Помоги проекту - поделись книгой:
«Когда на душе у него было смутно, он молчал. Иногда ложился на кровать и долго смотрел в потолок… Я не спрашивал его ни о чем. Можно было и без расспросов понять, что жизнь складывается у него нелегко. Меня всегда преследовало впечатление, что приехал Рубцов откуда-то из неуютных мест своего одиночества. И в общежитии Литинститута, где его неотступно окружала толпа, он все равно казался одиноким и бесконечно далеким от стремлений людей, находящихся рядом. Даже его скромная одежда, шарф, перекинутый через плечо, как бы подчеркивали это.
Женщины, как мне кажется, не понимали Николая. Они пели ему дифирамбы, с ласковой жалостью крутились вокруг, но когда он тянулся к ним всей душой, они пугались и отталкивали его. Во всяком случае, те, которых я видел рядом с ним. Николай злился на это непонимание и терял равновесие».
По мнению людей, близко знавших поэта, он был очень мнительным человеком. Рубцов знал очень много всяких рассказов про нечистую силу и порой темными ночами рассказывал их друзьям на сон грядущий. А однажды он решил погадать на свою судьбу необычным способом. Николай принес в общежитие пачку черной копирки и стал вырезать из листов самолетики. Затем он открыл окно и сказал товарищу: «Каждый самолет – судьба. Как полетит, так и сложится. Вот судьба… (и он назвал имя одного из своих приятелей-студентов)». Самолетик вылетел из окна и, плавно пролетев несколько десятков метров, приземлился на снежной аллее под окном. То же самое произошло и с другим самолетиком. «А это – моя судьба», – сказал Николай и пустил в небо третий самолет. И едва он взмыл в воздух, как тут же поднялся порыв ветра, легкую конструкцию подняло вверх, затем резко швырнуло вниз. Увидев это, Рубцов захлопнул окно и больше самолетиков не пускал. Почти целую неделю после этого он ходил подавленный.
Учеба Рубцова в Литинституте продолжалась до декабря 1963 года. После чего его выгнали. 3 декабря он заявился в пьяном виде в Центральный дом литераторов и устроил в нем драку. И уже на следующий день после этого ректор подписал приказ о его отчислении. Почему же с ним поступили так строго, а не стали ставить на вид или лишать стипендии? Все дело в том, что за время своего обучения поэт уже столько раз попадал в различные пьяные истории, что случай в Доме литераторов переполнил чашу терпения руководства института. Вот и не стали с ним церемониться.
Между тем свидетели происшествия в ЦДЛ затем рассказывали, как на самом деле возникла та «драка». В тот вечер на сцене Дома выступал некий оратор, который рассказывал слушателям о советской поэзии. В конце своего выступления он стал перечислять фамилии известных поэтов, но не упомянул Сергея Есенина. Это и возмутило Рубцова. Он стал кричать: «А Есенин где?», за что тут же был схвачен за шиворот рьяным метрдотелем. Николай стал вырываться, что впоследствии и было расценено как драка.
К счастью, правда об этом происшествии вскоре дошла до ректора Литинститута И. Н. Серегина – и он в конце декабря издал новый приказ, в котором говорилось: «В связи с выявленными на товарищеском суде смягчающими вину обстоятельствами и учитывая раскаяние тов. Рубцова Н. М., восстановить его в числе студентов 2-го курса…»
Справедливость была восстановлена. Правда, ненадолго. Уже через полгода после этого – в конце июня 1964 года – Рубцов попал в новую скандальную историю. И опять в ЦДЛ. Ситуация выглядела следующим образом. Наш герой и двое его однокурсников отдыхали в ресторане Дома литераторов. Время уже подходило к закрытию, но друзья не собирались закругляться. Они подозвали к своему столику официантку и заказали еще одну бутылку водки. Однако официантка им отказала, объяснив, что водка кончилась. «Тогда принесите вино», – попросили ее студенты. «И вино тоже кончилось!» – отрезала официантка. И в тот же момент ее окликнули с другого столика и тоже попросили спиртного. И тут друзья-студенты увидели, как изменилась их собеседница. Она вдруг расплылась в подобострастной улыбке и буквально бегом отправилась выполнять заказ клиентов. Вскоре на их столе появился заветный графин с водкой. Судя по всему, именно этот эпизод и вывел из себя подвыпившего Рубцова. Когда официантка вновь подошла к их столику, чтобы сообщить, что ресторан закрывается, он заявил: «Столик мы вам не оплатим, пока вы не принесете нам водки!» Официантка тут же побежала жаловаться метрдотелю. А тот не нашел ничего лучшего, как вызвать милицию. Всю троицу под руки выпроводили из ресторана. Самое удивительное, до отделения милиции довели только одного Рубцова (по дороге двое его приятелей куда-то «испарились»). В результате он стал «козлом отпущения» и 26 июня появился приказ о его отчислении из института.
Можно только поражаться тому дьявольскому невезению, которое сопровождало поэта почти в большинстве подобного рода случаев. Будто магнитом он притягивал к себе неприятности и всегда оказывался в них крайним. Вот как Н. Коняев пишет об этом:
«Рубцов все время с какой-то удручающей последовательностью раздражал почти всех, с кем ему доводилось встречаться. Он раздражал одноглазого коменданта, прозванного Циклопом, раздражал официанток и продавцов, преподавателей института и многих своих товарищей. Раздражало в Рубцове несоответствие его простоватой внешности тому сложному духовному миру, который он нес в себе. Раздражение в общем-то понятное. Эти люди ничего бы не имели против, если бы Рубцов по-прежнему служил на кораблях Северного флота, вкалывал бы на заводе у станка или работал в колхозе. Это, по их мнению, и было его место. А Рубцов околачивался в стольном граде, учился в довольно-таки престижном институте, захаживал даже, ну посудите сами, разве это не безобразие?! в святая святых – ЦДЛ…»
Как это ни странно, но после отчисления из института Рубцов не впал в уныние и даже, по мнению видевших его тогда людей, выглядел вполне благополучно. Этому было несколько объяснений. Во-первых, его личная жизнь складывалась тогда вполне удачно. Например, летом он прекрасно провел время с женой и дочкой в деревне Никольское Вологодской области (там, где он окончил когда-то начальную школу). Во-вторых, в журналах «Юность» и «Молодая гвардия» появились первые крупные подборки его стихов. А это было не только моральной поддержкой молодому поэту, но и материальной.
К сожалению, относительное благополучие поэта длилось всего месяца три. Осенью деньги, заработанные от публикаций, иссякли, и Рубцову пришлось довольствоваться копеечными гонорарами из газеты «Ленинское знамя», в которой иногда печатались его стихи. А затем случилась новая неприятность. Так как Рубцов нигде не работал, местное сельское руководство объявило его тунеядцем и вывесило его портрет в сельпо. Отмечу, что именно в этот период были написаны стихи (около пятидесяти), большая часть из которых затем войдет в сокровищницу отечественной поэзии.
В январе 1965 года Рубцов вновь вернулся в Москву и благодаря стараниям своих друзей сумел восстановиться на заочном отделении Литературного института. Однако прописки в столице у него не было, поэтому ему приходилось скитаться по разным углам, вплоть до скамеек на вокзалах. А в апреле 1965 года последовал новый скандал.
17 апреля Николай пришел в общежитие института, надеясь, что его пустят переночевать. Но его не пустили. Тогда Рубцов поймал такси в 17-м проезде Марьиной Рощи и попросил отвезти его на одну из улиц города, где жил его друг. Доехав до пункта назначения, Николай отдал водителю (кстати, это была женщина) три рубля, надеясь получить с них сдачу, так как счетчик набил всего лишь 64 копейки. Однако водитель давать ему сдачу отказалась. И тогда поэт потребовал везти его к первому постовому милиционеру. Видимо, у него он думал найти справедливость. Но все получилось наоборот. Милиционер поверил не ему, а женщине-водителю, забрал его в отделение, и там был составлен соответствующий протокол. Через день он уже лежал на столе у ректора Литературного института. Так поэт в очередной раз лишился студенческого билета.
Тем временем дала трещину и его семейная жизнь. Во многом этому способствовала его теща, которая теперь жила вместе с дочерью и внучкой в селе Никольское. Каждый раз, когда Николай возвращался из Москвы в деревню, теща не давала ему прохода, ругала его за тунеядство, пьянство. Вскоре она перетянула на свою сторону и дочь. Когда жить с ними стало для Рубцова совсем невмоготу, он уехал куда глаза глядят.
В течение последующих двух лет Рубцов побывал во многих местах страны, даже какое-то время жил в Сибири. Осенью 1967 года свет увидела еще одна книга его стихов, «Звезда полей», которая принесла ему большую известность. В следующем году его наконец-то приняли в Союз писателей и даже выделили комнату в рабочем общежитии на улице 9-й Армии в Вологде. В 1969 году он окончил Литературный институт и получил на руки диплом. В сентябре того же года его зачислили в штат работников газеты «Вологодский комсомолец». И в довершение всего дали ему однокомнатную квартиру в хрущобе на улице Александра Яшина. (Отмечу, что переезжал туда Николай, имея на руках всего лишь потрепанный чемодан и томик Тютчева.) Казалось, что жизнь у поэта постепенно налаживается и впереди его ждут только радости. Ведь сколько он уже натерпелся. Однако…
В 1969 году рядом с Рубцовым возникла женщина, которой суждено будет сыграть в его судьбе роковую роль. Звали ее Людмила Дербина (она родилась в 1938 году). 2 мая 1962 года они встретились в компании в стенах общежития Литературного института (их познакомила поэтесса Вера Бояринова). Однако тогда это было всего лишь мимолетное знакомство. Рубцов, носивший тогда пыльный берет и старенькое вытертое пальто, произвел на девушку отталкивающее впечатление. Но уже через четыре года после этого, прочитав книгу его стихов «Звезда полей», Дербина внезапно почувствовала к поэту сильное влечение. К тому времени за ее плечами уже был опыт неудачного замужества, рождение дочери. Зная о том, что и Рубцов в личной жизни тоже не устроен, она вдруг решила познакомиться с ним поближе. 23 июня 1969 года она приехала в Вологду, и здесь вскоре начался их роман. Завершился он тем, что в августе того же года Дербина переехала с дочерью в деревню Троица, в двух километрах от Вологды, и устроилась на работу библиотекарем. Позднее она вспоминала:
«Я хотела сделать его жизнь более-менее человеческой… Хотела упорядочить его быт, внести хоть какой-то уют. Он был поэт, а спал, как последний босяк. У него не было ни одной подушки, была одна прожженная простыня, прожженное рваное одеяло. У него не было белья, ел он прямо из кастрюли. Почти всю посуду, которую я привезла, он разбил. Купила я ему как-то куртку, замшевую, на молнии. Через месяц спрашиваю – где? Он так спокойно: «А-а, подарил, понравилась тут одному».
Все восхищались его стихами, а как человек он был никому не нужен. Его собратья по перу относились к нему снисходительно, даже с насмешкой, уж не говоря о том, что равнодушно. От этого мне еще более было его жаль. Он мне говорил иногда: «Люда, ты знай, что если между нами будет плохо, они все будут рады…»
Отношения Рубцова и Дербиной развивались неровно: они то расходились, то сходились вновь. Их как будто притягивала друг к другу какая-то невидимая сила. В январе 1971 года всем стало понятно, что это была за сила – темная, злая… «Я умру в крещенские морозы…» – напишет Рубцов в своей «Элегии». Как в воду смотрел…
5 января Дербина после очередной ссоры вновь приехала на квартиру к поэту. Они помирились и даже более того – решили пойти в загс и узаконить свои отношения официально. Там их какое-то время помурыжили (у невесты не было справки о расторжении предыдущего брака), но в конце концов своего они добились: регистрацию брака назначили на 19 февраля. 18 января молодые отправились в паспортный стол, чтобы там добиться прописки Дербиной к Рубцову. Однако их ждало разочарование: женщину не прописывали, потому что не хватало площади на ее ребенка. Выйдя из жилконторы, молодые отправились в редакцию газеты «Вологодский комсомолец», однако по пути, возле ресторана «Север», внезапно встретили группу знакомых журналистов, и Николай решил идти вместе с ними в шахматный клуб отмечать какое-то событие, а Дербина отправилась в редакцию одна. Через какое-то время она тоже пришла в шахматный клуб, где веселье было уже в самом разгаре. Вновь прибывшей налили вина, но она практически не пила, предпочитая тихо сидеть на своем месте. И здесь в какой-то момент Рубцов вдруг стал ее ревновать к сидевшему тут же журналисту Задумкину. Однако досадный эпизод удалось обернуть в шутку, и вскоре вся компания отправилась догуливать на квартиру Рубцова на улице Александра Яшина. Но там поэта вновь стала одолевать ревность, он стал буянить, и когда успокоить его не удалось, собутыльники решили уйти подальше от греха. В комнате остались Николай и его невеста.
Л. Дербина вспоминает: «Я замкнулась в себе, гордыня обуяла меня. Я отчужденно, с нарастающим раздражением смотрела на мечущегося Рубцова, слушала его крик, грохот, исходящий от него, и впервые ощущала в себе пустоту. Это была пустота рухнувших надежд.
Какой брак?! С этим пьянчужкой?! Его не может быть!
– Гадина! Что тебе Задумкин?! – кричал Рубцов. – Он всего лишь журналистик, а я поэт! Я поэт! Он уже давно пришел домой, спит со своей женой и о тебе не вспоминает!..
Рубцов допил из стакана остатки вина и швырнул стакан в стену над моей головой. Посыпались осколки на постель и вокруг. Я молча собрала их на совок, встряхнула постель, перевернула подушки…
Рубцова раздражало, что я никак не реагирую на его буйство. Он влепил мне несколько оплеух. Нет, я их ему не простила! Но по-прежнему презрительно молчала. Он все более накалялся. Не зная, как и чем вывести меня из себя, он взял спички и, зажигая их, стал бросать в меня. Я стояла и с ненавистью смотрела на него. Все во мне закипало, в теле поднимался гул, еще немного, и я кинулась бы на него! Но я с трудом выдержала это глумление и опять молча ушла на кухню…
Где-то в четвертом часу я попыталась его уложить спать. Ничего не получилось. Он вырывался, брыкался, пнул меня в грудь… Затем он подбежал ко мне, схватил за руки и потянул к себе в постель. Я вырвалась. Он снова, заламывая мне руки, толкал меня в постель. Я снова вырвалась и стала поспешно надевать чулки, собираясь убегать.
– Я уйду.
– Нет, ты не уйдешь! Ты хочешь меня оставить в унижении, чтобы надо мной все смеялись?! Прежде я раскрою тебе череп!
Он был страшен. Стремительно пробежал к окну, оттуда рванулся в ванную. Я слышала, как он шарит под ванной, ища молоток… Надо бежать! Но я не одета! Однако животный страх кинул меня к двери. Он увидел, мгновенно выпрямился. В одной руке он держал ком белья (взял его из-под ванны). Простыня вдруг развилась и покрыла Рубцова от подбородка до ступней. «Господи, мертвец!» – мелькнуло у меня в сознании. Одно мгновение, и Рубцов кинулся на меня, с силой толкнул обратно в комнату, роняя на пол белье. Теряя равновесие, я схватилась за него, и мы упали. Та страшная сила, которая долго копилась во мне, вдруг вырвалась, словно лава, ринулась, как обвал… Рубцов тянулся ко мне рукой, я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой своей рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить его за горло. Он крикнул мне: «Люда, прости! Люда, я люблю тебя!» Вероятно, он испугался меня, вернее, той страшной силы, которую сам у меня вызвал, и этот крик был попыткой остановить меня. Вдруг неизвестно отчего рухнул стол, на котором стояли иконы, прислоненные к стене. На них мы ни разу не перекрестились, о чем я сейчас горько сожалею. Все иконы рассыпались по полу вокруг нас. Сильным толчком Рубцов откинул меня от себя и перевернулся на живот. Отброшенная, я увидела его посиневшее лицо. Испугавшись, вскочила на ноги и остолбенела на месте. Он упал ничком, уткнувшись лицом в то самое белье, которое рассыпалось по полу при нашем падении. Я стояла над ним, приросшая к полу, пораженная шоком. Все это произошло в считаные секунды. Но я не могла еще подумать, что это конец. Теперь я знаю: мои пальцы парализовали сонные артерии, его толчок был агонией. Уткнувшись лицом в белье и не получая доступа воздуха, он задохнулся…
Тихо прикрыв дверь, я спустилась по лестнице и поплелась в милицию. Отделение было совсем рядом, на Советской улице…».
А вот как описал эти же события в своем «Дневнике» Ю. Нагибин:
«Когда он хрипя лежал на полу, она опомнилась и выбежала на улицу. «Я убила своего мужа!» – сказала она первому встречному милиционеру. «Идите-ка спать, гражданка, – отозвался блюститель порядка. – Вы сильно выпимши». «Я убила своего мужа, поэта Рубцова», – настаивала женщина. «Добром говорю, спать идите. Не то – в вытрезвитель». Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут случился лейтенант милиции, слышавший имя Рубцова. Когда они пришли, Рубцов не успел остыть. Минут бы на пять раньше его еще можно было бы спасти…»
В протоколе о гибели Н. Рубцова зафиксированы икона, пластинка песен Вертинского и 18 бутылок из-под вина.
Вологодский городской суд приговорил Л. Дербину к 7 годам лишения свободы за умышленное убийство в ссоре на почве неприязненных отношений. Стоит отметить, что за несколько месяцев до этого убийства Дербина отдала в набор свой второй (первый – «Сиверко» – вышел в свет в 1969-м) поэтический сборник «Крушина», предисловие к которому написал Н. Рубцов. В этом сборнике было стихотворение, которое просто мистически предрекало будущую беду. Приведу отрывок из него:
Л. Дербина отсидела в неволе пять лет и семь месяцев, после чего ее амнистировали в связи с Международным женским днем. После этого она приехала в Ленинград и устроилась на работу в библиотеку Академии наук. В те же годы она стала работать над книгой «Воспоминания». Работая над ней, она отправила несколько писем с отрывками из этой книги известным писателям и поэтам. Приведу лишь два ответа, пришедшие к ней.
В. Боков: «Пишу Вам без промедления. Вчера вечером я, вскрыв бандероль, бросился читать. Уехал на ночь в Переделкино, читал до двух ночи, в семь часов продолжил и вот прочел. Написано потрясающе правдиво, сильно… Никогда и никто так о нем проникновенно не напишет, и дело не в таланте писательском, а в том, что Судьба и еще Судьба встретились и узнали друг о друге все по праву такой горькой, исступленной, трагической, роковой любви…»
Е. Евтушенко: «…Я и не мог подумать, что Вы умышленно убили Колю. Это действительно был нервный взрыв. А разве не убивает каждый из нас своих близких словом, поступками, и порой тоже неумышленными? Я понимаю, как Вы ужаснулись, когда это произошло, и что в Вашей душе сейчас. Злодейка жизнь, а не Вы. Но все-таки Вы совершили грех и должны его отмолить всей своей жизнью».
«Воспоминания» Дербиной увидели свет в 1994 году. И тут же вызвали яростные споры. Одни называли их кощунственными, писали, что имя Дербиной проклято навеки, другие давали право этой женщине на покаяние. Сама Л. Дербина рассказывает: «Меня немного отпустило только восемнадцать лет спустя – в 89-м, 3 января, на Колин день рождения. Три года до этого епитимью исполняла, наказание за грехи. Раньше все это угнетало, очень тяжело было жить. А снял отец Иринарх епитимью – сразу стало легче, что-то я познала такое, такую истину… Мне и Коля приснился, в его день рождения. Будто ведут меня на расстрел за то, что его погубила. Идем, сбоку ров глубокий, а на той стороне группа морячков. Один оборачивается, улыбается, я смотрю – Коля. Вдруг он отделился от этой группы и идет ко мне. У меня сердце замерло. А он перепрыгнул через ров, подошел, приобнял меня. «Вот видишь, говорю, меня из-за тебя расстрелять хотят». А он в ответ с улыбкой: «Знаю…» А в этом «знаю» тут все: и надежда, и утешение, и желание ободрить. Он вернулся к товарищам, а меня ведут дальше, и уже ничего черного, только покой…»
Р.S. В 1973 году на могиле Н. Рубцова поставили надгробие – мраморную плиту с барельефом поэта. Внизу выбили надпись: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
В 1996 году, к 60-летию поэта, в Вологде открыли мемориальную доску на хрущевке, где он жил и погиб.
Отелло по-советски – 2
Тоомас Лейус
Эта трагическая история чем-то напоминает другую – гибель конькобежки Инги Артамоновой. Как и там, здесь в роли преступника выступил популярный спортсмен, и мотивом, толкнувшим его на преступление, тоже была ревность. Однако во всем остальном эта история аналогов не имеет.
Во времена бывшего Советского Союза главной теннисной республикой в нем была маленькая Эстония. Это сейчас теннис стал элитным видом спорта и простому мальчишке попасть на корт практически невозможно. А в советские времена теннисные корты посещали бесплатно все кому не лень, и юные звезды зажигались на теннисном небосклоне чуть ли не ежегодно. Одной из них оказался Тоомас Лейус из Таллина.
Он родился в 1941 году в интеллигентной семье. Его родители мечтали, чтобы их сын стал знаменитым музыкантом, поэтому с ранних лет стали обучать его музыке. У него был отменный слух, и среди своих сверстников по музыкальной школе он считался одним из самых талантливых. Однако параллельно с музыкой Тоомас вдруг увлекся теннисом. Новое увлечение стало настолько серьезным, что вскоре музыка отошла на второй план. Наверное, родители поняли это слишком поздно, иначе они нашли бы способы отвадить своего сына от ракетки и вновь засадить его за музыкальный инструмент.
Между тем восхождение Лейуса к славе было неожиданным и стремительным. Получив звание мастера спорта в 16 лет, он установил свой первый рекорд – стал самым молодым обладателем этого звания в Советском Союзе. После этого прошел всего лишь год, и вот уже новый, на этот раз мировой, рекорд появился в копилке этого спортсмена. Выиграв Уимблдонский турнир, Лейус стал самым молодым победителем этого престижного мирового турнира. В 18 лет он был удостоен звания мастера спорта международного класса, в 22 стал чемпионом СССР и седьмым по счету теннисистом в мировой классификации.
На рубеже 60-х Лейус был одним из самых знаменитых спортсменов в Советском Союзе. У него было все, что необходимо для нормальной жизни: слава, деньги, семья.
Женился он по большой любви на преподавательнице физкультуры красавице Анне Лийс. Его ухаживания за ней продолжались почти три года и напоминали собой осаду мощной крепости. Анне Лийс была серьезной девушкой, и ей почему-то казалось, что молодой и знаменитый спортсмен больше увлечен ее красотой, чем внутренним миром. Поэтому она колебалась. Но когда он внезапно сбежал со сборов в Москве, прилетел в Таллин и нашел ее в одном из маленьких кафе, чтобы сделать предложение, сердце девушки не выдержало. Они сыграли свадьбу, которая стала настоящим событием для Таллина. Вскоре на свет появилась девочка, которую счастливые родители нарекли красивым именем Дорис. Казалось, что из этого дома счастье не уйдет никогда, таким крепким казался этот брак. И вот однажды…
Это случилось в середине 60-х годов. В один из тихих вечеров, когда семья Лейуса коротала вечер дома, Анне Лийс вдруг объявила, что собирается пойти на школьный вечер встречи. Тоомас не стал возражать, только в душе позавидовал жене, которая весело проведет время. Едва за супругой закрылась дверь, Тоомас включил телевизор, надеясь с его помощью отвлечься. Однако его глаза бесцельно бродили по экрану, а мозг отказывался воспринимать происходящее. Казалось, что какая-то неведомая сила тянула его из дома, и сопротивляться этой силе Тоомас не мог, а может, и не хотел. Он подошел к телефону и позвонил своей хорошей знакомой, актрисе Аде Лундвер (в 1970 году на экраны страны выйдет лучший фильм с ее участием «Посол Советского Союза»). В те годы Лундвер выступала как певица в варьете, и Тоомас иногда приходил на ее концерты. Вот и в тот вечер он напросился на ее выступление. Знал бы он заранее, чем закончится этот поход, наверное, сто раз подумал бы, прежде чем покинуть пределы дома.
Во время всего представления Лейус сидел недалеко от сцены и буквально не сводил глаз с высокой длинноногой танцовщицы, выступавшей в варьете. Не зная, кто она, он решил обязательно познакомиться с ней после концерта. Когда же он наконец пришел за кулисы и подошел к ней, она первая улыбнулась ему и представилась: «Эне». Так начался их роман.
Эне работала прима-балериной в знаменитом на весь Союз таллинском варьете гостиницы «Виру». Чтобы попасть на представления этого варьете, тогдашняя советская элита специально приезжала в Таллин, отдавая за это немалые деньги. Так что Эне прекрасно знала вкус успеха, легких денег и была достаточно избалована вниманием богатых мужчин. До Лейуса у нее уже было несколько головокружительных романов, которые закончились так же стремительно, как и начались. Поэтому, когда знаменитый теннисист внезапно увлекся ею, друзья предупредили его: «Тоомас, с этой женщиной у тебя жизни не будет!» Но он пропустил это предупреждение мимо ушей. Его страсть к ней была настолько сильной, что ее не смогли унять ни жена, ни маленькая дочь. Вскоре он бросил их, чтобы жениться на танцовщице. Так она стала Эне Лейус.
В отличие от первой жены Тоомаса, которая удивляла многих своей скромностью, новая суженая знаменитого теннисиста была на редкость эффектной дамой. Это касалось как ее внешности, так и поведения. Она обожала дорогие подарки, и, чтобы угодить ей, Лейусу приходилось дарить ей то дорогую иномарку, то норковую шубу, то бриллиантовое колье. Вскоре их отношения приобрели подобие фарса: муж, как собачка, бегал за женой, а та помыкала им как хотела и сколько хотела. В конце концов дело дошло до того, что Эне перестала стесняться свидетелей, при которых заявляла супругу: «Если бы ты не был Лейусом, я бы тебя давно бросила!» Но он прощал ей даже эти слова.
Друзья Тоомаса иногда пытались раскрыть ему глаза на истинное лицо его супруги, но тот наотрез отказывался им верить. Даже рассказы о том, что она изменяет ему с другими, пока он мотается по турнирам, не производили на него впечатления. Ему казалось, что людей толкает на эти разговоры обыкновенная зависть. Но все же какая-то червоточина в нем тогда засела. Иначе он, до этого абсолютный трезвенник, не стал бы все чаще прикладываться к рюмке. И это не преминуло сказаться на его спортивной форме. Если в 1971 году он был второй ракеткой Союза, то уже через год шестой, затем девятой. А в 1974 году он вообще вылетел не только из спортивного мира, но и из нормальной жизни.
Все началось с приезда в Таллин известного московского театрального режиссера Юрия Шерлинга (фамилия изменена). Причем не будет преувеличением сказать, что впереди театральной славы этого режиссера шла слава о нем как о первом любовнике. Судите сами. Будучи 18-летним артистом балета Музыкального театра имени Станиславского, Шерлинг влюбил в себя 32-летнюю солистку этого же театра, народную артистку СССР, супругу режиссера. После того как этот роман стал достоянием гласности, режиссер выгнал Шерлинга из театра и отправил в армию. Вернувшись из армии, молодой артист женился, однако остепениться так и не сумел. Вскоре он закрутил очередной роман: на этот раз с дочерью великого скрипача Ниной. И этому роману суждена была скандальная слава. Узнав про него, замминистра культуры СССР Кухарский потребовал у молодого артиста дать ему слово, что он женится на дочке скрипача. Но Шерлинг такого слова ему не дал. Правда, и с Ниной у него ничего путного не получилось. Отец быстренько выдал ее замуж, предпочтя безродному юнцу более выгодного жениха. А затем судьба занесла Шерлинга в Таллин…
Причиной приезда Шерлинга в столицу Эстонии была постановка на сцене русского драмтеатра нового мюзикла. Мюзикл он поставил, однако попутно закрутил очередной роман: на этот раз с танцовщицей Эне Лейус. Как это произошло, рассказывает сам режиссер:
«Я объявил конкурс – мне нужна была очень красивая женщина. Ну и произошла беда! Одной из претенденток я начал показывать какие-то движения, после чего она потеряла сознание. Почему – выяснилось гораздо позже. Она была единственная и лучшая, и я выбрал ее. Это была шикарная во всех отношениях женщина – красивая, умная, элегантная. По тому времени просто Мэрилин Монро. В один прекрасный вечер она сказала, что хотела бы обсудить какие-то рабочие вопросы. И я в силу своей авантюристичности поехал на это домашнее свидание. Никаких романтических взаимоотношений даже не намечалось, она была шведских кровей и потому достаточно холодна и сдержанна. Но тем не менее роман начался, как взорвавшаяся пороховая бочка. Не было ни прелюдий, ни фуги, ни интродукций – просто из двух углов комнаты друг другу навстречу бросились двое сумасшедших…»
Так как знаменитого теннисиста в те дни в городе не было, Эне без всякого страха бросилась в водоворот нового увлечения. Московский гость пленил ее своей галантностью, тем, что был знаменит, удачлив и богат. (Говорили, что по Таллину он разъезжал на красной «Волге» с личным шофером, абсолютно игнорируя дорожные знаки.) Но в то же время Эне понимала, что скрыть этот роман от мужа ей все равно не удастся. Поэтому, когда он вернулся, она во всем ему призналась. Вот как рассказывает об этом Ю. Шерлинг:
«Через энное количество часов нашего романа выяснилось, что она замужем. Я, в свою очередь, вынужден был сказать, что я тоже не один. Прошли дни, муж вернулся из поездки, и первое, что она сделала, посадила рядом меня и мужа и объявила, что во время его отъезда она полюбила другого человека. И никоим образом продолжать свою совместную жизнь с ним не может. Я тогда был очень смущен, так как в подобной ситуации спокойного разбирательства между мужем, женой и любовником оказался в первый раз…
Надо отдать должное ее мужу – он тогда практически не проронил ни слова. Сказал: если моя жена считает, что это так, тогда это так. Но ведь и рядом со мной был человек, который меня любил. В итоге мы сели за стол вчетвером, чтобы все обсудить. Думаю, никакой драматургии не дано описать этот момент, как каждый по-настоящему защищал свою любовь. Но мы ушли вдвоем, взявшись за руки. Я чувствовал себя невероятно счастливым. Я, может быть, единственный раз в жизни встретил такую женщину. При ней расцветали цветы, при ней убогие помещения становились красивыми. Она как раз и придумала мне имя «экзотическая обезьяна». Вскоре мы с ней уехали в Москву…»
Между тем уход жены Лейус воспринял очень тяжело. У него и до этого уже были проблемы со здоровьем, теперь же они стали возникать еще чаще. Его здоровье стремительно ухудшалось, нервные срывы следовали один за другим. Тут еще цыганка напророчила ему страшную судьбу: мол, до 33 лет он будет богат, а затем случится несчастье. На вопрос «какое?» цыганка ему тогда так и не ответила.
Весной 1974 года Лейус попал в какую-то темную историю, и его задержала милиция. Кто-то из друзей дал знать об этом Эне в Москву. Она срочно прилетела в Таллин и все время, пока велось следствие, находилась рядом с мужем, с которого взяли подписку о невыезде и отпустили домой. До трагедии оставались считаные дни.
По одной из версий, события в ту роковую ночь развивались следующим образом. Вечером 12 мая они были с Эне в доме одни. Ночью легли спать, но тут зазвонил телефон. Как оказалось, это из Москвы своей любовнице звонил Шерлинг. Эне переговорила с ним, после чего вернулась к мужу. На того же этот звонок произвел неожиданное действие. Он стал требовать, чтобы Эне бросила режиссера и вернулась к нему. Но женщина ответила отказом. И дальше произошло неожиданное. Тоомас повалил жену на кровать, схватил подушку и закрыл ей лицо. Эне пыталась вырваться, сбросить с себя мужа, но сил у нее было слишком мало, чтобы справиться со спортсменом, руки которого были словно вытесаны из камня. Через минуту все было кончено.
А вот какую версию этих же событий излагает Ю. Шерлинг:
«Как выяснилось на следствии, утром его должны были забрать, и он потребовал от нее исполнения супружеских обязанностей. В последний раз. Она сказала: «Я люблю эту «обезьяну», и поделать с этим ничего нельзя». И он ее задушил…
Я приехал на ее похороны (они состоялись 17 мая 1974 года) и бросил ей в могилу подвенечное платье. Ведь мы должны были стать мужем и женой, но господь не дал…»
Состоявшийся вскоре суд приговорил Т. Лейуса к восьми годам тюремного заключения. В день объявления приговора ему как раз исполнилось 33 года. Пророчество цыганки сбылось.
В заключении Лейус вел себя на удивление мужественно и ни дня не сидел сложа руки. Он продолжал заниматься спортом, устраивал различные соревнования среди заключенных. Более того, он даже сумел воспитать одного спортсмена, который, выйдя на свободу, стал чемпионом Союза по велоспорту. Потом его взяли в сборную СССР.
В конце концов, учитывая примерное поведение заключенного Лейуса, администрация колонии ходатайствовала о том, чтобы досрочно выпустить его на свободу. Верховный суд пошел навстречу этой просьбе, и в 1977 году Т. Лейус вышел на свободу, отсидев три года вместо восьми.
Между тем возвращение в родной Таллин оказалось для бывшей знаменитости серьезным испытанием. Почти все его бывшие коллеги по спорту отвернулись от него, друзья не подавали руки. Тоомас понимал их и совсем не осуждал. В те дни он даже нашел время, чтобы съездить в Москву и встретиться там с Шерлингом. По словам режиссера, Лейус пришел в театр на репетицию и долго стоял в проходе, наблюдая за ним. Затем Шерлинг подошел к нему сам, и Лейус задал ему только один вопрос: «Вы действительно ее любили?»
Свою новую любовь Лейус нашел через несколько лет после выхода на свободу. Ею оказалась девушка по имени Сигне, которая была на 16 лет его моложе. Несмотря на то, что их отношения были искренними и они действительно любили друг друга, родители девушки были категорически против связи дочери с бывшим уголовником, тем более убийцей. Но Сигне не послушала своих родителей. Они поженились вопреки воле ее родителей и уехали из Эстонии сначала в Узбекистан, затем в Грузию. Вскоре один за другим у них родились двое детей: мальчик и девочка. На сегодняшний день семья Т. Лейуса проживает в Германии, имея там свой бизнес.
Р.S. Актриса Ада Лундвер, которая познакомила Тоомаса с Эне, сегодня живет в Таллине и работает администратором в одном модном ресторане.
Режиссер Шерлинг после истории с Эне имел еще несколько громких романов. Сначала он был женат на киноактрисе Тамаре Акуловой («Баллада о доблестном рыцаре Айвенго»), и в этом браке у них родилась дочка Аня. Однако, по словам режиссера, их «отношения с Акуловой складывались тяжело, и их тяжесть началась с момента ее самостоятельного становления как актрисы». Затем эти отношения окончательно испортились после одного происшествия, когда он якобы укусил за нос сотрудника ГАИ. Год велось следствие по этому делу, затем состоялся суд, на котором Акулова, по словам Шерлинга, дала показания против него. Мол, она не видела точно, кусал ли он милиционера за нос, но предполагает, что такое могло произойти. Режиссера тогда признали виновным.
В дальнейшем Шерлинг был женат на внучке норвежского короля, затем женился на молоденькой пианистке Олесе, которая родила ему дочку Александру.
Что касается прошлой семьи Лейуса, то на сегодняшний день жива только его жена Анне Лийс. Дочка Дорис погибла в автомобильной катастрофе в 1988 году. По дьявольскому стечению обстоятельств смерть настигла ее 13 мая – в тот самый день, когда из жизни ушла Эне Лейус.
Гибель четвероногой звезды
Лев Кинг
30 лет назад об этом происшествии говорил весь Советский Союз. Средь бела дня в Москве, в двух шагах от крупнейшей киностудии страны, была убита настоящая звезда отечественного кинематографа – единственный в стране лев-актер с величественным именем Кинг. Между тем буквально за несколько месяцев до трагедии произошли события, которые иначе как мистическими назвать трудно. Кинг снялся в главной роли в картине «Пусть он останется с нами», где по сюжету происходил следующий эпизод. Подросток, нашедший льва на улице, приводит его к себе домой. Узнав об этом, отец мальчика, служивший в милиции, со взводом автоматчиков и с револьвером в руке врывается в квартиру, чтобы защитить сына от зверя. Однако в фильме все завершается хеппи-эндом: лев остается в живых. В жизни все обернулось куда трагичнее: Кинга действительно застрелили, причем сделал это… милиционер.
Практически с первых же дней его короткой жизни Кинга преследовал рок судьбы. Он родился в самом конце 60-х в Бакинском зоопарке чрезвычайно болезненным львенком. У него был рахит, и мать-львица в порядке искусственного отбора хотела его ликвидировать. Она успела разорвать львенку бок, когда служащие зоопарка сумели отбить бедное животное у матери и унести в безопасное место. Его выходили и попытались пристроить в цирк, но там от него отказались. И тогда на горизонте возникла семья архитекторов Берберовых, которые уговорили служащих зоопарка отдать львенка им. Их предупредили, что это чрезвычайно опасное дело – держать в городской квартире такого хищника, как лев. Но на Берберовых никакие уговоры не действовали. В итоге Кинг оказался в их двухкомнатной квартире, которая представляла из себя настоящий живой уголок. Помимо самих супругов, их двоих детей и бабушки там еще жили две кошки, собака, попугаи.
Надо отдать должное Берберовым: они оказались на редкость самоотверженными хозяевами. Несмотря на то что Кинг еще в детстве переболел всеми видами инфекционных заболеваний, они сумели не только его выходить, но и поставить на ноги. А потом началось то, что сегодня называется промоушном. Кинг оказался единственным в стране львом, воспитывавшимся в домашних условиях, и про этот эксперимент стала вовсю трубить сначала местная, бакинская, а затем и общесоюзная пресса. Потом Кинг стал сниматься в кино, причем не только в документальных фильмах, но и в художественных. Так ко льву пришла кинематографическая слава.
В 1973 году на Кинга обратил внимание признанный мастер комедийного жанра Эльдар Рязанов. Он впервые в своей карьере взялся снимать эксцентрическую кинокомедию «Невероятные приключения итальянцев в России» и, узнав об уникальном льве, специально ввел в сюжет линию с его участием. 13 апреля начались подготовительные работы по фильму, а спустя четыре дня был подписан договор с главой бакинской семьи Берберовых о том, что они согласны предоставить своего питомца для съемок в рязановской комедии. Поскольку для Кинга это была не первая роль в кино, обеим сторонам тогда казалось, что никаких проблем с животным ни у кого не возникнет. Но дальнейшие события показали совсем обратное.
Эпизоды с участием Кинга начали снимать в начале июня в Ленинграде. По словам очевидцев, эти съемки оказались чуть ли не самыми сложными в картине, поскольку лев наотрез отказывался исполнять любые команды не только киношников, но и своего дрессировщика Берберова. Для всех это было полной неожиданностью, поскольку никогда ранее Кинг себя так не вел. Ему специально выделили месяц на акклиматизацию (его привезли из Баку в Москву в конце апреля, а в последних числах мая вместе со съемочной группой он отправился в Ленинград, чтобы в течение месяца успеть отсняться в эпизодах с белыми ночами). Однако из-за постоянных капризов Кинга съемки грозили затянуться до бесконечности. Рязанов был в бешенстве и еще тогда дал себе зарок никогда больше не снимать животных в своих фильмах (эту клятву он держит до сих пор). По его же словам: «Лев чихать хотел на всех нас! Это был ленивый домашний лев, воспитанный в интеллигентной семье архитектора, и он не желал работать. Кинг даже не подозревал, что такое дрессировка. Этот лев в своей жизни не делал ничего, чего бы он не желал. Ему было наплевать, что у группы сжатые сроки, что надо соблюдать контракт с итальянцами, что это совместное производство, что между странами заключено соглашение о культурном обмене. Кинг оказался очень несознательным…
Я был в отчаянии! История со львом являлась одним из краеугольных камней сценария. На этот аттракцион мы очень рассчитывали. К сожалению, способности льва были сильно преувеличены. Лев был недрессированный, невежественный и, по-моему, тупой. Мы намытарились с этим сонным, добродушным и симпатичным животным так, что невозможно описать…»
И все же с горем пополам, но эпизоды с участием Кинга удалось отснять в точно отведенные сроки. В начале июля он вернулся в Москву и был поселен неподалеку от «Мосфильма», в школе № 74 на улице Пудовкина, в спортивном зале. Это было явным нарушением условий договора, поскольку место, где обитало животное, было абсолютно не приспособлено для его содержания: на окнах не было решеток, а двор не был огорожен проволочной сеткой высотой 2,5 метра (меньшее расстояние лев запросто перепрыгивает).
В воскресенье, 15 июля 1973 года, Кинга повезли в Переделкино, чтобы порадовать больных детей, лечившихся в сердечном санатории. Дети действительно были в жутком восторге, когда к ним привезли льва-звезду: самые смелые трепали его по загривку, заглядывали в глаза, теребили хвост. Кинг сохранял спокойствие. Затем его погрузили в автобус и повезли на дачу к известному детскому писателю Юрию Яковлеву, который все эти годы опекал семью Берберовых и неоднократно выступал в СМИ с восторженными статьями в поддержку уникального эксперимента со львом. Встречали царя зверей как национального героя. На заборе писательской дачи красовалась аршинная надпись: «Привет Кингу!», поглазеть на него сбежался чуть ли не весь поселок. Пока его хозяева вместе с хозяевами дачи и гостями пировали за столом и поднимали тосты в его честь, Кинг лежал под деревом в саду и играл с хозяйским файтерьером Чипом. В тот день эта собака была единственным живым существом, которое понимало льва и скрашивало его гордое одиночество. Никому из присутствовавших в тот день на даче даже в кошмарном сне не могло привидеться, что жить льву-звезде остается меньше десяти дней.
Трагедия произошла в будничный вторник, 24 июля. В тот роковой день 18-летний студент МВТУ Владимир Марков, проживавший неподалеку от места обитания льва на Мосфильмовской улице, вместе со своей девушкой и собакой вышел погулять во двор. Пока парочка мирно беседовала, собака пролезла сквозь дыру в заборе и оказалась на территории школы № 74. Студент, заметив пропажу животного, стал звать его, а когда это не помогло, отправился за ним сам, перемахнув через забор. Поймав собаку, парень передал ее девушке и уже собрался было перелезть через забор, как вдруг сзади на него набросился Кинг, который выбрался из спортзала через незакрытое окно (в это время Нина Берберова готовила обед, а ее муж ушел в магазин за мясом для Кинга).
Девушка, увидев любимого в объятиях хищника, огласила ближайшую округу таким истошным криком, что переполошила всех окрестных жителей. Кто-то из них тут же позвонил в местный Гагаринский райотдел милиции, где в тот день дежурил младший лейтенант Александр Гуров. Сегодня он дослужился до генерала, депутата Государственной думы, а тогда был всего лишь инспектором боевой и служебной подготовки Гагаринского райотдела милиции. В те часы он сидел в райотделе, готовил стенгазету. Вдруг услышал, как в дежурной части начался настоящий галдеж. Затем на его столе зазвонил телефон. Схватив трубку, Гуров получил приказ немедленно прибыть в дежурку. Он бросился на зов в чем был – в рубашке, без кителя и фуражки. Дежурный сунул ему в руку пистолет и сказал только одну фразу: «На, ты сможешь!» – «Что смогу?» – удивленно переспросил Гуров. Однако дежурный толком ничего объяснить был не в состоянии, поскольку возбужден был чрезвычайно. Тогда суть дела Гурову объяснил кто-то из стоявших поблизости коллег. Он сообщил, что тут неподалеку лев загрыз человека. Поэтому надо пойти и пристрелить взбесившееся животное. «А где лев-то?» – только и нашел что ответить Гуров. «Да в кустах, возле школы».
На ватных ногах Гуров кое-как добежал до места происшествия. Там ему открылась жуткая картина: ярко-зеленая после дождя трава в радиусе 3–4 метров обагрена кровью, а огромный лев, как потом выяснилось, весом 240 кило, сидел на задних лапах полубоком к милиционеру, передними лапищами прижимая к земле человека, в пасти держа… его голову. Гурова сильно затрясло. Ноги из ватных сделались свинцовыми. Надо было срочно что-то предпринимать, но руки, где был зажат пистолет, как назло, не слушались. Наверное, в течение минуты милиционер никак не мог не только мушку, но и ствол на льве зафиксировать. Тут еще рука потерпевшего лежала на гриве. Гуров закричал парню: «Убери руку с гривы!» Тот команду выполнил… и потерял сознание.
Увидев это, Гуров наконец собрал всю волю в кулак, схватил пистолет двумя руками и уперся локтями в живот. До льва – метров 13. Стрелял он точно в шею. После первого же выстрела зверь издал страшный рев, точно в кино о жизни в саванне. Тут уж остатки оцепенения окончательно спали с Гурова и он стал делать выстрел за выстрелом, не позволяя льву прыгнуть. Только после того, как лев затих, стрелок остановился. Затем стал осторожно приближаться к зверю. Когда до него оставалось чуть меньше трех шагов, лев внезапно начал подниматься. При этом хвост у него задрался кисточкой, что однозначно указывало на то, что зверь готовится к прыжку. Гуров вновь вскинул пистолет и нажал на курок. Лев подпрыгнул и упал. Все!..
Как вспоминает сам А. Гуров: «Первой к месту происшествия прибежала хозяйка зверя-убийцы Нина Берберова, потом муж ее, и они начали орать на меня: «Фашистская морда! Вот она, советская действительность!» А рядом лежит парень в луже крови. На этого несчастного они и внимания не обратили. Истерику поддержал какой-то дистрофик – тоненьким голоском пронзительно завизжал: «Убийца!» Я в недоумении, ничего не понимаю: вроде бы спас человека?! Тем временем подходит еще один тип, позднее выяснилось – детский писатель, и начинает голосить, что «мы похороним этого льва на даче писателей».
Несмотря на оскорбления, я сопроводил потерпевшего в больницу. Через 15 минут в приемный покой вышел хирург и произнес: «Пулевых ранений нет, шок первой степени, большая потеря крови». К слову, водитель «Скорой помощи», который отвозил изуродованного львом человека, слег на две недели с тяжелым психическим расстройством…»
Кстати, сам Гуров тоже едва не последует по стопам шофера «Скорой», поскольку травля против него будет объявлена грандиозная. Его обвинят ни много ни мало в преднамеренном убийстве знаменитого животного. Поборники этой версии будут напирать на то, что Кинг, истосковавшись в четырех стенах по человеческому общению, хотел всего лишь поиграть со студентом, а не убивать его. Скорее всего, так оно и было. Однако откуда это было знать Гурову? Он-то стрелял прежде всего в хищника, которому место в африканской саване или в зоопарке, но ни в коем случае не на улице в густонаселенном городе. Милиционер видел лежащего под хищником изодранного в кровь человека, которому требовалась срочная медицинская помощь, и времени на выяснение отношений с животным у него просто не было. Все решали доли секунды.
Между тем в защиту льва выступили многие представители творческой интеллигенции, в том числе руководитель Театра кукол Сергей Образцов. (В одной из газет он напишет: «Смертью своей Кинг доказал, что он друг, а не враг человека. Ведь за 10 или 15 минут даже овчарка успела бы загрызть человека, а Кинг оставил на теле пострадавшего только царапины».) Уже на следующее утро после трагедии он (вместе с Берберовыми) добился личной аудиенции у министра внутренних дел Николая Щелокова и поставил вопрос ребром: милиционерам, убивающим таких знаменитых зверей, не только не место в органах, их еще и судить надо. Щелоков тоже был вне себя от гнева. Как вспоминает сам А. Гуров: «Я, как участник акции по ликвидации взбесившегося хищника, выслушал от Щелокова длинный монолог, из которого узнал, кто я на самом деле, кто моя мать и другие близкие родственники и многое другое, связанное и с богом и с чертом. За то количество крепких выражений, которые министр обрушил на меня, он мог бы получить по статье 206, часть 1 УК РСФСР (мелкое хулиганство) в совокупности пожизненное заключение…»
Однако решать судьбу младшего лейтенанта в одиночку Щелоков не решился и вызвал к себе в кабинет непосредственного начальника Гурова – руководителя Управления уголовного розыска страны Игоря Карпеца. Когда тот вошел в кабинет министра, ситуация там была накалена до предела. Гуров сидел в углу, совершенно раздавленный происходящим, а супруги Берберовы поносили милиционера последними словами и требовали от министра его крови. Образцов, как ни странно, хранил молчание. Поскольку Карпец уже успел ознакомиться со сводкой происшествий за вчерашний день и знал об убийстве Кинга, он сразу догадался, свидетелем чего является. А тут и сам Щелоков объяснил ему, зачем его вызвали на эту разборку.
– Ну, что будем делать, Игорь Иванович, с лейтенантом? – спросил министр. – Ведь это ваш подчиненный, он убивает львов. Да еще каких львов! Таким не место в милиции.
Карпец взглянул на Гурова. На том не было лица, и он обреченно ждал «приговора». И тут в генерале закипело чувство возмущения. Берберовы, да и Образцов, сконцентрировали внимание Щелокова на льве, зная к тому же его слабость к творческой интеллигенции, которой он всегда хотел потрафить к месту и не к месту, наживая «капитал признания». О возможной же гибели человека – молчали. Поэтому свой первый вопрос Карпец обратил к Образцову:
– Сергей Владимирович, а почему вы молчите о человеке, который остался жив только благодаря этому лейтенанту? Чья жизнь, по-вашему, дороже: человеческая или жизнь льва? А если этот человек единственный кормилец в семье? Кто им возместит его? Вы или Берберовы будете содержать эту семью? Или, может быть, государство? Берберовы обязаны были следить за своим питомцем. Они виновны в происшедшем. Если он не трогал их, то это не значит, что он перестал быть хищником, и опасным. И последнее. А если бы на месте этого человека был кто-то из ваших близких, что тогда сказали бы вы? Требовали наказания лейтенанта или, наоборот, его поощрения?
Этот страстный монолог буквально обезоружил защитников льва. В кабинете наступило тягостное молчание. Почувствовав, что он свою миссию уже выполнил, Карпец обратился к министру с просьбой его отпустить. Щелоков согласился. А спустя десять минут, когда гости ушли, вновь вызвал генерала к себе в кабинет. И первыми его словами были:
– Вы знаете, Игорь Иванович, Образцов растерялся после ваших слов. Да и Берберовы поспешили закончить разговор, требуя все-таки наказания лейтенанта.
– Ни в коем случае этого делать нельзя, – принялся убеждать министра Карпец. – Более того, лейтенант – молодец. Решителен. Быстро и точно сориентировался.
– Ну хорошо, не будем его травмировать, – подвел итог министр.
Стоит отметить, что через некоторое время Карпец пригласил Гурова на работу к себе в главк – инспектором по предупреждению краж. Узнав об этом, Щелоков поначалу возмутился, но затем сменил гнев на милость и отцепился от Гурова. И в дальнейшем тот сделал хорошую карьеру в МВД.
Поделиться книгой: