Помоги проекту - поделись книгой:
И опять тишина…
Валера пригладил ладонью скомканный край одеяла.
— В белых тапочках бы я видел этого благодетеля.
— Он ведь от души, — слабо возразил Слава.
— Плевать мне на его душу, ясно? Крохобор он…
Валера говорил торопливо, облизывая тонкие бледные губы.
Слава слушал напряженно, чтобы ничего не упустить, ведь надо будет что-то ответить, что-то решить. Но всего уловить не удавалось… В рассказе появился какой-то таксист с птичьим лицом, не Сергачев, другой. С него, как понял Слава, все и началось… Таксист с птичьим лицом нахально «заряжал» в аэропорту, требуя по трехе с клиента. И те уже было согласились, как появился Валера и предложил отвезти их по закону, согласно счетчику. Клиенты тут же перетащили свои чемоданы. А «птичье лицо» начал угрожать Валере… В это время подкатил Сергачев. Узнав, в чем дело, он «с ходу включился напрямую». Так, мол, себя вести не принято, если ты настоящий мастер, а не скобарь. В городе на всех хватит пассажиров, зачем же отбивать клиента, если тот на крючке. Словом, начал «вешать лапшу», точно классный лектор… К тому же Сергачев так поставил свой аппарат, что никак нельзя было отъехать. И когда Валера принялся выруливать, то задел о столб и покалечил крыло…
Валера устало смолк.
— Что же дальше-то? — Славе не терпелось узнать, чем же закончилась эта история.
— Приехал в парк. Рассказал. Вохта сверил по номеру. Назвал фамилию Сергачев, а второго, с птичьим лицом, я не запомнил… Я сказал Вохте, что пойду к директору, к парторгу… А сходить так и не успел… Врачи говорят, палкой меня саданули. Я-то не помню. Сразу отключился… Еще говорят — хорошо обошлось…
— Ну и ну, — вздохнул Слава. — Думаешь, Сергачев?
— А почему бы и нет? — угрюмо произнес Валера. — Теперь яблоки прислал, умаслить хочет, паразит.
— Он сказал, что и пальцем тебя не тронул. А кто ударил, не знает… Искренне вроде говорил…
В глубине коридора вновь раздался раздраженный женский голос, призывающий какого-то Андреева зайти в процедурный кабинет на укол. И опять тот же мужской голос что-то послушно ответил…
По подоконнику гулял крупный голубь, похожий на курицу. Склонив голову, он пытался разглядеть что-то в палате. Может быть, Славу. Или то, что стояло на тумбочке: фарфоровую полоскательницу, стакан с кефиром…
— Ты, Валерка, знаешь, куда пришел работать? — мягко проговорил Слава. — В таксомоторный парк ты пришел. Тут свои правила игры.
— Ну и что?
— А то. Не подумай, что я оправдываю. — Слава старался себя сдержать. — У меня сосед таксист. У него денег как грязи. Во! — Слава коснулся ребром ладони подбородка. — И машину купил, дачу построил. С зарплаты, что ли?
— Ну?
— Что ж ты против всех пойдешь? Да и, честно-то говоря, сам ты зачем пришел в таксопарк? Возил бы песок… Ладно, отдыхай. А то разволновался… Я к чему? Близко к сердцу принимаешь, понял? Ты в какой школе учился?
— В шестой.
— Ну? И я в шестой! — изумился Слава. — Что-то я тебя не помню… Правда, я армию отслужил. А ты не служил?
— Пока нет.
— У тебя по литературе тоже была эта… конопатая?
— Татьяна Павловна?
— Во-во… Ну, мы давали на ее уроках, — воодушевился Слава. Он был рад, что разговор пошел по иному руслу. Он все время хранил в себе весть о том, что решил перейти напарником к Сергачеву, да выпускать эту весть сейчас Славе расхотелось, хоть и разозлил его чудак — какое ему дело до других? У каждого своя голова. Ничего, пусть только Валера выйдет из больницы, тогда Слава поучит его уму-разуму…
А Валера, в свою очередь, разглядывал Славу покрасневшим глазом. В такси сменщики не видят друг друга месяцами, от ТО-2 до ТО-2[1]. Один сдает машину ночью. Второй заступает утром. И так через день… Если что надо, пишут записки… К тому же Валера и Слава пришли в парк всего месяц назад…
— Помню, как-то ей мышь на урок притащили. В баснях Крылова. Вырезали внутри ямку и прикрыли обложкой, понял? Значит, она еще в школе? Забежать бы как-нибудь.
— Татьяна Павловна на пенсии, — ответил Валера.
— Ну? — почему-то удивился Слава. — А вообще-то она интересно рассказывала. Значит, мы с тобой в одной школе учились? Выходит, родственники.
— Выходит.
Валера перевел взгляд на матовый шар посредине белого немого потолка. Целыми днями он смотрел на этот шар. Исполосованный трещинами шар каждый раз представлялся чьим-то лицом. Вот и сейчас он превратился в какое-то изображение. Знакомое. Только кто это, Валера не мог понять…
И самое странное: шар, кажется, заговорил, улыбаясь глазами-трещинками.
— Как дела, Чернышев?
Взгляд Валеры сполз с потолка и удивленно остановился на лице Тарутина. Потом вновь взметнулся вверх, точно желая убедиться, что светильник под потолком и лицо вдруг выросшего в дверях человека не связаны друг с другом.
Слава поднялся навстречу директору, нелепо приподняв плечи, чтобы удержать сползающий халат.
Тарутин подошел к кровати.
— Не слишком ли тебя… запаковали? попытался было пошутить Тарутин.
— А ну их, — устало вздохнул Валера. Беседа со Славой его измотала. — Жарко.
Дольше разглядывать больного было неловко, и Тарутин обернулся к Славе.
— И вы работаете в парке?
Слава кивнул.
Появление директора было неожиданным. В ладном халате Тарутин выглядел весьма представительно.
— Поначалу я думал, профессор вошел, — тихонечко улыбнулся Слава.
— Яблоки принесли? — Тарутин окинул взглядом висящую на согнутом Славкином пальце сетку.
Слава тотчас принялся выкладывать на тумбочку оставшиеся яблоки. Валера смотрел в сторону. Не будет же он при директоре возвращаться к малоприятному разговору.
— Так я пойду, — произнес Слава.
Тарутин протянул Славе руку, точно подталкивая его к выходу. Слава это понял, скомкал прощанье и торопливо вышел.
Придвинув табурет, Тарутин сел. Давно он в больнице не был. Шесть лет. С тех пор, как умерла жена.
— Хорошая палата, — произнес он.
— Ага, — согласился Валера.
Он все пытался догадаться, с чем пожаловал директор. Но главное, он мучительно пытался вспомнить, как зовут директора. За короткое время работы Валере не приходилось сталкиваться с ним.
— Ты один в палате?
— С утра была выписка…
— Меня зовут Андрей Александрович, — перебил Тарутин.
— Я знаю, — пробормотал Валера.
— Как все это произошло?
Чернышев повел по воздуху рукой, он и сам не знает, как произошло.
— Ну… шел я задним двором. Слышу, кто-то меня нагоняет… Больше ничего не помню. Отключился.
— У тебя были враги в парке? Ну, скажем, недруги.
— Вроде не было. Не успел.
— И на линии ни с кем не сталкивался?
В палату энергичным шагом вошла невысокая пухлая сестра со шприцем в руках.
— Опять, — вздохнул Валера.
— Здоровее будешь. — Сестра откинула одеяло.
— Может, в руку, а? — взмолился Валера.
Тарутин встал и отошел к окну.
Голубь, прихрамывая, проковылял к дальнему краю ржавого подоконника. Остановился, боком глядя на Тарутина… В больничном саду прогуливались люди в длинных серых халатах, поверх которых были накинуты пальто. Сверху они напоминали голубей…
Тарутин вспомнил, как он бродил по этим аллеям с женой перед ее операцией. Тогда, кажется, не было асфальта. И фонтана того не было с каменным журавлем в центре.
— Вы, товарищ, не задерживайтесь. У больного мозговые явления, — с порога произнесла сестра.
Тарутин присел на край табурета.
— Ты уж извини…
— Нет-нет, что вы, — Валера старался улыбнуться.
— Я ведь тоже в парке недавно. Не все еще понял.
— Наверно… все не так и сложно, — робко вставил Валера.
— В общем-то да. Все до удивления просто. И это самое сложное. — Тарутин потянулся за папиросами, но спохватился и забарабанил пальцами по коленям. После предупреждения сестры неловко было вести этот разговор. — Ладно. Перенесем беседу, — решительно проговорил Тарутин и тронул прохладную руку Валеры.
Он шел аллеей больничного парка.
Деревья, покрытые осенними листьями, были похожи на золотых рыбок. И дорожки усыпаны желтыми листьями, словно золотой чешуей. У дуба, в конце аллеи, должна стоять деревянная скамья.
Все так и было. И дуб, и черная влажная скамья с трещинками, поросшими зеленой плесенью. А в углу кто-то неровно вырезал ножом «В + П = до гроба»… Здесь, на скамье в больничном парке, этот символ обретал особый смысл.
Тарутин присел на скамью, прикрыв спиной вырезанные буквы.
Папиросный дым поднимался вверх, выворачивался, распадался, принимая за короткий срок своей жизни облик то дерева, то хижины, то человеческого лица со смутно знакомыми чертами…
Тарутин все чаще ловил себя на мысли, что с годами он забывает, как выглядела его покойная жена. И если бы не маленькие паспортные фотографии, что лежали в его столе, он и вовсе забыл бы ее облик. Прожили они всего два года. До удивления одинаковые два года — утро, день, вечер, ночь… Любил ли он ее? Непонятно. Когда она умерла, а умерла она тихо, не заметно, как и жила, Тарутин обнаружил, что ничего не изменилось: те же утро, день, вечер и даже ночь. Точно она вошла и вышла…
Как она непохожа на суматошную Марину. С ее изменчивым настроением. Копной черных путаных длинных волос. Торопливой речью, когда кажется, что слова не следуют чередой согласно правилам грамматики, а наскакивают друг на друга, словно враги. В то короткое время, что они виделись, Тарутин чувствовал, что заболевает странной болезнью, когда хочется орать, стучать, что-то доказывать. Он крепился изо всех сил…
Дня два он приходил в себя, но затем испытывал желание вновь видеть Марину. А Марина его встречала так, словно не было почти недельного перерыва. Она даже не отвечала на его приветствие, тотчас швыряя в Тарутина слова, будто не после точки, а после запятой. И слова ее вновь разбегались по маленькой квартире как угорелые, наскакивая на банку кофе, на новый брючный костюм, на какого-то зануду Николаева, начальника Марины… Словом, на все, что являлось объектом внимания Марины в данную секунду. И как Тарутин ни сопротивлялся, его каким-то образом затягивала эта бешеная пляска слов, он старался не очень отставать. И поэтому весьма утомлялся. У него был другой характер…
Тарутин поддел носком желтый покоробленный лист. Перевернувшись, лист стал похож на пепельницу.
Скрываясь за высоким кустарником, проехало такси и остановилось у больничного подъезда.
Вскоре по каменным ступенькам поднялся парень в спортивном кепи с длинным козырьком. Тарутин узнал его. Это был Женя Пятницын, комсомольский секретарь парка. Приехал навестить Валеру. Тоже забот хватает у парня, не позавидуешь. Но молодец, хлопочет…
Тарутин поднялся.
Надо возвращаться в парк. На сегодня намечалось еще два серьезных вопроса: совещание с начальниками колонн и совещание в управлении горавтотранса. Вызывались директора всех парков. Тарутин не любил совещаний в управлении, ничем хорошим эти совещания не заканчивались. Совещания никогда не проводятся ради послабления, наоборот, ради закручивания. Но, как ни странно, после каждого последующего закручивания предыдущее казалось послаблением. Забавная человеческая психология…
Тарутин сбросил пепел в желтую ладонь листа и вновь втянул в себя горьковатый дымок. И тут совершенно четко он понял, кого напоминает зыбкий табачный дымок — ту самую Викторию Павловну, «просто Вику». Женщину, которая забыла в такси сумочку. Он ясно видел ее подсиненные глаза и чуть приподнятую верхнюю губу.
Тротуары были заполнены людьми. Казалось, их удерживает вдоль поребрика мощное магнитное поле. Временами на каких-то участках поле ослабевало, и людей выносило на мостовые, а некоторые вообще перебегали улицу, как эта женщина — бежит, повернувшись затылком к автомобилям.
Сергачев надавил на педаль. Тормоза нервно вскрикнули.
Женщина испуганно засучила ногами, не решаясь выбрать направление, наконец рванулась в сторону, грозя Сергачеву белым, как сырой крендель, кулаком. Сергачев едва удостоил ее взглядом — он оценивал небольшую очередь, что выстроилась на стоянке у кинотеатра на противоположной стороне: стоит заруливать или проехать дальше, пользуясь тем, что разворот метрах в двухстах отсюда…
Первым вытянулся военный с портфелем в руках. За ним старуха с огромным чемоданом у ног. Остальных разглядывать уже ни к чему…
От военного выгоды мало, известное дело. Военные расплачиваются строго по счетчику, а если и оставят гривенник, так с видом генерала, вручающего орден. К тому же душу вымотает, оговаривая все повороты и переулки, выбирая короткий путь. Не любят военных таксисты, правда, не всех, солдаты — другое дело, у них душа нараспашку, только толку от них мало… Ну а старушка известное дело! Хотя иной раз попадаются такие старушки, будьте нате! Но эта не такая, у Сергачева глаз наметанный…
Кто-то справа от тротуара махнул рукой — не стоит останавливаться, паренек-пэтэушник: пусть едет в автобусе, здоровее будет, локтями поработает. Общий массаж укрепляет организм…
За углом, метрах в трехстах отсюда, ресторан «Ладья». Правда, в это время дня клиент там жидковатый, все служащие. По обеденному меню: комплекс с киселем — полтинник. Отобедают и всей компанией сбрасываются на такси по гривеннику… Но все может быть, вдруг и заплывет какой-нибудь кит! Да и холостой пробег пустяковый — до разворота и обратно, на стоянку у кинотеатра метров четыреста, явно больше, чем до ресторана «Ладья»…
И Сергачев повернул за угол. Стеклянная тарелка с буквой Т словно мишень над тротуаром. Первыми в очереди четыре девушки, наверняка «комплексный обед». За ними — мужчина с дамой… В зеркало заднего вида Сергачев заметил, что его нагоняет салатовая «Волга», и сбавил скорость. «Волга» обошла его, призывно мигая поворотным сигналом. Кажется, Григорьев за рулем. Вот пусть он и подберет этих четырех козочек, не жалко. Григорьев работает, как трамвай. Сергачеву такая роскошь ни к чему. Правда, девочки довольно приятные с виду: коротенькие плащи, сумки через плечо… Пусть порадуется старичок. А Сергачев за время простоя покидал рублишки в парке, компенсировать надо.
Поделиться книгой: