Госпожа Клио. Заходящее солнце

– Да, – Манко кивнул, – для нас она то же, что для вас лошадь. На ней мы перевозим грузы; она дает шерсть для одежды. А в горах водятся гуанако…[10]

– Надеюсь, их всех едят? – перебил Эрнандо.

– Едят. Но если лама старше трех лет, ее нельзя есть.

– Это вам нельзя, а нам все можно!.. – рассмеялся Эрнандо.

Манко с удивлением посмотрел на глупого чужеземца.

– Их не едят, потому что через три года мясо становится горьким. Ламы питаются горькими травами. Если кто-нибудь сдаст в тамбо старую ламу, Великий Инка уменьшит меру маиса всему айлью, а на праздник Солнца мяса они не получат вовсе.

– Нет, Франсиско, – весело заметил Эрнандо, – по-моему, этой страной очень легко управлять. Попробовал бы кто-нибудь лишить меня моего законного куска мяса!..

Манко промолчал, решив, что слово «управлять» относится исключительно к Великому Инке. А как может быть иначе?..

Викунья спокойно отошла в сторону, уступая дорогу, и Манко, въехав в ворота, остановился – узкая улица напоминала вход в лабиринт и не была приспособлена к передвижению на лошади. Спешившись, капитан бросил поводья одному из солдат.

– Останешься с лошадьми. Мигель, а ты веди нас.

Улицу разделяла надвое сточная канава, в которой осела липкая грязь. Дома, сложенные из неровных камней самой различной формы, превращали стены в серую, унылую мозаику. Тростниковые крыши, взбитые дождем и ветром, торчали клочьями. Обычно они сразу приводились в порядок специальными людьми, но сейчас их почему-то не было. Над городом висела непривычная тишина, еще сильнее подчеркиваемая гулкими шагами, обутых в сапоги, испанцев. Даже вода в канаве подозрительно не журчала.

– А почему в домах нет окон? – спросил капитан.

– Это не дома, – пояснил Манко, – это тамбо. Здесь хранятся запасы Великого Инки, предназначенные для жителей Тумбеса. Их выдают в строго определенные дни.

– Запасы – это интересно. А вход здесь есть? – поинтересовался Эрнандо.

– Есть, – Манко указал на бесформенное отверстие в стене.

– Проверим, что у них там, – Эрнандо, согнувшись и придерживая рукой шляпу, бесстрашно шагнул в темноту, и тут же послышалась его брань; но потом все стихло.

– Эй, брат! – капитан просунул голову внутрь, но входить не стал, – что там?!

– Запасов тут нет! Пусто! Зато есть десяток трупов!.. – донесся далекий голос.

Капитан повернулся к Манко, но тот не знал, что ответить. Да, Великий Инка мог бы уничтожить провинившихся людей и заселить Тумбес законопослушными айлью, но тогда тамбо должны были остаться нетронутыми – Инка мудр, и никогда не уничтожит того, что принадлежит ему самому. А ему принадлежит все, вне зависимости от того, кому этим дозволено пользоваться в данный момент – это священный закон. Без ведома Великого Инки никто не посмеет прикоснуться к тамбо, ведь за воровство полагается две тысячи ударов палкой, которых не в состоянии выдержать ни один человек.

– Не нравится мне это, – заметил капитан, когда Эрнандо благополучно вылез обратно.

– Мне тоже. Но не хочешь же ты сказать, что мы зря переплыли океан?!.. Слышишь, ты! – он повернулся к Манко, – это ж твои братья! Кто их мог убить, ты знаешь?

Манко молчал, глядя на испанцев пустыми глазами. Он не мог знать ответа, так как простому мастеру, обрабатывающему перья, не дано понять помыслы Сына Бога.

Не дождавшись объяснений, капитан двинулся дальше; Эрнандо, смерив Манко ненавидящим взглядом, пошел следом; сзади негромко переговаривались солдаты, но Манко не разбирал слов, хотя и догадывался, о чем идет речь, ведь то, что являлось загадкой для него, для чужеземцев являлось загадкой вдвойне.

Наконец тамбо закончились. На смену массивным каменным стенам пришли глинобитные хижины под теми же тростниковыми крышами, с еще более низкими входами, скорее, напоминавшими лаз. Большинство хижин было повреждено огнем, и удивительно, как не сгорел весь город. Скорее всего, этому помешал дождь.

Капитан остановился у одной из уцелевших построек.

– Мигель, посмотри, что там, – приказал он.

Низкорослый Манко опустился на четвереньки и ловко проскользнув внутрь, увидел посреди комнаты нетронутую миску маиса и сосуд с чичей.[11] Хотел отхлебнуть, но почувствовал гнилой несъедобный запах. Вокруг противно пищали обнаглевшие грызуны, жившие в каждом доме на правах домашних животных. Они являлись единственным видом мяса, доступного практически всем, однако их поголовье выросло настолько, что они уже заняли комнаты, а не только кладовую. Видно, хозяева исчезли отсюда не вчера.

– Какая вонь! – в проем просунулась голова Эрнандо, но тут же убралась обратно.

Манко не чувствовал никакой вони – это был обычный запах человеческого жилья. Быстро обшарив кладовую, он нашел несколько высохших листьев коки и главное – кусочек извести, который тут же сунул в карман. Больше в доме не оказалось ничего интересного. Обычный дом, похожий на все остальные не только в Тумбесе, но и в других городах; даже в самом Куско они ничем не отличались от этого.

Манко вылез наружу, стряхивая с ладоней животные экскременты, на которые нельзя было не наткнуться, перемещаясь по дому.

– Ну, что там? – спросил капитан.

– Ничего.

– Там дышать-то невозможно, – пробормотал Эрнандо, – грязные свиньи!.. Как они там живут?!..

– Они живут, – ответил Манко с такой интонацией, что капитан вдруг понял: здесь главное – жить, а с кем, в каких условиях, чем при этом питаться и где спать, совершенно неважно. Жить!.. Это была абсолютно необъяснимая, новая психология, к которой необходимо было приспособиться, если он желает стать здесь губернатором.

С другой стороны, а как же тогда золотая облицовка храмов; алмазы и изумруды, без счета украшавшие роскошные покои, о которых говорил Мигель? Как-то все это не соотносилось между собой…

– У вас все живут так бедно? – решил уточнить капитан.

– Бедно?.. – удивился Манко. Он не понимал значения этого слова, – Великий Инка дает нам еду, одежду, кров и землю. Разве этого не достаточно для жизни? В Тумбесе живут рыбаки; в другом городе делают посуду; еще в другом – ткут материю или выращивают маис. Так живут все мастеровые и крестьяне. Воины живут в походных домах из шкур. Это гораздо хуже, но служат воины всего два года, а потом возвращаются домой, потому что Великий Инка заботится о своих подданных.

– А есть тут дома побогаче? – напрямую спросил Эрнандо.

– Есть дворец курака.

– Так идем туда!

Улица стала шире за счет того, что канава исчезла под каменными плитами. От этого воздух стал чище (как сказал бы Манко, «стал другим»), и наконец взгляду открылась терраса с каменным алтарем. Наверх вели ступени. Манко помнил, что высокие двери, в которые можно входить, всего лишь склонив голову, когда-то были завешаны желтыми шкурами пумы. Сейчас шкуры отсутствовали, поэтому сразу открывалась галерея с множеством проемов, ведущих в помещения, назначения которых Манко не знал. Зато он увидел разбросанные вокруг перья и по их цветам легко определил, что когда-то они представляли собой головной убор и жезл курака.

Вид дома воодушевил испанцев. Солдаты разбрелись по комнатам в поисках… Манко точно не знал, что они ищут, но подозревал, что, скорее всего, желтый металл. Он и сам ожидал увидеть его в больших количествах, но в комнатах не осталось ничего, кроме разбитой посуды, тканей, измазанных потемневшей кровью, и пучков тростника с крыши.

В одной из комнат они обнаружили несколько трупов. Климат побережья препятствовал разложению, поэтому Манко ничуть не удивился, увидев обтянутые высохшей кожей скелеты с длинными черными волосами, которые скалились желтыми зубами. Зрелище, конечно, не самое приятное, но в нем не было ничего, противоречащему естественному течению жизни; к тому же все сразу встало на свои места, ведь из груди мертвецов торчали копья, раскрашенные в цвета чанка[12]. …Значит, они снова восстали, – подумал он, – опять началась война с чанка… Но почему Великий Инка не прекратил ее, как бывало не однажды?.. Или чужеземцы в непробиваемых одеждах, вооруженные «огненными трубками» и посланы его отцом, Солнцем, чтоб прекратить распри раз и навсегда? Тогда надо быстрее вести их в Куско, пока чанка не разорили все побережье…

– Видишь, это не Кортес, – капитан вытащил из трупа копье, – они сами устроили тут бойню.

– Похоже, да… – Эрнандо пытался осмыслить ситуацию, но, видимо, мысли не привыкли посещать его голову, и поэтому ничего более конкретного сказать он не мог.

– Здесь была война, – подтвердил Манко, – и чанка победили. Я думаю, что Солнце послало вас, чтоб вы «разящим огнем» уничтожили всех кровожадных чанка. Великий Инка окажет вам свои милости.

– Ну да, нас послало Солнце! – воскликнул Эрнандо, – и мы уничтожим кого угодно, только хотелось бы знать поподробнее о милостях твоего Инки!

– Наверное, это будет желтый металл, если для вас он так важен, а мы покрываем им стены храмов, – ответил Манко с достоинством.

– А в этом городе нет ни одного храма?

– Нет. Те, что я знаю, в Кахамарке, Куско и Кито – там проходят праздники Солнца. Отсюда ближе всего Кахамарка.

– Тогда нам срочно надо в эту Кахамарку, – подвел итог Эрнандо, – по дороге можем перебить, и чанка, и всех остальных.

– Да, – капитан кивнул, – утром выступаем, – он повернулся к Манко, – не волнуйся, мы поможем твоему Инке. Эрнандо, поезжай на берег и приведи остальных. Ты, – он ткнул в проходившего мимо солдата, – бери людей, и разводите костры. Убейте штук пять этих животных, и изжарьте их на ужин. Мигель, как ты считаешь, им еще нет трех лет?

– Кому-то есть, кому-то нет…

– Иди и покажи, каких надо убить, а я поброжу по дому.

То, что предстояла спокойная ночь; то, что над головой имелась какая-никакая крыша, и через несколько часов аромат жареного мяса оживит мертвый город, воодушевило людей. Солдаты принялись бодро обдирать с хижин тростник и стаскивать на террасу бревна от недостроенных плотов. Эрнандо, весело насвистывая, ушел в направлении городских ворот; капитан исчез в глубине галереи, и Манко остался один.

Ламы беспрепятственно бродили по площади, поэтому выполнить порученную миссию он всегда успеет, а пока его оставили в покое, можно наконец-то пожевать свежую коку. Манко прекрасно видел ее низкорослые деревца всего в каких-то двадцати шагах, и пока солдаты отправились за очередной партией топлива, спустился на площадь. Сорвав листок, растер в пальцах кусочек извести, подобранный в хижине безвестного рыбака; ссыпал порошок на лист и торопливо сунул в рот.

Известь усиливала волшебное действие коки – это известно даже детям; а когда ее не оказывается под рукой, можно использовать золу. Но известь, конечно, лучше.

И все было б просто прекрасно, только солнце постепенно затягивалось тучами и поднимался ветер. На побережье это могло означать приближение бури …но могло ведь и не означать?.. – Манко решил ни с кем не делиться своими опасениями, тем более, долгожданный вкус коки окрасил мир в прекрасные яркие цвета. Картинка чуть дрожала, будто наполненная перегретым воздухом; на душе сделалось так легко, что она уже теряла связь с телом, обретая дух кондора, являвшегося родоначальником айлью Манко.

Наконец, кондор воспарил над городом. Расправив крылья, он медленно планировал, наслаждаясь свободой; его зоркий глаз различал крошечные фигурки солдат, копошащихся возле хижин, Эрнандо, который уже приближался к отдыхавшему на берегу войску, и еще… Объект заинтересовал кондора, и пришлось даже опуститься ниже. По внешнему виду, это был человек, походивший на «слуг господних» – длинное черное одеяние, капюшон, закрывающий лицо… Он появился из галереи и остановился на террасе, где осталось покинутое душой тело Манко. Странно, что, ни солдаты, ни капитан не заметили его. Или, может, просто они не могли его видеть?..

Сердце кондора, не ведавшее страха, говорило, что надо сложить могучие крылья и устремиться вниз, а верный глаз уже прикидывал расстояние до жертвы, но в это время странное создание исчезло – мгновенно и не оставив никаких следов. Кондор растерянно повертел головой – его инстинкты еще не сталкивались с подобной ситуацией.

Неожиданный раскат грома скатился с далеких гор, раскроив пополам потемневшее небо и принеся с собой шквальный порыв ветра. Манко почувствовал, как душа вцепилась в тело своими когтистыми лапами – она вернулась и сразу наполнилась естественным человеческим страхом.

Ветер обрушился на город, играючи срывая крыши и пронзая улицы миллиардами песчинок, принесенных с побережья. Солдаты успели добежать до дворца и укрыться за прочными каменными стенами. Капитан Писарро, наоборот, выбежал на террасу, но был остановлен порывом ветра. Где-то рядом ударила молния; земля вздрогнула, и следом хлынул дождь. Ледяные потоки каскадом устремились по широкой лестнице, вливаясь в озеро, уже образовавшееся на площади. Солнце окончательно спряталось за горами, почувствовав свою слабость, и вокруг стало очень похоже на ночь. Солдаты испуганно жались к стене, но если остатки крыши хоть немного защищали их сверху, то внизу… потребовалось всего несколько минут, чтоб уровень воды достиг голенищ испанских сапог.

Капитан оказался у противоположной стены, и Манко едва различал его фигуру. Шляпа, с которой струйками бежала вода, придавала ему жалкий вид, но чувствовалось, что самообладание не покинуло его. Он тщетно вглядывался в сумрак, наполненный гулом и грохотом и освещаемый вспышками молний, которые не походили на привычные голубые стрелы, а взрывались огненными шарами, озаряя сразу полнеба красноватым светом.

Подобное буйство богов Манко наблюдал в своей жизни уже не раз и знал, что вода смоет все, попадающееся на пути, и унесет по Большой Воде в неизвестном направлении. Но сейчас у него не было имущества, которое можно потерять, поэтому мысли занимали не столько последствия бури, сколько предшествовавшее ей явление странного черного человека. Два эти факта не могли не быть связаны между собой, а вывод напрашивался один – Ланзон в очередной раз покинул подземное жилище и вышел наружу, чтоб помериться силами с Солнцем.

В принципе, в этом заключался естественный ход их отношений, но то, что Манко видел Ланзона собственными глазами, являлось чудом – чудом, не предвещавшим ничего хорошего, так как ни один человек не может лицезреть воплощение зла без того, чтоб не предать Солнце; значит, его дух вечно будет метаться меж двух начал, добра и зла. …А, может, Ланзон явился и к чанка, помутив их разум и вновь толкая к войне, а теперь пытается помешать испанцам, спешащим к Великому Инке?..

– Слышите, капитан! – один из солдат попытался вмешаться своим голосом в перебранку богов, – это бубенцы и флейта!..

В отблеске молнии Манко увидел, что глаза солдата наполнены не страхом, а каким-то нечеловеческим весельем – вроде, его дух вырвался наружу, приветствуя явление Ланзона.

– Какие флейты?! Да ты от страха сходишь с ума! – прокричал капитан.

– Нет, это целый оркестр! Это удивительная музыка!!..

Манко не понимал, о чем они говорили. Может, Ланзон на их языке носит много имен – не только «Дьявол», но и «Флейта», «Оркестр»… Капитан крикнул еще что-то, но очередной раскат хохота Ланзона поглотил все звуки. Ощущение конца света подчинило остальные чувства, включая даже понятие времени. Находящиеся посреди бушующей вечности люди судорожно цеплялись окоченевшими пальцами за выступы каменных стен…

И вдруг все закончилось, так же внезапно, как и началось. Наступила тишина, которая, правда, еще гудела отзвуками прошедшей минуты, но это было, скорее, воспоминание, напоминавшее страшную сказку. А в действительности лишь вода нежно журчала, сливаясь вниз по каменным плитам.

– Неужели мы выжили? – «сумасшедший» солдат плюхнулся на колени, подняв фонтан брызг, – Господи, благодарю тебя!..

Никто не попытался его поднять, а, наоборот, все, включая капитана, тут же последовали его примеру. Но Манко-то знал, что их Бог здесь не причем, потому что люди, жившие на побережье, несколько раз в году сталкивались с бурями и оставались живы без его помощи. Солнце всегда сильнее Ланзона, и только оно может усмирить злую силу. Скоро оно появится на небе и начнет новый жизненный круг.

Ступая по колено в воде, Манко вышел из укрытия и поднял голову. Божественные животные, населявшие небосклон, струили далекий равнодушный свет. Они паслись и охотились, занятые своей, недоступной человеку жизнью, и только Крылатый Змей злорадно распустил убийственный хвост, а это означало, что Ланзон действительно находился совсем рядом, и теперь он не отстанет от Манко, раз явился ему в зримом образе. В таких случаях не оставалось ничего, кроме как опустить руки с раскрытыми ладонями, прикрыть глаза…

– Мо́ча,[13] – произнес Манко исполнив ритуал, – ты спустился на край земли, чтоб дать человеку душу и жизнь, говоря каждому мужчине: «будь мужчиной» и каждой женщине: «будь женщиной», каждой ламе: «будь ламой» и каждому кондору: «будь кондором», каждому ягуару: «будь ягуаром» и каждой рыбе: «будь рыбой». Защити тех, кому ты дал жизнь. Где бы ты ни был сейчас, высоко в небесах или в глубине грозовых туч, я слушаю тебя. Ответь мне и сохрани в своих руках…

Хотя никто из испанцев не понимал кечуа, но интонация выглядела достаточно характерной, потому что один из солдат удивленно спросил:

– Он молится?.. А кому он молится?

– Да хоть черту! – отрезал капитан, – лишь бы остаться живыми!

И в это время из-за гор, словно стрела, пущенная умелой рукой, вырвался солнечный луч. Все произошло настолько синхронно с окончанием молитвы, что потрясенные испанцы смолкли и, может быть, на мгновение даже усомнились в собственной вере. Правда, вслух никто этого не сказал.

Солнце окрасило мир в радостные желто-оранжевые тона, однако открывшаяся картина не несла ничего жизнеутверждающего. Жилая часть города оказалась практически уничтожена. Потоки воды кружили по улицам высохшие трупы людей, тела лам и целые стада мертвых грызунов. Ветки кустов, бревна и клочья соломы, цеплялись за камни, образуя зыбкие острова, которые, достигнув определенной массы, срывались с места и неслись дальше, кружась в дьявольском танце. Одну из улиц перегородило тело лошади со скрюченными в судороге ногами. Это была лошадь капитана – серая, с белой полоской на морде. Видимо, ее вид напомнил о солдате, оставшемся сторожить лошадей. Он погиб почти наверняка, но ведь, сколько людей еще осталось на берегу!.. Один солдат был тут же отправлен наверх, туда, где заканчивались стены галереи, но ничего не увидел, так как расстояние до берега оказалось слишком велико, а дымка, поднимавшаяся над водой, еще не совсем рассеялась.

Подумав, капитан объявил, что все они остаются на месте, ждать известий от Эрнандо. Пусть тот не являлся дальновидным стратегом, но в храбрости и изобретательности ему не откажешь, поэтому есть надежда, что основная часть людей уцелела, как, впрочем, и корабль, и оружие, и продовольствие…

Так говорил капитан, правда, голос его при этом был не очень уверенным.

* * *

Только вернувшись домой, Даша поняла, как легко мечтать, и как трудно приступать к практическим действиям. Она съела бутерброд, хотя есть ей и не хотелось, выпила кофе, помыла чашку, зачем-то вытерла пыль… можно б найти еще тысячу «неотложных» дел, ясно сознавая, что она попросту оттягивает время. …Но я ж только собираюсь позвонить! Больше ж я пока ничего не делаю!.. – заставив себя достать книгу, она нашла на последней странице номер телефона и подняла трубку.

– Ну!.. – зажмурила один глаз, другим подглядывая, в какие кнопки тычет пальцем.

– Издательство «Век истории». Добрый день.

Все получилось так просто, что Даша растерялась – она ведь даже не продумала канву разговора! Не могла ж она прямо сходу лупануть – не путешествуете ли вы во времени?..

– Простите, – она запнулась, – а с кем я разговариваю?

– Заместитель главного редактора. Меня зовут Анастасия.

Должность внушала уважение, а имя не говорило ни о чем.

– Прохоров… Евгений… это вам о чем-нибудь говорит?

– Да, помню. Он издавался у нас не так давно, а что? – голос Анастасии был самым обычным, без малейшего «потустороннего налета», и Даша успокоилась. А когда человек успокаивается, мысли сами выстраиваются в логическую цепочку.

– Знаете, он собирается писать новый роман…

– Честно говоря, не знаю. Но, если вы его литературный агент, то предупреждаю сразу – последнюю вещь он сделал абсолютно провальную, так что, прежде чем заключать договор, нам бы хотелось увидеть материал. Кстати, о чем роман?

– Об древних инках…

– Об инках?!.. – Анастасия явно удивилась, – эк, его занесло!.. А почему именно о них?

– Он познакомился с художницей, которая долго жила в Перу. Так вот, она пишет какие-то удивительные картины. Я сама их не видела, но Женю эти перуанские пейзажи настолько вдохновили, что теперь он ищет связь между собой и инками. Вы меня понимаете?

– Даже так… – голос Анастасии стал озабоченным, – а я б могла поговорить с ним лично?

– Боюсь, что нет, – Даша вздохнула, – я сама уже два дня не могу найти его.

– Ну, писатели – народ творческий. От них всего можно ожидать, – успокоила Анастасия и тут же сама разрушила это спокойствие, – глянуть бы, что это за картины такие…