Высокое окно

Реймонд Чандлер

Высокое окно

1

Пасадена, Дрезден-авеню, район Оук-Нолл. Большое, солидное, неприветливое здание из красного кирпича с белой каменной отделкой и терракотовой черепичной крышей. Нижние окна со свинцовыми переплетами, верхние — как в коттеджах — отделаны многочисленными аляповатыми каменными украшениями.

От обсаженной цветущим кустарником передней стены плавно сбегает к улице симпатичная зеленая лужайка в целых пол-акра. Словно прохладная зеленая волна на скалу, она накатывается на громадный кедр, стоящий у нее на пути. И пешеходная дорожка, и аллея очень широкие, а вдоль аллеи расположились три весьма живописные акации. Жаркое, ароматное летнее утро. Все живое совершенно замерло в том пекле, которое, по здешним понятиям, считается славным прохладным днем.

Я знал только, что здесь живет некая миссис Элизабет Брайт Мердок с семьей и что она хотела бы нанять приличного, скромного частного детектива, который не стряхивал бы пепел на ковер и никогда не носил бы больше одного пистолета. Еще я знал, что она вдова усатого олуха по имени Джаспер Мердок, который неплохо заработал, служа обществу верой и правдой, — теперь ежегодно, в его день рождения, пасаденская газета помещает его фотографию с датами жизни и подписью: «Он жил ради людей».

Я оставил машину на улице и, ступая по неровным каменным ступеням, проложенным через лужайку, поднялся на кирпичное крыльцо под остроконечной крышей. Позвонил в дверь. От крыльца к аллее вдоль фасада протянулась короткая низкая стена из красного кирпича. В конце дорожки на бетонной тумбе застыла фигурка негритенка в белых бриджах, зеленой куртке и красном картузе. В руке хлыст, а под ногами вделанное в тумбу железное кольцо. Вид у него был довольно грустный, как будто он уже давно ждет чего-то и приуныл. Дожидаясь, пока мне откроют, я подошел и потрепал его по голове.

Через некоторое время грымза средних лет в форме горничной приоткрыла входную дверь и подозрительно уставилась на меня.

— Филип Марло, — сказал я. — К миссис Мердок. Назначено.

Грымза заскрипела зубами, захлопнула глаза, распахнула их и сварливым, грубым голосом американских пионеров буркнула:

— К какой именно?

— Что вы?

— Вам к какой миссис Мердок? — чуть было не завизжала она.

— К миссис Элизабет Брайт Мердок. Я не знал, что у вас их тут много.

— Теперь будете знать, — отрезала грымза. — Визитная карточка при вас?

Просунула в щелку кончик носа и тощую мускулистую руку. Я вынул бумажник, вложил ей в пальцы свою визитную карточку. Рука и нос исчезли, дверь захлопнулась.

Надо было, видно, идти с черного хода. Опять подошел к негритенку и потрепал его по голове.

— Не везет нам с тобой, брат, — сказал я ему.

Придется ждать. Я сунул в рот сигарету, но не закурил. Из проехавшего мимо бело-голубого фургончика мороженщика до меня донеслась знакомая мелодия. Большая, черная в золоте бабочка спланировала на куст гортензии прямо у моего локтя, несколько раз медленно повела крылышками вверх-вниз, потом тяжело поднялась и поплыла в неподвижном, раскаленном воздухе.

Входная дверь опять приоткрылась.

— Ступайте за мной, — приказала грымза.

Я вошел. Гостиная большая, квадратная, сумрачная и прохладная. Тишина, как в склепе, — и примерно такой же запах. Затянутые тканью грубо оштукатуренные стены; за высокими окнами — декоративные металлические решетки; тяжелые резные стулья с плюшевыми сиденьями, с болтающимися золотыми кистями и обтянутыми материей спинками. В глубине — витраж величиной с теннисный корт. Под витражом, за занавеской — застекленные двери. Старая, затхлая, сырая, надутая, прилизанная, мрачная комната. В такой гостиной не погостишь. Стол с мраморной столешницей и кривыми ножками, позолоченные часы, несколько разноцветных мраморных статуэток. Куча хлама, который и за неделю не выметешь. Куча денег — и все на ветер. Лет тридцать назад, когда Пасадена еще была богатым, степенным провинциальным городом, эта комната, по-видимому, выглядела совсем неплохо.

Мы вышли из нее, двинулись по коридору, и вскоре грымза открыла дверь, сделав мне знак войти.

— Мистер Марло, — прорычала она с порога и удалилась, скрипя зубами.

2

Небольшая комната с окнами на задний двор. На полу уродливый красно-бурый ковер, обстановка — как в конторе. За письменным столом сидит худая, хрупкая на вид блондинка в роговых очках, на откидной доске слева от нее — пишущая машинка. Руки держит на клавишах, но бумага в машинку не вложена. Уставилась на меня с выражением напряженного недоумения, какое бывает у застенчивого человека, когда его фотографируют. Ясным тихим голосом предложила мне сесть.

— Я мисс Дэвис. Секретарша миссис Мердок. Она поручила мне выяснить, кто может дать вам рекомендации.

— Рекомендации?

— Именно. Это вас удивляет?

Я положил шляпу на стол, а на шляпу — незажженную сигарету:

— Выходит, она пригласила меня, ничего обо мне не зная?

Губа задрожала, и она прикусила ее. Не знаю, испугалась она или возмутилась, или просто ей никак не удавался сухой, деловитый тон. Во всяком случае, вид у нее был не самый счастливый.

— Ей сказал о вас директор филиала калифорнийского коммерческого банка. Но она хотела бы узнать о вас побольше.

— Приготовьте карандаш, — сказал я.

Подняла его со стола и показала. Давно готов, остро очинен.

— Во-первых, — начал я, — один из вице-президентов этого же банка. Джордж С. Лик. Работает в главном здании. Затем сенатор Хьюстон Оглторп. Он бывает в Сакраменто, а бывает и у себя, в Лос-Анджелесе. Затем Сидни Дрейфус-младший из юридической конторы «Дрейфус, Тернер и Свейн», в Отделении правового страхования. Записали?

Писала она легко и быстро. Кивнула, не подымая головы. В ее светлых волосах плясали солнечные зайчики.

— Оливер Фрай из корпорации бурильных установок «Фрай-Кранц». Их фирма находится на Восточной Девятой улице в промышленном районе. Ну а если хотите кого-нибудь из полиции, так это Бернард Олс из прокуратуры округа и лейтенант уголовной полиции Карл Ренделл из Главного управления, — он занимается расследованием особо опасных преступлений. Может, хватит или еще добавить?

— Не смейтесь надо мной. Я выполняю распоряжение.

— Если не знаете, зачем меня вызвали, двум последним звонить лучше не стоит, — предупредил я. — Я не смеюсь над вами. Жарко сегодня.

— Для Пасадены не очень, — ответила она и, взгромоздив перед собой на стол телефонную книгу, принялась за работу.

Пока она искала номера телефонов и звонила, я как следует ее рассмотрел. Бледная, но бледность естественная и вид вполне здоровый. Волосы жесткие, светлые, с медным отливом. Сами по себе не уродливые, но так туго затянуты на узком черепе, что кажется, это и не волосы вовсе. Брови редкие и необычайно прямые, темнее волос, почти каштанового цвета. Ноздри бледные, как бывает при малокровии. Подбородок маленький, острый, нервный. Никакой косметики, только губы слегка подкрашены светлой помадой. Глаза за очками очень большие, ярко-синие, с огромными зрачками и отсутствующим взглядом. Немного сужены по-восточному — то ли из-за тяжелых век, то ли из-за гладкой от природы кожи, подтягивающей углы глаз. Во всем лице какое-то загадочное нервное обаяние, которому очень не хватает хорошей косметики.

Полотняное платье с короткими рукавами, никаких украшений. На руках пушок и веснушки.

Я не прислушивался к вопросам, которые она задавала по телефону. Все, что ей говорили, она стенографировала ловкими, непринужденными движениями карандаша. Закончив работу, повесила телефонную книгу обратно на стену, встала, оправила полотняное платье и сказала:

— Я сейчас… — И направилась к двери.

С полдороги вернулась и задвинула верхний ящик письменного стола. Потом вышла из комнаты. Дверь закрылась. Наступила тишина. За окном гудели пчелы. Откуда-то издалека доносился вой пылесоса. Я взял незажженную сигарету, вставил ее в рот, встал. Подошел к письменному столу и выдвинул тот ящик, из-за которого она вернулась.

Казалось бы, какое мне дело? Чистое любопытство. Какое мне дело, что у нее в столе лежал маленький автоматический кольт? Я задвинул ящик и опять сел.

Через четыре минуты дверь открылась, и она сказала с порога:

— Миссис Мердок ждет вас.

Мы опять прошли по коридору, она открыла одну створку двустворчатой стеклянной двери и пропустила меня внутрь. Я вошел, дверь за мной закрылась.

Внутри было так темно, что сначала я ничего не видел, кроме дневного света, проникавшего сквозь густую зелень и жалюзи. Потом я понял, что комната была чем-то вроде солярия, совершенно заросшего снаружи. Обстановка состояла из циновок и плетеной мебели. У окна шезлонг с гнутой спинкой и таким количеством соломенных подушек, что хватило бы на чучело слона. В шезлонге, откинувшись на спинку, с бокалом в руке сидит женщина. Я еще не успел как следует разглядеть ее, а уже почувствовал терпкий запах винных паров. Наконец глаза привыкли к темноте, и я ее рассмотрел.

Крупные черты лица, челюсть боксера. Оловянного цвета волосы, тугой перманент, хищный клюв и большие водянистые глаза, приветливые, как булыжники. На шее кружевная косынка, хотя такой шее больше подошел бы футбольный свитер. Серое шелковое платье. Толстые руки, голые и шершавые. В ушах черный янтарь. Перед ней низкий столик со стеклянной крышкой, а на нем бутылка портвейна. Потягивает из бокала, который держит в руке, смотрит поверх него на меня и молчит.

Я стоял у двери. Ждал, пока она допьет портвейн, поставит бокал на столик и опять наполнит его. Приложила к губам носовой платок. И заговорила. Твердым низким голосом человека, с которым шутки плохи.

— Садитесь, мистер Марло. Пожалуйста, не закуривайте. У меня астма.

Я сел в плетеное кресло-качалку и спрятал сигарету, которую так и не успел зажечь, в нагрудный карман, за носовой платок.

— Я никогда не имела дело с частными детективами, мистер Марло. И ничего о них не знаю. Ваши поручители меня устраивают. Сколько вы берете?

— За что, миссис Мердок?

— Дело, разумеется, сугубо конфиденциальное. Полиция не должна иметь к нему никакого отношения. В противном случае я вызвала бы полицию, а не вас.

— Я беру двадцать пять долларов в день, миссис Мердок. Плюс расходы, естественно.

— Немало. Вы, наверное, много зарабатываете? — она отпила из бокала. — Не люблю портвейн в жару. Правда, никто мне его и не предлагал.

— Нет, — сказал я. — Не много. Впрочем, вы можете найти детектива за любую цену, как и адвоката. Или дантиста. Я ведь не организация. Я работаю один и несколько дел одновременно не веду. Я рискую, иногда сильно рискую, а иногда сижу без работы. Нет, по-моему, двадцать пять долларов в день не так уж много.

— Понятно. А что вы называете расходами?

— Набираются всякие мелочи. Никогда не знаешь заранее.

— Хотелось бы все-таки знать, — ядовито сказала она.

— Узнаете. Все вам распишу черным по белому. Если мой счет вас не устроит, у вас будет возможность его опротестовать.

— А на какой аванс вы рассчитываете?

— Ста долларов будет достаточно.

— Еще бы, — сказала она, допила бокал и тут же, даже не вытирая рот, опять наполнила его до краев.

С людьми вашего положения, миссис Мердок, я вполне могу обойтись и без аванса.

— Мистер Марло, — сказала она, — я женщина решительная, но не советую идти у меня на поводу. Какой мне от вас тогда прок?

Я спорить не стал.

Она вдруг засмеялась и рыгнула. Очаровательная, легкая отрыжка, совершенно естественная и непринужденная.

— Астма, — небрежно пояснила она. — Портвейн для меня лекарство. Потому и вам не предлагаю.

Я закинул ногу на ногу. Ее астме, надо полагать, такая поза не повредит.

— Деньги, — сказала она, — не самое главное. Женщина в моем положении всегда переплачивает, и я уже давно смирилась с этим. Остается надеяться, что вы заслужите свой гонорар. Так вот. У меня украли одну вещь, которая представляет значительную ценность. Я хочу вернуть эту вещь, и более того, я не хочу никаких арестов. Дело в том, что вор является членом моей семьи.

Покрутила бокал в толстых пальцах и загадочно улыбнулась в тусклом свете темной комнаты.

— Моя невестка, — пояснила она. — Прелестное создание, но палец ей в рот не клади.

Взглянула на меня с неожиданным блеском в глазах:

— Сын у меня совершенный болван, но я к нему очень привязана. Примерно год назад он, как последний идиот, женился без моего согласия. С его стороны это было глупо, потому что он абсолютно не в состоянии содержать семью и у него нет денег, кроме тех, что даю ему я, а я человек неширокий. Девица, которую он выбрал, вернее, которая выбрала его, — певичка из ночного клуба. Зовут ее Линда Конквест. Они жили здесь, в этом доме. Мы не ссорились, потому что я не допускаю, чтобы со мной ссорились в моем собственном доме, но отношения у нас не сложились. Я оплачивала их расходы, подарила каждому по машине, давала невестке кое-какие деньги на тряпки и прочее. Ей явно надоела такая жизнь. Ей явно надоел мой сын. Он и мне надоел. Так или иначе, с неделю назад она ни с того ни с сего уехала, не оставив адреса и не попрощавшись.

Закашлялась, пошарила в поисках платка и высморкалась.

— Пропала монета, — продолжала она. — Редкая золотая монета, называется дублон Брешера. Гордость коллекции моего мужа. Я-то к монетам совершенно равнодушна, а он был на них помешан. С тех пор как он умер четыре года назад, я храню его коллекцию в полной неприкосновенности. Она находится наверху, в запертой комнате, в нескольких несгораемых шкафах. Коллекция застрахована, но я еще не заявила о пропаже. Мне бы очень не хотелось предавать дело огласке. Монету взяла Линда, я в этом совершенно уверена. Говорят, она стоит больше десяти тысяч долларов. Редкий экземпляр.

— Но ее непросто продать, — вставил я.

— Возможно. Не знаю. Я только вчера обнаружила пропажу. Я и вчера бы не хватилась, так как никогда даже близко не подхожу к той комнате, если бы из Лос-Анджелеса не позвонил человек по имени Морнингстар, который назвался перекупщиком старинных монет и спросил, действительно ли продается, как он выразился, «Брешер» Мердока. С ним говорил мой сын. Он сказал ему, что монета никогда не продавалась и вряд ли продается теперь, но, если мистер Морнингстар позвонит в другое время, он сможет все выяснить у меня. В тот момент я отдыхала и к телефону не подходила. Морнингстар обещал перезвонить. Сын передал этот разговор мисс Дэвис, а та — мне. Я велела ей позвонить перекупщику. Просто так, из любопытства.

Она отпила из бокала, пошарила в поисках носового платка и хрюкнула.

— Почему вам было любопытно, миссис Мердок? — спросил я, просто чтобы что-то спросить.

— Будь Морнингстар настоящим специалистом, он бы знал, что эта монета не продается. В завещании моего мужа, Джаспера Мердока, особо оговорено, что, пока я жива, ни одну монету из его коллекции нельзя продавать, давать взаймы или закладывать. А также выносить из дому — за исключением тех случаев, когда опасность, угрожающая дому, требует выноса коллекции, да и то в присутствии доверенных лиц. Мой муж, — она мрачно улыбнулась, — судя по всему, считал, что при его жизни я недостаточно интересовалась его металлическими кружочками.

За окном светило солнце, цвели цветы, пели птицы. Слышно, как по улице проносятся машины. В темной комнате, где сидела женщина с боксерской челюстью и пахло портвейном, все казалось каким-то ненастоящим. Я качал закинутой на колено ногой и ждал.

— Я говорила с мистером Морнингстаром. Полное имя Элиша Морнингстар, его контора находится в Белфонт-билдинг на Девятой улице, в центре Лос-Анджелеса. Объяснила, что коллекция Мердока не продается, никогда не продавалась и — пока я жива — продаваться не будет. Я удивилась, что он этого не знает. В ответ он что-то промямлил, а потом спросил, можно ли посмотреть монету. Я сказала: конечно, нет. Он довольно сухо извинился и повесил трубку. Судя по голосу, он немолод. Тогда я пошла наверх посмотреть монету сама, чего я за последний год не делала ни разу. Но в запертом несгораемом шкафу монеты не оказалось.

Я промолчал. Она опять наполнила бокал и забарабанила толстыми пальцами по ручке шезлонга:

— Можете себе представить, что мне пришло на ум в тот момент.

— Очевидно, звонок мистера Морнингстара. Кто-то предложил ему купить монету, а он знал либо догадывался, откуда она. Ведь монета как-никак антикварная.

— Такая монета — большая редкость. Да, вы правы. Именно это я и подумала.

— Кто ее мог украсть? — спросил я.

— Любой из живущих в доме, причем без особого труда. Ключи у меня в сумке, а сумка валяется где попало. Ничего не стоило забрать ключи, открыть комнату и шкаф, а потом подложить их обратно. Постороннему сделать это нелегко, а из домашних монету мог украсть кто угодно.

— Понятно. Скажите, пожалуйста, миссис Мердок, как вы установили, что монету взяла именно невестка?

— Видите ли… вообще-то улик у меня нет. Но я в этом не сомневаюсь. Три женщины из прислуги в доме уже очень давно, гораздо раньше, чем я вышла замуж за мистера Мердока, а это случилось семь лет назад. Садовник никогда в дом не заходит. Шофера я не держу: меня возит либо сын, либо секретарша. Сын монету не брал, во-первых, потому, что он все-таки не настолько глуп, чтобы красть у собственной матери, а во-вторых, возьми он ее, ему ничего не стоило бы помешать моему разговору с Морнингстаром. Мисс Дэвис? Исключено! Не тот человек. Тихоня. Стало быть, Линда. Такие, как она, могут сделать это просто назло, я уже не говорю обо всем остальном. Сами знаете, что за народ в ночных клубах.

— Разный народ — как и везде, — отозвался я. — Значит, следов взлома не обнаружено. Это понятно: профессионал, решивший выкрасть одну и очень ценную монету, будет работать аккуратно. И все же, может быть, есть смысл осмотреть комнату?

Она выставила челюсть, жилы на шее вздулись как канаты:

— Я же сказала вам, мистер Марло, что дублон Брешера взяла моя невестка, миссис Лесли Мердок.

Я уставился на нее, а она — на меня. Взгляд у нее был тяжелый, как кирпичи на дорожке ее сада. Я отвел глаза и сказал:

— Предположим, так оно и есть, но что вы тогда хотите?