Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Афанасьев
Время героев (Часть 3)
Диктаторы ездят верхом на тиграх, с которых боятся слезть, а тигры между тем становятся все голоднее
Картинки из прошлого
05 марта 2003 года
Тегеран, Персия
Охота на скорпионов
Тот, кто умер, не совершив военного похода (гъазуа) и не пожелав этого в своей душе, умер, не избавившись от одного из проявлений лицемерия
– Алла-а-а-ху Акбар Алла-а-а-а-а… Алла-а-а-ху Акбар Алла-а-а-а-а… Ашхаду-у-у-у ан ля иллаха илля Лла-а-а-а-а-а…
Тягучий напев намаза разносился над Тегераном, свидетельствуя о начале нового дня и призывая правоверных совершить намаз аль-Фаджр. Первый из пяти намазов, совершаемый правоверным за день, он совершается тогда, когда еще не встало солнце. И кто-то обращается лицом к Мекке и молит Всевышнего о прощении, и ниспослании мира на эту истерзанную войной землю – и кто-то горячо призывает все кары на головы неверных и молит Аллаха о шахадате и о смерти русистам. Аллах им судья – и больше никто…
В одном из лагерей беженцев, на юге Тегерана, в нескольких километрах от города в санационной зоне – правоверные точно так же совершили намаз, моля Аллаха кто о чем. Потом – кто начал подновлять выданные им морские контейнеры, пытаясь превратить их в более – менее приличное жилье, кто пошел к дороге, чтобы попытаться поймать машину до Тегерана, где можно устроиться на работу, кто пошел к северным воротам – у этих работа была, они ждали грузовики Корпуса реконструкции, которые отвезут их по рабочим местам, а женщины, в основном, заторопились к воротам восточным. Сегодня был день раздачи гуманитарной помощи, и нужно было быстрее занять очередь.
Получив из рук солдата две тяжелые, ноздреватые буханки хлеба и пятикилограммовый мешок муки – нестарая еще, но уже согнутая страхом и лишениями женщина в чадре пробормотала "мерси",[2] торопливо шагнула в сторону, освобождая место следующей в очереди. Две буханки хлеба, настоящего, русского, который пекут на настоящей хлебопекарне ничего туда не подмешивая, каждая почти по килограмму веса, и пять килограммов муки – в два с половиной раза больше, чем давали в прошлый раз – давали возможность уже не голодать. Конечно, их жизнь не сравнится с тем, что была до войны – но русские продолжают заботиться о них, и может быть – Аллах вразумит Берканта и он устроится на работу. Господин урядник из казачьей бригады уже говорил, что лентяев он не потерпит, скоро будут набирать бригаду для восстановления дорог и все мужчины, которые не начнут работать – будут отправлены на восток, к самой границе, где стреляют. О, Аллах, только бы ты вразумил Берканта и вселил в его голову мысли о мире! Ведь их соседи – они уже вселились в новый дом, пусть не такой большой и хороший как раньше, пусть за него еще долго платить – но дом! А все потому, что они работали…
У их контейнера – под номером триста пятьдесят шесть – на высоком шесте висел флаг с зеленой тряпкой – знак того, что кто-то из этой семьи стал шахидом на пути Аллаха. Навстречу Гулистан – так звали женщину, тащившую мешок и две буханки хлеба, выскочил невысокий, чертноглазый бача лет десяти, схватил хлеб.
– Давай, помогу.
– Да, Джавад, помоги…
Джавад – был единственной отрадой Гулистан. Смышленый, живой, он единственный из всей семьи ходил в самых настоящих ботинках. Ботинки ему тоже достались от русских – Джавад ходил в школу, потому что это было обязательно, иначе выселяли из лагеря и идите куда хотите. Когда он пришел в школу на урок – аль-муалем[3] нахмурился и спросил, почему он бос. Босым Джавад был только один урок – на перемене они сходили в комнату, где лежали собранные благотворительными организациями вещи и подобрали ботинки, по русским меркам уже немодные, а по персидским – настоящее богатство. Аль-муалем бывал и у них дома, говорил, что Джавад очень смышленый и обязательно должен ходить в школу, а потом – у него есть все шансы поступить в университет и стать уважаемым человеком. Храни аль-муалема Аллах за его доброту, даже если он и русский…
А вот Беркант…
Они происходили из религиозной семьи, жившей на юге страны. Когда началась революция – Кари, супруг Гулистан и отец ее детей – убил полицейского, забрал его оружие и вступил с ним в ряды исламской милиции. Вместе с ним – на джихад стал и их старший сын Омид, а вот семнадцатилетнему Берканту, среднему – отец запретил вставать на джихад, сказав, что тот должен заботиться о матери и младших. Хвала Аллаху – они успели уйти подальше от Бендер-Аббаса, когда все началось, она уговорила Берканта не идти на джихад и остаться с ними. Теперь – Беркант ненавидел мать за это…
И Кари и Омид – стали шахидами на пути Аллаха, они погибли то ли в боях с русскими, то ли – если уцелели к тому времени – от атомного взрыва. Они как раз успели дойти до Тегерана, когда началось вторжение. Русские шли вперед, в исполосованном белым небе проносились реактивные самолеты, обрушивая на исламскую армию, армию Махди удар за ударом, сама Гулистан молила Аллаха о спасении – а Беркант выкрикивал в небо ругательства, потрясая кулаком и призывая низвергнуть нечестивых с неба вместе с их дьявольскими, несущими смерть машинами.
Потом умерла Насима. Ей было всего шесть лет, и она отравилась чем-то, еды в те страшные дни не были, и питались чем попало, кто-то и мертвечиной. Она металась целый день в бреду, а к вечеру умерла и не было врачей, чтобы помочь ей, потому что врачи были или жидами или русскими, и кто не успел убежать от кошмара – тех вырезали. Тем же самым заболел и Беркант, он бы, наверное, умер – но пришли русские, и военный врач вылечил его. Гулистан похоронила свою дочь, а потом – пошла в лагерь беженцев.
Так они и пережили зиму – страшную, несытую, зиму. Сложно было всем – но она видела, что сложно было и русским, но они пытались помогать им, как могли. Вот только Берканту было все равно…
Беркант вышел из своей отгороженной картоном клетушки, услышав, как мать затаскивает мешок. Молча стоял и смотрел на это, не пытаясь помочь, и в глазах его сверкала ненависть. Он теперь – всех ненавидел.
Мимо пробежал Джавад, уже с портфелем. Надо было спешить – русские машины заберут детей и доставят их в школу в Тегеране, здесь ничего не строили, потому что здесь – лагерь беженцев, и рано или поздно его снесут. Школа должна быть там, где живут люди. Живут – а не выживают…
– До свидания, мама…
Новая вспышка ненависти – Джавад полюбил говорить по-русски, он очень гордился тем, что у него получается хорошо. Беркант не мог ударить младшего брата, потому что погибший отец сказал заботиться о матери и о младших – но он ненавидел. Ненавидел не Джавада – а русских за то, что они учат Джавада своему языку. Он сказал, что убьет аль-Муалема, если тот еще раз к ним придет.
Гулистан прошла к столу, который достался к ним от переехавших соседей, отрезала от буханки хлеба кусок, протянула его Берканту
– Поешь, сынок
Беркант покачал головой
– Сколько раз я должен повторять тебе – я не буду есть хлеб русистов.
– Хлеб это всего лишь хлеб. Разве бывает халяльный[4] хлеб?
– Все, что мы берем у русских – харам.
– Тогда заработай! Заработай и мне не придется ходить по утрам и брать у русских еду! Заработай!
Гулистан слышала, что у русских – женщины имеют одинаковые права с мужчинами. Раньше – она бы никогда не посмела так сказать мужчине. Но сейчас – многое изменилось.
Беркант скрипнул зубами, ушел к себе. Через несколько минут вышел – уже обутый.
– Куда ты идешь?
Ничего не ответив, Беркант вышел из контейнера. Гулистан – какое-то время стояла как оглушенная, а потом – опустилась на пол и горько, навзрыд заплакала…
Беркант вышел к воротам, когда русские машины, собрав детей уже ушли. Ничего… они еще поплатятся… За все!
Беркант – вышел на дорогу, пошел в сторону Тегерана. Не прошел он и километра – как рядом с ним остановилось такси.
– Подвести, господин?
Беркант наклонился, подозрительно осмотрел салон.
– До Тегерана?
– Садись, брат…
В такси – они на мгновение обнялись с водителем, потом тот – нажал на газ и машина пошла по дороге.
– Что нового? – спросил Беркант, смотря в зеркальце заднего вида, не следит ли кто.
– Плохо, брат… – ответил водитель, не отрывая глаз от дороги – вчера ночью казаки напали на дом Мусы. Муса и Нагиз стали шахидами, иншалла…
– Это проклятые шахисты! – взорвался Беркант – надо было всех их перерезать, когда можно было! Всех до последнего! Они знали о том, что Муса был против, знали!
– Осторожно. Ты говоришь, не подумав.
– Тот не мужчина кто думает об опасности! – запальчиво ответил Беркант – О Аллах, почему отец приказал мне оставаться дома?! Почему?! Если бы я вышел с ним на пути Аллаха, мне не пришлось бы видеть этого харама!
– Может, ты выполнил в этом мире не все? Аллаху виднее.
– О, да… Скоро мы…
– Молчи! Молчи, несчастный! – прикрикнул на него водитель – у стен есть уши! Может быть, и Муса так же болтал!
Беркант – оборвал речь на полуслове, словно одернутый жеребец.
– Ты прав, брат, спасибо тебе. Да хранит тебя Аллах.
– Где ты выйдешь?
– На пятой дороге. Там, где газахури[5] Рашне
– Хорошо…
– Внимание! Наблюдаю цель, возможно особо важный объект. Время – девять ноль семь.
Оператор одного из беспилотных разведывательно-ударных самолетов, кружащих над Тегераном – отбарабанил соло на клавиатуре. Изображение на экране стало более четким, но черно-белым. Плечо и рубашка за спиной молодого человека, только что вышедшего из машины такси – ярко светились.
Оператор переключился на дежурного офицера.
– Господин подполковник, у меня новая цель в двенадцатом квадранте. Помечена как враждебная.
– Максимальное увеличение. Сделай запись и попытайся опознать его.
– Есть.
Оператор начал раз за разом фиксировать изображения, отправлять его в центральную рабочую станцию, предназначенную для составления фотороботов и трехмерных моделей. Трехмерная модель была удобнее для опознания – но не всегда получалось ее сделать…
Молодой человек, вымазанный специальной, видимой только в невидимом свете и при помощи специального оборудования краской – перешел дорогу и вошел в едальню.
– Изображение получено, взял на контроль…
– Да пребудет с собой Аллах, молодой воин.
Беркант поклонился седому, одноглазому человеку, державшему здесь едальню с разрешения русских властей.
– Да приведет Аллах в порядок дела твои, Рашне – эфенди.
– Съешь что-нибудь?
Беркант замялся. Денег у него не было.
– Не переживай. Воины Аллаха едят у меня бесплатно.
Беркант смущенно поклонился
– Да не забудется ваша доброта, Рашне-эфенди в день Страшного суда, но я не воин Аллаха. Мой отец был им и пал шахидом, а я…
– Ты тоже – воин Аллаха. И то, что ты делаешь – не сравнится с тем, что делаю я. Сиди, сейчас тебе принесут.
Через несколько минут – девушка в парандже принесла и поставила перед Беркантом большое блюдо с мясом. Бросила лукавый взгляд на него через тонкую щелку паранджи и исчезла как привидение…
Беркант, возблагодарив Аллаха – все таки он был голоден – принялся есть.
Беркант и в самом деле был воином. Более того – он был из породы несгибаемых, фанатичных воинов. По нему можно было бить и бить, рано или поздно он бы сломался – но не согнулся. За свои восемнадцать, он не познал женщину, он не ходил в нормальную школу, он не имел друзей, которые не говорили бы о нечестивцах и о том, что надо с ними сделать. Все то, что произошло в стране – все это произошло не просто так, у всего этого были очень глубокие корни. Исламское подполье готовилось, оно теряло людей в залитых кровью подвалах – но оставшиеся становились только крепче в своей вере. И когда давление превысило критический уровень – котел взорвался…
Самое страшное, что о них говорили – они стали чужими даже для своих семей. Они жили – единственно ради того, чтобы умереть. Стать шахидами. Больше их – ничего не интересовало…
Беркант ел торопливо и жадно, как волчонок, словно ожидая, что вот-вот отберут – и когда увидел остановившийся на той стороне улицы внедорожник – он съел почти все. Не поблагодарив хозяина за еду – он выбежал на шумную, заполненную людьми улицу…
– Не спеши так. Осмотрительность от Аллаха, а спешка – от шайтана… – сказал водитель, нажимая на газ. Чуть дальше по улице – стояла тяжелая бронемашина казаков, но на лобовом стекле внедорожника виднелся пропуск – вездеход и можно было не волноваться…
– Простите, эфенди. Но мое нетерпение вполне объяснимо – я жажду хоть чем-то принести пользу умме.
– Пользу ты принесешь осмотрительностью. Острыми глазами и неболтливым языком. Сейчас заберем еще кое-кого. Потом поедем…
– Объект опознан как Беркант Кунгеян, восемнадцать лет. Отец и старший брат предположительно погибли, сам нигде не работает. Характеризуется как отрицательно настроенный, придерживается радикально-шиитских взглядов. Несколько раз задерживался – но ни разу против него не было ничего конкретного.
– Где он сейчас?
– Позавтракал. Сел в машину. Ведем слежку.
– По земле?
– Никак нет, господин подполковник, с воздуха. Слишком опасно. Машина принадлежит Абу Гяссабу, офицеру полиции.
– Подозрительный?
Поделиться книгой: