Помоги проекту - поделись книгой:
Лучше, чтобы ободрял государь, а наказывали законы.
Типичной резолюцией Александра I была лаконичная помета: «Быть по сему». Не таков был его потомок Александр III, стиль которого отличался особой свободой и сочностью выражений. Так, на одном из дипломатических документов он назвал Бисмарка «обер-скотом». Думается, образцы этого «полевого» жанра будут небезынтересны для нашего читателя. Благодарить за это нам следует графа В. Н. Ламздорфа, аккуратно фиксировавшего в своём дневнике за 1891–1892 годы все заметные вокруг себя события.
Пятнадцатого января 1891 года император вернул Н. К. Гирсу письмо лорд-мэра Лондона Джозефа Савари на высочайшее имя, в котором англичанин от имени жителей своего города выражал протест против преследования евреев в России, со следующей пометой:
Когда Н. К. Гирс представил Александру III проект письма от имени «августейшего монарха и правительства» с выражением соболезнования бельгийскому королю Леопольду II в связи со смертью его племянника принца Болдуина, Александр III начертал на полях:
Помощник Гирса граф В. Н. Ламздорф в своём дневнике возмущённо пишет о том, что самодержавные взгляды императора не допускают самого существования русского правительства: «И это накануне XX века!»
На телеграмме посла в Константинополе Нелидова, употребившего выражение «произведёт-де в Петербурге», император раздражённо начертал:
Самодержавный тон постоянно даёт о себе знать в пометках императора. На донесении посла Фонтона о беспорядках в Португалии Александр III пишет:
Двойку нужно было поставить учителю русского языка, который учил когда-то наследника русского трона!
А вот «перл» на полях телеграммы министра иностранных дел Франции Рибу своему послу в Петербурге Лабуле от 18 февраля 1891 года, в которой говорится об освобождении французским правительством одного арестованного революционера-нигилиста из тюрьмы по заключению тюремного врача:
Князь Барятинский, сопровождавший цесаревича Николая Александровича в его поездке по Азии, пишет из Сайгона о том, что французы готовят цесаревичу большой приём с демонстрациями политического характера.
На донесении из Рима о кончине принца Плон-Плона[8] и об объявлении по этому поводу траура в Италии Александр III написал:
Посланник из Белграда сообщает о том, что молодой сербский король Александр горит желанием нанести визит в Петербург в октябре 1891 года, в день серебряной свадьбы их величеств.
И баста. К тому же император написал сущую правду: в годовщину своей свадьбы царская чета никаких приёмов не устраивала.
Добрый Гирс сильно расстроен реакцией государя на предложение пожаловать послу в Германии графу Шувалову орден Святого Владимира 2-й степени и послу в Риме Влангали — орден Святого Александра Невского.
Очень неохотно награждал Александр III своих слуг — это все замечали.
На депеше посланника Шевича из Токио об обстоятельствах нападения на цесаревича японского самурая и его ранения Александр III пишет:
Посол Нелидов сообщает из Константинополя о своей встрече с болгарским премьером Стамболовым[9]. Против слов, где посол пишет о том, что Стамболову его заверения о нежелании вмешательства императора России в болгарские дела кажутся недостаточными, император пишет:
На пассаж Нелидова о том, что Тройственный союз может негативно влиять на Турцию, монарх «накладывает» самоуверенную резолюцию:
На депеше посла из Белграда о том, что сербский король Милан в качестве компенсации за своё отречение от трона потребовал два миллиона франков, Александр III пишет:
Посланник в Афинах Ю. П. Бахметьев[10] сообщает о том, что «англичанка» мутит воду вокруг критской проблемы. Пометка государя:
Внимание государя привлекли похождения за границей его подданного некоего Ашинова, который, в частности, предлагал царю проекты по освоению Африки и захвату территорий, богатых золотом и драгоценными камнями. Реакция Александра III:
На пессимистическом прогнозе графа Шувалова относительно перспектив развития русско-германских отношений император оставляет помету:
«Шалый» — это довольно точная характеристика кайзера.
Когда Гирс обратил внимание государя на предложение графа Шувалова встретиться с кайзером Вильгельмом II, Александр III сказал:
На телеграмме из Тегерана против фразы посланника Бютцова: «Напустив на себя спокойное настроение, шах не хотел признать основательности моего заявления» Александр III написал:
На донесении из Токио о порядках в Японии государь пишет:
На донесении из Константинополя посла Нелидова о том, что Англия строит козни по поводу Египта, Александр III пишет:
Сильно задевает царя сообщение посланника Хитрово из Лиссабона об открытии там кортесов (парламента):
Посланник из Бухареста пишет о нерешительности румынского правительства в вопросе выбора союзника: России или Австрии.
Посол Нелидов предлагает усилить наше военно-морское присутствие в Средиземном море. Александр III вздыхает:
Судя по всему, эта минута до сих пор так и не наступила. Всё «кольчужка» коротка!
Князь Лобанов-Ростовский направляет подробный и умный анализ международного положения Австро-Венгрии и предсказывает активизацию Габсбургской монархии на Балканском полуострове.
Нет нужды упоминать о том, что события развивались в соответствии с предсказанием министра.
В связи с памирским инцидентом лета 1891 года[12] и английской нотой протеста государь сделал следующую помету на докладе Гирса:
Чтобы знали пределы и не совались в сферу влияния России. Что касается самого протеста против ареста и высылки англичан, государь написал:
Бухарский эмир направил 100 тысяч рублей благотворительному комитету, возглавляемому наследником цесаревичем Николаем. Комментарий Александра III:
Посол граф Шувалов сообщает из Берлина, что Вена и Берлин заигрывают с поляками, чтобы привлечь их на свою сторону в возможной войне против России.
Александру III представили перлюстрированную телеграмму сербского правительства на французском языке.
Барон Моренгейм сообщает из Парижа, что беспутный сербский король Милан попросился в русское подданство.
Посол Нелидов из Константинополя сокрушается по поводу неудачных попыток вразумить султана и направить его на путь «истинный». Реакция Александра III:
Император ошибся: даже ленивые стали рвать на части разваливавшуюся Османскую империю.
Министр иностранных дел Германии Адольф Маршалл фон Биберштейн просит своего посла Швейница проверить слухи о замене министра Гирса в руководстве Министерства иностранных дел России. Телеграмма немцев перлюстрируется, расшифровывается и с пометкой Гирса: «Сомневаюсь, чтобы это говорил кто-либо из моего семейства» — докладывается государю. Его Величество на полях депеши пишет:
При этом монарх на самом деле уже вынашивает планы «уйти» Гирса, и Гирс тоже об этом знает.
Ответная телеграмма Швейница в Берлин перлюстрируется и докладывается Гирсом Александру III. Германский посол сообщает своему министру, что Гирс физически обессилен (по-немецки «matt»), поговаривает о своей отставке и переходе в Государственный совет. Ламздорф пишет, что «государь отнёсся к этому очень хорошо и только спросил:
Что имел граф под словом «этому», нам не ясно.
На депеше графа Шувалова из Берлина, в которой говорится о революционных брожениях в Европе и о возможности социального переворота в результате большой войны, монарх пишет:
Император бдителен. На перлюстрированной телеграмме турецкого министра иностранных дел Саид-паши своему послу в Петербурге Хусни-паше перлюстраторы ошиблись и написал: «Хусни — Сайду».
Император быстр на решения. Товарищ Гирса Шишкин затрудняется осуществить перевод второго секретаря миссии в Афинах Каткова первым секретарём в Лиссабон, потому что это место было уже обещано второму секретарю миссии в Берлине Бахерахту Пометка на докладе Шишкина:
Комментарий Ламздорфа: Бахерахт, примерный чиновник с 20-летним стажем работы в МИД, уже 10 лет находится в Берлине в чине второго секретаря, а Катков, плохо сдав дипломатический экзамен, лентяй, бездельник, не проработал и шести-семи лет в МИД. Причина предпочтения Каткова Бахерахту? Катков женат на княжне Лобановой, родственнице князя Лобанова-Ростовского, посла в Вене. Его протежировали греческая королева Ольга, великий князь Сергей Александрович и его супруга Елизавета Фёдоровна. Робкий голос Шишкина на закон и справедливость встретил, как пишет Ламздорф, «громоносную» помету государя.
Военный министр говорил об Александре III: «Это Пётр Великий со своей дубинкой». Нет, возражает ему Ламздорф, это одна дубинка без великого Петра! Ему вторит дипломат Зиновьев: «Вся Россия превратилась в вотчину, в которой государь — помещик».
Глава третья. Певческий Мост
Как можно подумать, что Богу, который всё знает, неизвестен будто наш Табель о рангах?
Внешнеполитические ведомства многих стран принято эвфемически называть по именам улиц или набережных, на которых они расположены. Министерство иностранных дел Франции, к примеру, получило эвфемизм «Кэ д'Орсэ», МВД Германии — Вильгельмштрассе, Австро-Венгрии — Балльплатц, Англии — Уайтхолл, в то время как Министерство иностранных дел Российской империи, располагавшееся на Мойке напротив Певческого моста, стали называть «Певческим Мостом». Это выглядело солидно, изящно и красиво. «Что там выдумали тонкие умы на Кэ д'Орсэ?» — спрашивала одна русская газета. «Ответ Певческого Моста "лягушатникам"», — громко отзывалась на вопрос другая, более патриотично настроенная. И тогдашним культурным и образованным людям было ясно и понятно, о чём идёт речь.
Но ближе к делу.
Структура внешнеполитического ведомства России, как и прочих государственных учреждений, постоянно менялась, приспосабливаясь к требованиям времени и новым задачам. В XIX век страна вступила с петровскими коллегиями, но уже 8 сентября 1802 года по высочайшему повелению вместо коллегий в России стали учреждаться министерства. Молодой сотрудник дипломатического ведомства того времени Ф. Ф. Вигель (1786–1856) пишет в своих «Записках»: «Вице-канцлер князь Александр Борисович Куракин сделался тогда нашим единственным начальником в иностранной коллегии».
Первое Министерство иностранных дел возглавил канцлер Алексей Романович Воронцов (1741–1805). При нём была создана
Большой логики в структуре министерства на первый взгляд не было. Первая экспедиция во главе с управляющим А. А. Жерве ведала азиатскими делами, вторая — перепиской с Константинопольской миссией и всеми внутренними делами, третья — «перепиской на французском языке с министрами (то есть посланниками. —
Параллельно со структурой МИД продолжала существовать и Коллегия иностранных дел, которую в 1801–1802 годах возглавлял друг и приближённый императора Александра граф Виктор Павлович Кочубей (1768–1834), а потом Иван Андреевич Вейдемейер. В дальнейшем функции Коллегии иностранных дел постепенно сходили на нет, а функции министерства становились всё более обширными, но полностью коллегия прекратила своё существование лишь в 1834 году.
Некоторое время спустя главные экспедиции были преобразованы в отделения, а позже, при Николае I — в департаменты. В 1819 году был создан знаменитый Азиатский департамент, первым директором которого стал К. К. Родофиникин (1760–1838), а четыре года спустя при департаменте возникло Учебное отделение восточных языков (УОВЯ) — великолепное и высокопрофессиональное учреждение, просуществовавшее вплоть до 1917 года, в стенах которого знания по фарси, китайскому, японскому, турецкому и арабскому языкам получили многие русские дипломаты. В 1828 году был разработан и введен в действие Консульский устав, который с изменениями в 1858 и 1893 годах тоже дожил до 1917 года.
В 1828 году трём секретным экспедициям канцелярии было присвоено новое эвфемическое наименование —
Структура Министерства иностранных дел продолжала совершенствоваться и приспосабливаться к потребностям времени и при А. М. Горчакове. В рескрипте Александра II от 17 апреля 1856 года о назначении А. М. Горчакова министром иностранных дел России говорилось: «…Посвятив себя дипломатическому поприщу, вы, при постепенном занятии различных должностей в посольствах и миссиях Наших при нескольких европейских дворах, вскоре приобрели необходимую в политических делах опытность, не переставая обращать на себя внимание отличным исполнением лежавших на вас обязанностей. Состоя в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра при Вюртембергском дворе, вы имели случай выказать особенную твёрдость в смутное время 1848 года и снискали доверие к себе блаженной памяти Родителя моего императора Николая I…
..Дипломатические способности, познания по сей части, приобретённые вами многолетним пребыванием при разных дворах Европы в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра Нашего, в особенности же действия ваши в продолжении Венских конференций 1855 года, решили Наш выбор назначением вас министром иностранных дел. Вы вступили в управление оным в то важное время, когда исполнение условий только что заключённого Парижского мира требовало неусыпной бдительности и предусмотрительности. Возникшие вскоре в сем отношении недоразумения могли снова омрачить едва прояснившийся политический горизонт Европы; но вы, руководимые опытностью и постигая чистосердечные желания Наши упрочить общее спокойствие, умели благоразумно отвратить последствия тех недоразумений и утвердить дружественные отношения России со всеми державами».
Заступив на должность, Александр Михайлович первым делом приступил к очищению «авгиевых», то есть «нессельродевских конюшен». Он представил Александру II подробный проект «санации» министерства, с главными мыслями которого мы познакомим читателя (их можно было бы и сегодня взять за основу при наведении порядка в чиновничьей среде):
«В последнее тридцатилетие в России развилась в страшных размерах потребность служить где бы то ни было, вовсе не принимая в соображение свои способности и наклонности, но единственно с целью получать чины и ордена… Последствием такого огромного требования на служебную деятельность явилось беспрерывное созидание новых должностей и целых учреждений по всем отраслям нашего государственного управления… По моему мнению, порядок нашего делопроизводства, усложнившийся до невозможности… препятствовал быстрому движению дел, но произошёл он ни от чего другого, как от накопления чиновников, прикрывавших своё умственное бездействие формалистикой — при таком направлении явилась потребность в целой градации лиц, ничего в сущности не делающих, а только надзирающих за трудом других. Мало-помалу образование, умственные способности и быстрота утратили своё значение в оценке служащих, а на первый план выдвинулось знание форм и обрядов делопроизводства; в результате… мы получили массу чиновников в чинах, увешанных орденами… но ни к чему не способных, никогда не работавших в полном значении этого слова, не умеющих работать…»
Горчаков предлагал коренным образом изменить укоренившийся в министерстве бюрократический порядок, полагал необходимым избавиться от «чиновничьего» балласта, заставить сотрудников отвечать за себя и свой труд, упростить до максимума делопроизводство. Он поставил во главу угла три начала: усиление власти
Александр Михайлович сильно обновил кадровый состав Министерства иностранных дел, введя в него много русских людей. Он прекратил нессельродевское низкопоклонство перед австрийским канцлером К В. Л. Меттернихом (1773–1859) и уволил из министерства случайных людей. При нём был утверждён новый штат канцелярии, а в 1862 году секретную канцелярию объединили с общей. Это было косвенным свидетельством того, что все дела канцелярии стали считаться секретными.
Князь ввёл систему испытаний (экзаменов) для кандидатов, принимаемых на внешнеполитическую службу, и открыл доступ к архивным документам МИД. Благодаря усилиям директора архива К. И. Забелина и академика П. П. Пекарского, которые разработали классификацию и характеристики накопившихся в недрах учреждения документов, исследователи получили доступ к богатейшим историческим материалам России. В европейские столицы были направлены опытные и способные послы: в Париж — граф П. Д. Киселёв (1788–1872), в Лондон — граф М. И. Хребтович, в Вену — В. П. Балабин (1812–1864), в Константинополь — Н. П. Бутенев. Первым помощником нового министра стал блестящий дипломат барон Александр Генрихович Жомини, сын наполеоновского генерала швейцарца Г. В. Жомини (1779–1869), вступившего в русскую службу в 1813 году. А. Г. Жомини прославился своим «золотым пером», из-под которого вышли дипломатические документы, которые являются своего рода шедеврами. Впрочем, не исключено, что к документам прилагал свою руку и князь Горчаков. Канцлер так говорил про своего друга и помощника: «Про барона Жомини можно сказать, что он словно Иисус Христос в Евхаристии — его все едят и пьют, но никто его ещё никогда не видел…»
Реформа, однако, сильно пробуксовывала, русские чиновники не сдавались и всеми силами ей противились, и она растянулась на долгие годы. Но к 1868 году удалось кое-что сделать, а именно: утвердить штат центрального аппарата на 134 единицы (вместо прежних 306) и изменить кое-что в структуре Министерства иностранных дел. Александр Михайлович ввёл совещательный орган — Совет министерства, в который входили сам министр, его товарищ, старшие советники, директора канцелярии, департаментов и архива в Санкт-Петербурге. Членам совета выплачивались дополнительные оклады. Начальниками загранучреждений в это время считались послы, посланники и министры, министры-резиденты и поверенные в делах. Посольствам в Турции и Персии предоставлялись полицейские и судебные функции над проживавшими в этих странах русскими подданными.
В центральном аппарате министерства существовали должности, соответствовавшие петровским чиновничьим рангам: канцлер соответствовал I классу (генерал-фельдмаршал в армии), действительный тайный советник — II классу (генерал от инфантерии, кавалерии или артиллерии), тайный советник — III классу (генерал-лейтенант), действительный статский советник — IV классу (генерал-майор), статский советник — V классу (без армейского соответствия), коллежский советник — VI классу (полковник), надворный советник — VII классу (подполковник), коллежский асессор — VIII классу (майор), титулярный советник — IX классу (капитан), а коллежский секретарь — X классу (штабс-капитан), в то время как в посольствах, миссиях и консульствах были должности послов, посланников, консулов, советников, секретарей и атташе.
Отсутствие единого кадрового расписания для центрального аппарата Министерства иностранных дел и для его заграничных учреждений было большим неудобством, оно не позволяло правильно планировать использование кадров и осуществлять их ротацию, не говоря уже о том, чтобы соблюдать в отношении них хотя бы видимость социальной справедливости. Петровские ранги начнут исчезать из дипломатического обихода лишь при А. П. Извольском.
Послы и посланники назначались из чиновников первых четырёх классов, к V классу обычно принадлежали министры-резиденты, советники посольств и миссий, 1-й драгоман[14] в Константинополе, генконсулы на Востоке, младшие советники и вице-директора департаментов МИД; к VI классу — старшие секретари посольств, прочие генконсулы (в Европе, Латинской Америке), начальник Учебного отделения восточных языков МИД; к VII классу — младшие секретари посольств, старший драгоман в Персии; к VIII классу — вице-консул в Османской империи, 3-й секретарь канцелярии МИД, врач Московского Главного архива; к X классу — секретари консульств в Европе, к XII классу — лекарский помощник.
При Н. К. Гирсе особых изменений в порядке работы Министерства иностранных дел сделано не было, если не считать упразднение, по распоряжению Александра III, французского языка во внутренней политической переписке и переход на русский язык и введение регулярного курьерского сообщения Центра с загранучреждениями (1888). Кроме того, царь навёл кое-какой порядок с баронами. Их последнее время в России и особенно в МИД набралось столько, что они обратили на себя особое внимание венценосца, тем более что большинство из них не смогли подкрепить свои баронские титулы достоверными генеалогиями. Император одним росчерком пера уничтожил всё фальшивое «баронское племя», сделав, по воспоминаниям И. Я. Коростовца, исключение для одного лишь посла Моренгойма.
В конце XIX — начале XX века Министерство иностранных дел Российской империи состояло из канцелярии и трёх департаментов: упомянутого Азиатского, внутренних сношений и кадрово-хозяйственного — ДЛСиХД. И всё. «Где же департаменты, занимавшиеся другими частями света, к примеру, Европой, Америкой и т. п.?» — спросит знающий читатель. А нигде. Европейского или Американского департаментов в структуре МИД России долгое время просто не было, и все политические дела, касавшиеся Европы, Америки, Африки или Австралии, сосредоточивались в… канцелярии! Канцелярия была святая святых МИД, куда доступ молодым и неопытным сотрудникам был заказан и куда дипломат мог попасть лишь после двух лет службы в каком-нибудь департаменте или, как шутил И. Я. Коростовец, чиновник, имеющий в фамилии частицу «фон».
Канцелярией при В. Н. Ламздорфе управлял русский князь с длинной и нелепой фамилией, недалёкий и твердолобый бюрократ В. С. Оболенский-Нелединский-Мелецкий, будущий его товарищ (заместитель) и близкий друг. Князь страдал нервным тиком, передёргивавшим его лицо, ввиду чего при приёме в своём кабинете людей закрывал нижнюю часть лица платком.
При канцелярии находились две экспедиции: первая ведала шифрами, а вторая — газетами (позже преобразована в бюро печати — то, что теперь называют пресс-отделом министерства). Но на самом деле канцелярия была похожей на настоящее разведывательное подразделение. В её составе находился так называемый «старший чиновник» или начальник «чёрного кабинета», в обязанности которого входили перехват и перлюстрация почтовой корреспонденции и секретных телеграмм иностранных представителей в Петербурге. Этот чиновник сидел в своём «чёрном кабинете» и заботился о том, чтобы секретные депеши аккредитованных при его императорском величестве Николае II иностранных послов и посланников непременно попадали на стол к русскому министру иностранных дел раньше, чем к адресату. Как вспоминают очевидцы, справлялся «чёрный кабинет» со своими обязанностями превосходно.
Попутно отметим, что удачно решать свои разведывательные задачи помогал ему сам способ передачи дипломатических депеш. Радио тогда ещё не было изобретено, но зато существовал телеграф. Собственными телеграфными станциями посольства не располагали — слишком дорого, и дипломаты, естественно, были вынуждены прибегать к услугам общегородских, разумеется центральных, телеграфных станций. Например, посол Великобритании или Франции, зашифровав текст послания своему министру иностранных дел, запечатывал его в конверт и отправлял с курьером на Центральный Петербургский телеграф. Там конверт с депешей ждал и перехватывал специальный чиновник «чёрного кабинета», он аккуратно его вскрывал и тщательно переписывал всю зашифрованную часть послания — цифирь. После этого он также аккуратно запечатывал конверт с текстом, отправлял его по назначению почтовому оператору, а копию шифрованного текста со срочным курьером переправлял криптографам канцелярии Министерства иностранных дел. Если шифр был уже взломан, то криптографы быстро переводили цифирь на понятный русский язык и доставляли текст непосредственно министру иностранных дел России. Если шифр был новый, то они приступали к его расшифровке. Тогда, чтобы облегчить задачу, их снабжали как можно большим количеством открытых исходных текстов из того же источника. Впрочем, шифры тогда были не такими уж и сложными, а русские математики всегда славились своими способностями. Примерно так же, по принципу взаимности, поступали и в Берлине, и в Париже, и в других европейских столицах, так что секретные депеши русских дипломатов тоже могли вскрываться и расшифровываться.
Департаменты делились на отделения и
Департамент внутренних сношений ведал консульскими и юридическими вопросами, во главе его стоял опытный человек — барон Ф. Р. Остен-Сакен, привлекавший к себе всеобщее внимание тем, что не ходил в здании министерства, а бегал трусцой.
Департамент личного состава и хозяйственных дел (ДЛСиХД) министерства (по-нашему, административно-кадровый отдел) возглавлял М. Н. Никонов — типичный чиновник и пользовавшийся, по мнению сотрудников, дурной репутацией в денежных делах. Через департамент шло финансирование всех посольств, миссий и консульств, так что деньги к Никонову могли «прилипать» вполне свободно. Потом Никонова сменил аккуратный и тщательный во всём, высокий, представительный, краснощёкий остзейский барон К. К Буксгевден, по воспоминаниям современников, всегда приветливый и с постоянной самодовольной улыбкой на лице. Барон одновременно имел придворное звание шталмейстера и в официальных случаях являлся — к вящему изумлению молодёжи — в вицмундире и сапогах со шпорами.
При Н. К. Гирсе товарищем министра был Н. П. Шишкин, в то время как граф В. Н. Ламздорф считался ведущим советником министерства. Граф специализировался на составлении всех важных документов, в том числе и всеподданнейших докладов и был для Гирса незаменимым сотрудником. Продолжал работать горчаковский коллегиальный орган — Совет министерства, в который, в частности, входил профессор Ф. Ф. Мартенс (1845–1909), крупный юрист и знаток международного права, неизменный консультант министерства на всех переговорах и при заключении международных договоров, включая Портсмутский. Он оставил после себя фундаментальный труд «Современное международное право цивилизованных народов», оформленный в курс лекций, а также множество других публикаций, статей и трудов.
Судя по отзывам современников, профессор был о себе высокого мнения и иногда любил «пощеголять» своими знаниями. Статс-секретарь Государственного совета А. А. Половцов в своих мемуарах описывает заседание 18 февраля 1885 года Русского исторического общества, членом которого являлся Ф. Ф. Мартенс: «Мартенс душит нас рассказом, достойным сельского школьного учителя, о сношениях России с Пруссией во время Отечественной войны. С трудом прерываю этот педантический, бездарный рассказ…»
На 1902 год Министерство иностранных дел России имело следующую структуру:
При А. П. Извольском в Министерстве иностранных дел России тоже проводились реформы, отличавшиеся тем, что они были инициированы снизу. Старые обычаи «времён Очакова и покоренья Крыма» уже не отвечали требованиям времени. С приходом Александра Петровича окончательно уходили в небытие горчаковские патриархальные порядки, когда сановники министерства могли приходить в «присутствие» и уходить домой, когда им заблагорассудится, брать документы для работы на дому и без спросу родниться с иностранными гражданами. От находившихся за границей сотрудников (П. С. Боткин, Д. А. Эйхлер, Ю. Я. Соловьёв, И. Я. Коростовец, А. А. Гирс и др.) посыпались многочисленные предложения, для разбора которых была создана специальная комиссия.
Своим товарищем Александр Петрович назначил посланника в Гааге Н. В. Чарыкова[15], с которым учился в Александровском лицее. Потом Чарыков станет послом в Константинополе, а на его место заступит «кабинетный» дипломат А. А. Нератов, никогда за всю свою службу не занимавший ни одного заграничного поста.
Преодолев страшное сопротивление со стороны старого чиновничества (например, любимца Ламздорфа А. А. Савинского[16]), Извольский, в определённой степени следуя по стопам Горчакова, уволил управляющего второй (газетной) экспедицией Нивэ, назначил вместо него заведующего Санкт-Петербургским телеграфным агентством А. А. Гирса и установил тесный контакт и с агентством, и с прессой. Министр задался целью знакомить императора со всем тем, что появлялось в русской и иностранной периодике о России, русском правительстве и русской политике. Этим он наивно полагал привить Николаю II конституционный образ мысли. Будучи в области внутренней политики близким к кругу лиц, которые стремились сформировать правительство с участием общественных деятелей, Александр Петрович мечтал перенести этот принцип и на своё министерство. Но всё это были мечты и масса тщеславия — тщеславия, приведшего его к большой (боснийской) катастрофе для России и для него лично.
Но свежим ветром в коридорах дома на Певческом Мосту всё-таки слегка повеяло. Чиновники стали приходить раньше на работу. Дипломаты стали вникать в окружающие их события и встречаться с людьми из политики, журналистики и вообще глубже вникать в окружавшую их повседневную жизнь. В рамках Министерства иностранных дел заработала комиссия, призванная реформировать и упорядочить архаичные взаимоотношения Центра с загранучреждениями. Была изменена структура министерства, в частности вместо бывших департаментов были созданы отделы: 1-й — западноевропейский и американский, 2-й — Ближнего Востока, 3-й — Среднего Востока и 4-й — Дальнего Востока. Все должности в отделах, наконец-то, были введены в систему дипломатического рангирования: начальники отделов стали советниками, делопроизводители — старшими и младшими секретарями. Это давало возможность министру передвигать свои кадры и внутри ведомства, и за границей по единой должностной шкале. В отделах стали формироваться кадры с единым и богатым опытом работы в регионе или в стране региона, то есть для дипломатов вводили принцип специализации.
Начатая Извольским реформа дипломатического ведомства сразу упёрлась в недостаток денежных средств и тупое сопротивление Государственной думы, она затянулась до начала Первой мировой войны и полностью так и не была доведена до конца. Через Государственную думу, постоянно бунтующую и борющуюся с правительством, было проведено лишь несколько законопроектов: были повышены оклады для сотрудников Центра, но оставлены без изменения «долго и безуспешно пересматриваемые» заграничные штаты, так что дипломаты, находившиеся в загранкомандировках, были поставлены по сравнению со своими коллегами, работавшими в штате министерства, в неравные условия. Да и за границей разница между окладами послов и посланников и окладами секретарей была десятикратной. В результате служить в посольствах и миссиях могли лишь люди состоятельные, а лица, обременённые семьёй и не имевшие дополнительных доходов, рассчитывать на заграничную карьеру не могли. Ведь дипломатическая служба предусматривала солидные расходы из собственного кармана дипломата не только на жизнь, но и на представительские цели.
Ещё одной несообразностью было неравенство одних и тех же должностей в посольствах и миссиях. Первый секретарь миссии, к примеру, получал жалованье меньше, нежели первый секретарь посольства. А между тем первые секретари миссий, ввиду малочисленности персонала, были основательно перегружены всякой работой, а при отъезде посланников были вынуждены исполнять и их обязанности. Позже, уже во время войны, в заграничных штатах ввели должности советников, но весь законопроект Извольского, как уже упоминалось выше, так и остался нереализованным.
Кроме отдела печати, из 2-й экспедиции при канцелярии был создан зачаток юридического отдела, родоначальником которого следует рассматривать долголетнего эксперта МИД по вопросам международного права и политики уже упоминавшегося профессора Ф. Ф. Мартенса. Позже его на этом посту сменил профессор барон М. А. Таубе, а помощником Таубе стал профессор барон Б. Э. Нольде. В каком-то смысле юридическое обеспечение деятельности русского Министерства иностранных дел зависело от обрусевших прибалтийских баронов, что никоим образом не сказывалось на качестве их безупречной работы.
Работали ли в Министерстве иностранных дел женщины?
«Комиссия по исследованию женского труда в России» под председательством Евгении Авиловой в сентябре 1905 года направила в МИД соответствующий запрос и анкеты из 11 вопросов с просьбой заполнить и вернуть в комиссию. И что же? Департамент личного состава и хозяйственных дел, поразмыслив о том, в каком из департаментов могли трудиться представительницы прекрасного пола, попросил ответить на поставленные вопросы лишь 2-й (внутренний) департамент и Санкт-Петербургский Главный архив. Результат был плачевный: архив, ответив отрицательно лишь на первый вопрос: «Работают ли у вас женщины и в каком количестве?», вернул анкету чистой.
Поделиться книгой: