Валузийские Бои

— Так уж и выиграть… Ты хоть представляешь, о чем говоришь?

— Представляю, — твердо ответил Парафт. — Выиграть Большие Бои трудно. Но другого выхода у меня нет. Если я проиграю, я никогда больше не увижу свою возлюбленную. Такое условие передо мной поставил ее отец. Значит, я выиграю.

— Что за чушь? — изумился Кулл. — Кто этот деспот? Назови имя — и я научу его ставить условия женихам!

— Это только наше дело, — спокойно ответил юноша. — Не твое.

В ложе наступила полная тишина. Ее нарушил лишь аппетитно хрустнувший яблоком Ка-ну.

— Ты говоришь дерзко, но достойно, — после паузы произнес король. — И борешься, как настоящий мужчина. Желаю тебе выиграть… хотя это будет нелегко.

«Если он будет биться так же смело, как беседует с королем, — подумал атлант, когда, почтительно поклонившись, Парафт покинул ложу, — то… кто знает, может, и выиграет. Надо посмотреть, как он владеет мечом… Нет, ему не победить — слишком молод. А жаль».

— Ты бы взял его в Алые Стражи? — спросил Кулл Келкора, когда они возвращались с Арены во дворец. Тот утвердительно кивнул, даже не став уточнять, о ком говорит король, — о Парафте или о Воине-тайне. Видимо, Келкору понравились оба.

* * *

Сказочная феерия открытия Больших Боев, торжественные звуки фанфар, буйство красок и новизна впечатлений очаровали горожан — от самого нищего бродяги до величайшего из правителей Валузии. Ничто не предвещало драматических и едва ли не роковых событий, которые произошли на следующий день, поставив под угрозу мир и благополучие в королевстве. В исторических хрониках говорится: «Случилась смута в народе; возроптали подданные против единодержца своего, упрекали короля и двор в бесчестии и клятвоотступничестве, говорили, что запятнали варвары валузийский трон, — и лилась хула отовсюду…» А вот что случилось на самом деле.

Накануне Куллу приснился удивительный сон. Будто бы от ослепительного, до одури палящего солнца король решил укрыться в холодных, ни разу еще не пройденных им до конца, дворцовых подземельях. Он долго петлял по извилистым коридорам, пробирался сквозь тускло освещенные факелами анфилады залов и комнат, опускался и вновь поднимался по узким винтовым лестницам. Повсюду валялись ржавые доспехи, полусгнившая мебель и прочая рухлядь. Кое-где пылились обглоданные крысами человеческие кости.

Устав отпирать бесчисленные двери и напрягать глаза во мраке сырых, пахнувших плесенью, каморок, король решил вернуться, но странным образом забыл дорогу назад. Вконец обессилев, в одном из залов он наткнулся на приставленное к стене огромное старое зеркало и от нечего делать осветил факелом свое отражение. Приступ страха сковал его тело, с уст сорвался вопль изумления. В зеркале был не он! Спящий атлант понимал, что зеркало не обманывает, что он видит себя, Кулла, но другого — с неуловимо изменившимися чертами лица, узкоглазого, с обтянутыми дряблой старческой кожей скулами. Мужчина в зеркале был напрочь лишен королевской стати и походил на человека, впервые поднявшегося с постели после изнурительной болезни. Кулл в ярости разбил зеркало валявшимся рядом стулом, но под рассыпавшимся слоем стекла оказался еще один, в котором было то же самое отражение. Король не смог уничтожить чудовищный портрет…

Куллу редко снились тяжелые сны, и он постарался поскорее выбросить из головы этот кошмар. Обсудив за завтраком с Ту срочные государственные дела, а таковых, к счастью, оказалось немного, вчерашняя компания почти в том же составе заняла места в ложе. Отсутствовал лишь Ка-ну, предупредивший, что приедет только на решающий бой.

На второй день участники Больших Боев взяли в руки оружие — деревянные мечи, кинжалы и щиты. На этот раз они выходили на поединки в легких металлических кольчугах и шлемах. По сравнению с кулачными боями способы и места нанесения ударов значительно ограничивались; кроме того, судьи внимательно следили за тем, чтобы кто-нибудь из атлетов тайком не заточил свои клинки сверх положенного. И все равно, риск получить увечье, и порой весьма тяжелое, оставался велик, что очень будоражило разгоряченную публику и невольно заставляло ее ждать именно этого.

Собравшиеся в королевской ложе бурно обсуждали ход каждого единоборства. В молодости изнеженные, растолстевшие от чревоугодия или, наоборот, усохшие вследствие вялого образа жизни аристократы изрядно помахали мечами, делая карьеру в армии и при дворе, и потому считали себя знатоками воинского искусства. Король не мешал свите высказываться, но и не обращал внимания на порой наивные, но чаще заносчивые и полные самомнения утверждения. Кулл ждал выхода на арену тех двоих, что так заинтересовали его вчера.

Первым появился Воин-тайна. Облаченный в свисавшую до колен кольчугу и плотно закрывавший лицо шлем, из-под которого выбивались пряди темных волос и края зеленой маски, таинственный незнакомец, не мешкая, обрушил на противника град ударов. Бедолагу ошеломил столь стремительный натиск, и, хотя он сумел отразить с десяток ударов, исход боя был предрешен. Вскоре его щит разлетелся на куски, затем такая же судьба постигла меч. Еще один удар плашмя по шлему, и — Воин-тайна оглушил соперника, свалил с ног и для большей убедительности приставил клинок к груди поверженного. Победа! Трибуны разразились восторженным ревом, публика неистовствовала, приветствуя победителя и восхищаясь увиденным, — ведь в бое, начавшемся одновременно по соседству, противники еще не успели сделать ни единого мало-мальски опасного удара, а только с опаской присматривались друг к другу.

Одобрительно хмыкнув, Кулл повернулся к Келкору:

— Каков молодец, а? Под стать самому опытному из Алых Стражей!

— Увы, не каждый из Алых Стражей столь напорист в бою, — сдержанно отозвался Келкор. — Мы всегда учили их действовать разумно и предусмотрительно и, может быть, даже переусердствовали. Кое-кто стал излишне рассудителен, предпочитает ждать ошибки неприятеля, бережет свои силы. Воин-тайна поступает совсем не так. Он сразу атакует врага и поэтому властвует над ним. Старая проверенная тактика! Впечатление такое, будто под маской скрывается хорошо знакомый мне человек. Будто я видел его в деле, но когда и где именно — не помню. Наверное, в бою все умелые воины похожи друг на друга.

— Э-э, излишняя рассудительность Алых Стражей проникла и в головы командиров, — усмехнулся король. — Чем рассуждать, лучше признайся, что под зеленой маской скрывается твой лучший солдат. Из-за безграничной любви к ним я, уж так и быть, прощу вопиющее нарушение правил Больших Боев.

Келкор промолчал, все так же пристально всматриваясь в Воина-тайну, которому рукоплескала восторженная публика.

Вскоре на арене появился Парафт, легко узнаваемый из-за светлых волос, — что редкость для валузийцев. Памятуя о вчерашнем приглашении юноши к монарху, судьи отвели ему для боя ближайшую площадку к ложе и как бы случайно задержали остальные поединки. Оказалось, что мечом честолюбивый жених владеет не хуже, чем руками и ногами. Вновь проявился его озорной характер: действуя аккуратно и расчетливо, в типичной для большинства опытных воинов классической манере, юноша время от времени легонько тыкал соперника мечом в незащищенные места.

Эти тычки приводили в бешенство низкорослого, но кряжистого атлета с бугристыми плечами. Он стал спешить, ошибаться в движениях и понемногу пренебрегать правилами, норовя ударить Парафта ниже пояса. В конце концов он совсем рассвирепел и, широко замахнувшись, приготовился для опаснейшего бокового секущего удара по коленям Парафта, что категорически запрещалось на состязаниях. Зрители испуганно охнули — и тут же восторженно зааплодировали: юноша неожиданно прыгнул навстречу мечу, в полете перевернулся через голову и, приземлившись за спиной соперника, толкнул его щитом. Крепыш-коротышка потерял равновесие и свалился на землю, неуклюже дергая руками и ногами. Парафту даже не потребовалось, как полагалось в подобных случаях, приставлять меч к груди побежденного: подбежавший судья немедленно отобрал у поверженного деревянный клинок, а затем, подозвав к себе стражников, решительно указал на ворота Арены. Под возмущенные крики и негодующий свист публики злостного нарушителя правил Больших Валузийских Боев выставили вон.

«Ловок мальчишка, — восхищенно подумал Кулл, только сейчас осознав, насколько всерьез он все это время переживал за Парафта. — И до чего же здорово прыгает! Лучше всякого акробата. Подумать только, и все из-за какой-то смазливой девицы!… На войне его лучше держать под рукой, в гуще битвы он вряд ли сможет проявить такие способности. Там ему будет трудно развернуться — сомнут или затопчут лошадьми».

Слабых бойцов, вроде «чемпионов своих деревень», к этому времени почти не осталось. Теперь все поединки были затяжными и упорными. Предвкушая новый выход на арену Воина-тайны, Кулл подкрепился горячими лепешками, запил их кисловатым вином и решил немного вздремнуть. Но едва лишь дрема смежила веки короля, как перед его глазами возникло злосчастное зеркало из подземелья. Сон как рукой сняло. Кулл мысленно выругался и больше уже глаза не закрывал — слишком неприятные ощущения вызывало это наваждение. Тяжело вздохнув, атлант повернулся к Арене, терпеливо ожидая выхода Воина-тайны.

Резко усилившийся гул трибун и взметнувшиеся над ними воздушные змеи говорили о том, что король не одинок в своих симпатиях. Часть зрителей дружно поднялась с мест и принялась скандировать наспех сочиненный боевой клич. Воин-тайна стал кумиром Арены.

Он неторопливо вышел на площадку и почтительно поклонился королевской ложе и публике. На этот раз жребий послал ему достойного противника. Всеобщий любимец слегка подустал в предыдущих поединках, и его соперник — смуглолицый дикарь с западных островов — был не прочь этим воспользоваться. Он передвигался, наносил удары и делал выпады так же часто и четко, как атлет в маске, а один раз даже исхитрился приложиться рукоятью меча к шее соперника. Все попытки Воина-тайны найти и использовать выгодную позицию к успеху не приводили: при первом же намеке на опасность варвар умело избегал ее.

Келкор прав: в действиях Воина-тайны, в его манере двигаться, в ладно скроенной фигуре было что-то очень знакомое королю. Где-то Кулл видел этот ловкий пружинистый шаг, энергичные взмахи рук, горделиво поднятую голову. Но где?

Отличавшие атлета мастерство и сноровка могли запомниться королю только на поле битвы, однако Кулл с гладиаторских времен знал и помнил всех, кто при нем обнажал оружие. Очень мешала маска, но, когда Воин-тайна надевал шлем, сходство с кем-то очень знакомым усиливалось еще больше.

Тем временем атлет в маске столкнулся с настойчивыми попытками соперника навязать ему ближний бой. Дикаря такой поединок устраивал больше, чем незнакомца, предпочитавшего мощь и точность размашистых ударов коварству коротких уколов. Несмотря на старания Воина-тайны, избежать навязанной ему тактики боя не удалось — чересчур быстро у него таяли силы.

Зрители начали требовать от судьи, чтобы тот почаще разнимал бойцов, — они хотели видеть фехтование мечами, а не руками, но арбитр не вмешивался: происходящее не нарушало правил. Вскоре ставшие едва ли не обузой мечи были отброшены в сторону, а в ход пошли доселе висевшие на поясе кинжалы. Но дикарь, решив, что отныне он диктует ход поединка, ошибся. В какой-то момент Воину-тайне удалось схватить руку противника, броском через спину свалить его на землю, а затем с размаху ударить щитом по шлему, защищавшему голову дикаря… После того как поверженного противника привели в чувство, судья громогласно объявил о победе Воина-тайны.

И в тот миг, когда под ногами шатавшегося от усталости победителя от дикого рева обезумевших от радости зрителей задрожала земля, в тот самый миг король вдруг понял, кто скрывался за зеленой маской, и удивился, что не догадался об этом раньше:

— Да ведь это же Брул!

* * *

Сначала Кулл просто рассмеялся — но смех получился невеселым и вымученным. Атлант обиделся. Короля возмутило не то, что пикт нарушил древний обычай, приравненный к государственному закону. Кулл считал себя глубоко оскорбленным, потому что его обманул лучший друг.

«Брул просто посмеялся надо мной, — полезли в голову горькие мысли. — Предал нашу дружбу. Раз он друг короля, значит, ему все простится. А я всегда верил, что между нами нет никаких тайн и недомолвок. Вот Парафт… Он отчаянно сражается, поставив все на карту, ради красавицы невесты. А Брул? Из-за мелкого тщеславия? Он знал, что я обещал Ту соблюдение всех законов. Знал, но все равно поступил по-своему. Предал меня…

Вот цена чрезмерной привязанности к человеку. У короля не должно быть друзей!»

Стиснув зубы, чтобы не обрушиться с руганью и проклятиями на тех, кто сидел рядом, и не разметать железным мечом фехтовавших с деревяшками внизу, Кулл постарался успокоиться и взять себя в руки. Вокруг вроде бы ничего не изменилось, но атланту вдруг стала понятна никчемность происходящего. Он словно очутился на представлении комедиантов, где все фальшиво и лживо.

— Келкор, — сухо приказал Кулл, — пришли ко мне начальника вчерашней ночной стражи дворца.

Не выказав удивления, командир Алых Стражей тотчас вышел из ложи. Скакать во дворец ему не пришлось: сегодня начальник караула нес службу неподалеку. Келкор подвел его к королю, и офицер, отдав честь, почтительно вытянулся.

— Скажи, ночью накануне Боев подходил ли к моей спальне Брул? — негромко спросил король.

— Да, — последовал незамедлительный и четкий ответ.

— Чего он хотел?

— Точно не могу сказать, Ваше Величество. Он хотел разбудить вас, чтобы сообщить нечто важное. Но, заглянув в опочивальню, передумал и ушел.

Отпустив начальника караула, Кулл не стал ничего объяснять Келкору и погрузился в размышления. Итак, Ка-ну не солгал: пикт действительно хотел поговорить с ним ночью. Но о чем? О том, что срочно едет к своим сородичам? Или о том, что задумал обмануть всех и выступить на состязаниях под маской? Но, увидев спящего Кулла, передумал и в последний момент решил сделать жертвой своего дурацкого розыгрыша и самого короля? Тогда он сурово поплатится за это.

«Разговор с Брулом будет коротким, — твердо решил атлант. — Укажу ему на дверь и велю немедленно покинуть Валузию. Не вызывать же его на бой с деревянными мечами! Пусть лучше разбирает ссоры своих соплеменников-дикарей».

Придумав наказание, король успокоился и сменил гнев на милость. Действительно, чего это он так разъярился? Ничего особенного не случилось: состязания продолжаются, народ упивается грандиозным зрелищем, советник Ту сияет от самодовольства и счастья. Надо просто найти Брула и уговорить… нет, запретить ему продолжать нелепую и постыдную авантюру.

Кулл ухмыльнулся, представив, с каким недоумением воспримут известие об исчезновении Воина-тайны участники и зрители Больших Боев. Первые будут оскорблены тем, что безусловный фаворит и любимчик публики покинул Арену до конца состязаний, как бы говоря, что больше не желает тратить на пустяки свое драгоценное время, а вторые примутся злословить и потешаться над первыми по этому же поводу. Нет, затея Ко-пьебоя выходила не такой уж глупой и безрассудной, надо было только вовремя остановиться. И незачем обижаться, а тем более обдумывать способ расправы над шутником — можно просто его простить.

Король спросил себя: не малодушничает ли он, легко прощая пикту содеянное? Все же тот поставил под угрозу доброе имя правителя, мог внести сумятицу в тщательно организованное важнейшее государственное мероприятие, а за такое не ждут награды…

«Что со мной происходит? — растерянно думал король. — Какой вздор мне лезет в голову? Сначала одно, потом другое… В любом случае надо отыскать Брула и безо всяких недомолвок разобраться с ним, пока не случилось чего-нибудь похуже. А думать… теперь пусть он сам думает, как выкарабкаться из ямы, в которую прыгнул».

Кулл молча встал и покинул ложу. Ни Келкор, ни Ту не успели вовремя броситься вдогонку, а когда все-таки отправились следом, никого не увидели. Экс-гладиатор прекрасно знал все коридоры Арены.

* * *

Кулл не представлял, как отыщет Брула, но знал, где могли собираться бойцы в перерывах между боями. В пристроенных к трибунам и расположенных прямо под ними помещениях раньше располагалась гладиаторская школа. Понадеявшись, что Арена не подвергалась серьезной перестройке, король туда и направился. В коридорах и комнатах, через которые он проходил, было грязно и сыро, двери противно скрипели, а одна и вовсе сошла с петель, стоило атланту коснуться ее. Разница между внешним убранством и внутренней убогостью Арены была непомерной. Покопавшись в памяти, король так и не смог вспомнить ни одного своего указа или устного распоряжения о приведении этих помещений в порядок.

«Да уж, — недовольно поморщился Кулл, — старый скряга Ту явно не расточителен, бережет для казны каждую монетку. Где наскоро покрасит, где заплатку подошьет. А то, что эта гниль запросто рухнет и погребет под собой почтенную публику, его не волнует. В крайнем случае вздернет на дыбе хранителя Арены…»

Король боялся признаться себе, что придираться к Ту он начал только ради того, чтобы прогнать вновь нахлынувшие на него видения из дурного сна. Неубранный мусор, размазанные по столу остатки еды, сваленные в углы груды досок не могли не напомнить ему о кошмаре и опять испортили настроение.

Не улучшило его и то, что он вскоре услышал. Сначала, как только впереди раздались чьи-то голоса, король решительно двинулся на шум и даже снес по пути ветхую дощатую перегородку, но потом, когда удалось разобрать отдельные слова, в недоумении остановился. Речи тут велись крамольные! Неизвестные заговорщики, видимо, так увлеклись, что не обратили внимания на шум ломающихся досок. Из приоткрытых дверей, ведущих в большую темную комнату, донеслось:

— …это их не волнует. Нас, валузийцев, с малых лет приучают чтить законы предков, и мы, дураки, верим своим отцам. А пришлым зачем наши традиции и реликвии? Их родина там, где пожрать дадут. Атланты, пикты, лемурийцы — все, кому не лень, окопались во дворце. Столица, говорят, ваша, валузийская, — но разъезжают-то по ней пикты с мечами и копьями! И так мчатся, что только искры из-под копыт. Народ по стенкам жмется: как бы не задавили! Я тут одолжил меч у знакомого солдата, иду готовиться к Боям, вдруг — стража налетела. Скрутили. Говорят: подозрения вызываешь, с оружием по городу разгуливаешь, иностранных гостей пугаешь. Довел варвар страну — простому валузийцу нельзя мечом побаловаться.

— Отчего же? — рявкнул потерявший терпение король и, пинком распахнув дверь, решительно вошел в комнату. — Мечом всегда можно побаловаться, если руки чешутся. Валузийцу, пикту, атланту — всем можно. Я разрешаю. Ну, кто тут главный баловник?!

Король огляделся. При свете с трудом проникавших сюда редких солнечных лучей захламленный донельзя зал более напоминал хлев или конюшню. В нем находилось несколько десятков человек, которые либо валялись на лежанках у стен, либо сидели на придвинутых к низкому столу скамейках. Бунтовщики производили странное впечатление. Среди них не было ни военных, ни аристократов, ни типичных для подобных сборищ таинственных личностей в длинных, наглухо застегнутых, плащах и надвинутых на глаза головных уборах. На собравшихся в комнате были только кольчуги или простые холщовые рубахи.

Когда король понял, что попал отнюдь не в логово заговорщиков, а всего лишь в комнату отдыха для участников Больших Боев, он улыбнулся. И впрямь, в этот день и обстоятельства, и переживания Кулла сменяли друг друга с быстротой полета стрелы, так что атлант не успевал ни порадоваться, ни огорчиться, ни тем более испугаться как следует. Однако королевская честь ценится высоко, поэтому Кулл, свирепо нахмурив брови, угрожающим тоном повторил вопрос:

— Кто же все-таки желает помахать мечом?

Для устрашения атлант вытащил из ножен короткий бронзовый клинок, который часто выручал его в трудную минуту.

«Заговорщики» постепенно приходили в себя. В их глазах полыхал ужас, только сейчас они сообразили, какую зловещую участь уготовили себе, слушая преступные речи смутьяна. Взгляды оцепеневших от страха людей невольно обратились к стоявшему возле дверей рыжему бородачу, статью и ростом походившему на подпиравшую потолок колонну.

Кулл приставил клинок к его груди:

— Это тебе пикты жить мешают? Это тебя я довел? Я жестоко накажу стражников, отпустивших тебя с миром: посади они тебя в тюрьму — сегодня бы не стало на одного валузийца меньше. На колени, подонок!

Король слегка надавил на клинок, чтобы тот сквозь кольчугу царапнул тело. Впрочем, гигант и без этого молча повиновался. По его покорности и по охватившей собравшихся панике Кулл понял, что случившееся — не тайный умысел спевшихся злоумышленников, а лишь досадный эпизод, случайно вырвавшееся наружу негодование обиженных на что-то людей. Подобные разговоры случались когда-то и среди гладиаторов, но тех гнали на Арену насильно, в то время как эти атлеты пришли сюда добровольно… Наказывать их король не собирался, но возможностью выговориться не пренебрег.

— Эх вы, жалкие ублюдки! — Он обвел комнату взглядом. — Что вам еще надо? С тех пор как я на троне, вы реже воюете, богаче живете. Я прекратил произвол, я построил дома и мосты, я нанял лемурийцев и пиктов, чтобы народ Валузии жил, а не погибал в битвах… Разве при Борне проводились Большие Бои?

Последние слова были обращены к коленопреклоненному исполину. Тот отрицательно мотнул головой.

— Вот! — гневно выкрикнул Кулл. — Сидящий на троне варвар чтит валузийские обычаи. Печется о благе королевства. И если у короля в друзьях пикты, то они будут разъезжать по столице когда хотят и сколько хотят!

Атлант умолк и, посмотрев в лицо рыжеволосому, убрал клинок в ножны. Верзила поднялся и облегченно вздохнул, но язык явно не принадлежал к числу его друзей.

— Ваше Величество может считать себя правым, а меня — безмозглой скотиной, — пробормотал он, сам поражаясь своей смелости. — Но разве валузийский обычай позволяет воинам короля участвовать в Больших Боях? А если этот воин к тому же одно из главных лиц при дворе? Как тогда быть мне, простому валузийцу Шикану? Я хочу выиграть Большие Бои…

— А-а, — перебил Кулл, у которого при словах Шикана внутри что-то оборвалось: тайну Копье-боя раскрыл не он один. — Так ты хочешь выиграть и желаешь разделаться с соперниками при помощи гнусных измышлений?

— Нет, — уже довольно твердо возразил Шикан. — Я хочу выиграть в честной борьбе. Но я не верю в справедливость, когда в состязаниях участвуют близкие друзья короля. Кто из судей осмелится зачесть им поражение? Кто из прислуги откажется подсыпать мне дурмана перед поединком с ними? Кто из зрителей решится приветствовать меня, а не их? А я сам? Разве не появится у меня соблазн поддаться и проиграть соратнику Кулла? Да как я вообще посмею поднять на него руку? Древний закон мудр — он строго запрещает воинам короля выходить на Арену. Вы пренебрегли им, Ваше Величество.

Несмотря на то что к концу тирады голос Шикана ослабел и задрожал от волнения, его слова были услышаны всеми и прозвучали как грозное обвинение. Король невольно положил руку на рукоять меча. Атлеты стояли не шелохнувшись, но теперь в их глазах помимо страха Кулл читал еще и разочарование.

— Ваше Величество говорили на открытии, — бесстрастно, будто бы лишь озвучивая собственную мысль, проговорил кто-то в углу, — что каждого из нас любит и каждому желает победы. Нас это очень вдохновило…

Не известно, как и чем закончилось бы это молчаливое противостояние, если бы за дверями вдруг не раздался крик:

— Бздельники! Только бы трепать языками! — воскликнул ворвавшийся в зал хранитель Арены. — А там такие дела творятся! Король ушел из ложи! Ему скучно смотреть на вас! Даже побить друг друга как следует не можете! Лентяи! Без-дель-ни-ки!

При виде короля с уст хранителя стали срываться лишь бессвязные звуки, однако многолетняя служба при дворе приучила его быстро находить выход из любой ситуации.

— Ваше Величество здесь?… Ах, вот оно что… Мы глубоко обязаны Вашему высочайшему вниманию. Тут, Ваше Величество, отдыхают атлеты. Условия созданы неплохие, жалоб нет. Все согласно смете Главного советника Ту… А что здесь происходит?

Вопрос был задан скорее для порядка — чиновник успел сообразить, что происходит неладное. И тут хранитель Арены совершил, быть может, единственный подвиг в своей жизни. Короткими, но быстрыми шагами пройдя по комнате, он встал между королем и Шиканом и, обращаясь к бородачу, требовательно повторил вопрос. Контраст между гигантом и орущим на него тщедушным человечком с покрытым испариной лицом был настолько велик и комичен, что Кулл и атлеты безудержно захохотали.

— Мы просто беседовали об условиях отдыха, — ответил за Шикана король. — Жалоб нет.

…В ложе Ту поделился с Куллом приятной новостью: Парафт, к которому советник тоже стал относиться с искренней симпатией, вошел в число соискателей главного приза. Попал туда и Воин-тайна, который, как сказал Ту, «только что разделал под орех» очередного соперника.

* * *

Над серебряными крышами Хрустального города грустила в одиночестве желтая луна. Торопливый ручей ублажал слух мелодичным журчанием. Парафт и Сэла сидели в заветной беседке, увитой диким плющом.

После страстных поцелуев и долгожданных объятий влюбленные принялись искать на небосводе свою счастливую звезду, но никак не могли прийти к согласию. То девушке не нравилось ее сияние, то юноша не одобрял созвездия, в котором находилась общая избранница, то сама звездочка, вроде бы устраивавшая обоих, таинственным образом пропадала. В перерывах между этим глубокомысленным и увлекательным занятием Сэла в который раз с веселым смехом рассказывала о том, как быстро она подружилась с новой служанкой, толстушкой Тирой, и как хитро они усыпили бдительность отца, чтобы ускользнуть на свидание с любимым. А Парафт посвящал подругу в подробности Больших Валузийских Боев, с увлечением описывал особенности противоборств у разных племен и народов и, наконец, поведал о визите в королевскую ложу. А еще они вновь и вновь целовались.

— Моя бедная Сэла, — сказал юноша, задумчиво глядя в бездонные глаза красавицы. — Ты измучилась от переживаний. Наверное, тебе становится страшно, когда ты видишь меня на арене. Не бойся — я многому научился за эти дни. Никто не причинит мне боль.

— Мой храбрый Парафт. — Девушка порывисто прильнула к нему. — Я так волнуюсь за тебя. Каждый раз, когда ты выходишь на бой, мое сердце готово разорваться. Знаешь, я и боюсь, и любуюсь тобой. Ты такой смелый, сильный и красивый! Правда, иногда я от страха закрываю глаза и молюсь за наше счастье. Открываю — и вижу, что боги нам помогают: ты всегда побеждаешь… А еще я скоро научусь свистеть. Важная дама, которая сидит справа от меня, уже научилась. Представляешь, она кладет два пальчика в рот и так громко-громко свистит! А та, что слева, возмущается и бранит ту, что справа. Они ругаются долго-долго… А я сижу между ними, глаза зажмурю и молюсь за тебя… Правда, смешно?

Сэла вдруг всхлипнула, а затем и вовсе разразилась безудержными рыданиями. Парафт нежно обнял ее за плечи.

— Любимая, что ж ты плачешь? Ведь осталось совсем немного. Завтра я выиграю состязания, и потом мы будем вместе. Всегда. Всю жизнь! Будет так, как мы мечтали. А сейчас все идет лучше некуда, Сэла. Потерпи последний день.

Но девушка продолжала рыдать:

— Ах, Парафт! Не надо больше этих ужасных боев! Я не перенесу этого… Ведь ты уже и так сделал достаточно. Отец видел тебя на Арене, и ты ему понравился. Он мне сам сказал: «Твой жених бьется, как настоящий мужчина». Теперь он тебя уважает. Зачем обязательно побеждать? Я могу сегодня привести тебя в наш дом и сказать отцу, что ты просишь ночлега. Он все поймет, он у меня добрый. Вы с ним славно побеседуете у очага. Зачем ждать, когда придет завтра? Только не возражай, слышишь?

Парафт хотел было что-то сказать, но Сэла приложила палец к его губам, сверкнула белоснежной улыбкой и восторженно прощебетала:

— Ты видел Кулла… Неужели он предлагал тебе службу во дворце?

— Не надо сейчас об этом, — нахмурился юноша. — Я же тебе объяснял: сейчас у меня полно своих дел. Пока я не смогу перейти на королевскую службу, даже если Кулл меня позовет.

— А я все равно буду говорить подружкам, что мой муж служит при правительстве и выполняет личные поручения короля, — упрямо стояла на своем Сэла.

Напустив на себя строгость, Парафт погрозил ей пальцем:

— Никогда не надо врать. Говори, что я путешественник, обещаешь?

— Обещаю. Ах, Парафт! Не ходи завтра на Арену. Лучше возьми меня в путешествие… далеко-далеко, в волшебную страну.

Красавица опять зарыдала. Напрасно Парафт убеждал ее не расстраиваться — глаза Сэлы оставались полными слез до самого прощания. Она еще не раз пыталась отговорить своего кавалера от участия в последних поединках, но, столкнувшись с решительным сопротивлением, смирилась и притихла. Последние минуты их свидания прошли в полном молчании.

Расставшись с любимой, Парафт неспешно шел по главной улице. На перекрестках горели костры ночной стражи, прохладный ветерок шелестел листвой в окружавших богатые особняки садах. Над столицей по-прежнему висела одинокая луна.