Василий III. Иван Грозный

Крепостями в России владели удельные князья. Число уделов резко сократилось при Иване III, а не при Василии III.

Последний по завещанию образовал полдюжины новых княжеств и передал их детям. Он закрепил за братом Юрием крупное удельное княжество.

Завоевав Новгород, Иван III сначала разделил конфискованные там боярщины между московской знатью и дворянами. Но затем свел их в Москву. Изъятие новгородских поместий у их новых владельцев вызвало негодование московской знати. Василию III пришлось исправлять ситуацию. Он использовал новгородский опыт и стал наделять московских дворян и бояр поместьями в пределах Московской земли. Так как У властей не было достаточного фонда земель, испомещение растянулось на многие годы. Боярство трансформировалось в служилое поместное дворянство.

Утверждение С. Герберштейна насчет всевластия московского государя было преувеличением. Следуя традиции, московский государь пополнял свою думу представителями самых аристократических фамилий. Но права удельной и прочей аристократии неуклонно ограничивались. Право отъезда, опиравшееся на многовековую традицию, было окончательно уничтожено не законодательным актом, а практикой государевых опал и крестоцеловальных записей. Князья, заподозренные в намерении покинуть Россию, под клятвой обещали верно служить государю и выставляли многочисленных поручителей.

Брак Василия III

Узурпировав власть вопреки воле Боярской думы, Василий III на всю жизнь сохранил недоверие к могущественной московской аристократии. Он не проявлял снисхождения даже к родне, заподозренной в измене или недостаточно покорной. При Иване III Данила Холмский, происходивший из удельных тверских князей, стяжал славу победителя Ахмат-хана. Его сын Василий Холмский женился в 1500 г. на сестре Василия III, которая, однако, вскоре умерла. По родству с великокняжеской семьей и заслугам отца князь Василий мог претендовать на высший пост в думе. Однако родство со свергнутой тверской ветвью династии внушало подозрение самодержцу. В 1508 г. В. Холмский был арестован и сослан на Белоозеро, где вскоре умер.

Василий III питал доверие к младшему из братьев Андрею. С ним он совершил псковский поход. Старшие братья Юрий, Дмитрий и Семен получили приказ оставаться в своих уделах и таким образом лишились повода требовать участия в разделе завоеванной земли. Брат Семен в 1511 г. готовился бежать в Литву, и лишь заступничество митрополита спасло его от опалы и тюрьмы.

Иван III надеялся завязать родство с датским королевским домом. Предполагалось женить наследника Василия на датской принцессе Елизавете. Хлопоты не принесли успеха.

Православные царства на Балканах были уничтожены турецким завоеванием, а брак с иноверкой считался нежелательным. В конце концов греки из окружения Софьи подсказали княжичу выход, сославшись на примеры из истории византийского императорского дома. Они посоветовали провести перепись невест по всему государству и на смотринах избрать невесту для наследника и соправителя Ивана III. Ходили слухи, что советник Василия Ю. Д. Траханиотов надеялся сосватать ему свою дочь. Брак с нею окончательно превратил бы московскую династию в «греческую», что едва ли прибавило ей популярность. Вопрос о браке решался в то время, когда Иван III был разбит параличом, а сторонники Дмитрия Внука не оставляли намерения вернуть ему московскую корону.

Летом 1505 г. писцы «нача избирати княжны и боярыни». Для участия в смотринах в Москву свезли пятьсот девиц. Василий III остановил свой выбор на Соломонии Сабуровой. Сабуровы были известны Василию благодаря службе в его новгородском уделе. Отец невесты Ю. К. Сабуров служил наместником Корелы, входившей в состав новгородского удела Василия III. Растеряв наследственные вотчины, Сабуровы целым гнездом перешли на поместья в Новгород. Родня невесты не принадлежала к аристократии, а потому и не могла претендовать на боярский титул. По некоторым сведениям, отец Соломонии носил чин окольничего.

Посол Сигизмунд Герберштейн сообщил некоторые подробности о браке князя: «Василий… взял себе в жены дочь своего отменно верного и разумного советника, Георгия Сабурова, Соломонию; выдающиеся качества этой женщины омрачаются лишь ее бесплодием. Задумав жениться, Московитские Государи, по обычаю, делают выбор из всех молодых девушек в целом царстве и велят привезти к себе всех, особенно отличающихся своею наружностью и душевными качествами. Потом они приказывают сведущим людям и надежным женщинам осмотреть их с такой тщательностью, что им дозволяется ощупать и исследовать даже более сокровенное. А затем уже, после долгого и мучительного ожидания родителей, достойной брака с царем признается та из них, которая придется по душе Государю».

Брак оказался неудачным, так как у супругов не было детей. По праву старшинства трон после смерти бездетного Василия должен был занять его дядя удельный князь Юрий. Притязания Юрия вызывали растущее беспокойство в великокняжеской семье. Впервые Василий III стал «думать» с боярами о своем разводе с бесплодной женой. Однажды, рассказывает летописец, князь великий, будучи за городом, разрыдался при виде птичьего гнезда. «Горе мне! — говорил он. — На кого я похож? И на птиц небесных не похож, потому что и они плодовиты; и на зверей земных не похож, потому что и они плодовиты; и на воды не похож, потому что и воды плодовиты; волны их утешают, рыбы их веселят». Взглянувши на землю, сказал: «Господи! Не похож я и на землю, потому что и земля приносит плоды свои во всякое время, и благословляют они тебя, Господи!»

Не совсем ясно, кто сочинил эти проникновенные речи, государь или книжники. Скорее всего книжники. Цель очевидна: внушить обществу сочувствие бездетному государю и оправдать заточение его жены в монастырь.

Вскоре Василий III начал «думать» с боярами, «с плачем говорил им: „Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братьям отдать? Но они и своих уделов устроить не умеют“».

Бояре будто бы отвечали: «Государь князь великий! Неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда».

Развод противоречил московским традициям, и духовенство не скрывало своего неодобрения действиями монарха. Последнему пришлось обратиться за благословением к ученым афонским монахам. Но монахи высказались против подготовлявшегося развода. Заручившись благословением митрополита Даниила, Василий III 23 ноября 1525 г. приказал начать розыск о колдовстве Соломонии. Брат великой княгини дал показания, что та держала у себя ворожею и прыскала заговоренной водой «порты» мужа, очевидно, чтобы вернуть его любовь.

Австрийский посол собрал подробные сведения о разводе московского князя. У великого князя, записал он, в течение двадцати одного года не было от Соломонии детей; рассерженный бесплодием супруги, он в год приезда посла, то есть в 1526 г., заточил ее в некий монастырь в Суздальском княжестве. В монастыре, несмотря на ее слезы и рыдания, митрополит сперва обрезал ей волосы, а затем подал монашеский кукуль, но она не только не дала возложить его на себя, а схватила его, бросила на землю и растоптала ногами.

Тогда Иван Шигона, один из доверенных советников Василия III, обругал ее и ударил, прибавив: «Неужели ты дерзаешь противиться воле Государя? Неужели ты медлишь исполнить его веления?» Соломония спросила, по чьему распоряжению он бьет ее. Тот ответил: «По приказу Государя». После этих слов она заявила, что надевает кукуль против воли, по принуждению. Через неделю Соломонию насильно постригли в монашенки и отправили в Покровский девичий монастырь в Суздале. Великая княгиня продолжала противиться. Ее сторонники распустили слух, что она беременна.

Соломония была заточена в монастырь, а государь женился на Елене, дочери Василия Глинского Слепого, в то время уже покойного, — он был братом князя Михаила Глинского, который тогда содержался в плену. В это время пошла молва, что Соломония беременна и даже скоро разрешится. Этот слух подтверждали две женщины, супруги высших советников. Жена казнохранителя Георгия Малого Траханиота и постельничего Якова Мансурова. Люди уверяли, что они слышали из уст самой Соломонии признание в том, что она беременна и скоро разрешится. Услышав это, государь разгневался и удалил от себя обеих женщин, а одну, супругу Георгия, велел даже подвергнуть бичеванию за то, что она своевременно не донесла ему об этом. Затем, желая узнать дело с достоверностью, он посылает в монастырь, где содержалась Соломония, советника Федора Рака (Ракова?) и некоего секретаря Потата и поручает им тщательно расследовать правдивость этого слуха. Во время тогдашнего пребывания Герберштейна в Москве некоторые утверждали как непреложную истину, что Соломония родила сына по имени Георгий, но никому не желала показать ребенка. Мало того, когда к ней присланы были некие лица для расследования истины, то она, говорят, отвечала им, что они недостойны того, чтобы глаза их видели ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери. Некоторые же упорно отрицали, будто она родила.

После развода монарх женился на княжне Елене Глинской. Сохранился Разряд свадьбы «великого князя Василья Ивановича всеа Русии, как понял княжну Олену княжну Васильеву дочь Лвовича Глинского лета 7034-го генваря в 21 день».

На свадьбе первые места занимали братья жениха: «На первый день в большом месте за столом сидел великого князя брат князь Юрьи Иванович, а в тысетцких брат же его князь Ондрей Иванович».

Почетные места занимали дружки молодого: «Князь Дмитрей Федорович Бельской со княгинею. Другой друшка Михайло Юрьев сын Захарьина». Бельский представлял знать литовского происхождения, Захарьин — старомосковскую аристократию. Дружками невесты были суздальские князья Михайло Васильевич и Борис Иванович Горбатые с княгинями. «Да с ними же в свахах были княж Ивана Васильевича Шуйского княгини Овдотья да Юрьева жена Малого Варвара». Жена Юрия Малого была, вероятно, женой Малого Траханиота, советника Софьи Палеолог.

«А за столом сидели боярыни князь Федорова княини Ивановича Бельского Анна, князь Семена Холмьского княини Марья, Юрьева жена Захарьина Орина, Петрова жена Яковля (Захарьина) Анна, Михайлова жена Юрьева (Захарьина) Федосья.

А у зголовей у местных были: у великого князя зголовья Василей Шереметев. У великие княгини князь Олександра Кашин (Оболенский).

У постели бояре князь Иван Васильевич Немой Телепнев (Оболенский) да князь Семен Дмитреевич Серебряной (Оболенский). А боярони были у постели Марья Григорьева жена Федоровича, Олена Иванова жена Ондреевича, Огрофена Васильева жена Андреевича.

А свечю великого князя несли к месту и к церкви Петр Одолба княж Иванов сын Немого да Иван Семенов сын Карпова. А другую свечю несли Василей Лошка Семенов сын Карпова да Иван Горенской.

А фонарь над великого князя свечею носили Володя Васильев сын Поплевина да Иван Федоров сын Карпов. А над другою свечею фонарь носили Олешка да Васюк Михайловы дети Нагова.

А коровай носили: великого князя коровай несли Игнатей Жюлебин да Иван Михайлов сын Тучков, да Семейка Жюлебин, да Федька Немой Михайлов сын Нагова, да Юшка княж Иванов сын Кашин».

Сохранилось описание свадьбы великого князя Василия. В средней палате наряжены были два места, покрытые бархатом и камками, положены были на них изголовья шитые, на изголовьях — по сороку соболей, а третьим сороком опахивали жениха и невесту; подле поставлен был стол, накрытый скатертью, на нем были калачи и соль. Невеста шла из своих хором в среднюю палату с женою тысяцкого, двумя свахами и боярынями, перед княжною шли бояре, за боярами несли две свечи и каравай, на котором лежали деньги. Пришедши в среднюю палату, княжну Елену посадили на место, а на место великого князя посадили ее младшую сестру; провожатые все сели также по своим местам. Тогда послали сказать жениху, что все готово; прежде его явился брат его, князь Юрий Иванович, чтоб рассажать бояр и детей боярских; распорядившись этим, Юрий послал сказать жениху: «Время тебе, государю, идти к своему делу». Великий князь, вошедши в палату с тысяцким и со всем поездом, поклонился святым, свел с своего места невестину сестру, сел на него и, посидевши немного, велел священнику говорить молитву, причем жена тысяцкого стала жениху и невесте чесать голову, в то время богоявленскими свечами зажгли свечи женихову и невестину, положили на них обручи и обогнули соболями. Причесавши головы жениху и невесте, надевши невесте на голову кику и навесивши покров, жена тысяцкого начала осыпать жениха и невесту хмелем, а потом соболями опахивать; великого князя дружка, благословясь, резал перепечу и сыры, ставил на блюдах перед женихом и невестою, перед гостями и посылал в рассылку, а невестин дружка раздавал ширинки. После этого, посидевши немного, жених и невеста отправились в соборную Успенскую церковь венчаться, свечи и караваи несли перед санями. Когда митрополит, совершавший венчание, подал жениху и невесте вино, то великий князь, допивши вино, ударил сткляницу о землю и растоптал ногою; стекла подобрали и кинули в реку, как прежде велось; после венчания молодые сели у столба, где принимали поздравления от митрополита, братьев, бояр и детей боярских, а певчие дьяки на обоих клиросах пели новобрачным многолетие. Возвратившись из Успенского собора, великий князь ездил по монастырям и церквам, после чего сел за стол; перед новобрачными поставили печеную курицу, которую дружка отнес к постели. Во время стола споры о местах между присутствовавшими были запрещены. Когда новобрачные пришли в спальню, жена тысяцкого, надев на себя две шубы, одну как должно, а другую навыворот, осыпала великого князя и княгиню хмелем, а свахи и дружки кормили их курицею. Постель была постлана на тридевяти ржаных снопах, подле нее в головах в кадке с пшеницею стояли свечи и караваи; в продолжение стола и во всю ночь конюший с саблею наголо ездил кругом подклета; на другой день, после бани, новобрачных кормили у постели кашею.

* * *

По наблюдению А. Зимина, второй брак разделил жизнь Василия III на два периода. Во время брака с Соломонией, символизировавшего определенную политическую программу, государь опирался на круг старомосковских бояр, «выражавших интересы широких кругов дворянства». Брак с Глинской, как полагают, принес с собой крутой поворот в политической линии Василия III, приведший к возвышению княжеской аристократии. При всем значении браков в великокняжеской семье их влияние на политическое развитие не следует преувеличивать. Невзирая на княжеский титул, Глинская не принадлежала к кругу правящей аристократии России. Она была сиротой, а ее дядя М. Глинский был осужден на пожизненное заключение за государственную измену. После свадьбы Василия III и Глинской ее дядя еще год находился под арестом и надзором.

Вслед за разводом Василий III приказал составить список невест, но при этом провести сыск их родства, «чтоб которой девке не было племени Щенятевых и Плещеевых». Запрет на участие в смотринах распространялся на семьи, принадлежавшие к первостатейной московской знати. По отцу Щенятев происходил из рода Патрикеевых, а по матери — князей Суздальских. Плещеевы выделялись среди старомосковской нетитулованной знати. Круг родства этих двух фамилий был весьма широк. Таким образом, уже на первом этапе смотрин выявилось отношение государя к своей знати. Не удается подтвердить фактами тезис об усилении аристократии в конце жизни Василия III. Московский государь, писал в своих «Записках…» австрийский посол С. Герберштейн, не доверяет своей знати и делает исключение лишь для детей боярских, «то есть знатных лиц с более скромным достатком, таких лиц, придавленных своей бедностью, он обыкновенно ежегодно принимает к себе и содержит, назначив жалование».

История поместий подтверждает наблюдение посла. Первоначально конфискованные у новгородских бояр земли были разделены московской знатью. Но затем последовал передел земель. Знать была выведена из Новгорода, а поместья получили в массе рядовые дворяне и дети боярские. Широкая раздача поместий оставалась стержнем политики Василия III на протяжении всей его жизни.

Правление Василия III вело к укреплению самодержавных порядков в России. Придворный Ивана III И. Берсень-Беклемишев с осуждением говорил, что Василий III не проявляет уважения к старине, а дела делает не с Боярской думой, а с избранными советниками в личной канцелярии. «Ныне, деи, — говорил Берсень-Беклемишев, — государь наш, запершыся, сам-третей у постели всякие дела делает». При Иване III Берсень-Беклемишев сам служил «у постели», иначе говоря, в личной канцелярии государя. Но при Василии III значение названной канцелярии непомерно разрослось. Главными лицами, вершившими дела в канцелярии, были отнюдь не высшие титулованные сановники государства, а худородные в глазах князей советники государя наподобие М. Ю. Захарьина и сына боярского Ю. Шигоны-Поджогина. Происшедшие перемены грозили катастрофой. «Которая земля переставливает обычаи свои, — говорил политический вольнодумец Берсень-Беклемишев, — и та земля недолго стоит, а здесь у нас старые обычаи князь великий переменил, ино на нас которого добра чаяти?»

К XVI в. монастырям принадлежали обширные процветающие вотчинные владения в центре и на севере России. Секуляризация этих вотчин позволила бы московским властям окончательно сформировать в центре государства всеобъемлющий фонд государственных земель, который можно было использовать для обеспечения поместьями всех членов московского двора. Общественная мысль не могла не реагировать на потребности времени.

Церковный собор 1503 г. решительно отверг проекты секуляризации земель у московских монастырей. Тем не менее после названного собора русское «нестяжательство» вступило в пору своего расцвета. Чрезмерное обогащение монастырей, практика пожертвования обителям вотчин и сокровищ дали повод для возобновления споров о природе монашества.

Возникновение русского «нестяжательства», как отмечено выше, связано с деятельностью Нила Сорского и князя-инока Вассиана Патрикеева. Нил Сорский сосредоточил внимание на вопросах нравственного совершенствования личности. Ученик Нила Вассиан, в миру князь Василий Косой Патрикеев, сделал блестящую карьеру при дворе своего дяди Ивана III. В тридцать лет он пережил опалу и был насильственно пострижен в Кирилло-Белозерском монастыре. Князь-инок преуспел в изучении Священного Писания и со временем стал одним из лучших церковных писателей России. Но, надев рясу, он продолжал смотреть на мир глазами опытного политика.

Назначения церковных иерархов весьма точно отразили успех нестяжателей в первые годы правления Василия III. В 1506 г. старец Варлаам был вызван из заволжских пустыней и назначен архимандритом столичного Симонова монастыря. В мае 1509 г. великий князь приказал свести с Новгородского архиепископства Серапиона. 30 апреля 1511 г. сложил сан митрополит Симон. Оба святителя несли прямую ответственность за провал правительственного проекта секуляризации церковных земель на соборе 1503 г.

Отставка двух старших иерархов привела к полному обновлению церковного руководства. 3 августа 1511 г. митрополитом стал симоновский архимандрит Варлаам, известный своей близостью к нестяжателям. Памятуя о резком столкновении Ивана III с Геннадием, Василий III запретил священному собору посылать в Новгород нового архиепископа. Новгородская кафедра оставалась вакантной семнадцать лет.

Вассиан Патрикеев находился в дружеских отношениях с Варлаамом. Именно Варлаам в 1509 году вызвал князя-инока в Москву и поселил его в Симоновом монастыре. Со временем Патрикеев стал одним из самых влиятельных лиц при великокняжеском дворе. Писец Михаил Медоварцев так характеризовал значение князя-инока: «великий временной человек, у великого князя ближней». Пользуясь покровительством монарха и поддержкой главы церкви, Вассиан выступил с резкими нападками на Иосифа Волоцкого (Санина). Иосифо-Волоколамский монастырь порвал с удельным государем и перешел под покровительство Василия III. Но это не изменило отношения государя к Волоцкому. В 1512 г. Иосиф жаловался великокняжескому дворецкому, что подвергается «хуле и злословию» Вассиана, но не может оправдаться из-за запрещения государя. В заключение игумен смиренно просил боярина, чтобы тот «печаловался» за него Василию III.

Прения между Вассианом и Иосифом привели к возобновлению споров о монастырских селах. Сочиненная в более позднее время повесть «Прения Иосифа» излагает следующий диалог двух известных церковных деятелей. Иосиф Волоцкий якобы упрекнул Вассиана за то, что тот учит государя у монастырей и церквей «села» отнимать. Вассиан отвечал ему словами: «Сие, Иосифе, на мя не лжеши, что аз великому князю у монастырей села велю отъимати и у мирских церквей».

«Прения» явились памятником публицистики. Тенденциозность этого сочинения сказалась не в фабрикации сведений о выступлении Вассиана против монастырского землевладения, а в освещении характера этого выступления. Нестяжатели никогда не «велели» государю отбирать церковные земли в казну. Тем, кто удалился от мира и дал монашеский обет, доказывал Нил, «не достоит сел имети». Вассиан Патрикеев следовал заветам учителя. Самая характерная черта русского нестяжательства заключалась в неприятии насилия как средства исправления монашества. Секуляризация могла стать спасительной мерой лишь тогда, когда монахи сами пришли бы к осознанию ее необходимости.

Дионисий

Московская живопись пережила в XV в. свой золотой век. Традиции Андрея Рублева создали прочное основание для дальнейшего развития московской школы во второй половине XV в. Крупнейшим художником этого периода был Дионисий. О жизни Дионисия известно очень немного. Он родился в середине XV в., предположительно около 1440 г., а умер в начале XVI в., предположительно между 1503 и 1508 гг. С полной достоверностью можно установить лишь основные вехи его жизни. Первой крупной работой Дионисия явилась роспись Рождественского собора в Пафнутьевом Боровском монастыре между 1467 и 1477 гг. Эту работу Дионисий выполнил под руководством учителя Митрофана, монаха из столичного Симонова монастыря. Пафнутьевская роспись не сохранилась. Не позднее 1481 г., как повествует московская летопись, Дионисий вместе с тремя другими иконописцами — Ярцем, Коней и Тимофеем — написал для кремлевского Успенского собора Деисус «с праздниками и с пророки». (Деисус — композиция с фигурой Христа в центре и со святыми, которые обращаются к нему с молением; праздники — праздничные иконы; пророки — композиции с фигурами пророков.) Видимо, Дионисий и его товарищи расписали деревянный иконостас, не сохранившийся до наших дней.

Считается, что Дионисий всю жизнь был близок к московскому двору. Но едва ли это справедливо. В 1479 г. монарх вступил в открытый конфликт с главой церкви. Ученик Пафнутия Боровского Вассиан Рыло, получивший пост ростовского архиепископа, решительно встал на сторону государя. Вассиан близко знал Дионисия по Пафнутьеву монастырю. Благодаря покровительству Вассиана мастер получил заказ на иконы для Успенского собора. Из рук архиепископа Дионисий и его артель получили огромное по тому времени вознаграждение — сто рублей. Однако в марте 1481 года Вассиан Рыло умер, и Дионисий лишился влиятельного покровителя и заказчика.

В Боровском монастыре завязалась дружба Дионисия с Вассианом Рыло и с Иосифом Волоцким. Преемник Пафнутия Боровского Иосиф должен был возглавить обитель после смерти основателя монастыря, но он покинул владения Ивана III и переселился в столицу удельного князя Бориса. Вскоре же князь Борис и его брат Андрей подняли вооруженный мятеж против Ивана III. Находясь в Волоцком княжестве, Иосиф написал трактат о власти государя, в котором указывал, что при определенных условиях подданные не должны повиноваться царю, мучителю и тирану.

Отправляясь в Волоколамск, Иосиф привез с собой икону Одигитрии «Дионисиева письма». Благодаря покровительству и щедрости князя Бориса он основал в уделе монастырь и выстроил в нем каменный Успенский собор. Для росписи собора Волоцкий пригласил Дионисия. С 1484–1485 гг. художник начал работать над иконами для нового монастыря. В распоряжении биографа Дионисия отсутствуют факты, относящиеся к его жизни в последующие полтора десятилетия, которые были временем расцвета его таланта. Полагают, что на протяжении 1490-х годов деятельность Дионисия была сосредоточена главным образом в Москве. Это предположение нельзя назвать удачным. Неясно, где жил Дионисий и где располагалась его мастерская. Достоверно известно, что в указанные годы иконописец много работал по заказам удельного князя Бориса Волоцкого и богатого Иосифо-Волоколамского монастыря. В Москве развернулось строительство крупных соборов и церквей. Они нуждались в росписи. Но Дионисий получил приглашение лишь от игумена Чигаса, основавшего крохотный монастырек в предместьях Москвы за Яузой в 1483 году. Там он расписал небольшую монастырскую церковь. Дионисий не принадлежал к числу московских великокняжеских и митрополичьих иконописцев, выделившихся в XV–XVI вв. из среды прочих иконников. Деятельность мастера прочно связана не с Москвой, а с Волоколамском, где он писал иконы и фрески в Успенском соборе (после 1485 г.), церквах Одигитрии (около 1490 г.) и Богоявления (около 1504 или 1506 г.). По-видимому, в Волоцком княжестве окончательно сформировалась художественная школа Дионисия, к которой принадлежали сыновья художника Феодосий и Владимир, два молодых племянника Иосифа Волоцкого, старец Паисий. Итоги деятельности Дионисия и иконописцев его круга были внушительными. Согласно описи ризницы Иосифо-Волоколамского монастыря, в середине XVI в. в собственности обители находились восемьдесят семь икон кисти Донисия и тридцать семь икон его сыновей Феодосия и Владимира. Дионисий и его ученики не оставили после себя писем и сочинений. Но сохранилось «Послание иконописцу», адресованное либо самому Дионисию, либо его сыну Феодосию. Послание замечательно тем, что к его составлению были причастны Иосиф Волоцкий, а может быть, и Нил Сорский. Поборники ортодоксальной веры были встревожены тем, что вольнодумцы и еретики критиковали наряду с другими обрядами также иконопочитание. Автор «Послания к иконописцу» выступил как сторонник канонизации традиционных форм московского иконопочитания. Иосиф и его ученики придавали большое значение торжественной атмосфере храма, их восхищали драгоценные оклады икон, в их блеске и сиянии они угадывали отражение божественного света. Говоря о поклонении иконе, Иосиф указывал на духовное очищение как на результат молитвенного предстояния иконе. Творчество Дионисия было одухотворено тем же идеалом. Его вкусы и представления мало чем отличались от взглядов осифлян.

Семья удельного князя Бориса Волоцкого ценила искусство Дионисия не меньше, чем Иосиф Волоцкий, и в княжеское собрание икон, вероятно, попало немало его произведений. Князь Борис Волоцкий щедро жаловал деньги на строительство и укрепление удельного Иосифо-Волоколамского монастыря. Однако после его смерти удел перешел в руки скупого князя Федора, который не прочь был поправить свои расстроенные финансовые дела за счет разбогатевшего монастыря. Иосиф пытался откупиться от властителя: «начат князя мздой утешати и посла к нему иконы Рублева письма, Дионисиева».

Москва вторично открыла для себя Дионисия, вероятно, уже после его смерти. Этому способствовало несколько обстоятельств. Поссорившись с князем Федором, Иосиф объявил в 1508 г., что вместе с монастырем отдается под покровительство Василия III. Со смертью волоцкого князя Федора в 1513 г. выморочное княжество со всей казной, а также иконами Дионисия перешло в распоряжение Василия III.

Власти Иосифо-Волоколамского монастыря могли точно атрибутировать иконы, написанные на их глазах. В перечне, кроме Дионисия, названы имена десятка других живописцев, трудившихся в то же время. Но монастырские старцы, следуя примеру Дионисия, не снабдили его иконы подписями. В дальнейшем часть монастырского собрания перешла во владения московской казны и соборов. Смена владельцев привела со временем к утрате атрибуции. Многие иконы Дионисия погибли или же обветшали и были записаны новыми иконописцами. Трудности выявления икон Дионисия усугубляются следующими обстоятельствами. Всю свою жизнь мастер работал вместе с другими художниками, с артелью помощников и учеников. Разграничить произведения Дионисия и живописцев его круга практически невозможно. Дионисий был одним из самых плодовитых живописцев Руси. Но его творения — такая же редкость, как и иконы Рублева.

Не исключено, что именно конфликт в Волоцком уделе и сокращение денежных субсидий побудили Дионисия покинуть удельное княжество и искать заказы в далеких монастырях на Севере. Около 1500 г. художник написал ряд икон для Павло-Обнорского монастыря, а позднее расписал Рождественский собор в Ферапонтовом монастыре на Белоозере.

К последним годам жизни Дионисия относятся его житийные иконы, написанные для кремлевского Успенского монастыря предположительно по заказу митрополичьего дома. Жанр иконы с Житием, заимствованный русскими из Византии, был доведен Дионисием и его школой до совершенства. Наиболее известны две иконы этого жанра: митрополит Петр с Житием и митрополит Алексий с Житием.

Искусство Дионисия служит конечной вехой периода, начало которому положило творчество Андрея Рублева. Главным достижением этого периода явилось обобщенно-идеализированное понимание образа совершенного человека.

После отражения набега Крымской Орды Москва предприняла новые попытки подчинить Казань, но воеводы руководили военными действиями спустя рукава.

В 1530 году Василий III послал на Казань двух старших воевод: князя Ивана Бельского на судах и Михаила Глинского с конной ратью. Отразив несколько нападений татар, Глинский переправился за Волгу и соединился с судовой ратью. 10 июля был бой. Русские одержали верх, взяли острог и подступили к крепости. В этот момент трое знатных татар выехали из крепости и били челом о прекращении осады, обещая подчиниться великому князю. Их, а затем и все население города привели к присяге.

Татары поклялись не изменять великому князю, не брать себе царя иначе, как из рук Василия III. После этого воеводы отступили от города и вместе с послами казанскими отправились в Москву.

В некоторых летописях читаем, что воеводы, взяв острог, едва было не взяли крепости, которая стояла несколько часов без ратных людей. Дело в том, что татары, будучи разбиты, все из города выбежали, и ворота все остались отворены. Но в этот момент между воеводами возник спор, кому первому войти в крепость. Первому доставалась, помимо чести, также лучшая добыча. Тем временем разразилась сильная гроза, и момент был упущен. Татары заперли ворота крепости. Как бы то ни было, на казанском престоле вновь утвердился московский ставленник Шигалей.

Василий III, по-видимому, не желал занимать Казань и посылать в город своего наместника. Такой шаг повлек бы за собой длительную войну с Крымом и стоявшей за его спиной Османской империей. Москва стремилась избежать такой войны.

* * *

Осенью 1527 г. новый хан Сайдет-Гирей отправил в Москву послов. Одновременно племянник нового хана Ислам-Гирей вторгся на Русь и вышел на берег Оки. Но здесь татар ждали московские воеводы, помешавшие ему переправиться через реку.

Ислам-Гирей должен был повернуть в степи. Его войско понесло большие потери. Когда в Москве узнали о нашествии Ислама, то великий князь велел утопить крымских послов. В Бахчисарае Сайдет-Гирей был свергнут. Его место занял Саип-Гирей, бывший прежде в Казани. В августе 1533 г. великий князь получил весть, что двое племянников ханских — Ислам- и Сафа-Гирей — идут к московским украйнам. Василий немедленно стал собираться в поход, призвал братьев — Юрия и Андрея, отпустил воевод на Коломну к Оке и сам направился в село Коломенское. В Кремле он велел расставлять пушки и пищали. Посадским людям было разрешено перевозить имущество в город.

Татары подошли к Рязани, выжгли посады и рассеялись по всей округе. Великий князь велел воеводам отправить за Оку отряды, чтобы добыть языков. Воевода одного из этих отрядов, князь Димитрий Палецкий, разбил татар. Воевода другого отряда, князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, преследуя неприятеля, наткнулся на большое татарское войско. Русские принуждены были отступить. Но татары ничего не предпринимали более и ушли в степи, боясь встретиться с главным великокняжеским войском. Воеводы двинулись за ними, но не смогли догнать.

Война не прервала сношений с Крымом. Велись переговоры о союзе и о шертных грамотах. Татары жаловались, что из Москвы им мало присылают поминков, говорили, что им выгоднее воевать с великим князем, чем быть в мире. Василий III приказывал отвечать хану на его жалобы: «Если ты покажешь нам на деле свою дружбу, то мы также покажем тебе свою дружбу: о чем нам прикажешь, что у нас будет, мы ни за что не постоим; но уроком поминков мы ни к кому не посылали. Хочешь быть с нами в дружбе, так вели написать грамоту шертную». Хан выдвинул свои требования: «Мне ты девять поминков прислал, а мы к тебе прежде посылали дефтерь, и в нем написано 120 человек, а ты только пятнадцати человекам поминки прислал; но ведь ты нашу землю хорошо знаешь: наша земля войною живет». Хан Саип просил кречетов и меха, просил также, чтоб великий князь прислал ему хорошего хлебника и повара.

Западная прелесть

Война с литовцами продолжалась несколько лет и принесла разорение обеим сторонам. В 1518 году крупные силы под командованием братьев Василия и Ивана Шуйских были посланы к Полоцку. Ратники поставили туры и приступили к обстрелу крепости. Полочане не думали сдаваться и отчаянно отбивались.

Поход был плохо подготовлен. В осадном лагере вскоре кончилось продовольствие. Начался голод. Колпак сухарей продавали по алтыну и более. В поисках продовольствия отряд детей боярских переправился за Двину. Литовцы захватили их струги. При обратной переправе много воинов утонули. Шуйским пришлось отступить.

Через год русские вновь вторглись в Литву и дошли едва не до Вильнюса. Их отряды разорили окрестности Полоцка, Витебска, Минска.

В конце 1519 года Василий III созвал Боярскую думу и обратился к ней с речью: «Теперь мы литовскому сильно недружбу свою оказали, землю его воевали чуть-чуть не до самой Вильны, крови христианской много льется, а король и не думает прийти на согласие, помириться с нами; так чем бы его позадрать, чтоб он захотел с нами мира?» И приговорил великий князь послать от какого-нибудь боярина к какому-нибудь пану. Вследствие этого приговора в январе 1520 г. боярин Григорий Федорович отправил своего слугу к виленскому воеводе пану Николаю Радзивиллу с известием, что если король хочет мира, то пусть присылает своих послов в Москву; в марте Радзивилл отвечал, чтоб великий князь дал опасную грамоту на послов; опасная грамота была отправлена с Радзивилловым же человеком, и в августе приехали послы литовские Януш Костевич и Богуш Боговитинович. Начались переговоры: бояре требовали опять прежнего, требовали и вознаграждения за бесчестье, нанесенное королеве Елене; послы отвечали:. «Этого никогда не бывало; какие-то лихие люди государю вашему об этом сказали; но государь ваш верил бы государю нашему, брату своему Сигизмунду-королю, а не лихим людям». Понятно, что подобные ответы не могли никого удовлетворить и считались наравне с молчанием. Насчет мирных условий по-прежнему не сошлись: Смоленск служил непреодолимым препятствием. Послы предложили перемирие, с тем чтоб Смоленск оставался за Москвою, но чтоб пленных не возвращать; великий князь настаивал на возвращении пленных; послы не согласились и порешили на том, что король пришлет великих послов на Великое заговенье 1521 г., то есть через шесть месяцев, в продолжение которых войне не быть. Но Сигизмунд на означенный срок послов не прислал: обстоятельства переменились в его пользу; он одолел великого магистра, а между тем на востоке исполнилось то, чего он с таким нетерпением дожидался в начале своего царствования: две татарские Орды, Казанская и Крымская, заключили союз против Москвы.

Идея «Москва — третий Рим» предполагала преобразование Московии в империю, а это означало перемену титула московского государя на титул императора.

К неудовольствию ортодоксов, Василий III поддерживал оживленные связи с католической Европой. Папа Лев X сносился с Москвой через великого магистра немецкого ордена Альбрехта. Посол магистра Шонберг передал великому князю от имени папы несколько предложений: «Папа хочет великого князя и всех людей Русской земли принять в единение с римской церковью, не умаляя и не переменяя их добрых обычаев и законов, хочет только подкрепить эти обычаи и законы и грамотою апостольскою утвердить и благословить. Церковь греческая не имеет главы; патриарх константинопольский в турецких руках; папа, зная, что на Москве есть духовнейший митрополит, хочет его возвысить, сделать патриархом, как был прежде константинопольский, а наияснейшего царя всея Руси хочет короновать христианским царем. При этом папа не желает себе никакого прибытка, хочет только хвалы Божией и соединения христиан. …Если великий князь захочет стоять за свою отчину константинопольскую, то теперь ему для этого дорога и помощь готовы».

На предложение папы о церковной унии московиты отвечали: «Государь наш с папою хочет быть в дружбе и согласии; но как прежде государь наш с Божиею волею от прародителей своих закон греческий держал крепко, так и теперь с Божиею волею закон свой держать крепко хочет».

Одним из самых древних княжеств Северо-Восточной Руси было Рязанское княжество. К середине XV в. оно попало в орбиту московского влияния. Рязанский князь Василий воспитывался при московском дворе и был женат на сестре Ивана III. Его внук князь Иван Иванович стремился вернуть независимость своему княжеству. По некоторым сведениям, он пытался найти опору в Крыму. Угроза крымского нападения решила судьбу последнего из великих князей Рязанских. Василий III в 1520 г. заманил двоюродного племянника в Москву и подверг домашнему аресту. Князю вменили в вину сватовство к дочери хана.

К концу XV–XVI в. крушение удельного строя приобрело зримые черты. Удельные княжества исчезали одно за другим. Еще в 1482 г. князь Михаил Верейский под давлением Москвы завещал удел Белоозеро Ивану III. Аналогичное распоряжение стало все чаще встречаться в завещаниях удельных князей. Серпуховско-Боровский князь Василий Ярославич умер «в железах» в Вологде. В 1486 г. Белоозеро и Верея перешли в руки Ивана III. Московский князь имел основания именовать себя государем «всея Русии».

В 1491 г. был арестован князь Андрей, родной брат Ивана III. Через два года он умер в тюрьме. Одновременно в Москву был вызван другой брат Ивана III Борис Волоцкий. Великий князь пощадил его, и удельный князь умер своей смертью.

Мир удельных владык раздирали распри и соперничество. Характерна история Василия Можайского и Василия, внука Шемяки, угнездившихся в Северской Украине. Их взаимная ненависть не знала границ. Потомок Можайского говорил: «Одному чему-нибудь быть: или уморю князя Василия Ивановича, или подпаду гневу государеву».

Шемячич написал великому князю целый донос: «Ты б, государь, смиловался, пожаловал, велел мне, своему холопу, у себя быть, бить челом о том, чтоб стать мне пред тобою, государем, очи на очи с теми, кого брат мой, князь Василий Семенович, к тебе, господарю, на меня прислал с нелепицами. Обыщешь, господарь, мою вину, то волен Бог да ты, господарь мой, голова моя готова пред Богом да перед тобою; а не обыщешь, господарь, моей вины, и ты б смиловался, пожаловал, от брата моего, князя Василия Семеновича, оборонил, как тебе господарю Бог положит по сердцу, потому что брат мой прежде этого сколько раз меня обговаривал тебе, господарю, такими же нелепицами, желая меня у тебя, господаря, уморить, чтоб я не был тебе слугою».

Говорят, будто во время заключения Шемячича некий юродивый ходил по Москве с метлою в руках и на вопрос прохожих, зачем он взял метлу, отвечал: «Государство не совсем еще очищено; пришло удобное время вымести последний сор».

Слова юродивого допускали различные толкования. Многие полагали, что он имел в виду крамольников — удельных князей.

Греки в Москве

Русская церковь сохранила тесные связи с православными греческими монастырями на Афоне. При Василии III московские книжники вели работу по исправлению и переводу богослужебных книг. В помощь им с Афона прибыл образованный богослов Максим (Михаил) Грек, приглашенный в Москву великим князем. Максим происходил из знатного византийского рода Триволис. В 1492 г. он отправился учиться в Италию и провел там десять лет. Во Флоренции он познакомился с выдающимся философом Марсилино Фичино, был свидетелем падения тирании Медичи и торжества Савонаролы. После гибели его Максим уехал для завершения образования в Венецию. В Италии он принял католичество, по возвращении на Афон вернулся в православие. В лице Максима образованная Россия впервые столкнулась с ученым-энциклопедистом, получившим глубокие и многосторонние познания в итальянских университетах. Принципы филологической науки Возрождения, которыми руководствовался Максим при переводе книг, были самыми передовыми для своего времени.

Будучи в России, Максим написал множество оригинальных сочинений. Его толкования церковных писателей древности стали одним из немногих источников, откуда русские люди могли черпать разнообразные сведения, включая античную мифологию.

Максим Грек не дал втянуть себя в распри, терзавшие русскую церковь. Это позволило ему многие годы заниматься переводом церковных сочинений и исправлять старые русские книги.

В начале XVI в. сторонники церковной унии не прекращали своей деятельности в Москве. Одним из них был медик Никола Булев, приглашенный греками из Рима. По свидетельству монахов Иосифо-Волоколамского монастыря, Булев написал письмо брату Иосифа Волоцкого Вассиану. В письме он отстаивал идею единства веры и «приводил» истинное русское православие «к соединению латынскому». Рассчитывая на поддержку греков, лейб-медик просил Максима Грека изложить историю разделения христианской церкви, чтобы вразумить русских. Философ был самого высокого мнения об удивительной мудрости Булева, однако резко осуждал его приверженность католицизму.

Сын Дмитрия Грека Траханиота Юрий Малый Траханиотов сделал в Москве блестящую карьеру, став казначеем и одновременно печатником, или хранителем государственной печати. Австрийский посол называл его главным советником Василия III, «мужем выдающейся учености и многосторонней опытности». Как и отец, Ю. Д. Траханиотов был приверженцем унии. Посол прусского ордена Д. Шонберг вел длительные беседы с казначеем о соединении церкви. Из этих бесед посол вынес впечатление, что русские согласны на унию с католической церковью. О своих впечатлениях Шонберг немедленно сообщил в Рим. Имперский посол Франческо де Колло тогда же беседовал с Н. Булевым и также заключил, что Москва готова принять унию.

Папа римский в 1519 г. передал Василию III предложение принять титул царя и присоединиться со всей землей к церковной унии. Московский великий князь отклонил предложение.

Василий III сознательно старался создать на Западе представление, будто Россия готова вступить в антитурецкую лигу. Одновременно он деятельно хлопотал о мире и союзе с Портой. Главная цель его дипломатической игры состояла в том, чтобы использовать союз со Священной Римской империей для войны с Польшей. Но в окружении великого князя были люди, искренне желавшие сближения с католическим Западом. К их числу принадлежали греки.

Московские иерархи прощали грекам их симпатии идее объединения христианского мира, пока видели в католиках союзников в деле Искоренения иудаизма в Европе. После расправы с еретиками положение изменилось. В правление Василия III все больше сокращались культурные связи с Италией, падал интерес к достижениям западного мира. Наметившийся поворот в сторону Запада так и не совершился.

Положение греков в Москве отличалось некоторой двусмысленностью. По традиции московские книжники продолжали видеть в них своих учителей. Одновременно сторонники национальной церкви отказывались подчиняться авторитету константинопольского патриарха.

Мысль о превосходстве русского православия над греческим обрела после падения Византийской империи многих сторонников в России. В 1514–1521 гг. монах псковского Елиазарова монастыря Филофей обратился к Василию III с важным посланием. Следуя тезису о богоустановленном единстве всего христианского мира, Филофей доказывал, что первым мировым центром был Рим старый, за ним Рим новый — Константинополь, а в последнее время на их месте стал третий Рим — Москва. «Два Рима падоша (пали), — утверждал Филофей, — а третий стоит, а четвертого не бывать». В основе концепции Филофея лежало представление о некоем «Ромейском царстве нерушимом», сложившемся в эпоху Августа, к которой относились деяния и земная жизнь Христа. «Великий Рим» сохранил свое физическое бытие, но утерял духовную сущность, будучи пленен католичеством. Оплотом православия стало греческое царство, но оно попало под власть «неверных». Крушение двух царств расчистило место для московского православного царства.

В послании государеву дьяку Мисюрю Мунехину Филофей уточнил свою идею следующим образом: греческое царство «разорися» из-за того, что греки «предаша православную греческую веру в латинскую». Русскому двору импонировали рассуждения об исключительной исторической миссии Москвы. Но не удается обнаружить доказательств того, что теории Филофея приобрели характер московской официальной доктрины. Василий III был по матери греком и гордился своим родством с византийской императорской династией. Греки, близкие к великокняжескому двору, нападки на византийскую церковь встретили с понятным возмущением. Мать Василия III воспитывалась в Италии. Сам Василий, не чуждый духа греко-итальянской культуры, покровительствовал Максиму Греку и поощрял его деятельность по исправлению русских книг. Сомнения в ортодоксальности греческой веры ставили его в щекотливое положение.

По наблюдению П. Паскаля и В. Водова, в «русском христианстве» версия христианских идей и текстов приобрела ярко выраженный национальный характер. За полчека существования русская церковная культура неизбежно должна была приобрести некоторые самобытные черты. Не менее существенно и другое обстоятельство. Первоначально византийская церковь следовала Студийскому уставу, ставшему основой русского. Однако в XII–XIII вв. в Византии преобладание получил Иерусалимский устав. Московские митрополиты из греков Фотий и Киприан затеяли реформу с целью введения этого устава на Руси, но не довели дело до конца. Разрыв с Константинополем после Флорентийской унии увековечил древневизантийские черты в русской церковной культуре. Помимо всего прочего, старые славянские переводы греческих книг содержали множество ошибок и искажений. Таким ученым богословам, как Максим Грек, вооруженным методом филологической критики, нетрудно было обнаружить эти ошибки.

Среди московских образованных монахов деятельность Максима поначалу вызывала сочувствие, тем более что греку покровительствовал сам великий князь. Однако в 1522 г. Максим Грек подверг критике процедуру избрания московского митрополита Даниила, что изменило отношение к нему властей. После отказа подписать Флорентийскую унию русские митрополиты перестали ездить «на поставление» в Константинополь. Максим не мог смириться с вопиющим нарушением прав главы вселенской православной церкви. Даниил был избран на московскую митрополию без благословения патриарха, а следовательно, в нарушение закона. Максим Грек доказывал ошибочность решения московского собора не принимать назначения на митрополию «от цареградского патриарха, аки во области безбожных турок поганого царя». Ученый инок опровергал идею о «порушении» греческого православия под властью турок и отстаивал мысль о неоскверняемой чистоте греческой церкви. Философ без обиняков говорил, что считает избрание Даниила «безчинным».

Ученые греки пытались вернуть русскую церковь в лоно греческой. Ортодоксы увидели в их домогательствах покушение на независимость московской церкви. Споры о «чистоте» и «изрушении» греческой веры побуждали ученых греков все резче отзываться о «заблуждениях» московитов и ошибках в их богослужебных книгах. В свою очередь, московские монахи, отстаивая ортодоксальность старых русских книг и обрядов, стали обвинять греков в ереси.