Крик дьявола

От ужаса Флинн нечленораздельно забормотал что-то невнятное и стал беспомощно карабкаться на мангровое дерево.

Грохот выстрела прозвучал словно из другого мира, но крокодил, вздыбившись на хвосте, ревом и шипением заглушил его эхо. Вслед за следующим выстрелом Флинн услышал шлепок пули по чешуйчатой шкуре.

Грязь веером полетела в стороны от крутившейся в конвульсиях рептилии. Оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, крокодил сделал несуразный бросок к воде. Ружье продолжало стрелять, но он безудержно рвался вперед, и река взорвалась, точно разбитое от удара стекло, когда крокодил сиганул с берега в воду и исчез, оставив на поверхности легкую рябь.

На носу подгоняемого гребцами к берегу каноэ с дымящимся ружьем в руках стоял Себастьян Олдсмит.

— Флинн, Флинн, ты цел? Он до тебя не добрался? — встревоженно кричал он.

— Басси, малыш, — прохрипел Флинн, — впервые в жизни я так рад тебя видеть. — Теряя сознание, он откинулся на корни мангрового дерева.

9

Солнце нещадно палило стоявшую на якоре возле острова Собак дау, но прорывавшийся по узкой протоке среди мангровых зарослей бриз колыхал висевший на корме флаг.

С помощью пропущенных под мышками веревок Флинна подняли из каноэ и перенесли через фальшборт дау, где Себастьян, уже поджидавший «груз», аккуратно опустил его на палубу.

— Поднимай парус, и валим с этой чертовой реки, — едва переводя дух, выпалил Флинн.

— Сначала надо заняться твоей ногой.

— Подождет. Надо уходить в открытое море. У немцев есть катер. Они будут нас искать. Они могут свалиться на нашу голову в любую минуту.

— Они не посмеют нас тронуть — мы под защитой флага, — возразил Себастьян.

— Послушай-ка, глупый англичанишка, — от боли и раздражения голос Флинна был похож на карканье, — этот кровожадный ганс повесит нас что с флагом, что без флага. Давай-ка не спорь и поднимай парус!

Флинна положили на одеяло в тени высокой ютовой надстройки, и Себастьян поспешил амнистировать арабскую команду. Те поднялись на палубу, блестя от пота и жмурясь от яркого солнца. Мохаммеду понадобилось не более пятнадцати секунд, чтобы растолковать всю сложность ситуации, после чего они, на пару мгновений застыв в ужасе, бросились врассыпную по своим местам. Четверо принялись безуспешно поднимать якорь, однако тот безнадежно увяз в донной трясине. Раздраженно распихав их, Себастьян одним ударом ножа перерубил канат.

При активном участии носильщиков и охотников Флинна команда подняла старый залатанный парус. Ветер тут же надул его. Палуба слегка накренилась, и двое арабов бросились к румпелю. Из-под носа послышался легкий плеск воды, а за кормой появилась бурлящая кильватерная струя. Кучка арабов и носильщиков с носа направляла стоявшего у штурвала рулевого, и древнее дау устремилось вниз по течению к открытому морю.

Когда Себастьян вернулся к Флинну, он застал возле него старого Мохаммеда, который, сидя на корточках, с тревогой наблюдал, как раненый пил из квадратной бутылки. Содержимое последней уменьшилось уже на четверть.

Опустив бутылку с джином, Флинн тяжело выдохнул через рот.

— Просто как мед, — отдышавшись, сказал он.

— Давай-ка посмотрим, что с ногой. — Себастьян наклонился над голым, измазанным грязью Флинном. — Боже мой, на кого же ты похож! Мохаммед, принеси таз с водой и постарайся найти какую-нибудь чистую тряпку.

10

С приближением вечера бриз несколько окреп, и в расширившихся рукавах дельты поднялось легкое волнение. После полудня маленькому дау все время приходилось бороться с приливом, сейчас же отлив сопутствовал ему, подталкивая в направлении океана.

— Если все будет нормально, доберемся к устью до заката. — Себастьян сидел под ютовой надстройкой возле Флинна, как кукла, завернутого в одеяло. Флинн что-то буркнул в ответ. Он ослабел от боли и одурел от джина. — Если нет, придется на ночь куда-нибудь причалить. Плыть в темноте по протокам рискованно. — Не услышав от Флинна вразумительного ответа, Себастьян и сам замолчал.

Если не считать звука булькающей под носом судна воды и монотонного напева рулевого, дау погрузилось в ленивое молчание. Большая часть команды и носильщиков спали на палубе, двое тихо возились на открытом камбузе с ужином.

Тяжелые болотные миазмы смешивались с трюмной вонью и запахом слоновой кости из отсеков. Эта смесь оказывала какое-то наркотическое воздействие на Себастьяна, усиливая его усталость. Уронив голову на грудь, а ружье на колени, он уснул.

Его разбудил галдеж членов команды и то, что Мохаммед настойчиво тряс его за плечо. Вскочив на ноги, он туманным взором оглядывался вокруг.

— Что такое? Что случилось, Мохаммед?

Вместо ответа Мохаммед прикрикнул на команду, чтобы те замолчали, и вновь повернулся к Себастьяну.

— Прислушайся, господин.

Стряхнув с себя остатки сна, Себастьян слегка наклонил голову.

— Ничего не… — Он замолчал с застывшим недоумением на лице.

В вечерней тишине чуть слышно раздавалось ритмичное пыхтение, словно где-то далеко-далеко шел поезд.

— Да, — по-прежнему несколько неуверенно сказал он. — Что это?

— Лодка «ту-ту» идет.

В ответ Себастьян уставился на старика в полном недоумении.

— Allemand. Немцы, — размахивая от волнения руками, ответил Мохаммед. — Они идут за нами. Погоня. Они нас догоняют. Они… — Схватив себя обеими руками за горло, он закатил глаза и высунул из уголка рта язык.

Компания Флинна в полном составе столпилась вокруг Себастьяна. После выразительной миниатюры Мохаммеда все испуганно хором разгалделись и воззрились на Себастьяна в ожидании его руководства. От неожиданности тот несколько стушевался и инстинктивно повернулся к Флинну, который лежал на спине и храпел с открытым ртом. Себастьян стремительно опустился возле него на колени.

— Флинн! Флинн! — Тот открыл глаза, но его взгляд был устремлен куда-то мимо Себастьяна. — Немцы догоняют!

— Кэмпбеллы[14], вперед! Ура! Ура! — забормотал Флинн, но тут же вновь закрыл глаза. От жара его обычно красное лицо стало пунцовым.

— Что же мне делать? — в отчаянии взмолился Себастьян.

— Выпей! — посоветовал Флинн. — И не раздумывай. Возьми и выпей! — Он говорил не совсем внятно, с закрытыми глазами.

— Флинн, прошу тебя, скажи, пожалуйста.

— Сказать? — в бреду пробормотал Флинн. — Конечно! Ты слышал про верблюда и миссионера?

Себастьян вскочил на ноги и стал судорожно озираться вокруг. Солнце было уже низко — до заката оставалось около двух часов. «Если бы удалось продержаться это время».

— Мохаммед, давай охотников на корму, — скомандовал он, и Мохаммед, услышав появившуюся в его голосе твердость, тут же передал команду охотникам.

Собрав оружие, десяток охотников поспешили на корму. Себастьян последовал за ними, тревожно вглядываясь в даль. Протока позади них, которая просматривалась на расстояние около двух тысяч ярдов до излучины, была пуста, но он уже не сомневался, что шум паровой машины становится все громче.

— Распредели их по всей ширине, — приказал он Мохаммеду. Его голова напряженно работала, что было для Себастьяна нелегкой задачей. Упрямый как мул мозг отказывался думать, как только его начинали сильно перегружать. Себастьян наморщил высокий академический лоб, медленно рожая очередную идею. — Баррикада! — воскликнул он. Тонкие доски фальшборта не смогут обеспечить достаточную защиту от мощных «маузеров». — Мохаммед, пусть остальные несут то, что смогут, и складывают здесь для защиты рулевых и стрелков. Тащите все — бочки для воды, мешки с кокосами, старые рыбацкие сети.

Пока его приказы спешно выполнялись, Себастьян сосредоточенно пытался расшевелить свою внутричерепную массу, мысленно сравнивая ее с куском сырого теста. Он попытался сравнить скорость дау и современного парового катера. Вероятно, они двигались раза в два медленнее своих преследователей. Для него не стало большим откровением, что даже при таком ветре парус едва ли может тягаться с винтовым судном.

Слово «винт» в сочетании с тем, что в этот самый момент ему пришлось посторониться, чтобы четверо туземцев протащили мимо него неприглядный тюк из старых рыбацких сетей, способствовало рождению у него в голове очередной идеи.

Идея была просто блестящей, и он отчаянно ухватился за нее, чтобы она никуда не ускользнула.

— Мохаммед… — От волнения Себастьян даже стал заикаться. — Мохаммед, эти сети… — Он вновь посмотрел назад на широкую, пока еще пустую протоку. Затем посмотрел вперед и увидел приближающийся к ним поворот, кормчий уже начал отдавать соответствующие команды, чтобы повернуть дау. — Я хочу протянуть эти сети через рукав.

Мохаммед в ужасе уставился на него, от недоумения его морщинистое лицо сморщилось еще сильнее.

— Срежьте пробковые поплавки. Оставьте только каждый четвертый. — От возбуждения, схватив охотника за плечи, Себастьян даже встряхнул его. — Я хочу, чтобы сеть провисла и они не заметили ее раньше времени.

Они уже были почти у самого поворота, и Себастьян указал вперед.

— Растянем ее сразу за поворотом.

— Зачем, господин? — чуть ли не с мольбой в голосе воскликнул Мохаммед. — Нам надо спасаться. Они уже близко.

— Винт! — заорал на него в ответ Себастьян, выразительно показывая руками вращательное движение. — Хочу, чтобы лопасти запутались в сетях.

Мгновение спустя Мохаммед расплылся в улыбке, обнажая беззубые десны.

Пока они в яростной спешке трудились над сетью, отдаленный шум двигателя выше по течению становился все громче и отчетливее.

Дау неуклюже качалось, противясь попыткам кормчего пустить его поперек протоки. Нос норовил повернуться по ветру и угодить собственным килем в сеть, однако постепенно поплавки все же стали вытягиваться в линию от мангровых деревьев с одной стороны к дальнему берегу, в то время как Себастьян с группой возглавляемых Мохаммедом людей угрюмо и сосредоточенно травили сеть с кормы. Поднимая головы, они то и дело посматривали на поворот вверх по течению, опасаясь увидеть немецкий катер и услышать треск выстрелов.

Дау медленно приближалось к северному берегу, оставляя позади себя ряд пробковых поплавков, и неожиданно Себастьян понял, что сеть слишком коротка — не хватало около пятидесяти ярдов. Это образовывало брешь в их обороне. Стоило катеру обогнуть выступ вдоль дальнего берега — им конец. Шум двигателя раздавался уже настолько близко, что было слышно металлическое подвывание ведущего вала.

Возникла еще и новая проблема: им предстояло как-то закрепить свободный конец сети. Если его просто оставить на воде, сеть отнесет течением и брешь станет еще шире.

— Мохаммед, принеси бивень — самый большой, какой только сможешь найти. Давай, быстрее!

Мохаммед мигом удалился и почти тотчас вернулся с двумя носильщиками, нетвердо стоявшими на ногах под тяжестью длинного изогнутого куска слоновой кости.

Впопыхах, неловкими движениями Себастьян привязал болтавшийся конец сети к бивню. Затем, кряхтя от напряжения, они с Мохаммедом подняли его и столкнули за борт.

— Вперед! — почти одновременно с мощным всплеском крикнул Себастьян кормчему, указывая вниз по течению. Не заставляя повторять команду, араб тут же повернул руль, и дау, резко изменив курс, вновь устремилось к открытому морю.

Себастьян с охотниками молча выстроились на корме, тревожно вглядываясь в излучину протоки. Их лица были суровы и напряжены, в руках они крепко сжимали короткоствольные ружья для охоты на слонов.

Пыхтение парового двигателя становилось все громче и громче.

— Как только появится, поднимайте шум, — велел Себастьян. — Сразу же стреляйте и привлекайте их внимание, чтобы они не заметили сеть.

И вот из-за поворота показался катер, с ленточкой серого дыма, вьющейся над единственной трубой и гордо реющим на носу красно-желто-черным флагом империи. Маленькое опрятное суденышко — «сорокафутовик» — с низким шкафутом и небольшой кормовой надстройкой сверкало на солнце белизной, разрезаемые носом волны кудрявились белыми усами.

— Огонь! — заорал Себастьян, увидев на баке кучку аскари. — Стреляйте! — И его голос утонул в мощном залпе крупнокалиберных ружей. Один аскари, раскинув руки в стороны, отлетел к рубке и на какое-то мгновение так и застыл, словно распятый, прежде чем медленно сползти на палубу. Его «однополчане», бросившись врассыпную, попрятались за стальным фальшбортом. На палубе осталась одна-единственная фигура — весьма представительная, в светло-серой форме германских колониальных войск, широкополой шляпе и с золотом погон, поблескивавших на плечах кителя.

Себастьян взял фигуру на прицел, навел мушку ей на грудь и нажал на курок. Ружье бодро отскочило ему в плечо, и он увидел взметнувшийся с поверхности реки фонтанчик где-то в сотне ярдов позади катера. Выстрелив вновь, Себастьян в ожидании отдачи ружья закрыл глаза. Когда он их открыл, германский офицер по-прежнему стоял на ногах и, вытянув правую руку, стрелял в Себастьяна из пистолета. Он явно демонстрировал лучшие результаты. Пули с музыкальным свистом летали вокруг головы Себастьяна и лупили по дощатому борту дау.

Поспешно укрывшись за бочкой, Себастьян выцарапал из патронташа пару патронов. Трескотня «маузеров» присоединившихся к перестрелке аскари была резче и звонче унылого грохота выстрелов охотничьих ружей.

Себастьян опасливо выглянул из-за бочки. Катер уже вошел в излучину реки, и Себастьян вдруг с ужасом понял, что его путь лежит футах в двадцати от рыбацкой сети. Бросив ружье на палубу, он вскочил. Пуля, выпущенная из «маузера» пролетела настолько близко от его уха, что у него чуть не лопнула барабанная перепонка. Он инстинктивно пригнулся, а затем, оглядевшись, бросился к кормчему.

— Отвали! — в запале заорал он и, грубо отпихнув араба, схватился за рулевой рычаг и круто повернул его. Едва не перевернувшись, дау угрожающе резко развернулось поперек протоки, образуя угол между собой и катером. Оглянувшись, Себастьян увидел, как толстый немец повернулся и что-то крикнул рулевой рубке.

Почти тут же нос катера развернулся, повторяя маневр дау, и Себастьян почувствовал внутреннее ликование. Теперь перед катером прямо по курсу пролегала линия крохотных черных точек, обозначавших растянутую сеть.

Глубоко вдохнув, Себастьян затаил дыхание и наблюдал, как катер плывет на сеть. Его рука так сильно сжала рулевой рычаг, что костяшки пальцев готовы были прорвать кожу, а потом он выдохнул с радостным ревом и облегчением.

Пробковые поплавки вдруг нырнули и исчезли из виду, оставив на поверхности воды лишь легкую рябь. Катер продолжал свой доблестный путь еще секунд десять, затем его равномерное пыхтение прекратилось, возник резкий стук, и нос дернулся от неожиданной остановки.

Разрыв между двумя судами увеличился. Себастьян видел, как немецкий офицер выволок из рулевой рубки испуганного аскари и безжалостно треснул его по голове, однако из-за быстро увеличивавшегося расстояния гневные тевтонские вопли были уже не так слышны, а потом и вовсе растворились в бурном веселье его собственной команды, пустившейся на палубе в пляс.

Араб-кормчий, вскочив на бочку, задрал грязную серую рубаху и голым задом выразил отстававшему катеру свое презрение.

11

Уже после того, как дау, степенно удаляясь, сначала оказалось вне досягаемости винтовочных выстрелов, а затем и вовсе скрылось из виду, Герман Фляйшер дал волю гневу, граничившему с эпилептическим припадком. Размахивая кулачищами, он буйствовал на крохотной палубе среди пытавшихся увернуться от его ударов аскари. Периодически возвращаясь к бесчувственному телу рулевого, он не забывал в очередной раз пнуть его. Наконец его ярость поутихла до такой степени, что позволила ему добраться до кормы и, перегнувшись через борт, взглянуть на мокрый узел намотавшейся на винт сети.

— Сержант! — Он даже охрип от напряжения. — Пусть двое с ножами спустятся и срежут это.

Наступила полная тишина. Все внутренне съежились, мечтая стать незаметными, чтобы избежать такой участи. Были выбраны двое «добровольцев», их заставили раздеться и, невзирая на отчаянные мольбы, вытолкали на корму.

— И пусть пошевелятся! — рявкнул Фляйшер, направляясь к своему складному креслу. Его личный слуга уже накрыл вечерний стол с «дежурным» кувшином пива, и Герман приступил к трапезе.

В какой-то момент со стороны кормы донесся визг и всплеск с последовавшей пальбой. Нахмурившись, Фляйшер оторвался от тарелки и поднял глаза.

— Крокодил схватил одного человека, — взволнованно доложил сержант.

— Что ж, пошли кого-нибудь еще, — ответил Герман, с наслаждением возвращаясь к приему пищи. Колбаса из последней партии была особенно вкусной.

Сеть так плотно обмотала вал и лопасти винта, что окончательно расправиться с ней удалось лишь спустя час после полуночи, уже при свете фонаря.

Ведущий вал и один из подшипников были деформированы, так что даже при работе двигателя в четверть мощности с кормы разносился устрашающий стук и грохот. Покалеченный катер медленно пробирался по протоке в открытое море.

В сероватом и бледно-розовом цветах рассвета катер миновал последний мангровый остров и вошел в ленивые воды Индийского океана. При полном безветрии и тишине Фляйшер безнадежно вглядывался в туманную утреннюю дымку, скрывавшую далекий океанский горизонт. Он забрался так далеко лишь в расчете на маленький шанс, что во время ночного плавания среди илистых берегов дау могло где-нибудь сесть на мель.

— Стой! — крикнул он своему побитому рулевому. Надрывный стук винта тут же прекратился, и после характерного толчка катер остановился, покачиваясь от слабого волнения.

Значит, они ушли. Выходить в открытое море на поврежденном катере было рискованно. Ему придется возвращаться и позволить дау с грузом слоновой кости и многочисленными кандидатами на повешение совершенно беспрепятственно удалиться на Занзибар — логово пиратов и прочих отбросов.

Фляйшер угрюмо посмотрел в морскую даль, скорбя о потерянном ценном грузе. Там было, пожалуй, не меньше миллиона рейхсмарок, из которых неофициальная доля за его «услуги» могла бы составить внушительную сумму.

А еще он горевал по поводу уплывшего англичанина — ему пока не доводилось повесить хоть кого-нибудь из них.

Со вздохом Герман попытался найти утешение в мыслях о проклятом американце, наверняка уже без остатка переваренном в чреве крокодила. Честно признаться, он получил бы гораздо большее удовольствие, если бы увидел, как тот дергается в петле.

Фляйшер вновь вздохнул. Ну да ладно! По крайней мере он больше не услышит, что Флинн О’Флинн опять околачивается на его территории, и не придется больше терпеть бесконечные упреки со стороны губернатора Шее, требовавшего доставить ему голову О’Флинна.

Настало время завтрака. Фляйшер чуть было не развернулся в нужном направлении, когда нечто в рассветающем далеке вдруг привлекло его внимание.

Длинный низкий силуэт становился все более отчетливым. Его аскари тоже не замедлили поднять крик, завидев на фоне рассвета такую громаду. Квадратные орудийные башни с гладкими стволами, три высокие трубы и аккуратный геометрический рисунок снастей.