Помоги проекту - поделись книгой:
— Не оставляйте меня одну! — Просила Ядвига. — У меня сегодня кроме встречи с вами ничего не запланировано. Я одна умру от скуки!
— Конечно, друг мой, оставайтесь! — Поддержал я Ядвигу. — Право же, я не знал, что так получится, но я уверен, что ты скучать не будешь. А ты дорогая, особенно не смущай юношу, будь паинькой!
— Что ты, родной! — Улыбнулась Ядвига.
Я покинул их и вошел в кабинет, проверив затемнение сел в кресло у стеклянной двери, стал наблюдать за происходящим в спальне. Время приближалось к пяти и скоро должна была появиться Кристина.
Ядвига и Станислав рассматривали фотографии обнаженных фигур в журнале. Ядвига все время что-то поясняла, показывая на ту, или иную часть снимка. Показав на одну из фотографий, Ядвига отошла и подняла платье, открыв почти всю свою стройную ножку. Сначала Станислав смутился, но потом стал сравнивать ноги Ядвиги с ногами натурщицы в журнале. По его лицу я понял, что он отдал предпочтение моей жене. Она опять оказалась рядом, забросив ногу на ногу, обнажив их до самого верха, что стали видны очаровательные кружева ее панталончиков. Ядвига заставила выпить бокал вина, а свой лишь только пригубила. Потом, сравнивая свою фигуру с фигурой девушки натурщицы из журнала, она расстегнула лиф платья и открыла ему свою грудь, лежавшую в корсете, и опять выиграла у натурщицы. Станислав, как бы исподтишка впился взглядом в эту живую, колыхающую от возбуждения грудь.
Вот показался снимок обнаженного мужчины. Ядвига указала пальцем на мужской член и лукаво улыбнулась. Что-то спросила у Станислава, тот залился краской от стыда. Ядвига все так же улыбаясь, и не стыдясь своих вопросов о чем-то спрашивая, направила свою руку к застежкам его брюк. Он испугавшись, схватил ее за руку. Тогда Ядвига встала со стула, закрыла на ключ дверь в коридор и бросилась на колени перед ним. Он уже сам расстегивал брюки, но пальцы слушались его плохо. Она ему помогла и извлекла наружу то, о чем так много говорили.
Его член не в возбужденном состоянии был довольно-таки больших размеров. Ядвига взяла его на ладонь и нежно погладила другой рукой от корня до кончика, что-то при этом ласково шепча. Раздевалась она быстро и бесстыдно, красиво снимая ту или иную часть своего туалета, она подчеркивала прелесть обнаженного своего тела. Станислав, как завороженный, смотрел на все… И вот его член, вздрогнул раз, и встал может быть первый раз в жизни, поднимаясь и наливаясь соком страсти. Когда он поднялся во весь рост, у меня по спине пробежали мурашки. Боже мой! Меня самого природа не обидела, наградила большим членом, но этот!.. Жеребцу не стыдно было бы иметь такой! Не менее двух дюймов в диаметре, длиной около фута — то есть, если бы его можно было опустить вниз, головка оказалась бы около колен.
Я перепугался за Ядвигу. Что будет с ней, если она рискнет испытать этот член? Но ее лицо выражало не испуг, а совсем наоборот: на нем было написано желание скорее насладиться, утолить свою страсть этим великаном. Она бросилась на колени перед ним и стала ласкать его руками, шеей, волосами, лицом, губами и ртом осыпая его поцелуями. У Станислава помутнел взгляд. Руками он бессознательно блуждал по голове, плечам, грудям Ядвиги. Он что-то шептал. Доведя его и себя до последней стадии возбуждения, Ядвига встала, взяла со стола баночку с мазью и, смазав ему головку члена, стала передом находить ему на колени. Развела пальцами губы своего влагалища, а Станислав направил головку своего живого стержня ей внутрь. Она взялась за его плечи, стала медленно, закатив глаза от дикого наслаждения, опускаться. Стержень стал входить в нее. Станиславу видно не терпелось всунуть его в живое тело. Он взял Ядвигу за бедра и стал помогать ей опускаться. Я поразился. Как могло это хрупкое, нежное женское тело вместить в себя этот дар природы! Я думал, сейчас раздастся ее вопль о помощи и придется бежать за врачом, но мои опасения оказались напрасны. Крик наслаждения и радости вырвался у нее из груди, когда она полностью опустилась ему на колени. Весь без остатка его огромный член был в ее чреве… Она прижалась грудью к его груди и стала целовать лицо, потом поставив ногу на перегородку стула, откинулась чуть назад, и держась за его плечи, стала поднимать и опускать свой зад, не до конца вытаскивая, а затем снова насаживая его на поршень. Сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее! Станислав помогал, поддерживая ее широко раздвинутые ножки.
Я возбужденный, вскочил со стула. Дверь моего кабинета, входящая в коридор, открылась, и на пороге показалась моя Кристина.
— Как темно! Здесь кто-нибудь есть?
— Да, маленькая, заходи! Только потише!
— Каким долгим мне показалось ожидание этой встречи! Я вся горю и дрожу!
Я стал ее целовать, она отвечала мне горячо и страстно.
— Раздевайся, родной, сбрасывай с себя одежду! — Я стал помогать ей. — Ты ко мне пришла! — Я встал на колени и целовал то место тела, к которому обращался мой член, прижавшись губами к волоскам и пылающему разрезу между ног, засунув пальцы в эту теплую щель.
— Поцелуй и ты скорей свою игрушку!
С этими словами я встал и пригнул ее голову к своему члену. Она несмело взяла его рукой и несколько раз нежно поцеловала, потом схватила его ртом и стала сосать. Я с трудом оторвал ее голову и она в ожидании, дрожа всем телом, прижалась ко мне грудью. Нащупав мокрый вход в ее тело и чуть подсев под нее, я направил туда свой член. Она широко раздвинула ножки, позволив моему члену войти в ее теплоту. Сделав несколько движений я забросил ее руки себе на шею, не вытаскивая члена, держась за ляжки ее ног, оторвал ее от пола и так, сидящую на моем члене, понес к стеклянной двери. Держа ее спиной к двери я сел в кресло. Она не видела, что происходит в спальне Ядвиги, да ей было и не до этого. Она была возбуждена до такой степени, что хотела только удовлетворить свою страсть. Я поставил ее ноги на сиденье кресла и обняв ее зад стал опускать и поднимать ее. Она застонала на моем члене.
В это время Ядвига и Станислав, голые, лежали на разобранной кровати. Он впервые в жизни получил удовлетворение от женщины и сейчас лежал неподвижный и усталый, закрыв лицо руками и стесняясь ласки ее рук. Мы с Кристиной кончили, вытерлись, и я, целуя ее, как ребенка, посадил к себе на колени и показал на происходящее в спальне. Кристина, увидев лежащих в кровати голых Ядвигу и Станислава, перепугалась, дернулась, желая вырваться и убежать. Но я ее не отпустил, прижал к себе и прошептал:
— Не бойся, не стесняйся, сладенькая! Смотри, и ты увидишь много интересного!
— Стыдно ведь подсматривать такие вещи! — Сказала она смущаясь, но, немного успокоившись, стала украдкой от меня смотреть в дверь.
Немного полежав, Ядвига приподнялась на локтях и нежно поцеловала Станислава в губы, потом соски его груди, поднялась и понесла свою грудь к его губам. Он схватил их руками и впился поцелуем. Мы стали дублировать их действия. Я ласкал и целовал груди Кристины. Ядвига руками ласкала Станислава, и его могучий член встал на дыбы.
— Как, — с испугом в голосе прошептала Кристина, — какая у него большая штука! Он ведь разорвет Ядвигу, если будет делать то же, что и мы!
— Не бойся, уже не разорвал. Видишь — она опять просит его.
— Какая твоя жена ненасытная! Неужели ей мало твоей штуки?
И снова Станислав стал конем, а Ядвига — наездником. Она положила его на край кровати так, что бедра и одна нога свешивались на пол. Сама встала на полу к нему спиной так, что его опущенная нога оказалась между ее ног, нагнулась, упершись в поставленный перед собой стул, взяла в руку его членище, сзади направила в свое влагалище и стала задом насаживать себя на него.
— Я тоже так хочу! Какая я стала бесстыдная! — Воскликнула Кристина и взяв мой член, хотела вставить в себя.
— Подожди! — Сказал я Кристине, — давай как они.
И мы с ней повторили этот способ, только по-своему. Я, сидя пододвинулся к краю кресла и развел ноги, она задом стала между моих ног, нагнулась и, уперлась руками в мои колени, запрыгала на моем члене. Войдя в экстаз, мы уже не обращали внимания на то, что происходило в спальне, перешли на диван, лаская друг друга только руками. Трогая мой член Кристина спросила:
— Ты не завидуешь Станиславу, что у него такая большая штука?
— Что ты, милая, разве тебе моего мало?
Не отвечая на мой вопрос, Кристина продолжала свою мысль:
— Я еще не разбираюсь в таких вещах, но такой бы я не стала. Такого огромного я не хочу никогда. Ведь он вызывает только страх, а не желание.
Когда усталость прошла, мы вновь продолжили наслаждаться друг другом, подсматривая за Ядвигой и Станиславом. Так мы провели весь вечер.
На следующий день я заметил, что Ядвига чувствует себя очень плохо.
— Дорогая, я видел вчера твою игрушку. Ты совсем себя не жалеешь.
— Да, дорогой, я не рассчитала своих возможностей.
Но, поправившись, она снова пригласила Станислава к себе, провела с ним вечер страсти и опять почти неделю болела. Видно, раз попробовав, она не могла отказаться от этого страшного наслаждения. И потом, примерно раз в месяц, она с ним встречалась и неделю после этого отдыхала. Станислав, почувствовав Ядвигу, ощутил свои мужские достоинства, перестал стесняться общества хорошеньких женщин, и его любимым занятием стали не только лошади. Стали ходить слухи, что ни одна женщина не выдерживала его члена, чтобы потом не болеть. Но, несмотря ни на какие предупреждения, они, как мотыльки на огонь, летели к нему. Не одна заплатила здоровьем, а некоторые общественным положением: подчас невозможно было скрыть последствия работы члена Станислава за испытание на себе его силы и могущества.
С Кристиной мы встречались часто, и все так же страстно отдавались друг другу. Наверное, нет таких способов и поз, которых бы мы с ней не перепробовали. Затем мы стали встречаться реже. У меня появились новые женщины. Кристина тоже не терялась: у нее зародилась ненасытная страсть. Каждый день она должна была видеть мужчину. Это и сгубило ее мужа. Он был страшно ревнив и не отпускал ни на шаг таблетки. Однажды сердце его не выдержало, и он скончался прямо в постели на Кристине, как говорится при исполнении супружеских обязанностей. Кристине осталось богатое имение и фамилия карчевская. Сколько мужчин предлагали ей себя в мужья! Но она использовала только их половые члены. Может, она оказалась в обществе других женщин, ищущих сверхнаслаждения, и стала искать мужчин с таким огромным членом как у Станислава, забыв про свои слова, которые говорила мне, что не хочет оказаться на таком огромном члене.
А наша семейная жизнь идет своим чередом. Ядвига отдается развращенным старичкам, портит юнцов. А я наслаждался нежными телами своих любовниц, не забывая узнавать через стеклянную дверь, что нового в области наслаждения и разврата приобрела моя жена со своими любовниками.
Элеонора
«Если вам дороги те минуты, если вы любите меня, то исполните мою просьбу, последнюю просьбу, иначе жизнь моя — ничто и я погибла.» Элеонора дописала эти строки, пылающие страстью и склонила голову на прекрасные розовые руки. «Лора» вполголоса позвала она свою послушницу в этот миг дверь отворилась и вошла пятнадцатилетняя монахиня с рано оформившимися формами тела. Об этом свидетельствовали чувствительный и сладостный рот, холмики больших, слегка отваливающихся грудей, округлые бедра, полноту которых не в силах было скрыть длинное платье монахини.
Лора! — произнесла Маркиза, — отнеси это письмо, ты знаешь кому и немедленно возвращайся обратно. Неслышно ступая своими маленькими ножками, послушница удалилась, скромно потупив голову. Соблазнительное покачивание ее бедер не ускользнуло от внимания Маркизы. Полные ягодицы девушки двигались в такт ее шагам. Глаза Маркизы, проводив послушницу, загорелись плотоядным огнем. Она приподняла подол своего платья и вложила два пальца в промежность. Почувствовав первое вздрагивание пылающих губок влагалища, Маркиза обернулась к распятию, висевшему над кроватью и упал перед ним на колени. Так она и предстала перед богом, одну руку подняв к нему, второй сжимая пылающие половые органы. «Боже мой», воскликнула она дай мне силы, отврати от меня искушение! Но распятие молчало, обнаженное и покорное всему. Маркиза со страхом заметила, что глаза ее упорно вглядываются в то место на распятии, где член слегка приподнимал материю, даже в боге она видела мужчину. Маркиза встала, медленно подошла к кровати и стала сбрасывать с себя одежду. Она поняла, что молитва не спасет ее от вечного ада впереди. Так пусть же это случится скорее. Перед кроватью стояло уже обнаженное тело женщины.
Все оно выражало собой желание, вздрагивая то ли от уличной прохлады, то ли от страсти, которая бушует в груди молодой монахини. Полные груди с темными сосками тяжело поднимались, оголенный зад, слегка отстраненный в предвкушении, извивался сжимая и разжимая ягодицы, губы Маркизы вздрагивали, обнажая ряд белоснежных зубов. Глаза Маркизы были плотно закрыты. Одной рукой она быстро водила по соскам груди, а второй, чуть раздвинув ляжки, вложила во влагалище себе два пальца. Влагалище стало влажным и Элеонора легла накинув на горящее тело простыню. Рука монахини скользнула под подушку и пальцы судорожно сжали свечку в два пальца толщиной, шесть дюймов длиной. Приподняв вверх живот и сильно заведя ноги, Маркиза ввела свечку себе во влагалище. Чувствуя конец матки при каждом движении свечи, Элеонора напрягала живот, сжимая потемневшую свечку стенками влагалища. Перед глазами вставали сладострастные картины. Она не заметила, что в момент когда она испытывала верх блаженства, ее зубы до крови прокусила нижнюю губку. Элеонора, чувствуя благодатную напряженность, с силой вдавила свечу в глубину влагалища. Ее ноги задергались и она в изнеможении откинулась на подушку.
Маркиза лежала отдыхая, когда вернулась послушница. «Я выполнила ваш приказ», сказала Лора. — Я давно хотела поговорить с тобой кое о чем, Прошептала Маркиза пригласила послушницу сесть рядом. — Лора, милая, знаешь ли ты как я мучаюсь? Я готова убить себя, — трепеща всем телом прошептала Маркиза. — чем я могу помочь вам моя наставница? Я сделаю для вас все, что в моих силах, — с радостью ответила Лора. Все это время руки Маркизы жадно скользили по телу девушки. — Обнажи свое тело, Лора, мы вместе будем служить господу богу и поверь мне, дела наши ему важнее, чем молитвы, — целуя девушку говорила Маркиза. Лора, еще не понимая, чего хочет Маркиза, подчинилась ей. Когда с нее упала последняя рубашка, перед Маркизой предстало прекрасное тело девушки, достойное кисти Рафаэля.
Особенно возбуждали Маркизу груди девушки, торчащие вперед, но уже достаточно полные, с нежно коричневыми пятнами сосков. — Ляг со мной, обнимая девушку горячими руками, произнесла Элеонора, вся дрожа и пылая огнем преисподней, прижимая к себе упругое тело, покрывая его поцелуями. «Сожми крепче мои груди и дай мне свои, — попросила Маркиза. Она стала мять пальцами соски молодой девушки. От такой ласки они стали твердыми и выпуклыми. Тоже самое делала Лора. Но вот Элеонора повернулась к ногам девушки и начала целовать ее тело сверху вниз: плечи, грудь, живот. Наконец ее губы остановились на бугорке Венеры, едва прикрытом светлым пушком. Осторожно раздвинув ноги лоры Маркиза ртом прижалась к губам наслаждений. Нежно-розовый язык Элеоноры проник во влагалище, приятно раздражая половые органы молодой послушницы. Глаза Лоры то закрывались, то открывались. На щеках появился румянец. Нервное подергивание конечностей говорило о буре чувств проснувшихся в молодом теле. Девушка стала прижимать голову Маркизы с своему пушку, движениями ног и живота старалась как можно глубже погрузить язык Элеоноры в свое влагалище. Монахиня, вся трепеща, взяла голову лоры и приблизила к ее лицу свой вздрагивающий живот, который она опустила невероятно раздвинув ноги. Девушка поняла. Она нервно прижалась к плотной растительности Маркизы, прикрывающей роскошные части тела и стала делать торопливые движения языком, стараясь привести Маркизу в такое же состояние в котором находилась сама. Руки монахини легли на ягодицы Лоры и стали щекотать задний проход. Через некоторое время мерные толчки удовлетворенных женских тел возвестили кульминационную точку наслаждения. Еще одно содрогание и тела обеих женщин замерли в диком восторге. Женщины лежали неподвижно, но вот Элеонора поцеловала в губы девушку и сказала: «Лора, встала на четвереньки». Та исполнила просьбу Маркизы. Опустившись на колени перед задом девушки, Маркиза одной рукой пригнула ее голову, другой приподняла ее зад так, что стало видно влагалище. После этого Маркиза принялась водить сосками своих грудей по влагалищу, пока оно не стало судорожно сжиматься и разжиматься. Элеонора молча перевернула Лору на спину и легла на нее, введя ей во влагалище указательный и средний пальцы, сложенные винтообразно. Большой палец она ввела себе во влагалище. Прижимаясь к девушке всем телом, Маркиза стала делать движения мужчины при удовлетворении желания. Лоре было немного больно, но что это за боль по сравнению с наслаждением, которое она впервые получила. Она целовала Маркизу как мужчину и снова содрогания их тел слились воедино, отражая напряжение страсти.
После этого тела их ослабли и обе женщины опустились в объятия подушек. Через некоторое время Лора удалилась. Элеонора встала с постели, чуть вздрогнув от ночной прохлады. В небрежно наброшенном капюшоне она направилась в дальний угол сада, окружающего корпус монастыря. Огромный датский дог поднялся и, тихо урча, направился к женщине.
Нерон, Тубо, Тубо, шептала монахиня, вставая на колен подняла капюшон, обнажая зад до пояса. Раздвинув влагалище, Маркиза дала почувствовать его запах. Вытянув шею Нерон приблизил пасть к половым органам Маркизы, потянув в себя воздух и поняв, чего от него хотят, он вскочил на Элеонору, обхватив ее широкий зад своими передними лапами. Его острый член заскользил между ее ляжками. Маркиза двумя пальцами левой руки направила член кобеля в полуоткрытые губки влагалища. прошло немного времени… Мрачные своды монастыря освещены лампой, горящей у ног статуи мадонны. В полосе света стоит обнаженный Поль. Перед ним на коленях стоит Маркиза, устремив свой взгляд на большой член возбужденного юноши. Элеонора видела, что его член от сильного возбуждения поднят почти к животу крупная головка покраснела от прилива крови. Длинные волосы, начинающиеся у основания члена покрывали живчик графа. Руки Маркизы гладили эти волосы и, вздрагивая, нежно касались двух полушарий ниже члена. Она чувствовала, как под ее член, как нервными толчками пульсирует в нем кровь. Тяжело дыша Маркиза шептала: «завтра в 10 утра будет совершен мой постриг. Для меня все кончено. Маркиза встала и стала отходить к кровати. Она не легла, а упала на кровать, закинув руки. Элеонора легла поверх кровати так, что ее половые органы возвышались и как бы сами просились для наслаждения. Поль лег на Маркизу и припал губами к ее соскам, втягивая их в рот и слегка покусывая губами. Его горячий член уперся в живот Элеоноры. Пальцы его, которыми он пытался помочь члену, касались влагалища Маркизы. Все его тело обволокла приятная теплота и дрожь. Маркиза нагнулась и член поля оказался у ее лица. Она приоткрыл рот, обхватив головку члена губами, она всасывала член в себя, чувствуя как он медленно входит в ее рот, касаясь языка и приятно щекоча небо. Граф вытащил член из губ Маркизы и немея от дикой радости снова направил его в промежность. Элеонора судорожно обхватила ягодицы Поля и со сладостным стоном изогнув себя, подняла ляжки так, что согнутые ноги касались спины графа. Она буквально впилась в него поцелуем. Член Поля с большим трудом проникал все глубже во влагалище Элеоноры. Она помогла ему, вытянув живот, разведя ноги и растягивая пальцами губки влагалища но, тем не менее, губки слегка завернулись вглубь, причинив Элеоноре сладкую, ни с чем не сравнимую боль. Она вся завертелась, извиваясь в бешеном ритме, когда почувствовала в себе горячий член юноши. Просунула руку между собой и графом, она стала бешено вращать его членом во влагалище. Поль пришел в неистовство. Он повернул Элеонору на живот и поставил на четвереньки. Теперь его член еще дальше вошел во влагалище Маркизы. Она замерла не дыша, не в силах думать и говорить. Только сдавленный стон сорвался с ее губ, когда судорога неповторимого наслаждения заставила замереть их обнаженные тела. Она полежала несколько минут, а потом достала из влагалища член, вытерла его простыней и снова принялась раздражать его. Элеонора водила им по соскам грудей и брала в рот когда член приобрел достаточную прочность и упругость Элеонора села на ноги поля и ввела себе во влагалище предмет искушения. Все быстрее и быстрее приседая (они как бы поменялись местами) Маркиза несколько раз испытала чувство оргазма. Но ей и этого было мало и она стала делать круговые движения не вынимая член из влагалища. Граф, которого все это привело в состояние экстаза, опрокинул монахиню на постель и с размаху ввел во влагалище свой член.
Чтобы вход во влагалище стал уже Поль ввел в зад Элеоноре указательный палец, улавливая малейшее движение сквозь тонкую перегородку, отделяющую задний проход от влагалища. Потом Поль поменял палец и член местами. Снова тело молодой монахини задергалось в мучительно-сладостных конвульсиях, хотя зад испытывал резкую боль, растянутый большим членом графа. Когда она почувствовала в последний раз в своих внутренностях, как задергался упругий предмет вожделения, как толчками вливается в ее матку животворительная жидкость, Маркиза воскликнула: — Поль, милый Поль, я счастлива! Поль, утомленный тем бешеным ритмом, в котором менялись способы наслаждений, откинулся на подушки в полном изнеможении, чувствуя внутри себя ликующую пустоту. «Элеонора, любовь моя, — пролепетал юноша, согласна ли ты, скажи мне и я умчу в свой фамильный замок из этой душной кельи, умчу навсегда и никто не посмеет разлучить нас с тобой до самой смерти мы будем принадлежать только друг другу! " — Знай милый, только тебе я отдалась из чистой любви, только с тобой я стала счастлива. Но я не хочу принести тебя в жертву своей титанической страсти. Я прошу тебя, оставь себе самые лучшие воспоминания. Пусть я исчезну для тебя навсегда. Поль встал и подошел к столу, на котором стояла бутылка вина. Глоток этого напитка влил в него новые силы, освежил голову, он снова обернулся к постели, горя желанием продолжить эти страсти, но Маркизы в постели не было…
Келья была пуста. Он бросился из кельи и у самого порога наткнулся на вошедшую Лору, которая смотрела на мужчину испуганными глазами. Все, что она видела своими глазами несколько часов назад во время сношений с Элеонорой встало у нее перед глазами в образе юного красавца Поля. Кровь прилила к голове девушки, все поплыло перед глазами и она без чувств упала к ногам графа. Платье ее задралось, обнажив прелести юной монахини. Поль, возбужденный их видом упал перед ней на колени и впился поцелуем в белоснежные ляжки девушки это прикосновение привело Лору в себя и она сама раздвинула ляжки. Она почувствовала, как руки графа нашли ее груди и язык проник во влагалища как член его заскользил по ногам. Лора забыла все: бога, стыд, людей, обет. Она хотела только одного, чтобы член поскорее вошел во влагалище. Дрожащей рукой она взяла предмет своих желаний и потянула его к себе, упершись пятками в ковер. Лора изогнулась, подставляя под член графа свои органы, но, по неопытности, слишком сильно подняла живот и член поля несколько раз скользнул между ее ног, проходя чуть ниже половых губок. Лора измучилась, стараясь освободиться от неудачно попавшегося члена и наконец, ей это удалось. Лора забыла стыд, рукой обхватила член графа и прижала его к отверстию, прикрытому пленкой невинности. Поль закричал от боли. Узкое влагалище сдавило его член. Он разорвал на Лоре платье от ворота до подола, обнажив все тело. От этой приятной и резкой боли Лора снова потеряла сознание. Поль взглянул на промежность лоры и увидел, что половые губки, задний проход, волосы, ляжки окрасились кровью он понял, что лишил ее невинности…
А где же Элеонора? — молодая монахиня, не зная, что Поль изменил с молодой послушницей, бежала длинными коридорами монастыря к старому подвалу. Трясущейся рукой она открыла засов и опустилась по замшелым ступеням в темноту. Раздался рев. Монахиня зажгла свечу, увидела поднявшегося на задние лапы ручного медведя и стала гладить его шерсть, постепенно приближаясь к его мохнатому члену. Эти поглаживания заставили медведя опуститься на четвереньки. Его член возбужденно поднялся, поражая своими размерами видавшую виды распутницу.
Она легла на спину и пролез между лапами медведя, выпятив живот Элеонора прижалась к медведю, пытаясь открытым влагалищем поймать его член. Руками она помочь не могла так как опиралась на них, выгибая свое тело. Вот огромный член зверя коснулся губок влагалища и стал медленно входить в него. Наконец то Маркиза нашла член, достойный ее ненасытной жажды наслаждения. Зверь два раза уже вливал ей во влагалище большие дозы спермы, но Элеонора нарочно растягивала удовольствие, не давая себе кончить и снова ввела в себя член медведя. Она так плотно прижалась к животу зверя, что слышала удары его сердца. Маркиза терлась о его грубую шерсть своими нежными грудями стараясь сильнее возбудиться и возбудить медведя. Зверь, в котором половое удовлетворение вызвало дикие инстинкты, сомкнул свою пасть на горле Элеоноры, наконец то удовлетворенной женщины. Когда утром пришли кормить медведя и попытались взять тело Элеоноры, медведь свирепо зарычал и никого не подпустил к ней. Пришлось убить ее последнего любовника.
Фелиста
Холостяк
Как бегут года! Вспоминаю Алену. Так хорошо ее помню, будто разошлись прошлым летом. Когда я познакомился с ней, ей было ровно восемнадцать. Мы прожили вместе два года. Получается, что ее нет со мной уже около трех лет!
Алена! Часто вспоминая подробности наших встреч, я продолжал удивляться — как могла она отдаваться мне так самозабвенно и восторженно, не любя? В течение двух лет она стремилась ко мне, сама звонила мне, когда у нее выдавался свободный вечер. Все свободное время мы проводили вместе и большую его часть в постели. Как раскованно и сладострастно она удовлетворяла мои причудливые желания. Рассудочность в такие дни таяла в моей голове, как воск на огне, и ее зовущая слабость, разнеженная покорность будили во мне зверя. Я брал ее истово, и приходил в восторг от ее томных постанываний, от сознания, что ей хорошо со мной.
«Я не люблю тебя. Зачем продолжать?» — сказала она спустя два года нашей совместной жизни. Оскорбленное самолюбие бросило мне кровь в голову: «Ну так давай расстанемся!» Странно, но на глазах у нее все же выступили слезы. Может она надеялась, что я, как прежде, начну убеждать ее в своей любви. Глаза ее набухли от слез, она сняла с пальца подаренное мною золотое колечко. И мы разошлись в разные стороны.
В суете будней, среди житейских забот не замечаешь времени… Ум, физические силы направлены к достижению различных целей. Но так хитро устроен мозг, что эту боль — боль одиночества — он может обнажить в сердце в любую минуту. Бывает, едешь в трамвае, сидишь у окошка, разглядываешь прохожих и вдруг…
Алена! Неужели я не увижу тебя среди прохожих! Ведь мы живем в одном городе. Ну, и что бы я ей сказал? Я бы… я бы заглянул в глаза: Алена, будь снова моей. Ты мне нужна! Ведь тебе было так хорошо со мной!
И услужливая память начинает прокручивать сцены словно виденные мною когда-то в кино — в цвете, с голосами. Вот летний день и двое молодых людей едут в автобусе на окраину города. Люди потеют, у Алены на лбу капельки пота. Я держусь за поручень, она держится за мою руку. Солнце печет сквозь окна, люди героически изнемогают и тошнотворный запах людской скученности плотной массой висит в воздухе. Мы едем на пустую квартиру, чтобы заниматься любовью. Я украдкой гляжу на Алену — капельки пота стекают со лба на виски, блузка от тяжелого дыхания вздымается порывисто и странно, вместо отвращения я испытываю вожделение и ощущаю, как в плавках забился упругой силой мой дружок.
Вот мы входим в квартиру. Снимаем туфли. Прохлада, полумрак. Алена в коридоре у зеркала поправляет волосы. Я подошел сзади, плотно прижался к ее крутым ягодицам, впился губами в шею. Руки мои, преодолевая ее слабое сопротивление, залезли под юбку и стали стремительно снимать трусики. «Ну, если ты так хочешь…» — тихо прошептала она и, упершись руками в стену, податливо расставила ноги. Я спустил брюки, чуть подогнув ноги, пристроился и вонзил дружка в горячую глубину. Шумно дыша, мы оба отдавались как-то сумбурно и беспорядочно. О, миг блаженства! Словно в судороге выгнулось мое тело, где-то в глубине ее чрева ударила моя струя, и… оцепенение стряхнулось. Я вытащил дружка и убедился, что в ванную пройти не смогу, так как на ногах, словно кандалы, висели скрученные брюки — пришлось поскакать. Алена, плечом оболокотившись на стену коридора, засмеялась. Да, вид действительно был забавный — молодой мужчина в рубашке с галстуком, спущенных брюках с дружком, стоящим на 19.00, скачет по коридору в ванную комнату.
Однажды я повез ее на машине загород. Теплым летним вечером мы гуляли по берегу моря, вдыхая йодистый аромат. Она прижималась ко мне своим горячим телом. Большие сосны отбрасывали в мерцающем свете жутковатые тени, а взморье пугало своей безлюдной тишиной. Мы вернулись в машину. Я сел за руль и, слившись с Аленой в горячем поцелуе, неловко выгнулся набок. Мое положение не давало простора для проявления желаний. Дружок налился тяжестью и уперся в брючную ткань. Своими маленькими ручками она поглаживала мой торс, ногу и, наконец нащупала дружка. В темноте я не видел ее глаз, но ощутил прерывистое горячее дыхание. Она расстегнула мои брюки, дернул плавки, и дружок выскочил наружу. Она со стоном согнулась и прижалась пылающим лицом к упругому дружку. Я откинулся на сидение и сладким покалыванием ощущал, как она ласкала моего дружка щекотанием ресниц, прикосновением бархатной кожи щек и горячих губ. Когда я застонал от избытка чувств, она открыла ротик и, схватив дружка двумя кулачками, стала его шумно обсасывать. Она крутила шершавым языком, задвигала дружка то вглубь гортани, то стискивала его губами. Рука моя лежала на ее, подрагивающей от возбуждения, подруге. Безмерная нежность и радость охватила меня с ног до головы. Толчок. Алена откинулась в сторону, и клейкие капли ударили в приборную доску.
Алена! Когда мы проводили время вместе, гуляя по улицам города, то почему-то ссорились по пустякам. Ты так быстро раздражалась! Я тоже не уступал. Почему я вызывал в тебе раздражение? Ты делала мне много замечаний — не так говоришь, не так смотришь, не так ходишь. Ты хотела, чтобы я стал лучше? Чтоб я стал таким, каким ты хотела бы меня видеть? Но я был не в состоянии переделать себя. А ты не смогла мне этого простить.
Однажды, когда ее родители уехали на несколько дней, она предложила мне пожить у нее три дня. Мы разместились на широкой родительской тахте. «Я люблю простор», — сказала она мне и легла по диагонали. То ли родные стены так ободряли ее, то ли ее радовала возможность пожить почти семейной жизнью без перерыва почти целых трое суток, но она вся светилась от радости. Мы резвились всю ночь. После завтрака прогулялись по парку. Обед с вином. И снова в постель. Ближе к вечеру мы все еще занимались этим делом. Сказать по правде, мой дружок еще исправно стоял, но находился как бы под анестезией — то есть ничего не чувствовал. Но раз любимая задирает ноги кверху, грех отказывать. Она лежала на спине, ноги покоились у меня на плечах, а я стоял перед ней на коленях и мерно раскачивался, как челнок. Отсутствие уже страстного напора, мокрота, уже дружок мой частенько вываливался из пещеры. Вход в пещеру теперь был просторен, и потому я, не помогая ему руками, мог всякий раз толчком запихивать его обратно в благодатное отверстие. И вот опять. Примерился, вонзил в подругу и…, вскрикнув, она соскочила с постели. «Что такое?» — я ничего не почувствовал и потому не понял. Она посмотрела на меня с конфузией и упреком. «Ты не в отверстие попал. Специально?» Я божился, что не нарочно.
Мы оделись и поехали в ресторан. Вернулись ближе к часу ночи. В проветренной спальне было свежо. Мы расставили по вазам цветы, и как будто не было и в помине напряженных суток. К моему глубокому удивлению дружок опять налился упругой силой. Прижавшись ко мне для поцелуя, Алена сквозь одежду ощутила это. Она стала раздеваться, повернувшись ко мне спиной. Я тоже разделся, кидая одежду прямо на пол. Шагнул к ней, прижался к ее спине. Протянул руки, взял в ладони груди и попытался повернуть ее к себе. Она не поворачивалась. Я опять попытался повернуть. Стоя по-прежнему ко мне спиной, она прижалась ягодицами к моему дружку и, постанывая, стала тереться об него. «Она хочет, чтобы я взял ее… сзади», — осенила меня потрясающая догадка. От необычайности я и сам задрожал мелкой дрожью, но стал приноравливаться. Ворвавшись внутрь, дружок ощутил сухой жар и стал стремительно набухать. Алена застонала. Ощутив снизу выворачивающую силу, я вскрикнул и сильно сжал ее груди. Толчками прошла теплая волна.
Однажды, спустя почти год после нашего расставания, я не выдержал, позвонил ей на работу и договорился о встрече. Был холодный, ветреный вечер и, как назло, мы долго не могли попасть ни в какое кафе. Мы ходили по городу уже около часа в поисках пристанища, продрогли и она несколько раз уже порывалась уйти. Я объяснил, что мне нужно сказать ей что-то важное, но я не могу сделать этого на улице. Глупейшая ситуация! Она снизошла до терпения. Наконец мы заскочили в кафе, заказали кофе и коньяк.
Я смотрел на нее и не узнавал. Фигурка стала даже еще лучше, но глаза — неискренние уже, бегающие глаза. Это не она, не моя Алена. Мы пили горячий кофе. Я стал расспрашивать ее о ее жизни. С кем она живет сейчас? «Ни с кем». Были ли у нее мужчины в последнее время? Некрасивая улыбка обезобразила ее рот: «Да. Был один». Ну, и как? «Я была с ним счастлива». Ревность стальными когтями сковала мое сердце. «Почему же теперь ты одна? Почему не живешь с ним?» «Жизнь — сложная штука», — и она опять засмеялась таким противным неискренним смехом. Я видел перед собой чужого человека, но, надеясь переубедить реальность, сделал еще одну попытку: «Вернись ко мне! Ты мне нужна!» Она холодно посмотрела на меня и сказала: «Зачем? Я никогда не любила тебя. А жить рядом, не любя, может быть смогла бы, но пока не хочу». «Не любила, никогда не любила», — повторял я как оглушенный, и залпом пил свой коньяк. Она удивленно сказала: «Ой, ты так побледнел!» И заторопилась на выход, видно боясь, что я затею прямо за столом скандал. Но я был просто оглушен, контужен. Мне не было смысла затевать скандал, потому что не было возможности вернуть ее к себе, вернуть наше прошлое.
Я тоже не ангел. Сколько у меня было женщин? Однажды, в подвыпившей компании, когда мужчины начали хвалиться своими победами над женщинами, я тоже напряг память и попытался пересчитать. В конце второго десятка стал повторяться и запутался. А чем старше я становлюсь, тем больше меня гнетут угрызения совести. Я всегда считал себя однолюбом, но почему-то не мог задерживаться рядом с одной женщиной длительное время. От нескольких дней до нескольких месяцев, а потом я искал оправдание для разрыва. Я находил каждый раз веские основания. Но чем старше я становлюсь, тем чаще вспоминаю во сне знакомые заплаканные женские лица.
Наверное было бы справедливо, чтобы каждый мужчина имел хоть раз в жизни возможность испытать, как лишается девственности девушка, чтобы стать для нее первым и любимым мужчиной. Но раз мужчин и женщин в этом мире примерно поровну, то значит каждый мужчина, получив один раз такую возможность, должен воздерживаться в дальнейшем от таких попыток. Потому что каждая новая успешная попытка — это захват чужого права, захват чужого неповторимого счастья. И я виновен. Еще три раза, если не вспоминать об Алене, проходил я этот Рубикон. Что мог бы я сказать в свое оправдание?
Первый раз это случилось, когда мне было 23 года. Я был свеж, бодр, энергичен. Я шел по весеннему городу в кожаном пальто и с солидным дипломатом — спешил по делам. И вдруг у витрины магазина увидел очаровательную прилично одетую блондинку. Лунообразное лицо, маленький ротик и огромные голубые глаза. Я не мог пройти мимо. Я подошел к ней. В те годы я был напорист и обаятелен. В коротком непринужденном разговоре я узнал, что она из Крыма, приехала в отпуск посмотреть наш город, остановилась в гостинице «Интурист». Я выразил желание стать в этот вечер ее гидом. Договорились, что я пойду в 19.00 к ней в номер, и мы отправимся бродить по городу.
Бродить нам не пришлось. Я действительно пришел вечером к ней в номер. Но в дипломате у меня лежала бутылка хорошего вина и коробка конфет. В тот же вечер мне пришлось преодолевать ее постоянное сопротивление. Сначала она отказывалась остаться в номере, мол, лучше пойти погулять; потом она не хотела пить вино; позже она возражала, чтобы я остался у нее на ночь. Но я был настойчив — не обижался на отказы, убеждал ее ласковой речью и мудрыми аргументами. Читал ей стихи, говорил всякие всякости. И когда на часах отстучало полночь, испросил разрешения прилечь на соседней койке до утра.
К себе она легла в одежде, не раздеваясь. Я полежал на своей кушетке минут пятнадцать, обдумывая, с чего бы начать «агрессию». Не придумав ничего умного, просто подошел к ее кушетке и прилег рядом. Она и вправду нравилась мне, и я с неподдельной лаской стал целовать ее чуть припухшие губы. Постепенно, все более возбуждаясь, я раздевал ее и покрывал поцелуями все новые части ее тела — шею, предплечья, груди. Она уже не сопротивлялась — лежала в расслабленном изнеможении. Я раздел ее полностью, быстро скинул одежду с себя и, раздвинув ее ноги, возлег сверху. Мой дружок тыкался в поисках входа. Я помог ему пальцами и, дернувшись всем телом, засадил внутрь. Она вскрикнула. «Неужели девушка… была?» — обожгла меня мысль. Почему же ничего не сказала раньше? «Что случилось? Тебе больно?» — спросил я ее испуганно. «Нет… Уже не больно», — тихо прошептала она, обвила мою шею руками и горячими поцелуями стала покрывать мое лицо. «Девушка так легко не перенесла бы этого», — успокоил я себя и продолжал свое дело с достаточным усердием. Потом мы по очереди бегали в ванную. В комнате света не зажигали. Снова постель и снова ласки любви — на 3-й или 4-й раз она вошла во вкус и отдавалась уже с наслаждением. О, годы молодости! Откуда брались силы?
Заснув уже под утро, изрядно помятые, но веселые, мы поднялись ближе к полудню. И вот тут то я увидел смятую простынь. На ней проступало несколько засохших пятен крови. «Так ты была девушкой?» «Теперь это уже не важно. Я счастлива», — и она, прильнув ко мне, поцеловала долгим и нежным поцелуем.
Сколько я был с ней знаком? Она пробыла в моем городе четыре дня, все ночи стали праздниками нашей любви. Потом она писала мне письма, я отвечал ей короче, но тоже регулярно. Она не ставила мне вопрос о женитьбе. А я не мог на это решиться. Своего жилья я не имел (жил вместе с родителями), зарплаты инженера не хватало даже для меня. Я был совершеннолетним, имел специальность и работу, но не мог считать себя самостоятельным. Постепенно наша переписка затихла. Ее последнее письмо было закапано. Она писала, что плачет и не видит возможности избежать разрыва, ей горько, что я такой нерешительный, но она никого не винит.
Алена! Может моя мука по тебе это мой крест за женщин, которых я оставил когда-то.
Второй раз это случилось при посредстве родственников. «Хватит тебе бегать в холостяках, женись!» — говорили мне знакомые родственники. «Я не против, найдите невесту», — отвечал я спокойно и искренне верил, что хочу жениться. Однажды на одном семейном вечере мне указали на 18-летнюю девушку. После ужина я предложил ей погулять по парку. Во время прогулки выяснилось, что ей уже нарассказали про меня много хороших вещей и рекомендовали как будущего мужа. Мы весело обсудили эту тему и к концу прогулки уже несколько раз поцеловались. Чтобы продолжить положенные жениху ухаживания, я предложил ей на следующий день прийти ко мне домой. Она была студенткой и, сбежав с последних занятий, пришла ко мне в полдень. Родители мои работали до вечера. Я в это время имел сменную работу и поэтому находился дома.
Итак, она вошла ко мне домой. Рекомендации родственников сделали свое дело — она уже мысленно считала себя моей невестой и потому почти не сопротивлялась моей настойчивости. Зацеловав ее до головокружения, я снял с нее трусики, приспустил свои брюки и, взяв в свои ладони ее ягодицы, насадил сокровенным местом на свой кол. Она заплакала в голос от боли, и я почувствовал, как мокро у меня на шее от слез, а на ногах от крови. Хрупкое женское существо подрагивало у меня в руках. «Любимая!» — выдохнул я от безмерной благодарности. Потом мы пили шампанское, которое оказалось у меня в холодильнике.
Я жил с ней почти полгода. Мы встречались, таясь от родителей, урывками. В постели у нас царило полное удовлетворение — мы прошли целый этап, перепробовав множество поз. Но, что касается совместной жизни, то чем больше я узнавал ее, тем тяжелее мне становилось от мысли, что я должен на ней жениться. Нет, она была славная, порядочная молодая женщина. Но у нее был какой-то унылый безвольный характер. Я чувствовал, что не могу подолгу находиться возле нее — ее пессимизм угнетал. Я долго мучился, испытывая угрызения совести за то, что лишил ее девственности до свадьбы. Она к этому относилась серьезно, и несколько раз повторяла, что отдалась мне только потому, что мы поженимся. И вот однажды я решился — сказал ей, что мы расстаемся. Она горько заплакала. Я убеждал ее, что наше расставание пойдет на пользу нам обоим. Она не отвечала и плакала навзрыд.
Потом мне рассказали, что целый год она жила, как во сне. Еще через год однокурсник сделал ей предложение. Она стала чужой женой, и больше я ничего не слышал о ней.
По ночам меня часто преследует один и тот же сон. Я вижу шеренгу женщин, с которыми я жил. Они выстраиваются в ряд в хронологическом порядке, и, следуя от одной к другой, я всматриваюсь в их заплаканные лица, стараюсь вспомнить их имена, вспомнить что-то хорошее в наших отношениях — то, что стало бы им утешением, а мне прощением.
В третий раз я нарушил девственность не случайно, а поддавшись своей слабости. В то время я находился в длительной командировке в другом городе и снимал комнату в 2-х комнатной квартире. Вторую комнату занимала девушка. Почти полмесяца мы с ней не были знакомы. Работали в разные смены. Если и случалось обоим находиться днем в квартире, то каждый глухо закрывал дверь своей комнаты. Однажды в выходной я сильно подвыпил в одной компании. Вернувшись домой, лег спать. Утром проснулся несколько раньше из-за сильной жажды (накануне пили водку). Дружок стоял на 11.00, как железный кол — такое бывает от водки. Пошатываясь, я прошел на кухню, дверь в комнату девушки была открыта. Попив воды, я побрел обратно и возле ее комнаты остановился. Просунул голову за дверной косяк. Ее кровать стояла у стены, она лежала с открытыми глазами. «Доброе утро» — сказал я. Она приветливо улыбнулась. Тогда я, не раздумывая, шагнул к ее кровати и проворно залез под одеяло. «Хочу согреться у тебя» — пробормотал я не слишком отчетливо и прижался к ее телу. Она лежала, не шелохнувшись, пока я поглаживал ее живот, руки, шею, грудь. Но когда я принялся стаскивать ее трусики, она стиснула ноги и стала подвывать. Я, обняв, сковал ее и, бормоча что-то успокоительное, пальцем ноги изловчился уцепиться за резинку ее трусиков и одним рывком сдернул их. Потеряв последнюю преграду, она затихла и, сказав: «Все равно это должно было бы случиться», разжала ноги. Когда я удовлетворил свою страсть, она деловито скомкала запачканную кровью простынь, застелила свежую и пошла мыться. «Ну, что ж, — подумал я, — когда-нибудь надо и жениться. Она кажется славная девушка». До конца моей командировки мы жили вместе. Но я не ощущал восхищения или хотя бы состояния влюбчивости. Все шло как-то обыденно. В постели она бывала холодна — покорялась моей прихоти, но без огонька. В быту — та же покладистость и посредственность. «Что же мне всю оставшуся жизнь теперь маяться с ней? Из-за минутной слабости?» — думал я со страхом. А она уже привыкла ко мне за эти два месяца, рассчитывала на что-то, может быть даже любила. Мы никогда не говорили об этом. И я смалодушничал. Когда закончилась моя командировка, я собрал вещи и зашел к ней в комнату проститься. Она все поняла уже несколько дней назад — ходила сердитая, глаза были припухшие (видно плакала по ночам), увидев меня с вещами, громко заплакала и упала на кровать, сотрясаясь от рыданий всем телом. Чем я мог ее успокоить? Я вышел из комнаты и улетел из этого города.
Однажды, когда я вновь увидел во сне шеренгу знакомых женщин, мне подумалось: «Почему же они все в этой шеренге занимают одинаковые места? Встречаю здесь тех, с кем жил месяцы. Пусть те, с кем ты жил дольше, вытянут руки и займут большие места». И вот я вновь иду вдоль шеренги многие стоят с опущенными руками, другие вытянули их на уровне плеч… Алена! Ты тоже здесь! Сколько же тебе отвела места моя израненная память? Нет, тебе не хватит длины вытянутой руки? Я же… люблю тебя! До сих пор. Люблю…, зная, что никогда не смогу тебя вернуть.
На одном дыхании написал я свою исповедь. Несколько раз порывался искривить, приукрасить свои действия — даже перед своей совестью бывает иногда горько сознаться в содеянном. Но все же я без утайки изложил здесь сокровенную часть своей жизни. Так негодяй ли я? Были же многие женщины счастливы со мной? Но чем старше я становлюсь, тем чаще вижу во сне знакомые заплаканные женские лица.
Женатый мужчина
Утро выдалось совсем даже неплохое, но к середине дня погода основательно подпортилась, а когда подошло время вылета, вообще стояла серая ленинградская мгла. В аэропорту пусто, гулко хлопают двери. Нас приглашают на регистрацию. Когда услышав свою фамилию второй раз подряд, недоуменно оглядываюсь, замечаю, что точно также поступает высокий, коротко стриженый парень. Появление в небольшой туристской группе однофамильца стало событием — за неимением других. Разумеется, и в самолете, и в гостинице мы с Колей держались вместе. Нас так и зовут Алексеевы. Впрочем, мы не обижаемся, потому что обижаться не на что, к тому же лень, ибо мы сидим в ресторане «Мельница», где поет свинообразная визгливая женщина. Сомнительная прелесть пения заключается, по словам гида, в том, что это «подлинный фольклор». А «Мельница» и в самом деле мельница, переделанная в ресторанчик, и мы заканчиваем тут свой первый день в Болгарии. Заканчиваем ужином с вином и дегустацией разнообразнейших сортов самогона, которые хозяин (по ошибке, видимо) называет ракией. Роскошное возлияние устроено как «вечер знакомства с группой» по подсказке поднаторевшей в таких делах грузной тети-гида. Вот, кстати, и она. На русском языке, обогащенном шипящими и свистящими, объясняет, что на дворе будут танцы босиком на углях, а затем желающие могут попробовать сами. Видя всеобщий пессимизм, она добавляет: учрежден приз тому, кто отважится, — ящик шоколадного ликера, а пока нас приглашают посмотреть национальные танцы. Задвигались стулья. Мы с Колей остаемся сидеть, обсуждая планы на вечер, пока рядом не скрипнул стул. На нем, с незажженной сигаретой в руке, оказалась роскошная (под стать ужину!) дама. Высокий каблук, под плиссированной юбкой — нога на ногу, уложенные в пышную прическу светлые рыжеватые волосы, из-под полуприкрытых век — зеленые, яркие и крапчатые глаза. Очень мила, но сигарета… Смотрит решительно, за словом в карман лезть не намерена:
— Ерунда какая-то! — и кивок в сторону толпящихся у двери.
— Да, ужасная дрянь — охотно соглашается Коля. Оба смотрят на меня. Я рассеянно шарю по столу в поисках спичек (хоть бы не найти!) и предлагаю даме выпить. Она интересуется этикетками, Коля облегченно вздыхает и направляется к толпе у танцевальной площадки. Он пошел искать ее соседку по номеру — наша гостья уже показала ее Коле. Соседкой оказалась лимитчица Лиля, обладающая, как выяснилось в самолете, удивительной способностью смеяться. То есть на все, что ей скажут, вплоть до просьбы передать вилку за столом. Она принимает это за остроты. Я, зная Колины замыслы, похолодел от ужаса. Расслабленный после ужина, я явно не в состоянии был выдержать хохотальную машину, да еще вместе с воняющей уже своей мерзкой сигаретой «русской красавицей» (так ее назвал в самолете пьяный финн). А Ирка (так ее звали) продолжала рассказывать о том, что живет на улице Некрасова в своей комнате одна, что ей пройти мешают толпящиеся вокруг поклонники, что я очень похож на одного ее знакомого и что звонить ей можно с утра по телефону 278-20— 38. Я мерно кивал и пытался запить из стакана отвратительный дым, забирающийся мне прямо в нос. Кажется, это удавалось мир стал пульсировать, дым становился не очень гадким, и я даже не смог как следует обрадоваться, когда вернулся унылый Коля. Лиля уже тютю. Дальше вечер был как-то кусками, я смутно отметил, что очень странно двигаюсь, пожалуй, танцую, и даже с какой-то невысокой светленькой девицей. Потом Коля пытался удержать меня от танцев на углях, объясняя хозяину, что я ничего не соображаю (видимо, Коля был пьян, зачем бы мне жариться?). В общем, окончательно очнулся я в автобусе, рядом сидел Коля и любезничал со светленькой и ее подругой в очках. Они объяснили мне, что мой трофей — три бутылки ликера от хозяина за то, чтобы я не лез на горящие угли — у них, и затем охотно согласились, что самогон был явно несвежий, а со мной действительно все в порядке. Свое согласие они почему-то обусловили просьбой не вставать, якобы для моей же пользы. Потом мы вчетвером попили чаю, а затем обольстительнейший Коля увел Лену в очках смотреть телевизор к нам, чтобы не мешать моей головной боли, а я со второй Леной продолжал беседовать о методах загрузки команд в ЕС ЭВМ и эпизодах из жизни армянского радио. Когда часа в три ночи позвонил Коля и сказал, что они, пожалуй, не вернутся, я взял Лену на руки и понес, объяснив попутно причину. Ее почему-то все это очень удивило. Перед тем как идти спать ей непременно захотелось рассказать мне анекдот, и я его покорно выслушал. Вкратце сюжет таков: пьяный любовник, не заметив, что у его возлюбленной месячные, проснувшись утром в своей постели один, с ужасом смотрит на свои окровавленные руки и думает: «Убил!», а затем, выбежав в ванную смыть кровь, видит в зеркале свое окровавленное лицо (думайте сами, чем они там занимались!) и с ужасом убеждается: «Убил! И съел!!!»
— Так вот и у меня… — это она растолковывает мне намек, — и у Лапиной тоже, мы как-то всегда вместе.
— П-фф! — я пожимаю, плечом как герой кинобоевика, и вижу как неприятно кособочится отражение худосочного типа в зеркале (видимо кривовато повесили), — мы и без этого обойдемся! Ты вот поцелуй меня, сама знаешь куда…
И, держа ее на руках, продолжаю свой жизненный путь к тому, что сейчас просто не может не случиться. Когда через час уговоров, обещаний, поцелуев, вскриков, объятий, жаркого дыхания, судорожно сжатых кулачков, зажмуренных глаз, медленно, со стоном, раскрывающихся губ и дрожащих на искаженном нетерпением лице ресниц, слабого лепета, в котором только тот, кто сейчас тискал это, оказавшееся таким нежным и милым существо, мог разобрать слова благодарности, когда она лежала, все еще вздрагивая под моей ладонью, — я был уже абсолютно трезв. И тогда вместе с мутным рассветом в окно заглянул
ДЕНЬ ВТОРОЙ
После завтрака мы расселись в автобусе, по пути Ленка успела мне сказать, что Коля вторую Ленку «убил и съел». Коля подтвердил известие, добавив сугубо конфиденциально, что ему это как-то не помешало и особых неудобств он не испытывал. Решив не терять зря времени в автобусе, мы воздали по справедливости шоколадному ликеру — это моя страсть (я имею в виду стремление к справедливости). Остаткам ликера воздали Ленки и наши соседи.
Когда мы воздавали третьей бутылке, нашим занятием вдруг заинтересовался руководитель группы. Повернувшись, он строго посмотрел мне в глаза. Захотелось встать и снять шляпу. Но поскольку в автобусе качает, да и шляпы у меня нет, я просто закрыл глаза. Решив таким страусиным образом все проблемы, я продолжал, запрокинув голову, пить ликер прямо из горлышка. Первым засмеялся Коля, третьим, надо отдать ему должное, руководитель.
— Наш Алексеев — просто Лексонен! Даже фамилия похожа… — сказал, давясь от смеха, черненький Гоша.
Автобус грохнул — хохотали все. Лексонен — так звали пьяного финика, который после посадки, пытаясь выйти из самолета, вставал и, ударившись головой о багажную полку, падал обратно в кресло. Затем, оправившись от потрясения, начинал все сначала, но с тем же результатом. Он ничего не понимал, и лицо у него было то деловое, то обиженное — в зависимости от фазы его бесплодных усилий. В это время уже вышедшая на поле финская группа дружным хором звала страдальца: «Лек-сонен! Лек-со-нен!». А в досмотровом зале, перед экспресс-анализом на СПИД, всего повидавшие чиновники не без интереса наблюдали, как на ленте багажного транспортера, среди чемоданов и сумок, лежит размахивающий руками тип и горланит непотребности. Так и я вкусил дурной славы — между завтраком и обедом.
В пещере я ничего нового для себя не узнал, кроме того, что там приятно целоваться. День и вечер промелькнули незаметно, а когда в одиннадцать мы поднимались на лифте, Коля с Ленкой вышли на нашем этаже, а мы с Марковой поехали дальше…
— Ты знаешь, а сегодня уже можно, — заявила, потупясь, свежевымытая Ленка.
Поделиться книгой: