Любовница не по карману

– Нет, мой отец не такой. Он любит ее, к тому же с какой стати он ее выгонит, она же не изменит ему. Просто он должен приревновать ее, понимаешь? Крепко приревновать! Должен почувствовать, что она нравится еще кому-то, она – не его собственность, как он, может, полагает, и ей тоже может кто-то понравиться. То есть повторяю, что она – живая, настоящая женщина.

– Может, ему просто надо сходить к психологу? Думаю, твой отец может позволить себе консультацию у профессионала. Он же не первый и не последний, у которого что-то там не получается.

– Федор, ты что, боишься? Не уверен в себе?

Я откровенно подстрекал его, провоцировал. Знал, что он поведется и непременно сделает все, о чем я его попрошу. Пусть это будет на уровне спортивного интереса, пусть, думал я, мы же ничем не рискуем… Разве мог я предположить тогда, чем все это закончится? Как поведет себя Зоя да и сам Федор? И как бы я сейчас ни пытался что-то объяснить, оправдать свой поступок, мне уже нет прощения. Все слишком далеко зашло. И пострадали все, так уж получается, кроме меня.

…Мы взяли еще пива, сушеных кальмаров, воблу. Сидели в уютном пивном погребке, наслаждались жизнью, думали о том, что будет, если моя затея удастся, если Зоя пусть даже немного увлечется Федором. Одно дело, когда в машине рядом с ней сидит пасынок, то есть я, и совершенно другое – такой нейтральный и чужой красавец Федор! Может, я тогда слишком много выпил или просто разошелся, расфантазировался, но мне захотелось быть таким добрым и щедрым, что я пообещал Федору даже заплатить за его труды по соблазнению моей прекрасной мачехи. К слову сказать, Федор в то время был на мели. Мало того что он был сиротой, его воспитывала бабка, которую он безумно любил, года три тому назад она умерла… то есть во всем мире не было человека, который ему помог бы, так он еще и потерял работу – фирма, где он подрабатывал, учась в университете, разорилась, и он находился в поисках нового места. Вот и получалось, что только я мог помочь ему продержаться какое-то время, предложив заработать.

– Старик, а тебе не кажется, что это подло? – Федор раскраснелся, губы его жирно блестели, глаза смотрели куда-то мимо меня.

Вокруг было шумно, посетители, сбившись в тесные теплые компании, пили пиво, его разносили одетые в открытые нарядные блузки и красные баварские юбки официантки. Они таскали огромные тяжелые подносы, уставленные высокими, из толстого стекла, прозрачными пивными кружками, и я всякий раз удивлялся, откуда у них, хрупких девчонок, столько сил? Посетителям, заглянувшим в погребок перекусить, подавали полные тарелки тушеной капусты с копчеными колбасками. На улице шел дождь, а в баре было тепло, уютно, и не хотелось отсюда выходить.

– Что именно – подло? – допытывался я.

– Да твое намерение заплатить мне за то, что я разрушу счастье твоего отца. Нет, Алик, я не согласен!

– Ну ты же только что говорил, что сделаешь это для меня! Я же не заставляю тебя уложить ее в койку! Нет, ты с ней просто пофлиртуешь, прогуляешься, а может, как и я, дашь ей несколько уроков вождения…

– И за это ты предлагаешь мне деньги?

– Понимаешь, я все продумал. Она уже не совсем та Зоя, какой была, впервые переступив порог нашего дома. Она уже успела привыкнуть к определенной роскоши, к деньгам. Конечно, чтобы ухаживать за ней, тебе понадобятся деньги. Поведешь ее в кафе или ресторан, в театр, кино… Везде нужны деньги. Даже если вы будете кататься на ее машине, за бензин должен будешь платить ты. Поэтому я дам тебе свою банковскую карточку, и ты поведешь себя так, словно это твои деньги.

– Думаешь, я не понравлюсь ей без денег?

– Федор, ты знаешь, что бабы виснут на тебе, когда у тебя нет даже мелочи на трамвай… Но для нашего плана лучше, если все-таки все будет на более достойном уровне. К тому же не забывай, что конечная наша цель – заставить моего отца приревновать Зою, понимаешь?

– Но ведь он меня знает. Знает, что мы с тобой друзья.

– Вот и хорошо. Со стороны ваше знакомство с Зоей будет выглядеть более естественно. Ну, то есть я хочу сказать, что ты мой друг и вполне естественно, если она тебя увидит. Увидит, и ты покажешься ей интересным. Хотя поначалу мой отец может предположить, что ты первый положил глаз на его жену, ведь она очень красивая. Так что вначале он, возможно, разозлится на тебя, а уже потом – на нее. Но было бы куда хуже, если бы рядом с ней он увидел совсем незнакомого парня. А так – ты свой. То есть я хочу сказать, что он может приревновать ее или – нет… Но в любом случае у него появится возможность увидеть, как вы воркуете. Может, вы будете говорить всего лишь о политике, но он-то об этом не узнает, и воображение подскажет ему совершенно другие темы ваших разговоров.

– Послушай, я ничего не понимаю… Так мне надо соблазнять твою мачеху или нет?

И я отлично помню, что ответил ему тогда:

– По обстоятельствам.

Другими словами, я полностью развязал ему руки. И он, возможно, понял в тот момент, что я не люблю и не уважаю своего отца. Хотя все было совсем наоборот. Просто мне не хотелось, чтобы отец так восхищался женщиной, которая этого недостойна. К тому же мне казалось, что после того, как он пусть даже немного разочаруется в ней, то есть она этим флиртом с Федором сорвет с себя ангельские крылья и предстанет наконец перед моим отцом самой обыкновенной женщиной, он испытает нормальные мужские чувства и желания по отношению к ней… В тот момент мне было так жаль отца, так обидно, что он, живя с ней, страдает от своего бессилия! Я тогда, скорее, даже обрадовался бы, узнав, что он по пятницам поколачивает ее, нежели знал бы то, что с ним творилось на самом деле. И черт меня тогда дернул заглянуть в его записи, в этот проклятый ноутбук!!!

Сейчас, когда все уже случилось, мне кажется, что мною тогда руководил сам дьявол. Ну, почему, почему я решил, что ревность отца поможет ему преодолеть свой страх перед Зоей? Эдакий психологический пасодобль, танец с прыжками через голову, кувырок! Я подумал, что ему нужна психическая встряска! Как электрический разряд для остановившегося сердца! Боже, каким же я был идиотом!

Но я действительно не мог спрогнозировать, просчитать все последствия этого чудовищного, как я теперь понимаю, плана. Хотя если вернуться в то время и попытаться прикинуть, как все сложится, то, в сущности, намечалось несколько вариантов. Во-первых, Зоя могла бы вообще не заметить Федора, то есть я познакомил бы их, а дальше дело не пошло бы. Ну, не понравился бы ей Федор, или же она просто не была бы расположена к тому, чтобы после знакомства вести какие-либо беседы с ним. Пришел ко мне друг, я познакомил их, представил друг другу (хотя они и до этого виделись – мельком) – и все! Она ушла бы в свою комнату и думать забыла о нем. Это один из вариантов. Другой – она поговорила бы с ним, но ни за что не согласилась бы пойти с ним в кино или в театр, как он планировал. Или пошла бы, предварительно посоветовавшись с моим отцом. Удивительное дело, но я до сих пор не знаю, согласился ли бы отец отпустить Зою с Федором в кино или нет? Выходит, я просто не знал своего отца… Да и представить себе, чтобы Зоя отпрашивалась у него, я тоже не мог. Они не дети, и Зоя не такая глупая, чтобы поступать именно таким образом.

Думаю, что ко всем моим ошибкам, связанным с этой авантюрой, можно добавить то, с какой легкостью я тогда дал Федору деньги. Вот, мол, моя банковская карта, действуй… Разве мог я предположить, что он купит на пятьсот долларов огромный роскошный букет и так красиво обставит их первую встречу… Уф!.. Не могу думать, вспоминать об этом без слез! И пусть глаза мои остаются сухими, но я-то знаю, что рыдаю и что мои слезы заливают мое сердце и душу… Я очень, очень любил Федора. Он был мне вместо брата.

11. Зоя

Я и раньше, до того дня, видела Федора – мельком. Он заходил иногда к Алику, и они вместе исчезали в его комнате. Не могла не заметить его прекрасную светлую шевелюру и темные глаза. Еще у него были нежные, с румянцем щеки. Юный, красивый и одновременно какой-то словно бы слишком рано созревший, выросший, как быстро оформившаяся охотничья собака. Не знаю, откуда у меня такие ассоциации. Длинный, мускулистый, с нежной кожей и щенячьей веселостью, с неуверенностью во взгляде. Он появился в моей жизни – однажды: позвонил, я распахнула дверь, увидев его в глазок и собираясь сказать ему, что Алика нет дома (на самом деле никого не было дома, я сидела одна), и тут перед моими глазами вдруг появился огромный розовый куст. На самом деле это был букет. Розы самых разных оттенков: от бархатисто-черных и бордовых до нежнейше-розовых и кремовых…

– Вы такая красивая, Зоя! – сказал он, вручая мне букет. – Понимаю, что подставляю вас, ведь вам придется как-то объяснить появление этого букета. Но я подумал об этом, только когда вошел в подъезд… Придумайте уж что-нибудь… А мне нужно уходить. Меня никто не должен здесь видеть. Знаете, Зоя: я думаю, что люблю вас.

И он как-то неожиданно, неуклюже, рывком приблизился ко мне и поцеловал в щеку. Я зажмурилась. А когда открыла глаза – его уже не было, где-то внизу громыхали лестничные перила, думаю, он спускался вниз, перепрыгивая через ступеньки, забыв о существовании лифта. Милый, восторженный мальчик.

Я не сразу поняла, что, предлагая мне придумать объяснение – каким образом у меня оказался этот букет, – он словно брал меня в свои заложницы, просил стать его сообщницей, соучастницей преступления. То, что он совершил преступление, то есть переступил определенную грань, было ясно нам обоим. Но и я тоже переступила грань, когда вечером, отвечая на вопрос Гриши, откуда у меня взялся такой дорогой букет, рассказала ему всплывшую в памяти историю чужой женщины с чужим букетом.

– Представляешь, Гриша, я возвращалась из магазина, и меня догнала какая-то женщина с букетом. Она была, я думаю, немного пьяна… Знаешь, такая красивая, хорошо одетая, но с блуждающим взглядом… Попросила меня взять у нее этот букет, потому что не знала, как она объяснит мужу, откуда он у нее…

– Любовник подарил? – не поворачивая головы и продолжая есть суп, спросил Григорий.

– Наверное… – Я почувствовала, что краснею.

– И что, ты взяла?

– Представляешь, взяла! И только уже потеряв ее из виду, осознала, что теперь и мне придется объяснить появление букета тебе… И решила рассказать все как есть. Ну не выбрасывать же его! Ты только посмотри, какая красота!

– Да, действительно, букет дорогой, роскошный, – вздохнул, думая о чем-то своем, Григорий (возможно, в эту минуту он представлял меня в объятиях любовника).

Ложка застыла в его руке, лицо погрустнело. Мне стало его жаль, и я на какой-то миг представила себе, что у меня действительно есть любовник, а эту историю с женщиной я выдумала именно для того, чтобы скрыть этот легкомысленный поступок своего любимого.

Я подошла к вазе и обняла букет, вдыхая аромат роскошных роз. Магазинные розы обычно редко пахнут, но этот букет благоухал, и я от удовольствия закрыла глаза. И во время этой темной невидимой паузы я увидела внутренним взором лицо моего неожиданного воздыхателя – мальчика, влюбившегося в меня, в мачеху своего лучшего друга. Сердце мое забилось…

Мне захотелось узнать о нем побольше, и я стала потихоньку выспрашивать о нем Алика. Как бы ненароком задавала ему вопросы о том, из какой семьи Федор, где он учится, работает, есть ли у него девушка. Все эти вопросы я разбросала по разным дням недели и к каждому из них готовилась очень тщательно, подбирая удобный момент, чтобы мой вопрос прозвучал в контексте обычных бытовых событий и наших с Аликом разговоров обо всем на свете. В сущности, если постараться, можно найти довольно много тем, куда втискивался очередной острый и важный – для меня – вопрос о моем юном воздыхателе. И через несколько дней я уже знала: Федор рано остался сиротой, его воспитывала бабушка Маргарита Аркадьевна, недавно она умерла. У него мягкий характер, он замечательный друг. Учится в университете на историческом факультете и одновременно подрабатывает менеджером в какой-то фирме, торгующей компьютерами. Живет один в собственной трехкомнатной квартире, оставшейся ему в наследство, и мечтает ее отремонтировать. С завидным упорством покупает строительные материалы и копит деньги. Еще жестокий Алик поведал мне, что девушки просто сходят по Федору с ума, постоянно пишут ему письма, поджидают его возле дома, звонят и все в таком роде. Я попыталась было выяснить, как он ухаживает за этими девушками (мне хотелось услышать, что он не ухаживает за ними – никак и уж точно не дарит им цветы), но ответа на этот вопрос я так и не получила. Мне даже показалось в ту минуту, когда я об этом спросила, что Алик взглянул на меня с некоторым удивлением или даже с недоумением, а потом отвлекся на что-то, и вопрос повис в воздухе. Думаю, я уже в тот момент начала понимать, что потихоньку теряю голову и так нельзя: Федор – это какая-то нелепость, случайность, наваждение! Или что он вообще мне приснился. Ну не мог этот мальчик потратить все свои сбережения на огромный букет! Разве что он украл его – вошел в цветочный магазин с пистолетом в руке и выбежал с букетом… Все это было смешно, но и такая сцена казалась мне вполне реальной. Откуда-то я знала, что молодые влюбленные люди способны еще и не на такие безумства.

Однако признание Федора было не сном – реальный большущий букет довольно-таки долго простоял в гостиной, и всякий раз, когда Григорий смотрел на него, мне становилось не по себе. Возможно, он читал в моем взгляде оттенки некой неясной – будущей? – пока что вины. Вероятно, поэтому, когда некоторые розы начали вянуть, я не стала их реанимировать и обрезать, укорачивая стебли, не тронула и другие хорошо сохранившиеся цветы, а вынесла букет на улицу и аккуратно, словно боясь помять еще живые нежные лепестки, уложила в мусорный контейнер. Для меня это было своеобразной психологической точкой. После этого мне было уже неудобно думать о Федоре. Конечно, меня грела мысль о том, что я вызываю в молодых людях такие чувства. Не скрою, я нередко замечала и восхищенные взгляды Алика, которые он бросал на меня, когда я выглядела особенно хорошо. Подумалось однажды: неплохо, что не Алик, а его друг воспылал ко мне такими чувствами. Иначе что было бы со мной, окажись на месте Федора мой пасынок?

…Однажды, примерно через неделю после истории с букетом, я покупала продукты в супермаркете рядом с нашим домом. Держа в руке список, я толкала тележку и укладывала в нее капусту, морковь, масло… Собиралась приготовить борщ. И была потрясена, когда передо мной вдруг возник этот мальчик. Легкий золотой пух покрывал его бархатистые розовые щеки. Огромные темные глаза разглядывали меня с редким бесстыдством. Улыбаясь, показывая прекрасные крепкие зубы, он, ни слова не сказав, взял мою тележку и повез ее к кассе. Я и пикнуть не успела, как он оплатил все мои покупки, разложил продукты по пакетам и, навьюченный, с хозяйским видом, понес их к нашему дому. Я едва поспевала за ним.

– Федор, так нельзя… Это нехорошо! Вы же не знаете, все ли я купила или нет… Я собираюсь варить борщ, но не успела положить в корзину свеклу, петрушку… Да я еще и мяса хотела купить… Федор, вы слышите меня?!

Тогда еще я обращалась к нему на «вы». Странное дело, но я никак не могу вспомнить, когда я переступила и эту грань и впервые обратилась к нему как к близкому, как к своему человеку. Может, все случилось в тот же день, когда он поцеловал меня в лифте? Или на другой день, когда он позвонил мне на мобильный (один Бог знает, где он раздобыл мой номер) и сказал, что будет ждать меня вечером внизу, возле подъезда. Сказал – и отключил телефон. Понятное дело, перезвонить ему я не могла. Зачем он хочет со мной встретиться – я не знала. Вряд ли это было похоже на свидание. Зато, подумала я в тот момент, мне представляется редкий случай поговорить с ним откровенно, объяснить на пальцах, что он ведет себя просто недопустимым образом: ведь я замужняя женщина, а кроме того, еще и мачеха Алика; и если он меня хоть чуточку уважает – не станет больше преследовать меня, дарить огромные букеты, появляться в супермаркете, где меня могут увидеть какие-нибудь знакомые, соседи или, того хуже, Григорий. Спрошу – что ему от меня нужно? Промелькнула даже мысль рассказать обо всем Алику, попросить его поговорить с другом, пусть он по-своему объяснит парню всю нелепость подобных поступков.

На следующий день в условленный час, когда Григорий после ужина отдыхал, сидя на диване перед телевизором, я сказала, что мне нужно в аптеку, спустилась вниз и возле соседнего подъезда, за густыми зарослями сирени, увидела Федора. На нем был новый черный плащ до пят, на шее пестрый шейный платок, половину лица закрывали стильные темные очки. Я, конечно, узнала его, но вообще-то он мало походил на того парня, который вчера оплатил мои покупки в супермаркете. Теперь это был молодой человек из модного журнала, девушки считают таких недоступными небожителями. Он действительно был красив необычайно, и одежда сидела на нем как вторая кожа. Увидев меня, он, нисколько не смущаясь, двинулся мне навстречу, улыбаясь во весь свой красивый рот. Чувствовалось, он ужасно рад тому, что я вообще вышла из дома. Ни слова не говоря, он схватил меня за руку и куда-то потащил. Понимая, что мы находимся рядом с домом и из окон нас могут увидеть, я, чтобы не привлекать внимания соседей громкими протестами и криками, послушно последовала за ним. Мы завернули за угол дома, и я увидела машину, почти такую же, как у Алика, только посветлее. Я даже бросила взгляд на номер, подумала: может, это Алик развлекается таким образом – дал другу напрокат машину, подкинул денег, чтобы тот попытался соблазнить меня… Но мысль эта как пришла, так сразу же и ушла, исчезла, растворилась в приливе восторга по поводу очередного проявления сумасшествия этого молодого человека. Он точно был влюблен, раз уж так ярко, нахально и решительно ухаживал за мной.

– Быстро садись в машину, – заговорщически шепнул он, увлекая меня за собой и усаживая в салон.

Меня всю трясло – от страха и удовольствия одновременно. Такое со мной бывало в детстве, когда мой двоюродный брат, с которым мы гостили у бабушки, брал меня с собой в сомнительные велосипедные путешествия по городу. Сидя на багажнике его велосипеда и чувствуя, какой Андрей сильный и выносливый, а еще отчаянно смелый и дерзкий, я доверялась ему полностью, и он увозил меня подальше от нашего дома, в глубь территории старого провинциального города С., ближе к судостроительному заводу, к баракам, к старой больнице… Прижимаясь к спине Андрея, я замирала всякий раз, когда велосипед лихо взлетал на какой-нибудь кочке, приподнималась на багажнике, когда он должен был бухнуться вниз, и ногти мои впивались в курточку брата… Мы, бросив велосипед в кустах бузины, бродили по каким-то заброшенным старым цехам завода, прогуливались по рельсам и промасленным шпалам, собирали дикие груши на берегу Волги, забирались в оставленный контролером без присмотра летний кинотеатр в городском парке, пытались заглянуть в закрашенные краской огромные окна родильного дома… Примерно такое же чувство – легкой паники и предчувствия чего-то интересного, похожего на счастье, – охватило меня, когда Федор буквально украл меня из нашего двора и повез куда-то очень далеко, за город… Я сидела рядом с ним как каменная, и мне хотелось смеяться, хохотать над очевидной абсурдностью наших поступков.

– Ты похож на иностранного шпиона, – сказала я наконец и повернулась к нему, чувствуя, что не могу не улыбаться. – Ты похитил меня?

Он тоже в ответ весело мне улыбнулся и подмигнул:

– А то!

– Куда же ты меня везешь?

– В лес, куда же еще!

– В лес? Но почему в лес? Что мы там будем делать?

– Есть шашлыки!

И вот тут я испугалась. Если бы он начал признаваться мне в любви, говорить о том, что он не может без меня жить и все в таком духе, я бы и дальше воспринимала нашу поездку просто как романтическую выходку влюбленного по уши мальчика. Но шашлыки… Я мгновенно представила себе загородный дом одного из его друзей, компанию таких же отчаянных, очень молодых парней, костер, ведро с маринованным мясом… Куда он меня везет?! Хочет посмеяться надо мной? Выставить на посмешище! Разыграть меня, опозорить! А если они все это придумали вместе с Аликом? Что, если Алик дожидается нашего приезда, чтобы сфотографировать нас и потом показать снимки отцу? Что, если это его грандиозный план, цель которого – избавиться от меня?

От увиденных в воображении картин такого рода я похолодела. Мне стало плохо. Даже затошнило.

– Что случилось?

Он словно почувствовал, что мне не по себе, повернулся ко мне и, увидев, как сильно я побледнела, даже остановил машину. Мы были уже за городом. Солнце лохматым малиновым шаром коснулось горизонта и теперь медленно погружалось в сиреневую мглу…

– Ты куда меня везешь? – спросила я убитым голосом, понимая, что совершила ошибку, поддавшись секундному настроению. Я не должна была садиться в машину, я – законченная идиотка! – Вы с Аликом договорились?

Тут он покраснел, и я еще больше испугалась.

– Почему ты молчишь? Там, куда ты собираешься меня привезти, нас поджидает Алик? Что вы задумали?

– Почему вдруг Алик? Он-то здесь при чем?

– Ты сказал про шашлыки… Там что, будет твоя компания? Такие же, как и ты, молодые горячие парни? Что вы задумали?!

– Да успокойся, расслабься… никакой компании нет. И Алика никакого нет. Есть только ты и я. И шашлык я сам приготовил, мясо в банке, в багажнике… И пакет с углями там лежит. Я знаю одно место, мы будем там только вдвоем. Это дача одного моего друга, только его сейчас в Москве нет, он уехал на свадьбу брата в Екатеринбург.

– А если ты обманываешь меня?

– Мы можем повернуть обратно, я отвезу тебя домой. Ты думаешь, я не понимаю, как ты нервничаешь? Но ты же поехала, сама села в машину, и я подумал, что ты не против…

– Думаешь, что я такая, да?

– Нет. Я так не думаю. У меня сейчас вообще мозгов нет! И я действую как настоящий эгоист. Просто хочу, чтобы мы были вместе.

– Откуда у тебя деньги? Алик сказал, что ты студент, подрабатываешь… А этот букет… Это астрономическая сумма! Зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, что у меня есть муж, Григорий!..

– Но ты мне нравишься. Мне кажется, я готов на что угодно, даже могу ограбить банк, только чтобы раздобыть денег для тебя, для нас. Я же вижу, ты привыкла к красивой жизни, ты никогда не обратила бы внимание на меня, простого парня…

– И поэтому ты решил ограбить банк? И ограбил-таки?

– Нет. У меня было кое-что припасено…

– Федор, пожалуйста, поедем домой. Мы не должны быть вместе. Это невозможно! И я не должна была садиться в машину…

– Я поцелую тебя только один раз, обещаю, и оставлю в покое… Только один раз.

Я захотела это испытать. Сравнить этот поцелуй с другими. Подумала: никто никогда ничего не узнает. А еще я успокоилась, поняв, что никакого пикника с моим разоблачением и унижением не будет. Я закрыла глаза и, почувствовав на своих губах его поцелуй, испытала такое же ощущение, которое двигало Федором, пока он совершал свои безумные поступки. Это был затяжной, без воздуха, поцелуй, и когда мы, размякшие, с сияющими глазами, оторвались наконец друг от друга, я поняла, что домой он отвезет меня еще не скоро…

12. Григорий

Однажды я, вернувшись с работы, обнаружил в гостиной в огромной напольной вазе, подаренной мне сослуживцами на сорокалетний юбилей, невероятных размеров букет роз. Я сразу же спросил себя: способен ли я подарить кому бы то ни было такой букетище, и ответил – нет, не способен. Я мог подарить своей любимой женщине еще одну машину или несколько шуб из драгоценного меха, бриллианты, наконец (перечень этого джентльменского набора подарков мне внушил в свое время более опытный Алик), но потратить деньги на цветы, которые через несколько дней придется выбросить на помойку, – нет, на такую жертву я уж точно не способен.

Однако какой-то другой менее практичный мужчина все-таки существовал на белом свете, и доказательством служили эти цветы, эта чудесная охапка роз. Зоя довольно просто объяснила мне появление букета в доме, и я сразу поверил ей. Она так легко и естественно мне все это преподнесла, что я даже успел посочувствовать мужу той женщины, сплавившей этот легкомысленный дорогой подарок своего любовника моей жене. Конечно, человек, подаривший этот букет, наверняка делал своей любовнице и менее провокационные подарки. Они занимали гораздо меньше места, и женщина могла спрятать их в своей сумочке или в платяном шкафу среди белья: те же драгоценности, деньги… Духи она могла поставить на свой туалетный столик, подаренную кофточку или туфли замаскировать среди своих повседневных вещей. Словом, несколько минут своей жизни я сопереживал этому незнакомому рогоносцу, сочувствовал ему, пока вдруг не затеял – словно бы помимо своей воли – идиотскую игру в вероятность того, что этим рогоносцем являюсь как раз я сам!

Я и не предполагал, что моя фантазия способна настолько разыграться и представлю мою Зою в объятиях другого мужчины (любовником Зои я в своем воображении выбрал того памятного мне господина в меховом пальто и шляпе, собственника красивой «женщины из сугроба»). Мне становилось совсем плохо от этих сцен, меня реально тошнило, когда я «видел» их вместе. Я даже слышал – внутренним слухом – счастливый смех Зои, видел ее повлажневшие глаза. Мне показалось в какой-то момент, что от нее пахнет алкоголем, – вот до какой степени я, оказывается, был эмоциональным, впечатлительным человеком! В сущности, я тогда был просто дураком! И думать мне следовало совершенно о других вещах.

Деньги, поступавшие на мой счет от людей, которым я продавал свои изобретения, были преступными, от них пахло прокуратурой и тюрьмой. Алик обо всем прекрасно знал. Я давно рассказал ему о том, чем я занимаюсь и откуда у меня столько денег. Знаю, что в первое время после того, как он об этом узнал, у него пропал сон. Он ложился, пытался уснуть, но потом вставал, шел на кухню, включал маленький телевизор и смотрел все подряд, запивая свои страхи и сомнения чаем. Иногда к нему присоединялся и я, и мы вели долгие, оправдывающие меня разговоры о том, что никакое это не преступление, что, будь в нашей стране все устроено иначе, эти же деньги я мог бы получать и здесь вполне законно.

Я бы мог, конечно, запатентовать свои последние серьезные изобретения, да только что проку? Это только в незапатентованном виде, когда о них никто не знает, они стоят дорого. Однако самой моей большой болью было, когда свои ранее запатентованные изобретения, связанные с тем же биотопливом, только другого вида, каким-то немыслимым образом утекали за границу! И суды наши смотрели на эти преступления сквозь пальцы… Мерзавец из руководства нашего института, провернувший несколько таких продаж, вскоре смылся в Японию. Так что бить в колокола и кричать на всех перекрестках, что в нашей стране не существует достойной защиты патентованных объектов, смысла нет, гораздо проще лично продавать свои изобретения – втихую, причем тем, кто в них по-настоящему заинтересован и кто хорошо – как сказал бы Алик, достойно – платит.

Безусловно, я подстраховался и параллельно с моей основной деятельностью, как мог, прикрывался другими менее значительными проектами и изобретал все новые и новые виды топлива. И на мои счета время от времени поступали незначительные средства, как плата от небольших организаций за купленные у меня мелкие разработки. Все это я делал исключительно для того, чтобы в случае, если кто-нибудь заинтересовался моими финансами, я предоставил бы проверяющим свои счета для проверки именно этих выплат.

И все равно время от времени меня, как и моего сына, охватывала паника, я боялся, что сейчас в дверь позвонят и люди с каменными лицами сухо прикажут мне собирать вещи…

Но время шло, страхи утихали, я постепенно расслабился, и в один прекрасный день Алик пришел домой и с порога радостно заявил, что нам теперь нечего бояться и что мне теперь вовсе не обязательно продавать свои формулы японскому коллеге. Что я могу спокойно запатентовать свои изобретения в той же Японии, предварительно подав заявку в местный орган власти, отвечающий за интеллектуальную собственность, и получив, грубо говоря, справку о том, что в моих изобретениях не содержатся сведения, являющиеся государственной тайной…

– Знаешь, почему ты все это время жил в страхе? – спросил меня Алик в тот же вечер за ужином. – Потому, что ты – совок, понимаешь? Обыкновенный совок, и мозги у тебя советские. И ты, получая деньги от иностранца, испытываешь страх разоблачения, как если бы ты на самом деле совершил преступление. Ты воспитан совершенно определенным образом. Ты вообще всего на свете боишься. И мама у нас была такая же. А я, твой сын, попал под твое влияние, вот и все объяснение!

– Но ведь никто в институте не знает, чем я занимаюсь в своей лаборатории на самом деле.

– А кому это нужно, если ваш институт практически разорен и все его помещения отданы в аренду под офисы? Да под него еще долгое время никто не будет копать, потому что у директора вашего рыльце в пуху, но и он еще долго продержится на своем месте, так как знает, кому и сколько положено отстегивать от этой аренды. Так что, папуля, чувствуй себе спокойно, работай и живи в свое удовольствие!

К счастью, Зоя и не подозревала о том, чем я жил и чего боялся. Я для нее был ученым, умным, одержимым идеями человеком, надежным, достойным и очень положительным. Если бы ей кто-нибудь сказал, что я, в сущности, мошенник и у меня есть молоденькая любовница, она бы никогда в жизни не поверила. Но верно говорят, что любой человек неосознанно всех судит по себе. Вот и я, обманщик и развратник, увидев этот чертов букет, принесенный в дом моей Зоей, вдруг – неожиданно для себя – приревновал ее к несуществующему любовнику! И постепенно так вошел в роль, что готов был нанять частного детектива, чтобы тот следил за ней. Да что там: я, признаюсь, сделал это, и в течение целой недели за моей женой следил толстенький, с умными холодными глазами сыщик из бывших полицейских. К счастью, результаты слежки лишь доказали исключительную верность моей домашней, чистой женушки. Все ее автомобильные поездки были связаны с магазинами и рынками, в остальное время она, прилежная супруга, сидела дома. Я готов был расцеловать этого толстяка с папкой под мышкой и фотоаппаратом на шее за то, что он погасил начавшуюся разгораться в моей душе ревность. Значит, букет действительно был некогда частью романа неизвестных мне любовников и совершенно случайно оказался в руках моей доверчивой жены.

После эпизода с детективом я, продолжая судить обо всех людях по себе, стал переживать по поводу того, что Зоя, заподозрив что-то, может нанять такого же профессионала – и уж тогда-то мне не отвертеться… Моей жене в руки попадут доказательства моей измены – фотографии, доказывающие мою связь с Катей… Я словно воочию видел эти фотографии. Не всегда отчетливые, местами смазанные, как бывает, когда объекты камер находятся в движении. Вот я выхожу из института, сажусь в машину, через минуту на соседней улице подбираю Катю, везу ее на нашу конспиративную квартиру. Кадры схватывают те редкие моменты, когда я, поддерживая под руку, пропускаю ее в подъезд. Моя рука обнимает ее за талию. Возможно, сыщику удастся поймать нас, любовников, в окне – такие сцены можно довольно часто увидеть в кино. Мы же не всегда плотно зашториваем окна! Нам, когда мы сидим в квартире, редко приходит в голову, что за нами кто-то наблюдает.

У Кати резкие духи с цветочным ароматом. Они узнаваемы, и, будь Зоя более искушена в ароматах, возможно, она заметила бы их аромат, забеспокоилась. Но, к счастью, ничего такого она долгое время не замечала, мы жили спокойно, и единственное, что омрачало наш брак, – исключительно моя мужская проблема. Зоя была чрезмерно добра ко мне, терпелива и делала все возможное и невозможное, чтобы я не понял, как она страдает. Хотя, возможно, она и не страдала. Или мне так хотелось думать. Скажу лишь, что внешне она, быстрая, энергичная и темпераментная женщина, выглядела абсолютно счастливой, удовлетворенной, сытой, и глаза ее горели так, как если бы ее любили несколько мужчин.

После этой истории со слежкой я окончательно успокоился. Но моя буйная фантазия и неугомонность теперь были направлены на то, чтобы беречь Зою. Я начал переживать за нее. Меня все чаще и чаще посещали мысли и страхи, связанные с тем, что она, едва научившись водить, проводит много времени на опасных дорогах, где полно лихачей, пьяных водителей и невнимательных пешеходов. Картины, рисующие последствия страшных катастроф, изводили меня своими подробностями и жестокостью. Зоя с разбитой головой в машине, врезавшейся в дерево. Взорванная машина, катящаяся в обрыв (профессионально снятые кадры из боевиков или слезливых мелодрам)… Пропитанная кровью простыня – ею укрыто тело моей погибшей жены…

Думаю, что если сначала я боялся потерять Зою из-за ее измены, появления в ее жизни другого мужчины, который похитил бы ее у меня, то позже, удостоверившись в том, что она любит только меня и у нее и в мыслях нет такого – завести любовника, – я испугался возможности потерять ее в результате несчастного случая или болезни. Мне пришлось даже настоять, чтобы она прошла обследование в одной частной клинике, и убедиться, что она здорова.

Страх потерять Зою постепенно начал приобретать какой-то навязчивый, болезненный характер. Надо было что-то решать с Катей. Порвать с ней так, чтобы не унизить ее, причинить ей минимум боли. Любой женщине важно, чтобы ее любили, восхищались ею. Поэтому надо было придумать нечто такое, чтобы она первой бросила меня. Но как это сделать, я не знал. Долго размышлял, пока не придумал – надо познакомить ее с более молодым, интересным мужчиной. Но с кем? Мой выбор пал на Дениса, моего хорошего знакомого, коллекционера женских сердец, с которым я познакомился на отдыхе в Турции. Бизнесмен, владелец небольшого завода плавленых сыров. Несмотря на то что виделись мы с ним очень редко, да и вообще нас мало что связывало, кроме жаркой прекрасной Антальи, фешенебельного отеля Down– town Rixos и пляжа Коньялты, – он полюбил меня всем сердцем и считал чуть ли не своим единственным другом. Думаю, я для него был скорее даже не столько другом, сколько терпеливым слушателем, способным в течение часа-полутора выдерживать его красивые романтические истории. Он любил жизнь, любил женщин и, хотя ему уже было за сорок, жену так и не выбрал. Находился в вечном, как он сам говорил, поиске. Конечно, живя в соседнем номере отеля, я не мог не видеть тех женщин, которым он отдавал предпочтение. Это были молоденькие яркие девушки или женщины, не обремененные семьями и детьми, то есть особы без видимых проблем. Катя тоже была свободна (не считая нашей связи), разве что несколько простовата для Дениса. Однако я не собирался обманывать своего друга, поэтому, встретившись с ним, объяснил ситуацию с Катей и попросил его помочь мне и как бы отбить у меня Катю. Денис обрадовался возможности лишний раз пообщаться со мной, к тому же ему польстило, что я, человек, в его понимании, очень скрытный и замкнутый, вдруг открыл ему душу, поделился чем-то сокровенным. И он с радостью согласился помочь мне. Буквально через пару дней Катя, которую я пригласил пообедать со мной (жареная курица и клубника) в нашей квартирке, тихим и каким-то пришибленным голосом сказала, что у нее есть дела, она не может прийти и просит ее извинить. Признаться, я даже опешил немного, поскольку не ожидал такой прыти от Дениса. План планом, но, понятное дело, мне было не очень-то приятно осознавать, что мне предпочли другого мужчину. Я в тот же день позвонил Денису расспросить, как произошло знакомство, на самом ли деле оно выглядело случайным, не догадалась ли о чем-то Катя? Хотя и так понимал, что она никак не могла ни о чем догадаться, поскольку это полный бред, основанный исключительно на моей мнительности. Но Денис трубку не брал. Я даже успел разозлиться на него, подумал, что он слишком уж вошел в роль любовника моей – теперь уже, я надеялся, бывшей – любовницы, поэтому на следующий день я снова пригласил Катю на обед, только теперь уже в дорогой ресторан. И вновь она отказалась, сказала, что не может и вообще им нужно поговорить, но не сейчас, не сегодня, может быть, завтра… И ее голос был не таким уж неуверенным. Напротив, в нем появились немного капризные и вместе с тем истеричные нотки, словно сам факт моего существования в ее жизни напрягал, раздражал ее. Я спросил, что случилось, уж не заболела ли она, не беременна ли? И тут она выплюнула в трубку: «Я выхожу замуж, извини, Гриша. И не звони мне больше». И отключила телефон!