Волчье племя

Третьим был Айстульф — как и Ронан, он родился в одном из воинственных северных племен, как и Ронан, был похищен работорговцами и увезен на юг. Статный, пепельноволосый, с ясными детскими глазами и обворожительной, нежной улыбкой. Ронан выкупил Айстульфа на рынке рабов в Батрии — ему, собственно, и не нужны были тогда лишние люди, но — он увидел потерянный, испуганный взгляд розовощекого пятнадцатилетнего мальчишки, и вспомнил себя, такого же, пятнадцатилетнего, попавшего в лапы таких же жадных работорговцев. И пожалеть об этом порыве Ронану не пришлось: в отряде Айстульфа легко приняли и сразу же полюбили, он оказался способным учеником и славным товарищем, да и вообще — такого мягкого, спокойного, доброжелательного человека, как Айстульф, Ронану не приходилось встречать за всю свою жизнь! С тех пор прошло уже десять лет, Айстульф возмужал, но ничуть не огрубел и не утерял ни одного из чудесных душевных качеств. Он по-прежнему первый спешил на помощь раненому, готов был закрыть друга от вражеской стрелы и поделиться последним… Только одного он не прощал никогда: насмешек над маленьким пузатым идолом, коего Айстульф сам вырезал из ясеня, обмазал собственной кровью и украсил пучком своих белокурых волос. Идола Айстульф таскал в заплечном мешке и няньчил, как девочка — любимую куклу: предлагал ему пищу и питье, делал вид, будто кормит, укладывал рядом с собою спать, перед боем — просил о победе, после боя — благодарил или ругал, в зависимости от успеха сражения. Нельзя сказать, чтобы Ронана не забавляли те действия, которые Айстульф производил над своим «богом», но опыт всей жизни научил варвара никогда не насмехаться над чужими святынями, а посему — он не позволял ни себе, ни другим даже лишней усмешки. И Айстульф платил ему страстной благодарностью! Как советник, Айстульф тоже не имел цены: ярость и алчность редко туманили его разум и он умел найти выход из любой, даже самой отчаянной ситуации! Единственным недостатком Айстульфа в глазах Ронана было миролюбие молодого северянина: примирение враждающих сторон Айстульф всегда предпочитал жаркой схватке. Но именно это качество, вкупе с обаянием Айстульфа-посланника, нередко выручало их всех.

Четвертым был Брикций — молодой арианский аристократ — стройный, гибкий и грациозный, с изящными маленькими руками, тонкими чертами лица и белоснежной кожей. Изо всего отряда его отличали изысканные манеры, витьеватая речь и почти девичье щегольство… А так же — хладнокровие, хитрость и почти сверхъестественная меткость: Ронан считал, что лучшего лучника не было ни в одной армии мира!

Брикций участвовал в заговоре против короля Арианской Империи, был арестован по доносу своей возлюбленной, приговорен к смерти, но, благодаря щедрым взяткам и из уважения к его почтенному семейству, смертную казнь заменили на пожизненное изгнание. В тюрьме его страшно пытали, требуя назвать имена сообщников, Ронан нашел его у границ Империи, полумертвого от голода, с гноящимися ранами… До сих пор на спине Брикция сохранились рубцы от кнута, а на груди — следы ожогов.

Брикций выжил, но простить предательства возлюбленной так и не смог, и перенес свое презрение к ней на весь женский род: за всю свою жизнь Ронан не встречал более лютого женоненавистника — Брикций считал женщин вместилищем всех возможных слабостей и пороков! Впрочем, и друзей-мужчин у него тоже не было. Брикций так и остался одиночкой, чужим для всех: соратников из отряда Ронана отталкивал его цинизм, они боялись его язвительных шуток, метивших всегда в самое больное.

Ронан и сам не слишком-то любил Брикция, но внимательно прислушивался к его советам: все-таки Брикций — единственный из всех! — имел опыт государственной власти. Тем более, что к королю Теоберу у Ронана свой давний счет имелся. Так что любого, злоумышлявшего против короля ариан, Ронан почитал за соратника.

…В тот вечер Славен, княжий посланец, приподнявшись в стременах и глядя в сторону заката, сообщил, что к полудню следущего дня отряд наверняка уже перейдет границы Будинеи, а посему Ронан, едва стемнело и отряд расположился на отдых, позвал всех четверых в свой шатер — для последнего, решающего разговора. До сих пор радость и возбуждение, предвкушение необычных приключений и щедрой оплаты туманили разум всем, и Ронан не был исключением, но теперь — путешествие было позади и близилась встреча с врагом: непонятным, а потому вдвойне опасным! Ронан хотел расспросить, что знает об оборотнях каждый из них, потому как сам он не имел твердого мнения по этому вопросу… В племени лунгов детей пугали сказками о колдунах, одиноко живущих в пещерах Асгарда, ненавидящих людей и все человеческое, предпочитающих звериный образ — медведей, барсов, тигров, волков — и рыщущих ночами неподалеку от человеческих жилищ в поисках добычи. Когда-то маленький Ронан и сам боялся их до тошноты, но это было до того, как он побывал в пещерах Асгарда, до того, как он узрел воочию деву-тигрицу, до того, как полюбил ее! И теперь — он не мог в достаточной мере трезво рассуждать об оборотнях вообще, хотя и понимал, что волколюды из Великого Леса вряд ли имеют хоть что-то общее с оборотнями-альвами из Асгарда!

— В наших краях люди, способные к оборотничеству, к превращению в животных, считаются святыми, осененными животворящим духом земли! — печально сказал Мапута. — У нас никто и помыслить не смел бы о том, чтобы с ними воевать! Но и зла от них никакого — наоборот, они несут в себе силы добра, возрождения, мудрость наших далеких предков! Считается, что каждый род в Зембабве берет начало от какого-нибудь из священных животных, и люди этого рода сохраняют качества животного-родоначальника, почитают его, рисуют его изображения на стенах краалей и на боевых щитах — есть род Антилопы, род Паука, род Буйвола, род Льва, род Гиены, род Носорога…

— А сам-то ты из какого рода? — заинтересовался Ронан.

— Я из рода священного Зайца! — гордо ответил Мапута и вздрогнул от резко прозвучавшего в тишине шатра смеха Брикция.

В глазах арианца заплясали шальные огоньки и бедный Мапута сжался в ожидании язвительных шуток, как в ожидании удара.

Ронан мрачно посмотрел на возмутителя спокойствия, но, в ответ на его суровый взгляд, Брикций рассмеялся еще звонче:

— Славные зайцы водятся в ваших краях! Крупные такие и, поди, вкусные… Только, боюсь, охота на них — дело нелегкое и опасное!

— У нас не охотятся на священное животное рода! У нас принято отправляться в лес и отыскивать совсем маленьких зайчат, выкармливать и выращивать их со всей заботой и почтением. В каждом краале должно жить священное животное рода, оно приносит благополучие и семье, кормящей его, и всему племени! А потом, в день праздника Священного Зайца, клетки с зайцами из всех краалей приносят к обители шамана, затем исполняются ритуальные танцы и песни, славящие Зайца, затем у Зайца просят благословения и прощения за пролитую кровь, а затем…

— Неужели сжирают?! — восторженно перебил рассказчика Брикций. — Никогда не слышал о людях, которые едят своего Бога!

— Мясо Священного Зайца привносит дух Его в наши тела, оно дает нам силу прожить следующий год, дает нам мудрость и ловкость… Но есть люди избранные, они ощущают особую близость к Священному Животному, способны входить в его состояние и даже целиком превращаться в него, особенно — если всему племени угрожает какая-то опасность, нападение другого племени или мор — тогда шаманы превращаются в животных и идут просить совета у богов! В животном состоянии они становятся прозорливее, ближе к Матери Земле и более угодны Отцу Небу. И нет худшего преступления, чем оскорбить шамана, обладающего священными способностями к оборотничеству! Этим наносится оскорбление и всему племени, и самому Священному Животному. Именно поэтому меня и продали в рабство — в наказание! — именно поэтому я не могу вернуться на родину! Я изгнанник, такой же, как и ты, Брикций, — с тоскливым вздохом признался Мапута.

— А что ты натворил? Спьяну подрался с шаманом? — заинтересовался Брикций.

— Нет, что ты! — испугался Мапута. — Тем более, что шаманом в нашем селении была женщина, Майва… О, если бы ты только мог ее видеть! Стройна, как пальма! Тело гибкое и блестящее, как тело речного угря! Походка величественная, как у молодого слона! Глаза влажные, как у буйвола! Голос могучий, как у голодной львицы!

— О, Митра, какое кошмарное зрелище предстало нашим глазам! — расхохотался Брикций.

— Она была прекрасна! И горда… И она была наделена даром превращения! Я должен был почитать ее, как существо священное, но я был настолько ослеплен, настолько одурманен своей любовью, что осмелился принести к порогу ее крааля слоновьи бивни, ожерелье из зубов и когтей леопарда и два черепашьих панцыря, что означало: «Я люблю тебя, прошу войти супругой в мой крааль и стать матерью моих сыновей!»

— Действительно, непереносимое оскорбление, — усмехнулся Брикций. — И за это тебя продали в рабство?!

— Увы… И я лишился возможности даже видеть ее, любоваться тем, как она исполняет танец Священного Зайца!

— Значит и ты пострадал из-за бабы!!!

— Она была еще очень добра ко мне! — попытался защитить свою возлюбленную Мапута. — Они могли просто казнить меня… Оскорбление, нанесенное шаману, смывается только кровью! Но Майва так же добра, как и прекрасна, она сохранила мою никчемную жизнь!

— Добра! Добра! Твоя Майва не более добра, чем эта дрянь Лигия! И вообще, скажу я тебе, все они — глупые, злобные, бесчестные…

— Хватит, Брикций! — вмешался Ронан. — Мы все хорошо знаем, что ты думаешь о женщинах, не надо повторять, тем более, что сейчас не самый подходящий момент, завтра мы будем в Будинее и предстоит нам сражаться с оборотнями-волколюдами, а вовсе не со «злобными, бесчестными бабами»!

— Кстати, об оборотнях и зайцах, — плавно перевел разговор Брикций, — в Империи считается, что дворксы, жадные карлики, обитающие в горах и добывающие золото и драгоценные камни в несметных количествах, привращаются в зайцев, если им приходится перемещаться не в своем, подземном, а в нашем мире. Только заяц этот — не простой, а черный, трехногий, с горящими глазами! И встреча с таким зайцем полностью меняет жизнь человека: приносит или великое горе, или великую удачу, в зависимости от того, как человек поведет себя. Если испугаешься, пустишь в трехногого зайца стрелу, то, во-первых, ни за что не попадешь, а во-вторых — тебя всю оставшуюся жизнь и весь твой род до седьмого колена будут преследовать неудачи! А если почтительно пойдешь следом за ним, медленно ковыляющим на своих трех ногах, он волей-неволей приведет тебя к своей пещере, а там, чтобы как-то от тебя отвязаться, одарит тебя сокровищами: сколько сможешь унести! Но проявлять излишнюю жадность и снова возвращаться к той же пещере с вереницей мулов и большими мешками — опасно! И пещеры не найдешь, и те сокровища, которые ты забрал ранее, превратятся в пыль! А еще говорят, что, когда дворкс предлагает тебе взять, сколько хочешь, камней и золота, надо хватать, что лежит ближе к выходу, и уносить ноги! А начнешь выбирать — так в пещере дворкса чем дальше, тем красивее, тем больше золота, тем ценнее камни! — пойдешь вглубь и остановиться не сможешь, и заблудишься, погибнешь… И про волколюдов я слыхал, хотя, с тех пор, как наш народ принял благословение Митры, это считается глупым суеверием, но сказки рассказывают, будто в древние времена, когда людей было меньше, а деревьев — больше, жило великое племя «волчьих людей», хранителей деревьев… Но люди — множились, леса — убывали, а «волчьи люди» уходили вслед за деревьями: на север, в Асгард и Гиперборею, и за Зеленое море, — туда, где еще сохранились островки первобытных лесов. «Волчьи люди» владели всей магией Земли и обычно они появлялись в человеческом обличье, а волками обращались только перед лицом великой опасности — землетрясений, чумы, наводнений… Наверное, Мапута верно сказал: животные ближе к Матери Земле и Более угодны Отцу Небу! Поэтому и наши волколюды, и зембабвийские оборотни просят даровать им Силу, заранее превратившись в зверей, чтобы не встретить отказа! Ведь люди, в сути своей, создания слабые, мерзкие и подлые, особенно — бабы!

При этих словах Брикция дружный смех слушателей взорвал тишину шатра — так что арианец, увлекшийся своим повествованием и, видимо, не ожидавший такой реакции, вздрогнул и зло полыхнул глазами.

— Я тоже слыхал про «волчьих людей», только у нас их «лесными людьми» зовут, — вступил в разговор Айстульф. — Они, как у нас говорят, лес берегут и карают жадных охотников. Только теперь их совсем мало стало… А еще есть «волчий пастырь» — колдун, может волком оборачиваться, может с волками говорить, ходит с ними на охоту, как вожак их, и судит, какую корову, какую овцу кому из них зарезать, на какого путника можно напасть, а какого и пощадить можно. Этот «волчий пастырь» — судья строгий, но справедливый: бедного никогда не обездолит, доброго человека всегда пощадит, волков до него не допустит! А еще есть «лесной мастер», «лесной учитель» — он не только волком, он, бывает, и медведем, и сохатым обернуться может! Детишки, в лесу заблудившись, к нему попадают, он их кормит-поит, лесной науке учит, чтобы каждое деревце, каждую травку, каждую пичугу по имени и по всем свойствам знал, а потом, когда приходит время, он своего воспитанника оборотнем делает, а облик свой новый сам для себя лесной воспитанник выбирает, исходя из того, какой зверь по нраву ему ближе, а затем — выделяет ему «лесной мастер» участок леса, где он отныне порядок блюсти будет. Так вот, независимо от того, какой облик «лесной мастер» принял — пусть даже лось-сохатый, самая волчья добыча! — в свите у него ходят хищные звери, всюду его сопровождают: волки, лисы, рыси, россомахи. Но чаще все-таки волки…

— В Кемете про волков-оборотней я не слыхал, а вот змеи-оборотни — обычное дело, — вздохнул Иссахар. — Только добра от них ждать не приходится… Это случается во время ночных бдений жрецов в храме Сета: великий змей спускается с постамента и жалит в лоб одного из жрецов, впавших в транс. И тогда ужаленный входит в состояние змея — внешне он остается в том же, человеческом облике, но все человеческие чувства уходят из его сердца. Он становится неистово кровожаден… И прозорлив, как сам Сет! По крайней мере, в храмах Сета высоко ценят и почитают таких вот одержимых жрецов! Говорят, будто они могут, посмотрев в глаза человеку, вызнать все его тайные помыслы и желания. И на кого укажет на улице или в храме такой вот отмеченный Сетом жрец, того сразу же хватают и казнят без каких-либо лишних разбирательств. К старости тела избранников Сета покрываются чешуей, а глаза закрывает «третье веко» — твердая прозрачная оболочка — как у настоящих змей! Их все боятся… Их все ненавидят… И я не верю, чтобы хоть одно существо, по доброй воле расставшееся с человеческим обликом и принявшее облик звериный, сохранило в себе хоть крупицу справедливости и доброты! Это проклятые создания… Я верю, что человек — высшее изо всех земных тварей! А значит, люди, способные к оборотничеству, не возвышаются над нами за счет каких-то там «знаний лесных», но наоборот — спускаются на ступень ниже, по сути своей — приближаясь к животным. И к ним уже нельзя относиться как к людям и им ни в коем случае нельзя доверять! Я знаю это на своем опыте… У меня был друг. Его коснулся Сет. Он стал одержимым. Внешне он оставался человеком — и я видел в нем человека! — но внутри него уже сидел змей. И в угоду своим змеиным желаниям он погубил всю мою семью! В угоду своей, змеиной «справедливости»! И внутри каждого волколюда сидит волк! Я буду уничтожать их без жалости…

— А внутри каждого человека из рода Священного Зайца на самом деле сидит зайчик, да? — насмешливо спросил Брикций, подмигнув Мапуте.

Громовой смех взорвал тишину шатра — все были рады шутке Брикция: смех разгонял страх, сгустившийся в их душах от слов Иссахара!

И, словно в ответ на их хохот, в предостережение человеческой беспечности, с северо-востока, со стороны Будинеи, донесся тоскливый волчий вой…

— Я предупредил вас! — прошептал Иссахар. — А теперь вас предупреждают они!

На следующий день, ближе к полудню, отряд наемников пересек границу Будинеи. Границей, собственно, являлась широкая река, отделявшая земли апиан-коневодов от их северных соседей, земледельцев будинов. Огромный мост, сложный из толстенных бревен, огороженный массивными перилами, был переброшен с берега апиан на берег будинов и, что особенно удивило Ронана, так это ворота: тяжелые, окованные ворота, по ту и другую сторону моста. Их охраняли всадники пограничники в легком боевом вооружении и такие же всадники скакали вдоль берега, внимательно следя за тем, чтобы никто не попытался переправиться через реку своими силами, минуя мост. На всадниках-апианах были чешуйчатые безрукавые доспехи, плоские богато опушенные шапки с нашитыми сверху защитными бляхами, короткие черные плащи. Вооружены апиане были длинными мечами, изогнутыми, на восточный манер, бердышами с широким лезвием и тяжелыми булавами. Щиты у них были круглые с острием в центре. На лошадях были седла с коротким стременем, так что колени всадников были подняты высоко — как у степняков. У их соседей, будинов, плащи были длинные и алые, на головах — остроконечные шлемы, вместо доспеха — мелкоплетеная кольчуга. Оружие будинов — короткий широкий меч, топорик у пояса и копье в руках. Щит — продолговатый, заостренный вниз, как у северных народов. Стремена — обычные, длинные. И у тех, и у других — луки и колчаны со стрелами. Они явно не доверяли друг другу…

Славен молча отсчитал пошлину за пересечение моста, вложил в руку пограничника-апианина. Ворота со скрипом открылись, копыта коней прогрохотали по мосту. На вторых воротах открылось окошечко, Славен просунул в него свою нагрудную бляху. Только тогда отряд пропустили на землю будинов!

Ронан заметил, что лица многих пограничников с этого берега закрывают металлические полумаски-личины: словно прямо сейчас — в бой! Он быстро переглянулся с Мапутой, а Брикций, как всегда вырвавшийся вперед на своем быстроногом рыжем коне, даже присвистнул:

— Сурово тут у вас!

— Да уж! — недовольно прокряхтел Славен. — И денег сколько на пошлины уходит! Им-то хорошо, за ними — все земли, какие ни есть, только оттуда и могут ехать, а от нас — только к ним! Да и немного желающих находится у нас гостить — даже купцы избегают, неинтересно им пошлину такую платить! Тем паче, что с купцов — двойную берут: и апиане, и наш князь… За нами-то никаких земель нет, за нами — только Лес проклятый да океан! Вот если бы избавиться от волколюдов и Лес повырубить, то и по океану можно было бы ходить-торговать, и никому больше пошлины платить не пришлось бы!

— Так может, это и есть единственный вред, какой вы от волколюдов видите? — усмехнулся в лицо Славену Брикций. — И единственная вина их в том, что вашему князю охота беспошлинно торговать?!

Славен смутился заметно, поморщился, отвел глаза:

— Да нет, от них и иного вреда много. Детишек воруют. Зверя в лесу бить не дают. Скольких охотников уже задрали и стрелами изрешетили! Да и дровосеков тоже… Дерево у апиан покупать приходится! Виданное ли это дело, когда под боком такие леса?! Тем паче, что и апианские земли раньше нашими были! Мы с ними, считай, один народ, и земля у нас с ними одна, общая! Только сотни с четыре лет назад пришли с востока несметные полчища, ксифы-кочевники, пол страны под себя подмяли и свои обычаи насадили, а князь с дружиной за реку отступил, и за реку уж их не пустили, лютая сеча была, река вся кровью окрасилась, до сих пор в сети иной раз — меч, иной раз — шелом истлевший попадется! Выстояли мы! Хоть и мало землицы осталось у нас… Хоть и Лес проклятый под боком… Но все-таки мы — исконные земли этой хозяева, а апиане эти — рабы ксифские! — Славен со злостью стукнул себя по коленке.

— Ох ты! А не станут ли эти самые презренные апиане следующим врагом, если удастся волколюдов уничтожить? Не пошлет ли нас князь ваш после леса — за реку, в апианские земли, чтобы, значит, ксифских рабов побить и земли вернуть более достойным, «исконным хозяевам»? — спросил Брикций, все так же пристально глядя в глаза Славену.

Славен густо покраснел и в маленьких глазках его, под нависшими бровями, замерцала сдерживаемая ярость:

— Ты не бойся, чужеземец, с апианами мы своим войском, без вас справимся, если что!

— А что же это вы с волколюдами своим войском не справитесь? — упорствовал Брикций.

— Боятся наши люди волколюдов! С детства ими запуганные! И Леса боятся! Чар лесных, колдовских проклятий! Они же от каждого дерева, от каждой тени, от каждого клочка тумана шарахаться будут!

— Хорошее войско…

— Хорошее! Хорошее! Ни зубов, ни когтей, ни стрел, ни ножей не побоялись бы, если бы под солнцем, в поле сойтись, но в Лесу — тут от одних шорохов обманных с ума можно сойти! А остальное — суеверия, бабкины сказки, но суеверия эти, как оказывается, сильнее княжьего приказа! Посылали целыми отрядами — и пропадали целыми отрядами! А кто вернулся… Не в себе были, даже рассказать ничего не могли…

— А может, и впрямь колдовство? — спросил, подъехав по-ближе, Иссахар.

— Каким-то колдовством они, конечно же, владеют, — нехотя признался Славен. — Много чудес в Великом Лесу. Одно то, что волками они оборачиваются, чем не колдовство? Любой след в Лесу заплутать могут. Все лесные твари им повинуются. Мы ж ведь не так уж много знаем о них! Они тут задолго до нас были… Но если даже и есть там колдовство — так за что же вам-то золотом платят, за тридевять земель меня за вами князь посылал? — стали б мы все это устраивать, если бы сами с ними управиться могли?! Не так все просто! И вы не так просты! Раз уж князь наш на вас разориться не пожалел…

— Ты наши деньги не считай! — угрюмо пробасил Ронан. — Скажи лучше, что, вправду что ли волколюды не только зубами и когтями, но и стрелами да ножами сражаться могут?

— Стрелков, лучше, чем волколюды, во всем мире не сыскать! Двигаются бесшумно, даже по ветвям деревьев, окружают и расстреливают! Зря стрел не тратят… Кому — в сердце, кому — в глаз! Ну, а кого все же не убьют стрелой — тому по горлу ножом! Еще, конечно, кидают ножи хорошо и дротики костяные… Как в поединке — не ведаю, да и вряд ли кто может похвастаться поединком с такой тварью!

— Дротики — костяные, а ножи?

— Ножи обыкновенные, стальные!

— А откуда же у них в Лесу — сталь?

— Не ведаю! Да я уж сказал: мало мы про них знаем, они много прежде нас здесь уже жили…

— Так может, они и есть — «исконные», а вы — попросту захватчики, на бесчестное дело нас толкаете? — снова встрял Брикций.

— Честное, бесчестное дело — для наемников таких понятий и быть не должно! Мы вам золотом платим! — взъярился Славен. — Да и потом — они же нелюди поганые, колдуны подлые, оборотни! Какая уж тут честность!

— Если дело бесчестное, мы от золота вашего отказываемся и уходим! — жестко сказал Ронан.

— Да честное дело, честное! — завопил Славен. — Они же людей губят, детишек воруют! Тьфу! Пусть вам князь все объясняет, а я не могу больше с вами…

— Ладно, пусть князь объясняет. Брикций, уймись!

Брикций надменно фыркнул и поскакал вперед по дороге. Сверкали на солнце золотые кудри, белый атлас туники, золотое шитье голубого плаща, застегнутого на плече крупным сапфиром… Славен проводил его неодобрительным взглядом:

— Иш ты, шустрый какой! Вперед командира лезет! И не боится! И нарядный какой! Его-то, поди, и примут за главного над вами, за Ронана Драконоборец, победителя драконов! Наш бы князь не потерпел… Вмиг бы голову с плеч снес, если бы кто вперед него коня пустить осмелился!

— Это хорошо, когда князь всегда впереди, — усмехнулся Ронан. — И в бою так же?

— Так к боям-то мы только готовимся…

Заночевали в поле. Раскинули лагерь, поставили шатры. Славен уговаривал идти на постой в ближайшее сельцо: там, дескать, и баньку натопят, и перинку мягонькою для дорогого гостя из сундука поднимут, и ужин…

— И не стесняйтесь вы, привычные они к тому, чтобы ратники у них на постой останавливались, у нас ведь обычай такой, чтобы деревенские ратных людей у себя в домах привечали, кормили, поили… До сих пор никто ратным в гостепреимстве не отказывал! Хотя — если кто откажет… Князь наш суров! Главное дело для него — войско!

— Зачем же такое войско вашему князю? Страна невелика, да и соседи — не так, чтобы очень беспокойные! Апиане — мирный народ! Мне приходилось жить среди них, — заметил Ронан.

— А ну, как все-таки война? Ксифы опять нагрянут! Или — волколюды решат вдруг выйти из своих лесов?

— А что, случалось?

— Покуда — нет, но всякое же может… Наш князь не только в завтрашний день, но и в послезавтра смотрит!

— Любите вы вашего князя, — проворчал Ронан. — Или — боитесь?

— Так тебе-то, чужеземец, что за дело? — сощурился Славен. — Тебе золотом платят не затем, чтоб много спрашивал!

В сельцо на постой Ронан идти все-таки отказался, но Славен сгонял туда одного из своих отроков и, не успели наемники костры разжечь, как потянулись к нем деревенские с гостинцами: крынки топленого молока, хлебы, пироги с грибами и бараньим жиром, горшочки с запеченной в сметане курицей, ломти сала… Давненько не приходилось им так объедаться!

— Неплохо люди в Будинее живут! — радовался Айстульф, за обе щеки уминая уваренные в меду орехи.

— Так при таком князе — еще бы не жить! — вторил ему Славен. — А ты, молодец, пока будешь у нас, осмотрись, может, так понравится, что и уезжать не захочешь! Попросишься тогда в дружину княжью, глядишь — господарь наш и пожалует тебя милостью, оставит! Ты парень видный…

Не слишком-то Ронану нравились эти разговоры, да и Славен казался ему все менее симпатичен, но еда действительно была хорошая, с этим спорить не приходилось! Редко в какой земле стали бы так щедро угощать странствующих воинов!

— Командир! Ронан! — раздался над ухом вкрадчивый шепот. Ронан недовольно обернулся…

— Брикций? Что таишься-то? Узнал что интересное?

— В деревне был… Знаешь, они эту снедь себе к празднику плодородия приготовили, а наш провожатый, Славен, передал через отрока, что, если нас они не накормят как следует, то князь пришлет ратников и деревню спалят! И, видно, бывало уже такое, потому как они поверили, отдали нам последнее, а теперь — стонут: нечем умилостивить богов! Все нам скормили!

— Вот как, значит, — произнес сквозь зубы Ронан и швырнул в костер плошку. — Вот, значит, цена их щедрости! Слезы! Страх! И ничего другого… Никогда… Нигде!

— Может, повернем назад, пока не поздно? Не нравится мне здесь, командир!

Ронан молча стиснул рукоять меча. Он не умел отступать!

Глава третья

Они подъезжали к Гелону, к столице Будинеи, но Ронан до сих пор не видел ни одного строения из камня: теперь он где-то даже понимал, почему князь будинов так стремится заполучить Великий Лес — дерево было основным материалом для строительства, и в искусстве обработки древесины местные жители достигли необычайной высоты! Деревянными были дома знати: высокие, со множеством пристроек, с резными наличниками, крашеными деревянными колоннами и деревянными же скульптурами каких-то мифических зверей, возлежащих на коньке крыши. Деревянными были ограды-частоколы, из-за которых на дорогу свешивались ветви яблонь, отягощенные вызревающими плодами. Деревянными были продымленные, черные избушки бедняков, в которых люди ютились вместе со скотиной и птицей, спали вповалку на шкурах, в удушливом тепле.

Будины предпочитали два цвета в одежде: красный и белый. Мужчины носили длинные рубахи, полотняные штаны и, в холодные дни, подбитые мехом безрукавки и отороченные мехом шапки с матерчатым верхом. На женщинах — такие же рубахи и, сверху них, очень пышные безрукавые платья. На головах у девушек были широкие налобные обручи из бересты, у многих — пестро раскрашенные, сзади это головное украшение завязывалось лентой — под косой. Замужние женщины волосы прятали под платок, как-то очень сложно и громоздко навязанный поверх берестяного наголовья.

Ронан отметил, что здешний народ как-то слишком неулыбчив и неприветлив: мужчины провожали воинов угрюмым, тяжелым взглядом, женщины пугливо отводили глаза, дети разбегались при приближении отряда… Ронан поделился своими наблюдениями с Славеном, но князев посланник сначала сделал вид, что не понимает и не видит ничего особенного в поведении людей, но потом объяснил эту особенность характера будинов многолетним лютым страхом перед волколюдами.

— Они слыхали, что князь нанял чужеземных воинов для похода на Великий Лес. Но они не знают, добра или зла им ждать от этого всего… Вы ведь уедете в конце-концов, если не поляжете все в Лесу. А им здесь жить! Они гадают, что же ждет Будинею, если волколюдов растревожат, но изничтожить не смогут! К тому же — они привыкли в каждом пришлом видеть волколюда, особенно — дети, их учат не доверять чужакам… Конечно, обычно волколюды, если и выходят из леса, то — поодиночке, но — не так давно, всего с год назад, они этот свой обычай нарушили, целой стаей из лесу вышли, рыскали по окрестным деревням, детей воровали, да не так, как обычно — сманивают, соблазняют чем да уводят в лес — а прямо-таки из рук у матерей вырывали, в дома вламывались! Целая стая… И в людском облике, и в зверином… Но оттого, что много их было, легче оказалось их выследить и уничтожить! Князь ратных послал, устроили засаду, перебили всех, хотя дрались они, ох, и лихо! Одну только девку взяли живой… Следствие учинили, сжечь хотели, да только ушла она! Колдовство применила какое-то и ушла — прямо их князевых подвалов, откуда до сих пор никто не выходил! А вот пять лет назад мы одного волколюда поймали, в Гелон доставили, потом, конечно, сожгли, но прежде он много интересного рассказал князю — про Лес, про то, как волколюдами они становятся, про главную их тайну: вот тогда-то у князя и зародился этот план, как нелюдей извести!

— А почему вы их именно сжигаете? Почему не каким-нибудь другим способом? — спросил Иссахар. — В этом тоже какой-то секрет, какой-то смысл есть?

— Смысл есть. У волколюда ведь две жизни: волчья и человеческая. В волчьем облике убьешь его — человеком возродится! Убьешь человека — волк восстанет и в Лес уйдет! А если сжечь — то тут уж ничего не остается… Мы и мертвых их жжем. Князь охотникам клич бросил, щедро платить обещал за каждого волколюда, чью голову и лапы ему, князю, в мешке привезут! Затем он их жжет… Кто-то говорит — глупое суеверие, как ни убьешь, дескать, все равно больше не встанет! А старики говорят — возрождаются волколюды. И я верю! Нелюди они… Колдуны! Если та девка из княжьих подвалов смогла уйти, то, значит, после смерти возродиться им — что плюнуть!

— Есть в этом что-то! — заметил Брикций. — Интересно, как стать волколюдом?

— А тебе зачем? — насторожился Иссахар.

— Так жизнь-то у нас с тобой какая опасная! Того гляди — подстрелят или зарежут! Так что умение после смерти вновь возрождаться, пусть даже в волчьем образе, мне не помешало бы!

— Глупый ты какой! — рассердился Иссахар. — Я бы даже шутить так не стал! По мне — лучше умереть, но до конца человеком оставаться!

— А чего хорошего в человеческом бытии? — вздохнул Брикций. — Все это скука, тлен и суета…

…Они уже приближались к Гелону. Уже виднелись вдали, на холме, белые городские стены: столицу от возможных внешних врагов охраняла все-таки каменная крепость. И вот тут-то, в последнем на пути к Гелону сельце, Ронан и его спутники впервые воочию узрели волколюда!

Их внимание привлекла беснующаяся толпа людей, вооруженных вилами, кольями и факелами, — казалось, все сельцо сошлось сюда, на крайний двор, к большому, ладному дому, украшенному двумя веселыми петушками на коньке. Мужчины ругались, женщины голосили, дети визжали… Подъехав ближе, Ронан заметил тюки соломы, передаваемые из рук в руки: их подбрасывали под стены дома. Какой-то мужик тянул из хлева упирающуюся корову, девочки-подростки ловили кур и гусей…

И на лицах у всех толпящихся здесь было выражение какого-то злобного торжества. Даже у детей, мечущихся под ногами вооруженных взрослых.