Впрочем, длинный массивный стол и кресла с высокими спинками в комплекте с большими буфетами и посудой китайского фарфора были вполне симпатичны, если конечно, не принимать во внимание их громоздкий вид. Стол был застелен полотняной фиолетовой скатертью из личных запасов Рики. Расцветка скатерти не гармонировала с посудой, выставленной Летти-Лу. Когда Вэл вошёл, Чарити как раз рассуждала на тему соответствия салфеток, китайского фарфора и стаканов.
– По-моему, эти красно-зелёные блюда выглядят несколько светлее, чем необходимо, – уголки рта Чарити сложились в предательскую улыбку.
– А по-моему, нисколько, – отозвалась Рики. – Скатерть по тону вполне подходит к расцветке убитых уток на картинах.
– Уток? – Чарити подняла взгляд на картины. – Да, пожалуй. Но тогда получается, что утки – это деталь, которую специально подчеркнули цветом скатерти.
Рики пристально разглядывала картину на стене:
– Конечно. Полагаю, картины в нашей столовой уникальны. В наши дни больше никто не позволяет себе украшать столовые портретами мёртвых уток.
– Думаю, те, кто не украсил столовые подобным образом, должны только поблагодарить Бога, – заметил Руперт. – Утки довольно гадкие.
Рики стояла на своём:
– Нет уж, уточки премилые. Например, выражение остекленелых глаз – вот на этой картине. Так и просится надпись: «Убитая, но не забытая».
– Передайте, пожалуйста, хлеб, – вмешался Вэл, пытаясь прервать обсуждение художественных достоинств картин.
Рики невозмутимо подвинула к нему блюдо с золотистыми ломтиками кукурузного хлеба и продолжила:
– Полагаю, утки выполнены в несколько сюрреалистической манере. Они отдалённо напоминают общепринятые ночные кошмары.
Стараясь не смотреть на уток, Чарити спросила:
– Но, может быть, в доме есть и действительно хорошие картины?
– Три действительно хорошие картины из нашего дома отданы в музей, – пояснил Руперт. – Это полотна не слишком известных мастеров. Но картины интересны с исторической точки зрения. Одна из них – портрет леди Риканды, ещё на одной изображён Рик, тот самый пират, который потом пропал без вести. ЛеФлер говорит, что эти картины – самое ценное, что у нас есть. Кстати, я видел репродукции этих картин. Так вот, Вэл очень похож на Рика. Если бы не разница во времени, можно было бы сказать, что Вэл позировал художнику, писавшему этот портрет.
Все обернулись к Вэлу.
Весьма польщённый, он привстал и поклонился:
– Я всегда смущаюсь, слыша комплименты в свой адрес.
– Почему ты решил, что это комплимент? – усмехнулся Руперт.
– А что же ещё? – скромно потупился Вэл. Усаживаясь, он случайно задел кусочек хлеба, который только что намазал маслом, и уронил ломтик на скатерть. Маслом вниз. Рики натянуто улыбнулась, раздумывая, как загладить неловкость ситуации, но Вэл и сам нашёл, что сказать в оправдание: – Если бы ты, Рики, была хорошей хозяйкой, то в знак солидарности уже бросила бы на скатерть свой бутерброд рядом с моим. Тогда все решили бы, что у нас такая застольная традиция, а вовсе не дурные манеры.
Рики поспешила сменить тему, предложив Чарити отведать бобов.
Чарити так же попыталась направить разговор в другое русло:
– Значит, Вэл похож на того, чьё привидение бродит в доме по ночам, – задумчиво начала она. – Как-нибудь я обязательно съезжу в город, зайду в музей и взгляну на этот портрет. Надо только рассказать мне, где именно его искать.
– Я не знаю, – покачал головой Руперт. – Всё, что мне известно, это тот факт, что портрет числится в каталоге под пунктом «Портрет Родерика Рэйлстоуна в возрасте восемнадцати лет».
– Сейчас Вэлу тоже восемнадцать, – Рики гоняла ложкой по тарелке кусочки дыни. – Но дядюшка Рик пропал без вести уже в более зрелом возрасте.
– Давайте посчитаем. Родерику, родившемуся в 1788 году в феврале, было четырнадцать лет, когда умерли его родители. Он исчез в 1814 году. Значит, в момент исчезновения ему было двадцать шесть лет.
– На год меньше, чем тебе сейчас, – сказала Рики.
– Или ты на девять лет старше, чем он в момент написания портрета, – добавил Вэл. – Но к чему эти упражнения в математике?
– Не знаю, – ответила Рики. – Просто мне казалось, что Рик был моложе, когда ушёл из дома. Я всегда жалею его. Что с ним потом случилось, ума не приложу.
Руперт успел выхватить недопитую чашку кофе прямо из-под рук проворной Летти-Лу, собирающей посуду со стола:
– Исходя из того, что у нас объявился соперник-наследник, дедушка Рик благополучно женился, честно жил и произвёл сына, который в свою очередь произвёл на свет отпрысков, доживших до сегодняшнего дня. Вполне мирная история, позволяющая нашему сопернику-наследнику заявлять о своих правах.
– Держу пари, что это неверная трактовка образа жизни дедушки Рика, – запротестовала Рики. – Он просто не мог прожить жизнь так тихо и мирно, как ты описываешь. Такой человек не стал бы ждать пока смерть найдёт его в собственной постели. Я могу представить его, берущим на абордаж корабль, но представить Рика обыкновенным скучным бизнесменом невозможно.
– Он состоял в шайке Лафита, не так ли? – спросила Чарити и, увидев ответные кивки, продолжила. – А Лафит был бизнесменом. Я не имею в виду заведения, которыми Лафит владел в Нью-Орлеане. Кроме них он владел большим поместьем на материке. По сравнению с пиратами, которыми он руководил, Лафит был намного хитрее. Поэтому он прожил столь долгую жизнь и с ним общались даже уважаемые торговцы. Через них Лафит присылал своим городским помощникам целые караваны вещей и рабов, которых он просил выставить на его личный аукцион в Баратарии. Он продавал с аукциона тайно вывезенных из Африки чернокожих рабов и точно так же тайно вывезенные из Европы драгоценности. Лафит не был пиратом или грабителем, он просто наживался, пользуясь сложностями военного времени.
– Мы тоже не гордимся пиратским прошлым, – засмеялась Рики. – Хотя дом выстроен на деньги, добытые пиратством. Жаль, что мы теперь…
Из Длинного Зала донёсся звук чего-то падающего. Рики выронила салфетку – та упала прямо в чашку с кофе. Руперт замер, вслушиваясь, отложив в сторону ложку. Вэл почувствовал внезапную дрожь. Летти-Лу находилась в кухне и в Длинном Зале некому было шуметь.
Оба брата, поднявшись, направились к двери. За ними на цыпочках последовала Рики.
Послышался новый звук, словно кто-то раздирал материю. Они осторожно заглянули в Зал и увидели на расстеленной возле дивана шкуре брошенную шкатулку для письма. Крышка была раскрыта и сидевший на ней Сатана деловито выдирал когтями остатки внутренней обивки. Завидев процессию, кот прекратил своё занятие и враждебно зашипел.
– Уголёк! Что ты себе позволяешь! – воскликнула последовавшая за Рэйлстоунами Чарити. Она склонилась, чтобы поймать кота, но тот улизнул под диван.
– Ничего страшного он себе не позволил, – Руперт поднял доску, отряхивая клочки разлохмаченной обивки. – Я и сам хотел сменить эту старую ткань, только кот порвал её раньше, чем я успел добраться.
– А что это такое? – Рики вытащила из лохмотьев подкладки небольшой кусочек бумаги. – Смотрите-ка! Это, наверное, записка! Сатана разорвал обивку, за которой была спрятана эта бумага!
– Позвольте, я взгляну, – Руперт взял у Рики тоненький листок и, развернув его, быстро пробежал глазами содержимое.
– Вы только послушайте! – воскликнул Руперт и прочёл вслух:
«С Гатти из города прислали плохие вести. Сюда скачут налётчики, именующие себя «Дружками». Гатти утверждает, что их навёл на нас Александр, сбежавший неделю назад с плантации. Он давно ненавидит нас и теперь, очевидно, решил претворить свою ненависть в действие. Поэтому я готовлюсь к самому худшему. Драгоценности спрятаны в доме, там же, где и в прошлый раз. «Красная птица» спрятана мною в тайник, который я обнаружил ещё в детстве. Я говорил о нём. Вспомни пароль, который мы как-то обсуждали: «За удачу!» Я пишу эти строки в спешке и вручаю письмо Гатти, чтобы…»
– Больше ничего в письме нет, – сказал Руперт, вертя листок в руках. Там и впрямь больше ничего не было.
– Это писал Ричард, – заключила Рики. – Но почему после того как письмо было отдано Гатти, оно не попало к Майлзу, когда тот подоспел на выручку?
– По-видимому, Гатти – это имя раба, опередившего налётчиков и успевшего предупредить хозяина. Впрочем, возможно, это был и не раб, а рабыня. Теперь мы не сможем узнать, что же там произошло.
– Зато у нас есть ключ! – обрадованно воскликнула Рики. – В записке сказано, что тайник находится в Зале и он спрятан «За удачу».
– Вряд ли нам чем-то поможет подсказка «За удачу!» – покачал головой Руперт.
– Да как же, Руперт! Ведь в Длинном Зале есть единственное во всём доме место, где висел Меч Удачи! Ниша, где был меч! – Рики указала на углубление над камином.
Руперт сорвался с места:
– Я принесу лестницу из кухни!
Вэл, Чарити и Рики словно зачарованные смотрели на нишу над камином.
– Только бы подсказка сработала! – проговорила Рики. – Тогда – мы богаты, тогда…
– Не говори «гоп», – оборвал её Вэл, но Рики не слушала его…
Руперт внёс лестницу и под дружные подсказки остальных поднялся к нише.
– Здесь ничего нет, – заявил он, адресуясь к аудитории внизу. – Только два камня в стене, между которыми вешался Меч Удачи.
– Попробуйте нажать на них, – посоветовала Чарити.
– Нажал, ничего не случилось, – доложил Руперт. – Но теперь, раз уж я здесь, понажимаю, пожалуй, на всё, что попадётся под руку.
– Ничего не случилось, – разочарованно подытожила Рики. А Вэл повернулся к камину и застыл в изумлении. С боков камин был отделан дубовыми панелями, по пять с каждой стороны. Средняя панель слева отодвинулась, обнажив тёмное углубление.
– Сработало! – и Рики кинулась к тайнику.
За панелью был спрятан объёмистый шкаф. Некоторые его полки прямо-таки ломились от свёртков, кошельков, сундучков и шкатулок. Впрочем, бо́льшая часть полок оставалась пустой. Заниматься тщательным осмотром не было времени, поэтому Рэйлстоуны извлекли самые примечательные на их взгляд вещи: две маленькие деревянные шкатулки, одну резную, явно для драгоценностей, другую попроще с виду, но запертую, потом два плотно набитых мешка, один из них парусиновый, и некий свёрток, упакованный в скатерть. Видимо, последний укладывали в страшной спешке. Руперт разложил добычу на полу и спросил:
– С чего начнём?
– Я предлагаю выслушать, что скажет Чарити, – предложил Вэл. – Ведь это она подсказала тебе, Руперт, куда нажимать. И её кот нашёл для нас записку.
– Отлично. Так с чего начнём, миледи?
Чарити указала на резную шкатулку:
– Ах, какая женщина устоит против бриллиантов!
– Прошу вас, – Руперт открыл шкатулку.
Все три её отделения были пусты.
– Всё продано до нас, – грустно констатировал Вэл.
Но тут Руперт потянул за колечко сбоку и в шкатулке открылась дверца. Внутри полости оказались три небольших кожаных мешочка. Из одного выпали потускневшие, но явно золотые серьги, украшенные тёмно-красными камнями. Рики немедленно закричала, что серёжки удивительно гармонируют с её глазами. Чарити компетентно назвала серьги подвесками, но тоже одобрительно вздохнула, глядя на них.
В следующем мешочке обнаружилась большая печать на длинной позолоченной цепочке. На цепочке был выгравирован орнамент в стиле эпохи Регентства. Какой-нибудь денди двести лет назад не постеснялся бы достать такую цепочку из жилетного кармана. В третьем мешке хранился потемневший от времени серебряный крест, украшенный аметистами. Крест висел на цепочке из такого же сплава, что и цепочка для печати.
Тем временем Руперт сумел найти в шкатулке ещё одно потайное отделение. В нём также было несколько кожаных мешочков. В них оказались ещё один крест, из чёрного янтаря, с позолотой, подвешенный к ожерелью из такого же чёрного янтаря. Затем на свет появился широкий браслет из кораллов и яхонтов – изготовленный, впрочем, довольно грубо. Вполне возможно, это была работа каких-нибудь местных умельцев-индейцев. Потом достали флакончик, оплетённый металлической сетью и украшенный камнями. Рики понюхала – флакон всё ещё хранил аромат старинных духов. Что до Чарити, то её больше всего изумил веер, вырезанный из слоновой кости. Нежный узор был так тонок, что казалось, это не кость, а кружева. На слоях шёлка между перегородками веера были изображены сцены сельской жизни у реки: столетние дубы, лодки с лодочниками, болота и дичь. Только очень искусный и терпеливый художник мог выполнить столь сложную работу на безделушке, заявила Чарити. Она бережно сложила веер и убрала его в футляр. В это время Руперт осматривал другие мешочки. Они были пусты, лишь из одного выкатилось кольцо – незатейливое, всего лишь широкая полоса золота редкого красного оттенка.
– Вам известно, что это за кольцо? – Руперт показал его девушкам.
– Нет, – Рики всё прикидывала, идут ли серьги к её глазам.
– Это свадебное кольцо, которое должна была носить Невеста Удачи.
– Что-что? – наклонился к кольцу Вэл.
Рики тоже оторвалась от серёжек. Но Руперт почему-то обратился к Чарити, а не к ним:
– Вам известна история Рэйлстоунов?
Чарити кивнула.
– Когда из Палестины в дом Рэйлстоунов попал Меч Удачи, – продекламировал Руперт, – было решено, что хранить Меч должен член семьи, который обязывался на всю жизнь заботиться о Мече. Так как мужчины в доме вечно отсутствовали – то на войне, то на тропе разбоя, – забота о Мече перекладывалась на плечи старшей дочери при условии, что она невинна. Она удостаивалась величественного обряда посвящения в Невесты Удачи. Девушка и Меч венчались в часовне Лорна. Она оставалась Невестой Удачи до самой смерти. Или совет семьи мог по каким-либо причинам освободить девушку от этой почётной обязанности. Но пока девушка носила это кольцо – кольцо Невесты Удачи – она не имела права прикасаться ни к одному из смертных мужчин.
Руперт погладил красноватый металл и добавил:
– Видно, что кольцо очень старое. Это красное золото, которое добывалось в Ирландии и Англии ещё до нашествия римлян. Возможно, его нашли в одном из древних могильников неподалёку от Лорна. Впрочем, без Меча Удачи кольцо ничего не значит.
Протянув кольцо Рики, Руперт объявил:
– По праву старшей девушки в семье кольцо – твоё.
Рики лишь покачала головой в ответ:
– Нет, я не могу взять его. Оно такое старое. И такое страшное. Понимаешь, Руперт, серьги – совсем другое дело. Их носят девушки, такие же как я, современные. Потому что серьги украшают. А кольцо – это серьёзный поступок. Это обязывает. Помнишь, ты мне сам рассказывал про Леди Изельту. Когда родичи отказали ей в просьбе освободить её от ношения кольца Невесты, она покончила с собой! Так вот, я не хочу носить это кольцо. По крайней мере, сейчас.
Руперт спрятал кольцо в мешочек:
– Хорошо. Я отдам его на хранение ЛеФлеру. Может быть, из найденных вещей стоит передать ЛеФлеру что-нибудь ещё, столь же неудобное, как кольцо?
– Нет, – ответила за всех Рики. – Здесь больше нет ничего столь ценного.
Сообща они перешли к новой шкатулке. Когда её открыли, даже хладнокровный Руперт остолбенел, а Чарити громко воскликнула:
– Деньги!
Шкатулка была доверху набита толстыми пачками банкнот, аккуратно перевязанных верёвочками. Никто из присутствующих не видел такого количества денег вне банка. Руперт внимательно вгляделся в верхнюю пачку и горько усмехнулся:
– Если нам повезёт, в базарный день за эту гору можно выручить центов десять. И то, если попадётся чудак-коллекционер.
– Руперт, но ведь это настоящие деньги? – голос Рики дрожал от страшного подозрения.
– Да, – Вэл уже поднёс купюру к глазам. – Но это деньги, выпущенные во время правления Конфедерации. Они так же бесценны, как наши нефтяные акции. А наши акции, если помнишь, не стоят ни гроша. Вот! Я же говорил вам, что в этом доме удача сомнительна! Мы постоянно находим сокровища, от которых пользы никакой. И сколько же будет продолжаться такое безобразие!
Руперт прочитал вслух надпись на обёртке-бандерольке верхней пачки денег: «Получено и опечатано в уплату за прорыв блокады северян – тридцать пять тысяч».
– Тридцать пять тысяч! – грустно повторила Рики. – Так много! Ну почему наши предки не могли взять эту сумму настоящими деньгами?
– Ваши предки сражались на стороне южан, – объяснила Чарити. – И для них настоящими деньгами были эти деньги, а не деньги северян. Кто же знал, что победят деньги северян?
– Всё равно приятно знать, что когда-то Рэйлстоуны были богаты, – отозвался Вэл. – Что будем делать с этими старинными обоями, а, Руперт?
– Пока что я сложу их у себя в столе. Может быть, найдём коллекционера, который заинтересуется старинными банкнотами. А сейчас давайте взглянем, какой сюрприз спрятан в этом узле.