Пугало. Ужас из далекого детства

Как и тогда, Горин сидел за своим столом и правил материал внештатника, только теперь внештатником была юная школьница, писавшая о сексуальных атаках пришельцев из космоса, которым подвергались молодые жены австралийских фермеров. Интересная, поучительная, очень нужная для газеты тема.

Горин так и не нашел Анну, так и не разгадал ее странной тайны. К Марине Анна не зашла, никому из общих знакомых не звонила. Все нити, ведущие к ней, были оборваны. Сегодня ночью Горину приснился страшный сон, как раз про нити, и он все утро не мог избавиться от этого впечатления: его постоянно тянуло зябко поежиться, несмотря на жару. Горину снилось, что Анна и есть пугало, и будто бы она стоит посреди огорода, и тянутся от нее веревочки, а Горин дергает их одну за другой, а веревочки рвутся, крошатся между пальцев. И у Анны страшное, черное, злое лицо…

Около полудня Горин услышал, что в кабинет редактора зашел посетитель: они что-то громко обсуждали с Варварой, и голос показался Горину знакомым. Вскоре дверь отворилась, и в кабинет вошла, широко размахивая руками, Варвара, а за ней, как бы по контрасту, мелко семенил ножками в узких полосатых брюках знакомый бородатый толстячок – тот самый магистр Збруев, которого Горин недавно видел в салоне Марины. Варвара объявила начальственным тоном, как всегда в присутствии посторонних, называя Горина на «вы»:

– Вот, Юрий Петрович, познакомьтесь. Совершенно уникальный материал.

Эти слова были произнесены специально для Збруева: и Горин, и Варвара знали, что газета как раз и состоит сплошь из таких «уникальных материалов», а подобных магистров у них в «Страшилке» протопала целая армия.

– А мы знакомы! – весело отозвался Збруев.

Варвара глянула на Горина с уважением: видать, решила, что Горин знает Збруева по работе – как успешный, пронырливый журналюга, что сразу повысило его шансы задержаться в газете вопреки провозглашенному «испытательному сроку».

Горин подал руку Збруеву, во второй раз убедившись, насколько силен этот маленький человек. Интересно, умеет ли он боксировать? Вот бы как-нибудь вызвать его на ринг и на самом деле – набить этому жизнерадостному парню морду.

– Так когда же мы начнем? – спросил Збруев.

– Да хоть сейчас, – невинно пожал печами Горин.

Он был готов поехать куда угодно, чтобы только не сидеть под приглядом редактора, в этом раскаленном помещении, где во всю веселился яростный плитоукладчик.

Варваре не понравилось, что дежурный Горин ее покидает, но материал, разумеется, был платный, а клиент – в наличии, и пятиться было некуда.

Когда они с магистром вышли на улицу, Горин испытал легкое дежавю. Перед зданием редакции, на том же самом месте стояла такая же малиновая девятка, что увезла тогда Анну.

Машина была пуста. Горин быстро оглянулся по сторонам. Он подумал, что Анна опять может быть где-то рядом… И в этот момент девятка запищала, замигала огоньками. Горин с удивлением увидел пульт в руке у магистра.

– Это ваша машина?

– Моя вторая. Есть еще «Ауди», но она в ремонте, – виновато ответил Збруев, похоже, приняв реакцию Горина за удивление: дескать, нехорошо, что у такого большого человека такое дешевое авто.

– Я бы предпочел сесть сзади, – заявил Горин.

– Укачивает?

– Нет. Просто есть такое желание, – уклончиво объяснил он.

Машина тронулась. Теперь уже не было сомнений: со спины магистр был точь-в-точь тот самый человек.

Стоп! Все это надо расставить. Сначала звонит какой-то мифический профессор Ситников. Потом появляется Анна. Ее увозит магистр. Потом Горин видит магистра у Марины. Далее Анна наносит визиты Кошелеву и Петухову. Теперь магистр сам приезжает к Горину, чтобы Горин сделал для него заказной материал. И что же все это может значить?

Горин решил сразу проверить свои догадки. Он хорошо видел в зеркале лицо магистра. Не отрывая глаз от этого лица, он медленно, с расстановкой произнес:

– Один мой старый приятель, профессор Ситников из Гуманитарного университета…

Горин замолчал, как бы закашлявшись, пристально глядя в зеркало. Но магистр был совершенно спокоен, будто впервые слышал это имя. Помолчав, он обернулся к Горину:

– И что профессор Ситников? Вы не закончили…

Честно говоря, Горин и сам не знал, что там такое профессор Ситников. Он думал, что магистр сразу выдаст себя. Но, оказалось, что он тут совершенно не при чем. И мало ли на свете малиновых девяток?

– Ситников… Ситников… – сказал Горин. – Никакого профессора Ситникова не существует!

Збруев опять обернулся, рискуя врезаться в столб. Он посмотрел на Горина с таким неподдельным изумлением, что все его сомнения окончательно развеялись.

* * *

Логово магистра было похоже на храм, где поклоняются всем мировым религиям, вместе взятым. Или, что вернее – апологет любой религии мог тут найти себе значимый уголок.

На восточной стене висела христианская икона, мусульманское полотенце, иудейская шестиконечная звезда. За стеклом, в шкафчике, стояло какое-то многорукое индийское божество. Не хватало, разве что, славянских языческих идолов.

Горин едва удержался, чтобы не прыснуть со смеху: в углу, на деревянной тумбе, которая явно была реквизирована у какого-нибудь нынче не модного бюста Ленина, царил аппарат УВЧ. Горин сразу постиг весь шарлатанский смысл этой рухляди. Ведь каждый клиент, когда-то в своем гайморитном детстве, ходил на всякие прогревания и видел такой аппарат: роботообразный, с длинными чахлыми руками, которые тянутся к тебе, а вместо ладоней – черные резиновые круги… Суть, конечно, была в том, чтобы пациент сразу почувствовал, кроме мистической, еще и дополнительную медицинскую атмосферу, и сразу зауважал мудрого магистра.

Он, между тем, переоделся в какую-то длинную темно-синюю мантию и разгуливал по кабинету, мелькая под своей величественной униформой манжетами полосатых брюк. Привычным жестом зажег свечу на столе, а на какой-то узорчатой резной табуретке – запалил индийское курение, чего Горин просто терпеть не мог. Вдруг, с еще не погашенной спичкой в руке, Збруев обернулся и сказал, глубоко и весомо:

– Я знаю способ, как отблагодарить вас, Юрий Петрович. Нечто, более значительное, чем гонорар за рекламную статью.

– Неужели? – удивился Горин.

– Я могу дать вам самое главное для творческого человека, – продолжал он чуть более загробным голосом. Я подарю вам вдохновение, которым вы сможете управлять, как вам заблагорассудится.

– Прямо здесь и теперь? – спросил Горин, прихлебывая кофе из маленькой глиняной чашки.

Збруев не пожелал уловить иронии.

– Обычно я беру за эту операцию… – он помолчал. – Ну, не скажу. С моей стороны это будет просто неким бонусом.

– Операция будет проходить под наркозом? – как можно серьезнее спросил Горин, непроизвольно оглянувшись на аппарат УВЧ.

– Ну, что вы! Операцией я называю транс. Проще говоря – сеанс гипноза.

Горин понял, что завелся. Никому еще не удавалось его загипнотизировать, хотя попыток – со стороны «уникальных» объектов, тусующихся в газете – было немало. Вот, сейчас – здесь и теперь – он и разоблачит очередного волшебника: пусть выскочит, как всегда, из-за ширмы жалкий толстячок Гудвин с рупором… А ведь собирался, паскуда, дать Страшиле мозги, Железному дровосеку сердце… Кофе, между прочим, был у магистра отвратительный.

– Для этого надо всего лишь лечь на кушетку, – с пригласительным жестом произнес магистр и, уже в конце жеста, смахнул с клеенки какую-то газету. Газета упала на пол, Горин заметил: это была «Московская страшилка», номер месячной давности, с изображением условного пугала на обложке… Горин присел, усмехнулся:

– Может быть, сначала интервью? А то ведь, если транса не получится, как-то неловко будет нам говорить о том, чего нет.

– Есть, дорогой мой! Все есть. И интервью тоже есть, – добавил Збруев и с ловкостью фокусника извлек из глубины своей мантии пачку бумаги.

– Ага, – догадался Горин. – Вы уже все за меня написали. Что ж – тем лучше. Давайте тогда транс. Только мне не бумага нужна, а дискета, чтоб это все не набирать.

– Будет вам дискета, – заверил магистр и мягким толчком в грудь уложил Горина на кушетку.

И в этот момент Горин понял, что уже снял ботинки. Но вот когда он их снял, почему-то не помнил…

Голос магистра звучал в его ушах: ровный, низкий, лишенный какой-либо окраски. Ботинки стоят на полу, а в них носки… Перед глазами белый потолок, и в этом белом рождается… Нет! Это будто кино… Его воспоминание… Горин идет по деревне, идет к колодцу, а навстречу, с коромыслом – колдунья… Горин сидит на траве, склонившись над сундуком, развязывает полотняный мешочек, а в мешочке…

И дальше, фоном – слова, которые Горин как бы слышал, но знал, что забудет, когда проснется – ровный голос магистра:

– Пугало. Страшное пугало. Большая, черная, ужасная пуга. Ты очень, очень боишься этой пуги. На свете нет ничего страшнее, чем пугало, огородное пугало. И отныне ты будешь трепетать, замирать, цепенеть… Как только увидишь пугало. Страшное огородное пугало.

* * *

Это была реальность – зримая, ощутимая, но все же какая-то ненастоящая. Горин знал, что лежит на кушетке в кабинете магистра, но в то же самое время он был на огороде и развязывал полотняный мешочек. В мешочке оказался какой-то серый порошок, похожий на пепел. Запах у порошка был приятный, перечный. На мешочке были буквы, выведенные химическим карандашом – МХ.

– Что это такое может быть – МХ? пробормотал Горин, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Мышиные хвосты… – страшным шепотом сказала Анна.

Горин с удивлением поднял на нее глаза. Это была взрослая Анна, в короткой юбке, с дразнящими ногами… А сам Горин лежал на кушетке, и над ним стоял магистр Збруев и что-то сыпал на него сверху щепотью…

– Здесь, в книжке, тоже есть МХ! – подал голос Игорь Кошелев, сидевший в отдалении с древней книгой на коленях.

Анна развязала второй мешочек, там оказались какие-то засушенные цветы.

– А тут что написано? – спросил Горин.

– А… Ой! – недоуменно воскликнул она. – Как-то оно не по-русски.

– Покажи, – попросил Горин. – Да это же английская буква «Эф»!

Он взял в руки мешочек с надписью «AF» и понюхал его содержимое. Цветы пахли лимоном, хотелось взять щепотку и положить на язык.

– Дайте посмотреть, – сказал Кошелев.

Все это было похоже на сон, когда спишь и знаешь, что спишь. Горин лежал на кушетке, тем самым доказывая магистру Збруеву, что никакому гипнозу не поддается, хотя гипноз как явление, безусловно, есть. Но лежащий на кушетке Горин был маленьким, двенадцатилетним. А вот современная его ипостась сидела на огороде, в реальности, которой уже не было нигде…

– В книжке есть и такие буквы… – задумчиво проговорил Кошелев, и одновременно это был магистр Збруев.

Он положил книгу на край сундука, а здесь – на край кушетки, и принялся перебирать мешочки. Отложил еще один, заглянул в книгу, отложил другой.

– Все ясно, – сказал Кошелев. – Это какие-то рецепты. И как варить, тоже написано.

– Тогда давайте варить! – радостно предложила Марина, захлопала в ладоши, запрыгала на месте…

Горину показалось странным, что так непосредственно ведет себя взрослая женщина, хозяйка массажного салона. Еще он вспомнил, что и как делал с этой женщиной, и ему стало стыдно. Все-таки, вокруг были дети, несмотря на то, что выглядели они, как взрослые, и собирались варить и пить неизвестно какое зелье…

В сарае нашлась старая керосинка, Петухов поболтал ее, внутри булькнуло. Из щелей вылезли желтые, опаленные фитили. Вскоре в кастрюльке уже грелась вода. Вместе с кастрюлькой Петухов принес из дома фотоаппарат, сфотографировал всех, сфотографировал отдельно и сундук, и разбросанные вокруг мешочки. Приготовился снять пугало, уже забытое за новой игрой, встал, широко расставив ноги, склонился над своим черным фотоаппаратом… Но вдруг разругался:

– Надо же! Вот черт! Кончилась пленка.

Между тем, вода уже закипала. Кошелев, подглядывая в книгу, руководил процессом. Оказывается, по книге, надо было не просто все сразу смешать и сварить, а одно положить сначала, другое – когда закипит. Запах от варева был вкусный, правда, он все время мешался с запахом индийских вонючек, которые раскуривал магистр Збруев, расхаживая по кабинету в своей мантии и полосатых штанах с широкими манжетами.

Первым выпил Петухов. Он крякнул, как взрослый, затем понюхал свой рукав.

– Ну как? – спросил Горин.

– Кайф!

– Дай-ка и мне, – попросила Марина.

Петухов, казалось, не слышал. Он смотрел на нее исподлобья, грызя ноготь большого пальца, будто видел ее впервые. Мотнул головой, издал какой-то невнятный рык.

– Хорошо пошла! – прокомментировал он, черпанул из кастрюльки кружкой и протянул Марине.

Она выпила. В этот момент Кошелев зашелестел страницами книги, Марина оглянулась на него и засмеялась каким-то странным, утробным смехом.

– Теперь ты, – скомандовал Петухов.

Горин взял из рук Петухова кружку. Жидкость была теплой, сладковатой, похожей то ли на чай с лимоном, то ли на «Буратино». Выпив, Горин задумчиво посмотрел на свое отражение на дне чашки, поднял глаза. Чья-то рука выдернула у него чашку, Горин увидел: Анна. От нее пахло сиренью, как тогда, в редакции. Горин удивился: ведь встреча в редакции будет гораздо позже, аж через двадцать лет… Анна была ослепительно, вызывающе красивой. Ее глаза горели золотым огнем, но смотрела она вовсе не на него…

– Пугало! – тихо сказал магистр, мягко махнув кадилом из-за угла сарая.

Горин увидел длинную белую шею Анны, когда она запрокинула голову, чтобы выпить свою порцию зелья… Никогда, никого он так сильно не любил.

– Игорь! – позвала Марина. – А ты что сидишь? Тут еще осталось.

– Не буду, – насупившись, сказал Кошелев.

– Ну и правильно, – сказал Горин. – Маленький еще.

– Просто не хочу травиться.

– Что ты там все читаешь? – не отставала Марина. – Почитай-ка вслух, другим ведь тоже интересно.

– Тут ничего не понятно, – с досадой сказал Кошелев.

– А ты почитай, может, все вместе и поймем.

Игорь принялся читать, водя пальцем по книге. Все замерли от удивления, наверное, испытывая те же самые чувства, что и Горин. Слова, которые нараспев произносил Кошелев, были русские, только никак не складывались в смысл. Это напоминало стихи из песни, или, может быть, какую-то молитву, клятву… Кошелев давно закончил, захлопнул книгу и погладил ее ладонью, а все стояли и молчали, опустив глаза…

Первой встрепенулась Марина:

– Эй, Игорек! Перестань.

Игорь поднял на нее удивленные глаза.

– А что? – отозвался он. – Я ничего не делаю.

– Скажешь: ничего! Сидит и дергает за веревочку чучело.

И тут все увидели, что пугало шевелит руками, сделанными из корней сорняков.

– Это не я! – крикнул Кошелев, протянул к ребятам свои руки, показал, выронив книгу, пустые ладони.

Он был весь белый, но никто еще не понял, чего он так испугался: ведь у пугала была веревочка, и значит – кто-то за эту веревочку дергал…

Петухов оглядел всех: