Секс и вытеснение в обществе дикарей

Не смысла, на мой взгляд, разбирать здесь исключительно зоологический вопрос, жили ли наши предки большими стаями и были ли они наделены необходимыми врожденными способностями, позволяющими животным взаимодействовать, или они жили отдельными семьями. Мы должны ответить на вопрос, могли ли какие-либо формы человеческой организации произойти от каких-то форм стадности животных, т. е. можно ли проследить связь между организованным поведением и какой-то формой стадности животных, или «стадным инстинктом».

Рассмотрим для начала вопрос о стадности животных. Неоспоримый факт — то, что некоторые виды животных устроены так, что должны жить более или менее многочисленными группами и решать основные проблемы своего существования с помощью врожденных форм взаимодействия. Можем ли мы сказать об этих видах животных, что они обладают особым «стадным» инстинктом7. Все сколько-нибудь научные определения понятия «инстинкт» сходятся в том, что оно означает стереотипную модель поведения, определяемую анатомическими механизмами, которые соотносятся с органическими потребностями и характеризуются общим единообразием для всего вида. Различные специальные способы, применяемые животными для поиска еды и для питания; ряд инстинктов, посредством которых осуществляются спаривание, воспитание и обучение детенышей; работа опорно-двигательного аппарата; функционирование простейших механизмов защиты и нападения — все это инстинкты. Во всех названных случаях мы можем соотнести инстинкт с системой организма, физиологическим механизмом и определенной целью огромного биологического процесса существования отдельной особи и вида в целом. Каждая особь вида ведет себя так, как все особи данного вида, при условии, что состояние ее организма и внешние обстоятельства позволяют инстинкту сработать.

Что же насчет стадности? Любопытно, что разделение функций, координация видов деятельности и общая интеграция коллективной жизни наиболее выражены у относительно низких форм животного мира, таких как насекомые и, по-видимому, колонии кораллов (см. мою статью «Инстинкты и культура» [57]). Но ни у общественных насекомых, ни у стадных млекопитающих мы не находим никакого специального анатомического приспособления, служащего целям «стадности». Коллективное поведение животных регулирует все процессы, охватывает все инстинкты, но это не отдельный особый инстинкт. Его можно назвать врожденной чертой, общей модификацией всех инстинктов, которые побуждают животных данного вида взаимодействовать в жизненно важных делах. Нужно заметить, что во всех ситуациях коллективного поведения взаимодействие животных определяется врожденными механизмами адаптации, а не чем-то, что может быть названо социальной организацией в том смысле, в каком мы применяем это слово к человечеству. Я изложил все это в более развернутом виде в вышеупомянутой статье.

Таким образом, человек не мог унаследовать инстинкт стадности, несвойственный ни одному животному, а только разве что «стадность», возникающую от случаю к случаю. Это, очевидно, означает, что в целом человек склонен к определенной адаптивности в коллективном, а не индивидуальном поведении, — предположение, совершенно бесполезное в решении любой конкретной антропологической проблемы. Однако даже предположение о склонности человека к стадному образу жизни глубоко ошибочно, и мы можем это доказать. Склонен ли человек выполнять все важные действия или даже любую четко определенную деятельность сообща, «стадом»? Действительно, он может бесконечно развивать свою способность взаимодействия; принуждать все большее число себе подобных к решению какой-нибудь общей культурной задачи. Но какой бы вид деятельности мы ни взяли, человек также способен выполнить свою работу без посторонней помощи, если того требуют условия и тип культуры. К процессам, связанным с питанием и удовлетворением физических потребностей, относятся всевозможные виды деятельности: собирательство, рыболовство, земледелие, и они осуществляются либо в группе, либо по одному, в результате коллективного труда или индивидуальных усилий. Что касается продолжения рода, здесь также существуют как коллективные формы сексуального соперничества, группового брака, так и строго индивидуальные формы ухаживания. Коллективная забота о детях, характерная, по крайней мере, для насекомых, не имеет аналогов в человеческом обществе, где мы видим индивидуальную родительскую заботу об отдельных детях. Многие религиозные и магические церемонии совершаются в группе, но индивидуальные обряды инициации, одиночные опыты и уединенно переживаемые откровения играют в религии не меньшую роль, чем коллективные формы культа. В области сакрального — не больше признаков «стадности», чем в любом другом типе человеческой культуры [58]. Итак, анализ видов культурной деятельности не выявил никаких тенденций к стадности. Фактически, чем дальше назад, тем больше преобладает индивидуальный характер, по крайней мере, в области экономических занятий. Однако эта деятельность никогда не бывает полностью одиночной, и стадия «индивидуального поиска пищи», о которой говорят некоторые экономисты, кажется мне вымыслом: даже на низших уровнях организованная деятельность всегда идет бок о бок с индивидуальными усилиями. Бесспорно то, что по мере развития культуры индивидуальные экономические занятия постепенно исчезали и в конце концов были вытеснены коллективным производством в огромных масштабах. Получалось бы, что «инстинкт» усиливался с развитием культуры, а это, как можно легко понять, reductio ad absurdum! [59]

Еще один подход к проблеме так называемого стадного инстинкта состоит в изучении природы связей, объединяющих людей в социальные группы. Эти связи — политические, правовые, лингвистические или традиционные — все без исключения носят приобретенный характер; собственно говоря, легко увидеть, что они вовсе не содержат никакого врожденного элемента. Возьмем языковые связи, объединяющие группы людей на всех уровнях культуры и резко отличающие их от тех, с кем невозможно общаться при помощи речи. Язык — это полностью приобретенная физическая привычка. Она не основана ни на какой природной физической потребности и полностью зависит от культуры и традиции племени, т. е. от элементов, которые варьируются в пределах одного вида и не могут быть врожденными. Более того, ясно, что невозможно было унаследовать «языковой инстинкт» от предков, которые никогда не пользовались для взаимодействия символическим условным кодом.

Какую бы форму организованного сотрудничества мы ни рассматривали, беглый анализ обычно выявляет, что она основана на культурных артефактах и регулируется общепринятыми нормами. В экономической деятельности человек применяет инструменты и использует традиционные методы. Следовательно, социальные связи, объединяющие взаимодействующие группы в экономике, полностью основываются на механизме культуры. Это же относится к организации с целью участия в войне, соблюдения религиозного церемониала, отправления правосудия. Природа не могла наделить людей специальными реакциями на культурные артефакты, традиционные правила и нормы, символические звуки по той простой причине, что все эти объекты находятся за пределами царства природы. Формы и факторы социальной организации обусловлены в человеческом обществе культурой, а не природой. Не может быть никакой врожденной склонности управлять паровозом или пулеметом просто потому, что появление этих предметов нельзя было предвидеть в природных условиях, в которых создавался человек как биологический вид.

Во всех ситуациях, требующих организованного поведения, человек применяет не природные способности и знания. С психологической точки зрения, человеческая организация основывается на сентиментах, т. е. на сложных, постепенно складывающихся установках, а не врожденных тенденциях. Связи между людьми всегда соотносятся с артефактами, инструментами, утварью, оружием, изобретениями, выходящими за рамки природного анатомического «оснащения» человека. Человеческая социальность — это всегда сочетание правовых, политических и культурных функций. Это не просто тождество эмоционального импульса, не просто уподобление реакции стимулу, но приобретенная привычка, обусловленная существованием искусственного сочетания условий. Все это станет понятнее после того, как мы обсудим, как врожденные тенденции внутри семьи преобразуются в социальные связи.

Подводя итог, мы можем сказать, что люди, очевидно, должны действовать сообща и что организованное поведение — один из краеугольных камней культуры. Но если коллективное поведение животных объясняется врожденными тенденциями, то для людей это постепенно сформировавшаяся привычка. Человеческая социальность усиливается с развитием культуры, а если бы это была просто стадность, она должна была бы уменьшаться или, по крайней мере, оставаться неизменной. Очевидно, что в основе культуры лежит глубокое изменение врожденных способностей и качеств, и в этом процессе большинство инстинктов заменяются пластичными, хотя и направленными тенденциями, которые могут преобразоваться в культурные реакции. Социальная интеграция этих реакций — существенная часть процесса, но она становится возможной благодаря общей пластичности инстинктов, а не какой-то особой наклонности к стадному образу жизни!

Мы можем, таким образом, заключить, что происхождение любого типа человеческой организации нельзя отнести к стадным наклонностям и тем более к какому-то особому «стадному инстинкту». Далее мы покажем, что аналогом этому принципу по необходимости может быть только тот, согласно которому семья — это единственный вид объединения, который человек перенял у животного. Однако в процессе перехода природа и структура этой единицы изменились кардинально, хотя форма и осталась удивительным образом неизменной. Объединение родителей и детей, постоянство материнской привязанности, отношение отца к ребенку — все это такие явления в человеческой культуре, удивительные параллели с которыми прослеживаются и в мире высших животных. Но по мере того как семья начинает регулироваться культурными механизмами, инстинкты, единственные ее регуляторы у животных, трансформируются в нечто такое, что не существовало до человека: я имею в виду культурные связи социальной организации. Мы переходим теперь к изучению этой трансформации инстинктивных реакций в особое поведение, складывающееся в условиях культуры.

3. Гон и спаривание у людей и животных

Сравним теперь цепочку взаимосвязанных инстинктивных реакций, регулирующих у животных ухаживание, спаривание и семейную жизнь, с соответствующими человеческими институтами. Разберем пункт за пунктом каждое звено в ухаживании и семейной жизни человекообразных обезьян и определим, что соответствует каждому из них у людей.

У обезьян процесс ухаживания начинается с изменений женского организма, которые определяются физиологическими факторами и автоматически вызывают сексуальную реакцию у самца [60]. Затем самец переходит к ухаживанию в соответствии с тем, какой тип поведения доминирует в данном виде. В этом принимают участие все особи, оказавшиеся в соответствующей зоне, так как их непреодолимо влечет состояние самки. Гон дает возможность самцам показать себя, а самкам — сделать выбор. Все факторы, определяющие поведение животных на этом этапе, едины для всех особей вида. Они функционируют настолько единообразно, что для каждого вида животных зоолог указывает только один набор данных. Вместе с тем данные значительно варьируются от вида к виду, поэтому для каждого вида требуется свое описание. Но в пределах одного вида все вариации, индивидуальные или нет, настолько малы и незначительны, что зоолог с полным правом их игнорирует.

Может ли антрополог вывести такую формулу ухаживания и спаривания для человеческого вида? Очевидно, что нет. Достаточно открыть любую книгу на тему сексуальной жизни людей, будь то классическая работа Хэвлока Эллиса, Вестермарка или Фрэзера или великолепное описание в книге Кроули «Мистическая роза» (Crawley E. The Mystic Rose), чтобы обнаружить, что существует бесконечное множество форм ухаживания и брака, что периоды ухаживания различны, что способы ухаживания и завоевания любви варьируются в зависимости от культуры. Для зоолога единица анализа — вид, для антрополога — культура. Другими словами, зоолог анализирует особое инстинктивное поведение, антрополог — привычку-реакцию, сформировавшуюся в условиях культуры.

Рассмотрим этот вопрос подробнее. Во-первых, мы видим, что для человека не существует периода гона, и это значит, что мужчина готов к ухаживанию, а женщина готова откликнуться на него в любое время; и это, как все мы знаем, не упрощает отношений между людьми. Ничто в человеческом обществе не действует так же однозначно, как начало овуляции у самок млекопитающих. Означает ли это, однако, беспорядочное спаривание среди людей? Мы знаем, что даже в самых вольных в этом смысле культурах не существует и не могло существовать ничего подобного «промискуитету». В каждой человеческой культуре мы находим прежде всего четко выраженные табу, которые жестко разделяют определенные группы людей противоположного пола и исключают целые категории потенциальных партнеров. Важнейшее из этих табу полностью исключает половую связь между людьми, которые обычно контактируют естественным образом, т. е. членов одной семьи, родителей и детей, братьев и сестер. Как развитие этого принципа, в ряде примитивных сообществ мы находим более широкий запрет на сексуальные отношения, не допускающий интимную близость между целыми группами людей. Это закон экзогамии. Следующий по важности после запрета на инцест — запрет на адюльтер. Если первый имеет целью сохранение семьи, второй охраняет брак.

Но культура оказывает на сексуальный импульс не только негативное влияние. В каждом обществе помимо запретов и ограничений также действуют стимулы к ухаживанию и возникновению любовного интереса. Периоды различных праздников, когда люди танцуют и показывают себя, обильно питаются и употребляют спиртные напитки, также служат сигналом для любовных поисков. В это время вместе собираются множество мужчин и женщин, и молодых мужчин сводят с девушками не из их семейного круга и обычного круга знакомых. Очень часто снимаются некоторые традиционные ограничения, и мальчикам и девочкам позволяют встречаться беспрепятственно и неподконтрольно. Действительно, в такие периоды ухаживание облегчается благодаря алкоголю, развлечениям и праздничному настроению [61].

Итак, сигнал к ухаживанию и спариванию выражается не только в физических изменениях, но и в сочетании культурных факторов. В последнем случае эти факторы, безусловно, влияют на человеческое тело и стимулируют проявление врожденных реакций, т. е. обеспечивают физическую близость, психологическую атмосферу и соответствующую реакцию; если бы организм не был готов отреагировать в сексуальном смысле, никакие культурные факторы не заставили бы людей вступать в половые отношения. Но вместо автоматического физиологического механизма мы имеем сложную структуру, большую часть которой составляют искусственные элементы. Следовательно, необходимо отметить два момента: людям несвойственен исключительно биологический спусковой механизм, но вместо него существует комплексный психологический и физиологический процесс, определяемый в своей временной, пространственной и формальной природе культурной традицией, которая с ним связана; его дополняет система культурных табу, существенно ограничивающих действие сексуального импульса.

Попробуем теперь выяснить, в чем заключается биологическое значение гона для животных и каковы последствия его отсутствия для человека. У всех видов животных спаривание носит избирательный характер, т. е. предусматривается возможность сравнения и выбора партнера. Самцы и самки должны иметь возможность продемонстрировать свою привлекательность, заинтересовать избранника и побороться за него. Определяют выбор раскраска, голос, физическая сила, ловкость и искусность, проявленные в бою, и все это — признаки физической мощи и здоровья. Избирательное спаривание — опять-таки неотъемлемая часть естественного отбора, так как без этой возможности вид вырождается. Эта необходимость увеличивается по мере того, как мы поднимаемся по лестнице эволюции органического мира; низшие животные не испытывают даже потребности в спаривании. Следовательно, ясно, что у высших животных — людей потребность в избирательном спаривании исчезнуть не могла. На самом деле, ближе к правде будет прямо противоположное утверждение — что это наиболее настоятельная потребность.

Однако гон для животных — это не только возможность выбора. Он также очерчивает и определяет временные границы полового влечения. После того как период гона заканчивается, половое влечение спадает, и соперничество, борьба и всепоглощающая сосредоточенность на сексе уходят из повседневной жизни вида. Учитывая опасность со стороны внешних врагов и внутривидовые деструктивные силы, связанные с ухаживанием, исключение полового влечения из обычной жизни и его актуализация в течение определенного короткого срока имеют очень большое значение для выживания вида.

В свете всего этого что означает отсутствие периода гона в человеческом обществе? Сексуальный импульс не приурочен к какому-либо периоду, не зависит от какого-либо процесса в организме, а на физиологическом уровне может возникнуть в жизни мужчины и женщины в любой момент. Он всегда готов потеснить все другие интересы; предоставленный сам себе, он постоянно пытается ослабить все существующие связи. Этот всепоглощающий и всепроникающий импульс, таким образом, мешал бы всем обычным занятиям человека, разрушал бы любую потенциальную форму объединения, создавал бы внутренний хаос и увеличивал внешнюю угрозу. Как мы знаем, это не пустая фантазия; половое влечение принесло больше всего бед человечеству, начиная с Адама и Евы. Это причина большинства трагедий как в современной действительности, так и в истории, мифологии и литературе. Тем не менее сам факт возникновения конфликта говорит о том, что существуют силы, контролирующие сексуальный импульс; это доказывает, что человек не подчиняется своим ненасытным аппетитам, что он создает препятствия и накладывает табу — могущественные, как силы рока.

Следует отметить, что эти препятствия и механизмы, регулирующие секс в условиях культуры, отличны от защитных мер, используемых животными в природных условиях. Наделенные инстинктивной природой и подверженные физиологическим изменениям, самка и самец оказываются в ситуации, из которой они должны выйти с помощью простой игры естественных импульсов. В человеческом обществе, как мы знаем, контролирующую функцию выполняют культура и традиция. В каждом обществе существуют правила, не позволяющие мужчине и женщине беспрепятственно поддаваться импульсу. Как возникают эти табу какие силы ими управляют — предмет нашего дальнейшего анализа. Пока достаточно понять, что социальное табу не происходит от инстинкта, но, напротив, должно препятствовать определенному врожденному импульсу. Это ясно обозначает разницу между человеческими тенденциями и животным инстинктом. Человек готов отреагировать в сексуальном отношении в любой момент, но в то же время подчиняется искусственно созданному тормозу, контролирующему эту реакцию. Несмотря на то что не существует естественного физического процесса, который бы однозначно вызывал активное половое влечение между мужчиной и женщиной, сексуальный импульс регулируется рядом стимулов, побуждающих к ухаживанию.

Теперь мы можем точнее сформулировать, что мы подразумеваем под пластичностью инстинктов. Модели поведения, связанные с половым влечением, определяются только целями; человек должен вступать в любовные союзы выборочно, он не может делать это беспорядочно. С другой стороны, возникновение импульса, стимул к ухаживанию, мотивы определенного выбора диктуются культурными факторами. Эти факторы должны соответствовать определенным схемам, сопоставимым с естественными тенденциями животных. Должны присутствовать элемент отбора, средства обеспечения эксклюзивности, и прежде всего должны действовать табу, предотвращающие постоянное вторжение секса в обычную жизнь.

Пластичность человеческих инстинктов определяется отсутствием физиологических изменений, автоматического срабатывания биологически обусловленного импульса к ухаживанию. Это связано с тем, что сексуальное поведение зависит от культурных элементов. Человек с рождения обладает сексуальными тенденциями, но на них накладывают свой отпечаток системы культурных норм, варьирующихся от одного общества к другому. В ходе настоящего исследования мы увидим, насколько различными могут быть эти нормы и как они отличаются от основной модели поведения животных.

4. Брачные отношения

Перейдем теперь к следующему этапу универсальной любовной истории и проанализируем узы брака, к которому пещерный человек эпохи эолита и человекообразная обезьяна приходят двумя параллельными путями. Что, собственно, означает брак у животных, прежде всего у обезьян? Спаривание представляет собой кульминационную точку ухаживания, и после этого самка беременеет. Оплодотворение завершает период гона, и самка перестает быть сексуально привлекательной для других самцов. Но не для завоевавшего ее самца, которого она выбрала и которому подчинилась. На основании имеющихся у нас данных сложно утверждать, спариваются ли высшие обезьяны в природных условиях после оплодотворения. Однако тот факт, что самка перестает быть привлекательной для других самцов, но ее партнер сохраняет ей преданность, составляет основу брака у животных. Особая реакция как самца, так и самки на новую ситуацию; их взаимная привязанность; склонность самца не оставлять свою спутницу, охранять ее, помогать ей, защищать ее и кормить — врожденные элементы, составляющие брак у животных. Итак, новый этап жизни включает в себя новую модель поведения; появляется новое звено в цепочке инстинктов. Это новое звено можно назвать матримониальной реакцией в противоположность сексуальному импульсу. Брачный союз у животных основывается не на безудержной страсти, не на ревности самца и не на утверждении им своих собственнических прав. Он основывается на врожденной тенденции.

Переходя к человеческому обществу, мы обнаруживаем совершенно иную природу брачных уз. Половой акт, во-первых, не влечет за собой создание семьи. Требуется особая церемониальная санкция, и это социальное действие отличается от тех табу и стимулов, которые мы обсуждали в предыдущей главе. Здесь речь идет об особом, творческом и культурном акте, санкции, печати, удостоверяющей новые отношения между двумя людьми. Эти отношения — результат общественного давления, а не действия инстинктов. Это связь особого рода, она не совпадает с биологическими узами. До тех пор пока этот творческий акт не совершен, до тех пор пока брак не принимает свою культурную форму, мужчина и женщина могут совокупляться и жить вместе так часто и так долго, как им вздумается, и их отношения остаются чем-то принципиально отличным от общественно одобренного брака. Их связь — поскольку человек не имеет врожденных матримониальных установок — никак не защищена в биологическом смысле. Также, пока обратное не закреплено официально, она не обеспечена культурной санкцией. Фактически в каждом человеческом обществе мужчина и женщина, пытающиеся вести себя так, как если бы они были женаты без получения соответствующей социальной санкции, подвергаются более или менее суровым взысканиям.

Таким образом, в действие вступает новая сила, новый элемент, дополняющий типичное для животных инстинктивное регулирование: вмешательство общества. И вряд ли нужно добавлять, что как только эта санкция получена, как только два человека женятся, они берут на себя многочисленные обязательства, предполагаемые этими отношениями, — физиологические, экономические, религиозные и семейные. Как мы уже видели, заключение брака у людей является следствием не инстинктивного побуждения, а комплекса культурных стимулов. Но после того как брак социологически закреплен и узаконен, мужчина и женщина оказываются перед лицом взаимных обязательств, поддерживаемых правовыми, религиозными и моральными санкциями. В человеческом обществе такие отношения обычно можно расторгнуть и вновь заключить с другим партнером, но это трудный процесс, и в некоторых культурах цена развода такова, что делает его почти невозможным.

Здесь мы ясно видим разницу между инстинктивным регулированием, с одной стороны, и культурным детерминизмом, с другой. В то время как у животных брак предваряется избирательным ухаживанием, завершающимся актом оплодотворения, и поддерживается врожденной привязанностью к партнеру, у людей брак предваряется рядом культурных факторов, закрепляется санкцией общества и поддерживается различными системами социального давления. Однако нетрудно заметить, что культурный аппарат работает в том же самом направлении, что и природные инстинкты, и что он имеет те же цели, хотя при этом действует совершенно иной механизм. Для высших животных брак необходим, поскольку чем дольше длится беременность, тем беспомощнее беременная самка и новорожденный детеныш и тем больше они нуждаются в защите самца. Определяемая врожденными факторами привязанность, которой самец реагирует на беременность своей избранницы, удовлетворяет эту потребность вида и, в сущности, является необходимой для его выживания.

У людей сохраняется эта потребность в любящем и заинтересованном защитнике беременной женщины. То, что врожденный механизм исчез, следует из того факта, что в большинстве обществ, как при низком, так и при высоком уровне культуры, мужчина отказывается принимать на себя ответственность за ребенка, пока его не принудит к этому общество, требующее заключения брачного договора. Но каждая культура предлагает определенные рычаги и средства, выполняющие ту же функцию, что и инстинктивные стимулы у животных. Институт брака в своих основополагающих нравственных, правовых и религиозных аспектах должен рассматриваться, таким образом, как прямое следствие матримониальной тенденции животных, но в качестве ее культурного субститута. Этот институт обязывает мужчину и женщину к такому поведению, которое настолько же соответствует потребностям человеческого вида, насколько врожденные тенденции у животных соответствуют их потребностям.

Как мы увидим далее, самый действенный способ, с помощью которого культура привязывает мужа и жену друг к другу, состоит в организации их эмоций и формировании их личных установок. У нас будет возможность изучить этот процесс более полно, и он покажет нам принципиальную разницу между связями у людей и у животных. Если у животных мы находим цепочку взаимосвязанных инстинктов, последовательно сменяющих друг друга, то человеческое поведение определяется полностью организованной эмоциональной установкой, или сентиментом, как это называется в психологии. Если у животных мы находим ряд физиологических процессов, событий на уровне организма, каждое из которых запускает определенную врожденную реакцию, то у людей это постоянно развивающаяся система эмоций. С первой встречи двух потенциальных любовников через постепенное увлечение и возникновение общих интересов и взаимных нежных чувств мы можем проследить, как развивается и все более обогащается система эмоций, непрерывность и стабильность которой являются залогом счастливых и гармоничных отношений. Эта сложносоставная установка, помимо врожденных реакций, включает в себя социальные элементы, такие как нравственные устои, экономические ожидания и духовные интересы. Последние стадии привязанности супругов друг к другу во многом определяются тем, как развивается ухаживание. С другой стороны, ухаживание и личная заинтересованность друг в друге двух потенциальных любовников окрашены возможностью будущего брака и его преимуществами. Элементы планирования, т. е. связь предполагаемых будущих реакций с настоящими обстоятельствами; влияние воспоминаний и опыта; постоянная корректировка прошлого, настоящего и будущего — все это помогает понять, почему человеческие отношения представляют собой постепенное и равномерное развитие, а не ряд четко разграниченных этапов, как у животных.

Во всем этом мы наблюдаем ту же пластичность инстинктов, которую уже отметили на предыдущих этапах, и видим, что, хотя культурные механизмы значительно отличаются от физиологических, общая форма, в которую общество облекает человеческие брачные отношения, четко соответствует направлению, диктуемому естественным отбором у животных.

5. Родительская любовь

Ухаживание, спаривание и беременность как в случае с животным, так и в случае с человеком ведут к одному результату — рождению детеныша. На это событие как животные, так и люди реагируют, с психологической точки зрения, схожим образом. На первый взгляд, акт рождения может быть назван единственным органическим явлением, полностью совпадающим у человека и у животного. Материнство обычно действительно рассматривается как единственный тип отношений, оставшийся неизменным при переходе из статуса обезьяны в статус человека и определяющийся биологическими, а не культурными факторами. Однако этот взгляд неверен. Материнство у людей — это тип отношений, определяемых в значительной степени культурными факторами. Отцовство, вместе с тем, хотя и кажется поначалу лишенным всякого биологического основания, глубоко коренится в естественных склонностях и органических потребностях. Таким образом, в этом отношении мы вновь должны провести тщательный сравнительный анализ семьи животных и семьи людей и установить как сходства, так и отличия.

У животных рождение детеныша изменяет отношения между двумя партнерами. В семье появляется новый член. Мать мгновенно реагирует на это. Она облизывает детеныша, постоянно за ним присматривает, греет его своим телом и кормит грудью. В первое время материнская забота подразумевает определенные анатомические особенности, такие как карманы у сумчатых и молочные железы у млекопитающих. Мать отзывается на появление детеныша. Детеныш тоже отзывается на нее — это, пожалуй, наиболее безусловная инстинктивная реакция.

Мать в человеческом обществе обладает сходным анатомическим строением, и в результате зачатия, беременности и рождения ребенка в ее организме происходят те же изменения, что и в организме любой самки млекопитающих при гестации. После рождения ребенка тело женщины реагирует на материнство так же, как и тело самки животных. Ее набухшие молочные железы вызывают у ребенка естественный сосательный импульс, столь же непреодолимый, что и чувство голода и жажды. Потребность ребенка в тепле, уюте и безопасности вызывает у матери очень сильное, страстное желание его обнять. Нуждам ребенка отвечает материнская нежная забота о его благополучии.

Однако ни в одном человеческом обществе, каким бы ни был его уровень культуры, материнство не определяется только биологическими тенденциями или врожденными импульсами. Культурные влияния, аналогичные тем, что определяют отношения между любовниками и накладывают обязательства на супругов, формируют и отношение матери к ребенку. С момента зачатия это отношение становится предметом внимания общества. Мать должна соблюдать табу, следовать определенным обычаям и совершать ритуальные процедуры. В высших слоях общества они во многом, но не полностью заменены гигиеническими и нравственными нормами; в низших они относятся к области магии и религии. Но все подобные обычаи и наставления имеют целью благополучие ребенка в чреве матери. Ради него мать должна терпеть церемониальное обхождение, лишения и неудобства. Таким образом, на будущую мать накладываются обязательства, предваряющие ее инстинктивную реакцию. Ее обязанности опережают чувства, культура диктует и подготавливает ее будущее отношение.

После рождения ребенка схема традиционных отношений не менее активна и влиятельна. Церемонии очищения, нормы, изолирующие мать и ребенка от остального общества, обряды крещения и принятия новорожденного младенца в члены племени создают раз и навсегда особую связь между ними. Такие обычаи существуют как в патрилинейном, так и в матрилинейном обществе. В последнем, как правило, действуют даже более продуманные установления, и мать поддерживает еще более тесный контакт с ребенком не только в начале жизни, но и в дальнейшем.

Таким образом, можно без преувеличения утверждать, что культура в своих традиционных установлениях дублирует инстинктивный стимул. Точнее — предупреждает его проявление. Вместе с тем все культурные влияния просто поощряют, усиливают и усложняют естественные тенденции, которые побуждают мать кормить грудью, защищать своего ребенка и заботиться о нем.

Если мы попытаемся провести параллели между отношением отца к детенышу у животных и у людей, мы увидим, что в человеческом обществе легко обнаружить культурные элементы, но трудно проследить инстинктивные тенденции. В сущности, в наиболее развитых культурах необходимость брачных уз практически и теоретически обусловлена тем фактом, что отца нужно заставить заботиться о детях. Незаконнорожденные дети, как правило, лишены возможности получить заботу со стороны их биологического отца в той же мере, что и законнорожденные, и последние получают ее во многом потому, что это обязанность отца. Значит ли это, что мужчина не обладает врожденными отцовскими тенденциями? Мы сможем далее показать, что он, напротив, наделен определенными импульсами — недостаточными для естественного отцовства, но достаточно мощными, чтобы послужить основой для формирования обычая.

Рассмотрим сначала отцовство у высших млекопитающих. Мы знаем, что самец здесь крайне важен, поскольку вследствие длительных периодов беременности, лактации и обучения самка и детеныш нуждаются в сильном и заинтересованном защитнике. Этой потребности соответствует то, что в предыдущей главе было определено как матримониальная реакция. Матримониальная реакция, побуждающая самца заботиться о беременной самке, не ослабевает после рождения детеныша, но, наоборот, усиливается и преобразуется в стремление защищать всю семью. Привязанность самки и самца друг к другу должна рассматриваться с биологической точки зрения как промежуточный этап, ведущий к отцовской привязанности.

Обращаясь к человеческому обществу, мы видим, что эта потребность не только не уменьшается, но и становится даже еще настоятельнее. Беременная и кормящая женщина не менее, а более беспомощна, чем самка человекообразных обезьян, и эта беспомощность увеличивается с развитием культуры. Дети нуждаются не только в том, что обычно получают детеныши животных, — т. е. в кормлении, уходе и развитии определенных врожденных навыков, но и в обучении языку, традиции и ремеслу, без чего нельзя обойтись даже в простейших человеческих обществах.

Можем ли мы, следовательно, предположить, что в процессе перехода человечества из естественного состояния в культурное эта присущая самцу основополагающая тенденция, значение которой в новых обстоятельствах даже еще усилилось, постепенно ослабла или исчезла? Это противоречило бы всем биологическим законам. И это также совершенно не подтверждается тем, что можно наблюдать в человеческом обществе. Ведь если мужчина должен оставаться со своей женой, чтобы оберегать ее во время беременности и выполнять различные обязанности, которые обычно ложатся на его плечи после рождения ребенка, не может быть и малейшего сомнения, что он откликнется на появление отпрыска импульсивным интересом и нежной привязанностью.

Итак, мы видим любопытную разницу в функционировании культурных и природных тенденций. Культура — в виде закона, морали и обычая — принуждает мужчину покориться естественной ситуации, т. е. заботиться о беременной женщине. Культурные установления также различными способами принуждают его разделить ее чувства к будущему ребенку. Но как только мужчина оказывается в этом положении, его неизбежной реакцией будут глубокая заинтересованность и позитивные чувства по отношению к ребенку.

И это приводит нас к очень интересной мысли. Во всех человеческих обществах без исключения — как бы они ни различались знанием эмбриологии, способами ухаживания, сексуальными нравами — действует то, что можно назвать принципом легитимности. Я имею в виду то, что во всех человеческих обществах девушка должна выйти замуж прежде, чем забеременеет. Беременность и рождение ребенка вне брака всегда воспринимаются как бесчестье [62]. И так же обстоит дело в весьма вольных меланезийских сообществах, описанных в настоящей работе. Так обстоит дело во всех человеческих обществах, о которых нам хоть что-то известно. Нигде в антропологической литературе, насколько мне известно, не упоминается ни одно общество, где бы незаконнорожденные дети, т. е. дети незамужних женщин, получали те же социальные блага и тот же социальный статус, что и законнорожденные.

Огромное социологическое значение универсального принципа легитимности пока еще не было оценено в полной мере. Этот принцип предполагает, что во всех человеческих обществах с точки зрения нравственной традиции и закона мать и ребенок — неполная социальная единица. Установления культуры здесь опять-таки функционируют так же, как и естественные тенденции: человеческая семья должна включать в себя как женщину, так и мужчину.

И в этом культура находит живой отклик в эмоциональных установках мужчины. Отец на всех этапах развития культуры заинтересован в своих детях, и этот интерес, вне зависимости от того, как он обосновывается в некоторых патрилинейных обществах, в точности тот же, что и в матрилинейных обществах, где ребенок не продолжает род отца, не наследует его имущества и даже обычно не считается его потомком в физическом отношении [63]. И даже в полиандрическом обществе, где биологическое отцовство неизвестно и не вызывает никакого интереса, мужчина, который выбран на роль отца, всегда эмоционально откликается на призыв.

Было бы интересно исследовать вопрос о том, как мог бы функционировать механизм инстинктивного отцовского импульса. В том, что касается матери, реакция, очевидно, определяется физическими фактами. Она любит ребенка, которого носила в своем чреве. Но корреляцию между сперматозоидом, оплодотворяющим женскую яйцеклетку, и отцовскими чувствами установить невозможно. Мне представляется, что единственный фактор, определяющий эмоциональную установку отца, — это его совместная жизнь с матерью ребенка во время ее беременности. Если это так, то становится очевидно, что предписания культуры совершенно необходимы для того, чтобы стимулировать и упорядочивать эмоциональные установки мужчины, и что культура не может обойтись без естественных врожденных тенденций. Одних только социальных факторов недостаточно, чтобы мужчина выполнял свои обязанности с полной эмоциональной отдачей, — необходима еще и сильная потребность в этом на биологическом уровне.

Культурные факторы в отношениях отца и ребенка во многом сходны с факторами, определяющими материнство. Отец обычно соблюдает часть материнских табу или, по крайней мере, должен соблюдать другие табу одновременно с ней. Особый запрет, несомненно, связанный с благополучием ребенка, — это табу на сексуальные отношения с беременной женой. После рождения ребенка на отца вновь возлагается ряд обязанностей. Самое известное из них — это кувада — обычай, согласно которому муж перенимает симптомы послеродовой болезни и беспомощности, в то время как жена занимается обычными делами. Кувада — одна из наиболее экстремальных форм утверждения отцовства; тем не менее подобные обычаи, обязывающие мужчину брать на себя часть послеродовых тягот жены или, по крайней мере, показывать ей свое сочувствие, существуют во всех обществах. Этот обычай без труда укладывается в нашу схему. Даже кажущийся абсурдным обычай кувады исполнен глубокого значения и несет в себе необходимую функцию. Тот факт, что человеческая семья должна включать в себя и отца, и мать, объясняется биологической необходимостью; если традиционные обычаи и установления создают социальную ситуацию нравственной близости отца и ребенка и направлены на то, чтобы привлечь внимание мужчины к его ребенку, тогда кувада, обязывающая мужчину симулировать родовые схватки и послеродовую болезнь, имеет огромную ценность и служит необходимым стимулом и выражением отцовских чувств. Кувада и все обычаи такого типа подчеркивают принцип легитимности — потребность ребенка в отце.

Все это снова указывает на две стороны вопроса. Человеческое поведение никогда не определяется одними инстинктами. Негибкие инстинкты, которые бы не давали человеку адаптироваться каждый раз к новым условиям, бесполезны для вида. Пластичность инстинктивных тенденций — залог культурного прогресса. Но тенденции все-таки существуют и не могут развиваться произвольно. При том что характер связи с матерью определяется культурой; при том, что обязательства привносятся извне, из традиции, все они тем не менее соответствуют естественной склонности, так как подчеркивают близость отца и ребенка, делают их зависимыми друг от друга. Следует заметить, что многие из этих социальных отношений носят предупредительный характер: они готовят отца к будущим чувствам, диктуют ему заранее определенные реакции, которые он затем усвоит для себя.

Отцовство, как мы выяснили, нельзя рассматривать только как социальное явление. Социальные факторы просто помещают мужчину в ситуацию эмоциональной реакции и предписывают ему действия, в которых найдут себе выражение отцовские чувства. Таким образом, мы заключаем, что материнство имеет как социальную, так и биологическую природу. Мы утверждаем, что отцовство также определяется биологическими факторами и, следовательно, по своему типу аналогично материнской привязанности. И в том, и в другом случае культура скорее подчеркивает, чем противостоит естественным склонностям. Она преобразует семью, добавляя другие элементы, по образцу, который мы находим в природе. Культура не действует вопреки ей.

6. Устойчивость семейных уз в человеческом обществе

Семейная жизнь млекопитающих не заканчивается с рождением ребенка; чем выше вид стоит на эволюционной лестнице, тем дольше обоим родителям приходится заботиться об их потомстве. Постепенное созревание детеныша требует более длительной опеки и обучения, и для того, чтобы заботиться о детях, отец и мать должны оставаться вместе. Но ни один вид животных не сохраняет семью на всю жизнь. Как только дети становятся самостоятельными, они покидают родителей. Это отвечает насущным потребностям вида, поскольку любое объединение и соответствующие связи — обуза для животных, если только они не выполняют особую функцию.

Однако у людей начинают действовать новые факторы. Помимо нежной заботы, диктуемой природой и подкрепляемой обычаем и традицией, возникает элемент культурного образования. Существует не только потребность в полном развитии инстинктов, как у животных, которые обучают детенышей находить пищу и совершать специальные маневры, но и необходимость в развитии ряда культурных привычек, настолько же значимых для людей, насколько инстинкты значимы для животных. Человек должен обучить своих детей ручному труду и навыкам ремесла, языку и традициям нравственной культуры, манерам и обычаям, составляющим социальную организацию.

Все это требует особого взаимодействия двух поколений, когда старшее передает, а младшее перенимает традицию. И здесь семья — мастерская культурного развития, так как непрерывность традиции, особенно на низших уровнях развития, — важнейшее условие существования человеческой культуры, а эта непрерывность зависит от организации семьи. Нужно отметить, что в случае человеческой семьи эта функция, поддержание непрерывности традиции, имеет то же значение, что и размножение. Человек не смог бы выжить, если был бы лишен культуры, а культура не выжила бы, если бы не было человеческой расы, чтобы ее продолжать. Более того, новейшая психология говорит нам, что первые ступени воспитания, осваиваемые в семье, имеют образовательное значение, полностью проигнорированное прежними исследователями. Но если влияние семьи настолько велико в наши дни, оно дожно было быть еще более серьезным на заре культуры. Тогда этот институт был единственной школой для человека, и получаемое им воспитание было простым, но его уроки необходимо было преподать с непреложностью императива, нужда в котором уже отпадает на высших уровнях.

В этом процессе семейного обучения, поддерживающем непрерывность культуры, мы видим важнейшую форму разделения функций в человеческом обществе: между руководством и подчинением, между культурным превосходством и невежеством. Обучение — процесс передачи технической информации и нравственных ценностей — требует особого вида взаимодействия. Не только родитель должен быть заинтересован в обучении ребенка, а ребенок — в учении, но также необходима особая эмоциональная атмосфера. Должны существовать уважение, послушание и доверие, с одной стороны, и нежность, авторитет и желание направить — с другой. Воспитание невозможно без авторитета и уважения. Истины, примеры и предписания не достигнут своей цели и не будут послушно восприняты, если их не подкрепляют особые установки нежного подчинения и любящего наставничества, которыми характеризуются все здоровые отношения между родителем и ребенком. Эти отношения особенно важны и трудны для сына и отца. Вследствие энергичности и инициативности первого и консервативной власти последнего существуют определенные трудности в установлении стабильных уважительных отношений. Мать как ближайшая защитница и нежная помощница обычно не сталкивается с такими трудностями на первых этапах отношений с детьми. Тем не менее в отношениях сына и матери (в которых, если они развиваются гармонично, должны сохраняться послушание, почтение и субординация) на более позднем этапе жизни появляются другие проблемы. Мы уже познакомились с ними в предыдущих разделах книги, но должны вернуться к ним еще раз.

Животное, достигшее зрелости, естественным образом покидает родителей. Потребность людей в более длительных связях бесспорна. Воспитание детей прежде всего надолго привязывает их к семье даже после того, как они достигают зрелости. Но даже окончание культурного образования не подразумевает расставания. Контакты, установленные с целью культурного воспитания, не прерываются и служат дальнейшему формированию социальной организации.

Даже после того как взрослый человек покинул дом родителей и создал свою семью, он поддерживает с ними активные отношения. Во всех примитивных обществах без исключения местное сообщество, клан или племя, организовано путем постепенного расширения семейного круга. Социальная природа тайных обществ, тотемных объединений и племенных групп неизменно основывается на идеях ухаживания, закрепленных принципом власти и статуса в данном поселении, но вместе с тем по-прежнему тесно связана с изначальными семейными узами [64].

Именно этим действительным и эмпирическим соотношением между всеми большими социальными объединениями и семьей определяется первостепенное значение последней. В примитивных обществах человек строит все свои социальные связи по образцу своих отношений с отцом и матерью, братом и сестрой. В этом опять-таки антропологи, психоаналитики и психологи совершенно единодушны, оставляя в стороне фантастические теории Моргана и некоторых его последователей. Таким образом, сохранение семейных связей после достижения зрелости — модель всякой социальной организации и условие взаимодействия во всех экономических, религиозных и магических вопросах.

К этому выводу мы пришли в предыдущей главе, где говорили о предполагаемом стадном инстинкте и выяснили, что ни инстинкта, ни тенденции к стадному образу жизни у человека нет. Но если социальные связи нельзя свести к стадности, существовавшей до появления человека, они должны были сложиться в результате развития единственных отношений, которые человек перенял у своих предков-животных: отношений между мужем и женой, родителями и детьми, братьями и сестрами, в общем, отношений внутри неразделенной семьи.

Раз это так, мы видим, что сохранение семейных связей и соответствующих биологических и культурных отношений необходимо не только ради непрерывности традиции, но и ради культурного взаимодействия. И здесь мы должны отметить то, что можно, пожалуй, назвать глубочайшим изменением инстинктивных тенденций, так как сохранение семейных связей после достижения зрелости в человеческом обществе не соответствует инстинктивному поведению, характерному для животных. Мы не можем больше говорить о пластических врожденных тенденциях — они не могут быть врожденными, поскольку животные не поддерживают семейные связи после достижения зрелости. Более того, целесообразность и функциональность семейных связей, длящихся на протяжении всей жизни, обусловлены культурными факторами, а не биологическими потребностями. Параллельно с этим мы видим, что животные не склонны сохранять семью после того, как уходит биологическая потребность. Культура создала у человека новую потребность, потребность близких отношений между родителями и детьми на протяжении всей жизни. С одной стороны, эта потребность вызвана передачей культуры от одного поколения другому; с другой — потребностью в сохранении связей, служащих моделью и отправной точкой всякой социальной организации. Семья — это биологическое объединение, к которому относятся все родственные связи и которое — посредством порядка наследования и происхождения — определяет социальный статус ребенка. Как можно видеть, эти отношения всегда будут значимыми для человека и постоянно должны поддерживаться. Культура, таким образом, создает новый вид человеческих связей, не имеющий прообраза в царстве животных. Как мы увидим далее, сам этот творческий акт, в котором культура выходит за пределы инстинктивных тенденций и естественных прецедентов, также создает серьезные опасности для человека. Два больших соблазна — соблазн секса и соблазн бунта — возникают уже в момент культурного отделения от природы. В той группе, которая совершила первые шаги к человеческому прогрессу, впервые появились два главных риска человечества — склонность к инцесту и бунт против власти.

7. Пластичность человеческих инстинктов

Продолжим довольно подробно говорить об опасностях инцеста и бунта, но сначала коротко подытожим несколько последних глав, где мы сравнивали семью у животных и у людей. Мы выяснили, что и там, и тут общая модель поведения соответствует внешней форме. Так, и в человеческом сообществе, и в мире животных ухаживание обычно имеет четко выраженную форму и ограничено по времени; избирательное спаривание ведет к эксклюзивной брачной жизни; наиболее распространен моногамный брак. Наконец, и у животных, и у людей статус родителя подразумевает схожие хлопоты и обязательства. Итак, формы поведения и их функции у животных и у людей схожи. Сохранение вида посредством избирательного спаривания, супружеской исключительности и родительской заботы — главная цель человеческих институтов и инстинктивных тенденций животных.

Наряду со сходством имеются и явные различия. Это касается не целей, а средств достижения этих целей. Механизм выбора партнера, поддержания брачных отношений и осуществления родительской заботы у животных полностью врожденный и основывается на анатомическом строении, физиологических изменениях и инстинктивной реакции. Весь ряд указывает на одну модель для всех животных одного вида. В человеческом обществе действует другой механизм. При том что здесь также присутствует общая тенденция к ухаживанию, совокуплению и заботе о ребенке, одинаково сильно выраженная и у людей, и у животных, единой модели для всего вида не существует. Ориентир исчез, и ему на смену пришли культурные ограничения. Сексуальный импульс неизменно активен, нет ни периода гона, ни автоматического исчезновения женской привлекательности по его истечении. Нет инстинкта отцовства, и даже отношения с матерью не определяются исключительно врожденными реакциями. Вместо четких инстинктивных детерминантов мы имеем культурные факторы — форма, в которую облекаются врожденные тенденции. Все это предполагает глубокие изменения в отношениях между инстинктом и физиологическим процессом и теми модификациями, которые они претерпевают. Эти изменения мы назвали «пластичностью инстинктов». Этим термином описываются вышеприведенные факты. Все они свидетельствуют о том, что человек утратил различные физиологические элементы, высвобождающие инстинкт, и что на смену им пришло традиционное воспитание, преобразующее врожденные тенденции в привычные культурные реакции. Эти культурные механизмы были тщательно проанализированы. Среди них — табу на инцест и прелюбодеяние; культурные факторы, способствующие срабатыванию инстинкта спаривания; нравственные нормы и идеалы, а также практические стимулы, направленные на то, чтобы муж и жена оставались вместе, — правовое санкционирование брака; предписания, придающие форму родительским тенденциям. Как мы знаем, все эти культурные детерминанты во многом соответствуют общей линии поведения животных, обусловленного природными факторами. Однако конкретные формы ухаживания, брачных отношений и отцовства-материнства варьируются в зависимости от типа культуры и факторов, влияющих на человеческое поведение, и являются не просто инстинктами, а привычками, выработанными в соответствии с данной традицией. Социальная санкция закона, давление общественного мнения, психологическая санкция религии и непосредственные мотивы взаимности приходят на смену автоматическим инстинктивным стимулам.

Культура не ведет человека в направлении, отклоняющемся от пути природы. Мужчина все так же должен ухаживать за потенциальной супругой, а она так же должна выбрать его и уступить ему. Они по-прежнему должны оставаться вместе и быть готовыми к тому, что у них может появиться ребенок, и заботиться о нем. Женщина по-прежнему должна вынашивать ребенка, а мужчина должен быть рядом с ней, чтобы ее защищать. Родители все еще должны нянчить и воспитывать своих детей, и в условиях культуры они так же привязаны к ним, как в природных условиях животные привязаны к своим детенышам. Но в человеческом обществе поразительное разнообразие моделей заменяет одну модель поведения, которую инстинктивные тенденции вменяют всем особям одного вида животных. Непосредственная инстинктивная реакция заменяется традиционными нормами. Обычай, закон, нравственные устои, ритуал и религия оказывают влияние на всех этапах ухаживания и материнства-отцовства. Но, в сущности, их действие аналогично действию животных инстинктов. Цепочка реакций, регулирующих брачные отношения у животных, представляет собой прообраз постепенного развития и формирования культурных установок человека. Мы должны перейти теперь к более подробному сравнению функционирования животных инстинктов и человеческих сентиментов.

8. От инстинкта к сентименту

В последней главе мы резюмировали основные пункты сравнения семьи животных и семьи людей. Исчезновение определенных физиологических ориентиров, влияние культуры на человека ведут к усложнению человеческой реакции, разнообразию, которое, на первый взгляд, не приносит ничего, кроме хаоса и беспорядка. Однако в действительности это не так. Во-первых, мы можем видеть, что разнообразные эмоциональные брачные установки в человеческой семье тяготеют к упрощению в одном направлении. Кульминационной точкой развития человеческих отношений в сексуальном плане становится брак, в плане родительских чувств — сохранение семьи в течение всей жизни. В обоих случаях эмоции концентрируются вокруг какого-то одного объекта, будь это супруг, ребенок или родитель. Таким образом, исключительное доминирование одного человека — это первая характеристика развития человеческих эмоциональных установок.

Фактически мы можем проследить ту же тенденцию в царстве животных, если будем подниматься по лестнице от низших видов к высшим. У низших видов мужское семя часто выделяется неупорядоченно, и оплодотворение женской яйцеклетки регулируется исключительно физическими факторами. Индивидуальные отличия, отбор и адаптация вырабатываются постепенно и достигают своего полного развития у высших животных.

Однако в человеческом обществе определенные институты усиливают эту тенденцию. Например, брачные игры регулируются социологическими факторами: это подразумевает, в частности, исключение определенной группы женщин, с одной стороны, а с другой — подбор подходящих партнеров и поощрение определенных союзов. В некоторых формах брака индивидуальные отношения полностью определяются социальными факторами, такими как обручение детей или предварительный брачный сговор. В любом случае в результате ухаживания, брачных отношений и заботы о детях два человека постепенно создают исключительную личную связь. Ряд интересов экономического, сексуального, правового и религиозного характера сходятся для каждого партнера в личности другого. Правовое и религиозное санкционирование брака устанавливает, как мы знаем, долговременную связь между двумя людьми, имеющую законную силу в социальном смысле. Таким образом, в человеческих отношениях эмоциональная адаптация определяется конкретным объектом, а не сиюминутной ситуацией. Эмоции, тип влечений и интересов варьируются в пределах одних отношений: обычно они односторонни и разрозненны в начале ухаживания, но постепенно, в процессе ухаживания развиваются в личную привязанность, чрезвычайно обогащаются и усложняются в течение совместной жизни в браке, особенно с рождением детей. При всем разнообразии эмоциональных адаптационных процессов устойчивость объекта, его глубокое влияние на жизнь второго человека постоянно усиливаются. Связь нелегко разорвать, и обычно сопротивление носит как психологический, так и социальный характер. Так, и в дикарских, и в цивилизованных сообществах развод или разрыв отношений между родителем и ребенком — личная трагедия и социальная катастрофа.

Но, несмотря на то что эмоции в человеческой семье оказывают постоянное воздействие, в зависимости от обстоятельств, на природу любви в браке, — любовь соседствует с горем, радостью, страхом, страстью; несмотря на то что они всегда сложны и никогда не регулируются одним только инстинктом, они ни в коей мере не хаотичны и не дезорганизованы. В действительности они упорядоченны и образуют определенные системы. Общее отношение одного супруга к другому, родителя к ребенку и наоборот — ни в коем случае не случайно. Каждый тип отношений должен включать в себя ряд эмоциональных установок, служащих определенным социальным целям, и каждая установка развивается постепенно, согласно определенной схеме организации эмоций. Так, в отношениях между супругами сентимент выстраиваивается начиная с пробуждения полового влечения. В условиях культуры, как мы знаем, это влечение никогда не бывает просто инстинктом. Различные факторы, такие как личная выгода, экономическая привлекательность, продвижение по социальной лестнице, добавляют очарования девушке в глазах мужчины или мужчине — в глазах девушки, и это верно как на низких уровнях развития культуры, так и в высокоразвитых цивилизациях. После того как такой интерес возник, страстное чувство должно постепенно выстраиваться в ходе традиционного, принятого в данном обществе способа ухаживания. Решение вступить в брак принимается не раньше, чем выстроена такая привязанность; тогда же заключается первый договор, что устанавливает более или менее определенные отношения в социологическом смысле. В течение этого периода идет подготовка к брачным узам. Правовые узы брака, как правило, преобразуют отношения, в которых преобладают сексуальные элементы, в совместную жизнь, и здесь необходимо пересмотреть эмоциональные установки. Надо сказать, что переход от ухаживания к браку, который во всех обществах является предметом шуток и поговорок, влечет за собой сложную реорганизацию установок: сексуальные элементы не исчезают, и память об ухаживании не стирается, но теперь необходимо включить в отношения совершенно новые интересы и новые эмоции. Новые установки выстраиваются на основании старых, и в трудных ситуациях необходимо выработать терпение и снисходительность за счет сексуальной привлекательности. Первоначальное очарование и благодарность за эротическое удовольствие в начале отношений имеют безусловную психологическую ценность и образуют неотъемлемую часть последующих чувств. В этом проявляется важная составляющая человеческих сентиментов — перенос воспоминаний о прошлом на дальнейшие этапы. Теперь мы проанализируем отношение матери к ребенку и отца к сыну и покажем, что здесь работает та же система постепенного оформления и организации эмоций. Всегда доминирует эмоциональная установка, связанная с телесными ощущениями. Между мужем и женой это обязательно половое влечение, а также связанная с ним личная привлекательность и совместимость характеров. Чувства, испытанные на этапе ухаживания, страсть первого обладания необходимо включить в более спокойную привязанность, которая позволит мужу и жене и дальше получать удовольствие от общества друг друга. Эти элементы должны составлять гармоничное целое с общностью интересов и занятий, которые объединяют двоих людей в деле управления домашним хозяйством. Хорошо известно, что каждый переход — от ухаживания к сексуальному сожительству и более тесной совместной жизни, от брачной жизни к рождению ребенка — сопряжен с кризисом, т. е. трудностями, опасностями и плохой приспособляемостью. В эти моменты происходит реорганизация установок.

Механизм, участвующий в этом процессе, основывается на взаимодействии врожденных влечений, человеческих эмоций и социальных факторов. Как мы видели, организация общества предполагает наличие экономических, социальных и религиозных идеалов, которые накладывают значительный отпечаток на половое влечение мужчин и женщин. Так, определенные партнеры исключаются — согласно правилам экзогамии, кастовому делению общества или в силу воспитания. Другие же партнеры предстают в ореоле экономической привлекательности, высокого положения или социального статуса. В отношениях между родителями и детьми традиция также диктует определенные установки, предвосхищающие появление объектов, к которым относятся. Действие социологических механизмов особенно важно, когда речь идет о психическом и умственном развитии ребенка. Образование, особенно в простых обществах, не заключается в непосредственном внушении социологических, нравственных и интеллектуальных принципов, но скорее реализуется путем влияния культурного окружения на формирующееся сознание. Так, ребенок постигает принципы деления на касты, ранги или кланы на конкретных примерах избегания, предпочтения и подчинения, которые преподаются ему на практике. Таким образом, внушается определенный идеал, и к тому времени, когда проявляется половое влечение, в сознании уже складываются табу и стимулы, представления о правильном ухаживании и желательном браке. Важно понять, что формирование и постепенное внушение идеалов совершаются не мистическим образом, но посредством четко определенных, конкретных факторов влияния. Если мы мысленно вернемся назад к уже обсуждавшимся идеям этой книги и обратимся к жизни крестьян в Европе или диких племен в Меланезии, то увидим, что ребенок в родительском доме получает воспитание через упреки родителей, общественное мнение в лице старших, чувство стыда и дискомфорта, вызываемое их реакцией на его поведение. Так создаются категории приличного и неприличного, вступает в силу запрет на отношения с одними группами и поощряются отношения с другими, появляются более тонкие оттенки чувств к матери, отцу, дяде по матери, сестре и брату. Наконец, самый значимый контекст, в который вписана эта система культурных ценностей, — это материальные условия проживания, поселения и организации быта. Так, в Меланезии дом отдельной семьи, холостяцкое жилище, патрилокальный брак и матрилинейное право связаны, с одной стороны, с принципом устройства деревень, домов и природой территориальных разделений, а с другой — с предписаниями, табу, нравственными законами и различными оттенками чувств. Это говорит о том, что человек постепенно выражает свои эмоциональные установки в правовых, социальных и материальных формах, которые в свою очередь определяют его поведение и кругозор. Человек формирует свое окружение в соответствии со своими культурными установками, и это вторичное по сравнению с природным окружение порождает сентименты, характерные для данного типа культуры.

Это подводит нас к очень важной проблеме, объясняющей, почему человеческие инстинкты должны были стать пластичными, а врожденные реакции трансформироваться в установки, или сентименты.

Культура непосредственно зависит от степени, в которой человеческие эмоции поддаются воспитанию, адаптации и интеграции в комплекс и пластичные системы. Максимально полезный эффект культуры в том, что она позволяет человеку управлять своим окружением с помощью механических приспособлений, оружия, средств передвижения и способов защиты от неблагоприятных погодных и климатических условий. Однако все это можно применять только в том случае, если вместе со всеми этими приспособлениями передаются также традиционное знание и умение ими пользоваться. Каждое поколение заново обучается этому умению. Обучение, передача знания — это такой процесс, который нельзя освоить только за счет инстинктивных реакций и тенденций или только рассудка. Передача знания от одного поколения другому сопряжена с трудностями, усилиями и требует от старшего поколения неистощимого запаса терпения и любви к младшему. Это эмоциональное оснащение опять-таки лишь отчасти основывается на врожденных реакциях, так как все культурные действия, которыми оно руководит, искусственны, неспецифичны и, следовательно, не обеспечены врожденными побуждениями. Непрерывность социальной традиции, другими словами, влечет за собой личное эмоциональное отношение, которое представляет собой трансформацию набора определенных реакций в сложные установки. Степень, в которой на родителей можно возложить тяготы культурного образования, зависит от способности человеческого характера адаптироваться к культурным и социальным реакциям. Таким образом, в одном из своих аспектов культура непосредственно зависит от пластичности врожденных тенденций.

Но связь человека с культурой не ограничивается передачей традиции от одного человека к другому; культура даже в простейших своих формах не может быть передана иначе как в результате сотрудничества. Как мы видели, сохранение семейных связей после достижения биологической зрелости делает возможным, с одной стороны, культурное воспитание, а с другой, — взаимодействие, сотрудничество. В семье животных, конечно, также имеется элементарное разделение функций: самец обеспечивает пищу в течение определенных периодов, когда самка заботится о детеныше; позднее мать и отец защищают и кормят детеныша. Но у животных пищевая адаптация к среде обитания и схема экономического разделения функций отличаются негибкостью. Человек благодаря культуре может адаптироваться к очень многим экономическим условиям, и механизмы адаптации контролируются не жесткими инстинктами, а способностью разрабатывать специальные методы, специальную экономическую организацию и приспосабливаться к особой диете. Но наряду с этим сугубо техническим аспектом требуются также правильное разделение функций и подходящий тип взаимодействия. Это, очевидно, подразумевает различные варианты эмоциональной адаптации в различных условиях окружающей среды. Экономические обязанности мужа и жены различны. Так, в суровых северных условиях бремя обеспечения семьи пищей ложится на мужа; у примитивных земледельческих народов женщина в большей мере участвует в ведении домашнего хозяйства. С экономическим разделением функций связаны религиозные, правовые и нравственные особенности, соответствующие экономической специализации. Привлекательность социального престижа, значение супруга как помощника в практических делах, идеал нравственного или религиозного характера — все это в существенной мере окрашивает отношения. Разнообразие и возможность регулирования супружеских и родительских отношений позволяют семье приспосабливаться к изменяющимся условиям практического сотрудничества, а этим последним — адаптироваться к материальным составляющим культуры и природной среды. Вопрос, как далеко можно проследить эти зависимости и соответствия, выходит за пределы нашего рассмотрения. Я хотел бы подчеркнуть здесь тот факт, что животные, способные создать вторичное окружение и, таким образом, приспособиться к сложным внешним условиям жизни, по необходимости должны располагать пластичными социальными связями и регулируемыми системами эмоций.

Все это указывает нам на то, что, хотя в основе своей отношения в человеческой семье определяются инстинктами, чем более глубокий отпечаток на них накладывают опыт и воспитание, чем больше культурных и традиционных элементов они могут воспринять, тем больше они пригодны для изменчивого и сложного разделения функций.

То, что мы сказали о семье, очевидно, относится также к другим социальным связям. Но в них, в отличие от семейных связей, инстинктивный элемент ничтожно мал. Огромное теоретическое значение брака и семьи не уступает огромному практическому значению этих человеческих институтов. Семья — не только связующее звено между биологическим единством и социальным единством, но и модель для всех более масштабных связей. Чем дальше продвинутся социологи и антропологи в разработке теории сентиментов, их формирования в условиях культуры и соотношения с социальной организацией, тем ближе мы подойдем к верному пониманию социологии примитивного сообщества. Я полагаю, что исчерпывающее описание примитивной семейной жизни, примитивных обычаев ухаживания и клановой организации исключит из социологии такие слова, как «групповой инстинкт», «сознание вида», «групповое сознание» и подобные социологические словесные панацеи.

Тем, кто знаком с современной психологией, должно быть ясно, что прежде чем разрабатывать теорию устройства примитивного общества, мы должны обратиться к замечательной теории человеческих эмоций, созданной человеком, который, несомненно, заслужил звание одного из величайших психологов нашего времени. А. Ф. Шанд первым указал, что мы можем достигнуть ощутимых результатов в классификации человеческих чувств, в конструировании законов эмоциональной жизни, только если осознаем, что человеческие эмоции не плавают в вакууме, но группируются вокруг ряда объектов. Вокруг этих объектов человеческие эмоции образуют определенные системы. Далее, в книге «Основы характера» [65] Шанд изложил ряд законов, управляющих объединением (организацией) эмоций в сентименты. Он показал, что моральные проблемы человеческого характера могут быть решены только путем изучения организации эмоций. В нашем исследовании оказалось возможным применить теорию сентиментов Шанда для решения социологической проблемы и показать, что корректный анализ замены животных реакций на культурные вполне подтверждает его взгляды. Существенными параметрами, отличающими человеческие привязанности от животных инстинктов, будут преобладание объекта над ситуацией; организация эмоциональных установок; взаимосвязь каждой следующей установки с предыдущей и их кристаллизация в устойчивые регулируемые системы. Наше дополнение к теории Шанда состоит только в том, что мы показываем, как формирование сентиментов связано с социальной организацией и владением материальной культурой.

Важное открытие Шанда, сделанное в результате исследования человеческих сентиментов, заключается в том, что основные составляющие их эмоции не автономны друг от друга, но до определенной степени тяготеют к исключению и вытеснению. В ходе дальнейшего анализа мы остановимся на двух типичных вариантах отношений — между матерью и ребенком; между отцом и ребенком. Это также поможет нам выявить процессы постепенного очищения и вытеснения, посредством которых определенные элементы должны быть удалены из сентимента по мере его развития.

И здесь мы хотели бы добавить, что теория сентиментов Шанда действительно тесно связана с психоанализом. Обе теории разбирают конкретные эмоциональные процессы в истории жизни отдельного человека. Обе теории независимо друг от друга признали, что только изучение фактических конфигураций человеческих чувств может принести удовлетворительные результаты. Если бы основатели психоанализа знали о вкладе Шанда, они могли бы избежать ряда метафизических заблуждений, понять, что инстинкт — это часть человеческих чувств, а не метафизическая сущность, и предложить нам намного менее мистическую и более конкретную психологию бессознательного. С другой стороны, Фрейд дополнил теорию сентиментов в двух важнейших отношениях. Он первым четко сформулировал, что семья — это локус формирования сентимента. Он также показал, что в формировании сентиментов очень важен процесс удаления, очищения и что в этом процессе механизм вытеснения служит источником явныхопасностей. Однако силы вытеснения, которые психоаналитики приписывают таинственному эндопсихическому цензору, можно, как показывает наше исследование, поместить в более определенные и конкретные обстоятельства. Силы вытеснения — это силы самого сентимента. Они вытекают из принципа непротиворечивости, необходимой каждому сентименту, чтобы быть полезным в социальном поведении. Такие отрицательные эмоции, как ненависть и гнев, несовместимы с подчинением родительской власти и уважением и доверием в культурном наставничестве. Чувственные элементы не могут проникнуть в отношения матери и сына, если эти отношения должны соответствовать естественному разделению функций в домашнем хозяйстве. К этим вопросам мы перейдем в следующей главе.

9. Материнство и соблазн инцеста

«Происхождение» запрета на инцест — один из наиболее спорных и чаще всего обсуждаемых вопросов антропологии. Он связан с проблемой экзогамии или примитивных форм брака, с гипотезами первобытного промискуитета и т. д. Нет ни малейшего сомнения в том, что экзогамия коррелирует с запретом на инцест, что это просто расширение этого табу, так же, как институт клана с его классификацией родственных связей — просто расширение семьи и свойственной ей номенклатуры родства. Мы не будем углубляться в эту проблему прежде всего потому, что в этом мы согласны с такими антропологами, как Вестермарк и Лоуи [66].

Для ясности картины полезно вспомнить, что, по мнению биологов, кровосмесительные союзы не оказывают неблагоприятного воздействия на вид [67]. Был бы инцест разрушителен в природных условиях, если бы стал регулярным явлением, — вопрос академический. В природных условиях молодые животные, достигнув зрелости, покидают родительскую группу и спариваются беспорядочно с любыми самками, встречающимися им в период гона. Инцест в лучшем случае может быть только спорадическим событием. Итак, в инцесте между животными нет вреда с биологической точки зрения и, очевидно, с нравственной. Более того, у нас нет оснований полагать, что животные испытывают некий особый соблазн.

В то время как для животных инцест не представляет ни биологической опасности, ни соблазна и, как следствие, против него не существует инстинктивных барьеров, у людей, напротив, во всех обществах самый мощный барьер и главный запрет связаны с инцестом. Эта закономерность, с нашей точки зрения, есть следствие не некоего первоначального законодательного акта или же особого отвращения к половой связи с родственниками, но двух явлений, возникших в условиях культуры. Во-первых, при тех механизмах, которые управляют человеческой семьей, возникает большой соблазн инцеста. Во-вторых, в связи с существованием инцестуальных тенденций в человеческой семье наряду с сексуальными соблазнами появляются особые риски. По первому вопросу мы, следовательно, должны согласиться с Фрейдом и не согласиться с известной теорией Вестермарка, предполагающей существование врожденной неприязни к совокуплению между членами одной семьи. Однако, допуская соблазн инцеста в условиях культуры, мы не поддерживаем психоаналитическую теорию, согласно которой детская привязанность к матери носит по преимуществу сексуальный характер.

Это, по всей видимости, основной тезис, который Фрейд выдвигает в своих трех очерках по теории сексуальности. Он пытается доказать, что отношения между маленьким ребенком и его матерью по своей сути сексуальны, и выражается это прежде всего в акте кормления грудью. Из этого следует, что первая сексуальная привязанность мальчика к матери, как правило, инцестуальна. Эта «фиксация либидо», если воспользоваться психоаналитическим термином, остается на протяжении всей жизни и является источником постоянных инцестуальных соблазнов, которые необходимо вытеснять и которые составляют один из двух компонентов Эдипова комплекса.

Принять эту теорию невозможно. Отношения между ребенком и матерью принципиально отличны от сексуальных отношений. Инстинкты должны определяться не просто на основании интроспективных методов или анализа градаций ощущений, таких как боль и удовольствие, но прежде всего согласно их функции. Инстинкт — это более или менее определенный врожденный механизм реакции особи на конкретную ситуацию в виде определенной формы поведения, имеющий целью удовлетворение определенных потребностей организма. Связь грудного ребенка с матерью определяется прежде всего потребностью в пище. Телесная тяга ребенка к матери опять-таки удовлетворяет его физические потребности в тепле, защите и руководстве. Ребенок не приспособлен для жизни в окружающем мире только за счет своих собственных сил, и так как единственный посредник, через которого он может действовать, — это материнский организм, он инстинктивно тянется к матери. В сексуальных отношениях цель полового влечения и телесной тяги заключается в создании союза, который приведет к оплодотворению. Каждая из этих двух врожденных тенденций — поведение, характерное для матери и ребенка, и процесс совокупления — распространяется на широкий спектр подготовительных и завершающих действий, сходных в определенных отношениях. Тем не менее совершенно очевидно, где проходит водораздел, поскольку одни действия, тенденции и чувства направлены на то, чтобы помочь детскому незрелому организму, накормить, защитить и согреть его; а другие действия служат соединению половых органов и зачатию новой особи.

Поэтому мы не можем принять простое решение, согласно которому соблазн инцеста обусловлен сексуальной связью между ребенком и матерью. Чувственное удовольствие, общее для обоих видов отношений, является компонентом любого успешного инстинктивного поведения. Удовольствие не может быть признаком дифференциации инстинктов, так как присуще им всем. Но, несмотря на то что каждой из этих эмоциональных установок необходимо приписать различные инстинкты, у них все же есть один общий элемент. Дело не только в том, что им присущ оттенок удовольствия, свойственный всем инстинктам; здесь также присутствует чувственное удовольствие от физического контакта. Стремление ребенка к материнскому организму активно выражается в постоянной тяге к материнскому телу, в максимально возможном эпидермическом контакте, прежде всего в контакте губ ребенка с соском матери. Сходство между подготовительными действиями полового влечения и завершающими действиями детского импульса поразительно. Их нужно различать в основном по функции и существенной разнице между завершающими действиями в каждом случае.

К чему приводит это частичное сходство? Мы можем позаимствовать из психоанализа принцип, теперь общепризнанный в психологии, что в жизни любой опыт вызывает соответствующие воспоминания из детства. Из теории сентиментов Шанда мы знаем, что в жизни человека установки подразумевают постепенную организацию эмоций. К этому мы считаем необходимым добавить, что непрерывность эмоциональных воспоминаний и постепенное выстраивание одной установки по модели другой образуют главный принцип социологических связей.

Если мы применим его к сексуальной установке любовников, то увидим, что телесный контакт в сексуальных отношениях должен оказывать очень тревожное ретроспективное воздействие на отношения матери и сына. Ласки любовников включают не только ту же среду — эпидермис, не только ту же ситуацию — объятия, ласки, максимально личное отношение, но они также вызывают подобные чувственные ощущения. Поэтому этот новый тип влечения непременно будит воспоминания о подобных ранних опытах. Но эти воспоминания связаны с определенным объектом, который остается приоритетным среди эмоциональных интересов человека на протяжении всей жизни. Этот объект — личность матери. Эротическая жизнь вызывает беспокоящие воспоминания, касающиеся матери и прямо противоположные установке почитания, подчинения и культурной зависимости, которая уже полностью вытеснила раннюю детскую привязанность в психике подрастающего мальчика. Новый тип эротической чувственности и новая сексуальная установка переплетаются с детскими воспоминаниями и угрожают разрушить упорядоченную систему эмоций, построенную вокруг матери. Установка по отношению к матери, подчиняясь задачам культурного воспитания, постепенно становится все менее чувственной и все более окрашенной психической и нравственной зависимостью, интересом в практических делах, социальными сентиментами, связанными с матерью как центром домашней жизни. Из предыдущих глав этой книги мы уже знаем, что на этом этапе отношения между мальчиком и его матерью окутываются дымкой, и происходит реорганизация сентиментов. В это время в психике человека возникает мощное сопротивление, вся чувственность по отношению к матери вытесняется, и из сочетания ранних воспоминаний с новым опытом возникает подсознательный соблазн инцеста.

Разница между этой интерпретацией и интерпретацией психоанализа заключается в том, что Фрейд говорит о неизменном с детства отношении к матери. Мы в нашем рассуждении пытаемся показать, что между ранним и поздним влечением тождество существует только отчасти, что это тождество обусловлено, в сущности, механизмом формирования сентиментов, что это объясняет отсутствие соблазнов у животных и что инцестуальные соблазны у человека возникают вследствие ретроспективной силы новых сентиментов.

Мы должны теперь задаться вопросом, почему этот соблазн действительно опасен для человека, хотя и безвреден для животных. Мы уже выяснили, что в случае с человеком трансформация эмоций в организованные сентименты составляет сущность социальных связей и культурного прогресса. Как убедительно доказал Шанд, такие системы выстраиваются по определенным законам: они должны быть гармоничны, т. е. эмоции должны быть непротиворечивыми, и сентименты должны быть организованы таким образом, чтобы обеспечить согласованность и непрерывность этих сочетаний. Внутри семьи развитие сентимента между матерью и ребенком начинается с ранней чувственной привязанности, связывающей их глубоким врожденным интересом. Однако затем эта установка должна измениться. Функция матери состоит в обучении, наставлении, культурном влиянии и домашней власти. Подрастающий сын реагирует на эту ее функцию подчинением и почитанием. В течение детства, т. е. в течение этого чрезвычайно продолжительного в психологическом отношении периода, который начинается с отлучения от груди и заканчивается достижением зрелости, эмоции почитания, зависимости, уважения, а также сильной привязанности должны стать доминирующими в отношении мальчика к матери. Также в это время должен развиваться и завершиться процесс эмансипации, разрыва всех физических контактов. Семья на этом этапе — по сути, культурное, а не биологическое образование. Отец и мать воспитывают ребенка, пока он не достигает независимости и культурной зрелости; их физиологическая роль уже исчерпана.

В такую ситуацию тенденция к инцесту внесет деструктивный элемент. Любое сближение с матерью с чувственными или эротическими намерениями будет означать разрыв построенных с таким трудом отношений. Совокуплению с ней, как и всякому совокуплению, должны предшествовать период ухаживания и тип поведения, совершенно несовместимый с подчинением, независимостью и почитанием. Мать, более того, не одна. Она замужем за другим мужчиной. Любой чувственный соблазн полностью расстроит не только отношения между сыном и матерью, но также, косвенно, отношения между сыном и отцом. Активное враждебное соперничество заменит гармоничные отношения, заключающиеся в полной зависимости и подчинении руководству. Если, следовательно, мы соглашаемся с психоаналитиками, что инцест должен быть универсальным соблазном, то видим, что он несет опасность не только психологического плана и эту опасность нельзя объяснить гипотезами, подобными фрейдовской гипотезе первобытного преступления. Инцест должен быть запрещен, потому что, если наш анализ семьи и ее роли в формировании культуры верен, инцест несовместим с установлением первооснов культуры. В цивилизации, обычай, мораль и закон которой допускали бы инцест, семья не могла бы существовать. В определенный момент происходило бы разрушение семьи, что влекло бы за собой полный социальный хаос и невозможность продолжения культурной традиции. Инцест означал бы уничтожение возрастных различий, смешение поколений, дезорганизацию сентиментов и насильственную смену законов как раз в тот период, когда семья является важнейшей образовательной средой. Никакое общество не смогло бы существовать в таких условиях. Альтернативный тип культуры, при котором инцест запрещен, — единственный тип, совместимый с существованием социальной организации и культуры.

Наше объяснение, в сущности, не расходится со взглядами Аткинсона и Ланга, считающих запрет на инцест первобытным законом, хотя наша аргументация отличается от их гипотезы. Мы также не согласны с Фрейдом в том смысле, что не можем принять представления об инцесте, обусловленном врожденным поведением ребенка. От Вестермарка нас отличает то, что отвращение к инцесту представляется нам не естественным импульсом, простой склонностью не вступать в сексуальные отношения с людьми, с которыми живешь с детства в одном доме, но скорее сложной схемой культурных реакций. Мы смогли вывести необходимость табу на инцест из изменения инстинктивных тенденций, что должно происходить параллельно с социальной организацией и культурой. Инцест как нормальная модель поведения не может существовать в человеческом сообществе, потому что он несовместим с семейной жизнью и дезорганизовал бы самые ее основания. Основополагающая модель социальных связей — нормальная реакция ребенка на мать и отца была бы разрушена. Из состава каждого из этих сентиментов должен быть исключен половой инстинкт. Этот инстинкт труднее всего контролировать, и он наименее совместим с другими. Соблазн инцеста, следовательно, по необходимости вводится культурой в силу формирования постоянных организованных установок. Таким образом, это в определенном смысле первородный грех человека. Он должен искупаться во всех человеческих обществах через действие одного из важнейших и универсальных правил. Но даже и тогда, как показал нам психоанализ, табу на инцест преследует человека всю жизнь.

10. Власть и вытеснение

В предыдущей главе нас в основном интересовали отношения между матерью и сыном; здесь мы обсудим отношения между отцом и сыном. Дочери мы здесь уделим совсем немного внимания. С одной стороны, как следует из всего, что было сказано выше в главе 9, инцест между отцом и дочерью менее важен, а с другой, конфликты между матерью и дочерью не так очевидны. В любом случае то, что было сказано о матери и сыне и отце и сыне, применимо, с небольшими отступлениями, и к другим отношениям. Следовательно, подбор персонажей во фрейдовской Эдиповой трагедии, в которой вновь фигурирует сын в связи с обоими родителями, с антропологической точки зрения вполне верен. Фрейд отказался поместить Электру рядом с Эдипом, и мы вынуждены поддержать этот акт остракизма.

Обсуждая ранее отношения между отцом и сыном, мы пришли к однозначному выводу, что эти отношения покоятся на инстинкте. Человеческая семья нуждается в мужчине так же, как и семья животных нуждается в самце; и во всех человеческих обществах эта биологическая потребность находит себе выражение в принципе легитимности, который накладывает на мужчину обязанности покровителя, защитника и главы семьи.

Нет смысла размышлять о роли самца в семье животных как источнике власти в семье. Его тирания маловероятна, так как, пока он необходим детенышам, он, вероятно, обладает запасом природной нежности и терпения. Когда он перестает быть им нужным, они его покидают.

В условиях культуры власть отца, однако, крайне важна, потому что на более поздних этапах, когда родители и дети должны оставаться вместе в целях культурного воспитания, возникает потребность в авторитете, устанавливающем порядок в семье, как и в любой другой форме человеческого объединения. Такое объединение, основанное на культурных, а не на биологических потребностях, лишено идеальной инстинктивной регулировки, подразумевает конфликты и трудности и нуждается в правовой санкции извне.

Но, несмотря на то что на последующих этапах отец или другой мужчина должен получить власть, его роль на ранних этапах совершенно иная. На ранних этапах семьи животных самец должен защищать беременную и кормящую самку; точно так же и на ранних этапах человеческой семьи отец — скорее защитник и нянька, чем лицо, облеченное властью. Когда он соблюдает вместе с женой табу, накладываемые во время беременности, следит за ее благополучием в этот период, претерпевает различные ограничения и нянчит детей, его физическая сила, нравственный авторитет, религиозная прерогатива и правовая власть никак не задействованы. Во-первых, то, что он делает на этих этапах, считается его обязанностью, а не прерогативой. Многие из этих интимных функций подразумевают, что мужчина либо играет роль женщины — и часто это довольно унизительно, либо помогает ей в определенных делах. Вместе с тем он часто изгоняется из общества и подвергается осмеянию и оскорблениям, признаваемым за таковые самим этим обществом, в то время как его жена занята важными делами. Тем не менее, как мы не раз подчеркивали, отец исполнен смирения и доброй воли; он обычно счастлив исполнять свои обязанности, заинтересован в благополучии жены и рад маленькому ребенку.

Все обычаи, представления и социальный уклад, возложенные на мужчину культурой, четко соотносятся с его значением для семьи и для вида в это время. Отец должен вести себя как любящий, добрый и заботливый супруг, должен подчиниться естественным интересам и заботам жены, потому что на этом этапе его защита, любовь и нежные эмоции делают его хорошим защитником жены и детей. Таким образом, здесь вновь культурное поведение людей преследует ту же цель, что и врожденные тенденции животных: эта цель состоит в формировании нежного и покровительственного отношения со стороны мужчины к беременной супруге и ребенку. Но в условиях культуры покровительственное отношение должно сохраняться намного дольше — и после достижения ребенком биологической зрелости, при том что опять-таки на отца в человеческой семье изначально взваливается куда большее бремя. И здесь мы вновь видим существенную разницу между семьей людей и семьей животных, так как если семья животных с прекращением биологической потребности в родительской заботе распадается, то человеческая семья должна сохраняться. После этого момента семья в условиях культуры должна перейти к процессу воспитания, где родительской нежности, любви и заботы уже недостаточно. Культурное воспитание — это не просто постепенное развитие врожденных способностей. Помимо обучения ремеслу и передачи знаний оно также подразумевает выстраивание сентиментов, усвоение законов и обычаев и развитие нравственности. И все это предполагает элемент, который мы обнаружили в отношениях между ребенком и матерью, — элемент табу, вытеснения негативных императивов. Воспитание в последнем случае заключается в выстраивании комплекса и искусственных привычных реакций, организации эмоций в сентименты.

Как мы знаем, это выстраивание происходит в результате различных проявлений общественного мнения и морального чувства, постоянного нравственного давления, которому подвергается подрастающий ребенок. Определяющее влияние оказывает структура племенной жизни, которая состоит из материальных элементов и в пределах которой ребенок постепенно растет и оформляет свои импульсы в модели сентиментов. Но этот процесс должен подкрепляться эффективной личной властью, и здесь ребенок вновь сталкивается с различиями между женской и мужской сторонами общественной жизни. Ухаживающие за ним женщины — это ближайший и знакомый круг влияния, нежность, помощь, отдых и утешение дома, куда ребенок всегда может прийти. Мужской аспект становится постепенно принципом силы, дистанции, амбиций и авторитета. Это разделение, очевидно, происходит после раннего периода детства, когда, как мы видели, отец и мать исполняют схожие роли. В дальнейшем мать, разделяя с отцом бремя воспитания и обучения ребенка, тем не менее продолжает традицию нежности, в то время как отец в большинстве случаев должен поддерживать хотя бы видимость власти в своей семье.

Однако в определенном возрасте сын покидает родителей и отправляется в большой мир. В обществах, где проводятся церемонии инициации, это событие подготавливается с помощью особой тщательно разработанной процедуры: новообращенному разъясняют новые основы закона и нравственности, демонстрируют наличие власти; его обучают племенным порядкам, очень часто буквально физически вдалбливая эту науку посредством системы лишений и испытаний. С социальной точки зрения, инициация состоит в отлучении мальчика от домашнего очага и подчинении племенной власти. В тех культурах, где инициация не проводится, этот процесс проходит постепенно и не имеет четких очертаний, но все его элементы всегда присутствуют. Мальчику позволяют — или даже поощряют его к этому — покинуть дом или выйти из-под домашней опеки, его обучают племенной традиции, и он подчиняется мужской власти.

Но мужская власть — это необязательно власть отца. В предыдущих главах мы уже показали, как функционирует это подчинение мальчика родительской власти и что оно означает. Мы переформулируем эту идею в терминах нашего рассуждения. В обществах, где власть отдается в руки дяди по материнской линии, отец может остаться помощником по хозяйству и другом своих сыновей. Отношения между отцом и сыном могут развиваться просто и непосредственно. Ранние детские установки, непрерывно развиваясь, достигают зрелости по мере взросления мальчика. Отец в дельнейшем исполняет роль, не слишком отличающуюся от его роли на самой заре существования ребенка. Власть, племенное честолюбие, элементы вытеснения и меры принуждения связаны с другим сентиментом, который сосредоточивается вокруг фигуры дяди по матери и выстраивается по совершенно иным силовым линиям. В свете психологии формирования сентимента — и здесь я должен сослаться на теорию Шанда — очевидно, что такое развитие двух простых и внутренне непротиворечивых сентиментов дается мальчику несравнимо легче, чем выстраивание отношений с отцом при отцовском праве.