Помоги проекту - поделись книгой:
О трудноразрешимых проблемах столкновения национальных культур
Однажды господин Мосокава приказал самураю Цюрюпе Исидору, как самому теоретически подкованному представителю клана, отправиться на телевидение и принять участие в ток-шоу о росте популярности японской культуры.
— Ты у нас, вроде, отличник боевой и политической, — благосклонно сказал господин Мосокава. — Вот и объясни им, как и что. Цитаты приведи. А то я в прошлый раз сморозил, что Сёко Асахара — великий японский композитор... Само как-то вырвалось... Тьфу, гадость какая... В общем, не подведи. Положительный образ создай. Учти, пойдешь один, без прикрытия. Будешь, как водится, при оружии, но чтобы применять — ни-ни! Подготовься как следует. Конспекты там, медитация, все такое.
И взмахнул веером.
Самурай Цюрюпа Исидор церемонно поклонился, поднялся на ноги, задумчиво покинул покои и отправился домой — готовиться.
На следующий день он отправился в Останкино и, привычно прорвавшись через несколько постов вооруженной охраны, добрался до нужной студии.
Ток-шоу получилось, по мнению самурая, совершенно пустым. Сначала говорили про суси, Мураками и карате. Суси, сбиваясь, все время называли сушами (по этому поводу мудрый наставник Кодзё когда-то грустно пошутил, что с точки зрения русского, Япония — это одна шестая часть суши и пять шестых частей саке), про Мураками говорили, что без введения им темы овец японская литература осталась бы непонятна массовому читателю, а карате сначала показывали, а потом обсуждали два писателя, которые когда-то написали две взаимоисключающие биографии Хираока Кимитакэ и считались теперь большими знатоками японских воинских традиций. В конце концов эти писатели заспорили о событиях 1970-го года, да так, что забыли о карате и принялись наносить друг другу ни с чем не сообразные удары по репутации и внешнему облику.
После того, как во время рекламной паузы их вывели из студии, ведущий, что-то раздраженно бубня под нос, присобрал изрядно запутанные экспертами микрофонные провода, окинул хищным взглядом студию и поймал в прищур самурая Цюрюпу Исидора.
— Вот этот самый фактурный, — сообщил он в режиссерскую. — Второй сектор, пятый ряд — видите? Как включимся, берите его.
Когда включились, на всех мониторах появился подобравшийся и расправивший плечи самурай Цюрюпа Исидор.
— Вот у нас есть интересный участник, — жизнерадостно сказал ведущий. — Спуститесь к нам, пожалуйста.
Самурай Цюрюпа Исидор встал, прошел по ряду, придерживая мечи, и спустился к ведущему. Когда он вышел на ступеньки, по залу прокатились возбуждение, смех и прочая незапланированная реакция, а на всех мониторах появились ноги самурая.
— Вот это да, — сказал ведущий. — Представьтесь, пожалуйста.
— Меня зовут Цюрюпа Исидор, — сказал Цюрюпа Исидор. — Я самурай из клана Мосокава.
— Я уверен, что всех наших зрителей итересует ответ на вопрос — почему вы босой?
Хотя самурай Цюрюпа Исидор и подготовился всесторонне к ток-шоу, такого вопроса он не ожидал. Как на него следовало отвечать? Рассуждать на эту тему было бы все равно, как объяснять взрослому человеку, что скрипочка — это ящичек, на котором натянуты кишочки, а по ним водят волосиками, и они пищат... Это было бы неуважением к спрашивающему. После секунды замешательства самурай решил ответить как можно проще.
— Я оставил их у входа, — сказал он.
— У входа в студию? — удивился ведущий.
— У входа в телецентр, — пояснил самурай.
— Так вы шли по коридорам босой?!
— Да, — сказал самурай.
— И вы хотите сказать, что ваши сапоги сейчас стоят на проходной? — ошарашенно спросил ведущий.
— Не сапоги, — обиделся самурай Цюрюпа Исидор. — Я пришел в гэта.
— Так ваши гэты все еще на проходной? — никак не мог поверить ведущий. — Могу я попросить операторов сделать нам картинку с проходной?
Пару секунд, пока ему что-то объясняли из режиссерской в наушник, он так и стоял с открытым ртом.
— Ясно, — сказал он наконец. — К сожалению, по техническим причинам мы сейчас не сможем показать телезрителям ваши... вашу обувь. Но, все-таки, почему вы так поступили?
— Так принято, — терпеливо сказал самурай Цюрюпа Исидор. — При входе в помещение обувь следует оставлять у порога.
— Но это же негигиенично, — возразил ведущий. — Все прямо с улицы идут в обуви, а вы по грязному полу — босиком.
Беседа приобретала неприятный для самурая оборот. Он, конечно, мог сказать, что если бы все входящие в телецентр разувались на проходной, то пол в здании был бы несравненно чище, но тогда получалось бы, что он указывает всем присутствующим на их нечистоплотность, а позволить себе такую бестактность он не мог никак.
— Если вам нужны подробности, — сказал самурай, — я сначала в туалете вымыл ноги и лишь затем прошел в студию. Я постарался, чтобы сюда попало как можно меньше грязи из коридора. Приношу извинения, если мои действия были недостаточно тщательны.
— Охуеть, — внятно сказал ведущий и вдруг моментально посинел, побледнел и пошел красными пятнами. — Извините, уважаемые телезрители... Я таких слов... в прайм-тайм... бля... то есть, благодарю за понимание...
Тут по мониторам волной ударила реклама, которая радостно сообщила, что иногда лучше жевать, чем говорить. Самурай Цюрюпа Исидор видел, как в стеклянной будке что-то беззвучно орет режиссер. Ведущий, лицо которого с невероятной скоростью перебрало все основные цвета спектра, а глаза вообще утратили какой бы то ни было цвет, подстреленным ястребом направился к ближайшему стулу и свалился на сидение, как не слишком плотно набитый мешок слив.
Самурай Цюрюпа Исидор справедливо рассудил, что больше у него спрашивать ничего не будут, с достоинством поклонился бущующему режиссеру, парализованному ведущему, гудящим зрителям в студии — и покинул помещение.
На проходной он обнаружил, что его гэта кто-то свистнул, так что на службу самураю пришлось возвращаться босиком.
О чрезмерном культурном отождествлении
Однажды самурай Цюрюпа Исидор по дороге на работу встретил во дворе своего доброго соседа Такэто Нутипа, который был в тот момент по причине безденежья непривычно трезв. Они тепло побеседовали о понимании сострадания в преломлении буддистских и синтоистских верований, но полтинник самурай соседу все-таки не одолжил.
Последствия этого не замедлили сказаться в тот же вечер. Как оказалось, безуспешно проводив самурая до троллейбуса и потеряв надежду найти понимание у других обитателей двора, Такэто Нутипа от отчаяния отправился домой, включил телевизор и случайно поймал по «Культуре» фильм Куросавы «Сандзюро». Отсмотрев классику с неизбежной в его положении сосредоточенностью, Такэто Нутипа спустился во двор, дождался часа, когда Цюрюпа Исидор возвратился со службы, отчитался о факте просмотра фильма и приступил к самураю с расспросами.
— Ты скажи, — говорил добрый сосед, — ну, типа, имело там значение — белые они или красные?
Напомним читателю, что речь шла о камелиях, которыми герой фильма подавал соратникам сигнал об атаке.
— Нет, — ответил самурай Цюрюпа Исидор, — никакого значения это не имело. Нужно было просто бросить в ручей камелию, любого цвета.
— Так, это, у меня тоже так, — просветленно сказал Такэто, — ну, типа, неважно — красное оно будет или белое. Сколько, все-таки, ну, типа, сходства между культурами! Выпьем за это?
Но самурай, разгадавший его хитрость, вновь отказался, сказав, что собирается потренироваться во владении мечом.
— Зачем тебе? — удивился добрый сосед. — Я же видел, как ты, ну, типа, того мужика рубанул. Так, это, лучше и не бывает, как рубанул.
— Кого это я рубанул? — удивился самурай, который вот уже недели три вообще никого не рубал.
— Так, это, в фильме, — пояснил Такэто Нутипа. — Вы с ним в конце, ну, типа, подрались.
— Так это не я был, — ошарашенно сказал самурай Цюрюпа Исидор. — Я, ну, типа, еще и не родился, когда это снималось.
— А-а, — разочарованно сказал добрый сосед. — Я, ну, типа, думал, ты это.
Он крепко задумался, а потом, окончательно все перепутав, добавил:
— Все вы, сионисты, на одно лицо. И не разберешь...
И ушел.
О том, какие странные вещи можно встретить в самых неожиданных местах
Однажды, недели две назад, если не считать отгулов, мудрый наставник Кодзё научил самурая Цюрюпу Исидора медитировать с зеркалом и свечой.
— Штука опасная, — честно предупредил самурая наставник. — Духовно слабым и сильно пьющим не рекомендуется. Беременным женщинам — вообще ни-ни, прямо во время сатори родить могут. Но тебе не страшно, ты уже вход-выход без зеркала освоил, да и Будда поможет, ежели что. Но — не злоупотребляй. Предварительно всегда определяй цель медитации — это раз. Самоконтроль обязательно — без самоконтроля никакого риндзаи быть не может, — два. Ну и, конечно, не слишком удивляйся, там ассортимент чудес ненормированный. Это три.
Итак, примерно через две недели после этого наставления, а именно вчера, самурай Цюрюпа Исидор плотно задернул сёдзи, поставил на пол трельяж, разместил в фокусе зеркал зажженную свечку, выключил свет и сел пред сей инсталляцией таким образом, чтобы ясно видеть в зеркале гипсового Будду, стоящего у него за спиной на комоде.
Саке он в этот вечер не грел, не пил и даже не нюхал, что придает последовавшим событиям совершенно особое значение. Благовония воскурил, это да, но и там все было чисто. Обычные благовония, которые для аромата, а не для чего еще.
В общем, самурай Цюрюпа Исидор хорошо подготовился, правильно сосредоточился и принялся медитировать, глядя через зеркало на гипсового Будду, лик которого слабо был освещен огоньком свечи. Или это Будда, по своему обыкновению, фосфоресцировал сам?..
Примерно через полчаса самурая довольно-таки конкретно повело и привело сначала к мудрому наставнику Кодзё, что, по здравом размышлении, было вовсе не удивительно. В зеркале стало видно, что наставник Кодзё проводил вечер во дворе со сверстниками, играя в го. Точнее, не столько играя, сколько жестоко выигрывая, ибо сверстники, привыкшие к нехитрой стратегии забивания «козла», все время норовили своими камнями не то отдуплиться, не то сделать «рыбу», каковым обстоятельством наставник Кодзё вполне беззастенчиво пользовался в своих интересах.
Несмотря на напряженную игру, мудрый наставник Кодзё ощутил взгляд самурая Цюрюпы Исидора, брошенный на него через астрал, и поприветствовал ученика, определенным образом сложив пальцы под столом.
Не желая мешать сенсэю, самурай решил перейти к свободной медитации, при которой основной целью является охват как можно более широкой духовной картины мира. Перед внутренним взором Цюрюпы Исидора возник в зеркале сначала мирно отдыхающий под столом добрый сосед Такэто Нутипа. Его сменил ухоженный песчаный пляж с коническим вулканом вдали, затем унылый лунный пейзаж в районе кратера Фра-Мауро, слегка оживленный лишь несколькими полупогруженными в грунт явно приблудными сфероидами, а затем...
— Сюда смотреть, что ли?
Сквозь зеркало стал виден во всех подробностях незнакомый самураю человек в хорошем, но явно наспех надетом костюме с депутатским значком. Человек сидел с той стороны стекла и, неестественно вылупившись, глазел на самурая Цюрюпу Исидора.
— Что за мурло там светится? — спросил человек и мигнул так, как будто веки у него были смазаны вареньем и прилипали друг к другу при первой же возможности. — Я говорю, отвечать будем, нет? Тебе говорят!
Самурай не отвечал, так как был погружен в медитацию, а медитация никак не предполагает дискуссий в предложенном собеседником тоне.
— Молчит, жопа такая, — с огорчением сказал человек, опять мигнул и покачнулся. — Не знаю я его, это не из наших. Урод какой-то. Обещали же девок, суки, сволочи, ну и где они? Одно только это чмо маньчжурское сидит, как истукан. Почему не обеспечили?!
— Вы ж сами настройку сбили, — обиделся микрофонный голос из-за правого верхнего угла зеркала. — Сейчас поправим.
— Левши косорукие, — энергично, но с оттенком утомления констатировал деятель в зеркале. — Сколько можно учить — первым делом защиту от дурака ставить надо! Позорище... Знаете, что такое защита от дурака? Это чтобы такие дураки, как вы, приличным людям отдых не обгаживали. Настройки у них! Были бы настройки, я бы сейчас не на этого чурку пялился, а на гимнасток-нудисток. Нет, ну кто ты такой? — опять обратился он к самураю. — Я спрашиваю, почему посторонние тусуются в спецканале?
— Минуточку, — сказал микрофонный голос из-за правого верхнего угла зеркала.
Изображение в зеркале мигнуло и вместо деятеля в костюме перед самураем Цюрюпой Исидором образовался шарфюрер Отто фон Какадзе собственной персоной. Шарфюрер в полной форме и в больших стереонаушниках, но без обычных темных очков, сидел на полу в той же самой позе, что и самурай. Как и перед Цюрюпой Исидором, перед шарфюрером стояла горящая свеча, но за спиной его вместо Будды виднелся сосвсем слабо освещенный (или очень сильно затененный) какой-то официальный портрет.
— Здравствуйте, — от неожиданности сказал шарфюрер Отто фон Какадзе и почему-то сильно покраснел.
— Отрубай нахер!!! — захрипел микрофонный голос — на этот раз из-за левого верхнего угла зеркала.
И Отто фон Какадзе пропал. Осталась свечка, осталась подставка с тлеющей ароматной палочкой, остался широко потертый таджикский ковер, остался портрет на стене. Теперь, когда шарфюрер не находился более между свечой и картиной, стало видно, что на портрете изображен Пушкин.
Выйдя из медитации, самурай Цюрюпа Исидор удивленно покачал головой и попытался понять, какой смысл могло нести увиденное им только что. Однако вместо этого в голову ему пришло странное стихотворение, которое ничего не объясняло, было рифмованным, более того — противоречило представлениям самурая о Пути Воина. Стихотворение было таким:
Обдумав тщательно случившееся, самурай решил не рассказывать наставнику Кодзё не только о позорном стихотворении, но и о посетивших его во время медитации странных и неприятных образах.
Просто вечер не задался.
Бывает...
О сокрушительном столкновении непримиримых нравственных ценностей
Однажды самурай Цюрюпа Исидор получил задание охранять вход в Выставочный зал на Крымском Валу, где ряд высокопоставленных политических деятелей, уличенных в публичной лжи, должны были совершить обряд сэппуку. Правом прохода в зал и соответствующими пригласительными билетами были наделены родственники главных участников церемонии и секунданты-кайсяку, следовало также пропускать официальных лиц, ответственных за соблюдение ритуала, и представителей прессы — само собой, при предъявлении ими соответствующей аккредитации. Список приглашенных был составлен и утвержден в канцелярии даймё еще накануне, чтобы не вышло какой-нибудь обидной неловкости на самом мероприятии или же на запланированном после него фуршете.
То, что сведения о предстоящем банкете просочились за пределы узкого круга посвященных, не было обстоятельством непредвиденным (хотя не было и неизбежным). Именно поэтому внутри помещения порядок обеспечивала личная гвардия даймё, а перед входами в Выставочный зал была выставлена охрана из прославленных своей суровостью самураев дома Мосокава. Установка была жесткой: лица, не имеющие привилегии присутствовать, не должны были попасть в банкетный зал. Ни под каким предлогом.
Итак, самурай Цюрюпа Исидор стоял на посту у главного входа, откуда открывался превосходный вид на Крымский мост. Однако любоваться этим удивительной красоты сооружением самураю было некогда, так как ему постоянно приходилось сдерживать напиравшую на ограждения толпу жадных до зрелищ москвичей и гостей столицы. Время от времени сквозь толпу пробивался кто-нибудь, имеющий допуск, и после тщательной проверки был пропускаем внутрь. Для прохода высокопосталенных чиновников, каро и моногасира, толпу решительно раздвигала их личная охрана. Журналисты и родственники пробивались своими силами, а потому, пробившись, вид имели усталый, растрепанный и довольный.
Приходилось самураю Цюрюпе Исидору и применять оружие для усмирения самых настойчивых, которые пытались перепрыгнуть через ограждения и миновать охрану. Один раз он взмахом вакидзаси перерезал подтяжки довольно толстому дяде, который непредусмотрительно проявил недюжинную прыть, но после полученного удара вынужден был ретироваться, поддерживая неприлично спадающие брюки; в другой раз какая-то не в меру возбужденная особа в вечернем платье и с хозяйственной сумкой при сходных обстоятельствах лишилась высокого каблука. Метрах в двадцати от толпы уныло топтались возле служебных машин с десяток милиционеров, которым это мероприятие тоже не сулило никакой радости. Жалобами граждан, пострадавших от высокой исполнительности самурая, они пренебрегали. И работы для дежурной «скорой помощи» самурай пока не обеспечил — хотя и опасался, что ближе к началу фуршета до этого вполне может дойти.
Пока, однако, все шло более-менее штатно. Толпа, впечатленная продемонстрированным Цюрюпой Исидором искусством убеждения, вела себя в целом неагрессивно, и самурай, ни на миг не теряя боевой сосредоточенности, прохаживался вдоль ограждений с веером в руке, размышляя о проходящей в зале церемонии и надеясь, что наблюдаюший за ходом обряда господин Мосокава впоследствии поделится со своими самураями всеми подобающими подробностями — включая прощальные стихи, которые должны были сочинить герои дня.
В этот момент его окликнули из толпы.
— Господин военный!
Цюрюпа Исидор далеко не сразу понял, что выкрик обращен к нему, ибо никаким «военным» он не был, а был самураем. Кричавший, однако, вполне мог быть не посвящен в особенности статуса Цюрюпы Исидора из-за весьма распространенной ныне культурной ограниченности, а к малообразованным людям самурай, будучи человеком широких взглядов, относился с терпением и даже сочувствием.
Он подошел к тому месту, где толпа прижала к ограждению крикнувшего. Им оказался определенно европейского вида человек предпенсионного возраста, одетый странно, но ненаказуемо — темные брюки, но легкие сандалии; белая рубашка с галстуком, но светло-зеленая ветровка. Прическа его, если она и существовала прежде, была начисто утрачена при столкновении с народными массами.
— Господин военный, — настойчиво повторил этот человек, и на этот раз самурай Цюрюпа Исидор явственно услышал в его русском языке акцент, — там что, действительно происходит ритуальное убийство?!
— Кто это вам сказал такое? — изумился Цюрюпа Исидор.
— К нам в офис позвонили и сказали, что здесь будут показывать харакири.
— Что значит — «показывать»? Здесь же не школа для детей буси. Вы кто?
— Я из организации, которая занимается соблюдением прав человека! — провозгласил человек. — Вот мой мандат!
— А пропуск у вас есть?
— По этому мандату вы меня обязаны пропустить.
— Я не могу вас пропустить, вас нет в списках.
— Господин военный, вы покрываете убийство! Я предствляю международную общественность! Вы это понимаете? Я пройду, хотите вы того или нет!
— Мое имя Цюрюпа Исидор, — холодно сказал Цюрюпа Исидор, — я самурай дома Мосокава. Для того, чтобы здесь пройти, вам придется меня убить.
— Я не убийца! — вздернул подбородок его собеседник. — Но для того, чтобы предотвратить убийство, я готов даже на убийство. Дайте мне саблю!
— О каком убийстве вы все время говорите? — спросил Цюрюпа Исидор, чувствуя, как из-за напора этого олуха ослабевает его боевая сосредоточенность. — Люди, которые сегодня совершат сэппуку, cделают это для спасения собственной чести, по своему выбору и своими личными кинжалами кусунгобу.
— Самоубийство ничем не лучше убийства! И потом — одно дело безболезненная эвтаназия, и совсем другое — резать себя ножом!
— Когда они шли на выборы, они знали, чем это может для них обернуться, — возразил самурай Цюрюпа Исидор, и в голосе его звучало уважение к самоотверженности людей, о которых он говорил. — Ответственность политика перед избирателями по нашим обычаям даже выше, чем ответственность самурая перед его господином. И, кстати, они не успеют почувстовать боль — по правилам церемонии, кайсяку должны сразу же избавить их от мучений, отрубив головы...
Поделиться книгой: