Что так усиленно сердце больное Бьется, и просит, и жаждет покоя? Чем я взволнован, испуган в ночи? Стукнула дверь, застонав и заноя, Гаснущей лампы блеснули лучи… Боже мой! Дух мне в груди захватило! Кто-то зовет меня, шепчет уныло… Кто-то вошел… Моя келья пуста, Нет никого, это полночь пробило… О, одиночество, о, нищета! 2 сентября 1856
" Черная туча висит над полями, "
Черная туча висит над полями, Шепчутся клены, березы качаются, Дубы столетние машут ветвями, Точно со мной говорить собираются. "Что тебе нужно, пришлец бесприютный? (Голос их важный с вершины мне чудится.) Думаешь, отдых вкушая минутный, Так вот и прошлое все позабудется? Нет, ты словами себя не обманешь: Спета она, твоя песенка скудная! Новую песню уж ты не затянешь, Хоть и звучит она, близкая, чудная! Сердце усталое, сердце больное Звуков волшебных напрасно искало бы: Здесь, между нами, ищи ты покоя, С жизнью простися без стонов и жалобы. Смерти боишься ты? Страх малодушный! Все, что томило игрой бесполезною: Мысли, и чувства, и стих, им послушный, — Смерть остановит рукою железною. Все, клеветавшее тайно, незримо, Все, угнетавшее с дикою силою, Вмиг разлетится, как облако дыма, Над неповинною, свежей могилою! Если же кто-нибудь тишь гробовую Вздохом нарушит, слезою участия, О, за слезу бы ты отдал такую Все свои призраки прошлого счастия! Тихо, прохладно лежать между нами, Тень наша шире и шорох приветнее…" В вечер ненастный, качая ветвями, Так говорили мне дубы столетние. 30 июля 1873
НАД СВЯЗКОЙ ПИСЕМ
Не я один тебя любил И, жизнь отдав тебе охотно, В очах задумчивых ловил Хоть призрак ласки мимолетной; Не я один в тиши ночей Припоминал с тревогой тайной И каждый звук твоих речей, И взор, мне брошенный случайно. И не во мне одном душа, Смущаясь встречею холодной, Безумной ревностью дыша, Томилась горько и бесплодно. Как побежденный властелин, Забыв всю тяжесть униженья, Не я один, не я один Молил простить мои мученья! О, кто же он, соперник мой? Его не видел я, не знаю, Но с непонятною тоской Я эти жалобы читаю. Его любовь во мне жива, И, весь в ее волшебной власти, Твержу горячие слова Хотя чужой, но близкой страсти. 1877
РАЗБИТАЯ ВАЗА
(Подражание Сюлли-Прюдому) Ту вазу, где цветок ты сберегала нежный, Ударом веера толкнула ты небрежно, И трещина, едва заметная, на ней Осталась… Но с тех пор прошло не много дней, Небрежность детская твоя давно забыта, А вазе уж грозит нежданная беда! Увял ее цветок; ушла ее вода… Не тронь ее: она разбита. Так сердца моего коснулась ты рукой — Рукою нежной и любимой, — И с той поры на нем, как от обиды злой, Остался след неизгладимый. Оно как прежде бьется и живет, От всех его страданье скрыто, Но рана глубока и каждый день растет… Не тронь его: оно разбито. 1870-е годы
ПАМЯТИ ПРОШЛОГО
Не стучись ко мне в ночь бессонную, Не буди любовь схороненную, Мне твой образ чужд и язык твой нем, Я в гробу лежу, я затих совсем. Мысли ясные мглой окутались, Нити жизни все перепутались, И не знаю я, кто играет мной, Кто мне верный друг, что мне враг лихой. С злой усмешкою, с речью горькою Ты приснилась мне перед зорькою… Не смотри ты так, подожди хоть дня, Я в гробу лежу, обмани меня… Ведь умершим лгут, ведь удел живых — Ряд измен, обид, оскорблений злых… А едва умрем, — на прощание Нам надгробное шлют рыдание, Возглашают нам память вечную, Обещают жизнь… бесконечную! 1886
" Приветствую вас, дни труда и вдохновенья! "
Приветствую вас, дни труда и вдохновенья! Опять блестя минувшей красотой, Являются мне жизни впечатленья И в ярких образах толпятся предо мной. Но, суетой вседневною объята, Моя душа порой глуха на этот зов И тщетно молит к прежнему возврата, И вырваться не может из оков… Так лебедь, занесенный в край безводный И с жизнью свыкшийся иной, Порою хочет, гордый и свободный, Лететь к стране своей родной… Но взор его потух, отяжелели крылья, И если удалось ему на миг взлететь, — То только чтоб свое почувствовать бессилье И песнь последнюю пропеть! 1870, 1885(?)
5 ДЕКАБРЯ 1885 ГОДА
И светел, и грустен наш праздник, друзья! Спеша в эти стены родные, Отвсюду стеклась правоведов семья Поминки свершать дорогие. Помянем же первого — принца Петра, Для нас это имя священно: Он был нам примером, он жил для добра, Он другом нам был неизменно. Помянем наставников наших былых, Завет свой исполнивших строго; Помянем товарищей дней молодых… В полвека ушло их так много! И чудится: в этот торжественный час Разверзлась их сень гробовая, Их милые тени приветствуют нас, Незримо над нами витая. Покой отошедшим, и счастье живым, И слава им вечная вместе! Пусть будет союз наш навек нерушим Во имя отчизны и чести! Пусть будет училища кров дорогой Рассадником правды и света, Пусть светит он нам путеводной звездой На многие, многие лета! Июль 1885
А. Г. РУБИНШТЕЙНУ
По поводу "исторических концертов" Увенчанный давно всемирной громкой славой, Ты лавр историка вплетаешь в свой венок, И с честью занял ты свой скромный уголок Под сенью новой музы величавой. В былую жизнь людей душою погружен, Ты не описывал их пламенных раздоров, Ни всех нарушенных, хоть "вечных" договоров, Ни бедствий без числа народов и племен… Ты в звуках воскресил с могучим вдохновеньем Что было дорого отжившим поколеньям, То, что, подобно яркому лучу, Гнетущий жизни мрак порою разгоняло, Что жить с любовью равной помогало И бедняку, и богачу! 1886
ИЗ БУМАГ ПРОКУРОРА
Классически я жизнь окончу тут. Я номер взял в гостинице, известной Тем, что она излюбленный приют Людей, как я, которым в мире тесно; Слегка поужинал, спросил Бутылку хересу, бумаги и чернил И разбудить себя велел часу в девятом. Следя прилежно за собой, Я в зеркало взглянул. В лице, слегка помятом Бессонными ночами и тоской, Следов не видно лихорадки. Револьвер осмотрел я: все в порядке… Теперь пора мне приступить к письму. Так принято: пред смертью на прощанье Всегда строчат кому-нибудь посланье… И я писать готов, не знаю лишь кому. Писать родным… зачем? Нежданное наследство Утешит скоро их в утрате дорогой. Писать товарищам, друзьям, любимым с детства… Да где они? Нас жизненной волной Судьба давно навеки разделила, И будет им, — как я, чужда моя могила… Вот если написать кому-нибудь из них — Из светских болтунов, приятелей моих, — О, Боже мой, какую я услугу Им оказать бы мог! Приятель с тем письмом Перебегать начнет из дома в дом И расточать хвалы исчезнувшему другу… Про мой конец он выдумает сам Какой-нибудь роман в игривом роде И, забавляя им от скуки мрущих дам, Неделю целую, пожалуй, будет в моде. Есть у меня знакомый прокурор С болезненным лицом и умными глазами… Случайность странная: нередко между нами Самоубийц касался разговор. Он этим делом занят специально; Чуть где-нибудь случилася беда, Уж он сейчас бежит туда С своей улыбкою печальной И все исследует: как, что и почему. С научной целью напишу ему О собственном конце отчет подробный… В статистику его пошлю мой вклад загробный! "Любезный прокурор, вам интересно знать, Зачем я кончил жизнь так неприлично? Сказать по правде, я логично Вам правоту свою не мог бы доказать, Но снисхождения достоин я. Когда бы Вы поручились мне, что я умру… Ну хоть, положим, завтра ввечеру, От воспаленья или острой жабы, Я б терпеливо ждал. Но я совсем здоров И вовсе не смотрю в могилу; Могу еще прожить я множество годов, А жизнь переносить мне больше не под силу, И, как бы я ее ни жег и ни ломал, Боюсь: не сузится мой пищевой канал И не расширится аорта… А потому я смерть избрал иного сорта. Я жил, как многие, как все почти живут Из круга нашего, — я жил для наслажденья; Работника здоровый, бодрый труд Мне незнаком был с самого рожденья. Но с отроческих лет я начал в жизнь вникать, В людские действия, их цели и причины, И стерлась детской веры благодать, Как бледной краски след с неконченной картины. Когда ж при свете разума и книг Мне в даль веков пришлося углубиться, Я человечество столь гордое постиг, Но не постиг того, чем так ему гордиться? Близ солнца, на одной из маленьких планет Живет двуногий зверь некрупного сложенья, Живет сравнительно еще немного лет И думает, что он венец творенья; Что все сокровища еще безвестных стран Для прихоти его природа сотворила, Что для него горят небесные светила, Что для него ревет в час бури океан. И борется зверек с судьбой насколько можно, Хлопочет день и ночь о счастии своем, С расчетом на века устраивает дом… Но ветер на него пахнул неосторожно — И нет его… пропал и след… И, умирая, он не знает, Зачем явился он на свет, К чему он жил, куда он исчезает. При этой краткости житейского пути, В таком убожестве неведенья, бессилья Должны бы спутники соединить усилья И дружно общий крест нести… Нет, люди — эти бедные микробы — Друг с другом борются, полны Нелепой зависти и злобы. Им слезы ближнего нужны, Чтоб жизнью наcлаждаться вдвое, Им больше горя нет, как счастие чужое! Властители, рабы, народы, племена — Все дышат лишь враждой, и все стоят на страже. Куда ни посмотри, везде одна и та же Упорная, безумная война! Невыносимо жить! Я вижу: с нетерпеньем Послание мое вы прочитали вновь, И прокурорский взор туманится сомненьем… "Нет, это все не то, тут, верно, есть любовь…" Так режиссер в молчаньи строгом За ролью новичка следит из-за кулис… "Ищите женщину" — ведь это ваш девиз? Вы правы, вы нашли. А я — клянуся Богом, — Я не искал ее. Нежданная, она Явилась предо мной, и так же, как начало, Негадан был конец… Но вам сознанья мало, Вам исповедь подробная нужна. Хотите имя знать? Хотите номер дома Иль цвет ее волос? Не все ли вам равно? Поверьте мне: она вам незнакома И наш угрюмый край покинула давно. О, где теперь она? В какой стране далекой Красуется ее спокойное чело? Где ты, мой грозный бич, каравший так жестоко, Где ты, мой светлый луч, ласкавший так тепло? Давно потух огонь, давно угасли страсти, Как сон, пропали дни страданий и тревог… Но выйти из твоей неотразимой власти, Но позабыть тебя я все-таки не мог! И если б ты сюда вошла в мой час последний, Как прежде гордая, без речи о любви, И прошептала мне: "Оставь пустые бредни, Забудем прошлое, я так хочу, живи!" — О, даже и теперь я счастия слезами Ответил бы на зов души твоей родной И, как послушный раб, опять, гремя цепями, Не зная сам куда, побрел бы за тобой… Но нет, ты не войдешь. Из мрака ледяного В меня не брызнет свет от взора твоего, И звуки голоса, когда-то дорогого, Не вырвут, не спасут, не скажут ничего. Однако я вдался в лиризм… Некстати! Смешно элегию писать перед концом… А впрочем, я пишу не для печати, И лучше кончить дни стихом, Чем жизни подводить печальные итоги… Да, если б вспомнил я обид бесцельных ряд И тайной клеветы всегда могучий яд, Все дни, прожитые в мучительной тревоге, Все ночи, проведенные в слезах, Все то, чем я обязан людям-братьям, — Я разразился бы на жизнь таким проклятьем, Что содрогнуться б мог Создатель в небесах! Но я не так воспитан; уваженье Привык иметь к предметам я святым И, не ропща на Провиденье, Почтительно склоняюся пред ним. В какую рубрику меня вы поместите? Кто виноват? Любовь, наука или сплин? Но если б не нашли разумных вы причин, То все же моего поступка не сочтите За легкомысленный порыв. Я даже помню день, когда, весь мир забыв, Читал и жег я строки дорогие И мысль покончить жизнь явилась мне впервые. Тогда во мне самом все было сожжено, Разбито, попрано… И, смутная сначала, Та мысль в больное сердце, как зерно На почву благодарную, упала. Она таилася на самом дне души, Под грудой тлеющего пепла; Среди тяжелых дум она в ночной тиши Сознательно сложилась и окрепла… О, посмотрите же кругом! Не я один ищу спасения в покое, — В эпоху общего унынья мы живем. Какое-то поветрие больное — Зараза нравственной чумы — Над нами носится, и ловит, и тревожит Порабощенные умы. И в этой самой комнате, быть может, Такие же, как я, изгнанники земли Последние часы раздумья провели. Их лица бледные, дрожа от смертной муки, Мелькают предо мной в зловещей тишине, Окровавленные, блуждающие руки Они из недр земли протягивают мне… Они преступники. Они без позволенья Ушли в безвестный путь из пристани земной… Но обвинять ли их? Винить ли жизни строй, Бессмысленный и злой, не знающий прощенья? Как опытный и сведущий юрист, Все степени вины обсудите вы здраво. Вот застрелился гимназист, Не выдержав экзамена… Он, право, Не меньше виноват. С платформы под вагон Прыгнул седой банкир, сыгравший неудачно; Повесился бедняк затем, что жил невзрачно, Что жизни благами не пользовался он… О, эти блага жизни… С наслажденьем Я б отдал их за жизнь лишений и труда… Но только б мне забыть прожитые года, Но только бы я мог смотреть не с отвращеньем, А с теплой верой детских дней На лица злобные людей. Не думайте, чтоб я, судя их строго, Себя считал умней и лучше много, Чтоб я несчастный мой конец Другим хотел поставить в образец. Я не ряжуся в мантию героя, И верьте, что мучительно весь век Я презирал себя. Что я такое? Я просто жалкий, слабый человек И, может быть, слегка больной — душевно. Вам это лучше знать. Вы часто, ежедневно Субъектов видите таких; Сравните, что у вас написано о них, И, к сведенью приняв науки указанья, Постановите приговор. Прощайте же, любезный прокурор… Жаль, не могу сказать вам: до свиданья". Письмо окончено, и выпита до дна Бутылка скверного вина. Я отворил окно. На улицы пустые Громадой черною смотрели облака. Осенний ветер дул, и капли дождевые Лениво падали, как слезы старика. Потухли фонари. Казалось, поневоле Веселый город наш в холодной мгле уснул И замер вдалеке последних дрожек гул. Так час прошел, иль два, а может быть и боле… Не знаю. Вдруг в безмолвии ночном Отчетливо, протяжно и тоскливо Раздался дальний свист локомотива… О, этот звук давно уж мне знаком! В часы бессонницы до бешенства, до злости, Бывало, он терзал меня, Напоминая близость дня… Кто с этим поездом к нам едет? Что за гости? Рабочие, конечно, бедный люд… Из дальних деревень они сюда везут Здоровье, бодрость, силы молодые, И все оставят здесь… Поля мои родные! И я, увы! не в добрый час Для призраков пустых когда-то бросил вас. Мне кажется, что там, в далеком старом доме, Я мог бы жить еще… Июльский день затих. Избавившись от всех трудов дневных, Я вышел в радостной истоме На покривившийся балкон. Перед балконом старый клен Раскинул ветви, ярко зеленея, И пышных лип широкая аллея Ведет в заглохший сад. В вечерней тишине Не шелохнется лист, цветы блестят росою, И запах сена с песней удалою Из-за реки доносятся ко мне. Вот легкий шум шагов. Вдали, платком махая, Идет ко мне жена… О нет, не та — другая: Простая, кроткая, и дети жмутся к ней… Детей побольше, маленьких детей! За липы спрятался последний луч заката, Тепла немая ночь. Вот ужин, а потом Беседа тихая, Бетховена соната, Прогулка по саду вдвоем, И крепкий сон до нового рассвета… И так, вдали от суетного света, Летели б дни и годы без числа… О, Боже мой! Стучат… Ужели ночь прошла? Да, тусклый, мокрый день сурово Глядит в окно. Что ж, разве отворить? Попробовать еще по-новому пожить? Нет, тяжело! Увидеть снова Толпу противных лиц со злобою в глазах, И уши длинные на плоских головах, И этот наглый взгляд, предательский и лживый… Услышать снова хор фальшивый Тупых, затверженных речей… Нет, ни за что! Опять стучат… Скорей! Пусть мой последний стих, как я, бобыль ненужный, Останется без рифмы… Октябрь 1888
" Проложен жизни путь бесплодными степями, "
Проложен жизни путь бесплодными степями, И глушь, и мрак… ни хаты, ни куста… Спит сердце; скованы цепями И разум, и уста, И даль пред нами Пуста. И вдруг покажется не так тяжка дорога, Захочется и петь, и мыслить вновь. На небе звезд горит так много, Так бурно льется кровь… Мечты, тревога, Любовь! О, где же те мечты? Где радости, печали, Светившие нам ярко столько лет? От их огней в туманной дали Чуть виден слабый свет… И те пропали… Их нет. 1888
СТАРОСТЬ
Бредет в глухом лесу усталый пешеход И слышит: кто-то там, далеко, за кустами, Неровными и робкими шагами За ним, как вор подкравшийся, ползет. Заныло сердце в нем, и он остановился. "Не враг ли тайный гонится за мной? Нет, мне почудилось: то, верно, лист сухой, Цепляяся за ветви, повалился Иль заяц пробежал…" Кругом не видно зги, Он продолжает путь знакомого тропою. Но вот все явственней он слышит за собою Все те же робкие, неровные шаги. И только рассвело, он видит: близко, рядом Идет старуха нищая с клюкой, Окинула его пытливым взглядом И говорит: "Скиталец бедный мой! Ужель своей походкою усталой Ты от меня надеялся уйти? На тяжком жизненном пути Исколесил ты верст немало. Ведь скоро, гордость затая, Искать начнешь ты спутника иль крова… Я старость, я пришла без зова, Подруга новая твоя! На прежних ты роптал, ты проклинал измену… О, я не изменю, щедра я и добра: Я на глаза очки тебе надену, В усы и бороду подсыплю серебра; Смешной румянец щек твоих я смою, Чело почтенными морщинами покрою, Все изменю в тебе: улыбку, поступь, взгляд… Чтоб не скучал ты в праздности со мною, К тебе болезней целый ряд Привью заботливой рукою. Тебя в ненастные, сомнительные дни Я шарфом обвяжу, подам тебе калоши… А зубы, волосы… На что тебе они? Тебя избавлю я от этой лишней ноши. Но есть могучий дар, он только мне знаком: Я опыт дам тебе, в нем истина и знанье! Всю жизнь ты их искал и сердцем и умом И воздвигал на них причудливое зданье. В нем, правда, было много красоты, Но зданье это так непрочно! Я объясню тебе, как ошибался ты; Я докажу умно и точно, Что дружбою всю жизнь ты называл расчет, Любовью — крови глупое волненье, Наукою — бессвязных мыслей сброд, Свободою — залог порабощенья, А славой — болтунов изменчивое мненье И клеветы предательский почет…" "Старуха, замолчи, остановись, довольно! (Несчастный молит пешеход.) Недаром сердце сжалося так больно, Когда я издали почуял твой приход! На что мне опыт твой? Я от твоей науки Отрекся б с ужасом и в прежние года. Покончи разом все: бери лопату в руки, Могилу вырой мне, столкни меня туда… Не хочешь? — Так уйди! Душа еще богата Воспоминанием… надеждами полна, И, если дань тебе нужна, Пожалуй, уноси с собою без возврата Здоровье, крепость сил, румянец прежних дней, Но веру в жизнь оставь, оставь мне увлеченье, Дай мне пожить хотя еще мгновенье В святых обманах юности моей!" Увы, не отогнать докучную старуху! Без устали она все движется вперед, То шепчет и язвит, к его склонившись уху, То за руку его хватает и ведет. И привыкает он к старухе понемногу: Не сердит уж его пустая болтовня, И, если про давно пройденную дорогу Она заговорит, глумяся и дразня, Он чувствует в душе одну тупую скуку, Безропотно бредет за спутницей своей И, вяло слушая поток ее речей, Сам опирается на немощную руку. Июль 1886
" Птичкой ты резвой росла, "
Птичкой ты резвой росла, Клетка твоя золоченая Стала душна и мала. Старая няня ученая Песню твою поняла. Что тебе угол родной, Матери ласки приветные! Жизни ты жаждешь иной. Годы прошли незаметные… Близится день роковой. Ярким дивяся лучам, Крылья расправив несмелые, Ты улетишь к небесам… Тучки гуляют там белые, Воля и солнышко там! В келье забытой твоей Жизнь потечет безотрадная… О, ты тогда пожалей, Птичка моя ненаглядная, Тех, кто останется в ней! 1878
СУМАШЕДШИЙ
Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх И можете держать себя свободно, Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях Я королем был избран всенародно, Но это все равно. Смущают мысль мою Все эти почести, приветствия, поклоны… Я день и ночь пишу законы Для счастья подданных и очень устаю. Как вам моя понравилась столица? Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица Напоминают мне знакомые черты, Как будто я встречал, имен еще не зная, Вас где-то, там, давно… Ах, Маша, это ты? О милая моя, родная, дорогая! Ну, обними меня, как счастлив я, как рад! И Коля… здравствуй, милый брат! Вы не поверите, как хорошо мне с вами, Как мне легко теперь! Но что с тобой. Мари? Как ты осунулась… страдаешь все глазами? Садись ко мне поближе, говори, Что наша Оля? Все растет? Здорова? О, Господи! Что дал бы я, чтоб снова Расцеловать ее, прижать к моей груди… Ты приведешь ее?.. Нет, нет, не приводи! Расплачется, пожалуй, не узнает, Как, помнишь, было раз… А ты теперь о чем Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом Я стал совсем, и доктор уверяет, Что это легкий рецидив, Что скоро все пройдет, что нужно лишь терпенье… О да, я терпелив, я очень терпелив, Но все-таки… за что? В чем наше преступленье?.. Что дед мой болен был, что болен был отец, Что этим призраком меня пугали с детства, — Так что ж из этого? Я мог же, наконец, Не получить проклятого наследства!.. Так много лет прошло, и жили мы с тобой Так дружно, хорошо, и все нам улыбалось… Как это началось? Да, летом, в сильный зной, Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось… Да, васильки, васильки… Много мелькало их в поле… Помнишь, до самой реки Мы их сбирали для Оли. Олечка бросит цветок В реку, головку наклонит… "Папа, — кричит, — василек Мой уплывет, не утонет?!" Я ее на руки брал, В глазки смотрел голубые, Ножки ее целовал, Бледные ножки, худые. Как эти дни далеки… Долго ль томиться я буду? Все васильки, васильки, Красные, желтые всюду… Видишь, торчат на стене, Слышишь, сбегают по крыше, Вот подползают ко мне, Лезут все выше и выше… Слышишь, смеются они… Боже, за что эти муки? Маша, спаси, отгони, Крепче сожми мои руки! Поздно! Вошли, ворвались, Стали стеной между нами, В голову так и впились, Колют ее лепестками. Рвется вся грудь от тоски… Боже! куда мне деваться? Все васильки, васильки… Как они смеют смеяться? Однако что же вы сидите предо мной? Как смеете смотреть вы дерзкими глазами? Вы избалованы моею добротой, Но все же я король, и я расправлюсь с вами! Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме! Для этого меня безумным вы признали… Так я вам докажу, что я в своем уме: Ты мне жена, а ты — ты брат ее… Что, взяли? Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена. Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни? Что делать, милая, недаром вся страна Давно уж требует твоей позорной казни! Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор И благости пример подам родному краю. Я не за казни, нет, все эти казни — вздор. Я взвешу, посмотрю, подумаю… не знаю… Эй, стража, люди, кто-нибудь! Гони их в шею всех, мне надо Быть одному… Вперед же не забудь: Сюда никто не входит без доклада. 1890
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ[6]
Стихотворения
3. ПЕСНЯ
Ах! Зачем тебя, Полевой цветок, Житель вольных мест, С поля сорвали, В душной комнате Напоказ людям Тебя бросили? Не пахнёт в тебя Запах сладостный Золотой весны, Не увидишь ты Солнца летнего, И не будешь ты С дрожью радости Слушать осени Бурю грозную… День пройдет, другой… Где краса твоя? Смотришь — за окном Уж былиночка. 3 мая 1854
Санкт-Петербург
4. ЦВЕТОК
Река бежит, река шумит, Гордясь волною серебристой, И над волной, блестя красой, Плывет цветок душистый. "Зачем, цветок, тебя увлек Поток волны красою? Взгляни, уж мгла везде легла Над пышною рекою; Вот и луна, осенена Таинственным мерцаньем, Над бездной вод средь звезд плывет С трепещущим сияньем… Прогонит день ночную тень, От сна воспрянут люди, И станет мать детей ласкать У жаркой, сонной груди, И божий мир, как счастья пир, Предстанет пред тобою… А ты летишь и не томишь Себя кручиной злою, Что, может быть, тебе уж жить Недолго остается И что с волной цветок иной Беспечен понесется!" Река шумит и быстро мчит Цветок наш за собою, И, как во сне, припав к волне, Он плачет над волною. 29 июня 1854
Павлодар
5. ДВА ПОЭТА
Блажен, блажен поэт, который цепи света На прелесть дум и чувств свободных не менял: Ему высокое название поэта Дарит толпа с венком восторженных похвал. И золото бежит к избраннику фортуны За гимн невежеству, порокам и страстям. Но холодно звучат тогда поэта струны, Над жертвою его нечистый фимиам… И, насладившися богатством и чинами, Заснет он наконец навеки средь могил, И слава кончится похвальными стихами Того, кто сам толпу бессмысленно хвалил. Но если он поймет свое предназначенье, И станет с лирою он мыслить и страдать, И дивной силою святого вдохновенья Порок смеющийся стихом начнет карать, — То пусть не ждет себе сердечного привета Толпы бессмысленной, холодной и глухой… И горько потечет земная жизнь поэта, Но не погаснет огнь в курильнице святой. Умрет… И кое-где проснутся сожаленья… Но только внук, греха не видя за собой, Смеясь над предками, с улыбкою презренья, Почтит могучий стих холодной похвалой… Июль 1854
Павлодар
7 Ты спишь, дитя, а я встаю,
Ты спишь, дитя, а я встаю, Чтоб слезы лить в немой печали, Но на твоем лице оставить не дерзали Страдания печать ужасную свою. По-прежнему улыбка молодая Цветет на розовых устах, И детский смех, мой ропот прерывая, Нередко слышится в давно глухих стенах! Полураскрыты глазки голубые, Плечо и грудь обнажены, И наподобие волны Играют кудри золотые… О, если бы ты знал, младенец милый мой, С какой тоскою сердце бьется, Когда к моей груди прильнешь ты головой И звонкий поцелуй щеки моей коснется! Воспоминанья давят грудь… Как нежно обнимал отец тебя порою! И верь, уж год как нет его с тобою. Ах, если б вместе с ним в гробу и мне заснуть!.. Заснуть?.. А ты, ребенок милый, Как в мире жить ты будешь без меня? Нет, нет! Я не хочу безвременной могилы: Пусть буду мучиться, страдать!.. Но для тебя! И не понять тебе моих страданий, Еще ты жизни не видал, Не видел горьких испытаний И мимолетной радости не знал. Когда ж, значения слезы не понимая, В моих глазах ее приметишь ты, Склоняется ко мне головка молодая, И предо мной встают знакомые черты… Спи, ангел, спи, неведеньем счастливый Всех радостей и горестей земных: Сон беспокойный, нечестивый Да не коснется вежд твоих, Но божий ангел светозарный К тебе с небес да низойдет И гимн молитвы благодарной К престолу божию наутро отнесет. 5 сентября 1854
Санкт-Петербург
8. ТОСКА
Вижу ли ночи светило приветное Или денницы прекрасной блистание, В сердце ласкаю мечту безответную, Грустную думу земного страдания… Пусть бы сошла к нам уж ночь та угрюмая Или бы солнце на небе сокрылося, Ропот сердечный унял бы я, думая: Так что и счастье мое закатилося… Так же, как мир ночью мрачной, безмолвною, Сердце оделося черною тучею, Но, как назло мне, величия полные, Шепчутся звезды с волною кипучею… Невыразимая, невыносимая Давит тоска мою душу пустынную… Где же ты, прелесть мечтаний любимая? Люди сгубили тебя, неповинную. Завистью черной, насмешкой жестокою Ожесточили они сердце нежное И растерзали навек одинокую Душу страдальца рукою небрежною. 10 сентября 1854
10. СКАЖИ, ЗАЧЕМ?.
Скажи, певец, когда порою Стоишь над тихою Невою Ты ясным вечером, когда Глядят лучи светила золотые В последний раз на воды голубые, Скажи, зачем безмолвствуешь тогда? Певец! Когда час ночи мирный Слетает с высоты эфирной Сменить тяжелый день труда И блещет небо яркими звездами, Не вдохновен высокими мечтами <Скажи, зачем безмолвствуешь тогда?> А вот и празднует столица: Народ по стогнам веселится, Везде гудят колокола… А в храмах Бога тихое моленье, И певчих глас, и ладана куренье… <Скажи, зачем безмолвствуешь тогда?> Не оттого ль, что эти звуки В тебе пробудят сердца муки, Как радость в прежние года, Что, может быть, природы увяданье Милей, чем блеск, души твоей страданью, — Не оттого ль безмолвствуешь тогда? 20 ноября 1854
11. ПЕРВЫЙ СНЕГ
О снега первого нежданное явленье, Приветствую тебя в моем уединенье! Уединенье? Да! Среди толпы людей Я так же одинок, как ландыш, из полей Родных отторженный суровою рукою; Среди прекрасных роз поник он головою, И в рощу мирную из мраморных палат Его желания свободные летят. Приветствую тебя! Неведомою силой Ты в смутной памяти былое оживило, Мечтанья прошлых дней той юности златой, Как утро зимнее, прекрасной и живой! Картин знакомый ряд встает передо мною: Я вижу небеса, подернутые мглою, И скатерть снежную на сглаженных полях, И крыши белые, и иней на дровах; Вдали чернеет лес. С сиянием Авроры По окнам разослал мороз свои узоры; Там, за деревьями, роскошно и светло Блестит замерзлых вод прозрачное стекло; Там курится дымок над кровлями овинов… В соседней комнате я слышу треск каминов, К ним истопник бредет и шум своих шагов Разносит за собой с тяжелой ношей дров. С какою радостью живой, нелицемерной, Бывало, я встречал тебя, предвестник верный Зимы… Как я любил и сон ее снегов, И длинную семью прекрасных вечеров! Как часто, вкруг стола собравшися семьею, Мы проводили их в беседах меж собою, И ласки нежные иль звонкий смех порой Сменяли чтение обычной чередой. Я помню длинный зал, вечернею порою Его перебегал я детскою стопою, И часто пред окном, как будто бы сквозь сон, Я становился вдруг, испуган, поражен, А прелесть дивная морозной, зимней ночи Манила и звала встревоженные очи… Светила чудные сияли в вышине И, улыбаяся, смотрели в душу мне; Чистейшим серебром поля вдали сияли, Леса пустынные недвижимо стояли; Всё спало… Лишь мороз под окнами трещал… И жутко было мне, и к няне я бежал. Я помню комнатку… Пред образом горела Лампада тусклая; старушка там сидела… И сладок был мне звук ее речей простых, Любовью дышащих… Увы! не слышу их Среди надутых фраз да слов бездушных ныне: Уж третью зиму я встречаю на чужбине, Далеко от нее, от родины святой, Не с шумной радостью, но с хладною тоской, И сердце сжалося… но в холоде страданий Ты возбудил во мне толпу воспоминаний, Ты годы юности внезапно оживил, И я тебя в душе за то благословил… О, взвейся, легкий снег, над родиною, дальной! Чтоб поселянин мог, природы сын печальный, Скорей плоды трудов по зимнему пути За плату скудную в продажу отвезти! 11 октября 1854
13. ЗИМОЙ
Зима. Пахн_у_л в лицо мне воздух чистый… Уж сумерки повисли над землей, Трещит мороз, и пылью серебристой Ложится снег на гладкой мостовой. Порой фонарь огнистой полосою Мелькнет… Да звон на небе прогудит… Неугомонною толпою Народ по улицам спешит. И грустно мне! И мысль моя далеко, И вижу я отчизны край родной: Угрюмый лес задумался глубоко, И звезды мирно шепчутся с землей, Лучи луны на инее трепещут, И мерзлый пар летает от земли, А в окнах светятся и блещут Гостеприимные огни. 6 января 1855
Санкт-Петербург
14. ПОДРАЖАНИЕ АРАБСКОМУ
В Аравии знойной поныне живет Усопшего Межде счастливый народ, И мудры их старцы, и жены прекрасны, И юношей сонмы гяурам ужасны, Но как затмеваются звезды луной, Так всех затмевал их Набек молодой. Прекрасен он был, и могуч, и богат. В степях Аравийских верблюдов и стад Имел он в избытке, отраду Востока, Но краше всех благ и даров от пророка Его кобылица гнедая была — Из пламени ада литая стрела. Чтоб ей удивляться, из западных стран К нему притекали толпы мусульман, Язычник и рыцарь в железе и стали. Поэты ей сладкие песни слагали, И славный певец аравийских могил Набеку такие слова говорил: "Ты, солнца светлейший, богат не один, Таких же, как ты, я богатств властелин; От выси Синая до стен Абушера Победой прославлено имя Дагера. И, море святое увидя со скал, На лиру певца я меч променял. И вот я узрел кобылицу твою. Я к ней пристрастился… и, раб твой, молю — Отдай мне ее и минуты покою, На что мне богатства? Они пред тобою… Возьми их себе и владей ими век!" Молчаньем суровым ответил Набек. Вот едет Набек по равнинам пустынь Аравии знойной… И видит — пред ним Склоняется старец в одежде убогой: "Аллах тебе в помощь и милость от Бога, Набек милосердный". — "Ты знаешь меня?" — "Твоей не узнать кобылицы нельзя". "Ты беден?" — "Богатство меня не манит, А голод терзает, и жажда томит В пустыне бесследной, три дня и три ночи Не ведали сна утомленные очи, Из этой пустыни исторгни меня". И слышит: "Садися ко мне на коня". "И рад бы, о путник, да сил уже нет, — Был дряхлого нищего слабый ответ. — Но ты мне поможешь, во имя пророка!" Слезает Набек во мгновение ока, И нищий, поддержан могучей рукой, Свободен, сидит уж на шее крутой. И старца внезапно меняется вид, Он с юной отвагой коня горячит. И конь, распустивши широкую гриву, В пустыне понесся, веселый, игривый; Блеснули на солнце, исчезли в пыли! Лишь имя Дагера звучало вдали! Набек, пораженный как громом, стоит, Не видит, не слышит и, мрачен, молчит, Везде пред очами его кобылица, А солнце пустыню палит без границы, А весь он осыпан песком золотым, А груды червонцев лежат перед ним. 3 февраля 1855
Санкт-Петербург
15. ГОЛГОФА
Распятый на кресте нечистыми руками, Меж двух разбойников Сын божий умирал. Кругом мучители нестройными толпами, У ног рыдала мать; девятый час настал: Он предал дух Отцу. И тьма объяла землю. И гром гремел, и, гласу гнева внемля, Евреи в страхе пали ниц… И дрогнула земля, разверзлась тьма гробниц, И мертвые, восстав, явилися живыми… А между тем в далеком Риме Надменный временщик безумно пировал, Стяжанием неправедным богатый, И у ворот его палаты Голодный нищий умирал. А между тем софист, на догматы ученья Все доводы ума напрасно истощив, Под бременем неправд, под игом заблужденья, Являлся в сонмищах уныл и молчалив. Народ блуждал во тьме порока, Неслись стенания с земли. Всё ждало истины… И скоро от Востока Пришельцы новое ученье принесли. И, старцы разумом и юные душою, С молитвой пламенной, с крестом на раменах, Они пришли — и пали в прах Слепые мудрецы пред речию святою. И нищий жизнь благословил, И в запустении богатого обитель, И в прахе идолы, а в храмах Бога сил Сияет на кресте голгофский Искупитель! 17 апреля 1855
17. НОЧЬЮ
Веет воздух чистый Из туманной дали, Нитью серебристой Звезды засверкали, Головой сосновой Лес благоухает, Ярко месяц новый Над прудом сияет. Спят среди покоя Голубые воды, Утомясь от зноя В забытье природы. Не колыхнет колос, Лист не шевельнется, Заунывный голос Песни не прольется. 18 июня 1855
Павлодар
18. УЖЕНЬЕ
Над водою склонялися липы густые, Отражались в воде небеса голубые, И деревья и небо, волнуясь слегка, В величавой красе колебала река. И так тихо кругом… Обаяния полны, С берегами крутыми шепталися волны, Говорливо журча… И меж них, одинок, Под лучами заката блестел поплавок. Вот он дрогнул слегка, и опять предо мною Неподвижно и прямо стоит над водою, Вот опять в глубину невредимо скользит Под немолчный и радостный смех нереид. А в душе пролетает за думою дума… О, как сладко вдали от житейского шума Предаваться мечтам, их лелеять душой И, природу любя, жить с ней жизнью одной. Я мечтаю о многом, о детстве счастливом, И вдруг вижу себя я ребенком игривым, И, как прежде бывало, уж мыслию я Обегаю дубравы, сады и поля. Я мечтаю о том, когда слово науки Заменило природы мне сладкие звуки… И о многом, о чем так отрадно мечтать И чего невозможно в словах рассказать. А всё тихо кругом… Обаяния полны, С крутизнами зелеными шепчутся волны, И деревья и небо, волнуясь слегка, В красоте величавой колеблет река. 29 июня 1855
Павлодар
20. ВЕЧЕР
Окно отворено… Последний луч заката Потух… Широкий путь лежит передо мной; Вдали виднеются рассыпанные хаты; Акации сплелись над спящею водой; Всё стихло в глубине разросшегося сада… Порой по небесам зарница пробежит; Протяжный звук рогов скликает с поля стадо И в чутком воздухе далеко дребезжит. Яснее видит ум, свободней грудь трепещет, И сердце, полное сомненья, гонит прочь… О, скоро ли луна во тьме небес заблещет И трепетно сойдет пленительная ночь!.. 15 июля 1855
21. ОБЛАКА
Н. П. Барышникову
Сверкает солнце жгучее, В саду ни ветерка, А по небу летучие Проходят облака. Я в час полудня знойного, В томящий мертвый час Волненья беспокойного Люблю смотреть на вас. Но в зное те ж холодные, Без цели и следа, Несетесь вы, свободные, Неведомо куда. Всё небо облетаете… То хмуритесь порой, То весело играете На тверди голубой. А в вечера росистые, Когда, с закатом дня Лилово-золотистые, Глядите на меня! Вы, цепью изумрудною Носяся в вышине, Какие думы чудные Нашептывали мне!.. А ночью при сиянии Чарующей луны Стоите в обаянии, Кругом озарены. Когда всё, сном объятое, Попряталось в тени, Вы, светлые, крылатые, Мелькаете одни! 3 августа 1855
Павлодар
22. БЛИЗОСТЬ ОСЕНИ
Еще осенние туманы Не скрыли рощи златотканой; Еще и солнце иногда На небе светит, и порою Летают низко над землею Унылых ласточек стада, — Но листья желтыми коврами Шумят уж грустно под ногами, Сыреет пестрая земля; Куда ни кинешь взор пытливый — Встречает высохшие нивы И обнаженные поля. И долго ходишь в вечер длинный Без цели в комнате пустынной… Всё как-то пасмурно молчит — Лишь бьется маятник докучный, Да ветер свищет однозвучно, Да дождь под окнами стучит. 14 августа 1855
23. ОТЪЕЗД
Осенний ветер так уныло В полях свистал, Когда края отчизны милой Я покидал. Смотрели грустно сосны, ели И небеса. И как-то пасмурно шумели Кругом леса. И застилал туман чужую Черту земли, И кони на гору крутую Едва везли. 26 августа 1855
Орел
24. СИРОТКА
На могиле твоей, ох родная моя, Напролет всю ту ночку проплакала я. И вот нынче в потемках опять, Как в избе улеглись и на небе звезда Загорелась, бегом я бежала сюда, Чтоб меня не могли удержать. Здесь, родная, частенько я вижусь с тобой, И отсюда теперь (пусть приходят за мной!) Ни за что не пойду… Для чего? Я лежу в колыбельке… Так сладко над ней Чей-то голос поет, что и сам соловей Не напомнит мне звуков его. И родная так тихо ласкает меня… Раз заснула она среди белого дня… И чужие стояли кругом, — На меня с сожаленьем смотрели они, А когда меня к ней на руках поднесли, Я рыдала, не зная о чем. И одели ее, и сюда привезли. И запели протяжно и глухо дьячки: "Со святыми ее упокой!" Я прижалась от страха… Не смела взглянуть… И зарыли в могилу ее… И на грудь Положили ей камень большой. И потом воротились… С тех пор веселей Уж никто не певал над постелью моей, — Одинокой осталася я. А что после, не помню… Нет, помню: в избе Жил какой-то старик… Горевал о тебе, Да бивал понапрасну меня. Но потом и его уж не стало… Тогда Я сироткой бездомной была названа, — Я живу у чужих на беду: И ругают меня, и в осенние дни, Как на печках лежат и толкуют они, За гусями я в поле иду. Ох, родная! Могила твоя холодна… Но людского участья теплее она — Здесь могу я свободно дышать, Здесь не люди стоят, а деревья одни, И с усмешкою злой не смеются они, Как начну о тебе тосковать. Сиротою не будут гнушаться, как те, Нет! Они будто стонут в ночной темноте… Всё кругом будто плачет со мной: И так пасмурно туча на небе висит, И так жалобно ветер листами шумит Да поет мне про песни родной. 1 октября 1855
25. НЯНЯ
Не тоскуй, моя родная, Не слези твоих очей. Как найдет кручина злая, Не отплачешься от ней. Посмотри-ка, я лампадку Пред иконою зажгла, Оглянись: в углу кроватка И богата и светла. Оглянись же: перед нами Сладко спит младенец твой С темно-синими глазами, С светло-русой головой. Не боится темной ночи: Безмятежен сон его; Смотрят ангельские очи Прямо с неба на него. Вот когда с него была ты, От родимого села В барский дом из дымной хаты Я кормилицей вошла. Всё на свете я забыла! Изо всех одну любя, И ласкала, и кормила, И голубила тебя. Подросла, моя родная… С чистой, пламенной душой, А красавица такая, Что и не было другой. Ни кручины, ни печали — Как ребенок весела… Женихи к тебе езжали: За богатого пошла. С тех-то пор веселья дума И на ум к тебе нейдет; Целый день сидишь угрюмо, Ночи плачешь напролет. Дорогая, золотая, Не кручинься, не жалей… Не тоскуй, моя родная, Не слези твоих очей. Глянь, как теплится лампадка Пред иконой, посмотри, Как наш ангел дремлет сладко От зари и до зари. Над постелькою рыдая, Сна младенца не разбей… Не тоскуй, моя родная, Не слези твоих очей.
