Поступь хаоса

— Мы защищаем тебя, Тодд. Ты должен бежать. Вот для чего мы учили тебя выживанию — охоте и всему прочему. Тодд, тебе пора…

— Почему вы ждали так долго? Все должно случиться и уже через месяц! Зачем тянули?

— Беда в том, что мы не можем пойти с тобой, Тодд. А бросить тебя на произвол судьбы… Это невыносимо! Ты еще так мал… — Он опять гладит обложку дневника, — Мы надеялись на какоенибудь чудо, что нам не придется…

…тебя терять, продолжает за него Шум.

— Но чуда не произошло, — говорю я.

Бен качает головой и протягивает мне дневник.

— Прости нас. Прости, что все вышло именно так.

И в его Шуме столько искренней скорби, столько тревоги и невыносимой грусти, что я понимаю: он говорит правду и поделать ничего нельзя. Я неохотно беру книжку, кладу ее обратно в пакет и прячу в рюкзак. Больше мы ничего не говорим. Да и что говорить? Все или ничего. Всего не скажешь, остается ничего.

Бен вновь притягивает меня к себе, задевая воротником разбитую губу, как Киллиан, но на сей раз я не отшатываюсь.

— Всегда помни, — говорит он, — когда твоя ма умерла, ты стал нам сыном. Мы с Киллианом очень тебя любим. Всегда любили и будем любить.

Мне хочется промямлить что-то вроде «Никуда я не пойду…», но я не успеваю.

Раздается БАХ!!! — такого грохота я еще никогда не слышал в Прентисстауне, как бутто что-то взорвалось, взорвалось прямо в небе.

И звук мог раздаться только на нашей ферме.

Бен сразу меня отталкивает. Хотя он ничего не говорит, в его Шуме бьется одно слово Киллиан!

— Я пойду с тобой! — выпаливаю я. — Помогу вам драться.

— Нет! — кричит в ответ Бен. — Ты должен бежать. Пообещай мне, что убежишь. Пройдешь через болото и убежишь.

Секунду или две я молчу.

— Обещай, — повторяет Бен, теперь уже повелительно.

— Обещай! — лает Манчи, и даже в его голосе слышится страх.

— Обещаю, — наконец выдавливаю я.

Бен убирает руку за спину и что-то достает: дергает из стороны в сторону, пока оно не отстегивается совсем, и передает мне. Это его охотничий нож, большой, складной, с костяной рукоятью и зазубренным клинком — такой что угодно прорежет. Именно такой я мечтал получить на свой главный день рождения. Бен дает мне его прямо с ремнем, такшто теперь я могу носить его сам.

— Возьми. На болоте пригодится.

— Я еще никогда не дрался со спэком, Бен.

Но он не убирает нож — приходится взять.

С фермы опять долетает БАХ! Бен оборачивается на звук, потом снова смотрит на меня.

— Живо. Спустись вдоль реки к болоту и пройди его насквозь. Беги как можно быстрее и лучше не оглядывайся, Тодд Хьюитт. — Бен берет меня за руку и крепко сжимает. — Я найду тебя, если смогу. Клянусь, — говорит он. — Но ты не останавливайся, Тодд. Помни, что обещал.

Вот и все. Это наше прощание. Прощание, о котором севодня утром я даже не догадывался.

— Бен…

— Вперед! — кричит он и убегает прочь, оглянувшись всего один раз, — назад к тому, что творится сейчас на краю нашего света.

6

Нож в моей руке

— Вперед, Манчи, — говорю я и разворачиваюсь в сторону болота, хотя мне всей душой хочется броситься следом за Беном. Он побежал в другую сторону, чтобы сбить с толку преследователей.

На миг я останавливаюсь: из дома доносится несколько взрывов потише. Я вспоминаю про винтовку, которую Киллиан отобрал у Прентисса-младшего, и про винтовки мэра Прентисса и его людей, спрятанные в городе. Десятки ружей против одного украденного и нескольких наших… долго Киллиан не продержится. Но что это были за взрывы? Тут меня осеняет: Киллиан и взорвал генераторы, чтобы сбить с толку врагов, растревожить Шум города и спрятать мой шепоток во всеобщем гвалте.

Все ради меня.

— Вперед, Манчи, — повторяю я, и мы бежим к реке, а потом сворачиваем направо и спускаемся по берегу с холма, держась подальше от зарослей у самой кромки воды.

Зарослей, в которых живут кроки.

Я вынимаю нож и крепко стискиваю рукоять.

— Что так, Тодд? — без конца лает Манчи (это у него заместо «Что происходит?»).

— Не знаю, Манчи. Заткнись и не мешай мне думать.

Рюкзак на бегу бьет меня по спине, но мы не сбавляем шага: продираемся через высокую траву и перепрыгиваем через упавшие деревья.

Я вернусь. Да, я непременно вернусь. Мне сказали, на болоте я сам пойму, что делать: вот я и разобрался. Сперва убью спэка, если смогу, а потом вернусь на ферму и помогу Бену с Киллианом, и мы вместе сбежим в то место, о котором говорил Бен.

Да, так и поступлю.

— Обещал, Тодд, — говорит Манчи. У него испуганный голос: заросли все ближе и ближе.

— Заткнись. Я пообещал, что не буду останавливаться, но для этого мне сперва надо вернуться.

— Тодд? Тодд? — повторяет Манчи. А мне все равно.

На ферме нас теперь не слышно. Прежде чем превратиться в болото, река немного изгибается на восток, уводя нас еще дальше от города, и уже через минуту мы не слышим ничего, кроме собственного Шума и рева реки, который скрывает Шум охотящихся кроков. Бен называет это «эвалюцыей», но почему-то не велит думать о ней рядом с Аароном.

Я тяжело дышу и Манчи тоже задыхается, как бутто вот-вот отдаст концы. Сонце потихоньку начинает садиться, но вокруг все еще светло, как днем: на таком свету не спрячешься. Местность вокруг становится ровнее, и мы подходим ближе к реке, которая уже начала превращаться в болото. Ноги вязнут, идти очень тяжело. Да и зарослей вокруг намного больше. Ничего не поделаешь.

— Слушай кроков, — говорю я Манчи. — Слушай внимательно.

Вода здесь не так грохочет, и если немного сбавить свой Шум и хорошенько прислушаться, можно услышать этих тварей. Земля становится еще мокрей. Мы месим грязь и едва тащимся. Я сжимаю нож крепче и держу его перед собой.

— Тодд? — говорит Манчи.

— Ты их слышишь? — шепотом спрашиваю я, стараясь, смотреть под ноги, приглядывать за зарослями у воды и за Манчи одновременно.

— Кроки, Тодд, — говорит он как можно тише.

Я останавливаюсь и прислушиваюсь.

Да, они там, их много, я слышу их мысли. Мясо, думают они.

Мясо, и пир, и зубы.

— Вот черт! — говорю я.

— Кроки! — повторяет Манчи.

— Идем.

Мы продолжаем путь, хотя земля вовсю хлюпает, и ноги теперь проваливаются в грязь при каждом шаге, а из ямок выступает вода, и пройти дальше можно только через заросли. Я начинаю размахивать ножом из стороны в сторону, пытаясь резануть по каждому кусту на пути.

Я смотрю вперед и вижу, куда надо идти: вперед и направо. Мы прошли мимо города, здесь от школы начинаются дикие поля, переходящие в болото. Если перебраться через эту топь, мы будем в безопасности: на одной из тропинок, что ведут в глубь болота.

Неужели я был там только севодня утром?

— Поторопись, Манчи, — говорю я. — Мы почти дошли.

Мясо, и пир, и зубы… И клянусь, Шум приближается.

— Живо!

Мясо.

— Тодд?

Я прорезаю кусты, вытаскиваю ногу из грязи и… Мясо, и пир, и зубы.

А потом: Ну-ка, песик…

Все, нам конец.

— Беги! — ору я.

И мы бежим, Манчи испуганно скулит и припускает вперед меня. Я вижу как прямо под его ногами из кустов вырастает крок. Он прыгает на Манчи, а тот со страху прыгает еще выше, выше, чем может, и зубы крока щелкают в пустом воздухе, а сам он с плеском падает в грязь рядом со мной, взбешенный и растерянный. В его Шуме раздается Ну-ка, мальчик и он прыгает на меня и я даже не думаю, а просто поворачиваюсь и тычу рукой в воздух и крок падает на меня, пасть у него открыта когти выпущены и я сейчас умру, но я выбираюсь из грязи на сухой клочок земли, а он на задних лапах бросается за мной и только через минуту я понимаю что никуда он не бросается, что крок умер, что мой новый нож торчит у него из головы и тварь дергается лишь потомушто я трясу ножом. Я вытаскиваю нож, и крок падает на землю, и я тоже падаю — от радости, что не умер.

И только когда я начинаю хватать ртом воздух, чувствуя стук крови в голове, а Манчи лает, лает и лает, и мы оба смеемся от облегчения, только тогда я понимаю, что мы слишком шумели и коечего не услышали.

— Куда это собрался, малыш Тодд?

Аарон. Стоит прямо надо мной.

Не успеваю я и рта раскрыть, как он бьет меня кулаком в лицо.

Я падаю обратно на землю, рюкзак впивается в спину, и я становлюсь похож на перевернутую черепаху. Я не успеваю даже шевельнуться: Аарон уже хватает меня за воротник и кожу под ним и рывком ставит на ноги. Я ору от боли.

Манчи злобно тявкает: «Аарон!» и кидается ему на ноги, но тот, даже не глядя, пинком отшвыривает его с дороги.

Он держит меня и заставляет смотреть себе в лицо. Я могу открыть только один глаз.

— О святые Небеса, что ты делаешь на болоте, Тодд Хьюитт? — Изо рта у него несет мясом, а в Шуме безумная мешанина, какую и врагу не пожелаешь услышать. — Ты должен быть на ферме, мальчик.

Свободной рукой он бьет меня в живот. Я пытаюсь скрючиться от боли, но Аарон все еще держит меня за воротник и кожу под ним.

— Немедленно возвращайся домой. Тебя ждут.

Я хватаю ртом воздух, но вдруг замечаю, каким тоном он это произносит, приглядываюсь к его Шуму и по некоторым картинкам узнаю всю правду.

— Это ты их подослал! — кричу я. — Моего Шума они не слышали! Это был ты!

— Из умных мальчиков выходят никчемные мужчины, — говорит Аарон, выкручивая руку.

Я воплю от боли.

— Они услышали тишину не в моем Шуме, а в твоем и ты подослал их ко мне, чтобы не забрали тебя!

— Брось, Тодд, — отвечает Аарон. — Они услышали ее в твоем Шуме, а я только им помог. Помог узнать, кто чуть не накликал беду на наш город. — Он скрипит зубами и улыбается, как сумасшедший. — И кого надо наградить за усилия.

— Ты спятил, — говорю я, и… боже, это чистая правда, боже, как бы я хотел ошибаться!

Он перестает улыбаться и стискивает зубы.

— Оно мое, Тодд. Мое.

Понятия не имею, о чем он, но думать об этом стараюсь, как можно громче, потомушто в какой-то миг понимаю: мы с Аароном забыли об одной важной вещи.

Я ведь так и не выпустил из рук нож.

Тут все происходит очень быстро.

Аарон слышит про нож в моем Шуме, осознает свою ошибку и замахивается кулаком для нового удара.

Я замахиваюсь ножом, гадая, не тонка ли у меня кишка.

Из кустов что-то выпрыгивает, Манчи лает: «Крок!»

А в следующую секунду мы все слышим Ну-ка, человек.

Не успевает Аарон обернуться, как крок уже на нем: впивается зубами в плечо, обхватывает когтистыми лапами и тащит в заросли. Аарон отпускает меня, и я снова падаю на землю, хватаясь за ушибленную грудь. Аарон бьется в грязи с кроком, со всех сторон к ним медленно приближаются еще несколько кустов-плавников.

— Бежим! — лает Манчи, срываясь на визг.

— Это ты славно придумал! — говорю я и с трудом поднимаюсь на ноги. От тяжести рюкзака меня немного шатает, а ушибленный глаз открывается с трудом, но мы не останавливаемся: бежим и бежим.