Гарри Поттер и Дары Смерти(astronom_bash.ru)

Она сидела рядом со своей сестрой, настолько же не похожая на нее внешне — темные глаза и тяжелые веки, — насколько непохоже она вела себя. Нарцисса сидела прямо и бесстрастно, Беллатрикс же склонилась к Волдеморту: слова не могли целиком выразить ее желание быть ближе к нему.

— Не может быть большего удовольствия, — повторил Волдеморт, немного наклонив голову. — Эти слова много значат в твоих устах, Беллатрикс.

Она покраснела, глаза наполнились слезами восхищения.

— Мой Лорд знает, что я говорю только правду!

— Не может быть большего удовольствия… даже если сравнить его со счастливым событием, которое, как я слышал, произошло на этой неделе в твоей семье?

Беллатрикс уставилась на него с раскрытым ртом — похоже, она не поняла, о чем идет речь.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, мой Лорд.

— Я говорю о твоей племяннице, Беллатрикс. И о вашей, Люциус и Нарцисса. Она вышла замуж за оборотня Рема Люпина. Вы, должно быть, так этим гордитесь…

Взрыв хохота потряс комнату. Многие нагнулись вперед, чтобы обменяться глумливыми взглядами; несколько человек стучали кулаками по столу. Большой змее не понравилось это беспокойство; она широко раскрыла пасть и гневно зашипела, но Упивающиеся смертью не услышали ее — так им понравилось унижение Беллатрикс и Малфоев. Лицо Беллатрикс, совсем недавно светившееся счастьем, пошло уродливыми красными пятнами.

— Она — не наша племянница, мой Лорд! — Беллатрикс попыталась перекричать радостный рев. — Мы — Нарцисса и я — ни разу не встречались с нашей сестрой после того, как она вышла замуж за грязнокровку. Ее выродок не имеет к нам никакого отношения, как и любое зверье, самкой которого девчонка решит себя называть.

— А что ты скажешь, Драко? — спросил Волдеморт; его тихий голос ясно слышался даже сквозь крики и улюлюкание. — Ты будешь присматривать за щенками?

Хохот усилился; Драко Малфой в ужасе посмотрел на отца, но тот внимательно разглядывал свои колени. Затем он поймал взгляд матери. Она едва заметно покачала головой, затем снова стала разглядывать противоположную стену.

— Достаточно, — произнес Волдеморт, гладя разгневанную змею. — Достаточно!

Смех тут же прекратился.

— Многие из стариннейших родов со временем начали вырождаться, — сказал он. Беллатрикс пожирала его умоляющим взглядом, почти не дыша. — Вы должны подрезать ваше дерево, не правда ли, чтобы поддержать его здоровье? Отрезать те его части, которые угрожают здоровью всего дерева.

— Да, мой Лорд, — прошептала Беллатрикс, и ее глаза снова наполнились слезами благодарности. — При первой же возможности!

— У тебя будет такая возможность, — сказал Волдеморт. — И в твоей семье, и во всем мире… мы должны вырезать эту смертоносную язву, и мы будем делать это до тех пор, пока не останется только чистая кровь…

Волдеморт поднял палочку Люциуса Малфоя, направил ее на медленно поворачивавшееся над столом тело и сделал едва заметный взмах. Жертва застонала и попыталась вырваться из невидимых оков.

— Узнаешь нашу гостью, Северус? — спросил Волдеморт.

Снейп посмотрел на лицо женщины, висевшей вверх ногами. На пленницу уже смотрели все Упивающиеся смертью, словно получив команду проявить любопытство. Повернувшись к камину, женщина прошептала сорванным голосом:

— Северус! Помогите мне!

— Да, — сказал Снейп, когда пленницу развернуло в другую сторону.

— А ты, Драко? — спросил Волдеморт, свободной рукой поглаживая голову змеи. Драко судорожно покачал головой. Сейчас, когда женщина очнулась, он уже не мог на нее смотреть.

— Да, ты же, скорее всего, не ходил на ее уроки, — продолжил Волдеморт. — Для тех, кто не знает — к нам сегодня присоединилась Черити Бэбидж, которая до недавнего времени преподавала в Школе волшебства и чародейства Хогвартс.

Сидящие за столом выразили свое понимание невнятным гулом. Толстая сутулая женщина с острыми зубами хихикнула.

— Да… Профессор Бэбидж рассказывала детям ведьм и волшебников все о магглах… о том, что они не слишком-то отличаются от нас…

Кто-то из Упивающихся смертью сплюнул на пол. Черити Бэбидж снова повернулась в сторону Снейпа.

— Северус… пожалуйста… пожалуйста…

— Молчать! — приказал Волдеморт, еще раз взмахнув палочкой Люциуса, и Черити замолчала, словно ей в рот засунули кляп. — Ей было недостаточно того, что она портит и загрязняет умы детей-волшебников! На прошлой неделе профессор Бэбидж написала в «Ежедневном пророке» пылкую статью в защиту грязнокровок. Волшебники, говорит она, должны принять этих воров знаний и магии. Сокращение числа чистокровных волшебников, говорит мудрая госпожа Бэбидж, — очень желательное обстоятельство. Она бы с удовольствием заставила всех нас вступать в браки с магглами… и, без сомнения, оборотнями…

В этот раз никто не смеялся. В голосе Волдеморта были ясно слышны гнев и презрение. Черити Бэбидж в третий раз повернулась лицом к Снейпу. Слезы стекали на ее волосы. Снейп бесстрастно смотрел на нее. Она снова отвернулась.

— Avada Kedavra!

Зеленая вспышка осветила всю комнату. Черити с грохотом упала на стол, который задрожал и заскрипел от удара. Несколько Упивающихся смертью отпрянули в креслах, Драко и вовсе свалился на пол.

— Ужин, Нагини, — мягко сказал Волдеморт, и огромная змея, покачиваясь, сползла с его плеч на полированную поверхность стола.[1]

Глава вторая — In Memoriam[2]

Гарри истекал кровью. Придерживая правую руку левой и вполголоса ругаясь, он толкнул дверь плечом. Под ногами хрустнул фарфор: Гарри наступил на чашку с холодным чаем, стоявшую на полу у входа в его спальню.

— Что за…?!

Оглянулся по сторонам — лестничная площадка дома номер четыре по Тисовой улице была пуста. Должно быть, чашка под дверью отражала представление Дадли об остроумных шутках. Держа кровоточащую руку на весу, Гарри собрал осколки и выбросил их в уже и без того переполненную мусорную корзину в своей комнате и пошел в ванную, чтобы промыть рану на пальце.

То, что ему еще четыре дня нельзя будет пользоваться магией, казалось бессмысленной и безумно раздражающей глупостью. Впрочем, Гарри был вынужден признать, что в борьбе с рваной раной на пальце он потерпел бы поражение. Он никогда не учился исцелять травмы. Теперь — особенно в свете ближайших планов — это казалось серьезным пробелом в образовании. Отметив мысленно, что надо спросить Гермиону, как это делается, Гарри скомкал кусок туалетной бумаги, собрал им, как сумел, с пола пролитый чай, вернулся в спальню и захлопнул дверь. Это утро он провел, выгребая из чемодана все вещи — впервые с тех пор, как упаковал его шесть лет назад. Обычно накануне очередного учебного года он просто вытаскивал верхние две трети содержимого и заменял или подновлял его, оставляя на дне слой барахла — старые перья, сушеные глаза жуков и непарные носки. Пару минут назад Гарри залез туда и тут же почувствовал резкую боль в безымянном пальце, а когда вытащил руку, увидел море крови.

Теперь он действовал осторожнее. Встав рядом с чемоданом на колени, Гарри ощупал днище и извлек старый значок, на котором попеременно мерцали надписи «Поддерживайте Седрика Диггори» и «Поттер — вонючка», треснутый, изношенный вредноскоп и золотой медальон, внутри которого лежала записка от «Р.А.Б.», а потом наконец обнаружил ту самую штуку с острыми краями, которая причинила ему такую боль. Гарри ее сразу узнал. Это был двухдюймовый осколок зачарованного зеркальца, которое подарил ему покойный крестный, Сириус. Отложив зеркальце в сторону, Гарри тщательно обыскал чемодан, чтобы найти остальные осколки, но от прощального подарка крестного не осталось ничего, кроме стеклянной пыли. Она будто сверкающим песком покрывала заваленное мусором дно чемодана.

Гарри сел и стал рассматривать осколок, но увидел лишь отражение собственного ярко-зеленого глаза. Бросив зеркало поверх валявшегося на кровати непрочитанного свежего выпуска «Ежедневного пророка», Гарри атаковал остатки свалки, надеясь хотя бы так заглушить горькие воспоминания, тоску и уколы сожаления, которые всколыхнуло в нем зеркальце.

На то, чтобы полностью освободить чемодан, выбросить бесполезные вещи и рассортировать остальные на стопки — брать с собой, не брать, — ушел еще час. Школьную и квиддичную форму, котел, пергаменты, перья и большую часть учебников Гарри свалил горой в углу, чтоб оставить здесь. Интересно, что с ними сделают дядя и тетя? Наверное, сожгут под покровом ночи, как если бы это были улики страшного преступления. Маггловская одежда, мантия-невидимка, набор для зельеварения, несколько книг, подаренный Хагридом альбом с фотографиями, стопка писем и палочка отправились в старый рюкзак. В его переднем кармане разместились карта Мародеров и медальон с посланием Р.А.Б. Медальону Гарри отвел столь почетное место не из-за ценности — во всех обычных смыслах он ничего не стоил, — а из-за той цены, которой за него пришлось заплатить.

В итоге осталась только объемистая пачка газет на столе, рядом с белоснежной совой Хедвиг: по одной газете за каждый день, что Гарри провел на Тисовой улице этим летом.

Он встал с пола, потянулся и прошел к столу. Хедвиг даже не двинулась, когда он стал пролистывать газеты, швыряя их одну за другой в кучу мусора. Сова не то спала, не то прикидывалась — злилась на Гарри, потому что в эти дни он выпускал ее из клетки лишь ненадолго.

Добравшись почти до самого низа стопки, Гарри стал просматривать газеты медленнее, отыскивая выпуск за определенное число — спустя несколько дней после того, как он вернулся на Тисовую улицу. Насколько он помнил, там еще на первой полосе была заметка об отставке Черити Бэбидж, преподавателя маггловедения в Хогвартсе. Наконец Гарри нашел то, что искал, открыл десятую страницу и уселся на стул, чтобы перечитать статью.

«ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЬБУСЕ ДАМБЛДОРЕ», автор: Эльфиас Дож

Я познакомился с Альбусом Дамблдором в одиннадцать лет, в наш первый день в Хогвартсе. Наше взаимное влечение было, без сомнения, обязано тому, что мы оба чувствовали себя отверженными. Я незадолго до школы переболел драконьей оспой, и, хотя я был уже не заразен, все же покрытое оспинами лицо и зеленоватый цвет его отталкивали от меня многих. Что же касается Альбуса, он прибыл в Хогвартс в ореоле нежеланной известности — менее чем за год до того его отец, Персиваль, был осужден за варварское, получившее широкую огласку нападение на трех юных магглов.

Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (который позднее скончался в Азкабане) и вправду совершил это преступление: наоборот, когда я набрался смелости спросить его, он заверил меня, что не испытывает сомнений в отцовской вине. Но говорить более об этом грустном событии Альбус не желал, хотя многие пытались его к тому понудить. Некоторые даже были расположены восхвалять поступок его отца, полагая, что и сам Альбус относится к числу магглоненавистников. Однако ничто не могло быть дальше от истины: как засвидетельствовал бы любой из знавших Альбуса, ни разу не проявлял он ни малейшего предубеждения против магглов. Напротив, своей решительной защитой прав магглов он нажил себе немало врагов в последующие годы.

Впрочем, не прошло и нескольких месяцев, как слава самого Альбуса стала затмевать таковую отца. К концу первого года обучения он был известен уже не как сын ненавистника магглов, но как самый талантливый ученик — не более и не менее, — какого когда-либо видела эта школа. Те из нас, кто пользовался привилегией быть его друзьями, черпали благо из его примера, не говоря уже о помощи и ободрении, на которые он никогда не скупился. Позднее Альбус признался мне, что уже тогда считал преподавание величайшим наслаждением в своей жизни.

Альбус не только получал все отличительные награды, которые предлагала школа, но и вступил в регулярную корреспонденцию со значимейшими волшебниками своего времени, в числе коих были Николя Фламель, прославленный алхимик, Батильда Бэгшот, известный историк, и Адальберт Уоффлинг, теоретик магии. Несколько его исследований нашли свой путь в научные издания, такие, как «Трансфигурация сегодня», «Сложнейшие чары» и «Вестник зельевара». Будущая карьера Дамблдора, казалось, обещала быть головокружительной, и оставался лишь вопрос, как скоро он станет министром магии. Впрочем, хотя в последующие годы неоднократно сообщалось, будто он вот-вот займет эту должность, сам Альбус никогда не питал подобных амбиций.

Спустя три года после того, как мы начали обучение в Хогвартсе, в школу прибыл и брат Альбуса, Аберфорт. Они не походили друг на друга; Аберфорт никогда не питал любви к учености и, в отличие от Альбуса, предпочитал разрешать споры скорее вызовом на дуэль, нежели разумной беседой. Тем не менее, было бы неверно предполагать, как то делают некоторые, будто братья не дружили. Они ладили так хорошо, как только возможно для двух молодых людей со столь разным характером. Справедливости ради следует признать, что Аберфорту, должно быть, не так уж сладко жилось в тени Альбуса. Он затмевал собою всех, и то был, если мне позволено будет так выразиться, профессиональный риск дружбы с ним. Однако и брата это не могло не тяготить.

По окончании Хогвартса и до того, как вступить на избранное каждым из нас профессиональное поприще, мы с Альбусом намеревались отправиться в обычное для тех времен кругосветное путешествие, чтобы ознакомиться с жизнью волшебников в других странах. Однако удар судьбы спутал все планы. Накануне нашего отъезда скончалась мать Альбуса, Кендра, оставив его главой и единственным кормильцем семьи. Я отложил свой отъезд настолько, насколько требовалось, чтобы отдать ей последний долг уважения, а затем отправился в путешествие, которое мне предстояло предпринять уже в одиночку. Не было и речи о том, чтобы Альбус мог сопровождать меня, так как ему, стесненному в средствах, отныне необходимо было заботиться о младших брате и сестре.

То был период в нашей жизни, когда мы менее всего общались. Я писал Альбусу, излагая — быть может, бестактно, — примечательные подробности моих странствий, начиная с того, как я едва спасся от химер в Греции и заканчивая опытами египетских алхимиков. Послания же Альбуса мало что открывали мне из его повседневной жизни, которая, как я мог заключить, была мучительно скучна для столь талантливого волшебника. Погруженный в собственные переживания, я лишь к концу своего годичного путешествия с ужасом узнал о новом несчастье, поразившем семью Дамблдоров: смерти их сестры Арианы.

Хотя Ариана давно была слабого здоровья, удар, наступивший так скоро после смерти матери, произвел глубокое впечатление на обоих братьев. Все те, кто был ближайшими друзьями Альбуса — а я причисляю себя к этим счастливцам, — согласны, что смерть Арианы и чувство ответственности Альбуса за это (хотя, разумеется, ни малейшей его вины в этом не было) так никогда и не изгладились из его памяти.

Вернувшись домой, я встретил юношу, пережившего страдания, какие обычно выпадают на долю людей намного старше. Альбус стал более замкнутым, и на сердце у него было тяжело. В довершение его бедствий потеря Арианы привела не к сближению между братьями, а, напротив, к отчуждению. (Со временем оно рассеялось — позднее братья восстановили если не близкие, то, несомненно, сердечные отношения). С той поры Альбус редко упоминал о родителях или Ариане, и его друзья взяли за привычку не упоминать о них.

Я предоставлю перу других описывать успехи Дамблдора в последующие годы. Грядущие поколения будут пользоваться плодами его безмерного вклада в сокровищницу магических знаний (включая открытие двенадцати способов использования драконьей крови), равно как и плодами мудрости, которую он проявил в своих решениях на посту главы Уизенгамота. Говорят также, что не было в истории волшебного поединка, сравнимого с тем, в котором сошлись Дамблдор и Гриндельвальд в 1945 году. Его свидетели описывали тот ужас и трепет, с которыми они наблюдали сражение двух выдающихся магов. Победа Дамблдора и ее последствия для всего волшебного мира считаются поворотным пунктом волшебной истории, сравнимым лишь с введением Международного статута о секретности или падением Того-Кого-Нельзя-Называть.

Альбус Дамблдор никогда не был горд или тщеславен; в любом человеке, каким бы незначительным или презренным тот ни казался, он мог найти нечто ценное. Утраты, понесенные в молодости, наделили его человечностью и состраданием. Я не могу передать словами, как мне будет недоставать его дружбы, но моя потеря — ничто в сравнении с утратой, которую понесло магическое сообщество. И то, что ученики любили его больше всех прочих директоров Хогвартса, — также бесспорно. Он умер, как жил — трудясь ради высшего блага. И вплоть до последнего часа, был точно так же готов протянуть руку незнакомому мальчику со следами драконьей оспы, как и в тот день, когда я впервые встретил его».

Гарри дочитал статью, но не мог оторвать глаз от фотографии, сопровождавшей некролог. Дамблдор улыбался знакомой доброй улыбкой, но его взгляд поверх очков-полумесяцев даже с газетного листа словно просвечивал Гарри рентгеном — а у самого Гарри грусть мешалась со стыдом. Он думал, что неплохо знал Дамблдора, но с тех самых пор, как впервые прочел некролог, был вынужден признать, что на самом деле ему почти ничего не было известно о директоре. Он ни разу не задумывался о детстве или юности Дамблдора; можно подумать, тот родился на свет сразу таким, каким его знал Гарри — почтенным старцем, убеленным сединами. Сама мысль о Дамблдоре-подростке казалась дикой, как если бы Гарри пытался представить себе глупую Гермиону или дружелюбного соплохвоста.

Ему никогда не приходило в голову расспрашивать Дамблдора о его прошлом. Это, конечно, прозвучало бы странно, даже дерзко, но, в конце концов, все ведь знали, что Дамблдор участвовал в легендарном поединке с Гриндельвальдом — а Гарри ни разу и не подумал спросить, каково это было, или задать вопрос о других знаменитых достижениях директора. Нет — если они и беседовали, то всегда о самом Гарри, о его прошлом, будущем, планах…

Сейчас Гарри казалось, — несмотря на то, что его собственное будущее было столь опасным и непредсказуемым, — что он упустил невосполнимый шанс. Это притом, что на единственный личный вопрос, какой он когда-либо задавал директору, Дамблдор, как подозревал Гарри, ответил неискренне.

— А что вы видите в зеркале Еиналеж?

— Самого себя с парой толстых шерстяных носков в руках.

Подумав немного, Гарри вырвал некролог из «Ежедневного пророка», аккуратно сложил и засунул в первый том «Практической защитной магии и ее использования против темных искусств». Саму газету он бросил в гору мусора и, обернувшись, осмотрел комнату. Здесь было теперь намного чище. Единственными лежащими не на месте вещами оставались все еще валявшийся на кровати сегодняшний выпуск «Пророка» и осколок зеркала на нем.

Гарри убрал осколок в сторону и развернул газету. С утра, отвязывая скрученный в трубку «Пророк» от лапы почтовой совы, он едва пробежал взглядом заголовки и сразу отбросил газету в сторону, убедившись, что там нет ничего о Волдеморте. Гарри был уверен, что Министерство давит на «Пророк», не разрешая публиковать новости такого рода.

Только сейчас он заметил, что именно упустил в первый раз.

В «подвале» на первой полосе была помещена фотография Дамблдора — тот быстро шел куда-то со встревоженным видом, — а над ней небольшой заголовок:

«ДАМБЛДОР — ПРАВДА РАСКРЫТА?»

На следующей неделе выходит в свет шокирующая история порочного гения, которого многие считают величайшим волшебником поколения. Срывая с Дамблдора маску благодушного седобородого мудреца, Рита Скитер раскрывает тайны бурного детства, преступной юности, конфликтов продолжительностью в жизнь и скрытой вины, которые Дамблдор унес с собой в могилу. ПОЧЕМУ человек, которого прочили в министры магии, удовлетворялся должностью директора Хогвартса? КАКОВЫ были истинные цели тайной организации, известной как Орден Феникса? КАК в действительности встретил смерть Дамблдор?

Ответы на эти и многие другие вопросы даны в книге, выход которой равносилен взрыву бомбы, — написанной Ритой Скитер новой биографии «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора». Эксклюзивное интервью, взятое Бетти Брейтуэйт у автора книги, читайте на стр. 13».

Гарри вскрыл запечатанный сверток и нашел тринадцатую страницу. Над статьей была фотография, с которой на Гарри смотрело еще одно знакомое лицо: женщина в украшенных камушками очках и с причудливо завитыми светлыми волосами скалила зубы в победной, как ей казалось, улыбке и махала читателям рукой. Стараясь не смотреть на тошнотворное изображение, Гарри принялся читать.

В личном общении Рита Скитер куда теплее и мягче, чем можно предположить по ее имиджу беспощадной журналистки. Встретив меня в прихожей своего уютного дома, она ведет меня прямиком на кухню, где нас ждет чай, сдобный пирог и, конечно же, кипящий чан свежайших сплетен.

— Разумеется, Дамблдор — просто мечта для биографа, — говорит Скитер. — Такая длинная, насыщенная событиями жизнь… Я уверена, что моя книга станет лишь первой из многих, очень многих.

С написанием своей книги Скитер не тянула. 900-страничный том был завершен уже через четыре недели после таинственной гибели Дамблдора в июне этого года. Я спрашиваю, как ей это удалось.

— О, когда так долго работаешь журналистом, как я, то сдавать материал точно в срок — это уже вторая природа. Я знаю, что волшебный мир требовал полной истории Дамблдора. Я хотела ответить на этот вопрос первой.

Я упоминаю широко цитировавшееся недавно высказывание Эльфиаса Дожа, особого советника Уизенгамота и многолетнего друга Дамблдора: «В книге Скитер меньше фактов, чем в карточках от шоколадных лягушек».

Скитер закидывает голову назад и смеется.

— Милый старый Дож! Помню, пару лет назад я брала у него интервью о правах русалок. Он был совершенно не в себе — воображал, будто мы сидим на дне озера Уиндермир, и все повторял, чтоб я остерегалась форели.

— Однако упреки, что Ваша книга грешит неточностями, повторялись во многих местах. Действительно ли вы полагаете, что четырех недель достаточно для описания долгой и необычной жизни Дамблдора?

— Ах, дорогая, — улыбается Скитер, похлопывая меня по руке, — вы ведь не хуже меня знаете, какую массу информации можно добыть с помощью мешка галлеонов, отказа слышать слово «нет» и острого Прыткопишущего Пера! Да и в любом случае люди выстраивались в очередь, чтоб вылить грязь на Дамблдора. Не все, знаете ли, считали, что он такой уж замечательный, он перешел дорожку многим важным персонам. На месте нашего Дожа я бы не воображала себя правой. Мне удалось получить доступ к источнику, за который большинство журналистов продали бы свою палочку. Это человек, который раньше никогда не выступал на публике, зато был близок к Дамблдору в самые бурные и беспокойные годы его молодости.

— В рекламе книги говорится, что там есть кое-что шокирующее для тех, кто верит, будто Дамблдор прожил безупречную жизнь. Каковы же самые большие тайны, которые вам удалось раскрыть?

— Ну, не будем об этом, Бетти. Я же не могу выдать все секреты до того, как читатели купят книгу! — смеется Скитер. — Но могу пообещать: тех, кто до сих пор думает, будто жизнь Дамблдора была такой же белоснежной, что и его борода, ждет жестокое пробуждение! Вот хотя бы, к примеру: кто из слышавших филиппики Дамблдора против Сами-Знаете-Кого мог бы представить, что директор и сам в молодости баловался темными искусствами?! Поздние годы своей жизни он провел, проповедуя толерантность, однако в юности придерживался отнюдь не столь широких взглядов! Да, у Альбуса Дамблдора было исключительно грязное прошлое, это уж не говоря о сомнительных родственничках, существование которых он так старательно замалчивал…

Я спрашиваю Скитер, что она имеет в виду. Неужели брата Дамблдора — Аберфорта, — которого Уизенгамот лет пятнадцать назад осудил за неправомерное использование магии?

— О, Аберфорт — это лишь верхушка навозной кучи, — смеется Рита. — Нет, я говорю о вещах похуже, чем братец, обожающий возиться с козами, или даже калечивший магглов папаша. Дамблдор так и не сумел удержать их под контролем, оба были осуждены Уизенгамотом… Нет, меня по-настоящему интриговали его мать и сестра. Немного раскопок — и вскрылось такое осиное гнездо… Но, как я уже сказала, вам придется подождать, пока выйдет книга. Все детали изложены в главах с девятой по двенадцатую. Пока что я могу сказать лишь одно — неудивительно, что Дамблдор не любил рассказывать о том, при каких обстоятельствах у него был сломан нос.

— Оставляя в стороне семейные скелеты в шкафу — вы же не отрицаете, что благодаря своему таланту Дамблдор совершил немало открытий в магии?

— Да, у него были хорошие мозги, — признает Скитер, — хотя сейчас многие задаются вопросом, какова была доля его собственных заслуг в так называемых открытиях. Например, Айвор Диллонсби в шестнадцатой главе моей книги утверждает, что он уже открыл восемь способов использования драконьей крови, когда Дамблдор попросил «посмотреть» результаты его исследований.

Однако, решаюсь заметить я, важность некоторых достижений Дамблдора нельзя отрицать. Как насчет его знаменитой победы над Гриндельвальдом?

— Я очень рада, что вы упомянули Гриндельвальда, — говорит Скитер с дразнящей улыбкой. — Боюсь, что тем, кто рыдал от восторга над зрелищной победой Дамблдора, придется приготовиться к ошеломляющей новости, почти что к взрыву бомбы… Навозной бомбы, я бы сказала. Очень грязное дело. Пока я скажу одно: не надо питать уверенность, что легендарная дуэль имела место в реальности. После прочтения моей книги читателям придется заключить, что Гриндельвальд просто наколдовал белый флаг и тихо сдался!

Скитер отказывается раскрывать другие подробности этой интригующей темы, так что мы переходим вместо этого к вопросу, который, несомненно, привлекает читателей больше, чем что-либо иное.

— О, да, — оживленно кивает Скитер. — Я посвятила целую главу отношениям Поттера и Дамблдора. Их называли нездоровыми и даже преступными. Но, опять же, читателям придется купить книгу, чтобы прочесть историю целиком. Впрочем, в любом случае нет сомнения, что Дамблдор с самого начала питал к Поттеру неестественный интерес. Делалось ли это для блага мальчика — что ж, увидим. В любом случае ни для кого не секрет, что у Поттера было более чем буйное отрочество.

Я спрашиваю Скитер, поддерживает ли она контакт с Гарри Поттером, у которого взяла год назад нашумевшее интервью. Это был прорывный эксклюзивный материал, в котором Поттер рассказал о том, как вернулся Сами-Знаете-Кто.

— Да, с тех пор мы тесно общаемся, — говорит Скитер. — У бедного Поттера не так много настоящих друзей, а мы встретились в один из самых сложных моментов его жизни — на Тремудром Турнире. Возможно, я одна из немногих живущих, кто может сказать о себе, что знает настоящего Гарри Поттера.

Что сразу же подводит нас к слухам о последних часах Дамблдора. Верит ли Скитер, что Поттер присутствовал при его гибели?

— Ну, не хотелось бы слишком распространяться — все это есть в книге. Однако очевидцы в Хогвартсе видели, как Поттер убегал с места событий вскоре после того, как Дамблдор упал, прыгнул или же его столкнули с Астрономической башни. Позже Поттер дал показания против Северуса Снейпа, человека, с которым, как всем известно, он не ладит. Было ли все на самом деле так, как кажется? Это предстоит решать магическому сообществу — после того, как оно прочтет мою книгу.

На этой интригующей ноте я прощаюсь. Нет сомнений, что Скитер написала бестселлер, тираж которого разойдется мгновенно. А тем временем легионы почитателей Дамблдора могут трепетать в ожидании правды о своем герое, которая скоро выйдет наружу.

Гарри уже дочитал статью, но продолжал тупо пялиться на страницу. Его тошнило от ярости и отвращения; он скомкал газету и со всей силы швырнул об стену. Бумажный ком отскочил и упал в кучу мусора возле переполненной корзины.

Гарри расхаживал по комнате, не видя ничего перед собой. Он открывал пустые ящики стола, хватал то одну, то другую книгу, чтобы тут же положить ее обратно в стопку. Он едва понимал, что делает, — случайные фразы из интервью эхом отдавались в голове: «Целая глава посвящена отношениям Поттера и Дамблдора… Их называли нездоровыми и даже преступными… Он и сам в молодости баловался темными искусствами… У меня был доступ к источнику, за который большинство журналистов продали бы свою палочку…».

— Вранье! — заорал Гарри. Сосед из ближайшего дома, который как раз остановился, чтобы перезапустить газонокосилку, нервно огляделся по сторонам.

Гарри тяжело упал на кровать. Осколок зеркала отскочил в сторону; он подобрал его и стал вертеть в руках, думая о Дамблдоре, о клевете Скитер…

Ярчайшая синяя вспышка. Гарри словно заледенел, опять оцарапав порезанный палец о край стекла. Ему это наверняка почудилось. Он оглянулся через плечо — но стены были оклеены обоями грязно-персикового цвета, который выбрала тетя Петуния, и там не было ничего синего, что могло бы отразиться в стекле. Он опять заглянул в зеркало, но увидел лишь отражение своего собственного ярко-зеленого глаза.

Ему просто показалось, ничем иным это не объяснишь. Померещилось, потому что в тот момент он как раз думал о покойном директоре. И если в чем-то и можно было быть уверенным, так только в одном — ярко-синие глаза Альбуса Дамблдора больше никогда не посмотрят на него так, словно видят насквозь.[3]

Глава третья Отъезд Дурслей

Снизу донесся стук входной двери и окрик: «Эй! Ты!» За шестнадцать лет Гарри привык к такому обращению и не сомневался, что дядя зовет именно его, но откликнулся не сразу. Он все еще смотрел в осколок зеркала, где, как ему показалось на долю секунды, был виден глаз Дамблдора. Только когда дядя заорал: «Мальчишка!», Гарри медленно поднялся и направился к выходу из спальни, задержавшись, чтобы положить осколок в рюкзак, к собранным вещам.

— Что ты копаешься? — крикнул дядя Вернон, когда Гарри появился на верхней площадке. — Иди сюда, потолковать нужно.

Глубоко засунув руки в карманы джинсов, Гарри спустился по лестнице. Все трое Дурслей сидели в гостиной. Они были одеты для путешествия: дядя Вернон в светло-коричневую куртку на молнии, тетя Петуния в изящный плащ цвета лосося, а Дадли, здоровенный и накачанный блондинистый кузен Гарри, — в кожанку.

— Ну? — спросил Гарри.

— Сядь! — сказал дядя Вернон. Гарри приподнял брови. — Пожалуйста! — добавил дядя, слегка поморщившись, словно последнее слово застряло у него в глотке.

Гарри сел, догадываясь, о чем пойдет речь. Дядя Вернон принялся ходить по комнате под пристальными взглядами встревоженных тети Петунии и Дадли. В конце концов, сосредоточенно нахмурив широкое, побагровевшее лицо, дядя остановился перед Гарри и заговорил:

— Я передумал.

— Вот так сюрприз, — откликнулся Гарри.

— Не смей разговаривать таким тоном! — начала было визгливо отчитывать его тетя Петуния, но дядя Вернон взмахом руки оборвал ее.