Помоги проекту - поделись книгой:
Нил Шустерман
Междуглушь
Скинджекеры Междумира - 2
Перевод sonate10
Редакция Linnea, olasalt
Кристине
«Прочти меня» от Мэри Хайтауэр
свечение: мягкое сияние, испускаемое духами, затерянными в Междумире. Само собой разумеется, некоторые светятся ярче, чем другие.
послесвет: всех обитателей Междумира следует именовать послесветами. Называть нас призраками или привидениями крайне оскорбительно.
подвешивание: способ пытки. Послесветов привязывают за щиколотки и подвешивают на длинных верёвках. Поскольку в Междумире невозможно причинить физическую боль, некоторые злобные индивиды, такие, например, как МакГилл, подвешивают своих пленников в попытке уморить их скукой.
подвесочная камера: место, в котором осуществляется подвешивание.
мёртвое пятно: небольшой участок земли или любой другой поверхности, перешедший в Междумир из мира живых. Обычно он не превышает нескольких квадратных футов и возникает там, где кто-то умер; однако при некоторых обстоятельствах мёртвые пятна могут занимать весьма значительную площадь.
доминирующая реальность: когда какое-либо разрушенное строение переносится в Междумир, а на его месте в живом мире строится новое — которое из этих двух зданий более реально? Для нас, тех, кто населяет Междумир — старое, «перешедшее»; нам оно видно яснее. Поэтому моё мнение — из двух миров Междумир более реален. Вы можете прочитать об этом в моей книге «Живой мир и другие мифы, пересказанные Мэри Хайтауэр», которая скоро будет опубликована.
эктодёрство: один из криминальных фокусов, как я их называю. Это способность проникать в живой мир, выдёргивать оттуда различные вещи и перетаскивать в Междумир. Всячески избегайте эктодёров! Если вы стали свидетелем акта эктодёрства, заявите об этом лицу, облечённому властью.
гадальное печенье: некоторые личности, не будем называть их имён, утверждают, что все китайские гадальные печенья переходят в Междумир; и словно этого недостаточно, эти личности настаивают, что все пророчества, находящиеся в этих печеньях, всегда сбываются. А я говорю — это ложь, ложь, ложь. Настоятельно советую избегать гадальных печений, как чумы.
междумирное зрение: мы, послесветы, можем видеть живой мир, но он представляется нам размытым, словно не в фокусе. Он предстаёт нашему глазу серым, словно вылинявшим. Только места и вещи, перешедшие в Междумир, видны нам чётко, у них яркие цвета. Такова природа междумирного зрения.
монеты: при пробуждении в Междумире вы обнаружите у себя в кармане старую, стёртую монету. Выбросьте её. Эти монеты — просто мусор.
Междуглушь: неизведанные, не нанесённые на карту территории, наиболее опасные регионы Междумира.
тушка: сленг скинджекеров. Так они называют живых людей, обладающих плотью и кровью.
злая гравитация: послесветы подвержены силе земного притяжения — она действует на нас так же, как и на живых. Поскольку в живом мире мы погружаемся в землю, то для нас, к сожалению, всегда существует опасность провалиться до самого ядра Земли. Поэтому когда мы находимся на живой поверхности, нам необходимо всё время двигаться. Как только кто-нибудь уйдёт в землю с головой, для этой потерянной души обычно нет возврата — вытащить себя наружу невозможно. Мы называем это явление «злой гравитацией».
Междусветы: После прибытия в Междумир души спят девять месяцев. В этот период подобающее название для них — Междусветы.
счиститься: когда скинджекер оставляет занятую им «тушку», иногда этот процесс называют «счиститься».
скинджекинг: ещё один криминальный фокус, по всей вероятности, наиболее полезный — если, конечно, криминальные фокусы вообще можно назвать полезными. Скинджекинг — это способность послесвета проникать в живого человека. Скинджекер как бы «влезает в его шкуру» и берёт контроль над его сознанием и телом.
облако: Так надо правильно называть любую группу послесветов. Стая птиц, косяк рыбы, облако послесветов.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Облако послесветов
ГЛАВА 1
Слухи, слухи...
Об ужасном; о чудесном; о событиях столь значительных, что их невозможно удержать в секрете, и потому их передают из уст в уста, от послесвета к послесвету, пока все обитатели Междумира не узнают о них.
Молва о прекрасной небесной ведьме, парящей в горних высях на огромном серебристом воздушном шаре. Шепотки об ужасном огре, целиком состоящем из шоколада — он завлекает ничего не подозревающих духов своим соблазнительным, роскошным ароматом, а потом бросает их в страшную чёрную яму, откуда нет возврата.
В мире, где воспоминания начисто стираются с ткани бытия, слухи значат куда больше, чем это представляется живым людям. Молва — это ток жизни, её кровь в мире, где нет крови, в мире, лежащем между жизнью и смертью.
Однажды, в один из самых обычных дней Междумира, некий парнишка оказался очень близок к тому, чтобы испытать на себе правдивость этих слухов.
Его имя не имеет значения — настолько не имеет значения, что он и сам его забыл. Да и к чему оно? Пройдёт совсем немного времени, и мальчик уйдёт навсегда. Он умер около двух лет назад, сбился с пути по дороге к свету, проспал девять месяцев и проснулся в Междумире. Он бродил где придётся, одиноко и тихо, прячась от встречных — боялся, что они сделают с ним что-нибудь нехорошее. Без друзей-приятелей, которые могли бы напомнить ему, кто он такой, мальчик забыл свою жизнь и своё имя гораздо быстрей, чем большинство других обитателей Междумира.
Бывало, он натыкался на небольшие группки послесветов, и, спрятавшись, подслушивал их разговоры. А те передавали друг другу новости и слухи о монстрах. Так что мальчик, как и любой другой дух, потерявшийся между жизнью и смерью, знал, какие опасности подстерегают беспечных.
Когда мальчик только-только очнулся в Междумире, он пустился бродить не просто так — у него была цель, он искал ответы. А теперь забылись даже вопросы... Единственное, что осталось с тех ранних дней — неодолимое желание двигаться вперёд, отдыхая лишь тогда, когда на пути встречается мёртвое пятно — твёрдый, чётко видимый участок земли, который, как и сам мальчик, тоже перешёл в Междумир. Он быстро разобрался, что мёртвые пятна ярко выделяются на туманном, размытом фоне мира живых; к тому же в них не проваливаешься, тогда как в живом мире при каждом шаге погружаешься по самую щиколотку, а стоит чуть зазеваться — и ты уже на пути к центру Земли.
В этот день, о котором идёт речь, бесцельные блуждания привели его на поле, сплошь покрытое мёртвыми пятнами — так много он ещё никогда не видел. Но не это привлекло его внимание, а ведёрко с поп-корном. Оно как ни в чём не бывало стояло посреди одного из мёртвых пятен, рядом с развесистым междумирным деревом.
Каким-то образом в Междумир попал поп-корн! Еда — это же невероятная роскошь!
Мёртвому парнишке не выпадала возможность поесть с самого его прибытия сюда. Ему больше не нужно было питаться, чтобы поддерживать свои жизненные силы, однако потребность насладиться чем-нибудь вкусненьким осталась. Как же он мог устоять перед поп-корном? Да ещё перед таким огромным ведром — самого большого размера, из тех, что покупаешь в кинотеатре с чувством «ну-сейчас-как-наемся!», и, однако, никогда не можешь доесть до конца. Вон как блестит масло на зёрнышках! Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой!
Так оно и оказалось.
Мальчик ступил на мёртвое пятно, потянулся за ведёрком и... его лодыжку обхватила верёвка, а в следующее мгновение вокруг стянулась сетка и вздёрнула его кверху. Только оказавшись высоко над землёй, мальчик осознал свою ошибку.
Он слышал о монстре, называвшем себя МакГиллом, и его ловушках для послесветов — но он слышал также, что МакГилл убрался куда-то очень далеко и сеял теперь ужас по ту сторону Атлантики. Так кто же тогда поставил эту ловушку? И зачем?
Он извивался и выкручивался, стараясь высвободиться, но без толку. Единственное утешение — ведёрко с поп-корном угодило в ловушку вместе с ним. Пусть половина просыпалась на землю, но ведь другая-то половина осталась! Мальчик наслаждался каждым зёрнышком, а когда он покончил с едой, началось ожидание. Он ждал и ждал. День сменился ночью, потом снова настал день, и ещё один, и ещё, пока он не потерял счёт времени. Парнишка уже начал опасаться, что ему придётся провести вечность, болтаясь в сетке на дереве...
Но наконец он услышал отдалённый гул — с севера приближалась какая-то машина. Эхо отражало звук, так что он слышался и с юга; но по мере нарастания громкости, стало ясно, что это вовсе не эхо — звуки были совсем разные. К нему подбирались с обеих сторон. Кто это? Другие послесветы? Или монстры? Что они сделают с ним — освободят или он тоже падёт жертвой их злобы? Слабое воспоминание о сердце быстрее заколотилось в его призрачной груди. Гудение моторов нарастало, а мальчик висел и покорно ждал, кто же доберётся до него первым.
ГЛАВА 2
— Мисс Мэри, один из наблюдателей засёк, что в ловушке кто-то есть!
— Отличная новость! Скажи Спидо — пусть подведёт нас поближе, но не вплотную. Не надо пугать нашего нового друга.
Мэри Хайтауэр была здесь, на высоте, в своей стихии. Конечно, живые залетали и повыше — туда, откуда вся Земля представлялась громадным глобусом с нарисованными на нём облаками. И всё же здесь, между небом и землёй, Мэри чувствовала себя как дома. Теперь она — королева «Гинденбурга», и это её более чем устраивало. В 1937 году «Гинденбург» — самый большой дирижабль из когда-либо существовавших на Земле — полыхнул гигантским огненным факелом и оставил мир живых. Мэри, всегда верившая в предназначение, знала, почему так произошло: дирижабль перешёл в Междумир специально ради неё.
Променад правого борта, бегущий по всей длине пассажирского отсека, служил ей местом отдыха и оперативным центром. Огромные наклонные окна давали широкий обзор того, что проплывало внизу. Зрелище было удивительное: на размытом, блеклом фоне живого мира там и сям яркими пятнами выделялись как творения рук человеческих, так и создания природы, теперь принадлежащие миру вечности. Поля и деревья, строения и дороги... Тогда как живой мир представал глазам послесветов серым и расплывчатым, места и вещи, перешедшие в Междумир, отличались ясностью и чёткостью очертаний. По прикидкам Мэри, лишь сотая часть погибших детей или разрушенных предметов попадала сюда. Вселенная привередлива, не желает хранить в вечности что попало.
Только сейчас, проведя достаточно времени в небе, Мэри поняла, что слишком засиделась в своих башнях. Сколько жизненно важных вещей и событий она упустила! Правда, башни давали ей защиту от её брата Майки, который тогда разыгрывал из себя монстра по имени МакГилл. Майки потерпел поражение и больше не представлял собой угрозы. Что до Мэри — теперь ей не надо было сидеть в башне и ждать, когда послесветы придут к ней — она могла сама отправиться на их поиски.
— Почему вы не отходите от этих окон? — спрашивал её Спидо, отвлекаясь от пилотирования. — Что вы там видите такого особенного?
— Мир призраков, — отвечала она.
До Спидо не доходило, что призраками в понимании Мэри были так называемые живые люди. Как непрочен, неустойчив их мир! Ничто в нём не длилось вечно — ни люди, ни вещи. Он был наполнен бессмысленными стремлениями, гонкой за какими-то недостижимыми целями; и ведь всё всегда заканчивается одним и тем же: туннель и исчезновение. Конец пути.
«О, к счастью, не всегда, — удовлетворённо думала она. — И не для всех».
Но когда она заводила разговор на свою излюбленную тему — о том, как им повезло, какая это честь — оказаться в Междумире, Спидо неизменно отвечал:
— По мне — так лучше бы я оставался в живых!
— Если бы я не погибла тогда, — возражала ему Мэри, — то уже давно лежала бы в могиле. А ты — ты был бы толстым лысым счетоводом с пивным пузом.
Спидо озирал свою поджарую, вечно облитую водой фигуру в мокрых плавках, в которых ему довелось умереть — и убеждал себя, что если бы остался в живых, растолстеть и облысеть ему вряд ли бы грозило.
Да пусть думает что хочет — Мэри лучше знать! Взросление и старость творит ужасные вещи даже с самыми совершенными и прекрасными людьми. Нет уж, она предпочитает оставаться вечно пятнадцатилетней.
Мэри приготовилась приветствовать новоприбывшего. Она сделает это лично — таков её обычай, и она от него никогда не отступала. Она всегда выходила раньше всех: стройная фигурка с роскошными медно-рыжими волосами, одетая в зелёное бархатное платье, торжественно нисходящая по трапу своего невероятно огромного воздушного корабля. Вот так — с достоинством, со стилем. Обращаясь персонально к каждому. Таким образом все новенькие потерянные души с первой же секунды встречи чувствовали, что она любит каждого из них, что всем им будет хорошо и безопасно под её тёплым крылышком.
Покидая променад правого борта, она миновала общие помещения корабля, в которых находилось сейчас сорок семь детей. В те дни, когда её резиденцией были башни, в них жило много, много больше — но Ник коварно забрал их всех. Он предал её, он вручил её подопечным ключи от двери, войдя в которую, не возвращаются: он положил монетку в каждую протянутую к нему ладошку. Монеты! Вызывающее ужас напоминание о том, что их всех ждёт истинная смерть, если они будут достаточно глупы, чтобы возжелать её. Ну и что, что в конце туннеля горит свет? Это ещё не основание, чтобы изо всех сил стремиться неизвестно куда! Притягательность света, по мнению Мэри, сильно преувеличена. Сияют ведь не только небеса — пламя преисподней тоже!
Дирижабль заходил на посадку. Мэри прошла в кабину пилота — небольшую гондолу, подвешенную к брюху корабля и служившую ему капитанским мостиком. Отсюда открывался наиболее полный обзор.
— Приземляемся через несколько минут, — сообщил Спидо, внимательно и умело пилотирующий гладкую серебристую махину. Он был одним из немногих, кто отказался принять монету в тот день, когда Ник предал Мэри. Этот подвиг дал Спидо право занять особое положение — положение лица, облечённого доверием и ответственностью.
— Только глянь на это поле... — протянул он. — Сколько здесь мёртвых пятен!
С воздуха расстилавшаяся под ними поверхность была похожа на ткань в горошек.
— Должно быть, здесь когда-то произошло сражение, — предположила Мэри. — Наверно, в эпоху Войны за независимость.
Посреди поля, на мёртвом пятне, стояло дерево.
— Ловушка — там, на этом дереве, — сказал Спидо.
Красно-золотая листва величественного дерева резко контрастировала с по-летнему зелёными кронами живого мира. Оно навечно осталось в ранней осени, и листья никогда не осыплются с его ветвей. Мэри раздумывала: по какой причине оно перешло в вечность? Может, пара влюблённых вырезала на его коре свои инициалы, а после этого в дерево ударила молния? А может быть, его посадили в память кого-то, а потом спилили? Но скорее всего, оно напиталось кровью какого-то безвестного солдата и много лет спустя тихо и мирно умерло. Какова бы ни была причина, дерево перешло в Междумир, как и многое из того, что Вселенная определила на вечное хранение.
Крона была так густа, что даже после приземления им никак не удавалось высмотреть в ней сетку с запутавшимся послесветом.
— Я пойду первой, — сказала Мэри, — но хорошо бы, если б ты отправился со мной. Поможешь мне высвободить из силка нашего нового друга.
— Конечно, мисс Мэри!
Спидо широко улыбнулся — пожалуй, слишком широко для его небольшого лица.
Трап опустился, Мэри спустилась по ступеням, и пошла по живой почве со своей обычной грацией, несмотря на то, что ноги при каждом шаге уходили в землю по щиколотку.
Но подойдя ближе к дереву, она поняла, что случилось что-то немыслимо ужасное. Сеть кто-то срезал, и никакого послесвета в ней не было. Всё, что от него осталось — это лишь валяющееся на земле пустое ведёрко из-под поп-корна — приманка, которую поместила здесь Мэри, в точности, как когда-то поступал её брат. Но если МакГилл нёс своим жертвам рабство, то Мэри дарила послесветам свободу. Или то, что она под ней подразумевала. Но сегодня в ловушке не оказалось никого, кому она могла бы вручить свой дар.
— Должно быть, как-то сам вырвался... — сказал подошедший Спидо.
Мэри покачала головой.
— Из этих сетей ещё никто никогда не выбирался самостоятельно, — возразила она.
И тут на неё повеяло неким ароматом. Сладким, пряным ароматом, который наполнил всё её существо не поддающейся описанию смесью любви и ненависти.
Аромат исходил от коричневых отпечатков ладоней, красовавшихся на стволе. Их оставили здесь специально — чтобы поиздеваться над ней!
— Это что — засохшая кровь? — спросил Спидо.
— Нет, — отозвалась она, стараясь не подать виду, что ею владеет ни с чем не сравнимое бешенство. — Это шоколад.
*** *** *** *** ***
Вот что говорит Мэри Хайтауэр об этом шоколадном исчадии ада в своей книге «Осторожно — тебя касается!»:
«Всякий разумный послесвет обязан прислушаться к многочисленным предупреждениям относительно существа, известного под именем Шоколадный Огр. Он — воплощение хаоса и разрушения. Воистину, весь Междумир содрогается при виде его злодеяний! Если есть на свете справедливость — а я искренне верю, что она есть — ему придётся за всё держать ответ, когда он предстанет перед Создателем. Если где-либо поблизости ты обнаружишь следы пребывания Шоколадного Огра — найди себе убежище, скройся и постарайся как можно скорее доложить о случившемся лицу, облечённому властью».
Под вышеупомянутым «лицом», как можно догадаться, Мэри подразумевает себя.
ГЛАВА 3
Этот старый паровоз был отдан в переплавку ещё в девятнадцатом веке, но машинист до того любил его, что паровоз заслужил себе место в Междумире. Само собой, ездить он мог только по путям, которых больше не существовало. Что поделать — у жизни после жизни есть свои неудобства.
Мальчишка с руками, которые были слишком велики для его тщедушной фигуры, и сигаретой, вечно свисающей с губы, освободил послесвета, попавшего в ловушку Мэри и, вцепившись ему в локоть (может быть, немножко слишком крепко), тащил того через поля и рощи к ждущему на рельсах поезду.
— Чей это поезд? — паниковал пленник. — Что вы сделаете со мной?
— Не задавай дурацких вопросов, — отрезал большерукий, — а то на раз пойдёшь вниз, чтоб мне провалиться. — И толкнул пойманного вверх по ступенькам, ведущим в вагон-салон.
В нос пленнику ударил запах.
— О нет! Нет!
Как ни чудесен аромат шоколада, он мог означать только одно: слухи говорили правду. Пленник был обречён.
В другом конце салона сидел некто в белой рубашке и при галстуке. Правда, официальный наряд был весь заляпан коричневым. Такие же пятна красовались на пышном красном ковре. И на красных же бархатных стульях.
— Не бойся, — сказал Шоколадный Огр. Именно это говорят все монстры как раз в тот момент, когда уж точно пора по-настоящему испугаться.
Свет, льющийся из окон, бил перепуганному мальчугану в глаза, так что он не мог рассмотреть лица огра. Но тот сам встал и вошёл в полосу света. В то же мгновение всё стало ясно.
Вот это лицо! Словно кто-то окунул всю правую половину головы огра в расплавленную шоколадную помадку. Коричневая субстанция, казалось, сочилась из самих пор его кожи. Даже левый глаз монстра был не просто карим, а шоколадным. Тем больше изумляла правая половина его лица — в ней не было ничего чудовищного. Фактически, она выглядела так, как и должна была выглядеть у обычного пятнадцатилетнего[1] юноши.
— Отпусти меня! — попросил трясущийся от страха послесвет. — Я всё сделаю, всё, что хочешь, только отпусти!
— Отпущу, — заверил Шоколадный Огр. — И даже ещё лучше — укажу тебе путь.
Что-то это звучало не слишком обнадёживающе. Пленник перепугался ещё больше и ждал, что под его ногами вот-вот разверзнется страшная чёрная яма. Но ничего такого не произошло.
— Как тебя зовут? — спросил огр.
Вот тебе и раз. Об этом мальчик уже давно и думать забыл.
— Меня зовут...
Поделиться книгой: