Очерки доисторических цивилизаций

Царь держал многочисленную армию, чтобы всегда быть в состоянии бороться с пограничными племенами, но поскольку вооружение этой армии было очень простым и обучения требовалось совсем немного, большую часть времени солдаты были доступны для привлечения к разного рода общественным работам. В их руках полностью были все ремонтные работы, связанные с общественными сооружениями, и также они поддерживали постоянный поток гонцов-почтальонов, доставлявших отчёты и депеши, равно как и личную корреспонденцию, по всей империи. Армия хорошо справлялась с поддержанием всей существующей инфраструктуры, но когда должна была быть построена новая дорога или крепость, обычно нанималась дополнительная рабочая сила.

Конечно, иногда случалась война с менее цивилизованными племенами, жившими на границах, но в то время, о котором мы пишем, они редко причиняли серьёзное беспокойство. Их легко отбивали и налагали на них дань, или, если представлялось, что они могут воспринять более высокую цивилизацию, их страна присоединялась к империи и подпадала по её законы. Естественно, поначалу с такими новыми гражданами были некоторые трудности — они не понимали новых обычаев и не видели причин, почему нужно следовать им, но через некоторое время большинство из них легко входили в колею, а те, кто оказывались неисправимыми, высылались в другие страны, ещё не поглощённые империей.

В ведении войны перуанцы были достаточно гуманны, и поскольку в войне с дикими племенами они почти всегда оказывались победителями, это было для них сравнительно легко. У них было высказывание: «Ты никогда не должен быть жесток к своему врагу, потому что завтра он будет твоим другом». Покоряя окружающие племена, они всегда старались сделать это с наименьшим кровопролитием, чтобы эти народы охотно входили в империю и могли давать хороших граждан, испытывающих братские чувства к своим завоевателям.

Их основным оружием были копья, мечи и луки; также они давали значительное применение боласам, орудию, которое до сих пор применяется южноамериканскими индейцами. Оно состоит из двух каменных или металлических шаров, соединённых верёвкой, и бросается так, чтобы запутать ноги человека или коня и повалить его на землю. Защищая крепость, они всегда скатывали на нападающих большие камни, и сооружения были специально так устроены, чтобы это удобно было делать. Применявшийся меч был коротким, больше похожим на мачете, и использовался только когда было сломано или потеряно копьё. Обычно они деморализовывали врага непрерывным потоком стрел, и пока он не успевал опомниться, нападали на него с копьями.

Оружие было сделано хорошо, потому что перуанцы превосходно владели искусством работы по металлу. Они использовали железо, но не знали, как сделать из него сталь, и потому оно для них было менее ценным, чем медь и различные латуни и бронзы, которые они могли делать чрезвычайно твёрдыми, сплавляя их с разновидностью своего примечательного цемента, тогда как железо не могло сплавляться с ним столь совершенно. Процесс упрочнения давал замечательные результаты, и даже медь, будучи подвергнута ему, могла быть выкована так же тонко и быть при этом такой же острой, как наша лучшая сталь, и нет сомнений, что некоторые из их сплавов были твёрже любого металла, который мы в состоянии изготовить сейчас.

Возможно, самой красивой чертой их работы по металлу была её чрезвычайная тонкость. Некоторые из их гравировок были просто удивительны — узор был почти неразличим невооружённым глазом, во всяком случае, глазом современного человека. Лучше всего была удивительная работа, подобная филиграни, в которой они так преуспели — невозможно понять, как им удавалось выполнить её без увеличительного стекла. Большая её часть была столь неописуемо утончённой, что её нельзя было чистить любым обычным способом. При попытке тереть или чистить её, как бы осторожно это ни делалось, она была бы сразу испорчена; так что когда это было необходимо, её приходилось чистить чем-то вроде выдувной трубки.

Другим производством, ставшим особенностью этой цивилизации, было гончарное дело. Они придумали, как, смешивая глину с особым химикатом, придавать ей красивый розовый цвет, и инкрустировали её серебром и золотом так, что достигался эффект, не виданный нами где-либо ещё. Здесь нас опять восхитила чрезвычайная тонкость линий. Достигались также и другие прекрасные цвета, а одна из модификаций оказывавшегося повсюду полезным кремнёвого цемента, будучи смешана с приготовленной глиной, делала её прозрачной почти как наше лучшее стекло. Огромным преимуществом такого стекла было то, что оно было значительно менее хрупким, чем современное — оно почти что напоминало «ковкое стекло», о котором иногда приходится читать как о средневековой выдумке. Они несомненно владели искусством изготовления определённого вида тонкого фарфора, который мог гнуться, не разбиваясь, о чём пойдёт речь, когда мы перейдём к их литературным достижениям.

Поскольку у этой нации не в обычае было использование дерева, металлическое и гончарное производство в значительной мере его заменяли, причём с большим успехом, чем нам бы показалось возможным в наши дни. Несомненно, что древние перуанцы, в своих постоянных химических исследованиях, открыли некоторые процессы, которые до сих пор остаются тайной для наших производителей, но со временем они будут вновь открыты и нашей пятой расой, и когда это случится, настоятельные потребности и конкуренция нашего времени приведут к применению их в областях, о которых в древнем Перу и не мечтали.

Искусство живописи практиковалось там в значительной мере, и всякому ребёнку, показавшему особую склонность, помогали развить свой талант до предела. Однако методы, принятые там, совершенно отличались от наших собственных, и их специфика необычайно увеличивала трудности обучения. В качестве поверхности не использовалось ни бумаги, ни холста, ни деревянных досок, но вместо этого применялись листы особого материала на основе кремния. Его точный состав оказалось трудно выяснить, но у него была нежная кремовая поверхность, напоминающая тонкий и ещё не покрытый глазурью фарфор. Он не был ломким, но мог сгибаться, как лист фольги, а толщина, в соответствии с размером, варьировалась от толщины плотной бумаги до толстого картона.

На эту поверхность краски большой яркости и чистоты наносили кистью, предоставленной самой природой. Это был просто кусок, отрезанный от треугольного в сечении стебля какого-то распространённого там волокнистого растения. У этого куска последние два сантиметра или чуть больше толкли, пока не оставались только волокна, тонкие, как волос, но почти такие же жёсткие, как проволока; и так получалась кисточка, тогда как остальная часть служила ей ручкой. Такую кисть, конечно же, можно было снова и снова обновлять по мере износа, подобно тому, как мы чиним карандаш. Художник просто отрезал износившиеся волокна и размягчал следующий отрезок ручки. Острое треугольное сечение этого инструмента позволяло умелому художнику использовать его и для тонких линий, и для широких мазков, используя в первом случае угол, а во втором — сторону треугольника.

Краски были обычно в виде порошка, и по мере надобности разводились, но не маслом и не водой, а каким-то особым составом, который моментально высыхал, так что раз нанесённый мазок уже более не мог быть изменён. Никаких эскизов не делалось — художник должен был научиться работать верными и быстрыми мазками, добиваясь нужного цвета и нужной формы одним исчерпывающим усилием, во многом так же, как это делается при создании фресок или в некоторых японских техниках. Эти краски были чрезвычайно эффектными и яркими, и некоторые из них превосходили по чистоте и тонкости цвета любые, применяемые сейчас. Например, были удивительная голубая краска чище любого ультрамарина, а также розовая и фиолетовая краски, непохожие ни на один современный пигмент, при помощи которых великолепие закатного неба воспроизводилось гораздо точнее, чем представляется возможным в наши дни. Украшения из золота, серебра, бронзы и металла, имевшего глубокую малиновую окраску и неизвестного сейчас науке, изображались на картине при помощи порошка из самих этих металлов, во многом как на средневековых миниатюрах. И каким бы эксцентричным не казался этот метод на современный взгляд, нельзя отрицать, что он производил эффект варварского богатства, по-своему чрезвычайно поразительный.

Перспектива выдерживалась хорошо, рисунки были точны и совершенно свободны от грубоватой неуклюжести, характерной для позднего периода центрально- и южноамериканского искусства. И хотя их пейзажное искусство было определённо хорошо, в то время, которое мы изучали, оно не было самоцелью, а использовалось лишь как фон для человеческих фигур. В качестве темы часто выбирались религиозные процессии, а иногда сцены, где заметную роль играли царь или местный губернатор.

Когда картина была окончена (а опытными художниками это делалось с замечательной быстротой), она покрывалась каким-то лаком, который обладал свойством высыхать почти моментально.

Картина, обработанная им, становилась практически несмываемой и могла быть на долгое время выставлена под дождь или на солнце без всякого заметного ущерба для неё.

Близко связана с искусством этой страны была и её литература, поскольку книги писались, или скорее, рисовались на том же материале и такими же красками, что и картины. Книга состояла из набора тонких листов, обычно форматом 45 на 15 сантиметров, иногда скрепляющихся проволокой, но гораздо чаще их просто хранили в ящичках от 7 до 13 сантиметров глубиной. Эти ящички делались из разных материалов и более или менее богато украшались, но чаще всего они были из металла, напоминающего платину, и отделывались резным рогом, который каким-то образом прикреплялся к металлической поверхности путём размягчения, что позволяло ему держаться без помощи клея или заклёпок.

Насколько мы могли видеть, ничего подобного книгопечатанию известно не было; наибольшим приближением к нему было применение трафарета для размножения копий официальных циркуляров, чтобы доставить их всем губернаторам империи. Однако, мы не наблюдали ни одного примера попыток применить этот метод для размножения какой-либо книги. Очевидно такой эксперимент был бы сочтён святотатством, поскольку вся нация глубоко чтила книги и относилась к ним так же, как средневековые монахи. Изготовление копии книги считалось определённо заслугой, и многие из них были переписаны очень красиво и с большим искусством.

Разнообразие их литературы было несколько ограниченным. Несколько трактатов, которые можно определённо классифицировать как религиозные, или во всяком случае, этические, и в основном направление их было подобно той проповеди старого жреца, краткое изложение которой приведено нами выше. Два или три из них имели даже определённо мистическую склонность, но они читались и распространялись меньше, чем те, которые считались более непосредственно применимыми к практике. Наиболее интересная из этих мистических книг столь близко напоминала китайский «Канон чистоты», что вряд ли можно сомневаться в том, что они представляют собой варианты того же текста, лишь незначительно расходящиеся.

Большую же часть их литературы можно грубо разделить на две группы — содержавшую научные сведения и истории с моралью. Существовали трактаты или руководства по всякому производству, ремеслу или искусству, применявшихся в стране и имевших характер официальных справочников — обычно они не были сочинением конкретного человека, но скорее являлись записью всех знаний по тому или иному предмету, существовавших на момент их написания. По мере новых открытий или при пересмотре старых взглядов к ним постоянно выпускались приложения, и всякий, у кого имелся экземпляр, вносил в него поправки в соответствии с ними, будто это был его религиозный долг. Поскольку распространение такой информации входило в обязанности губернаторов, они обеспечивали её распространение среди всех, кого она могла интересовать, и перуанское руководство по любой теме было настоящим компендиумом всех полезных знаний, её касающихся, и давало студенту в сжатой форме весь опыт его предшественников в этом направлении.

Истории же почти все принадлежали одному общему типу, и как я уже сказал, всегда были поучительными. Главный герой неизменно был царём, губернатором или чиновником, и в рассказе говорилось, как они справлялись с различными ситуациями, с которыми им приходилось сталкиваться в ходе их работы, будь это успешно или нет. Многие из этих историй были классическими и вошли в поговорку, подобно библейским историям в Европе, постоянно упоминались и цитировались как примеры того, как надо или не надо было поступать. Таким образом, почти в любой мыслимой затруднительной ситуации человек уже знал некий прецедент, которым мог руководствоваться. Были ли все эти рассказы достоверными или часть их была вымышленной — нельзя быть уверенным, но несомненно, что там они признавались как правдивые.

Если сцена такого рассказа разыгрывалась на границе провинции, то нередко в сюжет входило множество захватывающих приключений, но (к счастью для наших друзей перуанцев) утомительное бремя для современного читателя, любовные романы, среди них не встречались. Многие ситуации, возникавшие в рассказах, были не лишены юмора — народ был радостным и любил смех, но специальная юмористическая литература отсутствовала. Другим, и ещё более достойным сожаления пробелом было полное отсутствие поэзии как таковой. Некоторые максимы и выражения, сложенные так, чтобы их можно было читать звучно и размеренно, были широко известны и постоянно цитировались, подобно некоторым стихотворным строфам у нас, но какими бы поэтическими ни были некоторые из этих идей, в их форме не наблюдалось ничего определённо ритмического. В некоторых из этих коротких сентенций, который давались детям для запоминания, прибегали к помощи аллитерации, а на религиозных службах некоторые фразы распевались под музыку, но даже они приспосабливались к пению точно так же, как у нас приспосабливают псалмы к григорианскому тону, на который они распеваются, а не писались специально на определённую музыку, как наши гимны.

Это подводит нас к рассмотрению музыки древних перуанцев. У них было несколько видов музыкальных инструментов, среди которых мы заметили трубу и разновидность арфы, из которых извлекались дикие, отрывистые, но приятные мелодии, напоминающие звук эоловой арфы. Но главный и самый популярный их инструмент был вроде фисгармонии. Звук создавался с помощью вибрации металлических язычков, но воздух подавался в инструмент не с помощью ног, а искусным механическим устройством. Вместо клавишей, подобных нашим, были верхушки группы маленьких металлических колонн, на которые и нажимал пальцами музыкант, так что игра на таком инструменте с виду напоминала печатание на машинке.

На этом инструменте достигались значительная сила и красота выражения, но древнеперу-анская гамма была такой же, как и в Атлантиде, и столь радикально отличалась от нашей, что нам почти невозможно верно оценить производимый этой музыкой эффект. Насколько мы могли видеть, этот народ не знал такой вещи, как музыкальные пьесы, которые бы записывались нотами и затем многократно исполнялись — каждый исполнитель импровизировал сам, и музыкальным искусством считалось не умение интерпретировать, а способность к сочинению и импровизации.

Скульптура тоже являлась искусством, вполне хорошо развитым, хотя их стиль можно было бы скорее назвать смелым и эффектным, чем изящным. Почти все статуи имели огромные размеры, а некоторые из них просто колоссальные, но глазу, привыкшему к греческому искусству, в массивной силе древнеперуанской скульптуры виделся какой-то грубоватый налёт. Тонкая работа, однако, выполнялась барельефом, который почти всегда покрывался металлом, поскольку талант этого народа особенно был развит в направлении работы по металлу, где постоянно создавались самые утончённые украшения.

В повседневной жизни этой нации, в её манерах выделяются некоторые моменты, сразу привлекшие наше внимание как необычные и интересные. Например, их брачные обычаи были особенными, поскольку браки заключались только в один день в году. Согласно общественному мнению, в брак должен вступить каждый, если у него нет уважительных причин поступить иначе, но ничего такого, что можно было бы считать принуждением, здесь не было. Браки несовершеннолетних запрещались, но как только молодые люди достигали совершеннолетия, они были вольны выбрать себе партнёров из своей среды. Однако свадьба не могла состояться до того дня, когда губернатор области или города наносил формальный визит, и все молодые люди, достигшие брачного возраста за предыдущий год, не вызывались к нему, где им официально сообщалось, что теперь они могут вступить в брак. Некоторые из них уже делали к тому времени свой выбор и тут же не упускали случая воспользоваться возможностью, обращаясь с прошением к губернатору, который, задав им несколько вопросов, совершал простое оформление и объявлял их мужем и женой. Он также давал указание выделить землю согласно новым обстоятельствам, так как новобрачные уже не считались членами семей своих отцов, а были самостоятельными и полноценными домохозяевами. Потому женатый мужчина получал в два раза больше земли, чем холостой, но даже в этом случае её обработка редко требовала чрезмерного труда. Замечена одна особенность, связанная с основной пищей нации. Конечно же, люди употребляли различные виды пищи, как и сейчас. Мы не знаем, запрещалось ли мясо, но его точно не ели в исследованный нами период. Выращивались картофель и ямс, также в рацион в различных сочетаниях входили кукуруза, рис и молоко. Однако у них был один любопытный искусственный вид пищи, который можно назвать их хлебом, поскольку он занимал то основное место, которое хлеб занимает у нас. В основе его была кукурузная мука, но с ней смешивались разные химические добавки, и всё это подвергалось огромному давлению, так что в результате получались твёрдые и концентрированные хлебцы. Компоненты тщательно подбирались, чтобы в минимальном объёме содержалось всё необходимое для совершенного питания, и эксперимент этот был столь успешен, что маленького кусочка такого хлебца было достаточно на целый день, и человек мог без малейшего неудобства нести с собой запас провизии для длительного путешествия.

Самый простой метод употребления этой пищи — медленно сосать её, как конфету, но если время позволяло, её готовили или варили различными способами, при которых она всегда значительно разбухала в объёме. Сама по себе она вряд ли обладала каким-то вкусом, но обычно ей придавали тот или иной вкус в процессе производства, и этот вкус указывался различными цветами. Например, у розовых хлебцев был вкус граната, у голубых — ванили, у жёлтых — апельсина, у полосатого бело-розового — гуавы и так далее, так что каждый мог найти что-нибудь себе по вкусу.

Эти любопытные сжатые конфеты были основным продуктом в стране, и множество людей не питались практически ничем другим, даже если у них был выбор многих других блюд. Они производились в таких огромных количествах, что были чрезвычайно дёшевы и доступны всем, и для занятых людей обладали многими очевидными преимуществами. Там выращивалось много фруктов, и люди, любившие их, ели их вместе с этими хлебцами, но делали это скорее для вкуса, а не по необходимости.

Весь этот народ любил разнообразных домашних животных, и с веками были выведены самые необычайные их породы. Наиболее частыми любимцами были кошки и маленькие обезьянки, и было много их причудливых разновидностей, отошедших от первоначального вида настолько же, насколько отошли от обычной собаки наши современные таксы. Что касается кошек, то особенно там специализировались на породах разных необычных цветов, и им удалось вывести даже кошку такого цвета, который вообще не встречается у четвероногих — ярко выраженного голубого!

Многие любили и птиц, что вполне ожидаемо на континенте, где встречаются столь великолепно окрашенные образцы, и в действительности вовсе не исключено, что существованием некоторых красивых разновидностей птиц, ныне населяющих леса Амазонии, мы обязаны их заботе. Некоторые из более богатых женщин имели во дворах огромные вольеры для птиц, сделанные из золотой проволоки, и всё свое свободное время посвящали попыткам развить разум и привязанность у своих питомцев.

Национальная одежда была простой и её было немного — просто свободное ниспадающее одеяние, не лишённое сходства с некоторыми из тех, что носят сейчас на Востоке, с той разницей, что древние перуанцы носили меньше белого и были больше привержены к цвету, чем средний индиец наших дней. Перуанская праздничная толпа была чрезвычайно ярким зрелищем, с которым в наши дни сможет сравниться разве что толпа бирманцев. Женщины, как правило, демонстрировали склонность к голубым одеяниям, и платье, довольно часто изображавшееся средневековыми художниками на Деве Марии, было в то время, о котором мы пишем, одним из самых распространённых. Материалом обычно был хлопок, хотя иногда использовался тонкий сорт шерсти ламы и вигони. Очень прочная разновидность ткани выделывалась также из волокон американской агавы, которые проходили какую-то химическую обработку, чтобы стать годными для такого применения.

Нация легко применяла чисто механические методы быстрого счёта, столь характерные для расы атлантов. Они использовали абак (счёты), близко напоминающий применяемый теперь с такой же ловкостью японцами; также они изготовляли ему более дешёвую замену из бахромы верёвок с узелками, что, вероятно, было первоначальным вариантом кипу, увиденного испанцами в применении в этой стране тысячи лет спустя.

При изучении древней цивилизации, подобной этой, обнаруживаются столь многие интересные моменты, как сходные, так и контрастирующие с современной жизнью, что трудно принять решение скорее что опустить, чем то, о чём рассказать в своём отчёте. Мы не можем передать нашим читателям то чувство живой реальности, которое испытали видевшие всё это, но надеемся, что хотя бы для немногих наша попытка оживить на краткий миг это давно ушедшее прошлое оказалась не совсем безуспешной. Ведь нужно помнить, что это мы сами — многие из нас, живущих сейчас и работающих в Теософическом Обществе — жили в то самое время среди обитателей древнего Перу, и многие наши любимые друзья тоже были нашими друзьями и родственниками в эти отдалённые времена, так что память обо всём том, что мы старались описать, должна в спящем виде сохраняться глубоко в каузальных телах многих наших читателей, и вовсе не невозможно, что у некоторых из них эта память может быть постепенно оживлена путём спокойного размышления над нашим описанием. И если кто-то достигнет в этом успеха, он осознает, как любопытно и интересно оглянуться в те давно забытые жизни и увидеть, что мы смогли приобрести с тех пор и чего нам приобрести не удалось.

На первый взгляд может показаться, что с тех пор во многих отношениях был сделан регресс, а не прогресс. Физическая жизнь со всей её обстановкой была устроена там несомненно лучше, чем когда-либо позже, насколько нам известно. Правящему классу предоставлялись, пожалуй, непревзойдённые возможности для бескорыстного труда и исполнения своего долга, хотя надо признать, что менее интеллигентным классам там не требовалось никаких умственных усилий, хотя если таковые и проявлялись, вознаграждались они щедро.

Несомненно, состояние общественного мнения применительно к исполнению долга сейчас не так высоко и не так сильно, каким оно было тогда. Но, по правде, такое сравнение вряд ли можно назвать честным. Мы — ещё сравнительно молодая раса, тогда как та, которую мы исследовали, была одним из самых великолепных отростков расы, давно миновавшей свой расцвет. Сейчас, по причине нашего невежества, мы проходим через период испытаний, бурь и стресса, но со временем, когда мы разовьём немного здравого смысла, из всего этого мы перейдём в период покоя и успеха, и когда для нас наступит это время, то благодаря закону эволюции мы достигнем даже более высокого уровня, чем они.

Мы должны помнить, что какой бы прекрасной ни была их религия, у них, насколько нам известно, не было ничего, что можно было бы на самом деле назвать оккультизмом, и они не обладали таким пониманием великой схемы развития Вселенной, как мы, располагающие привилегией изучать теософию. Когда наша пятая коренная раса достигнет той же стадии своей жизни, мы непременно можем надеяться на то, что совместим такие же хорошие физические условия, как у них, с истинным философским учением и более высоким интеллектуальным и духовным развитием, чем было для нас возможно, когда мы составляли часть этого великолепного остатка цивилизации атлантов четырнадцать тысяч лет назад.

Цивилизация Атлантиды

Хороший отчёт об этой цивилизации можно прочитать в «Истории Атлантиды». Авторы данной книги были среди сотрудников, собиравших материал, который в ней столь удачно представлен и расположен, так что тема эта нам хорошо знакома.

Атланты своими подрасами населяли множество стран и построили много великолепных цивилизаций. Их знали Египет, Месопотамия, Индия, Северная и Южная Америка, и воздвигнутые ими империи сохранялись долгое время, достигнув такой славы, которой арийская раса пока что не смогла превзойти. Главы данной работы о Перу и Халдее показывают остатки их величия, и к ним можно добавить некоторые дополнительные подробности.

М-р Скотт Эллиот так описывает знаменитый город Золотых Врат: «Великолепная лесистая местность, подобная парку, окружала город. Виллы представителей более богатого класса были разбросаны вокруг на обширном пространстве. На западе простиралась горная цепь, откуда в город поступала вода. Сам город был выстроен на склонах холма, который возвышался на 150 метров над равниной. На вершине этого холма находился дворец императора, окруженный садами, посреди которых бил ключом никогда не иссякающий родник воды, снабжая ею прежде всего дворец и другие фонтаны в саду, а затем, разделившись на четыре части, этот родник протекал по четырем различным направлениям и падал каскадом в нечто вроде канала или рва, окружавшего территорию дворца, отделяя таким образом его от города, простиравшегося внизу со всех сторон. Четыре канала, которые выходили из этого рва, отводили воду в четыре квартала города, образуя каскады, снабжающие в свою очередь водой следующий окружной канал, расположенный уровнем ниже. Было три таких канала, расположенных концентрическими кругами, причём внешний и самый нижний всё же лежали выше уровня равнины. Четвёртый канал, находившийся на этом низшем уровне, был прямоугольной формы, принимал постоянно стекающие воды и выносил их в море. Город занимал часть равнины до края этого большого наружного канала, окружавшего и защищавшего его прямоугольной водной преградой, простиравшейся в одном направлении на двенадцать, а в другом — на десять миль.

Таким образом можно видеть, что город был разделён на три больших пояса, окружавшихся каналами. Характерной чертой верхнего пояса, который следовал сразу же за дворцовой территорией, были круглое поле для скачек и огромные публичные сады. Большинство домов придворных сановников находились в этом же кругу; там же было и учреждение, которому нет аналогии в наши времена. Термин «странноприимный дом» внушает нам представление о бедном здании в убогих окрестностях, но в Атлантиде это был настоящий дворец, где все посещающие город иностранцы получали гостеприимство так долго, как это им нравилось — к ним относились, как к гостям правительства. Отдельные частные дома и разбросанные по городу различные храмы занимали два других пояса. Во времена величия толтеков настоящей бедности, похоже, не существовало — даже свита рабов, прислуживавших в большинстве домов, была хорошо накормлена и одета. Однако же были конечно сравнительно бедные жилища, они находились в нижнем круге, на севере от города, равно как и за последним каналом, в сторону моря. Большинство жителей этой части города были связаны с мореходством, и их дома, хотя и не были скучены, но всё же стояли друг к другу ближе, чем в остальных кругах». Другие большие города, построенные на равнинах, были защищены огромными земляными валами, пологими в сторону города, и иногда спускающимися к нему террасами, тогда как внешняя крутая сторона была облицована склёпанными между собой толстыми металлическими пластинами, которые поддерживались деревянными балками. Столбы вкапывались глубоко в землю и соединялись тяжёлыми поперечными балками; к ним и крепились пластины, перекрываясь подобно чешуйкам. Затем пространство между валом и этим барьером также засыпалось землёй, плотно утрамбовывавшейся. Всё это образовывало практически неприступный барьер против копий, мечей и стрел, которые были обычным оружием того времени. Но такой город неизбежно оказывался открыт для нападений с воздуха, а атланты довели изготовление воздушных кораблей, или, как бы мы назвали их, самолётов, до высокой степени совершенства. И если нужно было атаковать такой город, то туда посылались эти птицы войны, сбрасывавшие на него бомбы, взрывавшиеся в воздухе и обрушивавшие дождь тяжёлого ядовитого пара, смертельно опасного. Намёки на это можно найти в описаниях столкновений, описанных в великих эпосах индусов и Пуранах. У них также было оружие, исторгавшее снопы стрел с огненными наконечниками, которые разлетались повсюду, проносясь по воздуху, как смертоносные ракеты, и много другого подобного оружия, сконструированного людьми, весьма сведущими в сложнейших областях научных знаний. Многие из них тоже описаны в упомянутых древних книгах как дары того или иного высшего существа. Знания, необходимые для их создания, никогда не делались общим достоянием. Земельная система толтеков описана нами в главе о Перу, и отсутствие бедности и всеобщее благосостояние народа достигались в основном благодаря всеобщему начальному образованию. Вся система правления была разработана мудрыми на благо всех, а не только для выгоды избранных классов. Потому общий комфорт был несравнимо выше, чем современных цивилизаций.

Наука продвинулась далеко, ведь благодаря тому, что применение ясновидения было обычным делом, природные процессы, теперь невидимые для большинства, могли легко наблюдаться. Её применение к искусствам и ремёслам также было широким и полезным. Солнечные лучи, пропущенные через цветные стёкла, применялись для улучшения роста растений и животных[2], тщательно проводилось научное совершенствование многообещающих видов. Проводились и эксперименты по скрещиванию пшеницы с различными травами для получения разных видов зерна. Менее удовлетворительными были другие попытки, в результате которых из пчёл получились осы, а из Муравьёв — термиты[3]. Банан без семян был получен из предшественника, подобного дыне, который, как и она, имел в себе большое количество семян. Науке того времени были известны силы, знание которых теперь утеряно. Одна из них использовалась для передвижения как воздушных, так и водных судов, а другая позволяла так изменить взаимодействие тяжёлых тел и Земли, что вместо того, чтобы притягиваться, они отталкивались, что делало подъём гигантских камней на большую высоту весьма лёгким делом. Более тонкими из этих сил управляли не при помощи технических устройств, а силой воли, используя досконально понятый и развитый механизм человеческого тела, «тысячеструнную вину».

Металлы использовались широко и их обработка была достойна восхищения. Для украшения и изготовления домашней утвари больше всего использовались золото, серебро и орихалк. Гораздо чаще они получались алхимически, чем добывались в недрах Земли, и очень часто с большим искусством вводились в схемы украшения, добавляя богатство к их ярким цветам. Оружие богато инкрустировалось ими, и то, которое использовалось только для шествий и церемоний, часто целиком делалось из драгоценных металлов. Золотые шлемы, доспехи и наголенники надевались по таким случаям поверх туник и чулок самых ярких цветов — алого, оранжевого и очень изысканного пурпурного.

Еда подразделялась на разные классы. Народные массы ели мясо, рыбу и даже рептилий — впрочем, можно и не говорить «если», вспомним, что и у нас отцы города лакомятся черепахой. Целая туша животного, со всем её содержимым, разрезалась по груди и животу и подвешивалась над большим костром. Когда она была полностью готова, её снимали с огня, содержимое вычерпывалось и раскладывалось по тарелкам — у людей более утончённых, тогда как более грубые люди собирались вокруг самой туши, запуская в неё руки, вырывали кусочки повкуснее, что иногда приводило к ссорам. Остальное выбрасывали или бросали домашним животным — к самому мясу относились, как у нас к потрохам. Высшие классы употребляли подобную же пищу, но те, кто принадлежал непосредственно ко двору, старались держать подобные пиршества в секрете. Конечно же, божественный царь и его приближённые питались лишь пищей из разнообразно приготовленных зёрен, овощами, фруктами и молоком; последнее и пили, и готовили из него многие сладкие блюда. Фруктовые соки также в значительной мере использовались в качестве напитков. Можно было наблюдать, как некоторые из придворных и сановников, публично принимавших эту более лёгкую пищу, потом тихо пробирались в свои личные покои и лакомились более скоромной пищей, среди которой не последнюю роль играла рыба «с душком».

Правление было самодержавным, и в дни расцвета толтекской цивилизации правление божественных царей было для народа самой счастливой системой. Когда же неограниченная власть, которой они обладали, перешла к более молодым душам, начались злоупотребления, и бедствия увеличивались, ибо здесь, как и везде, рыба гнила с головы. Система заключалась в том, что губернаторы отвечали за благоденствие и счастье своих провинций, и преступность или голод считались результатом их небрежности или непригодности. В основном они назначались из высших классов, но особо многообещающие дети, где бы они ни обнаруживались, набирались в высшие школы для подготовки к государственной службе. Дискриминации по половому признаку, подобной существовавшей в XIX веке, не было, и для женщин была доступна любая должность в государстве.

Огромный рост богатства и роскоши постепенно подорвал самую великолепную из цивилизаций, которую только видел мир. Знание проституировалось для целей личной корысти, и контроль над силами природы вместо служения был обращен на подавление. Потому Атлантида пала, несмотря на все свои достижения и мощь её империй, и мировое лидерство перешло в руки дочерней, арийской расы, которая, хотя в прошлом и имела на своём счету множество великолепных достижений, ещё не достигла зенита своей славы и своего могущества, и через несколько столетий поднимется даже выше, чем возвышалась Атлантида в свои лучшие дни.

Туранская цивилизация в древней Халдее

(XIX тысячелетие до н. э.)

Ещё одна древняя цивилизация, по-своему заинтересовавшая нас почти так же, как перуанская, возникла в той части Азии, которая впоследствии была названа Вавилонией, или Халдеей. У этих цивилизаций была одна общая любопытная черта — обе они в период своего упадка, через много веков после периода великолепного расцвета, в который и было полезнее всего их изучать, были покорены народами, стоявшими гораздо ниже них по шкале цивилизации, но тем не менее попытавшимися принять, в той мере, в какой они могли, обычаи, религию и государственное устройство покорённых ими вымирающих рас. И точно так же, как и Перу, открытое Писарро, было почти во всех отношениях бледной копией древнего Перу, которое мы пытались описать, так и Вавилония, известная изучающим археологию, была во многих отношениях выродившимся отражением более ранней и великой империи.

Во многих отношениях, но, пожалуй, не во всех. Возможно, позднейшее царство в зените своей славы превосходило своего предшественника в военной мощи, территориальным владениям и масштабам торговли; но в том, что касается простоты жизни, искренней приверженности принципам своей замечательной религии и истинного знания фактов природы, мало может быть сомнения, что преимущество было за ранней расой.

Пожалуй, трудно найти больший контраст между двумя странами, чем мы обнаруживаем между Перу и Вавилонией. Самой выдающейся чертой Перу была примечательная система правления, а религия играла в жизни народа сравнительно небольшую роль, и в действительности гражданские функции жрецов как просветителей, врачей и участников огромной системы обеспечения продовольствием гораздо больше бросались в глаза, чем их проповеди и хвалы, время от времени произносимые по случаю храмовых служб. В Халдее, напротив, система правления никоим образом не была необычайной, но главным фактором в жизни была именно религия, ибо ни одно предприятие какого бы то ни было сорта не начиналось без особого к ней обращения. Фактически религия проникала в жизнь народа и преобладала в ней в степени, которая может сравниться лишь с той, в какой она управляет жизнью брахманов Индии.

Вспомним, что у перуанцев культ состоял в простой, но исключительно красивой форме поклонения Солнцу, или, скорее, духу Солнца; догматы их религии были ясными и немногочисленными, а главной чертой её был всепроникающий дух радости. В Халдее вера была более суровой и мистической, а ритуалы более сложными. Там почитали не только Солнце, но весь сонм небес, и фактически религия была чрезвычайно сложной схемой поклонения великим звёздным ангелам, причём в качестве практического руководства к повседневной жизни в неё входила тщательно разработанная система астрологии.

Давайте пока что отложим описание их великолепных храмов и пышных ритуалов и рассмотрим сначала отношение этой странной религии к жизни людей. Чтобы понять её эффект, мы должны попытаться понять их взгляд на астрологию, и я думаю, что мы найдём его в целом выражением здравого смысла, и он дал бы большие преимущества, будь принят профессорами этого искусства наших дней.

Конечно же, в ранний период, о котором мы говорим, никто из жрецов или наставников, да и насколько мы могли видеть, даже самый невежественный из простого народа не придерживался того взгляда, что сами физические планеты могут влиять на дела людей. Тщательно разработанная математическая теория жрецов, вероятно, была передана им по непрерывной линии традиции от ранних учителей, обладавших непосредственным знанием великих фактов природы, полученным на собственном опыте. Общее представление об их схеме будет нетрудно передать, однако построить какую-либо математическую фигуру, соответствующую требованиям их теории во всех подробностях, в наших трёх измерениях представляется невозможным — по крайней мере при наших нынешних знаниях.

Всю Солнечную Систему, во всей своей огромной сложности, они считали просто одним великим существом, а все её части — его частными выражениями. Все его физические составляющие — Солнце с его удивительной короной, все планеты с их спутниками, их океанами, атмосферами и окружающими их различными эфирами — все они вместе составляли его физическое тело, его выражение на физическом плане. Таким же образом совокупность их астральных миров (не только астральные сферы, принадлежащие к физическим планетам, но и чисто астральные планеты всех цепей — такие, например, как планеты В и F нашей цепи) составляла его астральное тело, а совокупность ментальных миров — его ментальное тело, тот проводник, через который оно проявлялось на ментальном плане.

Пока что идея ясна, и она очень близка к тому, чему учили и нас касательно великого логоса нашей системы. Теперь допустим, что в этих его «телах» на различных их уровнях есть определённые различные классы или типы материи, достаточно равномерно распределённые по всей системе. Эти типы не соответствуют обычному нашему разделению на подпланы, которое производится согласно степени плотности материи, так что, например, в физическом мире мы имеем твёрдое, жидкое, газообразное и эфирные состояния материи. Напротив, это совсем иной способ подразделения, при котором в каждом из типов содержится материя всех этих состояний, так что если мы обозначим каждый из этих типов числами, то получим твёрдую, жидкую и газообразную материю первого типа, твёрдую, жидкую и газообразную материю второго типа и так далее.

Так происходит на всех уровнях, но для ясности давайте пока что ограничим наши размышления одним. Пожалуй, легче всего эту идею будет проследить в отношении астрального плана. Часто объяснялось, что в астральном теле человека можно найти материю, принадлежащую к каждому из подпланов, и пропорция между более плотными и тонкими её видами показывает, насколько это тело способно откликаться на более грубые или утончённые виды желаний, таким образом в некоторой мере являясь индикатором уровня, до которого развился человек. Подобно этому, в каждом астральном теле есть материя и всех этих типов, или перпендикулярных подразделений, но в данном случае пропорция между ними показывает темперамент человека — возбудимый он или спокойный, сангвиник или флегматик, терпеливый или раздражительный и так далее.

Халдейская теория заключалась в том, что каждый из этих типов материи в астральном теле логоса, а конкретно — масса элементальной сущности, функционирующая через тот или иной тип, является в некотором роде отдельным проводником, почти что отдельным существом, имеющим свои особые сродства и способным вибрировать, откликаясь на влияния, которые, возможно, и не вызвали бы отклика у других типов. Эти типы различны между собой из-за того, что составляющая их материя первоначально изошла через разные центры логоса, так что материя каждого типа всё ещё находится в самой близкой симпатии с тем центром, к которому она принадлежит, и малейшее изменение любого рода в состоянии этого центра сразу же отражается тем или иным образом во всей материи соответствующего типа.

Поскольку в каждом человеке есть материя всех этих типов, то очевидно, что всякое действие любого из этих центров и любое изменение в них должно в той или иной мере повлиять на всех существ в системе, причём степень, в которой тот или иной человек подвергнется этому воздействию, зависит от пропорции, в которой присутствует в его астральном теле тот тип материи, который подвергается влиянию. Так что мы обнаруживаем различные типы людей, точно так же, как и материи, и в силу их конституции, а именно — строения их астральных тел, некоторые из них оказываются более подвержены одним влияниям, а некоторые — другим.

Вся Солнечная Система, если смотреть на неё с достаточно высокого плана, выглядит состоящей из этих великих центров, каждый из которых окружён огромной сферой влияния, указывающей пределы, в которых изливающаяся через него сила особенно активна. У каждого из этих центров имеется нечто вроде своих собственных упорядоченных периодических изменений, возможно, на бесконечно более высоком уровне соответствующих биениям человеческого сердца. Но поскольку период некоторых из этих изменений гораздо быстрее, чем период других, это даёт любопытный и сложный набор эффектов, и было замечено, что движение физических планет и положение их относительно друг друга даёт ключ к расположению этих великих сфер в любой момент. В Халдее считали, что при постепенном сгущении первоначального светящегося тумана, из которого образовалась наша система, местоположение физических планет определялось образованием вихрей в определённых точках пересечения этих сфер друг с другом и данной плоскостью.

Влияния, принадлежащие этим сферам, широко варьируются по качеству, и один из способов, которыми проявляется эта разница, является их воздействие на элементальную сущность в человеке и вокруг него. Однако следует всегда помнить, что существование такого влияния предполагается на всех планах, а не только на астральном, хотя сейчас ради простоты мы ограничиваемся именно им. У этих влияний могут и должны быть другие, и более важные линии воздействия, чем известно нам сейчас, но по меньшей мере то, что каждая сфера оказывает свой особый эффект на многообразные разновидности элементальной сущности, не может не обратить на себя внимание наблюдателя.

Одно, например, значительно стимулирует активность и жизненность тех видов сущности, которые относятся к центру, из которого оно пришло, в то же время по всей видимости сдерживая активность других или управляя ею; влияние же другого на свои собственные виды сущности может быть очень сильным, при этом нисколько не действуя на другие виды. Есть всевозможные виды сочетаний и видоизменений, при которых действие одного из влияний может быть усилено или почти нейтрализовано присутствием другого.

Здесь неизбежно зададут вопрос — не были ли халдейские жрецы фаталистами, и не считали ли они, открыв, какой точно эффект оказывают эти влияния на разные типы людей, что эти результаты неизбежны и человеческая воля не в силах им сопротивляться? Их ответ на последний вопрос решительно утверждал, что эти влияния ни в малейшей степени не имеют власти над волей человека; всё, что они могут сделать — это в некоторых случаях облегчить, а в некоторых — затруднить действие воли в некоторых направлениях. Но поскольку астральное и ментальное тела человека состоят практически из той живой материи, которую мы называем элементальной сущностью, то всякое необычное возбуждение любого из её типов, или внезапное увеличение её активности, несомненно может в некоторой мере повлиять на его эмоции или ум, или на то и другое. Очевидно также, что эти влияния воздействуют по-разному на разных людей — по причине отличия разновидностей сущности, входящих в их состав.

Однако самым ясным образом заявлялось, что человек ни в коем случае не может быть сбит ими с избранного им направления действий без ведома его воли, хотя очевидно, что они могут помочь или помешать ему в предпринимаемых им усилиях. Жрецы учили, что человеку по-настоящему сильному почти нет нужды беспокоиться о том, когда какие влияния господствуют, но но всем заурядным людям обычно стоит знать, в какой момент какую силу можно будет применить с наибольшим преимуществом.

Они тщательно разъясняли, что сами по себе эти влияния являются не в большей мере добрыми или злыми, чем любые другие силы природы, как сказали бы мы теперь — подобно тому, как электричество или любая другая великая сила может нам помогать или вредить соответственно тому, какое ей даётся применение. И точно так же, как некоторые эксперименты скорее будут успешными, если предпринимаются, когда воздух сильно заряжен электричеством, тогда как другие в этих условиях скорее всего не удадутся, так, говорили они, и усилия, требующие применения сил нашей умственной и эмоциональной природы, с большей или меньшей лёгкостью достигнут своей цели соответственно влияниям, преобладающим во время их совершения.

Потому всегда понималось, что человек железной решимости или изучающий истинный оккультизм мог отбросить эти факторы как пренебрежимо малые, но поскольку большинство представителей человечества всё ещё позволяют себе быть беспомощными игрушками сил желания и пока не развили ничего достойного называться собственной волей, считалось, что их слабость позволяет этим влияниям обрести ту важность, на которую они сами по себе и не претендовали.

Факт воздействия какого-либо влияния никогда не означает неизбежности того или иного события, но делает его более вероятным. Например, в результате того, что в современной астрологии называется влиянием Марса, в астральной сущности устанавливаются определённые вибрации, склоняющие к страсти. Потому вполне можно предсказать, что человек, по природе склонный к чувственности и страстности, при особо усиленном воздействии этих влияний, вероятно, совершит какое-нибудь преступление, связанное с чувственностью и страстью. Он ни в малейшей степени не будет к этому принуждён, но просто наступит состояние, при котором ему станет гораздо труднее сохранять равновесие. Ведь воздействие, которому он подвергнется, будет двоякого характера — не только сущность внутри него будет побуждена к большей активности, но и соответствующая материя плана снаружи тоже ускорится, что опять же подействует на него.

Часто приводился пример того, как определённая разновидность влияния иногда может вызвать такое положение дел, когда заметно усиливаются все виды нервного возбуждения, вследствие чего повсюду возникает общее чувство раздражительности. При таких обстоятельствах гораздо чаще, чем обычно, возникают споры, даже по самым пустячным поводам, и большое количество людей, которые всегда были на грани потери самообладания, полностью теряют над собой контроль при малейшей провокации.

Также говорилось, что иногда может случиться, что такие влияния, попадая на почву затаённого недовольства или невежественной зависти, могут раздуть их до народного бунта, из которого могут последовать масштабные бедствия. Очевидно, это предупреждение, данное тысячи лет назад, вовсе нелишне и сейчас, ибо именно под этой причине в 1870 году парижане носились по улицам с криками «на Берлин!», и именно так много раз возникал дьявольский призыв «дин! дин!», так легко возбуждавший бешеный фанатизм нецивилизованной исламской толпы.

Потому астрология этих халдейских жрецов занималась в основном вычислением положений и воздействий этих сфер влияния, так что главной её функцией скорее было установление распорядка жизни, а не предсказание будущего. Во всяком случае её предсказания носили характер указания тенденций, а не точных событий, тогда как астрология нашего времени, похоже, посвящает себя в значительной мере именно последнему.

Тем не менее, не может быть сомнений, что древние халдеи были правы в том, что человеческая воля в силах изменить судьбу, назначенную ему его кармой. Карма может забросить человека в определённое окружение или подставить его под те или иные влияния, но она никогда не может заставить его совершить преступление, хотя и может поставить его в такое положение, что с его стороны потребуется большая решимость, чтобы этого преступления избежать. Потому нам представляется, что в силах астрологии — предупреждать человека об обстоятельствах, в которых он окажется в то или иное время, но всякое предсказание его действий при этих обстоятельствах теоретически может основываться лишь на вероятности, — хотя мы и вполне признаём, что в случае заурядного и безвольного человека из толпы эта вероятность становится определённостью.

Вычисления этих древних жрецов позволяли им составить нечто вроде официального календаря на каждый год, которым в значительной мере регулировалась вся жизнь народа. Они решали, в какое время наиболее безопасно можно проводить все сельскохозяйственные работы и указывали подходящие моменты для разведения животных и растений. Они были не только наставниками народа, но и врачами, и точно знали, при каком сочетании влияний различные лекарства можно было применять с наибольшей эффективностью.

Своих последователей они делили на классы по признаку, которые теперь бы мы назвали управляющими планетами, и их календарь был полон предупреждений, адресованных разным классам, например: «В седьмой день поклоняющиеся Марсу должны особенно остерегаться беспричинного раздражения», или «С двенадцатого по пятнадцатый день существует необычайная опасность опрометчивости в любовных делах, особенно для поклоняющихся Венере» и так далее. И в том, что эти предостережения оказывались очень полезными для масс народа, мы не можем сомневаться, какой бы странной ни казалась эта разработанная система предосторожностей против малейших случайностей в наши дни.

Из этого своеобразного деления людей на типы соответственно планетам, указывавшим положение центра влияния, которому они были легче всего подвержены, происходило столь же любопытное устройство как публичных храмовых служб, так и личного поклонения верующих. Определённые часы дня для молитвы, определяемые по видимому движению Солнца, соблюдались одинаково всеми; на восходе, в полдень и на закате жрецами в храмах распевались определённые стихи или гимны, и более религиозные люди взяли себе за правило регулярно присутствовать на этих коротких службах, тогда как те, кому не было удобно на них присутствовать, соблюдали эти часы, читая несколько благочестивых фраз восхваления и молитвы.

Но, совершенно отдельно от этих обрядов, которые, похоже, были общими для всех, у каждого были свои собственные молитвы, возносимые тому божеству, с которым он был связан от рождения, а время для них постоянно изменялось соответственно с движением его планеты. Момент прохождения ею меридиана по всей видимости считался самым благоприятным, а следующими по степени благоприятности считались несколько минут, следующих сразу за её восходом или непосредственно предшествовавших её заходу. Однако к ней можно было обращаться в любое время, когда она над горизонтом, и даже после захода её за горизонт божество планеты не было всецело вне досягаемости, хотя в этом случае к нему обращались только при какой-нибудь чрезвычайной ситуации, и весь церемониал был совершенно иным.

Жрецами составлялись особые календари для последователей каждого из этих планетных божеств, где содержались все подробности, касающиеся подходящих часов для молитвы и стихов, которые должны были в них читаться. Они были чем-то вроде периодических молитвенников, выпускавшихся для каждой планеты, и все, кто был связан с определённой планетой, старались раздобыть себе копии соответствующего календаря. Фактически это было нечто гораздо больше, чем просто расписания, напоминавшие о часах молитвы; они готовились в особых астрологических условиях — каждый под влиянием своего собственного божества, и считались обладающими свойствами талисманов, так что каждый последователь той или иной планеты всегда имел с собой самый свежий календарь для неё.

Из этого следовало, что у религиозных людей древней Халдеи не было регулярных часов молитвы и поклонения каждый день, как это практикуют сейчас — вместо этого время для медитации и религиозных упражнений было скользящим и иногда могло приходиться на утро, иногда — на полдень, иногда — на вечер и даже на полночь. Но когда бы оно ни наступало, его не пропускали, и как бы неудобно ни вклинивался этот час в дела человека, его удовольствия или его отдых, если он упускал возможность воспользоваться этим преимуществом, это считалось серьёзным уклонением от исполнения долга. Насколько мы могли видеть, ни у кого и мысли не было, что дух планеты мог каким-либо образом прогневаться, если этими часами пренебрегали, или что он вообще мог испытывать гнев; идея скорее была в том, что в эти моменты божество изливает своё благословение, и было бы не только глупо, но и неблагодарно упускать столь любезно предоставленную возможность.

Пока что мы коснулись лишь личной религиозной жизни людей, но у них были и большие, и пышные публичные церемонии. Каждой планете соответствовало по меньшей мере два великих праздника в году, а у Солнца и Луны их было куда больше, чем два. У каждого планетного духа были храмы во всех частях страны, и по обычным случаям их последователи довольствовались посещением ближайшего; но в большие праздники, о которых мы говорим, огромные множества людей собирались на обширной равнине в окрестностях столицы, где находилась группа великолепных храмов, каждый из которых был совершенно уникален.

Эти здания сами по себе достойны внимания как отличные образцы доисторического стиля архитектуры, но больше всего интересны тем, что их расположение, очевидно, имело целью представить расположение планет в Солнечной Системе, и поняв принцип расположения этих храмов, можно было убедиться, что составлявшие этот план обладали значительным знанием предмета.

Самым великолепным и намного превосходящим всех по размеру был огромный храм Солнца, который необходимо описать более подробно. Другие, воздвигнутые на постепенно увеличивающихся расстояниях от него, с первого взгляда выглядели так, будто были построены не по упорядоченному плану, а просто так, как диктовало удобство.

Однако более пристальное изучение показало, что план был, и план примечательный — что не только постепенно растущие расстояния между меньшими храмами находились в определённом соотношении и несли определённый смысл, но и даже относительные размеры некоторых важных частей этих храмов не были случайными, поскольку означали соответственно размеры планет и их расстояния от Солнца.

Но всякому, кто вообще хоть что-то знает об астрономии, очевидно, что всякие попытки построить модель Солнечной Системы, соблюдая масштаб, обречены на неудачу — во всяком случае, если делать храмы таких размеров, чтобы они годились для обычного поклонения. Разница в размерах между Солнцем и самыми маленькими членами его семьи столь значительна, а расстояния между ними столь огромны, что если здания не сделать кукольными домиками, никакая страна не смогла бы вместить всю систему.

Как же тогда халдейские жрецы, спланировавшие этот удивительный комплекс храмов, ухитрились преодолеть эти трудности? Точно так же, как поступают иллюстраторы наших современных книг по астрономии — использовав два совершенно разных масштаба, но сохранив относительные пропорции внутри каждого из них. В этом удивительном памятнике древнего искусства нет ничего, что могло бы нам доказать, что его автор знал абсолютные размеры планет и расстояния до них, хотя конечно же он мог их знать, но в чём можно быть уверенными, так это в том, что ему прекрасно были знакомы их относительные размеры и удалённость от Солнца. Он также узнал от своих учителей или сам открыл закон Боде. Насколько дальше простирались его знания на основании изучения этих построек остаётся только предполагать, но он точно должен был владеть определенными знаниями о размерах орбит планет, хотя его вычисления в некоторых отношениях отличались от принятых сейчас.

Святилища, посвящённые внутренним планетам, образовывали нечто вроде неравномерного скопления под самыми стенами великого храма Солнца, тогда как храмы других членов солнечной семьи были рассыпаны по равнение со всё большими интервалами, и представитель удалённого Нептуна почти терялся вдалеке. Здания отличались по стилю, и почти нет сомнений, что у каждого видоизменения было своё особое значение, хотя во многих случаях мы не могли его выяснить. Однако была одна черта, являвшаяся для всех общей — у каждого из них был центральный полусферический купол, который, очевидно, имел особое отношение к тому небесному телу, которое он представлял.

Все эти полусферы были ярко окрашены теми цветами, которые халдейская традиция связывала с той или иной планетой. Принцип, по которому были выбраны эти цвета, далеко не ясен, но мы вернёмся к ним позже, когда будем описывать великие праздничные службы. Купола вовсе не всегда сохраняли те же пропорции к размерам храмов, но их относительные размеры точно соответствовали диаметрам планет, которые они символизировали. Что касается Меркурия, Венеры, Луны и Марса, халдейские вычисления этих размеров точно совпадали с нашими собственными, но купола для Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна, хотя и были значительно больше, чем у внутренней группы, всё же были явно меньше, чем должны были быть согласно нашим расчётам, если были бы построены в том же масштабе.

Возможно, причиной этому применение для этих огромных шаров другого стандарта, но гораздо более вероятным кажется, что халдейские пропорции были верны, а современные астрономы значительно переоценили размеры внешних планет. Пока лишь установлено, что в случае Юпитера и Сатурна наблюдаемая нами поверхность — это лишь край обширного и плотного облачного покрова, а не поверхность самой планеты, и если это так, то халдейское представление этих планет должно быть столь же точно, как и в остальных частях их схемы. Другой аргумент в пользу такого предположения состоит в необычайно низкой плотности, обычно приписываемой этим планетам нашими астрономами, которая не согласуется с плотностью планет, более доступных для нашего наблюдения.

Несколько любопытных подробностей, будучи взяты вместе, показали нам, что тот, кто планировал эти прекрасные храмы, должно быть обладал основательным знанием Солнечной Системы. Вулкан[4], планета, орбита которой находится внутри орбиты Меркурия, был представлен должным образом, а то место, которое в этой схеме должна была занимать Земля, было занято храмом Луны — он был большим, но венчавшее его полушарие было непропорционально маленьким, будучи выполнено в том же масштабе, что и все остальные. Вблизи этого храма возвышался отдельный купол из чёрного мрамора, поддерживаемый колоннами, который, судя по его размеру, очевидно, должен был олицетворять Землю, но при нём не было никакого святилища.

В пространстве между Марсом и Юпитером (вычисленном совершенно точно) не было храма, но находилось несколько колонн, каждая из которых венчалась крохотным куполом обычной полусферической формы; как мы предположили, они должны были представлять астероиды. У каждой планеты, имевшей спутники, они были тщательно обозначены второстепенными куполами соответствующих пропорций, окружавшими главный купол, и также ясно были показаны кольца Сатурна.

По главным праздникам той или иной планеты все последователи соответствующего божества (или как бы мы сказали сейчас, люди, родившиеся под этой планетой) надевали поверх или вместо своих обычных одежд мантии или ризы того цвета, который был посвящен этой планете. Цвета эти были чрезвычайно яркими, а материал блестел, подобно атласу, так что эффект обычно получался поразительным, особенно когда под основным цветом был другой оттенок, как в так называемом переливающемся шёлке. Список этих цветов может оказаться интересным, хотя, как мы ранее заметили, причины, определившие их выбор, не всегда очевидны.

Платье последователей Солнца было из красивого тонкого шёлкового материала, в который были вплетены золотые нити, так что это одеяние выглядело по-настоящему золотым. Но золотая ткань, знакомая нам теперь, толстая и не гнущаяся, тогда как та ткань была столь гибкой, что её можно было сложить, как муслин.

Цвет Вулкана был характерным цветом пламени, ярким и эффектным — вероятно, символизируя крайнюю близость Вулкана к Солнцу и огненные физические условия, которые должны на нём иметь место.

Меркурий символизировался ярким оранжевым оттенком, переливающимся с лимонным — эти оттенки нередко можно было заметить в аурах его последователей, как и в их облачениях, но хотя в некоторых случаях преобладающий в ауре цвет казался возможным объяснением выбора цвета планеты, были и другие случаи, к которым этот принцип вряд ли можно было применить.

Приверженцы Венеры одевались в красивый и чистый небесно-голубой, под которым был светло-зелёный, что в целом давало переливчатый эффект, когда одетый так человек двигался.

Одеяния Луны были, естественно, из белого материала, но в него вплетали серебряные нити, так что его практически можно было назвать серебряной тканью так же, как одеяния Солнца были тканью золотой. Однако при некоторых типах освещения эти лунные одеяния демонстрировали красивые бледно-фиолетовые оттенки, что значительно улучшало производимый эффект.

Марс достаточно уместно облачал своих приверженцев в великолепные ярко-алые одеяния, но под этим цветом был сильный малиновый оттенок, практически занимая его место при наблюдении с некоторых точек. Этот цвет совершенно невозможно было спутать с цветами Вулкана и Меркурия — он совершенно от них отличался. Он мог быть избран как по причине цвета ауры, так и по красноватому оттенку самой физической планеты.

Юпитер облачал своих детей в замечательный блестящий сине-фиолетовый материал, испещрённый крохотными серебряными крапинками. Причину этого объяснить нелегко, если опять не приписать это ассоциации с цветами ауры.

Приверженцы Сатурна одевались в ясный зелёный цвет, подобный иногда появляющемуся при закате солнца, а под ним были жемчужно-серые оттенки, тогда как родившиеся под Ураном носили великолепный глубокий голубой — непередаваемый цвет Южной Атлантики, незнакомый никому, кроме тех, кому приходилось его видеть. Одежды, соответствующие Нептуну, были наименее заметными из всех, поскольку это был простой тёмно-синий цвет, хотя при ярком освещении он тоже приобретал неожиданное богатство.

По основным праздникам какой-либо из этих планет её последователи появлялись в полном облачении, и процессией следовали в её храм, украшенные гирляндами цветов, неся знамёна и золочёные жезлы, наполняя воздух звучным пением. Но самым большим зрелищем был один из главных праздников Бога Солнца, когда все люди вместе, одетые в пышные облачения своих божеств-покровителей, своим огромным множеством совершали торжественный ход вокруг храма Солнца. По таким случаям приверженцы Солнца наполняли до отказа само здание храма, тогда как рядом со стенами проходили последователи Вулкана, снаружи их — Меркурия, Венеры, и так далее — все планеты были представлены в порядке их удалённости от Солнца. Вся масса народа, таким образом, расположенная концентрическими кругами ярких цветов, медленно и равномерно вращалась подобно колоссальному живому колесу, и под потоками живого света, изливаемыми тропическим солнцем, они, пожалуй, представляли самое яркое зрелище, которое только видел мир.

Чтобы дать некоторое представление о ещё более интересных церемониях, происходивших по таким случаям внутри самого храма Солнца, необходимо попробовать описать его внешний вид и устройство. Основной его план был крестообразный, с большим круглым помещением (покрытым полусферическим куполом), где и встречались лучи креста. Мы получим о нём более верное представление, если вместо обычной крестообразной церкви с нефом, алтарём и притворами представим себе огромное круглое помещение под куполом, напоминающее читальный зал Британского музея, и четыре гигантских нефа, расходящихся от него на четыре стороны света, при этом все лучи креста имеют одинаковую длину. Чётко представив эту часть картины, добавим к этому четыре других больших прохода между лучами креста, ведущие в обширные залы, стены которых так закруглялись, что в плане эти залы имели вид листьев или лепестков цветка. Фактически план храма выглядел как равносторонний крест, наложенный на простой четырёхлепестковый цветок, так что лучи креста были между лепестками.

Человек, стоявший в центре под куполом, мог наблюдать виды, простирающиеся во всех направлениях. Всё строение было тщательно ориентировано по сторонам света, так что лучи креста были точно направлены на кардинальные точки. Южный конец оставался открытым и образовывал главный вход, напротив которого был огромный алтарь, занимавший конец северного нефа. В восточном и западном нефах тоже были алтари, гигантские с нашей точки зрения, хотя и значительно меньшие, чем главное возвышение в северном конце.

Эти восточный и западный алтари, похоже, играли примерно ту же роль, что и те, что в католических соборах посвящаются Пресвятой Деве и Св. Иосифу, так как один из них был посвящён Солнцу, а другой — Луне, и некоторые из регулярных ежедневных служб, связанные с этими двумя светилами, совершались возле них. Однако самые большие толпы собирались вокруг большого северного алтаря, возле которого проводились все самые большие церемонии, и его устройство и обстановка были интересными и любопытными.

На стене за алтарём, в том месте, которое в обычной церкви занимает «восточное окно» (хотя здесь это был север), висело огромное вогнутое зеркало, намного превосходящее в размерах любое, которое нам приходилось видеть. Оно было металлическим, скорее всего серебряным, отполировано до предельно возможной степени. Нами было замечено, что уход за ним и поддержание его блеска и такой чистоты, чтобы на нём не было и пылинки, считалось религиозным долгом самого первостепенного характера. Изготовление столь огромного зеркала с таким совершенством, да ещё и так, чтобы его огромный вес не искривил его, оказалось бы серьёзной проблемой для современных инженеров, но она была успешно решена этими людьми, жившими в далёком прошлом.

По центру крыши этого огромного северного нефа проходил узкий разрез, через который было видно небо, так что свет всякой звезды, проходившей меридиан, проникал в храм и падал на это огромное зеркало. Известное свойство вогнутого зеркала состоит в том, что оно формирует в воздухе перед собой, в своём фокусе, образы всего, что в нём отражается, и этот принцип использовался жрецами, чтобы (как бы они, вероятно, это назвали) собрать и применить влияние каждой планеты, когда она в самой большой силе. На полу, под фокусом зеркала, был пьедестал с установленной на нём жаровней, и когда планета проходила меридиан и светила через прорезь в крыше, на угли в жаровне бросали немного благовония. Сразу же поднимался столб серого дымка и посреди него сиял живой образ планеты. Тогда прихожане склоняли свои головы и звучало радостное пение жрецов. Фактически эта церемония несколько напоминала выставление святых даров в католической церкви.