Россия и Ближний Восток. Котел с неприятностями

Перечисленные ниже особенности республиканских режимов исламских стран БСВ заставляют усомниться в известной максиме Уинстона Черчилля по поводу того, что демократия при всех ее недостатках – лучшее из известных человечеству государственных устройств. Разумеется, можно списать происходящее в этой части света на «неготовность» исламского мира к демократии, как это часто делают его критики, не понимая той простой истины, что демократия – не более чем способ голосования, но никак не панацея от болезней общества. Ее несомненными плюсами являются механизмы получения и передачи элитой властных полномочий. Первый оставляет электорат в приятном заблуждении по поводу своей значимости – баранов все равно стригут, а иногда и употребляют на шашлык, но с сохранением у них самоуважения и оптимизма в отношении будущего. Второй позволяет покинуть властные пенаты в заранее установленный срок живым, сохраняя привилегии и перспективу синекуры с возможностью вернуться во властные институты на другой (Ширак, Путин) или, спустя определенное время, тот же самый (Черчилль, Бен-Гурион и опять-таки Путин) пост. Разумеется, существует риск импичмента, однако и в этом редком случае отрешение носителя высшей власти от полномочий не сопровождается его встречей с гильотиной или расстрельной командой.

Демократия, однако, отнюдь не гарантирует прихода к власти честных, справедливых и порядочных людей да и не ставит перед собой такой задачи. Отсутствие социального равенства, кумовство, популизм, некомпетентность и коррупция – неотъемлемая часть демократии. Все то, что служит предметом критики в других устройствах государства и общества, присутствует и в демократических республиках, но в завуалированном виде и более привлекательной упаковке. Ближневосточная демократия и ближневосточные республики, при всем формальном сходстве властных институций и их наименований с республиками западными, несут на себе отпечаток того общества и тех общественных отношений, которые сложились в регионе в результате его исторического развития. Именно поэтому республиканские режимы БСВ столь часто напоминают имитацию того, что называется республикой в современном вестернизированном мире. Трайбализм, правящие на протяжении десятилетий авторитарные лидеры и диктаторы, религиозный фактор – в его современном политико-исламистском варианте, притеснения меньшинств и, за редкими исключениями, ограничения в правах женщин – такие же характерные черты местных республик, как соблюдение прав человека и особенно – прав меньшинств на Западе.

История политических систем, доминирующих в западном мире, насчитывает два с половиной тысячелетия развития. В основу этих систем легли греческие полисы и римская республика, античная риторика и философия, римское право и законы варварских королевств, христианская мораль и этика, конкуренция церкви и государства, бюргерское право и аристократические кодексы поведения. Западную демократию взрастили права цехов и городов, непрерывно действующие на протяжении столетий парламенты, профсоюзы и религиозные автономии, протестантская этика и секуляризм, феминизм и права сексуальных меньшинств, и много что еще. Равно как – религиозные войны, преследования инакомыслящих, погромы, две мировые войны, национализм, фашизм и этнические чистки, включая еврейский Холокост. И – время, сотни и тысячи лет развития базовых институтов. Демократические институты на современном Ближнем и Среднем Востоке или пытаются втиснуть местные традиции сдержек и противовесов в прокрустово ложе копируемых извне институтов, или игнорировать, ослабить и даже уничтожить эти традиции. В первом случае теоретически идентичные принятым в современном мире формам государственного устройства структуры стран БСВ представляют собой на деле традиционные общественные институты в новом обличье. Во втором эти институты на какое-то время переходят в подполье, а затем постепенно «прорастают» во власть или полностью подчиняют ее себе. Именно так поступила правящая ПСР в Турции. Альтернатива – взрывное изменение характера власти, что и произошло в ходе Исламской революции 1979 г. в Иране. После чего начинается новый цикл эволюции государственного устройства, как правило, на основе исламских норм и местных обычаев.

«Арабская весна» оказалась неожиданностью для европейских и американских политиков, политологов и журналистов. Первоначальная растерянность сменилась рекомендациями лидерам стран, охваченных волнениями, не подавлять протестные выступления силой, не ограничивать свободу доступа к информации, не пресекать «демократизации» правящих режимов, прислушаться к голосу масс и прочими типовыми советами, чрезвычайно полезными для всех к ним причастных, кроме тех, кому они были адресованы. Популистская демократическая риторика западных лидеров, не понимающих, что именно происходит в регионе, и не способных повлиять на эти события, но искренне уверенных в обратном, была вскоре дополнена действиями. Арест счетов и отказ в приеме свергнутых президентов, прямая военная и финансовая поддержка антиправительственных выступлений в Ливии и косвенная в Сирии резко контрастировали с демонстративным молчанием в отношении подавления интервенционным корпусом ССАГПЗ шиитских волнений на Бахрейне и чрезвычайно осторожными комментариями в отношении ситуации в Йемене. Беспричинные надежды на то, что главное, чего хотят протестующие в арабских странах, – это установление там демократии западного типа, как лучшего из известных государственных устройств, говорят не столько о реальной ситуации в арабском мире, сколько о профессиональном и интеллектуальном уровне западных экспертов. Возможно, сказалась своеобразная «классовая солидарность»: чем более образованно и информированно на БСВ местное население, тем менее оно лояльно правящему режиму. Это общее правило в полной мере сыграло свою роль в 2011 г. в рамках «арабской весны».

Между тем верхушечные перевороты в Тунисе и Египте, в ходе которых верховные правители были свергнуты недовольной ими частью элиты, которая использовала в своих целях протестовавшую против бюрократии и коррупции «твиттерную молодежь», люмпенизированные слои общества и консервативных мусульман, открыли дорогу к власти исламистам, а не демократам западного типа. Ситуация в Ливии и тем более Сирии также имела мало отношения к демократии: правящая власть в этих странах может быть жесткой – или никакой. Разумеется, подавление волнений присущими местным режимам методами невозможно без жертв – тем меньших, чем быстрее эти волнения подавляются. Однако падение режимов вызывает неизмеримо большее число жертв и почти неизбежный распад не устоявших перед сочетанием внешнего и внутреннего давления государств, без малейшего шанса на демократические изменения в том виде, которое в это понятие вкладывает Запад.

Ни Афганистан, ни Ирак так и не стали уроками для Вашингтона и Брюсселя. Впрочем, современная политическая элита Запада не извлекает уроков даже из собственной истории. Простое понимание того, что Сократ в Афинах был отравлен по итогам демократического голосования и Гитлер в Германии пришел к власти демократическим путем, отсутствует у тех, для кого «право народа свергнуть тирана» является догмой, равноценной Святому Писанию. Как правило, на современном БСВ те, кто свергает авторитарных лидеров, служат инструментом для прихода к власти диктаторов не лучших, чем те, кто отрешен от власти. Вариант – военная хунта с большим или меньшим влиянием племенной элиты или исламская бюрократия. Последняя во многом напоминает социалистические авторитарные режимы ХХ века. Разница между Коминтерном и «Аль-Каидой», нацистами и партией БААС, большевиками и «Братьями-мусульманами», советским Политбюро и иранским Советом по целесообразности гораздо меньше, чем представляется на первый взгляд. Тем более что у истоков многих политических партий, идеологических доктрин и средств массовой информации исламского и в первую очередь арабского мира стояли беженцы из Третьего рейха или советники из СССР – а иногда и те, и другие. Что, вместе с местными традициями, сформировало в регионе гремучую смесь, уцелеть в которой западный либерализм не имел ни малейших шансов. Термин «исламофашизм» в отношении Ближнего и Среднего Востока возник не случайно. История переворотов, путчей и диктатур в местных «республиках», напоминающая смену хунт в странах Латинской Америки с таким же, как и на БСВ, влиянием левых и национал-социалистических идей, но без доминирующего в ближневосточном обществе ислама, говорит сама за себя.

Мавритания с ее двухпалатным парламентом получила независимость в 1960 г., став исламской республикой. 17 лет правления ее первого лидера окончились серией военных переворотов – в 1978, 1979, 1984 годах. Затем страна прошла сравнительно стабильный период правления полковника ульд Тайи на протяжении 21 года и перевороты в 2007 и 2008 годах.

Алжир ликвидировал французское владычество в 1962 г. и оказался под контролем Фронта национального освобождения и Ахмеда Бен Беллы, которого в 1965 г. сверг Хуари Бумедьен с его однопартийной системой и ориентацией на социализм. После смерти Бумедьена в 1979 г. страну возглавил Шадли Бенджедид, правивший до 1991 г., когда армия отстранила его от власти. Военное положение и отмена результатов выборов, в итоге которых власть должна была перейти в руки исламистов, привели к гражданской войне 1992–1999 годов, окончившейся с приходом на президентский пост Абдельазиза Бутефлики. Итогом стало хрупкое перемирие, введение многопартийной системы и работающий парламент – но с 2008 г. количество президентских сроков не ограничено, а гражданская война может вспыхнуть в любой момент.

Тунис получил независимость в 1956 г. под руководством Хабиба Бургибы – пожизненного президента, который ввел многопартийность, учредил парламент, светские суды, отменил многоженство, – и был смещен в 1987 г. Зин эль-Абидином Бен Али. С 2002 г. возрастной ценз кандидата в президенты и число сроков его правления были отменены, но 14 января 2011 г. президент бежал из страны, а политическая ситуация в Тунисе балансирует на грани хаоса. Пока что исламисты стали лидирующей политической силой в парламенте.

В Египте монархия была свергнута в 1952 г., и с 1953 г. страна стала республикой во главе с президентом Мохаммедом Нагибом, которого в 1954 г. сменил Гамаль Абдель Насер, с 1958 по 1961 г. руководивший Объединенной Арабской Республикой (ОАР), в состав которой помимо Египта входила Сирия. Смерть Насера в 1970 г. привела к власти Анвара Садата, а убийство Садата в 1981 г. – Хосни Мубарака, занимавшего президентский пост вплоть до отставки 11 февраля 2011 г., после которой он был отдан под суд Высшим военным советом. Завоевание парламентским путем власти в Египте является основной целью исламистов всего арабского мира, от «Братьев-мусульман» до «Аль-Каиды», и эти печальные для будущего страны перспективы достаточно реальны.

Первым президентом Сирии, независимой с 1946 г., был Шукри аль-Куатли, правительство которого было свергнуто военными в 1949 г. За следующие два десятка лет Сирия пережила 22 военных переворота. В 1970 г. власть взяла Партия арабского социалистического возрождения (БААС) во главе с Хафезом аль-Асадом, правившим до своей смерти в 2000 г., после чего президентом стал его сын Башар аль-Асад, ради чего пришлось менять национальное законодательство. Сирийский президент де-факто контролирует судебную, законодательную (Меджлис аш-Шааб) и исполнительную власть. Массовые антипрезидентские волнения 2011 г. заставили его, параллельно с их подавлением, предложить реформы. Однако обновление власти запоздало, действия по подавлению антиправительственных выступлений сочетали жестокость и неуверенность, а внешняя антиасадовская коалиция включила страны Запада, Турцию, Саудовскую Аравию, Катар и другие страны ССАГПЗ. На период написания данной книги правительство в Дамаске еще удерживало власть, однако страна балансировала на грани смещения режима и вероятного после этого распада на отдельные этноконфессиональные анклавы.

Эритрея – республика, президент которой теоретически должен избираться парламентом на 5 лет, на практике с 1993 г. управляется Исайасом Афеворки, который правил ею без выборов и прочих формальностей во главе единственной в стране легальной партии – Народного фронта за демократию и справедливость. Правда, в 1997 г. в рамках развития республиканских институтов были назначены 150 депутатов эритрейской Национальной ассамблеи. В 2002 г. в ходе регистрации религиозных объединений официальный статус в государстве получили мусульмане, приверженцы римско-католической, эритрейской православной и евангелической (лютеранской) церквей. Все прочие общины оказались вне закона – особенно не повезло пятидесятникам и свидетелям Иеговы, которых преследуют и население, и власти.

Джибути – президентская республика с 1977 г., единственной партией в которой с 1981 г. является Народное объединение за прогресс. Политическая жизнь в стране определяется борьбой за власть племен афаров и исса.

Турция – первое государство БСВ, где в 1923 г. республика, во главе которой встал генерал Мустафа Кемаль (Ататюрк), сменила монархию, на протяжении 80 лет управлялось коррумпированными гражданскими правительствами и военными, регулярно совершавшими государственные перевороты, в том числе в 80–90-х годах. В 2003 г. к власти пришла Партия справедливости и развития, ограничившая всевластие армии. Открытая дискриминация национальных (в первую очередь курдов) и религиозных меньшинств в этой стране сочетается с реально работающим парламентом – Великим национальным собранием Турции, действенной судебной системой и активными средствами массовой информации. При этом продвижение к демократии в турецком варианте означает сворачивание секуляризма, постепенную – «мягкую» исламизацию и рост великодержавных настроений в элите и обществе. Реставрация роли ислама на государственном уровне означает постепенное возвращение этой страны к роли лидера суннитского мира, которым она была в период Османской империи, когда турецкие султаны занимали место и исполняли функции повелителя правоверных – Халифа. Только такой сценарий может объяснить деятельность на внешнеполитической арене турецкого премьер-министра Реджепа Тайипа Эрдогана, демонстрирующего амбиции, не сопоставимые с реальной ролью Турции не только в регионе, но и на мировом уровне.

В наиболее эффективной демократии БСВ – существующей с 1979 г. Исламской республике Иран, на деле осуществлено разделение ветвей власти, функционирует эффективный и активный парламент – Меджлис, в котором закреплены квоты для «единобожников»-зимми, признается существование национальных меньшинств, действует многопартийная система, пресса жестко критикует правительство, активна системная и внесистемная оппозиция. Иран во многом напоминает СССР времен застоя, партийная система которого доминировала над государственным аппаратом, с поправкой на то, что верховная власть в этой стране сосредоточена в руках теократии, а не КПСС. Государственнообразующая роль шиитского ислама законодательно закреплена. Другие группы, исповедующие эту религию, – не только представители шиитских «еретиков», но и ортодоксальные сунниты, находятся под жестким давлением. Страну возглавляет второй за ее историю Рахбар – Верховный руководитель, Али Хоменеи, в 1989 г. сменивший правившего с 1979 г. Аятоллу Хомейни, после смерти основателя Исламской республики. Несмотря на полномочия, сосредоточенные в его руках, он избирается и может быть отрешен от должности. Обычной для Ирана ситуацией являются разногласия Рахбара с переизбираемыми президентами страны, которые, как правило, разрешаются в пользу Верховного руководителя, хотя отдельные исключения имеют место.

Такие специфически иранские институты, как Наблюдательный Совет, Совет экспертов, Ассамблея по определению целесообразности принимаемых решений и созданная в 2011 г. вследствие возросших до критического уровня противоречий между членами верховного руководства страны Высшая комиссия разрешения противоречий и урегулирования отношений между тремя ветвями власти, осуществляют координацию государственной машины. Сложная система сдержек и противовесов, помимо прочего, отсекает конкурентов правящей элиты на ранней стадии избирательного процесса и выводит оппозицию за рамки правового поля. Возможность военного путча пресекается Корпусом стражей исламской революции, причем отношения между иранскими силовиками напоминают отношения армии и НКВД в Советском Союзе времен Иосифа Сталина.

По мере того как изживает себя забюрократизировавшаяся и коррумпированная теократическая система, нарастает влияние конкурирующего с ней руководства КСИР. Эта группа, занимая высшие посты в провинции и органах исполнительной власти, объединилась вокруг президента Махмуда Ахмади Нежада. Именно она продвигает стратегию превращения Ирана из постреволюционной страны в националистическую персидскую империю, поддерживая эскалацию напряженности вокруг внешнеполитической деятельности Ирана и развивая ядерную программу этой страны. Группы политической элиты, оттесненные на обочину этого процесса, образовали протестное «Зеленое движение», активное, но не имеющее шансов на реальный контроль над властью. Эволюция иранской политической системы постепенно уменьшает объем властных полномочий, сосредоточенных в руках престарелых аятолл, увеличивая влияние не вестернизированных технократов, как на это надеялся Запад, но выходцев из спецслужб, склонных к силовому разрешению любых возникающих перед Исламской республикой проблем.

Наконец, созданная в 1947 г. Исламская республика Пакистан с ее двухпалатным парламентом, влиятельным судейским корпусом, состоящим из Верховного суда и Федерального шариатского суда, активными независимыми средствами массовой информации, многопартийностью, бурной политической жизнью и традиционно сложными отношениями между премьер-министром и президентом демонстрирует результаты быстрой радикальной исламизации изначально светской либеральной общественной системы. Эта система, противостоящая религиозному индуистскому фанатизму, которую создавал в 40-х годах лидер Мусульманской лиги Мухаммед Али Джинна, превратилась, в особенности в годы правления генерала Зия уль Хака, в свою противоположность. Радикальные исламисты взяли под контроль большую часть районов, пограничных с Афганистаном, их позиции сильны в Кашмире, и влияние растет в центральных провинциях страны.

Лишение статуса мусульман секты ахмадийа, непрерывные теракты против христиан и шиитов, притеснение конфессиональных меньшинств – усиливающиеся тенденции в политической жизни Пакистана, сочетающиеся с функционированием демократических институтов, заложенных в период британского правления. Характерные для Пакистана военные перевороты, последний из которых в 1999 г. привел к власти генерала Первеза Мушаррафа, ушедшего в отставку в 2008 г., демонстрируют роль армии в системе государственной власти, близкую к кемалистской Турции или Алжиру. При этом военные руководители Пакистана, в отличие от гражданских, не формировали и не пытались формировать династий, как правящие в Сирии Асады. Гражданские правительства Пакистана – слабые и коррумпированные, на протяжении десятилетий демонстрируют, что такое имитационная ближневосточная демократия, удовлетворительная по форме и недееспособная по существу.

Информация к размышлению

От Та-Кемт до Пунта

В ведущей стране арабского мира, Арабской республике Египет, древней Та-Кемт, отстранение от власти 11 февраля 2011 г. президента, Хосни Мубарака, правившего с 1981 г., и суд над ним и его близкими шли параллельно с чистками в высших эшелонах власти. Приближенные экс-президента были изгнаны с высших государственных постов и преданы суду по обвинению в коррупции, превышении должностных полномочий и других преступлениях. Правящая хунта, ядром которой является консервативное крыло генералитета, сохраняя отношения с США, военная и экономическая помощь которых является основой стабильности в стране, охлаждает отношения с Израилем, налаживает диалог с Ираном, движением ХАМАС и «Братьями-мусульманами». Характерными приметами «нового» Египта стали силовое подавление армией выступлений женщин, христиан-коптов и других групп, пытавшихся развить «финиковую революцию». Свидетельством того, куда дрейфует египетская политика, стало замораживание поставок в Израиль природного газа с требованием пересмотра цены его поставок. Многократные подрывы египетско-израильского газопровода на Синае, включая ветку, ведущую в Иорданию, а также разгром израильского посольства в Каире являются свидетельствами слабости режима и стремительного усиления в Египте радикальных исламистов.

Беспорядки на Синайском полуострове, в том числе на границе с Израилем и ведущем в Газу контрольно-пропускном пункте «Рафиах», а также резкое увеличение числа африканских нелегалов, проникающих в Израиль через египетскую границу, стали следствием потери Каиром контроля над Синаем, оказавшимся в руках местных бедуинов, иранской резидентуры и «Аль-Каиды». Ввод на Синайский полуостров египетских частей под предлогом обеспечения там военного контроля после успешных антиизраильских терактов под Эйлатом опасен перспективой прямого военного столкновения Египта и Израиля в случае принятия египетским парламентом решения о денонсации кемп-дэвидского мирного договора. Вопреки прогнозам экспертов, консервативные исламисты Египта вступили в предвыборный альянс с «Братьями-мусульманами», поставив целью на первом этапе завоевание половины голосов в парламенте страны. Активная исламистская пропаганда в армии и агрессивные требования введения в стране шариата дают все основания предполагать, что прогнозы лидера «Братьев», шейха Юсефа Кардауи, о неизбежном альянсе армии и исламистов имеют под собой все основания. В Египте действуют радикалы всех типов, в том числе Нацистская партия – наследница сочувствовавшей Гитлеру интеллектуальной и политической элиты, в 30–40-е годы включавшей многих будущих представителей высших эшелонов власти, в том числе Насера и Садата.

Экономика страны перенапряжена, туристический сектор в коллапсе, инвестиции остановлены, финансовая система буксует, промышленность и сельское хозяйство понесли громадные потери. Поток беженцев через ливийскую границу в основном состоит из египтян, потерявших в Ливии работу, и африканских рабочих, жизни которых в Ливии угрожает опасность, так как местное население ведет за ними охоту как за «наемниками Каддафи». Наличие среди них активистов «Аль-Каиды», прекращение работы контртеррористических структур, возглавляемых бывшим вице-президентом генералом Омаром Сулейманом, десятки тысяч уголовников и террористов, отпущенных из египетских тюрем на свободу как «борцов с режимом», – значительная угроза для будущего страны. Это продемонстрировали попытки исламистов захватить порты, в том числе Эль-Ариш. Особенно велика угроза для египетских христиан, составляющих 8–9 % населения по официальной статистике и 15–18 % по неофициальным данным. Перспективы работы в Египте иностранных специалистов и фирм, включая российские, до установления там стабильности невелики. Единственной сферой хозяйства, где после свержения режима Мубарака был отмечен прирост, стал транзит судов через Суэцкий канал, что недостаточно, чтобы «вытащить» из кризиса остальную экономику, тем более что существует опасность удара исламистских террористов по судам, идущим по этой артерии.

«Хорошей новостью» для мирового сообщества является сравнительно низкая вероятность войны Египта с Израилем, несмотря на поддержку новым руководством страны движения ХАМАС в Газе, поскольку руководство АРЕ понимает, что в случае конфликта египетская армия может быть уничтожена на Синае. В то же время пересмотр или разрыв действующего с 1979 г. израильско-египетского мирного договора по требованию исламистского лобби, позиции которого в египетском парламенте при любом раскладе будут очень сильны, неизбежен. Нарастание демографического давления, снижение уровня жизни, экономический кризис и ожидаемая в близком будущем экологическая катастрофа с необратимыми последствиями – итог водного голода, который ожидает страну через 5–10 лет, могут поставить АРЕ на грань выживания. Подписание шестью странами верховьев Нила 1 марта 2011 г. договора о перераспределении стока этой реки, превратило в клочок бумаги Соглашение по Нилу, заключенное Египтом и Суданом в 1959 г. Гидроузлы на истоках Нила необходимы странам Центральной Африки, включая Эфиопию, для нормализации их энергетического баланса. Гидроэлектростанции, водохранилища и плотины, которые будут ими построены в ближайшие годы, смертельно опасны для будущего АРЕ, но ослабленный внутренней смутой Каир ничего не может им противопоставить. Дополнительной проблемой Египта является территориальный спор с Суданом из-за пограничного треугольника Халаиб, хотя этот конфликт пока находится в пассивной фазе из-за проблем, которые испытывает сам Судан.

Судан, распавшийся на два государства согласно результатам прошедшего в январе референдума о самоопределении Южного Судана, итоги которого подняли вопрос о пересмотре постколониальных границ по всей Африке, возвращается в состояние гражданской войны между правительством и сепаратистами Дарфура, Кордофана и других регионов. Боевики контролируют лагеря беженцев, число которых в Судане насчитывает миллионы. Конфликт из-за нефтеносных районов провинции Абъей оживил противостояние Хартума и южносуданской Джубы. Свою роль в эскалации напряженности играют межплеменные и внутриплеменные конфликты между нуэр, динка, загава, миссерия, массалит, фур и другими группами, часть которых разделена на враждующие кланы. Проблема раздела доходов от экспорта нефти между центром и местными элитами еще может быть решена по аналогии с соглашением правительства и лидеров Юга, но наступление Сахары, обостряющее противостояние кочевников-скотоводов с оседлыми земледельцами, не имеет решения в принципе.

В связи с гражданской войной в Ливии миротворческая деятельность Триполи в Судане заморожена при сохранении политической активности там Катара, США и Франции и экономической – Китая, главного инвестора и оператора нефтедобычи и нефтеэкспорта. Перспективы развития сельского хозяйства, промышленности – пищевой и легкой, инфраструктуры, главными объектами которой является Порт-Судан на Красном море и идущий к нему нефтепровод, зависят от инвестиций КНР. Россия не имеет в Судане и Республике Южный Судан выраженных экономических интересов – отечественный бизнес не склонен рисковать в конфликтном регионе.

Характерным является прочное, несмотря на неотмененный вердикт МУС о его аресте, положение действующего президента Судана Омара аль-Башира, правящего страной с 1993 г., лавируя между исламистами, армией, племенами и местными традиционалистами, разделенными на кланы и религиозные братства. Лидера исламистов Хасана ат-Тураби он использовал в начальный период пребывания у власти. Племена стравливал, используя ополчение арабизированных кочевников «джанджавид» против оседлых африканцев. Племенных лидеров, «прикормленных» нефтедолларами, поддерживал против сепаратистов. Используя борьбу Запада против «Аль-Каиды», базировавшейся в Судане в 90-е годы, наладил отношения с США и Францией, поддерживавшихся Саудовской Аравией и Катаром. Влияние этих тандемов балансировало связи с Китаем. Аль-Башир установил систему отношений с Эфиопией и Эритреей, Египтом и Ливией, Чадом и южносуданскими лидерами, которая позволила ему прочно контролировать центр и север страны, поступившись югом. Признание независимости Южного Судана легитимировало его в глазах мирового сообщества. Сепаратизм в других провинциях им пресекается, а попытки Джубы поддержать эти движения пока провалились.

Эритрея, которую c 1993 г. возглавляет Исайас Афеворки, находится в постоянном конфликте с соседями. Спор с Джибути ограничен присутствием на его территории воинских контингентов Франции и США. Противостояние с Йеменом из-за островов Дахлак, которые, по сообщениям арабской прессы, используются военно-морским флотом Израиля, а по сообщениям израильских средств массовой информации, являются частью организованного Ираном маршрута транспортировки оружия и боеприпасов в Газу по Красному морю, окончилось в пользу Асмэры. Лишь имеющий исторические корни конфликт с бывшей метрополией – Эфиопией, по-настоящему опасен для страны. Помимо пограничных стычек, которые в случае обострения ситуации могут перерасти в очередную эфиопско-эритрейскую войну, руководство Эритреи обвиняется в организации на территории Эфиопии терактов, включая попытку уничтожения лидеров Африканского союза на проходившем в Аддис-Абебе в мае 2011 г. саммите АС. Нестабильную внутреннюю ситуацию в стране, характерную межплеменными и межэтническими конфликтами, обостряет большое число беженцев и перемещенных лиц, в основном из Сомали. Эритрея поддерживает сомалийских исламистов, финансируя и снабжая оружием боевиков, действующих против войск АС и эфиопской армии. Ее правительство обвиняется и в связях с сомалийскими пиратами, хотя, судя по контактам с Израилем, обладает прагматичностью и «многовекторностью» внешней политики.

Поддерживая тесные связи с Саудовской Аравией, Эритрея не входит в ЛАГ, хотя арабский язык – один из двух наиболее распространенных в стране. Ее внешняя торговля ориентируется на Индию, Китай, страны ЕС и Саудовскую Аравию, а военно-техническое сотрудничество с Россией обеспечивает поддержание баланса сил с Эфиопией. Экономика – сельское хозяйство, рыболовство и портовый транзит, слаборазвита и не представляет интереса для инвесторов. Охватившая летом 2011 г. Африканский Рог сильнейшая за 60 лет засуха поставила значительную часть населения страны на грань гуманитарной катастрофы.

Республика Джибути – бывшее Французское Сомали, позже Французская территория афаров и исса, после отделения Эритреи выполняет роль единственного для Эфиопии выхода к морю, обеспечивая торговлю Аддис-Абебы с внешним миром. Глубоководный порт Джибути контролируют базы военно-морского флота и военно-воздушных сил Франции, личный состав которых составляют 2700 военнослужащих. С 2001 г. в Джибути базируется 152-е оперативное соединение военно-морских сил участников антитеррористической операции, действующих против сомалийских пиратов, США, Великобритании, Франции, Германии, Испании и других государств. Возможность захода туда имеют и корабли российского военно-морского флота, патрулирующие побережья Сомали и Аденского залива. С 2002 г. на базе Кэмп-Лемонер находится штаб Объединенного тактического командования американских вооруженных сил в районе Африканского Рога, укомплектованный контингентом в 1700 военнослужащих США. С 2011 г. военно-морскую базу создала в Джибути Япония. В то же время в использовании порта Джибути заинтересованы и сами пираты, а также контрабандисты, исламисты, торговцы оружием и наркотиками. Слаборазвитая местная экономика зависит от реэкспорта в Сомали, ОАЭ и Йемен и экспорта из Саудовской Аравии, Индии и Китая. Опора французов в колониальный период на афаров и доминирование после обретения независимости исса, приведшее в 1979 г. к партизанской войне афаров против исса и гражданской войне 1992–2000 годов, легли в основу современного баланса племенных интересов. Противоречия в сталкивающихся на территории этой маленькой страны интересах Эфиопии, Эритреи и Сомалиленда сглаживаются присутствием в Джибути западных военных, хотя беженцы, перемещенные лица и засуха значительно осложняют ее положение.

Сомалийское государство – Пунт эпохи египетской царицы Хатшепсут, де-факто более не существует. Крупнейшими из анклавов, возникших на его территории, являются Сомалиленд и Пунтленд. Временное федеральное правительство президента Шарифа Шейха Ахмеда при поддержке воинских контингентов АМИСОМ из Уганды и Бурунди контролирует только часть Могадишо и небольшие территории на границе Эфиопии и Кении. Гальмудуг и Химан и Хееб не управляются местными властями, их население живет за счет пиратства и контрабанды оружия. Часть провинций Гальмудуд и Мудуг «курируют» исламисты из «Ахль-Сунна-валь-Джамаа». Ведущей военно-политической силой юга, включая порт Кисмайо, является родственное «Аль-Каиде» радикальное исламское движение «Аш-Шабаб», контролирующее исламские вилаяты Сомали, противостоять которому смогли только эфиопские войска – до 2009 г., АМИСОМ и кенийская армия – в 2011 г. Единственный регион страны, сравнительно стабильное внутреннее положение которого позволяет поддерживать на его территории экономическую активность, – Сомалиленд.

На территории страны и за ее пределами, в том числе в Джибути, Эритрее, Кении и Йемене, сосредоточено от 700 тысяч беженцев и 1,5 миллиона перемещенных лиц (по официальной статистике ООН), до нескольких миллионов (по неофициальным данным) человек, покинувших места постоянного проживания из-за гражданской войны. Засуха 2011 г., угрожающая жизни миллионов сомалийцев, обострила эту проблему. Основа сомалийского общества – племенные объединения, крупнейшие из которых: хавие, дарод, исак, раханвейн и дир. Сотни тысяч выходцев из Сомали живут в США и странах ЕС, образуя замкнутые землячества, являющиеся ядром преступных группировок и тылом сомалийских пиратов, занимаясь для них разведкой, переговорами о выкупах и обеспечением финансовой деятельности. Эффективность борьбы с пиратами без зачистки побережья Сомали минимальна. Акватория, контролируемая ими в Индийском океане, доходит до побережья Индии, Маврикия и Сейшельских островов, а сумма получаемых выкупов растет из года в год, в 2011 г. превысив $ 100 миллионов. Мировая юридическая система демонстрирует в этом вопросе полную беспомощность, возражая даже против присутствия на борту судов, следующих через опасные воды, частной охраны. Еще одним нерешенным вопросом является система наказания пиратов: доказательная база, как правило, недостаточна для европейского правосудия, судить их в странах БСВ западное сообщество не может из-за неотвратимости вынесения им смертных приговоров, а оставлять в европейских тюрьмах – из-за опасности подачи ими после отбытия наказаний заявлений на натурализацию.

Глава 4

Страны, которых нет

Значительная часть государств БСВ, а также Палестина, так и не ставшая государством несмотря на все усилия мирового сообщества и Израиля, руководство которого на протяжении длительного времени безуспешно пыталось реализовать модель «два государства для двух народов», децентрализованы. Обладая признаками формальной государственности, признанные на международной арене, они на деле состоят из территорий, подчиняющихся центральному правительству только формально, или открыто декларирующих свою независимость. Часть этих стран находится в процессе распада, который может завершиться прекращением их существования, дестабилизируя обстановку в соседних государствах. Другие уже распались. Среди них есть бывшие претенденты на региональное или общеарабское лидерство, прочность государственных систем которых, как выясняется сегодня, держалась исключительно на политическом авторитаризме и силовом подавлении любой оппозиции и рухнула в отсутствие диктаторов или монархов, тем или иным путем потерявших власть. Демократия западного типа, которую пытались насадить на их территории извне, в этих странах не прижилась, поставив под вопрос как саму возможность ее существования в регионе, так и судьбу пока еще стабильных государств БСВ в случае, если правящие там монархи или диктаторы не удержат властные полномочия.

Характерным примером такого разрушения ближневосточной авторитарии является Ирак, бывший в годы диктатуры Саддама одним из лидеров Ближнего Востока. Республикой эта страна стала после переворота 1958 г., в ходе которого король и все руководство страны были уничтожены, а объединение Ирака с Иорданией в Арабский союз, о котором родственные династии договорились несколькими месяцами ранее, сорвано. Перевороты 1963 г. вначале привели к власти партию БААС, а затем военную хунту, которую в 1968 г. БААС вновь отстранила от власти. Все это отличалось от ситуации в Сирии и других арабских странах разве что жестокостью в отношении свергаемых лидеров страны, уничтожавшихся вместе с их окружением. В 1979 г. к власти в Ираке пришел Саддам Хусейн, правивший этой страной до 2003 г. Его правление ознаменовалось войной с Ираном в 1980–1988 годах, оккупацией Кувейта в 1990 г., подавлением восстаний курдов и шиитов. В ходе американо-британской интервенции 2003 г. при поддержке международной коалиции он был смещен, а в 2006 г. казнен.

Cегодняшний Ирак формально – парламентская республика, основой которой является распределение федеральных постов между курдами и арабами – шиитами и суннитами. Фактически центральная власть контролирует только ряд регионов, уровень сепаратизма чрезвычайно высок, и даже некоторые кварталы столицы подчиняются только лидерам живущих там общин. В стране проходят массовые этнические чистки, диверсионно-террористическая война всех против всех идет на всей территории, кроме Курдистана, который строит основу будущей независимости: лидеры двух курдских враждующих кланов разделили власть: Джаляль Талабани стал президентом Ирака, Масуд Барзани – президентом Курдистанского региона, а с 2006 г. в Курдистане существует единое правительство. Преследования меньшинств – йезидов, мандейцев и христиан поставили их на грань исчезновения. Так, число христиан в Ираке с момента обретения им «демократии» сократилось на треть, несмотря на западный оккупационный корпус. Иракский парламент почти не функционирует: выборы прошли в марте 2010 г., но соглашение о формировании правительства было заключено лишь в ноябре, поставив мировой рекорд. Значительная часть военно-политических структур страны ориентируется на Иран, а в ряде регионов влияние Ирана и Турции является доминирующим. В отсутствие иностранной военной силы или местной диктатуры самостоятельное существование Ирака маловероятно, а отделение Курдистана неизбежно. Эта страна – типичный пример того, что в условиях БСВ сосуществование этноконфессиональных общин возможно только в жестком унитарном государстве.

Еще одним примером этого является Ливан. С момента получения независимости в 1943 г. высшие государственные посты и парламентские квоты закреплены за религиозными общинами. Президент страны – христианин-маронит, премьер – суннит, спикер парламента – шиит, правительство и парламент поровну делят христиане и мусульмане – на основе общинного квотирования. Парламент – Ассамблея представителей состоит из 128 депутатов. Мусульман представляют 27 – суннитов, 27 – шиитов, 8 друзов и 2 алавита. Христиан – 32 маронита, 20 православных армян, 2 армянина-католика, 7 православных греков, грек-католик, протестант и один представитель от прочих общин. Демографические изменения, идущие по стандартным для всего региона правилам: рождаемость у мусульман выше, чем у христиан, у шиитов выше, чем у суннитов, а эмиграция в первую очередь затрагивает христиан, стали причиной политического дисбаланса и борьбы за передел власти. Нормой жизни страны, несмотря на ее имидж «ближневосточной Швейцарии», на протяжении всей ее истории являются гражданская война и оккупация иностранными войсками – единственными гарантами внутренней стабильности. Гражданские войны 1956–1958 и 1975–1990 годов, интервенции США в 1958 г., Израиля в 1978 и 1982 годах, Сирии в 1976 г. (в рамках межарабских сил) окончились израильской – до 2000 г. и сирийской – до 2005 г. оккупацией Ливана. Последовавшее за этим противостояние просаудовских и поддерживаемых Ираном просирийских военно-политических группировок привело к усилению ориентирующейся на Иран шиитской «Хизболлы» (23 места в парламенте) и войне с Израилем 2006 г. Дополнительно дестабилизирует обстановку присутствие в Ливане палестинских беженцев. Их лагеря, являющиеся центрами исламистского влияния, криминальной и террористической активности, периодически «зачищаются» ливанской армией при поддержке конфессиональных военных милиций.

Палестину можно с полным основанием причислить к несостоявшимся проектам мирового сообщества – она заслужила это, даже не успев стать государством. Надежды на прекращение палестино-израильского противостояния привели к подписанию Израилем с Организацией освобождения Палестины в сентябре 1993 г. «Декларации принципов о временных мерах по самоуправлению», а также всех последующих документов: каирской декларации «Газа-Иерихон» (май 1994 г.), вашингтонского временного соглашения (сентябрь 2005 г.) etc. Первоначальный срок в 5 лет, в течение которого палестинское государство должно было быть построено, истек 4 мая 1999 г. Вместо окончательной договоренности между сторонами о статусе палестинских территорий в соответствии с подписанным в Шарм-эль-Шейхе соглашением, в сентябре 2000 г. по инициативе Ясира Арафата было начато вооруженное восстание – интифада аль-Акса. Пытаясь разрешить противоречия между политическими теориями левого лагеря и действительностью, Израиль в 2005 г. в одностороннем порядке вывел армию и эвакуировал поселения из сектора Газа. Однако проведенные по настоянию руководства США выборы 2006 г. окончились победой исламистского движения ХАМАС, попытка сотрудничества с которым руководившего ООП и ПНА ФАТХ привела в 2007 г. к гражданской войне между палестинскими группировками и разделе сфер влияния. Власть в Газе удержал ХАМАС во главе с Исмаилом Ханийей, опираясь сначала на арабские монархии, а затем на Иран. На Западном берегу реки Иордан при поддержке Израиля управление осталось под контролем ФАТХ, который в 2008 г. пролоббировал «переизбрание» Махмуда Аббаса Центральным советом ООП на пост президента Палестины. Обращение в сентябре 2011 г. к ООН с просьбой одностороннего признания Государства Палестины в границах 1967 г. – легитимный повод для разрыва отношений Израиля с ПНА, денонсации соглашений и восстановления контроля над всей Иудеей и Самарией. Палестинский опыт показал, что выборы на БСВ приводят во властные структуры исламистских радикалов с тем большей вероятностью, чем более демократическими эти выборы являются.

Республика Йемен, север которого стал Йеменской Арабской Республикой после военного переворота 1962 г. и гражданской войны, а юг – Народно-Демократической Республикой Йемен, получив независимость от Великобритании в 1967 г., объединились в 1990 г., после военной победы Саны над Аденом. Гражданская война 1994 г. окончилась провалом попытки отделения южан, но противостояние президента Али Абдаллы Салеха с оппозицией привело к его бегству из страны после покушения, едва не окончившегося его гибелью. Возвращение Салеха только интенсифицировало гражданскую войну. Как и в других странах арабского мира, политические партии Йемена сформированы на базе племен, религиозных объединений или группировок авторитарных лидеров. Правительство даже в лучшие времена не контролировало племена и исламистских радикалов. С ростом протестов, в 2011 г. перешедших в открытое вооруженное противостояние между войсками, оставшимися верными Салеху, племенными формированиями и частями, выступившими против него, усилился сепаратизм южан. Прекращение существования Йемена как единого государства не оформлено политически и юридически, однако является фактом. Единство оппозиции – «Лики Муштарака», держится на противостоянии Всеобщему народному конгрессу Салеха, однако общность интересов исламистского Йеменского объединения реформ – «Ислах» и марксистов из Йеменской социалистической партии исчерпывается свержением режима, после чего отделение юга столь же вероятно, как разделение Йемена на враждующие между собой и с соседями анклавы.

Ливийская монархия завершила свою историю 1 сентября 1969 г., когда король Идрис I был свергнут капитаном Муамаром Каддафи. Лидер революции полковник Каддафи (отметим скромность вождя ливийского народа, который, получив неограниченную власть, не стал присваивать себе генеральские погоны или маршальский жезл) до августа 2011 г. продолжал править страной, противостоя авиации и флоту НАТО, поддержавшим антиправительственный мятеж племен Киренаики с центром в городе Бенгази, однако потерпел поражение и был убит. Ситуация в Ливии внушает не больше оптимизма, чем будущее Ирака, Афганистана или Сомали. Противостояние племен приобретает необратимый характер, переходя в гражданскую войну. Склады с оружием и национальные ценности расхищаются. Формирование территориальных племенных союзов, контролирующих нефтеносные районы, трубопроводы и терминалы на средиземноморском побережье, закрепляет расчленение страны. Возникновение альянсов полевых командиров, включая салафитов, объединение берберов Триполитании у тунисской границы и закрепление салафитов в Киренаике, введение визового режима на границе с Египтом – слабая основа для функционирования дееспособного правительства.

История Судана, независимость которого была провозглашена в 1956 г., – это гражданские войны 1955–1972 и 1983–2005 годов, а также референдум о независимости Южного Судана, проведенный в январе 2011 г., по результатам которого впервые в новейшей истории в Африке был зафиксирован официальный пересмотр постколониальных границ. Перевороты 1958, 1964, 1965, 1969, 1971, 1985 и 1989 годов окончились с приходом к власти правящего до настоящего времени Омара Хассана аль-Башира. Возвышение и падение исламистов под руководством Хасана Абдаллы Тураби помимо прочего привело к пребыванию в стране с 1991 по 1996 год Усамы бен-Ладена. Распадом Судану угрожают этнические конфликты и мятежи в Дарфуре, Кордофане, Беджа и ряде других провинций. Опасны и внешние конфликты – пограничные споры с соседями: Египтом из-за треугольника Халаиб, восходящего к 1902 г., и Республикой Южный Судан из-за нефтеносного района Абъей. Суданская государственность – результат баланса между традиционными лидерами, армией и исламистами, держится на системе сдержек и противовесов аль-Башира. Судан продемонстрировал шаткость границ, проведенных европейскими и международными арбитрами в период деколонизации, и неизбежность распада искусственных образований, формирующих современную карту Африки и БСВ.

Это же продемонстрировал и пример Сомали – независимой с 1960 г., страны, период стабильного существования которой между путчем 1969 г., в результате которого к власти пришел генерал Мохаммед Сиад Барре и его свержением в 1991 г. включил попытки переворотов, Огаденскую войну с Эфиопией 1977 г. и восстания 80-х годов. За этими событиями последовал распад страны, голод, неудачная западная интервенция 1992–1995 годов, захват столицы и порта Кисмайо Союзом исламских судов в 2006 г. и его разгром в результате эфиопской интервенции, окончившейся в 2009 г., после вывода Аддис-Абебой своего воинского контингента. Как указано выше, переходное Федеральное Правительство при поддержке воинских контингентов Уганды и Бурунди удерживает под контролем лишь часть столицы – Могадишо. Юг и юго-запад страны, Исламский Эмират Сомали контролируют исламисты «Аш-Шабаб» и «Хизб-уль-Ислами». Север – Республика Сомалиленд. На остальной территории возникли Пунтленд, Рас-Кайсар, Авдалленд, Джубаленд, Азания, Нортленд и Маахир, Галмудуг и Мудуг, Химан и Хеб. В отдельных районах страны власть принадлежит движению «Ахль-Сунна валь-Джамаа», криминальным кланам и пиратским группировкам. Этнически родственные сомалийские племена и кланы демонстрируют на практике, что означает местная пословица: «Я и моя страна против всего мира, я и мое племя против моей страны, я и мой клан против моего племени, я и моя семья против моего клана, я и мой брат против моей семьи, я против моего брата». Понятно, о какой демократии, каком государстве и каких республиканских традициях в такой ситуации может идти речь. Ситуация типичная для стран Ближнего и Среднего Востока, хотя в случае Сомали и доведенная до крайней черты.

Еще одна страна, демонстрирующая, до чего может довести слепое копирование на БСВ несвойственных региону форм государственного устройства, – Афганистан. Свержение монархии покончило с балансом пуштунской племенной элиты и других национальных групп, населявших страну, на протяжении всей афганской истории позволявшим поддерживать внутреннюю стабильность. Перевороты 1973, 1978 и 1979 годов, советская оккупация 1980–1989 годов и гражданская война, в которой правительство Мухаммеда Наджибуллы в 1992 г. потерпело поражение, привели к анархии. Доминирование с 1996 по 2002 год в стране поддерживаемого Пакистаном исламистского движения Талибан, союз которого с «Аль-Каидой» Усамы бен-Ладена спровоцировало интервенцию международной коалиции во главе с Соединенными Штатами, которая открыла новую страницу в истории гражданской войны. Талибы не были разгромлены, сохранили основные силы и имеют все шансы на возвращение к власти после вывода из Афганистана международных сил содействия безопасности в Афганистане (ISAF), созданных в 2001 г. по решению Совета Безопасности ООН. Возвращение это произойдет тем легче, что Афганистан является исламской республикой, на территории которой помимо государственных судов в соответствии с Боннскими соглашениями 2001 г. действует шариат. Президент и парламент ИРА избираются, но объем нарушений, подтасовок и фальсификаций на выборах столь велик, что власть их практически нелегитимна. На ситуацию в стране в реальности влияет не двухпалатный парламент – Меджлес е-мелли, а традиционное собрание племенных вождей и местных авторитетов – Лойя джирга. Если современный Афганистан – демократия, как заявляет руководство Госдепартамента Соединенных Штатов, то это наркодемократия: уникальное в мировой практике государственное устройство, целиком и полностью зависящее от производства и экспорта тяжелых наркотиков.

Уверенность западных специалистов в благотворности происходящего на БСВ для продвижения региона по пути прогресса в либеральном понимании этого термина резко контрастирует с точкой зрения их оппонентов из самого региона. Так, египтянин Абу Убейд Абдалла аль-Адм, близкий к руководству «Аль-Каиды», говоря об «арабской весне», полагает, что революции и ниспровержение режимов – это конец тирании, которая следовала за эрами пророков и Халифатов. По его словам, именно эти революции приблизят провозглашение истинно исламского государства, хотя учреждению его может предшествовать хаос на протяжении 50 лет, предсказанный теоретиками. По аль-Адму «арабская весна» была послана Аллахом, «поддерживая моджахедов, поскольку народы мусульманских стран должны проснуться, чтобы отклонить все остальное, кроме исламского шариата». Он утверждает, что «всемирное движение джихада… пожнет плоды этого народного движения, в котором оно пожертвовало кровью своих участников и провело десятилетия, призывая к этому… «Аль-Каида» проложила путь к этим революциям и пожнет их плоды…» Ближневосточная действительность пока подтверждает эту точку зрения, как в арабском мире, так и за его пределами.

Информация к размышлению

Остров Арабов

Постепенно втягивающийся в гражданскую войну Йемен играет роль детонатора для всего Аравийского полуострова – Острова Арабов, как называет эту часть мира арабская традиция, самой населенной и бедной страной которого он является. Отказ президента Али Абдаллы Салеха уйти в отставку и вооруженное противостояние верных ему частей с его противниками накалили обстановку в стране до предела. Переход на сторону оппозиции армейских частей во главе с его сводным братом генералом Мохсеном аль-Ахмаром перевел конфликт в открытую фазу. Разрешить его правящий ЙАР с 1978 г. и объединенным с Йеменом – с 1990 г. Салех не может. Противостояние его противников и верных ему частей, которые возглавляют его ближайшие родственники, в том числе сыновья, вряд ли закончится малой кровью. Хотя на протяжении четверти века выходцы из Йемена пополняли состав «Аль-Каиды», на территории этой страны она пока не является основной военно-политической силой, за исключением провинции Абьян, с территории которой в свое время нанесла удар по американскому эсминцу «Коул» на рейде Адена.

Главной военной силой в Йемене являются племена – зейдиты Севера и шафииты Юга, ополчения которых имеют на вооружении тяжелую технику, включая ракеты «земля – земля». Северяне имеют давние счеты с Саудовской Аравией из-за йеменской провинции Ассир, завоеванной Ибн-Саудом. Южане из-за пролоббированного саудидами запрета на вхождение во властные структуры объединенного Йемена «социалистов» – военно-политической элиты бывшей НДРЙ, составляющей, наряду с исламистами, значительную часть руководства ядра оппозиции – партии Ислах. Падение Салеха может привести к отделению Южного Йемена, хотя лидеры южан демонстрируют осторожность, не давая президенту рассорить оппозицию, натравив на них северян. Ресурсы влияния на внутрийеменскую ситуацию Эр-Рияда сократились после того, как на рубеже 2010-х годов северные племена хоуси в пограничном конфликте разгромили саудовскую Национальную гвардию. Исламисты в Йемене многочисленны и сильны – число прошедших Афганистан и Ирак ветеранов «джихада против крестоносцев» превышает 60 тысяч человек.

Одна из главных проблем страны – проблема нехватки пресной воды, запасы которой истощаются быстрее, чем в остальных странах региона, приближая Сану к статусу первой столицы мира с нулевым водным балансом. На протяжении 20 лет эксперты предсказывали приближение первого водного конфликта в арабском мире между Йеменом с Саудовской Аравией. Сегодня эта ситуация выглядит реальной. «Арабская весна» снизила до нуля вероятность строительства в Йемене ядерной установки для опреснения морской воды, анонсированного в свое время руководством США. Появление такого объекта на территории страны, охваченной гражданской войной, маловероятно. Если учесть, что исламисты, включая «Аль-Каиду», в Йемене составляют влиятельную силу, используемую и Салехом, и его противниками, американский проект следует признать нереализуемым в принципе.

Гражданская война в Йемене представляет опасность для Саудовской Аравии и Султаната Оман, сепаратизм в пограничной с Йеменом провинции Дофар которого, поддерживавшийся с 60-х годов с южнойеменской территории, может вспыхнуть вновь. Активизация столкновений в Йемене может быть инициирована Ираном в качестве инструмента воздействия на Саудовскую Аравию. Наличие на территории Йемена крупнейших в арабском мире рынков оружия еще более дестабилизирует ситуацию, хотя поголовное употребление жителями страны местного наркотика «кат» стабилизирует ее, снижая протестные настроения.

Наличие в Йемене большой сомалийской диаспоры, составляющей от 180 тысяч (по официальным данным) до 2 миллионов человек (cтатистика на Ближнем и Среднем Востоке представляет трогательную смесь подтасовок, условных оценок и подозрительно точных цифр, рассчитанных на доверие доноров и контролирующих инстанций или копирующих британскую и французскую колониальную практику), осложняет положение дел в этой стране, создает базу для проникновения на ее территорию пиратов, исламистов с Африканского Рога, боевиков военизированных сомалийских группировок, торговцев оружием и наркотиками. В случае распада Йемена высока вероятность появления в районе пролива Баб-эль-Мандеб йеменских пиратских группировок в добавление к сомалийским, тем более что личный состав распущенных Салехом военно-морских сил Южного Йемена, как и сомалийского флота, составляющего костяк пиратов, обучался морскому делу в СССР.

Ключом к будущему (или его отсутствию) одного из наиболее значимых государств не только арабского, но и всего исламского мира – Королевства Саудовской Аравии (КСА), является его противостояние с Ираном. Помимо прочего, «цена вопроса» состоит в том, суннитский или шиитский исламский проект будет доминировать в мусульманской умме. Правящий режим держит под жестким контролем шиитов Восточной провинции КСА, где они составляют большинство населения, и поддерживает их подавление в странах арабского мира, где суннитские режимы и военизированные движения противостоят Ирану и местным шиитским общинам. Попытка шиитов Бахрейна добиться равноправия с суннитами окончилась военной интервенцией стран ССАГПЗ, в которой саудовские войска сыграли главную роль. Консервативная геронтократия королевства стремится ослабить не только союзников и сателлитов Ирана – в первую очередь Сирию, но и все прочие светские режимы БСВ. В таких странах, как Египет, интересы Тегерана и Эр-Рияда в этом совпадают, хотя попытка Саудовской Аравии собрать «Священный союз арабских монархий», как охарактеризовал блок Марокко, Иордании и арабских монархий Залива один из ведущих отечественных арабистов Александр Игнатенко, направлена именно против Ирана. То же самое касается саудовского зондирования – в том числе через США, касающегося возможности восстановления в ряде стран и регионов, лишившихся в результате западной интервенции или «арабской весны» светских диктаторов, суннитских монархий: Идрисидов в Ливии или Хашимитов в суннитских провинциях Ирака.

В настоящее время в Ливане саудиты поддерживают сторонников экс-премьера Саада Харири против захватившей там власть «Хизболлы» и ее союзников. В Ираке – блок Алауи и «Аль-Каиду». В Сирии финансируют и снабжают оружием из Ирака, через каналы суннито-шиитского политического блока «Иракийя» Айяда Алауи суннитских радикалов, выступающих против алавитского режима Башара Асада, и бедуинские племена. В Йемене пытаются бороться с северными племенами и «социалистами»-южанами. Саудовская Аравия поддержала падение в Египте режима Мубарака, который в борьбе с терроризмом координировал свои действия с Израилем и США, и, наряду с Катаром, спровоцировала этот процесс. Именно она и Катар сориентировали ЛАГ, ЕС и США на противостоявших Каддафи исламистов из Бенгази и Дерны. Правящий режим преследует «заблудшую секту», как именуется «Аль-Каида» на официальном саудовском политическом сленге, только когда она выступает против него самого. Руководство королевства на протяжении десятилетий оказывает поддержку военизированным подразделениям суннитских экстремистов в Марокко, Алжире, Судане, Сомали, Иордании, Ираке, Сирии, Афганистане, Пакистане и странах, которые рассматриваются ими как часть «мира меча».

Используя «арабскую весну» для ослабления и ликвидации конкурентов, саудовское руководство добилось того, что АРЕ более не претендует на участие в урегулировании межарабских конфликтов в Судане, Ливане, Йемене и Палестине. Единственные конкуренты КСА в этой сфере – Турция и Катар. Поддерживая антиизраильские, провоцируя антиамериканские и антизападные настроения в исламском мире, Саудовская Аравия одновременно является одним из главных поставщиков нефти и потребителем продукции военно-промышленного комплекса США, хотя ее вооруженные силы непропорционально слабы по сравнению с армией и Корпусом стражей исламской революции Ирана и не могут освоить современную военную технику. В случае прямого столкновения с Тегераном Эр-Рияд может рассчитывать только на Запад.

Антиизраильские настроения в команде президента США Барака Обамы укрепляют связь саудовского режима с американской администрацией. Именно вследствие этого американская программа ядерного разоружения «Глобальный ноль» и инициатива создания безъядерной зоны на Ближнем Востоке были напрямую направлены против Ирана и Израиля, обходя проблему ядерного оружия Пакистана, создававшегося при финансовой поддержке Саудовской Аравии. Беспрецедентное заявление одного из самых влиятельных людей королевства, экс-руководителя саудовской разведки принца Турки бин Фейсала аль-Сауда о том, что появление иранской ядерной бомбы станет для Саудовской Аравии сигналом к адекватному ответу, сделанное летом 2011 г., продемонстрировало, что королевство готово к региональной гонке ядерных вооружений. Произойдет это, скорее всего, за счет получения «изделия», обслуживающего персонала и носителей из Пакистана. Характерно, что израильская ядерная программа не вызывала у руководства КСА такой реакции на протяжении полувека существования. Вызвавший еще больший резонанс ультиматум принца Турки президенту Обаме о возможности разрыва партнерских отношений между королевством и США, если последние применят в ООН вето в отношении признания Палестины государством, продемонстрировал новую тенденцию в региональной геополитике. Формирование суннитского альянса, в рамках которого Саудовская Аравия готова противостоять Ирану при поддержке Турции, снижает роль Соединенных Штатов в регионе.

Королевство на протяжении всей своей истории являлось опасным соседом для окружающих его стран, хотя в настоящее время Саудовская Аравия урегулировала с соседями большую часть пограничных конфликтов. Текущее внутреннее положение страны устойчиво, несмотря на экономические проблемы и антиправительственные выступления в портовой Джидде и Восточной провинции. В то же время КСА, «собранное» ибн-Саудом в ходе войн 20–30-х годов ХХ века после уничтожения Рашидидов в Неджде, вытеснения Хашимитов из Хиджаза, оккупации йеменского Ассира и других территорий, может распасться под внешним ударом. Волнения на Бахрейне, в Йемене или Восточной провинции КСА могут стать детонатором этого процесса, поставив на грань выживания все монархии Залива. Неизбежным следствием такого развития событий будет осложнение экспорта углеводородов из стран Аравийского полуострова.

Либерализация внутренней жизни, попытки которой предпринимались режимом, по основным вопросам на протяжении десятилетий блокировалась консервативным ваххабитским духовенством, влияющим на эту сферу жизни королевства не меньше королевской семьи. Недавние попытки руководства США дать рекомендации в этой сфере и в вопросах прав человека были жестко пресечены саудовскими лидерами, напомнившими руководству Госдепартамента о нефтяном бойкоте 70-х годов. Неожиданное объявление королем осенью 2011 г. о предоставлении саудовским женщинам избирательного права контрастировало с отказом в праве вождения ими автомобилей и демонстрирует не только противоречивость и непоследовательность реформ, но и напряженность внутриполитической борьбы вокруг них. Как следствие, за исключением финансовых дотаций населению, режим не имеет запаса прочности. Верховная власть в королевстве осуществляется сыновьями ибн-Сауда, возраст которых лежит в диапазоне от 70 до 90 лет. Конфликты в правящей семье, в том числе между альянсами наследных принцев и поддерживающими их группами, носят постоянный характер. Нерешенность проблемы передачи власти следующему поколению ослабляет королевство. Наличие в ультраконсервативной исламской стране, ограничивающей на своей территории права иностранцев и, тем более, иноверцев, многочисленных иностранных специалистов и рабочих – 5,6 миллиона из 25,7-миллионного населения, дополнительно дестабилизирует ее. Исходя из опыта конфликтов КСА с Ираном в 80-е годы, не исключено, что будущие волнения, которые могут поставить под вопрос существование Саудовской Аравии, будут приурочены к периоду большого (более 2,5 миллиона приезжих) или малого хаджа.

Экономика КСА завязана на взаимодействие с западными и японскими компаниями, при растущем товарообороте с Китаем. Нормализация отношений с Москвой позволила нейтрализовать антироссийскую деятельность королевства на Северном Кавказе, минимизировав поддержку сепаратистов в Чечне и других российских автономиях. В то же время исключить возобновление финансирования этой деятельности из государственных саудовских фондов в будущем или отсутствие ее из фондов частных в настоящем невозможно. Реализация российских проектов в королевстве маловероятна: в военно-технической сфере Эр-Рияд ориентируется на НАТО, нефтедобыча организуется в основном американскими компаниями, а инфраструктура обустраивается западными и японскими подрядчиками. Российская колония в Саудовской Аравии незначительна – ограничения, обязательные для всех живущих на территории королевства иностранцев, не способствуют их проживанию в этой стране. Важным фактором российско-саудовских отношений является хадж, участие в котором принимают ежегодно десятки тысяч российских мусульман – квота для России на 2011 г. составила 20,5 тысячи человек.

Султанат Оман, на территории которого доминирует ислам ибадитского толка, в 2011 г. смог обеспечить стабильность исключительно за счет финансовой поддержки, полученной от стран ССАГПЗ. Волнения на его территории, по мнению правящего страной с 1970 г. султана Кабуса бин-Саида, инспирированные «агентами влияния», прибывшими в страну из ОАЭ, были погашены. Немалую опасность для Маската представляет проблема наследования: глава страны не имеет детей. В связи с этим не исключен раскол в правящей элите: часть ее, в том числе силовики, ориентируется на Иран. Возможно и возрождение сепаратизма в провинции Дофар или движения сторонников восстановления имамата в горных районах. Волнения в Саудовской Аравии, гражданская война в Йемене и конфликт Ирана с государствами Залива, Западом или Израилем – наиболее опасные для Омана внешнеполитические сценарии.

Последний, скорее всего, включит блокирование Ираном Ормузского пролива, южный берег которого, полуостров Мусандам – часть Омана. Потенциал Султаната, как маршрута для транзита углеводородов через терминалы на побережье Индийского океана, может быть использован монархиями Залива для нейтрализации блокады и угрожает вовлечением Омана в конфликт и нанесением ударов по его инфраструктуре, хотя контакты с Ираном пока позволяют Маскату надеяться на сохранение нейтралитета. Живущие на территории страны иностранцы – 600 тысяч из 3-миллионного населения, преимущественно выходцы из Индии и Пакистана, лояльны режиму. В большинстве своем это представители среднего класса и ветераны оманских силовых структур. Безопасность страны гарантирована ее сотрудничеством в военно-технической сфере с Великобританией, США и Пакистаном.

Экономический потенциал Омана недооценен, особенно в туристической отрасли. Высокий уровень развития инфраструктуры, открытость общества, привыкшего к общению с иностранцами, в том числе индо-пакистанской торговой прослойки и выходцев с Занзибара, англизированная элита и квалифицированная рабочая сила позволяют высоко оценить перспективы работы в Омане российских компаний. Основа его экономики – экспорт нефти, меди и продукции рыболовства. Главные партнеры – государства Дальнего Востока, Индия, ОАЭ и страны ЕС. Нормализация отношений Маската и Москвы, в 80-е годы ХХ века отказавшейся от поддержки дофарских сепаратистов, при большой личной роли в этом Евгения Примакова, стала прорывом отечественной дипломатии в процессе восстановления отношений с арабскими монархиями. Отметим справедливости ради, что они были подорваны не только из-за идеологической войны Запада против СССР, но и вследствие продолжавшейся десятилетиями поддержки Советским Союзом антимонархических, левых, революционных и сепаратистских движений исламского мира, не говоря уже об оккупации Афганистана.

Объединенные Арабские Эмираты, в состав которых входят Абу-Даби (эмир – президент ОАЭ с 2004 г. шейх Халифа ибн Зайд ан-Нахайян), Дубай (эмир – премьер-министр шейх Мохаммед ибн Рашид аль-Мактум), Аджман, Рас эль-Хайма, Умм эль-Кайвайн, Фуджейра и Шарджа – наиболее известная российским предпринимателям и туристам монархия Персидского залива. Конфликт ОАЭ с Ираном, с 1971 г. оккупирующим острова Абу Муса, Малый и Большой Томб, превращает их в следующую после Бахрейна и Саудовской Аравии цель Исламской республики. Присоединение ОАЭ к санкциям ООН, принятым для ограничения иранской ядерной программы, нанесло серьезный урон экономике ИРИ, значительная часть финансовых операций и транзита грузов которой осуществлялись через Дубай. По данным Iranian Business Council, в Эмирате до введения санкций действовало около 1200 иранских компаний и жило более 400 тысяч граждан ИРИ. Ежегодно Иран импортировал через Дубай до 75 % ввозимых в страну нефтепродуктов.

Основу экономики ОАЭ составляют нефтеэкспорт, реэкспорт через зоны свободной торговли, авиационный (компания «Эмирэйтс» является одним из ведущих региональных перевозчиков и планирует войти в число мировых лидеров) и морской транзит, а также эксплуатация офисной и жилой недвижимости. Последняя сфера деятельности пострадала от мирового экономического кризиса – лишь финансовая поддержка Абу-Даби спасла Дубай, специализирующийся на элитной недвижимости, от дефолта. Потенциальным фактором дестабилизации ситуации в Эмиратах является иностранная рабочая сила, составляющая большинство населения страны, – 3,5 миллиона из 5. Армия ОАЭ, как и других стран Залива, оснащена современной техникой, однако может выполнять лишь ограниченные задачи, поддерживая вооруженные силы США, Франции и Великобритании и предоставляя им инфраструктуру: порты и аэропорты. В ходе волнений на Бахрейне весной 2011 г. силовые подразделения ОАЭ приняли участие в их подавлении. Россия сотрудничает с ОАЭ, в том числе в военно-технической области, хотя подрядчиками крупных государственных контрактов там являются компании из Юго-Восточной Азии, Японии, КНР и стран Запада.

В отличие от соседей умеренно-ваххабитский Эмират Катар, которым с 1995 г. управляет Хамад бин Халифа аль-Тани, поддерживает отношения, в том числе в оборонной сфере, и с Западом, и с Ираном. Последнее вряд ли спасет от иранского удара расположенные на его территории военные объекты США в случае обострения обстановки в Заливе, однако позволяет до поры надеяться на это. Отношения руководства страны с соседними режимами прохладные из-за внешнеполитических амбиций Катара. Это относится и к Бахрейну, управляемому родственной, но более стесненной в средствах династией, контакты с которой до недавнего времени осложнял территориальный спор, в конечном счете разрешенный международным судом в Гааге.

Особенностью катарской внешней политики на протяжении длительного периода являлись связи с Израилем, которые поддерживались после официального разрыва отношений с этой страной после начала в 2000 г. интифады Аль-Акса. Такого же курса придерживались Марокко, Тунис, Оман и ОАЭ. До последнего времени израильские технологии использовались в Катаре, в том числе для защиты военных и инфраструктурных объектов. Ситуация изменилась в августе 2011 г., после того как достоянием гласности стала схема политического шантажа и давления на Израиль в международных организациях, в том числе ООН, выстроенная Эмиратом, которую реализовывала администрация ПНА. Выявление поддержки Катаром радикальных палестинских исламистских движений усугубило ситуацию, став причиной замораживания израильско-катарских контактов.

Справедливости ради следует отметить, что отношение Катара к Израилю не слишком отличалось от его отношения к странам арабского мира. Именно Катар, используя в качестве инструмента внешнеполитического влияния телеканал «Аль-Джазира», способствовал разжиганию конфликтов, спровоцировав в ходе «арабской весны» обострение ситуации в Тунисе, Египте, Ливии, Сирии и ряде других стран региона. Тот же Катар, который связывают с Францией и ее руководством особые отношения, сыграл ключевую роль в принятии Саркози решения о начале военной операции против Каддафи в Ливии. Значительную роль в этом, особенно в отношении Египта и Ливии, сыграл живущий на территории Эмирата духовный лидер «Братьев-мусульман» шейх Юсеф Кардауи – «суннитский Хомейни», поклонник Гитлера и популярный телепроповедник.

Политические амбиции Катара опираются на колоссальные финансовые ресурсы, сконцентрированные в руках руководства страны, контролирующей третий в мире резерв природного газа при скромной территории и незначительном населении – 840 тысяч человек, включая 600 тысяч иностранцев. В то же время Катар уязвим в любом региональном конфликте, а использование «Аль-Джазиры» против арабских лидеров превратило его эмира в легитимную мишень для тех, кто из-за интриг катарских лидеров потерял власть и состояние. Армия Эмирата хорошо обучена, но гарантами его безопасности являются США и Франция.

Экономика Катара завязана на экспорт сжиженного природного газа и нефти. Доха является региональным транспортным авиаузлом, а национальная компания «Катар эйр» претендует на лидирующее место в списке мировых перевозчиков. Основными партнерами страны являются государства ЕС и США. Россия может рассчитывать на приоритетное рассмотрение участия в проектах Эмирата вследствие прочных отношений лидеров, однако конкуренция на местном рынке высока, а оценивающие проекты эксперты из стран Запада лоббируют интересы близких им фирм. «Хорошей новостью» в отношениях России и Катара является успешное разрешение проблемы, возникшей после ликвидации на территории Эмирата, считавшейся «нейтральной зоной» – «арабской Британией», представителя чеченских сепаратистов Яндарбиева. Основные направления российско-катарского сотрудничества – координация действий на рынке природного газа и военно-техническое сотрудничество, в том числе в сфере противовоздушной обороны.

Королевство Бахрейн, с 1999 г. управляемое шейхом Хамадом ибн Иса аль-Халифа, до 2002 г. довольствовавшегося титулом эмира, на протяжении 2011 г. было охвачено выступлениями шиитов, составляющих более 70 % населения, против правящей суннитской династии, сдержав их благодаря интервенции армейских и полицейских подразделений стран ССАГПЗ. В операциях на территории островного государства были задействованы контингенты из всех монархий Залива, но решающую роль сыграли военнослужащие Саудовской Аравии и ОАЭ. Базирующийся на Бахрейне 5-й флот США в операциях по подавлению восстания не участвовал. Жесткая реакция Ирана на события на Бахрейне привела к фактическому разрыву отношений Тегерана и Манамы и высылке с территории Бахрейна этнических персов, составлявших немалую часть из 240 тысяч местных экспатов, при общей численности населения в 740 тысяч человек.

Традиционная для ИРИ характеристика Бахрейна в качестве бывшей иранской провинции, отторгнутой англичанами, позволяет предположить возможность конфликта между Ираном и странами ССАГПЗ под предлогом защиты мирного населения королевства, дистанцироваться от которого США не смогут. В противном случае они вынуждены будут признать Иран доминирующей силой в регионе, уступив ему позиции ведущей военно-политической силы не только Персидского залива, но и Двуречья – наряду с Турцией, и Афганистана – наряду с Пакистаном. Перспективы этого конфликта в настоящее время не вызывают сомнений, однако если он разразится после того, как Иран овладеет ядерным оружием, будут не столь очевидны. Экономика Бахрейна в текущем режиме зависит от финансовой помощи Саудовской Аравии. Его значение как базы военно-морского флота США сохраняется, но роль транзитного авиацентра сократилась. Нефтедобыча прекращена в связи с истощением месторождений, а кризис строительной отрасли в странах Залива подорвал рентабельность производства алюминиевого проката. Существенно для экономики Бахрейна и то, что интервенция стран Залива ухудшила его реноме как офшорного банковского центра исламского мира.

Граничащим с Ираком, Ираном и Саудовской Аравией Эмиратом Кувейт с 2006 г. правит шейх Сабах аль-Ахмед аль-Джабер ас-Сабах. Его стратегическое значение как глубоководного порта Персидского залива не меньше, чем роль одного из ведущих поставщиков нефти на мировой рынок, однако в вопросах безопасности эта страна, зажатая между Ираном, Ираком и Саудовской Аравией, вынуждена опираться на США и Великобританию. Авиаудары и террористические акты против Эмирата со стороны Ирана в ходе ирано-иракской войны 1980–1988 годов, иракская оккупация 1990–1991 годов, нестабильная ситуация на границах, вызванная гражданской войной в оккупированном международной коалицией Ираке, сделали Кувейт уязвимым. Ситуацию осложняют выступления бесправных «бидунов» – бедуинов, живущих на территории страны. Иностранцы составляют 1,3 миллиона из 2,8 миллиона ее населения. Недавняя история демонстрирует, какую роль они могут сыграть в качестве «пятой колонны»: большинство кувейтских палестинцев в августе 1990 г. поддержали оккупацию страны войсками Саддама Хусейна. Сотни тысяч их из-за этого были изгнаны по окончании операции «Буря в пустыне» из всех стран Залива, в том числе треть миллиона – из Кувейта.

В настоящее время Эмират является крупным транзитным авиационным и морским узлом, а также основной тыловой базой обеспечения действующего в Ираке воинского контингента США, что превращает его в одну из главных целей Ирана, в случае возникновения конфликта между ИРИ и США или странами ССАГПЗ. После того как кувейтские подразделения приняли участие в подавлении волнений на Бахрейне, Эмират объявил о раскрытии действовавшей на его территории иранской разведывательной сети и депортировал проживавших в Кувейте иранцев. Территориальные проблемы с Ираком, претендовавшим на включение Кувейта в свой состав, должны были окончиться с падением режима Саддама Хусейна, однако строительство порта на кувейтском острове Бубиян вызвало осложнения в отношениях с Багдадом и показало, что проблемы между ними могут обостриться после вывода из Ирака американских войск. Экономика страны завязана на Индию, страны Азиатско-Тихоокеанского региона, ЕС, Саудовскую Аравию и США. Российское участие в кувейтских проектах теоретически возможно, но осложнено высоким уровнем конкуренции со стороны западных корпораций.

Глава 5

Основные тенденции развития

Основными тенденциями развития внутриполитической жизни региона являются демократизация монархий, милитаризация правящих элит, деградация светской демократии, теократизация демократических институтов и трайбализм. С одной стороны, на БСВ возникла неподконтрольная властям и поддерживаемая Западом информационная среда, насыщенная современной техникой, в первую очередь мобильными телефонами и компьютерами, распространенными в широких кругах населения даже самых патриархальных стран. Как следствие, население, особенно молодежь, получило информацию об общественной жизни и государственном устройстве мира за пределами собственного региона. Образование и владение иностранными языками сформировали в среднем классе стран БСВ классическую предреволюционную ситуацию: недовольство собственным положением и властями при нежелании последних что-либо менять в сложившемся статус-кво. Волнения «арабской весны» вызвали волну перемен даже в самых консервативных монархиях. Введения конституции в Марокко и ограничения королевской власти в Иордании еще можно было ожидать, но предоставление женщинам избирательного права в консервативной Саудовской Аравии оказалось сюрпризом для экспертов, который лучше всего характеризует степень напряженности отношений между властной элитой и населением стран с традиционным жизненным укладом. Все эти изменения коснулись в первую очередь стран арабского мира, поскольку политическая жизнь Турции, Ирана и Пакистана, не говоря уже об Израиле и Кипре, достаточно развита, а племенной Афганистан был далек от наличия в стране централизованной власти даже во времена королевского режима. Создание в арабских монархиях местных и консультативных советов – шуры разного уровня, и борьба местных парламентов там, где они существовали, за расширение полномочий – тенденция не новая. Однако впервые за несколько десятилетий от того, сумеют ли арабские монархи вовремя среагировать на массовые выступления населения, зависит судьба правящих династий. Отметим, что именно предыдущая волна свержений монархических режимов в конце колониальной эпохи привела к власти в странах, где эти перевороты победили, свергаемых сегодня авторитарных диктаторов и военные хунты, установившие там формально республиканские режимы.

Милитаризация правящих элит БСВ являлась и является отличительной чертой региона, имеющей аналоги в Азии, Африке и Латинской Америке, но получившей наибольшее распространение именно на Ближнем и Среднем Востоке. Описанные выше системы правления предоставляют выходцам из армии и спецслужб значительные привилегии. Исключением не является даже Израиль, для которого активное участие в политической жизни генералитета после ухода с военной службы является нормой, хотя военные перевороты, обычные для стран арабского мира и Пакистана, а в недалеком прошлом и для Турции, в Израиле невозможны: армия является частью общества и полностью лояльна ему. Контроль над армией, МВД и спецслужбами для высшего руководства БСВ играет ключевую роль в стабильности режимов – именно поэтому в большинстве стран региона существует значительное число конкурирующих между собой разведок и контрразведок, гвардейских и полевых частей. В некоторых из них армия играет вторичную роль по сравнению с МВД, как в Тунисе. В других существуют превышающие ее по уровню подготовки, вооруженности, а иногда и численности элитные войска наподобие Национальной гвардии в Саудовской Аравии или Корпуса стражей исламской революции в Иране. Обычной практикой является служба в армии на высших постах представителей арабских королевских домов, наиболее показательным примером которой служит опыт Хашимитов в Иордании. Среди военных лидеров Турции самым известным за пределами страны был создатель республики Мустафа Кемаль Ататюрк. В Пакистане – Первез Мушарраф. Что касается арабских республик, перевороты 2011 года отнюдь не означали, вопреки иллюзиям западного политического и экспертного сообщества, наступления там демократии современного типа. Влияние армии и главы правящей военной хунты маршала Тантауи на подготовку парламентских и президентских выборов означает, что военные не отдали власть гражданским политическим силам, которых в Египте, за исключением исламистов, практически нет. Египетская армия просто «подставила» МВД и спецслужбы, ценой свержения Мубарака ликвидировав шансы на получение президентского поста генералом Сулейманом, имевшим на это до переворота все шансы. Переход в Ливии на сторону оппозиции министра МВД, расстановка сил в правящей элите Туниса и рост влияния в Пакистане лидера военных генерала Кияни на фоне снижения популярности и ограничения полномочий президента Зардари демонстрируют ту же тенденцию: перегруппировку элит в верхних эшелонах власти при сохранении роли силовиков. Иран и Турция являются исключениями из этого правила. В Иране силовики подчинены религиозной власти, которую осуществляет рахбар Хаменеи, со времен исламской революции 1979 г. В Турции премьер-министр Эрдоган поставил их под контроль в сентябре 2010 г. Впрочем, и в Турции, и в Иране руководство силовых ведомств играет важную роль в управлении страной.

Теократизация демократических институтов – процесс практически неизбежный для региона, в подавляющем большинстве стран которого любая демократия может быть только исламской. Ислам не только религия, но и образ жизни для верующих мусульман – как, впрочем, христианство для ортодоксальных христиан и иудаизм для евреев. В обществах, где секуляризм не получил распространения или его основы расшатаны, индивидуальное стремление к корням или традиционный для государственных институтов поиск национальной идеологии неизбежно приводит религию в политику. Следствием являются религиозные партии, активное участие в политике священнослужителей, попытки – иногда удачные, превратить религию в доминирующий государственный институт, а религиозных иерархов в руководителей государства. Все остальное зависит от личностей, уровня патриархальности или светскости общества, степени влиятельности в данной стране того или иного религиозного направления и конкурентности политической среды. Отметим еще раз: речь не только об исламе, точнее политическом исламе. Влияние греческой православной церкви и пример архиепископа Макариоса, как президента Кипра, не говоря уже о ливанской политической системе, целиком построенной на балансе религиозных общин, демонстрируют действенность этих механизмов в ближневосточном христианстве. Это характерно и для иудаизма: в израильском парламенте представлены и арабская исламистская, и еврейские ортодоксальные и умеренно-религиозные политические партии, имеющие устойчивый электорат. Согласно данным специалистов, занимающихся изучением политического пути лидера иранской исламской революции, аятоллы Хомейни, именно изучение опыта израильских религиозных партий позволило ему создать стройную систему управления современным исламским государством на основе принципа «велайяте факих», воплощенную на практике в Исламской республике Иран.

Иран служит примером того, как политический ислам в демократических системах Ближнего и Среднего Востока необратимо вытесняет из высших эшелонов власти, подчиняет и интегрирует в систему, где играет доминирующую роль, военно-авторитарную и традиционную – племенную или феодальную элиту. Это же демонстрируют Пакистан, Турция, Афганистан и арабские страны. Пакистан – «страна чистых», по мысли Мухаммеда Али Джинны, должен был стать толерантным обществом, избавленным от индуистского религиозного фанатизма: его парламентская и судебная системы копировали британскую модель. Однако постепенно – а со времен диктатуры генерала Зия-уль-Хака ускоренными темпами, ИРП превратилась не просто в исламское, но во все более радикальное государство. Нетерпимость к религиозным меньшинствам, шиитам и ахмадийя, включая теракты и погромы, является обычной практикой современного Пакистана. Исламизация политического руководства, армии, спецслужб, покровительствующих экстремистам и проникающихся их идеологией, позволила исламистам укрепить позиции в центральных районах страны. Борьба с ними Первеза Мушаррафа, вынужденного для предотвращения потери контроля над столицей бросить армию на штурм исламабадской «Красной мечети», и попытки найти компромисс с исламистами его преемника, президента Али Асефа Зардари, итогом которых стала военная операция в долине Сват, демонстрируют последствия такого развития событий. Еще более показательным для сторонников теории о возможности развития на исламском Ближнем и Среднем Востоке светской демократии западного типа является опыт Афганистана. Талибы и представители других радикальных движений и групп не только вернутся к власти после ухода из страны американского воинского контингента, но и не покидали государственные структуры ИРА. Значительная часть правительства, парламента, администрации и провинциальных губернаторов этой страны занимала руководящие посты, когда Афганистаном руководило движение Талибан. Многие, если не большинство, придерживались и придерживаются самых радикальных воззрений.

Турецкий ислам, победивший светский кемализм после десятилетий борьбы, пока принято считать модернизированным. Однако его история, как доминирующего в стране политического течения, только начавшись, потребовала введения, пока осторожного, отдельных положений шариата. Не столь неизбежным, хотя и предсказуемым, был взятый правительством Эрдогана курс на поддержку исламистов в арабском мире: «Хизболлы» в Ливане, ХАМАСа в Газе и «Братьев-мусульман» в Сирии. Политический ислам турецкого типа оказался недостаточно радикальным для египетских «Братьев-мусульман», критиковавших Эрдогана в ходе его визита в эту страну, однако эволюция турецкой политической модели идет в сторону исламизации, и, в конечном счете, никто не знает, где остановится этот процесс: Иран при шахе несколько десятилетий был светским государством в неменьшей мере, чем сегодняшняя Турция. Еще более демократические дивиденды исламистов заметны в арабском мире. В 90-е годы это проявилось в Алжире, спровоцировав там гражданскую войну, и Судане, президент которого Омар аль-Башир в итоге смог поставить главу местных исламистов Хасана ат-Тураби под контроль. В начале нового столетия было продемонстрировано в Ираке, Ливане, Иордании, Палестине и проявляется в Сирии. Исламисты выиграли парламентские выборы в Тунисе, имеют наибольшие шансы на успех в Египте и контролируют Ливию, что не означает превращения этих стран в подобие Ирана – но только пока. Для построения суннитского исламского государства в «чистом виде» в Ливии исламистам придется подавить сопротивление племен, склонных к традиционному исламу, в том числе сторонников религиозных орденов. В Тунисе – закрепить присутствие в парламенте, исламизировать элиту и вводить шариат политическим путем, по турецкой модели. В Египте отстранить от власти остатки мубараковской элиты, провести исламизацию армии и спецслужб и поставить коптов в положение граждан второго сорта – несложная задача, если вспомнить, насколько их права были ограничены на протяжении предшествующих 60 лет. Как бы то ни было, демократические изменения в арабском и в целом исламском мире означают неизбежный приход к власти исламистских политиков, их постепенную радикализацию, ограничение меньшинств и переход к шариату, хотя и не в такой форме, как этого хотела бы «Аль-Каида».

Секуляризм военно-авторитарного и национал-социалистического типа, распространенный в исламском мире в ХХ веке, исчерпал себя. Политический ислам, в том числе исламофашистского типа, доминирующая в регионе тенденция, которая, судя по пакистанскому и иранскому опыту, на протяжении длительного периода будет эволюционировать на БСВ, проходя те же стадии, которые в свое время прошла социалистическая система. Это означает временной резерв, не менее трех поколений, до того момента, как системы, построенные сегодняшними исламистами, пройдут все фазы развития, ослабнут и распадутся под воздействием внутренних факторов. Неоптимистичная, но реальная перспектива, если, как это принято на Западе современными политологическими школами, не полагать демократию чудодейственной панацеей, исправляющей общественные пороки, а не способом подсчета голосов, которым она на самом деле является.

Одной из самых характерных черт общественного устройства на БСВ и в Африке является трайбализм. Вопрос, «какого ты роду-племени», в России в основном носит характер риторический или фольклорно-былинный, хотя на Алтае, Камчатке или Северном Кавказе это отнюдь не так. В Европе родо-племенной фактор – это прошлое времен Раннего Средневековья, а в США, Латинской Америке или Новой Зеландии об этом имеет смысл говорить только с потомками аборигенов. Однако на Ближнем и Среднем Востоке он означает именно то, что означает. Разумеется, в крупных городах Турции или Ирана вопрос о племенной принадлежности задавать не принято, но в деревенской местности если не племя, то большая семья, точнее семейный клан (арабская «хумула»), означает много больше, чем гражданство или национальность. Точнее – это и есть национальность, что характерно для человеческого общества на протяжении большей части его истории. Род и племя означают систему отношений с окружающими, определяя социальный уровень: в восточных обществах кочевник стоит выше земледельца, а среди кочевников те, кто владеет верблюдами, – выше тех, кто разводит овец и тем более крупный рогатый скот. Благородные «ашрафы» выше простолюдинов, а те – «парий», потомков населения, покоренного в ходе войн. Потомки пророка или аристократических родов выше всех остальных. Семито-, тюрко– и ираноязычные племена региона чрезвычайно многочисленны. Берберы и арабы, курды и пуштуны – лишь самые крупные из этнических групп, чья родословная должна учитываться – и никогда не учитывается дипломатами, политиками, бизнесменами и даже экспертами, по долгу службы обязанными знать такие вещи. В СССР говорить и писать об этом было не принято. В сегодняшнем политкорректном мире об этом не принято говорить и писать на Западе. Между тем чтобы понять, что происходит в Афганистане, Ираке, Сомали или Судане, почему палестинцы не могут создать государство, как будет развиваться гражданская война в Ливии и по каким линиям пойдет распад Сирии, нужно знать, какие именно процессы идут там на племенном и клановом уровне. Простое перечисление племен без понимания того, какие лидеры их возглавляют, в каких отношениях они между собой и какие посты занимают в армейской и государственной иерархии той или иной страны, мало что дает для ориентации в местных системах власти. Трайбализм, как и кастовая система в Индии, оказался стойким явлением, адаптирующимся к любым внешним воздействиям.

Информация к размышлению

Двуречье и Левант

Приближающийся вывод из Ирака американских войск, как показывают непрерывные антиправительственные выступления и теракты в этой стране, активизирует гражданскую войну «всех против всех». Курдские военизированные подразделения «пешмерга» завершили захват города Киркук, на монопольное владение которым претендуют иракские курды, и успешно зачищают от арабов и туркоманов Мосул. Суннитские подразделения «сахва», сформированные для борьбы с «Аль-Каидой», возвращаются к антиправительственной деятельности, поскольку не были, как обещало американское командование, интегрированы в ряды армии или полиции. Присутствие в правительстве министров проиранской «Армии Махди» Муктады ас-Садра уравновесило суннито-шиитский блок Айяда Алауи, предоставив Ирану свободу действий в центральном и южном Ираке. Основной внешней силой на севере, в Иракском Курдистане, остается Турция, войска которой действуют в приграничных районах против боевиков Рабочей партии Курдистана. На границе с Ираном против курдских боевиков организации «Пежак» воюет Корпус стражей исламской революции. Активизация «Аль-Каиды», других радикальных террористических группировок и сепаратистских движений, в том числе в крупнейшем городе юга – Басре, слабость и коррумпированность правительственных войск и полиции позволяют закрепить раскол страны.

Современный Ирак – не столько государство, сколько территория, экономические и политические связи отдельных частей которой между собой часто слабее, чем с соседями. Дезинтеграция этой страны неизбежно окажет негативное воздействие на Иорданию, Саудовскую Аравию и Сирию, так же как волнения на их территории дестабилизируют Ирак. В стране активно действуют криминальные группировки, в том числе специализирующиеся на похищении иностранцев с целью получения за них выкупа. Иракские беженцы и перемещенные лица, число которых составляет более 4 миллионов человек, осложняют ситуацию в Иордании и Сирии – официального статуса беженцев подавляющее большинство их не получило. При этом офицеры силовых ведомств Саддама составляют костяк наемников, вербуемых в Ираке для участия в конфликтах, охвативших регион с началом «арабской весны».

Ликвидация в 2003 г. режима Саддама Хусейна не привела к появлению в Ираке устойчивого правительства. Багдад балансирует между Тегераном и Вашингтоном, Анкарой и Эр-Риядом. Иракские вооруженные силы и полиция без поддержки американских войск не способны проводить контртеррористические операции и сдерживать наступление внешнего противника. Засилье шиитов в силовых подразделениях превращает их в «эскадроны смерти», проводящие зачистку суннитских и христианских районов, вытесняя оттуда постоянных жителей. В ряде регионов, в том числе Багдаде и других крупных городах, сформировалось разделение районов проживания по этническому и конфессиональному принципу. Особому давлению подвергаются религиозные меньшинства. Полностью вытеснена из страны палестинская община, пользовавшаяся привилегиями при Саддаме. Серьезные проблемы испытывают этнические персы, в том числе жители лагерей беженцев, сформировавшихся в Ираке после иранской исламской революции 1979 г.

Восстановление экономики Ирака, запасы углеводородов которого представляют интерес для инвесторов, идет с трудом. Доступ к крупным проектам получают компании США и других стран антисаддамовской коалиции. Большая часть средств, выделенных на поддержание иракской экономики, исчезла: украденными оказались десятки миллиардов долларов. Единственный стабильный регион страны – Курдистан, большую часть инвестиций в котором осуществляет Турция. Добыча и экспорт нефти и газа осложнены коррумпированностью, высоким уровнем бюрократии, отсутствием правительственных гарантий и законодательными противоречиями. Итоги тендеров на разведку, разработку и добычу углеводородов неоднозначны: условия проведения осложнены, ожидания Багдада завышены, а итог непрозрачен. Российские перспективы в Ираке, за исключением работы на подряде у западных корпораций, участия в реализации межправительственных соглашений с гарантией оплаты со стороны внешних финансовых институтов и разовых поставок, чрезвычайно сомнительны.

Антиправительственные выступления в Иордании ставят под вопрос будущее правящей династии. Влияние исламистского фактора и роль, которую играют «Братья-мусульмане» – крупнейшая фракция в парламенте, экономические проблемы, отягчаемые присутствием в Иордании до миллиона выходцев из Ирака, поддерживаемый королевой Ранией рост политической активности и ужесточение требований нелояльных к династии палестинцев, составляющих более 60 % из 6,4 миллиона жителей страны, дестабилизируют королевство. Решение короля передать право формирования правительства парламенту ограничивает его возможности управления страной. Опасность для будущего страны представляют поддержка иорданских исламистов Саудовской Аравией и конфликт родственников королевы – семьи Ясин с бедуинскими шейхами и лидерами чеченской и черкесской общин. Опорой режима является армия – одна из лучших на Ближнем Востоке. Отношения короля Абдаллы II, управляющего страной с 2000 г., с Западом прочны, хотя от Израиля он, в отличие от отца, короля Хуссейна, дистанцировался, сохраняя с ним дипломатические отношения и сотрудничая в борьбе с терроризмом.

Существенную угрозу для иорданской монархии представляет нестабильность на палестинских территориях, контролируемых Израилем. Иордания обычно извлекает прибыль из региональной нестабильности и если проблемы Сирии и Ирака не распространятся на ее территорию, может сыграть роль стабилизатора Машрика. Не исключена организация в королевстве боевиками «Аль-Каиды» и близких к ней группировок терактов по иракскому образцу, как это было в Аммане после начала оккупации Ирака войсками США. Заинтересованность Саудовской Аравии и малых монархий Персидского залива в поддержке иорданской армии в случае войны с Ираном снижает эту возможность. Характерно, что после начала волнений на Бахрейне Иордания закрыла свои границы для граждан Ирана.

Иорданская экономика высокоразвита, промышленность (включая добычу солей Мертвого моря), инфраструктура, банковская сфера, туризм, образование и медицина созданы по британским стандартам, в достаточном количестве наличествует квалифицированная рабочая сила. Страна привлекательна для инвесторов, хотя конкуренция российских компаний на иорданском рынке с европейским, арабским и американским бизнесом высока. Отношения российского и иорданского руководства имеют прочную личную основу.

Палестинская национальная администрация (ПНА) в Рамалле коррумпирована, неэффективна, не может ни построить инфраструктуру государства, ни прекратить антиизраильский террор, ни завершить конфликт с Израилем и движением ХАМАС в Газе, хотя и ведет с ним переговоры о «палестинском единстве». ХАМАС, в случае одностороннего объявления руководством ПНА палестинского государства, может захватить власть на Западном берегу реки Иордан, с дальнейшим развитием экспансии в направлении Иордании. До начала в Сирии волнений летом 2011 г. это движение опиралось на Дамаск и Тегеран. Альянс распался после того, как его лидеры отказались принять участие в сирийской гражданской войне на стороне Асада. Поддержку движения на Западе осуществляют левые и антиглобалисты. До охлаждения отношений с ХАМАСом Иран, при нейтралитете новых египетских властей, наладил поставку в Газу оружия и боеприпасов. Сектор является плацдармом для ракетных и минометных обстрелов Израиля, ставящих под угрозу безопасность более половины территории этой страны, включая ядерный реактор в Димоне и американский радар в Негеве, контролирующий воздушное пространство Ирана. Обстрелы территории Израиля из сектора Газа и теракты, организованные с использованием Синая для обхода пограничных блокпостов, провоцируют ликвидации израильтянами лидеров террористических группировок и операции по перехвату направляющихся в Газу судов с оружием. Периодически направляемые в Газу «Флотилии свободы», задача которых – срыв регулярного досмотра грузов, идущих в сектор, как правило, останавливаются Израилем, не достигая цели.

Вероятность проведения Иерусалимом зачистки Газы по аналогии с операцией «Литой свинец» 2008–2009 годов достаточно высока. Не исключено, что в результате Армия обороны Израиля вернет контроль над границей Газы с Египтом, «Филадельфийским коридором», а возможно и всем сектором. Разрыв отношений Израиля с ПНА в случае объединения ФАТХ и ХАМАСа без признания последним Израиля, либо дальнейшая эскалации конфликта с ПНА из-за обращения его руководства в сентябре 2011 г. к ООН с требованием признать Палестину государством в границах 1967 г., будет означать денонсацию соглашений Осло. В то же время на Западном берегу идет хозяйственная интеграция еврейских поселений и палестинских населенных пунктов. Внешние силы, включая «коспонсоров мирного процесса», играют в палестино-израильском конфликте дестабилизирующую роль. Их деятельность привела к росту претензий палестинских лидеров к Израилю, замораживанию его отношений с ПНА и увековечиванию противостояния. В случае окончательного разрыва палестино-израильских отношений или регионального конфликта не исключена аннексия Израилем Иудеи и Самарии с ликвидацией ПНА.

ПНА и ХАМАС полностью зависят от внешней помощи. Бюджет ХАМАСа в Газе составляет около $ 540 млн, но лишь $ 55 млн этой суммы составляют налоги. Из 13 млрд шекелей бюджета ПНА 10,5 млрд составляют внешние поступления – в том числе 4,5 млрд из Израиля. Около 15 % дают налоги, большая часть остального покрывается за счет овердрафтов в иорданских банках. Теневая экономика и контрабанда превышают объем легальной экономики. Палестинская экономика представляет интерес только для фирм, связанных с донорами или местной элитой, в качестве подрядчиков проектов, необходимых для отчета перед донорами о том, куда пошли вложенные в развитие ПНА средства, большая часть которых расходуется нецелевым образом. Квалифицированная рабочая сила, перспективы использования христианского паломничества, туристический потенциал и связи палестинского руководства с Россией не имеют шансов на реализацию вследствие отсутствия стабильности и устойчивых связей с Израилем. Эффективные проекты реализуются палестинцами в партнерстве с израильтянами в обход властей ПНА: объем «серых» палестинских инвестиций в израильскую экономику и поселения составляет от $ 2,5 до 5,8 млрд. Экономическое значение Палестины для России равно нулю.

Сирийская арабская республика, единственный военно-политический союзник Ирана в арабском мире, в середине 2011 г. стала одним из главных объектов давления в рамках «арабской весны». Столкнувшись с массовыми волнениями, охватившими всю страну, режим попытался подавить их, частично трансформируя политическую систему. Выступления бедуинов на границе с Иорданией и Ираком, исламистов, курдов, составляющих около 10 % населения, друзов и других протестных групп были поддержаны Западом, Турцией, Саудовской Аравией, Катаром и другими странами ССАГПЗ. Сирия стала фронтом необъявленной войны между ними и Ираном. Большая часть алавитов (16 % населения), составляющих военную элиту, наряду с умеренными суннитами (более 50 %), христианами (10 %) и лидерами шиитских общин продолжала поддерживать президента Башара аль-Асада, правящего страной с 2000 г., опасаясь распада страны, объединенной Францией лишь в 20–30-х годах ХХ века. Лозунг оппозиции «Христиан в Ливан, алавитов в могилу» говорит о неизбежности этнических чисток в случае ее победы.

Присутствие на территории Сирии от 1 до 1,4 миллиона иракских беженцев и более 400 тысяч палестинцев является дестабилизирующим фактором. Израиль не вмешивается в сирийские внутренние дела. Падение Асадов, на протяжении десятилетий бывших врагами Израиля, не в его интересах: анархия и гражданская война на северной границе хуже предсказуемого противника. Волнения в Сирии закрыли вопрос о заключении мирного соглашения с Дамаском ценой возвращения ему Голанских высот. Попытка правящего режима снизить накал внутренних волнений, спровоцировав столкновения палестинцев с Израилем на Голанах, где были атакованы пограничные укрепления, провалилась. Волнения в Сирии снизили возможности ее влияния на Ливан и поддержку движения «Хизболла».

Существенным фактором, ослабляющим режим Асада, стала позиция Турции. В конце 2000-х годов Анкара нормализовала отношения с Дамаском, на протяжении десятилетий бывшие враждебными из-за присоединения в 1939 г. к Турции сирийского Хатая (Александретты) с портом Искандерун, вызвавшего массовый отток на территорию Сирии арабских и армянских беженцев, а также разногласий по распределению вод Евфрата, строительство турецких гидроузлов на верховьях которого снижало его сток в Сирию и Ирак. Военное превосходство Турции и давление премьер-министра Турции Эрдогана на президента Асада заставили Сирию примириться с турецкой гегемонией, принять в компенсацию за реализацию турецкого проекта развития Восточной Анатолии безвизовый режим и участие в пограничных гидропроектах и отказаться от претензий на возврат присоединенных Турцией сирийских территорий. Однако, в конечном счете, столкновение интересов суннитских монархий Залива и Запада с Ираном, конфликт сирийских «Братьев-мусульман» с правящим режимом и появление в Турции десятков тысяч сирийских беженцев заставили Анкару сделать выбор в пользу сирийской оппозиции.

Развитие сирийской экономики, преимущественно сориентированной на рынки Европы и арабских стран, основу которой составляют нефтеэкспорт, сельское хозяйство, промышленность, банки и развитая инфраструктура при значительных перспективах роста туристического сектора, было остановлено волнениями 2011 г., перешедшими в гражданскую войну. Россия – традиционный партнер Сирии с советских времен, вынуждена приостановить выполнение ряда проектов, хотя и заветировала антисирийскую резолюцию в ООН. События в Сирии поставили под вопрос использование Россией пункта захода кораблей военно-морского флота в порту города Тартус.

Ливан, как всегда, балансирует на грани гражданской войны. Хрупкое равновесие между этно-конфессиональными общинами смещается в пользу мусульман, точнее – шиитов. Марониты, греки (православные и католики-мелкиты), армяне (католики и приверженцы григорианской церкви), несториане, сиро-яковиты, сунниты, шииты и друзы образуют крупнейшие общины страны (общее число общин составляет несколько десятков), вооруженные милиции которых по численности и уровню подготовки сопоставимы с армией. Внутри шиитской общины крупнейшей военно-политической силой является проиранская «Хизболла». Лидер оппозиции Саад Харири, на которого на протяжении ряда лет делали ставку Запад, Саудовская Аравия и Россия, покинул страну. Христиане, сунниты и друзы расколоты: часть поддерживает Харири, часть – «Хизболлу». Палестинские военизированные группировки в лагерях беженцев противостоят ливанским силовым структурам, периодически вступая в столкновения между собой. Проиграв Ирану и Сирии в Ливане, Саудовская Аравия смогла осложнить положение Дамаска настолько, что он не пытается более установить контроль над Бейрутом. Проблема в том, что именно сирийская оккупация большей части Ливана (и израильская – меньшей) на протяжении десятилетий была единственным гарантом национального примирения в этой стране. Попытки спровоцировать очередную войну между «Хизболлой» и Израилем, предпринимаемые Ираном, не привели к успеху из-за опасений ее руководства.

Ливанская экономика, в 90-е годы ХХ века начавшая оправляться от последствий гражданской войны, претерпела колоссальный урон после убийства премьер-министра Рафика Харири и прошедшей летом 2006 г. Второй ливанской войны. В настоящее время саудовские, европейские и американские инвестиции в Ливан не поступают. Правительство под контролем «Хизболлы», возглавляемой шейхом Насраллой, означает доминирование в Ливане Ирана и не оставляет оснований для оптимизма в отношении будущего этой страны, несмотря на потенциал, который имеет ее сельское хозяйство, промышленность, туризм, инфраструктура и банки, когда-то сделавшие Ливан «ближневосточной Швейцарией». Наличие отношений России со всеми противоборствующими сторонами в Ливане неконвертируемо в экономические проекты: риск работы в этой стране чрезвычайно высок.

Отступление первое.

Кебаб под Иерихоном

Идея поговорить о будущем палестинской экономики с финансовым советником Арафата казалась плодотворной. Именно он контролировал денежные потоки ПНА – Палестинской национальной администрации, которую мировые средства массовой информации упорно называли Палестинской национальной автономией, хотя автономией она как раз никакой не была: ни Иордании, ни Египту, ни Израилю ее власти не подчинялись. Арафат был главным, и влияние его держалось на интригах, ориентироваться в которых мог только он сам. Большие деньги он тоже контролировал сам. Палестинской политикой мог заниматься кто угодно: десятки группировок и их лидеров ненавидели друг друга больше, чем Израиль, и не могли сплотиться против «раиса». Министр иностранных дел ООП Махмуд Аббас, представлявший на международной арене «палестинскую революцию с человеческим лицом», имел доступ к большей части международных контактов, но с точки зрения перехвата власти опасен не был: интеллигент не пользовался влиянием среди боевиков. Саиб Арикат, Фарук Каддуми и прочие «старики» ООП могли спорить на заседаниях исполкома до хрипоты, обвиняя друг друга и самого Арафата в чем угодно, но торпедировали любые попытки кого-то из них вырваться вперед. Фейсал аль-Хусейни, Нашашиби и Ханан Ашрауи представляли поколение, не имевшее никаких шансов: «тунисцы» оттеснили на второй план старую палестинскую аристократию, потерявшую хватку в балансировании между израильтянами и иорданской короной. Палестинские «силовики» Джибриль Раджуб и Мухаммед Дахлан, с их людьми, натренированными на интифаде, были преданы Арафату, который возвысил их над «нобилями». На мелкие самостоятельные группы можно было не обращать внимания, используя их против Израиля и сохраняя имидж ПНА как партнера еврейского государства. ХАМАС был блокирован, изолирован и загнан в угол – его, в сложившемся раскладе сил, можно было просто игнорировать.

Все это держалось на деньгах, как держится на деньгах любая революция, любое государство и любое общественное движение – далеко не только террористическое. Арафат контролировал деньги, но времени на все не хватало: зарплату боевикам он любил выдавать лично, а текущими делами занимался доверенный человек – Мухаммед Рашид, известный еще и как Халед Салам, – среди руководства ООП двойные имена были распространены не меньше, чем у израильских политиков и генералов.

Он знал банковские пароли и номера счетов. Он контролировал потоки наличности. Он вкладывал средства Арафата – миллиарды, постепенно складывавшиеся в десятки миллиардов, которые принадлежали «палестинской революции», а на деле были именно деньгами Арафата, в торговые сети и авиакомпании, системы мобильной связи и другие, куда менее безобидные бизнесы. Он сводил воедино данные о поступавшей от бизнесов прибыли и реинвестировал эту прибыль. Он был абсолютно коррумпирован, абсолютно беспринципен, демонстративно аморален и, что не прибавляло ему популярности, являлся, по слухам, этническим курдом. И при всем желании его невозможно было убить.

Технически это, разумеется, никакой сложности не представляло. Но вместе с ним умерла бы информация о том, где находятся палестинские деньги, и это была пожизненная индульгенция. Он представлял собой ключ от самого большого палестинского сейфа и прекрасно знал это. Принимая в расчет импульсивный характер Абу-Аммара, как звали Арафата в кругах ООП, считаясь только с ним и боясь только его, он был неуязвим до тех пор, пока был тем, кем был. Друзей у лидера палестинской революции не было, его отношения с женой были «политическими», соратников он тасовал, как карты в колоде, то приближая их, то удаляя и при случае убирая зарвавшихся – в основном чужими руками. Вся его жизнь была одним непрерывным публичным спектаклем, и отношения с Халедом Саламом были особой партией в этом спектакле. В качестве довереннейшего из доверенных он имел беспрепятственный «доступ к телу раиса», зачастую выступая на заседаниях правительства, как мальчик для битья. Арафат был безгрешен по определению, поэтому, когда с деньгами творилось что-то не то, а творилось «не то» часто, виноват был его финансовый советник.

Именно с ним, и только с ним, и имело, по здравом размышлении, смысл разговаривать обо всем, что было связано с деньгами. В том числе о палестинской экономике, точнее, о ее будущем. Стояло начало второй половины 90-х годов. Осенью 1999 года Арафат должен был предъявить миру палестинское государство, согласовав с Израилем все спорные вопросы, – по крайней мере, так было записано в соглашениях, которые он подписал: времени оставалось немного. Россия не могла помочь Палестине деньгами – приближался дефолт, хотя Арафат получил от Москвы пару вертолетов для того, чтобы беспрепятственно перемещаться между сектором Газа и Иерихоном. Как следствие бывший советский подопечный списал бывшего патрона в расход и поставил на Соединенные Штаты, Норвегию, Японию и других перспективных спонсоров. Подозревать его в сентиментальности не приходилось, и избытком благодарности «Яков Моисеевич», как его именовали на дипломатическом жаргоне, не страдал. Оказанная услуга в Палестине стоила ровно столько же, сколько и во всем остальном мире, то есть ничего. Даже на открытие аэропорта в Газе российских дипломатов – единственных из тех, кто в этот момент находился в городе, не позвали. Однако советы пока выслушивались с благодарностью, квартиры дипломатов были большими, вилла дипломатической миссии в Газе красивой, встречи на официальном уровне проходили часто и кормили хозяева на этих встречах от души.

Как уже было сказано – времени для того, чтобы к моменту объявления Палестины государством построить ее экономику, оставалось немного. По крайней мере, именно это предполагали наивные люди, полагавшие, что объявленные и гарантированные «коспонсорами мирного процесса» сроки что-то значат. Палестину создавали в едином порыве и по льготному тарифу. Пожалуй, ни одно государство в мире не рождалось в таких благоприятных условиях. Главными инициаторами выступали основные противники ООП – израильтяне, наивно полагавшие, что за это Арафат им будет благодарен и станет вести себя конвенционально. Отставной руководитель Шабака Йоси Гиноссар, отправленный в свое время в отставку за то, что в ходе очередного захвата очередных террористов отправил их «в расход» на месте, отвечал за интимные вопросы отношений с руководством ПНА, был деловым партнером Раджуба по чрезвычайно прибыльному казино в Иерихоне и лично переводил деньги на персональные счета Арафата в банке «Апоалим» – вплоть до второй интифады, в разгар которой скоропостижно скончался – по официальной версии от рака. Спонсоры стояли в очереди. Политическая и экономическая поддержка на всех уровнях была гарантирована. Бывших террористов принимали как будущих партнеров и коллег, да они для лидеров израильского левого лагеря и были партнерами и коллегами. Разумеется, были пессимисты, были скептики, да и отдельные тревожные звоночки раздавались, но кто слушает Кассандру, когда лев вот-вот возляжет с агнцем? Так что вопросы экономики, экологии, рабочих мест, инфраструктуры и прочих материй, столь необходимых образцово-показательному государству, которым должна была стать к юбилейному двухтысячному году Палестина, казались актуальными как никогда.

Ближневосточный саммит 1995 года, проходивший в столице Иордании Аммане, обогатил автора почти центнером проектов, большая часть которых так или иначе была связана с будущим палестинского государства. Правда, через несколько дней после его окончания израильский премьер-министр Ицхак Рабин был застрелен, то ли убийцей-одиночкой Игалем Амиром, как гласила официальная версия, то ли участниками заговора спецслужб, использовавшими Амира для прикрытия. Автору последнее кажется куда более похожим на правду. Его собственные контакты с будущим официальным мучеником израильского левого лагеря на иорданском саммите показали, что тот был крайне разочарован происходившим и понимал, что его используют, причем Арафат и Перес раздражали его в равной мере. Рабин вполне созрел для того, чтобы встать на пути безудержных уступок палестинскому руководству, которых требовал его давний соперник и недоброжелатель, глава израильского МИДа Шимон Перес, и осложнить «мирный процесс». Однако Рабин Рабином, а Палестина Палестиной. Покойного оплакали, а выигравший выборы Биньямин Нетаньяху, став премьер-министром, отбиваясь и отмываясь от обвинений со стороны левых, отказался от своих обязательств избирателям в пользу миротворчества, дав Арафату очередной столь необходимый тому карт-бланш. Время поджимало – сроков объявления палестинского государства никто не отменял.

Опыт десятилетий масштабных строек и прочих экономических проектов, не слишком востребованный в охваченной переменами России, мог пригодиться в реализации проекта создания палестинского государства. Тем более что множество палестинских специалистов получили высшее образование в СССР, а сотни тысяч их советских коллег эмигрировали в начале 90-х годов в Израиль. Конфликт израильтян с арабами для них был чем-то из другой жизни, личной неприязни к ним они не имели, а палестинцы, говорившие по-русски, могли рассчитывать с их стороны на взаимопонимание не меньшее, чем марокканские евреи или ортодоксы. Теоретически все выглядело великолепно. Осталось договориться с руководством и запустить процесс. Именно этим и предстояло заниматься на встрече, которую с благословения и по рекомендации Махмуда Аббаса организовал с Мухаммедом Рашидом великолепный профессионал и замечательный дипломат Владимир Рыбаков. К тому моменту автор знал как свои пять пальцев весь еврейский мир, был вхож в российские верхи и западную элиту, по рекомендации МИДа наладил добрые отношения с Аббасом и его семьей, основал собственную корпорацию и институт, сохранил оптимизм и веру в человечество, заработал изрядное количество денег и располагал более чем столетним семейным опытом строительства металлургических заводов, военно-морских баз и прочих хозяйственных объектов. Пост председателя совета директоров Российского еврейского конгресса, в который вошли все отечественные олигархи еврейского происхождения, кроме стоявшего от всех особняком Бориса Березовского, позволял рассчитывать, в случае достижения договоренности с палестинскими властями об участии России в создании новой палестинской экономики, на связи и ресурсы этой, не последней в стране, организации. В общем, на первый взгляд уравнение решалось элементарно. Как оказалось – только на первый взгляд.

Встреча, изначально назначенная в Иерихоне, где как раз проходило заседание палестинского правительства, в назначенном месте в назначенное время не состоялась. Сорвалась она по объективным причинам: в дверном проеме, за которым проходило заседание, хорошо виден был Ясир Арафат в неизменном оливковом френче. Раис, как всегда небритый, маленький, с выпученными больше обычного грустными еврейскими глазами, страшно кричал и размахивал пистолетом. Размахивал он им под носом потенциального визави, из чего можно было сделать вывод: вовремя тот не освободится. Свободно владевший арабским Рыбаков послушал, задал наводящий вопрос сопровождающему и твердо сказал: «Поехали, тут надолго». Попытка узнать, куда именно надо ехать, была излишней по определению. Вокруг было много хорошо вооруженных людей, обстановка в зале накалялась, на улице темнело, и куда бы ни уехал из этого сумасшедшего дома, где на глазах творилась история, лендровер с российскими дипломатическими номерами, хуже быть уже не могло. Как выяснилось по дороге, вероятность встречи с финансовым советником была все же больше, чем его шансы получить пулю в лоб. Вопрос, столь экспрессивно поставленный перед ним руководством, стоял всего о трех миллионах долларов, которые куда-то делись и к кому надо не дошли. Дело житейское.

Осеннее небо под Иерихоном ночью полно звезд. Где-то шумели жесткие листья пальм. Вокруг домика совхозной архитектуры размером с российский сарай сновали молодые люди. Кто-то нанизывал на шампуры кебаб. Кто-то начинял мясным фаршем плоские пустотелые лепешки-питы, зажимая их в решетки на длинных ручках. Кто-то резал салат табули. Кто-то расставлял по столам бутыли кока-колы, тоника и минеральной воды – стол был безалкогольный, в соответствии с заветами пророка. Кто-то нес посыпанный кедровыми орешками хумус, политый местным оливковым маслом, настоящим маслом из настоящих оливок, чуть горьковатым, мутным и темно-зеленым. Кто-то тащил стопки теплых круглых пит из пресного теста. Кто-то занимался углями, стоя внутри огромного построенного кольцом стационарного каменного мангала, размерами напоминавшего Стоунхендж. У стены стояли в пирамиде автоматы. Где-то недалеко, в направлении неширокого Иордана, напоминавшего при дневном свете по цвету и консистенции воды оливковое масло, тявкал шакал. В кустах кто-то шуршал, возможно дикобраз или даман, которым мало что грозило: едят их в копченом виде преимущественно в Африке. Сказать, что это было хорошо, – значит ничего не сказать. Это был самый вкусный кебаб, который автору пришлось есть в жизни.

В стороне стояла машина, точнее мини-вэн с открытой задней дверцей. Именно в эту дверцу постепенно собиравшиеся гости загружали принесенные с собой сумки. Маленькие сумки. Средние. Большие. Очень большие. Точно с такими же баулами ездили в Турцию и Китай тогдашние челноки. Гостей было много – человек двадцать-тридцать. Они вели между собой тихими голосами оживленные разговоры, закусывали, благо молодые люди, колдовавшие над мангалом, подавали на столы порцию за порцией, и выглядели чрезвычайно умиротворенно. Все это напоминало кавказские застолья, с той разницей, что такой стол на Кавказе без вина, водки, коньяка и тостов выглядел бы странно. Было ясно, что все эти почтенные люди хорошо знают друг друга. Периодически их подводили знакомиться к гостям из России – известному всей Палестине дипломату и его неизвестному, но уважаемому другу, представляя по именам и тихо комментируя: это наша арматура. Наша мука. Наше электричество. Наша вода. Наш бензин. Как следовало из комментариев, представленные олицетворяли местный бизнес. Именно на них держалась вся местная экономика. Подчеркнем – все они выглядели вполне благообразно. Нормальные восточные люди, любящие свои семьи, строгие с детьми, балующие внуков и почтительные с родителями. Многие говорили по-русски – они учились в СССР и приветствовали московских гостей особенно тепло. Один, кудрявый, рыжий, невысокий, с эспаньолкой и абсолютно светлой, усыпанной веснушками кожей, со словами «Брат! Я в Лумумбе учился» заключил в объятия. Больше всего он напоминал еврея-ашкеназа, хотя, по уверениям Володи Рыбакова, был стопроцентным арабом.

Благодать продолжалась часа три – потом приехал хозяин, несколько встрепанный и взбудораженный, что было более чем понятно для человека, у которого только что махали под носом заряженным пистолетом, обещая застрелить. Поскольку приехал он живым и невредимым, на чем-то они, в конечном счете, разошлись. Впрочем, не исключено, что это был спектакль «на публику», и Арафат, прекрасно знавший цену своему финансовому советнику, был с самого начала в курсе того, куда тот девал деньги и почему они не дошли по расписанию. Как не исключено и обратное – после смерти лидера палестинской революции значительная часть его состояния, которое контролировал хозяин домика с мангалом под Иерихоном, испарилась без следа. Нас познакомили – все вежливо отошли, дав уважаемому господину Рашиду поговорить с уважаемыми заморскими гостями.

Разговор был краток, но чрезвычайно показателен и многое прояснил. Хозяин выслушал идею и в принципе ее одобрил. Он хорошо относился к России. Раис Арафат хорошо относился к России. Вся Палестина хорошо относилась к России. Но все эти истории о рабочих местах, промышленных зонах, экологии и водном балансе, с его точки зрения, не имели никакого отношения к экономике. Он объяснил почему. «Вот, – сказал он, указав на мини-вэн, в который последние гости утрамбовывали свои сумки, – это – экономика. Наши бизнесмены приносят эти деньги как знак уважения раису. Они делают это добровольно, и это правильная экономика. Другой не надо». Возражать было нечего. Мини-вэн, полный наличности – хороший аргумент. Обратно в Газу, где автор гостил у Рыбаковых, ехали часа три, сначала колеся по ночному серпантину Западного берега, потом пролетая по израильским хайвэям, пройдя недолгий контроль на КПП Эрез и пропылив чуть-чуть по дорогам сектора. Но именно в тот вечер, под Иерихоном, автор понял, что палестинского государства не будет. Большой общак, собранный на мафиозном сходняке под самый вкусный в мире кебаб, не может быть основой, на которой строят страну. Так ее ведь никто и не строил…

С тех пор прошло полтора десятка лет. Арафат ушел в иной мир, вслед за Рабином. Абу-Мазен – Махмуд Аббас заменил его на посту раиса ПНА. Шимон Перес стал президентом Израиля. Володя Рыбаков умер от сердечного приступа, нелепо и рано. «Мирный процесс» тоже умер, но переговоры о создании Палестины продолжаются год за годом, десятилетие за десятилетием. Деньги под этот проект выделяются и неуклонно разворовываются – теперь уже не Мухаммедом Рашидом, а другими бюрократами. Палестина разорена и разорвана гражданской войной. ХАМАС и ФАТХ уничтожают друг друга. Израильтяне ушли из Газы, но террористическая война против Израиля идет, как шла. В конечном счете, старые палестинские террористы и воры обманули старых израильских глупцов – политиков и генералов. Но с той поры, как автора угостили кебабом под Иерихоном, он не занимался больше палестинской экономикой, что крайне положительно сказалось на его собственных делах. Все хлеб.

ЦЕНТРЫ ВЛИЯНИЯ И МЕЖДУНАРОДНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО

Мировое сообщество на протяжении десятилетий действует в регионе в рамках дипломатических, военно-политических и экономических альянсов. Международные программы реализуются в Западной Сахаре, Ливии, Судане, Сомали, Ливане, Ираке, Пакистане и Афганистане, на палестинских территориях и Кипре. В отношении стран региона широко применяются санкции – национальные и международные, включая недавнее введение санкций ООН в отношении Ирана и Ливии. В то же время международная помощь зачастую становится источником роста напряженности. Анализ причин этого позволяет минимизировать отрицательные последствия вмешательства извне в процессы, идущие в регионе. Каково влияние и какова стратегия на БСВ последней мировой сверхдержавы – США и бывших колониальных империй: Великобритании и Франции? Что делают на БСВ крупные европейские игроки: Германия, Италия и Испания? Как действует в регионе ведущая держава Востока – Китай и такие крупные экономические игроки, как Япония, Южная Корея, Индия и страны Юго-Восточной Азии? Какую роль на БСВ играют международные игроки: ЕС, НАТО и ООН?

Глава 6

Запад: США и Европа