор». Эта статья была им написана в Кульдже, где он не имел под руками необходимой литературы, определителей и не был обеспечен консультацией специалистов, которые обрабатывали материал первой его монгольской экспедиции. Пржевальский написал свой отчёт только о части экспедиции, твёрдо уверенный в том, что путешествие на Лоб-нор — это первый и отнюдь не самый главный этап работы его экспедиции. Поэтому отчёт его носит предварительный характер. В него совершенно не вошли материалы путешествия по Джунгарии, которые так и оставались неопубликованными, если не считать отдельных сведений из путешествия по Джунгарии, включённых в последующие отчёты Пржевальского.
В 1940 г. Географическое общество Союза ССР, в связи со столетием со дня рождения своего почётного члена H. M. Пржевальского, на страницах «Известий»[23] впервые опубликовало личный дневник великого путешественника, который он вёл с первых дней путешествия до последних дней пребывания в Джунгарии и Зайсане, когда была получена депеша о прекращении экспедиции. Дневник этот хранится в архиве Географического общества в Ленинграде и подготовлен к печати (снабжён предисловием и примечаниями) П. П. Померанцевым. Учитывая, что о втором центральноазиатском путешествии Пржевальского был опубликован небольшой отчёт, а также дневник, мы решили в настоящем издании использовать и то и другое. Для этого в основную статью включены выдержки из дневника (в тексте помещены с отступом) _с отбивками до и после —
В первой половине отчёт более подробен, здесь мы привели небольшое количество записей из дневника, но вторая половина написана более схематично (Пржевальский возвращался в Кульджу тем же путём, по которому шёл на Лоб-нор); поэтому здесь включены более пространные дневниковые записи. Последний этап путешествия H. M. Пржевальского от Кульджи до Джунгарии и до Гучена и возвращение в Зайсан как совершенно не отражённый в его отчёте в настоящем издании целиком освещается по дневниковым записям, печатаемым здесь также выборочно, учитывая, что дневник целиком был опубликован только семь лет назад.
Текст H. M. Пржевальского мы снабдили примечаниями; некоторые из них носят характер комментариев. Примечания и комментарии помещены в конце книги, пронумерованы от № 1 до 61 и соответствуют номерам в тексте, например (39). В основной текст мы внесли некоторые разъясняющие слова, в этом случае они взяты в прямые скобки. К таким разъяснениям относятся русские названия животных и растений при латинских их названиях, изменение транскрипции географических названий на современный, общепринятый вариант и некоторые другие, носящие в общем технический характер. Все латинские названия животных и растений, как и в предыдущей книге H. M. Пржевальского «Монголия и страна тангутов», проверены и исправлены доцентом, кандидатом наук А. Г. Банниковым в части зоологической, и профессором, доктором Н. В. Павловым в части ботанической. Обоим им приношу здесь мою благодарность.
Названий животных оказалось во много раз больше, чем растений; Пржевальский особенно хорошо знал и любил птиц, и латинские названия их встречаются в изобилии как в основном его отчёте, так и в дневнике. В конце книги приложен список упоминаемых в книге животных и растений в алфавитном порядке по латинским названиям, как они употреблялись H. M. Пржевальским.
Так как автор работы «От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор» пользовался старыми мерами: вёрстами, футами, пудами и т. д., мы для удобства читателей приводим таблицы перевода этих мер в общепринятые ныне — метрические. Даты всюду указаны по старому стилю.
Ни основной отчёт, ни дневник Пржевальского не были иллюстрированы, считая, что книги о путешествиях обязательно должны иметь иллюстрации, редакция и издательство решили поместить здесь фотографии, заимствованные нами из книги H. M. Пржевальского же «От Кяхты на истоки Жёлтой реки…» (4-е путешествие по Центральной Азии) и из трудов экспедиции по Центральной Азии под руководством В. И. Роборовского.
Все карты, приложенные к книге или к вступительной статье, имеют указание на источники, откуда они заимствованы. Названия географических объектов на картах даны в современной транскрипции, но в тексте почти всюду сохранены те формы, какие употреблялись H. M. Пржевальским. Картографические работы выполнены в Издательстве Географической литературы Г. В. Яниковым.
ОТ КУЛЬДЖИ ЗА ТЯНЬ-ШАНЬ И НА ЛОБ-НОР
Ещё шаг успеха в деле исследования внутренней Азии: бассейн Лоб-нора, столь долго и упорно остававшийся в неведении, открылся, наконец, для науки…
Как предполагалось вначале, исходным пунктом моей экспедиции был город Кульджа. Сюда я прибыл в конце июля прошедшего года вместе с двумя своими спутниками — прапорщиком Повало-Швыйковским и вольноопределяющимся Эклоном (1). Снабжённый на этот раз достаточными материальными средствами, я мог закупить в Петербурге и Москве все необходимые для долгого путешествия запасы, которые вместе с оружием и боевыми принадлежностями, отпущенными казною, весили около 130 пудов (2). Кладь эту пришлось тащить от Перми [ныне г. Молотов] до Кульджи на пяти почтовых тройках и употребить на этот путь, затрудняемый сквернейшей дорогой на Урале, более месяца.
В Семипалатинске к нам присоединились спутники прошлой моей экспедиции в Монголии, забайкальские казаки
Почти три недели было употреблено в Кульдже на окончательное сформирование и снаряжение нашего каравана, состоявшего из 24 верблюдов и 4 верховых лошадей. На последних ехали я, мои товарищи и один из казаков. Все мы были отлично вооружены: кроме охотничьих ружей, каждый имел винтовку Бердана за плечами и по два револьвера у седла.
Первоначальный план заключался в том, чтобы сходить на Лоб-нор, обследовать, насколько возможно, это озеро и его окрестности, а затем вернуться в Кульджу, сдать здесь собранные коллекции и, забрав остальные запасы, двинуться в Тибет.
Утром 12 августа мы выступили из Кульджи, напутствуемые добрыми пожеланиями соотечественников, проживающих в названном городе. Путь лежал первоначально вверх, почти по самому берегу Или, долина которой здесь густо заселена таранчами (5). Красивые, чистые деревни с садами и высокими серебристыми тополями следуют чуть не сплошь одна за другой. В промежутках раскинуты хлебные поля, орошаемые многочисленными арыками, а на лугах, по берегу самой Или, пасутся большие стада баранов, рогатого скота и лошадей. Всюду видно, что население живёт зажиточно. Магометанская инсуррекция [т. е. восстание, мятеж] не коснулась своим разрушительным потоком этой части Илийской долины. Опустошённые местности лежат от Кульджи вниз по Или, где прежде также процветала культура, но после истребления китайцев таранчами и дунганами (6) здесь встречаются большей частью развалины деревень, даже городов (Старая Кульджа, Баяндай, Чимпанзи и др.) и заброшенные, поросшие сорными травами поля.
Переправившись возле устья р. Каш (в 50 верстах от Кульджи) на левый берег Или, мы направились попрежнему вверх по её долине, которая имеет здесь вёрст двадцать ширины и представляет степную равнину с глинистой солонцеватой почвой, поросшей ибелеком [эбилек, рогач] — Ceratocarpus, мелкой полынью и дырисуном (дэрэс, чий) — Lasiagrostis; на более плодородных местах встречается астрагал, немногие виды злаков или сложноцветных и мелкие корявые кустарники; на берегу же реки густые заросли тростника, лозы и облепихи.
Ширина Или возле устья Каша около 70 сажен, течение весьма быстрое. На правом берегу описываемой реки таранчинские деревни тянутся еще вверх от устья Каша вёрст на двенадцать; левая же сторона илийской долины уже не имеет оседлого населения. Здесь только кое-где встречаются временные пашни калмыков (7), да и то ближе к р. Текесу. Последний приходит, как известно, из Мусарта и, соединившись с Кунгесом, даёт начало Или, несущей свои мутные воды в озеро Балхаш.
Сама же долина Или, гладкая, как пол, имеет везде наносную глинистую почву. Там, где эта почва орошена арыками, отведёнными из р. Или и от её правого притока Кэша, там прекрасно растут хлеба (просо, ячмень, рис, пшеница и пр.), засеиваемые местными жителями. В пространстве между Кульджой и Кэшем живут, главным образом, таранчи, в меньшем количестве, ближе к Кульдже — сибо, и, как везде в Средней Азии, население густо теснится на небольших клочках. Деревни встречаются очень часто. Эти деревни довольно опрятны; в них часто встречаются сады, а большие деревья (тополь) только и растут в деревнях.
Густое население тянется по правому берегу Или еще вверх по реке вёрст на 10–12 от устья Каша. Дальше нет деревень. На левом же берегу от переправы Ямату (т. е. от устья Каша) также нет деревень и только ближе к Текесу (вёрст 15 не доходя до него) встречаются поля, обрабатываемые торгоутами, живущими в юртах. Таким образом, обрабатываемые пространства составляют первую характерную полосу Илийской долины. Другая часть представляет бесплодную степь, поросшую мелким ковылём, изредка ковылём, на солонцеватых местах — бударганою и дырисуном. Ближе к самой реке встречаются кусты облепихи, джиды, тальника, барбариса, шиповника (и ежевики); на более сухих местах тамарикс: огромные тростники зарастают здесь часто значительные пространства и делают их приютом кабанов, но почти непроходимыми для человека.
Вообще флора Илийской долины очень бедная. Кроме трав, сопутствующих хлебопашеству, здесь мало дикорастущих растений. Также небогата и фауна.
Птиц мало, зверей ещё меньше. Даже антилоп мы не видали ни разу. Зато пресмыкающихся довольно много, в особенности змей и ящериц. Комаров, несмотря на конец августа, гибель, в особенности вблизи арыков. Много фаланг.
Переправа через Текес, имеющий, при страшно быстром течении, саженей 50 ширины, производится, так же как и через Или, на небольших, крайне плохих паромах. На них перевезли наши вещи; лошадей же и верблюдов перетаскивали вплавь, привязывая по несколько штук за паром. Подобное плавание на быстрой реке оказалось чрезвычайно вредно для верблюдов: трое из них издохли вскоре после переправы.
За Текесом наш путь лежал всё в том же направлении, долиною нижнего Кунгеса, которая не отличается от верхнеилийской, только здесь в большем изобилии встречается ковыль. Окраинные горы, как и прежде, несут луговой характер, имеют большей частью мягкие формы и вовсе лишены лесной растительности. Так до р. Цанма, левого притока Кунгеса. Здесь же, т. е. на Цанме, виднеются последние пашни и кочевья тургоутов [торгоутов]. Далее, вплоть до выхода в Карашарскую долину, мы не встречали жителей.
Флора пройденной до сих пор от Кульджи равнины весьма бедная; также не богата и фауна. Притом время (вторая половина августа) было самое плохое для орнитологических исследований и препарировки птиц, большая часть которых находилась в сильном линянии. Зато змей и ящериц встречалось очень много, и мы собрали порядочную коллекцию этих пресмыкающихся. Из рыб же поймали только четыре вида: маринку — Schizothorax, османа — Oreinus, окуня и пескаря. По словам казаков, занимающихся рыболовством, других пород в Или и не встречается.
От р. Цанма, вместе с увеличением абсолютной высоты местности[24], долина Кунгеса изменяет свой характер, делаясь уже и гораздо плодороднее. Взамен прежней тощей растительности, волнистая степь покрывается превосходной и разнообразной травой, которая с каждым десятком вёрст становится всё выше и гуще. Окраинные горы также принимают более суровые формы, и на них появляются еловые леса, нижний предел которых обозначает собою пояс летних дождей.
Впрочем, дожди, хотя, быть может, менее обильные, падают и в степной области, приблизительно до 4 000 футов абсолютной высоты или немного ниже. Отсюда лиственные рощи начинаются и по берегу самого Кунгеса. Преобладающими в них породами являются высокие (иногда до 80 футов вышины при толщине ствола 3–5 футов) осокори и яблони; реже встречаются берёза и абрикос. Боярка, черёмуха, жимолость, калина и шиповник составляют густой подлесок. Острова реки густо поросли высокой лозой и облепихой, по которым часто вьётся дикий хмель; на песчаных и галечных местах является тамарикс. По лесным лугам, также и по скатам соседних гор, везде густейшие, переплетённые вьюнком и повиликой, заросли травы, часто в сажень вышиною. Летом в подобной гущине почти невозможно пробраться. Но теперь, когда мы пришли в леса Кунгеса, наступил уже сентябрь, трава большей частью посохла и полегла; деревья и кустарники также носили уже осенний наряд.
После однообразия степей лесные острова и берега Кунгеса производили самое отрадное впечатление, поддаваясь которому, мы решили пробыть несколько времени в этом благодатном уголке Тянь-шаня. Притом же здесь мы могли рассчитывать и на хорошую научную добычу. Кроме того, двое казаков оказались негодными для путешествия. Пришлось отослать их обратно в Кульджу и заменить двумя солдатами, которые могли прибыть не ранее, как дней через десять[25].
Для своей стоянки в лесах Кунгеса мы выбрали то место, где в 1874 г. в продолжение нескольких месяцев стоял наш пост из одной казачьей сотни. Здесь еще целы были сараи, в которых жили казаки, их кухня и баня. В этой бане с величайшим удовольствием помылись мы в последний раз перед отходом за Тянь-шань.
Весьма характерным явлением лесов Кунгеса, да, вероятно, и других лесных ущелий северного склона Тянь-шаня, служит обилие фруктовых деревьев — яблонь и абрикосов, дающих вкусные плоды. Абрикосы, или, как их здесь называют, урюк, поспевают в июле; яблоки же в конце августа. Величиною они бывают с небольшое куриное яйцо, цветом желтовато-зеленоватые и приятного кисло-сладкого вкуса[26]. Мы как раз застали на Кунгесе время созревания яблок, которые густо покрывали деревья и целыми кучами валялись на земле. На охоте случалось иногда целую сотню шагов итти по яблочному помосту. Но всё это пропадает непроизводительно для человека: гниёт или съедается кабанами, медведями, маралами и косулями, собирающимися тогда на Кунгесе в большом количестве из окрестных гор. В особенности любят полакомиться яблоками кабаны и медведи, — последние очень часто наедаются до того, что здесь же, под яблоней, подвергаются рвоте.
Наша охота за зверями на Кунгесе была довольно удачна. Мы добыли в коллекцию несколько прекрасных экземпляров, в том числе старого тёмнобурого медведя, свойственного Тянь-шаню и отличающегося от обыкновенного мишки, главным образом, весьма длинными белыми когтями передних ног, вследствие чего этот вид и назван Северцовым — Ursus leuconyx[27].
Кроме зверей, в лесах Кунгеса встречалось много пролётных вальдшнепов и дроздов — Turdus atrogularis, T. viscivorus; обыкновенна была также индейская птица, весьма близкая дроздам — Myophoneus temminckii; по лугам везде попадались пролётные коростели и щеврицы. Из местных, гнездящихся птиц многие уже улетели на юг, а из оседлых нам встречались изредка фазаны — Phasianus mongolicus, голубые синицы — Cyanistes cyanus, дятлы — Picus major и др. В общем, осенний пролёт птиц в пройденной теперь нами части Тянь-шаня был весьма бедный, даже относительно мелких пташек.
Невысокий хребет с перевалом в 6 000 футов абсолютной высоты отделяет долину Кунгеса от неширокой долины р. Цанма, той самой, которую мы уже перешли однажды в её низовье. Хотя обе реки, т. е. Кунгес и Цанма, отстоят одна от другой на месте перевала не далее, как вёрст на восемь по прямому направлению, однако, разница высоты долин каждой из названных рек достигает почти двух тысяч футов. С самого перевала как на ладони видны: с одной стороны сравнительно низкая, глубоко врезанная кунгесская долина, с другой — высоко поднятая долина р. Цанма.
Цанманская долина имеет версты четыре, или около того, ширины и сплошь поросла высокой густой травой. По берегу самой реки, в её верхнем течении, начиная от 6 000 футов абсолютной высоты, тянутся леса, в которых из деревьев исключительно преобладает тяньшанская ель — Picea Schrenkiana[28], яблони и абрикоса уже нет; взамен них появляется рябина. Еловые леса разбросаны островками и по соседним горам, где поднимаются до 8 000 футов абсолютной высоты, а, быть может, даже немного выше.
Наступление осени начинало уже сильно чувствоваться в горах. Не так давно мы еще страдали от жары. Илийской долины, а теперь каждое утро выпадали небольшие морозы; на высоких горах везде лежал снег; листья на деревьях и кустарниках опали наполовину. Впрочем, погода стояла большей частью хорошая, ясная, и днём иногда становилось даже жарко.
Поднявшись вверх по Кунгесу и далее по р. Цанма до самого её истока, мы придвинулись к подножью хребта Нарат, составляющего, вместе со своими западными продолжениями[29], северную ограду обширного и высокого плато, помещённого в самом сердце Тянь-шаня и известного под именем Юлдуса.
Прежде нежели перейти к описанию Юлдуса, скажем несколько слов о Нарате.
Хребет Нарат хотя и не достигает предела вечного снега, но тем не менее имеет самый дикий, вполне альпийский характер. Вершины отдельных гор и их крутые боковые скаты, в особенности близ гребня хребта, везде изборождены голыми, отвесными скалами, образующими узкие и мрачные ущелья. Немного пониже расстилаются альпийские луга, а ещё ниже, на северном склоне гор, разбросаны островами еловые леса; южный же склон Нарата безлесен.
Мы перевалили через описываемый хребет в его восточной окраине. Здесь подъём не особенно крут, хотя всё-таки затруднителен для верблюдов; спуск же к стороне Юлдуса весьма пологий. На северном склоне во время нашего перехода, т. е. в половине сентября, лежал небольшой снег; южная же сторона Нарата была бесснежна. Перевал имеет 9 800 футов абсолютной высоты. Близ него мы встретили большого кабана, который был тотчас убит. Шкура поступила в коллекцию, а мясо в продовольственные запасы.
Спустившись с Нарата, мы очутились в Юлдусе. Название это в переводе означает «звезда» и дано описываемому плато, быть может, вследствие его высокого положения в горах. Отчасти подобное лестное название могло произойти и потому, что Юлдус для кочевников представляет обетованную страну для скотоводства. Здесь везде превосходные пастбища; притом же летом нет мошек и комаров. «Место прекрасное, прохладное, кормное; только жить господам да скотине», — говорили нам еще ранее тургоуты, рассказывая про Юлдус.
Этот последний представляет собой обширную котловину, вытянутую на несколько сот вёрст от востока к западу. По всему вероятию, эта котловина в давнюю геологическую эпоху была дном внутреннего озера, на что, между прочим, указывает также и наносная глинистая почва.
Сам Юлдус состоит из двух частей: Большого Юлдуса, занимающего более обширную, западную половину всей котловины, и малого, помещённого в её меньшей восточной части. В общем как тот, так и другой Юлдусы имеют один и тот же характер; разница лишь в величине. Малый Юлдус, весь вдоль нами пройденный, представляет собой степную равнину, протянувшуюся на 135 вёрст в длину и расширенную по средине вёрст на тридцать.
Ближе к крайним горам эта равнина всхолмлена и покрыта лучшей травянистой растительностью. Здесь же, преимущественно в восточной части описываемого плато, растут низкие, корявые кустарники: Caragana, Salix, Potentilla [дереза, ива, лапчатка]; деревьев на Юлдусе нет вовсе.
Абсолютная высота Малого Юлдуса простирается от 7 000 до 8 000 футов[30]. Окраинные хребты как с севера, так и с юга дики, скалисты и имеют большую не только абсолютную, но даже и относительную высоту. Южный хребет, отделяющий Малый Юлдус от Большого, местами переходит за снеговую линию[31].
Как раз срединою Малого Юлдуса, во всю его длину, протекает порядочная речка Бага-Юлдус-гол, впадающая в Хайду-гол, который проходит по Большому Юлдусу и затем несёт свои воды в озеро Багараш[32].
Мы перешли через Бага-Юлдус-гол вброд, но весной и летом вода здесь настолько высока, что брода не бывает. Как в самом Бага-Юлдус-голе, так и во всех почти речках, стекающих с соседних гор, водится много рыбы, но только двух видов[33]: османы, в фут или даже немного более длиной, и пескари.
В среднем течении описываемой реки, по обеим её сторонам рассыпаны на большое пространство кочковатые болота (сазы) и озерки. На последних во второй половине сентября мы застали еще много пролётных уток: Anas boschas, A. strepera, A. crecca, Fuligula rufina, F. ferina, F. clangula. Другие же птицы из гнездящихся летом на Юлду-ъсе почти все улетели на юг. Только изредка в горах можно было встретить: Ruticilla erythrogastra, Accentor fulvescens, Montifringilla niivalis, Leucosticte brandtii. Два последних вида держались обыкновенно стадами. Из оседлых птиц в тех же горах нередки: Gyps hiimalayensis, Vultur monachus, Tichodroma muraria, Megaloperdix nigellii, в степях Otocoris albigula.
Млекопитающими Юлдус весьма богат. Из крупных зверей здесь водятся: медведи бурый и чалый — Ursus leuconyx, U. isabellinus, архары — Ovis polii, тэки [теке — горные козлы] — Gapra skyn и, что всего удивительнее при безлесье, маралы — Cervus maral и косули — Cervus pygargus. По степям и горным долинам везде множество тарбаганов [сурков] — Arctomys baibacinus, которые в половине сентября уже находились в зимней спячке. В это время их усердно преследуют медведи, раскапывают норы и достают оттуда полусонных, весьма жирных зверьков. Весьма обильны на Юлдусе также волки — Canis lupus, и в особенности лисицы — Canis vulpes, чаще же С. melanotis, которые охотятся здесь за многочисленными полёвками — Arvicola. Из других грызунов нередки суслики — Spermophylus, но они также теперь предались зимнему сну; на болотах Бага-Юлдус-гола иногда встречаются кабаны (12).
Населения на обоих Юлдусах в настоящее время нет вовсе. Между тем, не далее как одиннадцать лет назад здесь жили тургоуты, в числе до десяти тысяч кибиток. Разграбленные дунганами, эти кочевники ушли частью к Шихо, частью же на Хайду-гол в окрестности Кара-шара; некоторые бежали к нам на Или, где остаются и до сих пор.
Вступление наше на Юлдус ознаменовалась крайне неприятным событием. Мой помощник, прапорщик Повало-Швыйковский почти с самого начала экспедиции не мог выносить трудностей пути, захворал и не поправлялся, так что я вынужден был отправить его обратно к месту прежнего служения. К счастью, другой мой спутник, вольноопределяющийся Эклон, оказался весьма усердным и энергичным юношей. При некоторой практике он вскоре сделался для меня прекрасным помощником и, надеюсь, останется таковым до конца экспедиции.
На Юлдусе мы провели около трёх недель, занимаясь, главным образом, охотой на зверей. Последних было добыто в коллекцию более десятка прекрасных экземпляров, в том числе два самца Ovis polii. Этот великолепный баран, свойственный исключительно высоким нагорьям Средней Азии, на Юлдусе встречается часто, иногда стадами до 30–40 голов.
В таком сборище бывают самки, молодые, и несколько взрослых самцов, принимающих на себя роль вожаков и охранителей стада. Очень же старые самцы[34] держатся особняком — в одиночку или по два, по три вместе. Любимым местопребыванием архаров на Юлдусе служат предгорья высоких хребтов и пологие увалы, идущие отсюда к степной равнине. В дикие, скалистые горы эти звери забираются редко; там родина горных козлов, или тэков, — Gapra skyn[35]. Последних на Юлдусе также много. Мне случалось видеть стада в 40 и более голов. Как и, у архаров, стадом тэков предводительствует один или несколько взрослых самцов. Очень старые экземпляры ходят также отдельно. Убить тэка весьма трудно как по осторожности самого зверя, так и по характеру местности, в которой он живёт.
Маралы, встреченные нами на Юлдусе, принадлежат к тому же самому виду, который водится и в лесном поясе Тянь-шаня. Как там, так и здесь, самцы этих оленей достигают огромных размеров. Самка гораздо меньше, но все-таки не уступает по величине взрослому самцу европейского Cervus elaphus[36]. За неимением лесов на Юлдусе, маралы держатся в тех горах, где растут низкие кустарники. По скалам описываемый зверь лазит не хуже архара, и мне не один раз случалось ошибаться, принимая издали за архара марала, стоящего на вершине высокой скалы. Весной, в мае и июне, маралы-самцы усердно преследуются охотниками ради своих молодых рогов, так называемых пантов, которые сбываются в Китай по весьма высокой цене. В Кульдже, например, пара больших (с шестью отростками на каждом) пантов стоит, из первых рук, 50–70 рублей; панты меньших размеров покупаются за 15, 20, 30 рублей. Столь выгодная добыча заставляет охотников-промышленников, русских и инородцев, неустанно преследовать маралов в течение весны на всём громадном пространстве Азии — от Туркестана до Японского моря.
В долине Кунгеса было влажно, на Юлдусе же, напротив, сухость воздуха была очень высока.
Поохотившись вдоволь на Юлдусе, мы направились в долину Хайду-гола через южный склон Тянь-шаня. Подъём на перевал со стороны Юлдуса чрезвычайно пологий, даже едва заметный, хотя абсолютная высота этого перевала 9 300 футов. Зато спуск крайне труден. Едва заметная тропинка идёт здесь, на протяжении 40 вёрст, ущельем р. Хаб-цагай-гола, а затем 22 версты по Балгантай-голу. Оба ущелья чрезвычайно узки (местами не более 60 сажен), дно их усыпано осколками камней и валунами, бока же обставлены громаднейшими отвесными скалами.
Берега речек обросли густым тальником и тамариксом; пониже, приблизительно от 6 000 футов абсолютной высоты, является облепиха и ильмовые деревья, а ещё ниже — барбарис и джида, из трав по ущелью встречаются только дырисун и тростник. Окрестные горы вовсе лишены растительности. Соседняя пустыня кладёт мёртвую печать на эту сторону Тянь-шаня. Здесь нет тех обильных атмосферных осадков, которые падают на северном склоне описываемого хребта. Там дождевые тучи осаждают свою влагу, последние остатки которой выжимаются снеговыми горами холодного Юлдуса. Весьма вероятно, что и весь южный склон Восточного Тянь-шаня лишён влаги и растительности.
Выйдя в долину Хайду-гола, мы спустились на 3 400 футов абсолютной высоты. Погода сделалась тёплой, даже утренние морозы были незначительны. Между тем, на Юлдусе в последней трети сентября термометр на восходе солнца опускался до —13°,7 С[37], и иногда падал снег.
На Хайду-голе мы остановились в урочище Хара-мото, где встретили первых жителей тургоутов, которые приняли нас радушно. Между тем, быстро разнёсшийся слух о прибытии русских всполошил всё ближайшее мусульманское население. Уверяли, что идёт русское войско и что на Хайду-голе появился уже передовой отряд. Подобному слуху ещё более поверили, когда, с первого же дня прихода, начали раздаваться наши выстрелы по фазанам и другим птицам. Мусульмане, живущие по Хайду-голу, невдалеке от Хара-мото, до того струсили, что побросали свои дома и убежали в Кара-шар (13).
Туда, конечно, дано было тотчас же знать о нашем приходе, но сначала к нам никто не показывался из лиц официальных. В это время мы отправили тихомолком, обратно в Кульджу, своего проводника Тохта-ахуна, человека весьма нам преданного, но которому грозила неминуемая смерть за услуги, оказанные русским, тем более, что названный проводник был мусульманином, родом из города Корла [Курля], откуда несколько лет назад бежал на Или. Вместе с Тохта-ахуном была отправлена большая часть собранных нами коллекций, чтобы не таскать их напрасно с собой.
На третий день нашего прихода в Хара-мото к нам явилось шесть мусульман, посланных правителем города Корла[38] Токсобаем узнать о цели нашего прихода. Я объяснил, что иду на Лоб-нор и что про наше путешествие известно хорошо Якуб-беку[39]. С такими вестями посланцы отправились обратно в Корла, но на противоположной стороне Хайду-гола был поставлен небольшой пикет для наблюдения за нами. На следующий день к нам опять явились те же посланцы и объявили, что Токсобай отправил гонца к Якуб-беку[40] и что до получения ответа нельзя итти далее (14). Отчасти я был рад подобному решению, так как лесная местность по Хайду-голу изобиловала зимующими птицами и фазанами.
Последние, как кажется, принадлежат к одному из тех двух видов Phasianus shawii и Ph. insignis (15), которые найдены были недавно англичанами в окрестностях Кашгара. Этот же самый фазан встречается по всему нижнему течению Тарима и на Лоб-норе.
Река Хайду-гол близ Хара-мото имеет 30–40 сажен ширины и чрезвычайно быстрое течение. Глубина на бродах фута три, четыре.
Летом, при большой воде, бродов здесь вовсе не бывает. Сама река изобилует рыбой, но каких именно видов, не знаю. Ни в передний, ни в обратный путь нам не удалось ловить здесь рыбу. Последней, как говорят, также очень богато озеро Багараш, в которое впадает Хайду-гол. Вышеназванное озеро лежит недалеко к западу от Кара-шара, весьма глубоко и обширно[41]. Было бы чрезвычайно интересно обследовать Багараш, но, увы! мы не могли этого сделать ни теперь, ни после, при обратном пути (16).
Каждый день к нам приежают под каким-нибудь предлогом аньджаны (сарты), а на той стороне Хайду-гола стоит их пикет, конечно, для наблюдения за нами. К счастью, наш проводник Тохта-ахун удрал тихомолком ночью, иначе ему не миновать бы смерти. Местные тургоуты, как всегда, довольны нашим посещением, хотя и сильно боятся сартов. Посетителей монголов каждый день бывает множество, но все они изгоняются. Стрельба фазанов в лёт производит удивительное впечатление на монголов, которые часто издали следят, как я охочусь…
Делать съёмку крайне трудно; нужно было быть чрезвычайно осторожным, так как с нами вместе ехало шесть аньджанов. Я делал только главные засечки дорогою, отставая, как будто по нужде. При всём том не мог сделать засечку на Кара-шар, так как сарт, указавший нам место
Сегодня в 5 верстах от нашей стоянки переправились вброд через р. Хайду-гол; её ширина там, где одно русло, сажен 30. Большей частью река разбилась на рукава. Глубина брода теперь 3–3 1/2 фута, течение очень быстрое. Летом вода прибывает во время дождей, и тогда перейти вброд нельзя.
Простояв семь дней в Хара-мото, мы получили, наконец, разрешение итти в город Корла (но не в Кашгар), через который лежит путь на Лоб-нор. От Хара-мото [Хара-мод] до Корла 62 версты. Мы прошли это расстояние в три дня, сопровождаемые теми же личностями, которые приезжали к нам в первый раз. Дорогою, на каждой станции, нам приводили барана и приносили фруктов. Прежде чем достигнуть Корла, необходимо пройти через последний отрог Тянь-шаня ущельем, по которому стремится река Конче-дарья, вытекающая из Багараша в Тарим. Это ущелье имеет вёрст десять длины и чрезвычайно узко. При входе и выходе устроены из глины два укрепления, в которых стоят небольшие караулы.
Лишь только мы прошли в Корла и поместились в отведённом вне города доме, как к нам был приставлен караул под предлогом охранения, в сущности же для того, чтобы не допускать сюда никого из местных жителей, вообще крайне недовольных правлением Якуб-бека. В то же время и нас не пускали в город, говоря: «Вы наши гости дорогие, вам не следует беспокоиться, всё, что нужно, будет доставлено». Но столь сладкие речи были только на словах. Правда, нам каждый день доставляли барана, хлеб и фрукты, но этим и ограничивалось гостеприимство. Всё, что только нас интересовало, что составляло прямую задачу наших исследований, было для нас закрыто. Мы не знали ни о чём далее ворот своего двора. На все вопросы относительно города Корла, числа здешних жителей, их торговли, характера окрестной страны и прочего мы получали самые уклончивые ответы или явную ложь. Так было во время нашего шестимесячного пребывания во владениях Якуб-бека, или, как его подданные называли, «Бадуалета»[42]. Только впоследствии, на Тариме и Лоб-норе, нам удавалось изредка тихомолком выведать кое-что у местных жителей, которые были вообще к нам расположены, но боялись явно выказывать такое расположение. От таримцев же мы узнали, что в Корла, с окрестными деревнями, считается до 6 000 жителей обоего пола. Сам город состоит из двух частей, обнесённых глиняными стенами: старого, населённого торговцами, и новой крепости, в которой живут только войска. Последних во время нашего посещения Корла было очень мало: все ушли в город Токсум, где Якуб-бек, под личным своим надзором, возводил укрепления против китайцев (17).
На следующий день по прибытии в Корла к нам явился один из приближённых Бадуалета, некий Заман-бек, бывший русский подданный, выходец из города Нухи в Закавказье и, кажется, армянин по происхождению. Этот Заман-бек, состоявший некогда даже на русской службе, отлично говорил по-русски и с первых слов объявил, что прислан Бадуалетом сопутствовать нам на Лоб-нор. Покоробило меня при таком известии. Знал я хорошо, что Заман-бек посылается для наблюдения за нами и что присутствие официального лица будет не облегчением, но помехой для наших исследований. Так и случилось впоследствии. Впрочем, Заман-бек лично был к нам весьма расположен и, насколько было возможно, оказывал нам услуги. Глубокою благодарностью обязан я за это почтенному беку. С ним на Лоб-норе нам было гораздо лучше, нежели с кем-либо из других доверенных Якуб-бека, конечно, настолько, насколько может быть лучше в дурном вообще (18).
Весь южный склон Тянь-шаня несравненно теплее, чем Юлдус. Через 7–8 вёрст за перевалом уже чувствуется влияние тёплой (осенью) соседней пустыни. Здесь, т. е. за перевалом, на речках в начале октября еще не было вовсе льда, который почти сплошь покрывал в это время речки Юлдуса. По мере спуска по ущелью становилось всё теплее и теплее. На р. Балгантай-голе, на абсолютной высоте 4 800 футов, 10 октября мы встретили еще очень много мошек и ос. За Тянь-шанем, в долине Хайду-гола, температура была ещё выше, и термометр на восходе солнца только однажды упал до —10°, а в полдень в тени температура доходила до +16°. Температура почвы на глубине 1 фута была +7°,2, между тем на Юлдусе, на той же глубине, такую температуру мы находили в половине сентября.
В городе Курле, лежащем за последними отрогами Тянь-шаня и на меньшей абсолютной высоте, нежели долина Хайду-гола, в конце описываемого месяца было очень тепло; на восходе солнца несколько раз выше нуля, в полдень в тени до +10°.
Листья на деревьях (тополь, яблони, груша, ива) в самых последних числах октября еще не совсем опали.
Поделиться книгой: