Творения и Гимны

Творения и Гимны

ЖИЗНЬ ПРЕПОДОБНАГО СИМЕОНА НОВАГО БОГОСЛОВА

Преподобный Симеон родился в Пафлогонском селении Галате от родителей знатных и богатых. Имя отцу его Василий, а матери Феофания. Из детства обнаруживал он как большия способности, так и нрав кроткий и благоговейный, с любовию к уединению. Когда подрос, родители отослали его в Константинополь к родным, не последним при дворе. Там он отдан был в научение и скоро прошел так–называемые грамматические курсы. Следовало переходить в философские; но он отказался от них, боясь увлечься во что либо непотребное по влиянию товарищества. Дядя, котораго он жил, не приневоливал его, но поспешил ввесть его на служебную дорогу, которая есть сама по себе довольно строгая наука для внимательных. Он представил его царям самобратиям Василию и Константину порфирородным, и те включили его в чин царедворцев.

Но преподобнаго Симеона мало занимало то, что он стал одним от царскаго синклита. На иное устремлялись его желания и к иному лежало его сердце. Еще во время учения он спознался со старцем Симеоном, котораго звали благоговейником, часто бывал у него и во всем пользовался его советами. Тем свободнее, и вместе тем необходимее было делать ему это теперь. Искренним его желанием было поскорее посвятить себя мироотречной жизни; но старец уговаривал его поиметь терпение, ожидая, пока созреет и глубже укоренится сие благое намерение его, потому что он был еще очень молод. Советами же и руководством не оставлял его, подготовляя его постепенно к иночествованию и среди мирской суетности.

Преподобный Симеон и сам по себе не любил поблажать себе, и при обычных трудах самоумерщвления, все свободное время посвящал чтению и молитве. Старец снабжал его книгами, сказывая, на что особенно должно в них обратить внимание. Однажды, вручая ему книгу писаний Марка подвижника, старец указал ему разныя в них изречения, советуя их обдумать повнимательнее и по ним направлять свое поведение. В числе их было и следующее: если желаешь иметь всегда душеспасительное руководство, внимай своей совести и неотложно исполняй, что она будет внушать тебе. Это изречение препод. Симеон принял к сердцу так, как бы оно исходило из уст самого Бога, и положил строго внимать и слушаться совести, веруя, что будучи гласом Божиим в сердце, она внушает всегда одно душеспасительное. С этих пор он весь предался молитве и поучению в Божественных Писаниях, бодрствуя до полуночи и питаясь только хлебом и водою, и их принимая лишь столько, сколько нужно для поддержания жизни. Так более и более углублялся он в себя и в область Божию. В это время сподобился он того благодатнаго просветления, которое сам описывает он в слове о вере, говоря будто о другом некоем юноше. Тут благодать Божия дала ему вкусить полнее сладость жизни по Богу и тем пресекла вкус ко всему земному.

После сего естественно было обнаружиться в нем сильному порыву к оставлению мира. Но старец не судил благом удовлетворить тотчас сему порыву, и убедил его еще и еще потерпеть.

Так прошло шесть лет. Случилось, что ему нужно было отлучиться на родину, и он пришел к старцу принять благословение. Старец хоть и объявил ему, что теперь время бы вступить в монашество, однакож не удерживал его от побывания на родине. Преподобный Симеон дал слово, что как только возвратится, так оставит мир. На дорогу в руководство взял он себе Лествицу св. Иоанна Лествичника. Прибыв на родину, он не увлекался делами житейскими, а продолжал ту же строгую и уединенную жизнь, к чему домашние порядки давали большой простор. Там вблизи была церковь, а подле церкви келлийца и недалеко от нея кладбище. В этой келлийце он затворялся — молился, читал и предавался богомыслию.

В одно время прочитал он в святой Лествице: нечувствие есть омертвение души и смерть ума прежде смерти телесной, — и возревновал навсегда изгнать из души своей эту болезнь нечувствия. С этою целию выходил по ночам на кладбище и там усердно молился, размышляя вместе о смерти и будущем суде, равно и о том, что стали теперь умершие, на гробах которых он молился, умершие, бывшие живыми подобно ему. К этому приложил он пост более строгий и бдение, более длительное и бодренное. Так возгревал он в себе дух жизни по Богу и горение ея держало его постоянно в состоянии сокрушеннаго умиления, недопускавшаго нечувствия. Если случалось, что подходило охлаждение, он спешил на кладбище, плакал и рыдал, бия себя в грудь, и не вставал с места, пока не возвращалось обычное умиленное сокрушение. Плодом этого образа действия было то, что образ смерти и смертности так глубоко напечатлелся в его сознании, что как на себя, так и на других он не иначе смотрел, как на мертвых. От этого никакая красота не пленяла его, и обычные движения плотския замирали при самом появлении своем, будучи пожигаемы огнем сокрушения. Плач сделался пищею для него.

Пришло наконец время возвратиться в Константинополь. Отец просил было его остаться дома, пока проводит его на тот свет; но увидев, куда стремилось пламенное желание сына, с любовию и охотным благословением простился с ним.

Время возвращения в Константинополь было для преподобнаго Симеона временем отречения от мира и вступления в обитель. Старец принял его с отеческими объятиями и представил игумену своей обители Студийской, Петру; но тот обратно отдал его на руки старцу же, сему великому Симеону благоговейнику. Приняв юнаго инока, как залог Божий, старец ввел его в одну небольшую келлийцу, похожую более на гроб, и там начертал ему порядки теснаго и прискорбнаго иноческаго жития. Он говорил ему: смотри, сын мой, если хочешь спастися, ходи в церковь неопустительно, и там стой с благоговейной молитвой, не обращаясь туда и сюда и не заводя ни с кем бесед; не ходи из келлии в келлию; не будь дерзновен, храня ум от блуждания, внимая себе и помышляя о грешности своей, о смерти и суде. — В строгости своей старец соблюдал однакож благоразумную меру, заботясь и о том, чтоб его питомец не имел пристрастия даже к строгим подвигам. Для чего иногда назначал ему послушания тяжелыя и уничижительныя, а иногда легкия и честныя; иногда усиливал его пост и бдение, а иногда заставлял его принимать пищу досыта и спать вдоволь, всячески приучая его к отречению от своей воли и своеличных собою распоряжений.

Преподобный Симеон искренно любил своего старца, чтил его как мудраго отца, и ни в чем ни на волос не отступал от его воли. Он так благоговел к нему, что целовал то место, на котором старец совершал молитву, и так глубоко смирялся пред ним, что не считал себя достойным приступить и прикоснуться к одежде его.

Такого рода жизнь не обходится без особенных искушений, и враг скоро начал строить ему их. Он напустил на него отяжеление и разслабление во всем теле, за которыми следовало разленение и омрачение мыслей до того, что ему казалось, будто он ни стоять не может, ни открыть уст своих на молитву, ни слушать церковной службы, ни даже возвесть ум свой горе. Уразумев, что это состояние не похоже ни на обычное от трудов утомление, ни на болезнь, преподобный вооружился против него терпением, нудя себя ни в чем себе не послаблять, а напротив напрягать себя на противное внушаемому, как на благопотребное средство к возстановлению своего обычнаго состояния. Борьба при помощи Божией и молитвах старца увенчалась победою. Бог утешил его таким видением: как облако какое поднялось от ног его вверх и разсеялось в воздухе, и он почувствовал себя бодрым, живым и столько легким, что будто не имел тела. Искушение отошло, и преподобный в благодарность Избавителю положил с этих пор никогда не присадиться во время богослужения, хотя это разрешается уставом.

Потом враг поднял у него — плотскую брань, смущая помыслами, тревожа движениями плоти, и во сне представлял ему срамныя воображения. Благодатию Божиею и молитвами старца прогнана и эта брань.

Далее поднялись родные и даже родители, с жалением уговаривая его умерить строгости, или даже и совсем оставить монашество. Но и это не только не умалило его обычных подвигов, а напротив усилило их в некоторых частях, особенно в отношении к уединению, устранению от всех и молитве.

Наконец враг вооружил против него братий обители, сподвижников его, которым не нравилась его жизнь, хотя они и сами не любили распущенности. С самаго начала одни из братий отнеслись к нему благосклонно и с похвалою, а иные неодобрительно, с укорами и подсмеиваниями, больше за глаза, а иногда и в глаза. Преподобный Симеон не обращал внимания ни на похвалы, ни на охуждения, ни на почитания, ни на безчещение, и строго держался установленных с совета старца своего правил жизни внутренней и внешняго поведения. И старец нередко подновлял свои ему убеждения быть тверду и терпеть все мужественно, особенно же стараться так настроивать душу свою, чтоб она паче всего была кротка, смиренна, проста и незлобива, потому что в таких только душах обыкла обитать благодать Св. Духа. Слыша такое обетование, преподобный усугубил свою ревность о жизни по Богу.

Между тем неудовольствия братий все росли и росли, число недовольных множилось, так что к ним приставал иногда и игумен. Видя, что соблазн усиливался, старец перевел своего питомца к славному тогда Антонию, игумену монастыря св. Маманта, ограничиваясь в своем руководстве наблюдением издали и нередкими посещениями. И здесь жизнь преподобнаго Симеона текла обычным уже для него порядком. Преспеяние его в подвижничестве, не только внешнем, но паче внутреннем, стало явным и подавало надежду, что и впредь ревность к тому не ослабеет в нем. Почему старец решился наконец сделать его полным монахом чрез постриг и облечение в схиму.

Это радостное событие обновило и усилило подвижническия добродетели преподобнаго. Он весь предался уединению, чтению, молитве и богомыслию; целую неделю вкушал одни овощи и семена, и только по воскресеньям ходил за братскую трапезу; спал мало, на полу, подстилая лишь овчину поверх рогожи; на воскресенье же и праздники совершал всенощныя бдения, стоя на молитве с вечера до утра и во весь потом день не давая себе отдыха; никогда празднаго не произносил он слова, но хранил всегда крайнее внимание и трезвенное самоуглубление; сидел все запертым в келлии, и если когда выходил наружу, посидеть на скамье, то казался будто облитым слезами и носил на лице отсвет молитвеннаго пламени; читывал наиболее жития святых и начитавшись садился за рукоделье — каллиграфствовать, что нибудь переписывать для обители и старцев или для себя; с первым ударом симандры, вставал и спешил в церковь, где со всем молитвенным вниманием прослушивал богослужебное последование; когда бывала литургия, он всякий раз причащался Св. Христовых Таин, и весь тот день пребывал в молитве и богомыслии; бодрствовал обычно до полуночи, и соснув немного, шел на молитвословие вместе с братиями в церковь; во время четыредесятницы пять дней проводил без пищи, в субботу же и в воскресенье ходил за братскую трапезу и ел, что подавалось для всех, спать не ложился, а так, склонившись головою на руки, засыпал на какой–нибудь час.

Два уже года прожил он так в новой для него обители, возрастая в добронравии и подвижничестве и богатясь ведением божественных таин спасения чрез чтение слова Божия и отеческих писаний, чрез собственное богомыслие и беседу с чтимыми старцами, особенно же с своим Симеоном благоговейником и игуменом Антонием. Эти старцы разсудили наконец, что время уже преподобному Симеону делиться и с другими стяжанными им сокровищами духовной мудрости, и возложили на него послушание — говорить в церкви поучения в назидание братий и всех христиан. Он и прежде, с самаго начала подвижничества, вместе с извлечением из отеческих писаний всего что считал для себя душеполезным, занимался и записыванием собственных мыслей, какия множились у него в часы богомыслия; но теперь такое занятие сделалось для него обязанностию, с тою особенностию, что назидание обращалось уже не к себе одному, но и к другим. Речь его обычно была простая. Ясно созерцая великия истины спасения нашего, он и излагал их понятно для всех, ни мало однакож не умаляя простотою речи их высоты и глубины. Его слушали с удовольствием и самые старцы.

Спустя немного, всегдашний его руководитель Симеон благоговейник возымел желание освятить его иерейским рукоположением. К тому же времени скончался игумен обители, и братия общим голосом на место его избрали преподобнаго Симеона. Так он за один раз принял и посвящение иерейское и возведен в игуменство от патриарха тогдашняго Николая Хрисоверга. Не без страха и слез принял он сии, будто бы повышения, на деле же бремена неудобоносимыя. Он судил о священстве и игуменстве не по видимости их, а по существу дела; почему и приготовлялся к принятию их со всем вниманием, благоговением и богопреданностию. За такое благонастроение он сподобился, как уверял после, в минуты рукоположения, особенной милости Божией, ощущения нисходящей благодати в сердце с узрением духовнаго некоего безвиднаго света, осенившаго и проникшаго его. Это состояние возобновлялось у него потом всякий раз, как он литургисал, во все сорок восемь лет его священства, как догадываются из его собственных слов о другом будто некоем иерее, с которым так бывало.

Потому, когда спрашивали его, что такое есть иерей и священство, он со слезами отвечал, говоря: увы, братие мои! Что спрашиваете вы меня об этом? Это такое дело, о котором и подумать страшно. Я недостойно ношу иерейство, но знаю хорошо, каким должен быть иерей. Он должен быть чист и телом, и тем паче душею, не запятнан никаким грехом, смиренен по внешнему нраву и сокрушен сердцем по внутреннему настроению. Когда литургисает, должен умом созерцать Бога, а очи вперять в предлежащие дары; должен сознательно сораствориться в сердце своем со Христом Господом, тамо сущим, чтоб иметь дерзновение сыновне беседовать к Богу Отцу и неосужденно воззвать: Отче наш. Вот что говорил св. отец наш вопрошавшим его о священстве, и умолял их не искать сего таинства, высокаго и страшнаго для самых ангелов, прежде чем придут в ангелоподобное состояние посредством многих над собою трудов и подвигов. Лучше, говорил он, каждодневно с усердием упражняйтесь в делании заповедей Божиих, каждую минуту принося искреннее покаяние Богу, если случится в чем согрешить не только делом и словом, но и сокровенным помышлением души. И этим способом можно каждодневно приносить Богу и за себя и за ближних жертву, дух сокрушен, молитвы и моления слезныя, сие сокровенное священнодействие наше, о коем радуется Бог, и приемля его в пренебесный жертвенник Свой, подает нам благодать Святаго Духа. Так учил он других, в таком же духе литургисал и сам; и когда литургисал, лицо его делалось ангелоподобным и таким проникалось светом, что нельзя было свободно смотреть на него, по причине исходившей от него чрезмерной светлости, как нельзя свободно смотреть на солнце. Об этом имеются неложныя свидетельства многих его учеников и неучеников.

Сделавшись настоятелем обители, первым делом имел преподобный поновление ея, потому что она во многих частях обветшала. Церковь, построенная еще Маврикием царем, была довольно исправна; но по обновлении обители он и ее где очистил, где обновил, постлал мраморный пол, украсил иконами, утварью и всем потребным. Между тем улучшил и трапезу и правилом положил, чтоб все ходили на нее, не держа особаго стола; а чтобы это вернее исполнялось, и сам ходил всегда на общую трапезу, не изменяя однакож обычнаго своего постническаго правила.

Стала умножаться братия, и он назидал их словом, примером и общим благоустроенным чином, ревнуя всех представить мужами желаний Богу Спасителю нашему. Самому ему Бог приумножил дар умиления и слез, которыя были для него пищею и питием; но он имел для них три определенных времени, — после утрени, во время литургии и после повечерия, в которыя он молился усиленнее с обильнейшим проливанием слез. Ум у него был светлый, ясно зрящий истины Божии. Он любил сии истины всею полнотою сердца. Почему, когда вел беседу частно или в церкви, слово его шло от сердца к сердцу и было всегда действенно и плодоносно. Он и писал. Нередко всю ночь просиживал он, составляя богословския разсуждения, или толкование Божественных Писаний, или беседы и поучения общеназидательныя, или молитвы стихами, или письма к разным ученикам из мирян и иноков. Сон не безпокоил его, равно как алчба и жажда и другия потребности телесныя. Все это долгим подвигом приведено в самую скромную меру и установилось навыком, будто закон естества. Несмотря однакоже на такия лишения, по виду он всегда казался свежим, полным и живым, как и те, кои вдоволь питаются и спят. Слава о нем и обители его проходила всюду и собирала к нему всех ревнителей настоящаго мироотречнаго жития. Он всех принимал, назидал и возводил к совершенству своим руководством. Многие из них со всем усердием брались за дело и успешно текли вслед учителя своего. Но и все представляли будто сонм безплотных ангелов, выну хвалящих Бога и служащих Ему.

Устроив так обитель свою, преподобный Симеон возымел намерение убезмолвиться, поставив для братии особаго игумена. Избрал он вместо себя некоего Арсения, многократно им испытаннаго и утвержденнаго в добрых правилах, в добром настроении сердечном и умении вести дела. Передавая ему бремя настоятельства, он в общем собрании братий дал достодолжное наставление ему, как править, а братиям, как состоять под его управлением, и испросив у всех прощение, удалился в избранную им безмолвническую келлию на неотлучное пребывание с единым Богом в молитве, богомыслии, чтении Писаний, в трезвении и разсуждении помыслов. К подвигам ему нечего было прибавлять. Они и всегда были в напряжении до возможной степени; но конечно руководившая его во всем благодать ведала, что в каком чине содержать ему благопотребнее в сем новом образе жизни, и внушала ему то. Дар учительства, прежде находивший удовлетворение в частных и церковных поучениях, теперь обратил все его внимание и труд на писание. Писал он в это время более аскетические уроки в виде кратких изречений, образец которых имеем в сохранившихся до нас его деятельных и умозрительных главах.

До конца однакож наслаждаться ненарушимым покоем не суждено было преподобному. Послано было ему искушение, и искушение сильное и тревожное, чтобы перегорел он и очистился окончательно в огне его. Старец его, Симеон благоговейник, духовный его отец и руководитель отошел ко Господу в глубокой старости, после сорокапятилетняго строгаго подвижничества. Преподобный Симеон, зная его труды подвижнические, чистоту сердца, к Богу приближение и присвоение и осенявшую его благодать Св. Духа, составил в честь его похвальныя слова, песни и каноны, и светло праздновал каждогодно память его, написав и икону его. Может быть, его примеру подражали другие в обители и вне обители, потому что он имел много учеников и чтителей среди иноков и мирян. Услышал об этом патриарх тогдашний Сергий и призвав к себе преподобнаго Симеона, разспросил о празднике и празднуемом. Но увидев, какой высокой жизни был Симеон благоговейник, не только не противился чествованию памяти его, но и сам стал принимать в нем участие, посылая лампады и фимиам. Так прошло шестнадцать лет. На память празднуемаго прославляли Бога и назидались его примерною жизнию и добродетелями. Но наконец враг поднял из–за этого бурю искушения.

Некто Стефан, митрополит Никомидийский, очень образованный научно и сильный в слове, оставя епархию жил в Константинополе и был вхож к патриарху и ко двору. Этот человек мира сего, слыша, как всюду хвалили мудрость и святость преподобнаго Симеона и особенно его дивныя писания, составленныя в научение ищущих спасения, подвигся завистию против него. Перелиставши его писания, он нашел их ненаучными и не риторичными; почему отзывался о них с презрением и отклонял от чтения их тех, кои любили читать их. От охуждения писаний он желал перейти к охуждению и самого преподобнаго, но ничего не находил в жизни его укорнаго, пока не остановился своим зломыслием на обычае его праздновать память Симеона благоговейника. Этот обычай показался ему противным порядкам Церкви и соблазнительным. С ним соглашались в этом некоторые из приходских иереев и мирян, и начали все они жужжать в уши патриарха и бывших при нем архиереев, возводя на праведнаго беззаконие. Но патриарх с архиереями, зная дело преподобнаго и зная, откуда и из–за чего идет это движение, не обращал на него внимания. Начавший однакож злое дело не успокаивался и продолжал распространять в городе неудовольствие по сему делу на преподобнаго, не забывая напоминать о нем и патриарху, чтоб и его склонить на то же.

Так около двух лет шла война между правдою преподобнаго и ложью Стефана. Последний все искал, не было ли чего в жизни чтимаго старца, чем можно бы было навесть сомнение на его святость, и нашел, что Симеон благоговейник иногда в чувствах смирения говаривал: ведь и со мною бывают искушения и падения. Эти слова он принял в самом грубом смысле и явился к патриарху с ними, как со знаменем победы, говоря: вот каков был тот, а этот чтит его, как святаго, и даже икону его написал и поклоняется ей. Позвали преподобнаго и потребовали у него объяснения по поводу взводимаго на его старца навета. Он отвечал: что касается до празднования в память отца моего, породившаго меня к жизни по Богу, твое святейшество, владыко мой, знает это лучше меня; что же касается до навета, то пусть премудрый Стефан докажет его чем либо посильнее того, что он говорит, и когда докажет, тогда я выступлю в защиту чтимаго мною старца. Сам я не могу не чтить моего старца, следуя заповеди апостолов и св. отцев; но других никого не склоняю на то. Это дело моей совести, а другие, как им угодно, так пусть и действуют. Этим объяснением удовольствовались, но дали заповедь преподобному праздновать вперед память старца своего как можно смиреннее, без всякой торжественности.

Так бы дело и кончилось, еслибы не этот Стефан. Ему покоя не давала безуспешность его нападков; и он все что–нибудь придумывал и привлекал преподобнаго к ответу и объяснениям, еще в продолжение шести лет. Между прочим он достал каким–то образом из келлии преподобнаго икону, где Симеон благоговейник написан был в сонме других святых, осеняемых благословляющим их Христом Господом, и добился от патриарха и его синода того, что они в видах мира согласились вычистить надпись над его ликом: святый. По этому поводу Стефан поднял по городу целое гонение на икону Симеона благоговейника, и подобные ему ревнители поступали с ним точь–в–точь так, как бывало во времена иконоборцев.

Движение это принимало все более и более безпокойный характер, и докучаниям по поводу его патриарху с архиереями при нем конца не было. Изыскивая способы водворить мир, они пришли к мысли, что к успокоению умов и удовлетворению Стефана может быть достаточно будет удаления из Константинополя преп. Симеона. Не видя, как он чествует своего старца, и другие станут забывать о том, а там и совсем забудут. Решив это, они велели преподобному найти себе другое место для безмолвия, вне Константинополя. Он с радостию на это согласился, любя безмолвие, которое так часто и с такими тревогами нарушалось в городе.

Где–то около Константинополя преподобный облюбил одну местность, где была ветхая церковка св. Марины, и поселился там. Владелец того места, некто из властных архонтов, Христофор Фагура, ученик и чтитель Симеона, очень был обрадован, услышав о таком выборе. Потому сам поспешил туда и совершенно успокоил отца своего духовнаго и помещением, и доставлением ему всего потребнаго. Мало того, по совету преподобнаго, он посвятил Богу всю ту местность и вручил ее ему для устроения обители.

Между тем в Константинополе чтители преподобнаго, узнав об удалении его, недоумели, почему это случилось. Преподобный написал им, как все было, прося их не безпокоиться о нем, уверяя, что все идет к лучшему и что ему на новом месте гораздо покойнее. Чтители его однакож, между которыми было не мало и знатных лиц, не хотели оставить его без заступничества. Почему явясь к патриарху, искали объяснения, не было ли чего в сем деле враждебнаго и неправеднаго в отношении к отцу их духовному. В успокоение их патриарх удостоверил их, что уважает преподобнаго и чтит старца его, и что сам одобрил празднование в память его, с одним только ограничением, чтоб это делалось не так торжественно. Что касается до удаления его, то оно было признано благопотребным, как средство для пресечения поднятаго в городе движения по случаю означенного празднования. Чтоб не осталось у знати никакого насчет этого сомнения, он пригласил их к себе в другой раз вместе с преподобным Симеоном, и в присутствии его повторил то же самое. Преподобный подтвердил слова патриарха, уверяя, что ничего не имеет ни против кого, тем паче против святейшаго владыки своего, вниманием коего всегда пользовался, и тут же испросил благословение на устроение замышленной уже им обители. Эти объяснения успокоили всех обезпокоенных удалением преподобнаго. Преподобный писал после мирное послание и к Стефану митрополиту, — и общий мир был возстановлен.

От патриарха преподобный с друзьями своими был приглашен сказанным Христофором Фагура, где они все сделали между собою сбор потребной на построение обители суммы. За тем спешно началось самое построение и хотя не без препятствий, скоро приведено к концу. Собрав новое братство и установив в нем иноческие порядки, преп. Симеон опять устранился от всего и сел на безмолвие с обычными ему подвигами и трудами, посвящая все время, кроме случайных бесед с нуждавшимися в совете, писанию назидательных слов, подвижнических наставлений и молитвенных гимнов.

С этого времени жизнь его текла спокойно до самаго конца. Созрел он в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова и явился богато украшенным дарами благодатными. Исходили от него касавшияся некоторых лиц предсказания, которыя оправдались делом; было, по молитвам его, не мало исцелений, которыя совершал он, повелевая помазывать болящих елеем из лампады, теплившейся пред иконою св. Марины.

Прошло тринадцать лет пребывания преподобнаго в новой обители его и приблизился конец жития его на земле. Почувствовав близость исхода своего, он позвал к себе учеников своих, дал им должныя наставления, и причастившись св. Христовых Таин, велел петь отходную, в продолжение коей молясь отошел, сказав: в руце Твои, Господи, предаю дух мой!

Тридцать лет спустя явились св. мощи его (в 1050 г., 5 Индик.), исполненныя благоуханий небесных и прославившияся чудотворениями. Память преподобнаго Симеона новаго Богослова полагается 12 марта, день кончины его.

Богомудрыя писания его сохранил и предал во всеобщее употребление ученик его Никита Стифат, которому поручил это сам преподобный, и который еще при жизни его переписывал их набело, по мере составления, и собирал воедино.

СЛОВА ПРЕПОДОБНАГО И БОГОНОСНАГО ОТЦА НАШЕГО СИМЕОНА НОВАГО БОГОСЛОВА [1]

СЛОВО ПЕРВОЕ

1. В чем состояло преступление Адамово? 2. Как по причине преступления его все люди сделались тленными и смертными? 3. Как милостивый и человеколюбивый Бог чрез домостроительство воплощения избавил род человеческий от тления и смерти? 4. И в чем состоит таинство креста и тридневнаго погребения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа?

1. Первозданный Адам, будучи в раю, впал, по внушению змия, в гордость и возмечтав быть богом, как сказал ему диавол, вкусил от древа, от котораго Бог повелел ему не ясти. За это предан он великим карам, — тлению и смерти, для смирения гордыни его. Но когда Бог осуждает на что, то дает и приговор, и приговор Его становится делом, и карою вечною, и уже никакой нет возможности уничтожить эту кару, бывающую по Божескому определению. Подумай же теперь: Адам согрешил великим грехом, потому что словам Бога не поверил, а словам змия поверил. Сравни Бога и змия, и увидишь, как велик был грех премудраго Адама. По великой мудрости своей он дал имена всем животным; но когда от всей души поверил он змию, а не Богу, то Божественная благодать, почивавшая в нем, отступила от него, так как он стал врагом Богу, по причине неверия, какое показал к словам Его. Адам подумал, что Бог позавидовал ему и не хотел, чтоб и он знал доброе и лукавое; и для того заповедал ему не вкушать от древа познания добра и зла, чтоб и он не стал богом, подобным Богу, создавшему его. И вкусил, и тотчас познал наготу свою, и вместо того, чтобы соделаться богом, стал тленным, и как тленный — смертным.

2. И вот, как видишь, приговор Божий пребывает навсегда карою вечною. И стали мы люди все и тленны и смертны; и нет ничего, что могло бы отстранить сей великий и страшный приговор. Когда же нет возможности отстранить этот приговор, то какая после этого польза от мудрости или от богатства, или от власти, или и от всего мира? Сего ради Всевышний Сын Божий, Господь Иисус Христос пришел, чтоб смириться вместо Адама, — и действительно смирил Себя даже до смерти крестныя. Слово же крестное, как говорит Писание, таково: проклят всяк висяй на древе (Гал. 3:13). — Адам, никакой не имея нужды, взял от плода онаго древа (от котораго Бог заповедал ему не вкушать, угрожая, что как только вкусит, умрет), вкусил, и умер. Надобно знать, что как человек имеет тело и душу, то смертей у него две: одна смерть души, другая — смерть тела; равно как и два безсмертия — душевное и телесное, хотя то и другое в одном человеке, ибо душа и тело один человек. Так душею Адам умер тотчас, как только вкусил, а после, спустя девятьсот тридцать лет, умер и телом. Ибо как смерть тела есть отделение от него души, так смерть души есть отдаление от ней Святаго Духа, Которым осеняему быть человеку благоволил создавший его Бог, чтоб он жил подобно Ангелам Божиим, кои, будучи всегда просвещаемы Духом Святым, пребывают неподвижными на зло. По этой потом причине и весь род человеческий соделался таким, каким стал чрез падение праотец Адам, — смертным, то есть по душе и по телу. Человека, каким создал его Бог, не стало более в мире; и возможности не было, чтоб стал кто–либо таким, каким был Адам до преступления заповеди. А необходимо было, чтобы такой человек был.

3. Итак Бог, желая иметь такого человека, каким в начале создал Адама, послал в последния времена на землю Сына Своего Единороднаго, и Он, пришедши, воплотился, восприняв совершенное человечество, чтобы быть совершенным Богом и совершенным человеком, и Божество имело таким образом человека достойнаго Его. И се человек! другаго такого не было, нет и не будет. Но для чего соделался таковым Христос? Для того, чтобы соблюсти закон Божий и заповеди Его, и чтобы вступить в борьбу и победить диавола. То и другое совершилось в Нем само собою. Ибо если Христос есть тот самый Бог, Который дал заповеди и закон, то как можно было не соблюсти Ему того закона и тех заповедей, которыя Сам дал? И если Он Бог, как и есть воистину, то как возможно было Ему быть обольщену или обмануту какою–либо хитростию диавола? Диавол, правда, как слепой и безсмысленный, возстал против Него бранию, но это попущено было для того, чтобы совершилось некое великое и страшное таинство, именно, чтобы пострадал Христос безгрешный и чрез то получил прощение Адам согрешивший. Для этого и вместо древа познания был крест, вместо ступания ног, которыми прародители шли к запрещенному древу, и вместо простертия рук их, которыя простирали они, чтобы взять плод древа, были пригвождены ко кресту непорочныя ноги и руки Христовы, вместо вкушения плода было вкушение желчи и оцта, и вместо смерти Адама смерть Христова. Потом что было? Лежал Христос во гробе три дня, ради таинства Пресвятыя Троицы, чтобы показать, что хотя воплотился и пострадал один Он — Сын, однако домостроительство это есть дело Пресвятыя Троицы. В чем же это домостроительство? Одно лице Св. Троицы, именно, Сын и Слово Божие, воплотившись, принес Себя плотию в жертву Божеству Отца, и Самого Сына, и Духа Святаго, чтобы благоволительно прощено было первое преступление Адама ради сего великаго и страшнаго дела, то есть, ради сей Христовой жертвы, и чтобы силою его совершалось другое новое рождение и возсоздание человека во святом крещении, в коем и очищаемся мы водою, срастворенною с Духом Святым. С того времени люди крещаются в воде, погружаются в нее и вынимаются из нея три раза, во образ тридневнаго погребения Господня, и после того, как умрут в ней всему этому злому миру, в третьем вынутии из нея являются уже живыми, как бы воскресшими из мертвых, то есть, души их оживотворяются и опять приемлют благодать Св. Духа, как имел ее и Адам до преступления. Потом (крещеные) помазуются св. миром, и посредством его помазуются Иисусом Христом, и благоухают преестественно. Сделавшись таким образом достойными того, чтобы быть общниками Бога, они вкушают плоть Его и пиют кровь Его, и посредством освященных хлеба и вина, соделываются сотелесными и сокровными воплощшемуся и принесшему себя в жертву Богу. После сего уже невозможно, чтобы над ними господствовал и тиранствовал грех, яко над богами по благодати. Так как Адам подпал клятве, а чрез него и все люди, от него происходящие, приговор же об этом Божий никак не мог быть уничтожен; то Христос бысть по нас клятва, чрез то, что повешен был на древе крестном, чтоб принести Себя в жертву Отцу Своему, как сказано, и уничтожить приговор Божий преизбыточествующим достоинством жертвы. Ибо что больше и выше Бога? Как во всем этом видимом творении нет ничего выше человека, ибо все видимое и сотворено для человека; так Бог несравненно выше всего сотвореннаго, и ничто не может идти с Ним в сравнение, ни вся видимая и невидимая тварь. Таким образом Бог, Который есть несравненно выше всего видимаго и невидимаго творения, восприял естество человеческое, которое есть выше всего видимаго творения, и принес его в жертву Богу и Отцу Своему. Устыдившись такой жертвы, скажу так, и почтив ее, Отец не мог оставить ее в руках смерти; почему уничтожил приговор Свой и воскресил из мертвых во–первых и в начале Того, Кто дал Себя в жертву, в искупление и в замен за сородных ему человеков, — а после, в последний день скончания сего мира, воскресит и всех людей. Впрочем души тех, которые веруют в Иисуса Христа, Сына Божия, в сию великую и страшную жертву, Бог воскрешает в настоящей жизни, и знамением сего воскресения служит благодать Св. Духа, которую дает Он душе всякаго христианина, как бы другую душу. Такая душа христианина потому называется и верною, что ей вверен Святый Дух Божий, и она прияла Его, — Дух Божий, Который есть жизнь вечная, так как Св. Дух есть Бог вечный, исходящий из вечнаго Бога и Отца.

4. Поелику таким образом крест соделался как бы жертвенником сей страшной жертвы, ибо на кресте умер Сын Божий за падение людей, то справедливо крест и чтится и поклоняем бывает, и изображается, как знамение общаго всех людей спасения, чтобы покланяющиеся древу креста освобождались от клятвы Адамовой и получали благословение и благодать Божию на делание всякой добродетели. Для христиан крест — величание, слава и сила: ибо вся наша сила в силе распеньшагося Христа; вся грешность наша умерщвляется смертию Христа на кресте, и все возвеличение наше и вся слава наша в смирении Бога, Который до того смирил Себя, что благоволил умереть даже между злодеями и разбойниками. По сей–то причине христиане, верующие во Христа, знаменуют себя знамением креста не просто, не как попало, не с небрежением, но со всем вниманием, со страхом и с трепетом и с крайним благоговением. Ибо образ креста показывает примирение и содружество, в какое вступил человек с Богом. Посему и демоны боятся образа креста, и не терпят видеть знамение креста изображаемым даже и на воздухе, но бегут от этого тотчас, зная, что крест есть знамение содружества человеков с Богом, и что они, как отступники и враги Богу, удаленные от божественнаго лица Его, не имеют более свободы приближаться к тем, кои примирились с Богом и соединились с Ним, и не могут более искушать их. Если и кажется, что они искушают некоторых христиан, да ведает всякий, что это борют они тех, которые не познали, как следует, высокаго таинства креста. Те же, которые уразумели сие таинство и на самом деле опытно познали власть и силу, какую имеет крест на демонов, познали также, что крест дает душе крепость, силу, смысл и божественную мудрость, — эти с великою радостию восклицают: мне же да не будет хвалитися, токмо о кресте Господа нашего, имже мне мир распяся и аз миру (Гал. 6:14). Итак, поелику знамение креста велико и страшно, то всякий христианин имеет долг совершать его со страхом и с трепетом, с благоговением и вниманием, а не просто и как попало, по привычке только и с небрежением: ибо по мере благоговения, какое кто имеет ко кресту, получает он соответственную силу и помощь от Бога, — Коему слава и держава, во веки. Аминь.

СЛОВО ВТОРОЕ

1. О том, что естество человеческое чрез воплощение Сына и Бога–Слова приходит опять в благобытие, то есть, в то доброе и божественное состояние, в каком было оно до преступления Адамова. 2. Также о законе естественном, писанном и духовном. 3. Еще о том, каким способом может кто придти в благобытие. 4. И какия дела делая, можем мы войти в царствие небесное.

1. Поелику естество человеческое потеряло свое благобытие, чрез преступление Адамово, то необходимо узнать нам, что такое был Адам прежде потери благобытия, и в чем состояло это благобытие, или то доброе и божественное состояние, какое имел человек прежде преступления. Св. отцы говорят нам, что Бог соделался человеком для того, чтобы чрез вочеловечение Свое опять возвесть естество человеческое в благобытие. Почему надобно нам узнать, каким это образом, чрез воплощенное домостроительство Христово, человек опять приходит в благобытие.

Бог в начале, когда создал человека, создал его святым, безстрастным и безгрешным, по образу и подобию Своему; и человек точно был тогда подобен Богу, создавшему его. Ибо святый, безгрешный и безстрастный Бог и творения творит святыя, безстрастныя и безгрешныя. Но поелику непременяемость и неизменяемость есть свойство одного безначальнаго и несозданнаго Божества, то созданный человек естественно был пременяем и изменяем, хотя имел способ и возможность, при помощи Божией, не подвергнуться пременению и изменению.

Так свят был человек и, как святый, не имел нужды ни в каком законе: ибо для праведника закон не нужен. Какая нужда в законе для святаго, безстрастнаго и чистаго? Закон повелевает делать добро и не делать зла. Но Писание говорит, что виде Бог вся, елика сотвори, и се добра зело (Быт. 1:31). Итак поелику все было добро зело, то какая была нужда человеку в научении, что хорошо, и что не хорошо? Поелику не было ничего, что не было бы крайне хорошо, то и не имел нужды в законе божественный оный человек.

2. Впрочем поелику в его власти было вкушать от всякаго древа райскаго, еще же и от самаго древа жизни, то ему дана была заповедь не вкушать от одного только древа, чтобы знал, что он пременяем и изменяем, и остерегался, и пребыл навсегда в том добром и божественном состоянии. Бог теми словами, какия сказал ему, давая заповедь, что если вкусит, умрет, давал ему разуметь, что он пременяем и изменяем.

Так — тогда, в раю, не нужен был закон, ни писанный, ни духовный. Но после того, как человек вкусил от того запрещеннаго древа и умер горькою смертию, то есть, отпал от Бога и подвергся растлению, — тогда, чтобы совсем не отпал он от всякаго добра (так как зло сильно распространилось в роде человеческом и тиранило его насильственно, по причине бедственнаго разслабления, какому подвергся он вследствие растления), дан был ему закон, чтоб показывал, что хорошо, и что худо. Ибо человек стал слеп, вышел из ума и обезмыслел; почему и имел нужду в научении, как написано в Псалмах: открый очи мои и уразумею чудеса от закона Твоего (Пс. 118:18). Вразуми мя и научуся заповедем Твоим (Пс. 118 73). Видишь, в какое жалкое состояние пришел человек, и как потому имел нужду в писанном законе? Ибо после того, как пал он, не мог уже ведать даже и этого мира, еслиб прежде не был свыше от Бога просвещен ведением относительно его.

После же, когда пришел Христос и так тесно соединил в Себе божество с человечеством, что два сии, крайне разстоящияся, то есть божество и человечество, стали единым лицем, хотя пребывали неслиянными и несмешанными, — с того времени человек сделался уже как бы светом, чрез соединение с оным, первым и невечерним светом Божиим, и не имеет более нужды ни в каком писанном законе, потому что божественная благодать Иисуса Христа, пребывающая с ним и в нем, плодоприносит ему благобытие, то есть любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость и воздержание. Почему Апостол Павел, перечислив такие плоды Св. Духа, и говорит в конце: на таковых несть закона (Гал. 5:22, 23): ибо для праведника не требуется закон. Кто же не имеет еще таковых плодов Св. Духа, тот и не Христов, как говорит Апостол: аще кто Духа Христова не имать, сей несть Егов (Рим. 8:9). Такому надлежит подвизаться и постараться о том, чтобы соделаться Христовым, да не тщетно верует во Христа, — в каком случае Христос не пользует ему ничтоже. Все старание и весь подвиг его должен быть обращен на то, чтобы стяжать Дух Христов, и таким образом приносить плоды Духа Святаго: ибо в этом и состоит духовный закон и благобытие.

3. Если же человеческое естество приходит опять в благобытие, как было первоначально, чрез воплощение Христово, и нет никакого другаго способа и никакой другой силы, или мудрости, или труда и подвига, чтоб человеческое естество опять пришло в благобытие и стало как было первоначально сотворено, но находится единственно в руке Бога, давшаго ему бытие, и то, чтоб даровать ему благобытие, и другим способом этому быть никак нельзя; то какая нужда тщетно трудиться, подвизаясь ради сего одними своими подвигами, чтениями, злостраданиями, томлением себя алчбою, жаждою и бдениями? И если такия и толикия злострадания бывают тщетны и безполезны для того, кто не ведает великаго онаго таинства (спасения), то на каждом христианине лежит долг научиться ему и познать его, чтоб не потрудиться понапрасну в тех злостраданиях и не попустить погибнуть (и при них) душе своей, что бедственнее всякаго другаго бедствия. Ибо все такия и толикия злострадания должны быть подъемлемы не для того, чтоб придти в благобытие, но для того, чтоб сохранить благобытие, какое приняли мы прежде чрез святое крещение, так как сокровище сие трудно–хранительно, и нам надлежит добре внимать, да сохраним оное, как сказали Св. отцы. И в будущей жизни христианин не будет испытуем, отрекся ли он мира, постился ли, совершал ли бдения, молился ли, плакал ли и другия какия совершал ли в настоящей жизни дела добрыя, но будет тщательно испытуем, имеет ли он какое–либо подобие Христу, как сын отцу, как говорит и Павел: чадца мои, имиже паки болезную, дондеже вообразится в вас Христос (Гал. 4:19). Ибо которые во Христа крестятся, во Христа облекаются (Гал. 3:27).

4. Те, которые хранят врата царствия небеснаго, если не увидят в христианине подобия Христу, как сына отцу, никак не отворят ему их и не дадут войти. Ибо как подобные ветхому Адаму, преступившему заповедь Божию, пребывают вне царствия небеснаго, не смотря на то, что они нисколько невиновны в том, что подобны праотцу Адаму; так и христиане, подобные новому Адаму, отцу их Христу, входят в царствие небесное, при всем том, что то, что они подобны Христу, не есть собственное их дело; так как это совершается посредством веры, какую восприемлют они во Христа.

Подобие же Христу составляют истина, кротость, правда, и вместе с ними смирение и человеколюбие. Истина зрится во всех словах, а кротость во всех противословиях; потому что кроткий, похвалами ли окружен или порицаниями, хранит себя безстрастным, и ни похвалами не превозносится, ни порицаниями не огорчается. Правда зрится во всех делах: ибо как определяем мы тяжесть вещей посредством весов, и как узнаем качество золота чрез потирание его о камень, так ни в каком начинании не выходим мы из пределов правды, если при этом содержим в памяти те меры (способы измерения, или весы), какия даровал нам Господь наш (заповеди). Смирение есть как бы неокрадомая сокровищница, устрояемая в том уме, который носит убеждение, что только силою благодати, приемлемой от Христа, имеются в нем показанныя добрыя качества, то есть истина, кротость и правда. Человеколюбие есть подобие Богу, так как оно благотворит всем людям, и благочестивым и нечестивым, и добрым и злым, и знаемым и незнаемым, как и сам Бог всем благотворит, возсиявает солнце на праведныя и неправедныя, дождит на злыя и благия. Итак те, которые прияли сие от Христа, от Него имеют подобие Ему, как сын от отца имеет подобие отцу, потому что сын не бывает иначе, как из естества отца своего. Для того Бог соделался человеком, и чрез такое соединение Божества с человеческим естеством царствует Божество над естеством человеческим, как написано: наляцы, и успевай, и царствуй истины ради и кротости и правды (Пс. 44:5). Таким образом над кем не восцарствовал Христос чрез те добродетели, о которых мы сказали, тот неподобен Христу, как отцу, и недостоин внити в царствие небесное. Воистину так есть. Почему излишни все прочие подвиги, если не бывают ради их. Постараемся же и мы, братие, соделаться подобными Христу посредством тех добродетелей, да сподобимся царствия Его. Ему слава и держава во веки. Аминь.

СЛОВО ТРЕТЬЕ

О том, что нам надлежит испытать самих себя, имеем–ли мы блаженства Христовы, потому что они (добродетели, ими указываемыя) суть знак печати (Христовой).

Братие мои возлюбленные! Если кто из нас не запечатлен и не имеет на себе печати Господа нашего Иисуса Христа, да течет наискорейше, чтоб запечатлеться; если не имеем знамения благодати Святаго Духа, да подвизаемся всяким образом, чтоб восприять его. Ибо смерть не властвует над душами, которыя запечатлены всепречистою кровию Христовою и благодатию Всесвятаго Духа, и волк мысленный, диавол, не стерпевает воззреть (отворачивается) на печать пастыреначальника Христа, которою печатлеет Он овец Своих. Да, братие мои христиане, не стерпевает. Сего ради потщимся всеусердно делать все дела, какия угодны Христу, да сподобимся запечатления от Него, чтоб без боязни прейти прочее время жизни нашей; и не это только, но да восприимем милость от Него и достойными соделаемся изведать таинства Христа, изведать, говорю, не словом только, или слухом и преданием, но делом и действенностию.

Как же делом изведывает кто таинства Божии? — Внемли, да разумеешь. Иисус Христос говорит во святом Евангелии: блажени нищии духом, яко тех есть царство небесное (Мф. 5:3). Слыша это, должны мы подумать в уме своем и хорошо изследовать самих себя, таковы ли мы, т. е. нищи ли мы духом, чтоб царство небесное было собственно нашим, и столько собственно нашим, чтоб мы в чувстве души были удостоверены, что стяжали уже царствие небесное и имеем богатства его верно, так что чувствуем без всякаго сомнения, что находимся внутри его, и веселимся наслаждаясь благами, кои находятся там внутри. Ибо Господь говорит нам, что царствие небесное внутрь нас есть. Знамение же и доказательство, показывающее, что царствие небесное истинно есть внутрь нас, есть следующее: если мы не похотствуем никаких привременных благ мира сего, ни богатства, ни славы, ни удовольствий и никакого мирскаго или плотскаго услаждения, но удаляемся от всего этого и отвращаемся всею душею и всем сердцем, столько, сколько возвеличенные царскою честию и властию удаляются от вращающихся в блудилищах, и сколько привыкшие носить чистыя одеяния и намащаться мирами и благоуханиями отвращаются от нечистых мест и зловония. А кто не отвращается от всего этого, но имеет пристрастие к чему–либо из того, о чем мы сказали, тот ни видел царствия небеснаго, ни обонял, ни вкушал сладости и благоухания его.

И опять говорит Христос: блажени плачущии, яко тии утешатся. Посмотрим же опять и изследуем, имеем ли мы плач, и что это за утешение, которое, как говорит Господь, последует за плачем? Прежде сказал Он, что блаженны нищие духом, потому что их есть царствие небесное. Нищие же духом не имеют, как мы сказали, никакого пристрастия к благам мира сего, и не помышляют о них с услаждением, но ненавидят их и отвращаются от них. Итак кто презрел весь мир, кто отдаляется от него самым помыслом паче, нежели телом, и не имеет похотения ни к какому из видимых благ, тот чем мирским может быть опечален или обрадован? И тому, кто имеет царствие небесное и веселится внутри его каждодневно, как возможно плакать? К тому же Господь сказал, что те, которые плачут, приемлют утешение. Но внемлите, прошу вас, да уразумеете силу слова сего.

Верный человек, добре всегда внимающий заповедям Божиим, когда творя все, что требуют заповеди Божии, помыслит о высоте их, то есть о том непорочном житии и чистоте (какия оне изображают), тогда, изследуя меру свою, найдет себя крайне немощным и безсильным достигнуть оной высоты заповедей, найдет, что он крайне нищ и недостоин принять Бога, или возблагодарить Его и прославить (упокоить в себе), так как не стяжал еще в собственность себе никакого блага (не чем упокоить). Но таковый, помышляя о всем, сказанном мною, с чувством душевным, без всякаго сомнения восплачет плачем оным, который есть воистину наиблаженнейший плач, приемлющий и утешение и делающий душу кроткою. Утешение и радость, которыя раждает плач, суть залог царствия небеснаго. Вера есть уповаемых извещение, как говорит божественный Павел, а утешение бывающее в тех душах, кои плачут от облистания и освещения Святаго Духа, есть присутствие Бога, дарующаго им ради плача смиренномудрие, которое называется и семенем и талантом: потому что растет и множится в тридцать, шестьдесят и сто в душах подвизающихся и приносит Богу святый плод дарований Святаго Духа.

Где истинное смирение, там и глубина смиренномудрия; где смиренномудрие, там и возсияние Святаго Духа; где возсияние Св. Духа, там обильное излияние света Божия, и Бог с премудростию и ведением таин Его; где это, там царствие небесное, и сознание царствия, и сокровенныя сокровища боговедения, в которых и явление духовной нищеты; где чувство духовной нищеты, там радостотворный плач и непрестанныя слезы, которыя очищают душу от всяких люблений и пристрастий и делают ее всю световою.

Когда же просветится таким образом душа и уведает добре Владыку своего и Бога, тогда начнет она со всем усердием плодоприносить в себе и прочия добродетели Ему и Христу Господу. И подобает так. Ибо будучи всегда напаяема и питаема слезами, всецело погашает она в себе гнев, и соделывается вся кроткою и неподвижною на серчание, и тогда алчет и жаждет, то есть, сильно желает и ищет узнать оправдания Божии и приобщиться их, а вместе с сим становится милостивою и сострадательною. От всего же этого опять делается чистым сердце ея, и приходит созерцание Бога, и чисто зрит славу Его, по обетованию Его: яко тии Бога узрят. А те, у коих души таковы, суть воистину миротворцы и нарицаются сынами Божиими, кои чисто ведают Отца своего и Владыку и любят Его от всего сердца своего, терпя ради Его всякую тяготу и скорбь, когда бывают поносимы, укоряемы и теснимы за праведныя заповеди Его, кои повелел Он нам соблюдать, когда бывают всячески оскорбляемы и гонимы, и переносят всяк зол глагол, какой лжуще изрыгают против них, ради имени Его святаго, радуясь, что сподобились приять безчестие от людей за любовь к Нему.

Узнали–ль теперь, братия мои, истинное отпечатление печати Христовой? Уразумели–ль, верные, в каких признаках обнаруживается верность христианина? Поистине одна только есть печать Христова — осияние Духа Святаго, хотя много есть видов воздействий Его и много знамений силы Его. Первейшее всего другаго и необходимейшее есть смирение, так как оно есть начало и основание. Ибо говорит Бог: на кого воззрю, токмо на кроткаго и смиреннаго и трепещущаго словес Моих (Ис. 66:2). Второе есть плач, источающий непрестанныя слезы, о которых желал бы я многое сказать, но не нахожу достаточно слов, какими мог бы достодолжно беседовать о них. Чудо неизъяснимое! Текут слезы вещественныя из очей вещественных, и омывают душу невещественную от скверн греховных; падают на землю, но низвергают демонов и освобождают душу от невидимых уз греха. О, слезы! вы, источаясь от действия божественнаго просвещения, отверзаете самое небо и низводите божественное утешение. От сего утешения и от сладости духовной, какия испытываю, опять говорю и многократно буду повторять то же, что где слезы с истинным ведением, там и осияние божественнаго света, а где осияние сего света, там и дарование всех благ, там внутри сердца отпечатлена и печать Святаго Духа, от Котораго произраждаются и все плоды жизни. От слез плодоприносится Христу кротость, мир, милостивость, сердоболие, доброта, благостыня, вера, воздержание. От слез происходит то, что иной любит врагов своих и умоляет о них Бога, радуется в искушениях и хвалится скорбями, смотрит на грехи других, как на свои собственные, и плачет о них, и с готовностию предает жизнь свою на смерть за братий своих.

Послушайте же, умоляю вас, братия мои христиане, и пробудитесь от усыпления! Войдите в самих себя и посмотрите, возсиял ли свет божественной благодати внутри сердец ваших, — посмотрите, увидели–ль вы великий свет ведения, посетил ли вас восток с высоты и светит ли он вам во тьме и сени смертной седящим? Бог ни в чем не имеет недостатка, будучи преисполнен всех благ и совершенств. Ничего Ему от нас не нужно, кроме одного нашего спасения. Спасение же наше иначе не может состояться, если не изменится ум наш и не соделается иным действием силы Божией, так чтобы стал он умом обоженным, т. е. безстрастным и святым. Обоженным бывает тот ум, который внутри себя имеет Бога. Впрочем, чтобы стал таковым ум сам от себя, это невозможно. Только тот ум, который соединяется с Богом посредством веры и познает Его чрез делание заповедей, только такой наивернейше сподобляется видеть Его и созерцательно; ибо чрез посредство веры, какую имеет он во Христа, вселяется Христос внутрь его и делает его обоженным. Сохраняется же ум обоженным чрез то, если всегда поучается в том, что есть Христово, и непрестанно внимает закону Его; ибо поколику внимает кто закону Христову, потолику соблюдает и заповеди Его (и чрез это содержит себя обоженным); как опять кто имеет ум обоженным, тот потому самому всегда поучается в том, что Христово, непрестанно внимает закону Его и творит заповеди Его.

Восподвизаемся же, возлюбленные, о том, чтобы питать и возжигать в себе обильнейший огнь божественный, т. е. любовь Божию, посредством делания заповедей Христовых; ибо посредством их возгарается в нас божественный огнь, и посредством же их обыкновенно увеличивается он. Как чувственный огонь возгарается в веществе, как–то в дровах и в другом чем таком горючем, так что когда малая искра огня падает на такое вещество, то возжигает большое пламя, которое делается потом тем большим еще, чем больше находит горючаго вещества: таким же образом действует и умный огнь в отношении к умному (или в умной области). Что горючее вещество для чувственнаго огня, то разумная душа, имеющая в себе, как бы вещество горючее, — заповеди Христовы, — для огня Божества. Божество, т. е. божественная благодать сама по себе, одна, не бывает явною, если не низойдет в разумную душу. Как чувственный огнь не является в чувственном, если не найдет горючаго вещества; так и умный огнь не является в умном, если не найдет вещества заповедей Божиих. Господь и говорит: любяй Мя заповеди Моя соблюдет, и Аз возлюблю его и явлюся ему Сам (Иоан. 15:21). Вещественный огнь, прежде чем проявится в вещественном, бывает сокрыт; подобно сему и божественный огнь, прежде чем проявится в умных душах, бывает сокровен. И опять, начало чувственнаго огня непонятно, потому что он сокрыт внутри чувственнаго; равным образом и начало умнаго огня недомыслимо, потому что он сокровен в умном. Впрочем чувственный огнь — одного естества с чувственным, а огнь умный не одного естества с умными (душами); ибо Творец не одного естества с тварию. Следовательно умный огнь гораздо более сокровенен в умном, чем чувственный в чувственном.

Поразсмотрим же, братие, и поизследуем самих себя до точности, есть ли в нас печать Христова, и по указанным выше признакам постараемся определенно узнать, есть ли в нас Христос. Если мы не восприняли еще Христа, не имеем еще печати Его и не видим, чтобы были в нас те признаки, о которых мы сказали, но паче видим все противное тому, т. е. что и мир прелестный живет в нас, и мы, к несчастию, живем в нем, что высоко ставим временныя блага мира, а в скорбях, находящих на нас, изнемогаем, при безчестиях печалимся, а при честях, богатстве и наслаждениях мирских и плотских радуемся и веселимся; горе нам по причине зловредности, коею страдаем, горе нам по причине неведения и омрачения, покрывающаго нас, горе нам по причине окаянства и нечувствия, кои возгосподствовали над нами! Всецело ниспали мы долу, к земному, мирскому и чувственному. Поистине бедны мы и пренесчастны, далеки будучи от жизни вечной и царства небеснаго, потому что не стяжали еще в самих себе Христа, но имеем еще в себе мир живым, поколику живем в нем и мудрствуем земная. А кто таков, тот явно враг есть Богу, потому что пристрастие к миру есть вражда на Бога, как говорит божественный Апостол: не любите мира ни яже в мире (1 Иоан. 2:15); ибо любы мира сего вражда Богу есть (Иак. 4:4). Нельзя Богу работать, и по человеку жить.

Истинно говорю вам, братия мои, что ничего нет лучше в мире, как не иметь ничего от благ мира сего и ничего не желать лишняго, кроме необходимо потребнаго для тела. Необходимо же потребны для тела хлеб, вода, одежда и кров, как говорит божественный Апостол: имуще пищу и одеяние, сими довольни будем (1 Тим. 6:8). Если же понуждаемся в чем–либо больше этого, Тот, Кто даровал нам несравненно большее, и исполняет всякое животно благоволения (Пс, 144:16), всеконечно подаст и это нам, верующим и уповающим на Него. Только оставим все греховное и нечистое пред Богом, как–то: тщеславие, зависть, ненависть, вражду, лукавство, ропот, ложь, неправду, лихоимство, брань, поношения, оклеветания, пересуды, гордыню, человеконенавидение, злокозненность, и все другое, чему научил диавол человеческий род. Ибо из–за всего этого и повелел нам Бог не любить мира, ни яже в мире. Не с тем повелел Он это, чтоб мы без разбора ненавидели творения Божии, но для того, чтоб чрез это отсекали мы поводы ко грехам. Сего–то ради и возненавидим наконец мир и все то, что ненавидит Бог; потому что все это пагубно для души.

Блага мира сего суть препоны, кои не допускают нас возлюбить Бога и благоугодить Ему. Кто, любя славу и честь от людей, возможет иметь себя меньшим всех и уничиженнейшим, быть нищ духом и сокрушен сердцем, воздыхать и плакать о грехах своих? Кто может, любя богатство, всякия вещи и стяжания, быть милостивым и сострадательным, а не жестокосердым и зверским паче всякаго зверя? Кто может, будучи тщеславен и горд, быть свободен от зависти и соперничества? И тому, кто предан плотским страстям и валяется в нечистых удовольствиях, возможно ли быть чисту сердцем, или узреть Бога, создавшаго его? Куда ему узреть Его?! Можно ли также быть миротворцем тому, кто отчуждил себя от Бога и не слушает блаженнаго Павла, который говорит: по Христе убо молим, яко Богу молящу нами по Христе, примиритеся с Богом (2 Кор. 5:20). То–есть, вместо Христа, Который был послом, посредником Бога Отца к людям, чтоб они примирились с Богом, мы Апостолы, принявшие посольство и вместо Христа ставшие посредниками Бога Отца к вам, вместо Христа и Отца Его умоляем вас: примиритеся с Богом. Ибо всякий преступающий заповеди Божии есть противник Богу, воюющий против Него. А такой как может быть миротворцем других? Хотя бы и случилось ему примирить иных между собою, не может он устроить этого примирения так, чтоб оно благоугодно было Богу. Когда он враг сам себе и Богу, можно усомниться, чтоб те, которые примиряются при посредстве его, также как и он не были врагами Богу. Кто враг кому–либо, тот не сумеет другим посоветовать что либо угодное врагу своему, не сумеет он научить их творить волю врага своего, когда сам состоит противником воли сей.

Итак, братия мои возлюбленные, возненавидим мир и яже в мире. Ибо какое общение нам, христианам, с миром и с тем, что в мире? Возлюбим же от всей души то, что любить повелевает нам Бог. Возлюбим нищету духовную, то есть смирение, возлюбим непрестанный деннонощный плач, от котораго ежечасно произраждается радость душевная и утешение изливается на тех, кои любят Бога. От плача водворяется и кротость в тех, кои подвизаются во истине. Которые плачут, те также алчут и жаждут правды и всеусердно ищут царствия Божия, превосходящаго всякий ум человеческий. И не это только, но и то, что иной делается милостивым и чистым в сердце, полным мира и миротворцем, также мужественным в искушениях, бывает от непрестаннаго плача. Плач производит в нас ненависть и ко всякому злу. Им возжигается в душе и божественная ревность, которая ни на минуту не дает человеку покоя, но не допуская его склоняться на зло со злыми, устремляет на все доброе, исполняя вместе с тем душу мужеством и силою к претерпению всех искушений и скорбей.

Потечем же, братие, потечем со всем усердием, пока достигнем нетленнаго и всегда пребывающаго блага, презрев блага мира сего, кои тленны, преходят, как сон, и не имеют в себе ничего постояннаго и твердаго. Солнце и звезды, небо и земля, и все прейдет для тебя, и останешься ты, человек, один с делами своими. Что из того, что видим мы в мире сем, может принесть нам пользу в час нужды смертной, тогда, как отходим мы отселе и переходим в иную жизнь, оставляя мир и все мирское здесь, что и само в скором времени прейдет и ктому не будет? Пусть оно не тотчас еще прейдет, но что пользы от того для нас, когда, преселяясь инуды, оставляем все то здесь? Тело наше остается мертвым в земле, и душа, изшедши из тела, не может уже без него смотреть на здешнее, ни сама быть видима от кого. Там ум ея обращается только на то, что невидимо, никакого более попечения не имея о том, что в мире сем. Она вся бывает тогда в другой жизни, или для царства небеснаго и славы его, или для муки и огня геенскаго. Одно что–либо из этих двух приемлет она от Бога в вечное наследие, соответственно делам, какия наделала в мире сем.

Бежим же от прелестей мира сего и его обманчивых радостей и утешений, и к единому устремимся Христу, Спасителю душ наших. Его возревнуем постигнуть, и когда постигнем, припадем к стопам Его и облобызаем их со всею теплотою сердечною. Ей, умоляю вас, восподвизаемся теперь, пока еще мы в настоящей жизни, познать Его и узреть Его. Ибо если здесь сподобимся мы познать Его чувством души своей; то не умрем, смерть не возобладает нами. Не будем дожидаться узреть Его в будущей жизни, но здесь в этом мире поподвизаемся узреть Его. Св. Иоанн Богослов говорит: О сем разумеем, яко пребывает в нас, от Духа, Егоже дал есть нам (1 Иоан. 3:24). Итак, которые из вас делом показали твердую и несомненную в Него веру, обдумайте хорошенько, что я сказал, и разобравши то со тщанием, посмотрите, есть ли в вас Христос, чтоб не обмануть самих себя, думая, что имеете в себе Христа, тогда как ничего не имеете, и не отойти из сей жизни пустыми, не имея Христа, и не услышать оный страшный глас Господа: возьмите, что мнится имети сей лукавый, и отдайте имеющему большее. Тогда восплачете и возрыдаете, и скорбеть станете безполезно безконечные веки. Но да не будет сего с нами, паче же да соделаемся достойными узреть Господа в сей жизни, и когда умирать будем, иметь Его в себе, чтобы с Ним пребывать в другой жизни и радоваться с Ним в царствии Его. Аминь.

СЛОВО ЧЕТВЕРТОЕ

1. О том, что смерть души есть удаление из ней Духа Святаго, жало же смерти сей — грех; и что смерть и тление тела есть уподобление смерти и растлению души. 2. И о том, какие признаки мертвости и живости души? 3. О том, каким образом бывает отъятие тления и смерти; и о том, что смерть ныне не истреблена, а попрана и сделана ничтожною. 4. О том, как после смерти прославляются телеса почивших святых; также о воскресении и праведном суде Божием.

1. Как тело умирает, когда отделяется от него душа, так и когда от души отделяется Дух Святый, душа умирает. Жало смерти сей есть грех, потому что смерть и тление суть порождения греха. Душа чрез грех умерла для вечной жизни, отделившись от Духа Святаго и от царства Его. Видишь ли, какую имеет связь душа с телом, что телу невозможно жить без души? И опять, как душа удаляется и оставляет тело, с которым была вместе, и посредством котораго обнаруживала свою силу и деятельность? Видя сие, помысли, что подобным образом и первозданный человек был соединен со Святым Духом Содетеля всяческих Бога: но будучи прельщен лукавым диаволом и злоупотребив данным ему от Бога самовластием, сделался преступником заповеди Божией, и тотчас лишился благодати Святаго Духа, коею был осеняем. Вследствие сего душа замерла, а потом умерло и тело; и таким образом произошла смерть телесная, чтобы по смерти тела, которую видим, мы домышлялись о смерти души, которой не видим: ибо смерть и тление тела есть уподобление смерти и растлению души.

Впрочем иное есть естество тела, и иное естество души. Естество души мысленно, а естество тела чувственно. И еще, — тело прежде растлилось и потом умерло, потому что вышла из него душа — что и есть смерть тела; но с душею не так было: она прежде умерла, потому что отошла от нея божественная благодать, и потом растлилась. Растление души есть уклонение на распутия от прямаго и праваго мудрования — именно то, что растлилось правое мудрование и стало развращенным, воспохотствовав всего злаго. Ибо когда правые помыслы развращаются, тотчас как терния и волцы прорастают в душе семена зла. Таким–то образом как в мертвом теле распложаются черви, так в душе оной, лишившейся божественной благодати, будто черви расплодились — зависть, лукавство, ложь, ненависть, вражда, брань, злопамятство, клевета, гнев, ярость, печаль, месть, гордыня, спесь, тщеславие, немилостивость, лихоимство, хищение, неправда, неразумная похоть, шепотничество, пересуды, завиствования, спорливость, поношения, осмеяния, славолюбие, клятвопреступничество, клятьбы, Богозабвение, дерзость, безстыдство, и всякое другое зло, Богу ненавистное; так что человек перестал уже быть по образу и подобию Божию, как создан в начале, а начал быть по образу и подобию диавола, от котораго всякое зло.

2. Как душа, разумная и мысленная сила, сочетавает во едино тело, состоящее из многих частей, как–то: плоти, костей, нервов, жил, кожи и прочаго, что все дивно связует она собственною силою и содержит добре в полной гармонии, так что оне одна другой помогают, и одна другую поддерживают, связуемы будучи одною душею, а когда душа выходит из тела, тогда все эти части тела, теряя связь, распадаются и подвергаются истлению: так и благодать Святаго Духа сочетовает душу саму с собою божественною своею силою и животворит ее, как бы душа души, многия и разныя помышления ея и пожелания сводя к единой воле Божией, в чем и состоит истинная ея жизнь; а когда благодать Святаго Духа отделяется от души, тогда все ея помышления и пожелания разливаются и растлеваются. Итак, если возможно, чтобы какое–нибудь тело человека без души стояло в гармонии и своем чине; то возможно, чтоб и душа человека стояла, как должно, в своем чине, с отличительными чертами разумности, без благодати Святаго Духа. Но то невозможно, а это еще невозможнее. Напротив, как человек, души не имеющий, мертв в порядке мира сего, так и тот, кто не имеет благодати Св. Духа, мертв в порядке Божием; и никак невозможно, чтобы он имел жительство на небесах, потому что всякий мертвый (в каком–либо порядке) бездействен (безжизнен) в нем. Потому–то необходимо всякому человеку, верующему во Христа, креститься, чтоб быть Духом Святым возсоздану и обновлену, и стать новою тварию. Кто же не родится свыше, тот, как говорит Господь, не может внити в царствие Божие, и даже увидеть его; а кто видеть его не может, для того еще невозможнее получить его.

Вход в царствие Божие дается не за одни добрыя дела, но и за веру. Узрение его бывает чрез рождение свыше, а получение его — чрез добрыя дела, совершаемыя силою веры. Посему кто верует и крестится водою и Духом, входит в царствие Божие, яко рожденный (в него и для него). И опять, кто родился свыше, зрит царствие Божие, и тогда уже, как включенный в число воинов и учеников (сынов) царствия Божия, получает его за добрыя дела, им творимыя, каковых никто не может творить прежде, чем сделается он воином царствия Божия. Ибо человеческое естество наше как на свет мира сего выходит причастным клятве Адамовой, так на свет царства Божия выходит (из купели) причастным благословения Иисус–Христова. И если оно не сделается общницею божескаго естества Христова, если не примет благодати Святаго Духа, не может ни подумать, ни сделать что–либо достойное царствия Божия, не может исполнить ни одной заповеди, заповеданной нам Христом (чтобы быть сынами царствия); потому что Христос есть действуяй вся во всех призывающих святое имя Его. Сего–то ради Бог человек бысть да снидет в Него, яко в Бога, Бог Дух Святый, и да пребудет в Том, от Коего не отлучался, дабы потом чрез общение и соединение с Ним Божество соединялось с каждым человеком, общающимся с Ним, и сочетавающим во едино, т. е. в волю Божию, все помышления и желания свои. Это и есть воскресение души в сей жизни. Ибо чрез общение, восприятие и причастие Богочеловека Иисуса душа опять оживляется и восприемлет первоначальное свое нетление силою и благодатию Святаго Духа, приемлемаго чрез общение со Иисусом, и проявляет признаки новой, полученной ею жизни тем, что начинает служить Богу в преподобии и правде пред очами Его, а не людей, как говорит Апостол Павел: кольми паче кровь Иисусова… очистит совесть нашу от мертвых дел, во еже служити нам Богу живу и истину (Евр. 9:14). Как, когда живо тело, явны бывают в нем действия души; так, когда жива душа, явны бывают в ней действия Святаго Духа, как–то: благость, вера, кротость, воздержание. Душа, чрез веру приявшая мысленную оную силу Святаго Духа, (которой лишился Адам чрез преступление заповеди и вследствие того подвергся уклонению на распутия от правых помыслов, до невозможности право понимать что–либо), видит и разумеет, что добродетель собственно не что иное есть, как исполнение воли Божией, как и все любители истинной мудрости, учители и проповедники пришествия Христова и веры в Него, говорят, что добродетель собственно есть то, чтоб всякий человек, верующий во Христа, творил только волю Божию, а в отношении к благам настоящей жизни был как мертвый; так чтобы только в делах по исполнению велений Божиих и познаваем он был живым, и в этом только кругу обнаруживал движение и энергию. Это и есть признак, что душа жива.

3. А после, по воскресении, и тело восприимет нетление, которое душе Бог даровал теперь, оживотворив ее в настоящей жизни. Таким образом по безпредельной милости Божией открывается некое великое изумительное домостроительство Божие: душа воскрешаема бывает в настоящей жизни, а тело умирает, и приговор Божий: земля еси и в землю пойдеши, не отменяется; в общее же воскресение воскрешено будет и тело и восприимет также нетление. Смерть не отменена и не оставлена бездейственной в настоящей жизни, а только попрана и бывает презираема; потому что еслиб она теперь же была отменена, то люди не умирали бы более.

Поелику христиане после креста и воскресения Христова удостоверены, что умирая преходят от смерти в живот и в радость сопребывания со Христом; то вожделевают паче смерти. Ибо если Дух Христов есть жизнь души, то какая польза получившему Его жить в этом мире, и чрез то устраняему быть от той радости, которая подается сопребыванием со Христом? Счастливы те, которые, уверовав во Христа, умерли тотчас, как окрещены; потому что умерли облекшись во Христа и пошли в другую жизнь, нося оное царское одеяние Божества Христова. Но более счастливы и блаженны те, которые пожили здесь после святаго крещения, и будучи облечены в оное царское одеяние, как во всеоружие Божие, вступили в брань с врагом нашим диаволом и в конец победили его со всеми его кознями и злоухищрениями, благодаря за эту победу бывшаго с ними Христа и даровавшаго им ее, — и уже потом, после сей победы, умерли; потому что пожили, подвизаясь во славу Христа, Который возлагает сей добрый подвиг на всякаго верующаго в Него. То и слава Христова, чтобы христиане, воюя с демонами, не были побеждаемы (а побеждали), имея с собою непобедимаго Христа. Ибо в каждом христианине Христос есть воюяй и побеждаяй, и Он же есть призываяй Бога, и моляйся, и благодаряй, и благоговеинствуяй, и ищай с молением и смирением, — все это действует Христос, радуясь и веселясь, когда видит, что в каждом христианине есть и пребывает то убеждение, в коем удостоверительно исповедуют они, что Христос есть действуяй все сие. Почему всякому христианину относительно всех добрых дел, какия делает, надлежит исповедать, что их совершает Христос, а не он; кто же не так помышляет об этом, тот всуе есть христианин.

Люди для того раждаются в мир сей, чтобы прославлять и благодарить Бога, зная, что всякое добро от Него. И опять по труде и подвиге, подъятых в сем месте озлобления, на которое родились, умирают по определению Божию, чтоб упокоиться от трудов с надеждою, что некогда имеют воскреснуть и жить жизнию непрестающею, без всякой печали и лишений. Ибо хотя Христос, с ними всегда сущий, есть трудяйся в них, но и они, при всей немощи своей, большой подъемлют труд, чтоб только удержать с собою Христа. Потому что все хитрости и все козни диавола обращены на то, чтоб соблазнить их отторгнуться от рук Христа, и в самопрельщении расположить их говорить или хотя думать, что это–де мы сами по себе и своим поспешеством породили такое и такое благое помышление, или сказали такое и такое разумное слово, или сделали такое и такое доброе дело, хотя бы то и самое незначительное. И вот против этого–то великий у христиан постоянно обращается подвиг!

Всякой богобоязненной душе два великие предлежат подвига: первый, — чтобы получить благодать Святаго Духа, потому что и возможности нет вступить кому–либо на путь спасения и тем паче шествовать по нему, если не получит он наперед таинственной благодати Всесвятаго Духа: второй, более тяжкой, — чтоб, не лишиться сей благодати, получаемой со многими потами и трудами. Это лишение благодати случается по следующей причине. После того, как благодать Божия долгое уже время пребывает в душе, сшествуя ей путем спасения, поднимается против нея сильная и тягчайшая брань, подобная той, какую изображает пророк Давид, взывая к Богу: Господи, чтося умножиша стужающии ми? Мнози востают на мя, мнози глаголют души моей: несть спасения тебе в Бозе твоем (Пс. 3), т. е. что спасение твое совершается не силою Бога твоего, но твоею мудростию и твоею собственною силою. Если согласится душа на такое внушение, благодать отходит от нея. Но если она, отвергнув такое внушение, начнет с Давидом взывать к Богу: Ты, Господи, заступник мой и помощник, Ты — слава моя, и возносяй главу мою, Ты божественною благодатию Твоею совершаешь во мне спасение мое, а не я, — благодать Божия пребудет с нею. И этот–то второй подвиг, после перваго, в коем получается благодать Св. Духа, великий подвиг, чтоб не лишиться Божией благодати, полученной уже, предлежит душе до последняго нашего издыхания. Она, вместе с блаженным Апостолом Павлом, много потрудившимся, должна велегласно в слух Ангелов и человеков взывать: не аз, но благодать Божия, яже со мною (1 Кор. 15:10), — я не сделала никакого добра сама от себя, но благодать Божия, которая со мною. Потому что и апостолы, и пророки, и мученики, и иерархи, и преподобные, и праведные, — все исповедали такую благодать Св. Духа, и ради такого ея исповедания, с помощию ея, подвизались добрым подвигом и течение свое совершили. Это и была та вера, которую они соблюли, то есть они веровали, что победительницею великих многочастных и многообразных затруднений, какия они встречали в жизни, при такой немощи человеческаго естества, какую они в себе видели, была благодать Божия, которую они имели всегда присущею в себе. Уверовав — в начале, что это так есть и должно быть, они испытали сие потом на деле и познали добре; познав, возблагодарили Бога, так устроившаго; возблагодарив, исповедали; исповедав, увенчались; увенчавшись, прославились, имея в себе знамения обожения, поколику соделались причастниками Божескаго естества, и чрез то богами по благодати, которые, яко боги, имеют всегда пребывать с Богом в будущей жизни.

Люди для того и раждаются на свет, чтобы прославлять Бога, так как они суть мыслящия и разумныя существа. Они одни из всех видимых тварей могут познавать, величать и благодарить Творца Бога. Разсматривая тварь, они дивятся Творцу, и познав Его величие, недомыслимое и безпредельное, покланяются Ему, чтут Его и благоговеинствуют пред Ним; а при этом стараются жить во истине и правоте, как благоугодно Богу, представляя боговедение истинным свидетелем богоугодной жизни и благочестия, и наоборот, богоугодную жизнь и благочестие свидетелями боговедения ибо кто имеет боговедение и знает Бога, тот без сомнения и почитает Его, и служит Ему, т. е. верует и покланяется Ему, яко Богу, и живет богоугодно; всякий же человек согрешаяй не виде Бога, ни позна Его, как говорит Иоанн Богослов (1 Иоан. 3:6). И так есть воистину. Ибо кто знает Бога, естественно и почитает Его и благоговеинствует пред Ним; а кто благоговеинствует пред Ним и боится Его, тот может ли забыться до того, чтоб позволить себе сделать что–либо неугодное Богу, когда знает, что Бог везде есть и все видит? Да уверится же всякий человек грешащий, что он ни виде и не позна Бога, и что если он умрет в этой тьме и в этом неведении, то воскреснет потом не для чего другаго, как для вечнаго мучения, вечнаго потому, что там не будет более смерти, чтоб пресечь это мучение. Тот же, кто увидел и познал Бога, и чрез то не позволяет себе легкомысленно и безстрашно вдаваться в грех и тем показывает, что он не только боится, но и любит Бога, такой человек, если проведши всю жизнь богоугодно, прейдет в другую с надеждою и чаянием воскресения мертвых, воскреснет к радости неизглаголанной, для которой одной и раждаются, и умирают люди. Рожденные для такой радости, если презрят ее и проведут жизнь во тьме и неведении Бога, по воскресении будут претерпевать двоякое мучение, и то поминая, что были рождены для неизглаголанной радости, и то, что презрели ее по легкомыслию и потеряли по своей вине.

Посему всякий человек, рожденный в мир сей, тем паче христианин, пусть не думает, будто родился для того, чтоб наслаждаться сим миром и вкушать его радости, потому что еслиб этот был конец и эта цель его рождения, то он не умирал бы. Но пусть содержит в мысли, что родился он, вопервых для того, чтоб быть (начать существовать) из не–сущаго, каким был; вовторых для того, чтоб подобно постепенному возрастанию телесному возрастать мало–по–малу и возрастом духовным, и добрым подвигом восходить в то священное и боголепное состояние, о котором говорит блаженный Павел: дондеже достигнем вси… в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Ефес. 4:13); втретьих для того, чтоб сделаться достойным обитать в небесных селениях и быть вчинену в сонм святых Ангелов, и петь с ними победную песнь Пресвятой Троице, Которая как одна дает ему бытие, одна же благодатию Своею дарует и благобытие, то есть то показанное священное боголепное состояние.

При всем том однакож люди не только не направляют дел своих к той одной цели, для которой родились людьми, т. е. чтоб, достигнув меры возраста исполнения Христова, соделаться богами по благодати, а напротив делают все противное тому, и делают с большим усердием, всякими способами предаваясь грехам, чтоб в конце всего вверженным быть в вечное мучение, для котораго мы не раждаемся в мир сей. Ибо вечный огнь адский уготован диаволу и прочим демонам, а мы раждаемся для того, чтоб обрестись достойными Бога, когда умрем. Достоин же Бога вот кто: правый, истинный, кроткий, благий, сострадательный, милостивый, щедрый, добрый, долготерпеливый, незлобивый, человеколюбивый. Но таким ни один человек не может быть, если не соделается причастным благодати Божией по вере во Христа; так что, если кто не таков, то явно, что он или не верует во Христа, или кажется только верующим, будучи невером в самом деле. Ибо кто истинно верует во Христа, тот или уже сделался таковым, как мы сказали, или всяким образом подвизается быть таковым, помощию благодати Божией, без коей никто не может не только быть святым, но и взыскать того.

4. Душа, сподобившаяся стать причастницею божественной благодати, будучи сама освящена, по естественному последствию, освящает и все тело свое; потому что союзя и содержа тело, она находится во всех членах его; почему и благодать Св. Духа, как усвояет себе душу, так усвояет и тело ея. Впрочем пока душа находится в теле, Всесвятый Дух не проявляет в этом теле всей славы своей; потому что настоит необходимость, чтоб душа до конца жизни показывала сама доброе произволение свое, то есть последует ли она, как должно, благодати Св. Духа. Но когда придет конец и душа отделится от тела, тогда, поелику кончен уже подвиг (состязание, как на ристалищах), и душа, одержав победу, исходит из тела в венце нетления, как добре совершившая подвиг свой, тогда, говорю, благодать Св. Духа и в теле души сей проявляет свою освящающую силу, от чего кости голыя и целыя мощи Святых источают исцеления и врачуют всякия болезни. Когда душа отделится от тела со смертию его, тогда она одна, без участия в сем тела, начинает пребывать со всем Божеством, то есть с божественною благодатию, и сама бывает бог по благодати; тело же остается одно без души только с Божеством и проявляет для людей божественную силу в чудесах (не чрез душу, а прямо от Божества). Тогда ни душа в действиях своих не может встречать препятствий от связности телом, будучи отделена от него, ни тело из–за души не бременится уже лишениями в удовлетворении своих потребностей, то есть ни алчбою, ни жаждою, ни чем другим подобным. Но поелику оба они, и душа, и тело, освободились от всякой нужды и всякаго искушения, каким подвергались по причине взаимнаго союза, то и божественная благодать, как в той, так и в другом действует без всякаго препятствия, так, как бы всецело Божиими стали и душа и тело, быв усвоены Божеством ради богоугоднаго жития, какое провели они в мире, когда находились обе вместе.

Во время же всеобщаго воскресения и тело примет нетление, какое даровал уже Бог освященной душе. Ибо, по слову св. Григория Богослова, как в этом мире душа была участницею в тяготах и прискорбностях тела, по причине теснаго их союза, так и тогда телу передано будет от души обрадовательное состояние, которым она обладает. Тогда душа поглотит собою все тело и будет едино с ним, и дух, и ум, и бог по благодати, и все тленное и смертное тогда пожерто будет животом. Ибо как в Адаме плоть завладена была тлением по причине греха, а из–за плоти и душа сделалась некоторым образом земною в своих действиях, и предавшись всецело земному погрузилась в такое богоневедение, что иные не знали даже, есть ли Бог: так наоборот во время воскресения имеет быть все противоположное сему, силою Св. Духа, по благодати Бога воплощеннаго; тогда плоть поглотится душею силою Св. Духа, душею, которая пребывала уже поглощенною Богом, истинным животом, так, как бы вся душа имела всего Бога и во всем явен был уже только Он один. Просто скажу, боголепная благодать воскресения покажет тогда, то есть в будущем веке, все наше противоположным настоящему, противоположным тому состоянию, в коем находимся и в коем жительствуем в настоящей жизни; и как в настоящей жизни смерть по причине греха взяла силу и власть и все поглощает, так в будущей она праведно изнеможет и будет сама поглощена благодатию. Смерть, попранная теперь и посрамленная воскресением Христовым, тогда, после всеобщаго воскресения, совсем будет упразднена, как говорит божественный Павел: последний враг испразднится смерть (1 Кор. 15:26). Теперь, в настоящей жизни, смерть в своем находится времени, и есть (для всех) наказание за первое Адамово преступление (для грешников), пресечение грешности (для праведников), упокоение от священных подвигов; но в будущей жизни, как упразднится жизнь мира сего, так и смерть престанет наконец и будет упразднена; тогда, как раждаться не будут люди и жить по образу настоящей жизни, так и умирать не будут, как теперь, и смерть упразднится. Но будет тогда другая жизнь неизреченная, и другая смерть, тягчайшая и горчайшая теперешней, то есть вечное мучение. Ибо которые не соделаются здесь причастными Христу, или обезчестят сие причастие Христу противною тому жизнию, т. е. не поживут по Христу, все такие находятся в опасности подвергнуться там неотменимой уже каре тягчайшей смерти. В этом мире Бог (воплотившись) пришел уничтожить приговор смерти, которая была легчайшим наказанием; но там, в другой жизни, где не будет более настоящей смерти (которая бывает великим некиим утешением для тех, кои находятся под мучительным гнетом, потому что умерши они освобождаются от него), там какое другое может быть уврачевание (от смерти второй, которая будет смерть без прекращения жизни)? С другой стороны, в этом мире, от Адама до Христа Господа не было ни одного человека полно спасеннаго (а только в надежде), потому что все были причастны прародительскому греху (искупление от коего еще только ожидалось). А ныне, по совершении воплощеннаго домостроительства Господа нашего, многие бывают сообразными Христу (истинно спасенными). Потому тем, которые будут осуждены в другой жизни, не останется уже никакого утешения и никакой надежды спасения, потому что могли и они, подобно тем, быть сообразными Христу, и не восхотели. Так и для ангелов падших и сделавшихся демонами нет милости, потому что, когда большая часть ангелов, соблюдши волю Божию, пребыли в чине своем, могли и они соблюсти ее, но не восхотели.

О, когда бы и нам соделаться сообразными со Христом, да сподобимся получить жизнь вечную во Христе Иисусе Господе нашем, Коему слава, честь и поклонение со Отцем и Святым Духом во веки. Аминь.

СЛОВО ПЯТОЕ

1. Что есть самовластие, которое даровал Бог человеку в начале? 2. И после падения, что осталось в человеке от сего самовластия?

1. Видим, что человек, чрез преступление заповеди Божией сделавшись тленным и смертным, естественно алчет, жаждет, хочет спать, утомляется, чувствует холод и зной; потому невольно ест, пьет, спит, отдыхает, одевается и раздевается, хотя бы и не хотел того, и ни одного нет человека, который бы мог вытерпливать алчбу и жажду и прочее исчисленное пред сим, разве только с великим самопринуждением и самостеснением. Так и чувство потребностей сих бывает у человека и удовлетворение их совершается им не по воле его, естественно. Бывает и здесь нечто по воле, но не многократно и не надолго. Святые Божии, по воле своей, нудили естество свое и лишениями смиряли тело, постясь, бодрствуя, подвергаясь холоду и зною и утомляя себя самоохотно; но их укрепляла благодать Божия, и они сильны были справлять это. Итак, если все это бывает невольно с человеком, как дело естества, то в чем же усматривается самовластие человека? Ни в чем другом не усматривается сие самовластие, как в том, чтобы иметь ум свой всегда возвышаемым и прилепляемым к единому Господу Богу, Спасителю нашему многомилостивому.

Если самовластие усматривается в том, что во власти нашей, то, само собою, в чем нет власти нашей, в том не усматривается и самовластие. Но воля и хотение предводительствуется самовластием сколько в отношении к тому, что во власти нашей, столько же и в отношении к тому, что не в нашей власти. Только в отношении к тому, что во власти нашей, для успеха к хотению прилагается труд; потому что в настоящей жизни ничто из того, что в нашей власти, не может быть совершаемо без труда; и в отношении к тому, что не в нашей власти, воля ограничивается одним пожеланием, а труд тщетен. (Можно пожелать не спать, но как ни трудись, не выдержишь безсония).

Итак, поелику я самовластен и хочу потому быть и свободным, то самовластно ли поработился я оным страстям, коими побеждаем есмь и преодолеваем, будто по воле своей, или я поработился им не самовластно, а по некоей необходимости и насилию?

Страстей два рода: страсти естественныя (телесныя) и душевныя. Естественныя страсти непреложны, и человек порабощен им по естественной необходимости, не самоохотно. Так ем, потому что естественно алчу; пью, потому что жажду; ложусь спать, потому что дремота клонит; одеваюсь, потому что мне холодно; раздеваюсь, потому что мне жарко, и прочее. Делать или не делать так не зависит от самовластия. Ибо еслиб это зависело от самовластия, то, когда бы я долгое время не удовлетворял сих потребностей, пребывая без пищи и пития, без сна и прочаго, не испытывал бы в теле своем истощения и разстройства. Но поелику испытываю это, то и удовлетворяю им, хотя бы и не хотелось.

Итак эта часть не в руках самовластия; но не в руках ли самовластия душевныя страсти? Главнейшия между всеми страстями душевными страсти суть гнев и похоть. Если я, находясь в гневе неразумном и в похоти несмысленной, желаю победить гнев и похоть, а между тем почти всегда бываю побеждаем ими, то, очевидно, я порабощен им. Но если и не всегда и не в конец бываю побеждаем ими, но все же побеждаем иной раз; то поелику побеждаем бываю, все же, значит, я порабощен им. Тот же, кто порабощен неразумному гневу и похоти несмысленной, как может сказать, что он самовластен?

Если же кто скажет, что как случается с каждым человеком, что он упадет и встанет, так бывает и со мною в отношении к страстям: иногда я бываю побеждаем этими страстями, а иногда побеждаю их; из чего следует заключить, что иногда я бываю в рабстве у них, а иногда свободен от этого рабства; о, какой стыд тому, кто говорит, что самовластен, и хвалится тем, и в то же время без стыда признается: ныне предаю себя в рабство страсти, а завтра явлю себя свободным от нея, и это страждет он всю свою жизнь, так что таковой есть рабо–свободь, т. е. и свободный и раб!

Итак что же сказать нам о самовластии? То, что человек был самовластен тогда, когда был свободен от греха; как же скоро предал он свободу свою, то вместе с свободою потерял и самовластие, и стал рабом греха. Но кто раб, тот уже не самовластен: пусть он был свободен, но как только поработился, стал раб. Бог никого не создал рабом, а всех свободными. Только в отношении к Себе Он сотворил их рабами, поколику даровал им и самое бытие; но и то, чтобы был кто рабом Ему, не хочет Он, чтоб был по принуждению и насилию, а произвольно: подобно тому, как иной бедный и ничего неимущий, когда удостоится сделаться царским служителем, радуется и веселится что именуется и есть раб царя, — так и Бог хочет, чтоб человек был рабом Его по своей воле, и радовался и в великую славу и честь вменял именоваться и быть рабом Божиим.

2. Раб, как только узнает о ком, что он может его освободить, всеконечно прибегнет к нему, припадет к стопам его, и со слезами начнет умолять и всячески убеждать его, чтоб взнес за него цену его и освободил его. И очевидно, что у раба от прежняго его самовластия ничего не осталось, кроме одного желания и искания свободы. Но и это станет он делать тогда лишь, когда тяготится слишком игом рабства; если же случится ему в рабстве иметь покой и не встречать тяготы, то он и свободы не захочет.

Приложим это к нашему слову. Господь говорит в святом Евангелии: аще вы пребудете во словеси Моем.., уразумеете истину и истина свободит вы (Иоан. 8:32). Три предмета усматривается в слове Господа: пребывание в слове Его, познание истины и освобождение истиною, а не самовластием. Вот освобождение; где же раб? Вслед за приведенными словами говорит еще Господь: всяк творяй грех, раб есть греха (Иоан. 8:34). Вот и раб, настоящий раб, не имеющий самовластия, как мы сказали о рабе. Несколько ниже опять говорит Господь: аще убо Сын вы свободит, воистину свободни будете (Иоан. 8:36).

Поелику Бог истинен есть и неложны уста Его, изрекшия сие, то кто посмеет утверждать, что раб греха самовластен, когда каждый раб, пока пребывает в рабстве, не имеет никакого самовластия? Это сказал Господь нам; а Павел Апостол велиим гласом на всю вселенную вопиет: окаянен аз, кто мя избавит от тела смерти сея? (Рим. 7:24). Но само собою разумеется, что когда освобождает кто кого, освобождает конечно от рабства. Почему тот же Апостол говорит в другом месте: сво6одою убо, еюже Христос нас свободи, стойте (Гал. 5:1), чем показывает, что освобожденные освободились от рабства, в коем находясь, не были самовластны.

Того, что сказали мы, достаточно к показанию, какое самовластие осталось в нас после того, как мы сделались рабами греха, именно, что оно хранится лишь в нашем желании освобождения, а не в чем–либо большем. Почему нам надлежит приносить Христу сие желание, соединяя с ним и душевную заботу, сердечное искание, не чрез добрыя дела, а чрез одну веру, дабы Христос, давший Себя в искупление за души наши, увидел, как всею душею, всем помышлением и всею крепостию желаем мы и ищем освободиться от злаго тиранства греха, и освободил нас от него божественною благодатию Своею. Между людьми никого нет свободнаго и самовластнаго, кроме одного Христа; а Он потому таков, что есть Бог и человек. С того времени, как Адам стал рабом греха, все люди, до скончания века, рабы суть, кроме тех, которые освобождаемы бывают Христом, как написано: первый человек от земли перстен, а далее: яков перстный, такови и перстнии. Вторый человек Господь с небесе; а потом: яков небесный, тацы же и небеснии (1 Кор. 15:47:48).

Что это за перстный человек? Это блудник, лжец, злой, лукавый, лицемер, нелюбовный, злопамятный, лихоимец, хищник, неправедный, тщеславный, гордый, самомнительный, который, будучи таким же, как и все люди, думает о себе, что он не знать как выше их. Что это за небесный человек? Это святый, преподобный, праведный, как и Господь наш Иисус Христос. Ибо как естественный отец раждает себе чад по себе, так и второй отец Христос по Себе же раждает Себе чад святых, праведных, свободных и самовластных, как сам Он, Отец их. Таковы признаки самовластия, как то, что сказали мы о перстном, служит признаком несамовластия. Из сего явна суть, скажем словами возлюбленнаго Иоанна Богослова, чада Божии и чада диавола (1 Иоан. 3:10).