Дочь тумана и костей

— Интересно, кто сегодня позирует.

— Может быть Виктор, — сказала Кару. — Давненько его не было видно.

— Знаю. Надеюсь, что он подох.

— Сусанна!

— А что? Этому жуткому мешку с костями уже восемь миллион лет. Мы с таким же успехом могли бы рисовать структуру скелета.

В классе бывала дюжина моделей — мужчин и женщин всех возрастов и комплекций. От огромнейшей Мадам Свободник, чье тело можно было скорее назвать ландшафтом чем фигурой, до миниатюрной, как фея Элизки. Эта обладательница осиной талии была любимицей у мужской части студентов.

Древнего Виктора Сусанна не любила больше всего. Она заявляла, что у нее появляются ночные кошмары каждый раз, когда приходится его рисовать.

— Он похож на мумию, с которой поснимали все эти бинты, — её даже передернуло от отвращения. — Вот скажи мне, это, вообще, нормально начинать день, пялясь на голого старикашку?

— Да уж получше, чем схлопотать укус от вампира, — ответила Кару.

На самом деле, она не имела ничего против рисования Виктора. К тому же в этом был плюс — он был настолько близорук, что ни с кем из студентов не вступал в зрительный контакт. Независимо от того, скольких моделей за эти годы она нарисовала в стиле ню, её по-прежнему выбивало из колеи, когда в роли модели выступал молодой мужчина. Нужно было рассматривать его пенис, чтобы всё правильно зарисовать, не может же она оставить на эскизе это место пустовать. Неоднократно, задержав взгляд на этой части тела, а затем поднимая глаза, Кару обнаруживала, что хозяин вышеупомянутого органа пялится на неё. Каждый раз с пылающими щеками от смущения она ныряла обратно за свой мольберт.

Те неприятности, как оказалось, меркли по сравнению с ужасом сегодняшнего дня.

Она затачивала лезвием карандаш, когда Сусанна выдавила из себя каким-то странным голосом, — Бог ты мой, Кару!

И прежде чем успела поднять глаза, она уже знала что произошло.

Как он сказал: своего рода откровение. Очень умно. Она оторвала глаза от своего карандаша и перевела взгляд на Каза, который стоял рядом с Profesorka Фиалой. Он был босиком и в халате. Длинные до плеч золотистые волосы (еще несколько минут взъерошенные ветром и припорошенные искрящимися снежинками) теперь были стянуты в "конский хвост". В его лице идеально сочеталась славянская угловатость и мягкая чувственность: острые скулы, о которые, казалось можно было алмазы резать; чётко очерченные губы, которые так и манили прикоснуться к себе пальцами, чтобы почувствовать их бархатистость на ощупь. Кару точно знала, какие они. Эти дурацкие губы.

По комнате прошелестел шепоток: Новая модель, Боже, какой отпадный…

Один шепот прозвучал громче других:

— А разве это не парень Кару?

Бывший — хотелось выкрикнуть ей — без вариантов!

— Похоже, что это он. Ты только посмотри на него…

Кару продолжала молча наблюдать за ним. Её лицо застыло, как она надеялась, под маской непроницаемого спокойствия. Не краснеть, приказала она себе. НЕ КРАСНЕТЬ! Словно услышав её мысли, Каз в упор посмотрел прямо на Кару. Его губы растянулись в ленивой улыбке, от которой на щеке заиграла ямочка. Убедившись, что завладел её взглядом, он, забавляясь, нагло подмигнул ей.

Вокруг Кару посыпались хихиканья.

— У, редкостная скотина… — выдохнула Сусанна.

Каз взошел на постамент для натурщиков. Глядя прямо в глаза Кару, медленно развязывал пояс и сбросил с себя халат. И вот, посреди класса, стоял бывший Кару, прекрасный, как Аполлон и обнаженный, как Давид. А на его груди, чуть выше сердца, красовалась новая татуировка. Это была витиеватая буква К.

Что вызвало новый шквал смешков. Студенты не знали на кого им смотреть, на Кару или Казимира, и таращились то на одну, то на другого, ожидая развязки сцены.

— Тихо! — скомандовала недоумевающая Profesorka Фиала, хлопая в ладоши до тех пор, пока смех не стих.

Кару начала заливаться румянцем (этому процессу она помешать никак не могла). Сначала жар охватил её грудь, потом перешел на шею, а затем и на лицо. Каз всё время неотрывно следил за ней и ямочка на его щеке стала еще глубже, когда он понял, как она разволновалась.

— Казимир, с поминутной сменой поз, пожалуйста, — сказала Фиала.

Каз принял свою первую позу. Она была динамичной, собственно говоря, для этого и предназначались минутные позы — скрученный торс, натянутые мышцы, руки и ноги застывшие в движение. Зарисовки подобных поз нужны были, чтобы овладеть техникой изображения движений и плавных линий, а у Каза была возможность покрасоваться во весь рост. У Кару промелькнула мысль, что она не слышит, чтобы карандаши так и зачиркали по бумаге. Неужели остальные девчонки в классе также, как и она, глупо таращились на него?

Она опустила голову, и, взяв в руки карандаш (который с удовольствием применила бы сейчас в других целях), начала делать набросок. Быстрые, плавные линии, все эскизы на одном листе благодаря этому расположению они стали похожи на зарисовку танца.

Надо отдать должное — Каз был необычайно грациозен. Он проводил немало времени у зеркала, так что прекрасно умел падать себя. "Наряду с голосом, тело является "рабочим инструментом" актера" — часто любил повторять он. Хотя актером Каз был довольно паршивым (именно поэтому ему приходилось заниматься низкобюджетными постановками Фауста и чем-то наподобие тура с привидениями), в качестве модели он подходил идеально.

Сама Кару рисовала его уже много раз. Впервые увидев его настолько "откровенным", Кару подумала о Микеланджело. В отличие от других творцов эпохи ренессанса, предпочитавших работать с худощавыми, порой женоподобными моделями, Микеланджело делал упор на силу, рисуя широкоплечих рабочих каменоломен, каким-то образом умудряясь изображать приземленными их и утонченными одновременно. Таким был Каз: приземленным и утонченным одновременно.

А ещё лживым. И самовлюбленным. И, честно говоря, слегка туповатым.

— Кару! — хрипло прошептала девчонка из Британии по имени Элен, стараясь привлечь её внимание. — Это он?

Кару сделала вид, что не слышит её. Она продолжала рисовать как ни в чем не бывало. Просто еще один учебный день. Ну и что с того, что у этого натурщика дерзкие ямочки на щеках и он не сводит с неё глаз? Она просто не будет (по возможности) на это обращать внимание.

Когда прозвенел звонок, Каз невозмутимо подобрал свой балахон и надел его. Кару надеялась, что ему не придет в голову слоняться по студии. Стой там, где стоишь, она мысленно приказывала ему. Но он, судя по всему, не внял её внушению. Каз уверенно двинулся прямиком к ней.

— Приветик, Козлимир, — сказала Сусанна. — А зачем халат надел? Стесняешься?

Проигнорировав её слова, он обратился к Кару:

— Как тебе моя новая татушка?

Студенты вставали, чтобы размяться, но вместо того, чтобы использовать перерыв для перекура или похода в туалет, они как бы ненароком болтались в пределах слышимости.

— А то, — ответила Кару, стараясь сохранить в голосе непринужденность. — "К" от Казимир, да?

— Очень смешно. Ты прекрасно знаешь, что она означает.

— Так, — встав в позу Мыслителя глубокомысленно произнесла она, — Я знаю только одного человека, которого ты любишь по-настоящему, и его имя таки начинается на К. Но знаешь, могу предложить тебе более подходящее место для этой буквы. — Она взяла карандаш и на своём последнем эскизе подписала букву К прямо на его классически точёных ягодицах.

Сусанна рассмеялась, а Казимир скрипнул зубами. Как и большинство тщеславных людей, он терпеть не мог, когда над ним издевались.

— Вообще-то я не единственный с татушкой. А, Кару? — спросил он, а затем перевел взгляд на Сусанну. — Она тебе свою-то показывала?

Сусанна посмотрела на Кару, её бровь при этом была приподнята до высшей степени демонстрации подозрения.

— Не понимаю, о чем ты, — спокойно солгала Кару. — У меня их набито целое множество.

Для доказательства своих слов она не стала показывать ни "правдивую историю", ни змея, обвившегося вокруг лодыжки, и ни какую другую, скрытую под одеждой. Вместо этого она вытянула руки перед собой ладонями вверх. В центре каждой из них красовался глаз, выполненный темно-синими чернилами в стиле хамса — тех древних арабских амулетов, наносимых на руки от сглаза. Подобные татуировки имеют тенденции стираться со временем, но только не у Кару. К тому же, сколько она себя помнила, они были на ее ладонях, поэтому напрашивался единственный вывод — она родилась с этими рисунками.

— Я не про эти. — Сказал Казимир. — Я про ту, что над сердцем, с моим именем "Казимир".

— У меня нет такой татуировки. — Она сделала вид, что удивлена и расстегнула несколько верхних пуговиц своего свитера. Под ним была майка, и она оттянула её лямку немного вниз, чтобы показать, что выше груди у неё нет никакой татуировки. Кожа на том месте была белой словно молоко.

Каз удивленно моргнул.

— Что? Когда это ты…?

— Ну-ка, пойдем-ка. — Сусанна сгребла Кару за руку и потащила её за собой. Пока они продвигались среди мольбертов, любопытствующие взоры всех присутствующих были обращены на них.

— Кару, ты с ним порвала? — прошептала Элен по английски, на что Сусанна сделала повелительный жест рукой, который тут же заставил её замолчать, выволокла Кару за собой из студии и потащила её в женскую уборную. Её брови всё так же были приподняты, когда она спросила, — Это что за чертовщина была?

— Ты о чём?

— О чем? Да ты сейчас чуть не разделась перед ним.

— Да ради бога, я даже не собиралась ничего подобного делать.

— Ну, как скажешь. А что там про тату над твоим сердцем?

— Ты только что видела собственными глазами. Там ничего нет. — Она не видела причин рассказывать, что там и впрямь когда-то было кое-что. Кару предпочла притворится, что никогда бы не повела себя, как последняя критинка. К тому же объяснить, как она избавилась от этой татушки — так это, вообще, не вариант.

— Вот и ладушки. Последнее что тебе нужно, так это имя этой сволочи на своем теле. А как он себя ведет, ты можешь в это поверить?! Он что думает, если будет болтать своими причиндалами у тебя перед носом, как игрушкой перед котом, то ты сразу кинешься за ним?

— А то, именно так он и думает, — сказала Кару. — У него извращенное понятие о романтике.

— Стоит только намекнуть Фиале, что он преследует тебя, и она тут же вышвырнет его отсюда пинком под зад.

В ответ Кару лишь отрицательно покачала головой. Она уже думала об этом. Можно найти куда лучший способ, чтобы выкинуть Каза из класса и из своей жизни. В её распоряжении были средства, большинству людей не доступные. Она обязательно придумает что-нибудь.

— Хотя на эскизе этот парень не так ужасен, — Сусанна подошла к зеркалу и откинула со лбы несколько прядей волос. — Надо отдать ему должное.

— Ага, жалко только, что он такой клинический болван.

— И не говори, редкостный тупица, — согласилась Сусанна.

— Просто пустоголовая кукла, которая умеет ходить и разговаривать.

— Точно, резиновая! — Сусанна рассмеялась. — Только мужского пола.

В голову Кару пришла какая-то пакостная мыслишка и она ухмыльнулась.

— Ты чего? — спросила Сусанна, заметив выражение её лица.

— Ничего. Нам лучше вернуться обратно.

— Уверена? Ты же не обязана.

Кару кивнула.

— Я в порядке, не заморачивайся.

Каз извлек максимум удовольствия из своей милой маленькой выходки. А теперь настал её черед. Возвращаясь в студию, Кару дотронулась до ожерелья на её шее — несколько ниток африканского бисера всех цветов. По крайней мере, оно выглядело как обычное африканское украшение. На самом деле это было нечто большее. Не особо выдающееся, но достаточное для того, что задумала Кару.

ГЛАВА 3

КУКЛА

В оставшееся время Profesorka Фиала попросила Каза принять расслабленную позу. Он тут же расположился на кушетке, разлегшись при этом если не похотливо, то довольно откровенно, наклонив колени чуть больше необходимого и томно улыбаясь. На этот раз никто не посмеивался, но Кару ощущала, как накалилась царящая вокруг атмосфера, и, казалось, нескольким девушкам (и, как минимум, одному парню) в классе, нужно было охладиться. Сама же она была спокойна. И на этот раз, когда Каз уставился на нее полуприкрытыми ленивыми глазами, она холодно встретила его взгляд.

Она старательно приступила к работе. Ей подумалось, что в этом есть своего рода закономерность: их отношения начались с рисования, им и закончатся.

Впервые она увидела Каза в баре под названием "Усач". Он сидел в двух столиках от неё. У него были усы, которые он подкручивал вверх, как это делают злодеи. В свете теперешних событий этот факт казался предостережением. Но тогда у всех в баре были усы — не зря ведь он носил такое название. На самой Кару была надета маска Фу Манчу из торгового автомата. В ту ночь она заложила, как закладкой, его и своими усами свой альбом, под номером девяносто, и впоследствии легко могла найти страницу начала их с Казом отношений.

Он пил пиво со своими дружбанами, а Кару как завороженная, не в силах отвести взгляда, сидела и рисовала его. Она всё время рисовала — не только Бримстоуна или других существ из своей тайной жизни, но и обычных людей, с которыми пересекалась в этом мире. Сокольничих и уличных музыкантов, ортодоксальных священников с этими их бородами до самого пуза. А иногда и красивого парня.

Как правило на неё не обращали внимания, ни один из выбранных ею субъектов даже не подозревал что вот-вот окажется на страницах её альбома. Но на этот раз красивый парень перехватил её взгляд, и в следующую секунду он уже стоял около нее, улыбаясь под этими фальшивыми усами. И понеслась! Как ему польстило, что она нарисовала его! Он показал эскиз своим друзьям, взяв её за руку и приглашая присоединиться к ним, и продолжая держать её за руку, когда уже сидели все за одним столиком, переплетя свои пальцы с её. Это было началом её поклонения красоте Каза. А он упивался этим. Вот так, более или менее, можно было описать их отношения: она — боготворила его, а он — благосклонно принимал это.

Да, конечно, он постоянно ей повторял какая она красивая. Если бы она не была такое красоткой, то он бы никогда не подошел и не заговорил бы с ней. Это уж точно! Каз был не из тех, кто ищет внутреннюю красоту. Кару была скромной и красивой девушкой. Кремовая кожа, длинноногая, с длинными лазурными волосами и глазами как у звезд немого кино. Двигалась она изящно и легко; и улыбалась, как некое загадочное существо. Она была не только внешне хороша собой, но её лицо было еще и полно жизни, глаза всегда искрились и сияли. У неё была такая особенность, на манер птички, наклонять голову, поджав губы. Глаза при этом загорались, и весь её облик в этот момент намекал, что в ней скрыто много тайн и загадок.

А Кару и впрямь была загадочной. Ничего не рассказывала о себе, семьи у нее вроде как не было (во всяком случае она никогда не упоминала о родственниках), да и вообще она была экспертом по уклонению от вопросов на подобные темы — так что друзья ровным счетом ничего не знали о ее личной жизни. И что Кару может неустанно удивляет окружающих. Из её карманов постоянно вываливались какие-то необычные предметы: древние бронзовые монеты, зубы, крошечные нефритовые тигры, величиной с её ноготь. Кару могла начать торговаться из-за солнечных очков с каким-нибудь африканским уличным торговцем, и тут обнаруживалось, что она бегло говорит на Йораба. Однажды, раздевая её, Каз обнаружил нож, спрятанный у нее в ботинке. Судя по всему, поэтому её и невозможно чем-нибудь напугать. А еще у нее на животе были шрамы — три четких точки, которые могли оставить только пули.

— Кто ты? — иногда спрашивал заинтригованный ею Каз. На что Кару задумчиво отвечала.

— Я и сама не знаю.

И это было правдой. Сейчас она рисовала быстро и уже не смущалась, встречаясь глазами с Казом, переводя взгляд с него на мольберт. Она хотела видеть его лицо. Ей просто необходимо было увидеть, как его выражение поменяется.

Сосредоточившись, она потянулась левой рукой — продолжая при этом рисовать правой — к ожерелью на шее. Взяв одну из бусин, зажала ее между большим и указательным пальцами. И загадала желание.

Желание было очень маленьким. Эти бусины были лишь скаппами. Как и деньги, желания имели номинал, и, при подобном сравнении, скаппы приравнивались к пенсам. Даже еще меньше, потому что, в отличие от монет, желания не могли суммироваться. Добавив недостающий пенс, вы могли бы получить доллар. Скаппы же оставались такой же мелочью, и даже целая связка их, как, к примеру, это ожерелье, не могла сформировать один сильный посыл и оставалась лишь большим количеством маленьких, практически бесполезных желаний. Таких, как, например, зуд.

Именно это и загадала Кару для Каза. При этом стеклянный шарик, зажатый между ее пальцами, исчез. Так случалось со всеми израсходованными бусинами. Она никогда до этого не желала подобного и, чтобы убедиться, что сработает, для начала она направила зуд на место, которое ничего не подозревающий Каз не постесняется почесать — на локоть. Казимир тут же, не меняя позы, небрежно потер его о кушетку. Улыбаясь про себя, Кару продолжала рисовать.

Спустя несколько мгновений, теперь она заставила чесаться его нос. Не стало еще одной бусины, чуть короче стало ожерелье, а лицо Каза начало перекашиваться. Несколько секунд он сопротивлялся этому, пытаясь не шевелиться, но потом сдался, тыльной стороной ладони быстро потер нос и вернулся в исходное положение. Томное выражение лица как ветром сдуло. Заметив это, Кару закусила губу, чтоб не засмеяться.

"Ну, Казимир," — подумала она, — "не следовало тебе сегодня приходить сюда. Лучше бы ты проспал, как обычно."

В этот раз Кару направила свой коварный замысел в более потаенную часть его тела. Мысленно "прицелившись", она встретилась глазами с Казимиром. Брови на его лице полезли вверх от напряжения. Она слегка склонила голову, словно спрашивая: "Что такое, дорогой?".

Уж теперь-то он не сможет почесаться прилюдно. Каз побледнел и заелозил. Он просто не мог больше терпеть этот непрекращающийся зуд. Кару дала ему короткую передышку, а сама продолжила рисовать. Как только он уже было расслабился и… не был уже так зажат… она нанесла новый удар. Она еле подавила смех, когда увидела, каким напряженным стало его лицо.

Вот еще одна бусинка, зажатая между её пальцами, исчезла.

И еще одна.

"Это тебе не только за сегодняшний день," подумала она, это за всё. За душевные муки и страдания, которые в самые неожиданные моменты всё еще атаковали её, оставляя разбитой и несчастной. За лживые улыбки и воспоминания, от которых она никак не могла избавиться; за стыд, что позволила себе быть такой наивной.

За одиночество, которое становится еще более ощутимым, когда возвращаешься к нему после небольшой передышки. Одиночество, которое начинаешь ощущать физически, — которое липнет к тебе, как мокрая одежда, лишает сил.

"А это", подумала Кару, не улыбаясь больше, "за то, чего уже не вернешь".

За её девственность.

В свой первый раз, одетая лишь в черный шелковый плащ на голое тело, она чувствовала себя такой взрослой — как те девушки, с которыми постоянно зависали Каз и Йозеф — словацкие красотки, с именами вроде Светла или Франтишка, которые выглядели так, словно ничто не способно шокировать их или заставить смеяться. Хотела ли Кару на самом деле быть похожей на них? Во всяком случае, она старательно притворялась, играя роль девушки — женщины — которой было наплевать. Она рассматривала свою девственность как якорь, не дающий ей расстаться с детством — и избавилась от него.

Она не ожидала, что будет сожалеть о случившимся. По началу так и было. Сам секс не был ни разочаровывающим, ни волшебным; было и было — новая близость. Таинство, которое разделили двое.