Граф Сен-Жермен

Один угодливый чиновник впустил короля в свой кабинет. Неужели эта интрига закончится столь банально, меж двух глотков шампанского? Но надо было знать Жанну-Антуанетту! Она имела холодную голову. Впрочем, как и чувства… Жанна-Антуанетта позволила королю некоторые вольности, но не более, чем это было принято» на маскараде…

Вечером, возвращаясь с бала, все еще в сопровождении герцога д'Айена и держа под руку мадам д'Этиоль, Луи кликнул фиакр.

— Куда я должен вас отвезти? — спросил король.

Он ожидал, что она ответит: «Куда хотите». Но услышал:

— В дом моей матери.

Это было неожиданно, король улыбнулся, и забавно. Король! В фиакре! С молоденькой мещанкой, которую он провожает до дома матери! С какой-то Пуассон, дочерью мясника!

Пока экипаж трясся по булыжникам мостовой, он немного приблизил свою победу. Ее губы… И всего лишь один поцелуй в грудь у самого края корсажа. А герцог д'Айен упорно смотрел в окошко. Вдруг фиакр остановился на перекрестке — полицейский сержант не разрешал проехать.

— Дайте луидор кучеру, — приказал король, — и он проедет!

— Один луидор? — воскликнул герцог. — Поостерегитесь, Ваше Величество, завтра же полиция об этом узнает, начнет разнюхивать, куда мы ездили, и раскроет ваше инкогнито! Вполне достаточно одного экю!

Кучер подхлестнул лошадь, и Людовик XV отвез будущую фаворитку к матери…

Только через несколько дней, чтобы придать больше веса своей капитуляции, Жанна-Антуанетта осуществила свою мечту, к которой стремилась столько лет: отдалась тому, кого она любила всей душой…

Но как злословили придворные:

— Если это и случилось, то это удовлетворение минутного желания, она не станет любовницей.

«Минутное желание» — только на первый взгляд. Но двор не знал о настоящей драме той, которой король тут же придумал милое имя — Помпадур. Она была бесчувственна к его ласкам! «Мадам холодна и не испытывает радости от любви», — говорила ее служанка. Жанна заставляла себя пить горячий шоколад с ванилью, ела много трюфелей и переперченные блюда. Такой подогрев чувственности не дал никакого результата, кроме проблем с желудком.

— Моя дорогая, — поделилась своими опасениями мадам д'Этиоль со своей подругой, мадам де Бранка, — я боюсь потерять любовь короля. Мужчины придают слишком много значения некоторым вещам. А у меня, к несчастью, холодный темперамент.

Она стала часто плакать.

— Вы знаете, что со мной случилось неделю назад? Король под предлогом, что ему жарко, лег на мою кровать и провел со мною часть ночи. Я ему быстро надоем, и он возьмет другую!

— Вы не избежите этого, — ответила мадам де Бранка, — продолжая вашу странную диету, а только убьете себя. Сделайте лучше так, чтобы король дорожил Вашим обществом, будьте нежны, не отталкивайте его, и время все исправит. Цепи привычки свяжут вас навсегда.

Цепи привычки? Другая женщина, Марсель Тинейр, раскрывает нам еще один секрет мадам де Помпадур, которым она пользовалась многие годы:

«Когда король поднимался в «комнаты наверху», каждый раз его встречала новая женщина, но с тем же лицом. Это была та же, столь знакомая, — и всегда другая: садовница в соломенной шляпке; султанша в широких шелковых шальварах и в кофточке с пуговицами, расстегнутыми на шее; придворная дама — почти величественная; молодая веселая женщина или мечтательная рассказчица разных историй. Это выгодно отличало ее от других придворных дам.

Из своих слабостей мадам де Помпадур создала тайное оружие силы. За свою жизнь она видела стольких людей, столько всего узнала, о чем Людовик и не догадывался. Она освободилась от предрассудков, столь стесняющих герцогинь в любви. Жанна умела музицировать, рисовать, элегантно одеваться, искусно вести беседу — талант, приобретенный в школе Вольтера и Фонтенелли. Эта гениальная выскочка имела все черты истинной парижанки, которая может родиться в грязи и подняться до ступеней трона. Она умела приспосабливаться ко всем ситуациям, если надо, быть влюбленной, актрисой, политиком, куртизанкой и даже благочестивой мамашей семейства, но всегда и прежде всего оставаться женщиной, которая хочет нравиться и нравится мужчинам». Жанна-Антуанетта стала не минутным увлечением, а полноправной любовницей!

Ленорман д'Этиоль смирился и согласился с грустью, но без возмущения, с приказом, который 15 июня 1745 года лишил его жены.

14 сентября 1745 года маркиза Помпадур пережила ужасную церемонию представления ко двору.

— Кто та, которая посмеет представить такую женщину королеве? — спрашивал аббат д'Эди у принцессы Конти, кузины короля.

— Ах, аббат, — ответила, смеясь, принцесса, — не спешите судить, так как это буду я!

Мадам Конти жаждала милостей и денег… Одетая в тяжелое парчовое платье, мадам Помпадур сделала три реверанса: королю, который покраснел, глядя на нее, королеве, которая была очень любезна с ней, и дофину, который показал ей язык…

В этот же вечер экс-мадемуазель Пуассон отправила шестьсот ливров мадам Лебон, предсказавшей когда-то, что она станет любовницей короля — «почти королевой» Франции, которой она и была больше двадцати лет, до самой своей смерти.

Роковой огонь бриллиантов

Граф Сен-Жермен был постоянным посетителем салона мадам Помпадур, и она много времени проводила с этим умным человеком. Он развлекал ее разными историями, в том числе любовными, она верила в них, как ребенок старается верить в волшебство фокусника, чтобы удовольствие от представления стало еще больше. Об искусстве Сен-Жермена-рассказчика она говорила: «Глубокое знание всех языков, древних и современных; необыкновенная память; эрудиция, проблески коей можно уловить среди непостоянства его беседы, всегда забавной, а временами и весьма увлекательной; неисчерпаемый дар изменять тон и предмет разговора; способность быть неизменно оригинальным и придавать самым тривиальным беседам элемент неожиданности делает его великолепным рассказчиком. Иногда он передавал анекдоты о дворе Валуа или принцев более отдаленных эпох с такою точностью в деталях, что казалось, будто он сам был очевидцем того, что описывал».

Как-то мадам Помпадур призналась Сен-Жермену, что если бы ей не посчастливилось жить при дворе собственного короля, то она выбрала бы двор Франциска I. И спросила графа, не приходилось ли ему встречаться с этим просвещенным монархом? Сен-Жермен поведал мадам Помпадур о событиях при дворе Франциска I так, «будто видел их собственными глазами, описывая в точности внешность короля, имитируя его голос, манеры и речь — ив течение всего повествования делал вид, словно был их очевидцем».

Однажды граф Сен-Жермен развлекал, как обычно, гостей мадам Помпадур своими историческими анекдотами. Внезапно в салоне появился сам Людовик XV, спустившийся по потайной лестнице из своих апартаментов на втором этаже. С присущей ей грацией мадам Помпадур представила Сен-Жермена королю. Он, конечно, был уже наслышан о таинственном графе, тем любопытнее ему было познакомиться с ним лично.

Во время завязавшейся беседы у них обнаружились общие увлечения, склонность к точным наукам, к астрономии, анатомии, химии. Потом говорили, что граф, благодаря королю, оборудовал в Версальском парке лабораторию, в которой король «баловался опытами».

Мадам дю Оссет, горничная маркизы де Помпадур с 1747 года и ее доверенное лицо, в своих воспоминаниях рассказывает о таком случае.

Однажды граф Сен-Жермен пришел к мадам Помпадур, когда у нее собрался чуть ли не весь двор, поражавший роскошью туалетов и сверкавший драгоценными камнями. Но всех превзошел граф Сен-Жермен. Пряжки его башмаков и подвязки были усеяны чистыми бриллиантами такой великолепной красоты, что Помпадур выразила сомнение в том, что камни на пряжках короля могут сравниться с ними. Тогда граф вышел в гардероб, снял обувь и принес ее, чтобы все могли рассмотреть бриллианты. Знатоки тут же определили их цену — они стоили не меньше двухсот тысяч франков. При графе, пишет дю Оссет, была в тот день и баснословно дорогая табакерка, и сияющие рубиновые запонки.

Спустя несколько дней, рассказывает де Оссет, между королем Людовиком XV, мадам Помпадур и графом Сен-Жерменом произошел разговор о том, можно ли вылечить «больной» бриллиант.

«Король приказал принести бриллиант среднего размера с изъяном — пятном на нем. Камень взвесили, и король сказал графу: «Этот бриллиант, даже учитывая его изъян, стоит шесть тысяч ливров; без этого дефекта его цена, по меньшей мере, десять тысяч. Не поможете ли вы мне получить эти недостающие четыре тысячи?» Сен-Жермен очень внимательно осмотрел камень и ответил: «Да, это возможно. Через месяц я принесу Вам бриллиант без пятна».

В назначенный срок граф Сен-Жермен принес королю бриллиант — пятна на нем не было. Камень был завернут в льняную материю, его тут же взвесили. Оказалось, что вес его уменьшился на самую малость. Король попросил месье де Гонто отнести бриллиант к своему ювелиру и не рассказывать ему ничего о происшедшем. Ювелир оценил бриллиант в девять тысяч шестьсот ливров.

Король, однако, пожелал оставить бриллиант и сказал, что сохранит его, как диковинку. Он не мог скрыть своего удивления и заметил, что мсье Сен-Жермен, должно быть, владеет миллионами, особенно если ему известен секрет, как из небольших камней сделать большие. Граф не ответил на это ни «да», ни «нет», но с уверенностью сказал, что может увеличивать и очищать жемчуг. Король с вниманием слушал его, как и мадам Помпадур. Мсье де Кесной как-то заметил, что Сен-Жермен мошенник, но король отчитал его за это. Похоже, что он покорен графом, и иногда говорит о нем, как об очень высокородной особе».

В доме Сен-Жермена хранилась целая коллекция драгоценных камней и бриллиантов удивительных размеров и красоты. Об этом свидетельствует барон Гляйхен. По его словам «там были чудеса, достойные пещеры Аладдина», например, опал чудовищных размеров и белый сапфир величиной с яйцо, яркость которого затмевала все остальные камни. Барон, знавший толк в камнях, заверял, что не было причин сомневаться в драгоценности этих камней, тем более что они не были оправлены.

Тот же Гляйхен предположил, что графу Сен-Жермену, наверное, были известны указания итальянца Д. Кардано (XVI в.), изложенные им в его книге «Тонкости», о том, как придать различным камням прозрачность алмаза. Возможно и то, что граф «знал некоторые химические секреты, особенно секреты изготовления красителей, красок для тканей, в частности редкой красоты краски под золото. Возможно даже, он сам сотворил те камни, которые были в его коллекции и о драгоценности которых можно было судить, лишь распилив их».

Сам Сен-Жермен говорил, что своими познаниями о драгоценных камнях он обязан своим путешествиям в Индию в 1737–1742 годах и в 1755 году вместе с генералом Клайвом, служившим под началом вице-адмирала Уотсона. Во время своего первого путешествия в эту страну он находился при дворе персидского шаха и, вероятно, уже тогда научился искусству разбираться в бриллиантах и драгоценных камнях, ибо, по его же собственным словам, здесь он начал постигать тайны природы.

Все авторы, как бы они ни относились к Сен-Жермену, сходятся на том, что он владел секретом облагораживания драгоценных камней.

Верно сказано, «только тот, кто путешествует, делает великие открытия». Автор этой сентенции граф Ламберг, знавший Сен-Жермена, подтверждает, что, по собственным словам графа, он был знаком с Томас-Кули-ханом, то есть с персидским Надир-шахом (1688–1747), завоевателем Индии.

Об Индии — стране чудес, в которой находятся сказочные сокровища, Сен-Жермен прочитал в книге путешественника и ювелира Жана-Батисты Тавернье. За сто лет до Сен-Жермена он побывал в Индии и написал об этом в книге «Шесть странствий в Индию» (1676). В ней много места автор уделил описанию алмазов, их добыче и судьбе, рассказал о поистине драматических историях, о похищениях, роковом возмездии, убийствах. Тавернье снабдил книгу рисунками драгоценных камней, которые ему довелось увидеть в сокровищнице Великих Моголов — династии, правившей в Индии с 1526 по 1858 год. Рассказал он и о том, где издавна добывают знаменитые алмазы, — в долинах рек на юге Индии близ Голконда. Тогда это был богатейший город и мощная крепость, огражденная поясом неприступных стен.

Нескончаемой вереницей тянулись сюда караваны с товарами, шумели многоголосьем рыночные площади, день и ночь толпился народ около караван-сараев, а в роскошных дворцах и чудесных садах слышалась волшебная музыка.

Это была та самая сказочная страна загадочного Востока, страна чудес и несметных богатств, о которой веками грезили европейцы. Лишь одиночкам, главным образом миссионерам, удавалось добраться сюда по суше, преодолев невероятные трудности и опасности, таким, скажем, как Карпини, Рубрук, Марко Поло и другим создателям ранних глав великого приключения человечества — познания земли, оставивших описание своих странствий. Первым из европейцев достиг Голконды в 1565 году португалец де Орта, служивший при вице-короле в Гоа — португальской колонии, а в 1622 году здесь побывал англичанин Метгольд.

Черпали европейцы сведения и у античных авторов Птолемея и Плиния.

В рассказах древнегреческих писателей привлекали прежде всего сообщения о таинственных, мифических странах и чудесах, которыми они знамениты. У Гомера поражало описание страны одноглазых циклопов, а у Лукиана — легенды об «индийских чудесах». Образы чудес загадочной Индии авторы нередко преподносили как достоверные свидетельства очевидцев, а подлинные сведения землепроходцев и мореходов, бывало, «переосмысливали» в традиционном ключе, стремясь лишь к тому, чтобы поразить чудесами впечатлительных современников.

Можно представить, как действовали на воображение, пребывавшее в плену тогдашних представлений, «свидетельства» об изрыгающих пламя дьяволах, обитающих в загадочной Индии, где якобы находилось и «Царство пресвитера Иоанна». Следуя легенде, капитан Себастьян Кабот на своей карте поместил эту святую землю обетованную «в восточной и южной Индии». И не случайно Рабле, в эпоху которого легенда эта продолжала возбуждать всеобщий интерес, писал о предполагаемой женитьбе Панурга на дочери «Короля Индии», пресвитера Иоанна. Намечал автор «Пантагрюэля» и путешествие своего героя в эту страну, где будто бы находился вход в преисподнюю.

Необходимо было отыскать морской путь в Индию.

Первыми осваивать этот маршрут начали португальцы (если не считать древних финикийцев и карфагенян) еще со времен Генриха Мореплавателя — португальского принца, целью жизни которого стало проложить морской путь в Индию. Ради своих дерзких, а тогда едва ли не фантастических планов неутомимый Генрих одну за другой снаряжал армады в сторону Моря Мрака, как со страхом называли в те времена неизведанные просторы Атлантики. Именно он, Генрих Мореплаватель, в первой половине XV столетия заложил основы будущей широкой колониальной экспансии португальских конкистадоров. И именно ему довелось «впервые углубить в незнаемый предел торжественный полет тяжелых каравелл…».

Наитруднейшим препятствием был мыс Бохадор — самая южная точка на западном африканском побережье, известная тогда географической науке. На пути к этому мысу приходилось преодолевать коварные отмели, взрывающие поверхность воды на многие километры вокруг, которые, как считали, отбрасывали корабли в открытое море. Не менее страшными были и басни об ужасающих чудовищах, обитающих в море за этим мысом, о том, что всякий, кто осмелится пройти мимо Бохадора, непременно обратится в пепел или будет сварен заживо, и другие суеверия, способные отпугнуть любого смельчака. Когда же каравелла Жила Эаннеша в 1434 году прошла страшный Бохадор, то оказалось, что море за ним нисколько не отличается от обычного, а земля покрыта теми же, что и в Португалии, растениями.

Преодолев этот рубеж, португальцы отважно устремились на юг, опровергая древние небылицы и отметая страх, так долго удерживающий их на пути в Индию. А еще через полвека Бартоломеу Диаш воплотил заветную мечту европейцев — обогнул мыс на самой южной оконечности Африки. Он назвал его мысом Бурь из-за ужасных штормов, которые пришлось выдержать, огибая его. Но король дал этому мысу другое, приятное название — мыс Доброй Надежды, то есть надежды на то, что теперь наконец-то будет найдена морская дорога в желанную Индию. Там, верили, обнаружат загадочное «Царство пресвитера Иоанна» — святую землю обетованную и легендарную страну Офир, откуда библейский царь Соломон за три года вывез десять тонн золота, серебро и слоновую кость для храма в Иерусалиме. Несметные сокровища таинственной страны Офир много веков не давали покоя, будоражили воображение. «Золото» было тем магическим словом, которое заставляло, рискуя, преодолевать бурное, коварное море, плыть в неизвестность за несметными сокровищами.

Представления о сказочных странах, населенных фантастическими существами, отразились и в творчестве других писателей. Отелло, рассказывая венецианскому Совету о своих скитаниях, о больших пещерах и степях бесплодных, упоминает и об «антропофагах — людях с головами, что ниже плеч растут». Легенды о призрачном острове Св. Брандана вдохновляли Т. Тассо при описании садов Армиды в поэме «Освобожденный Иерусалим». Описание «индийских чудес» встречается у многих литераторов. Современники Свифта были уверены в реальном существовании тех стран и народов, о которых рассказывал капитан Гулливер. Эту уверенность разделяли и по отношению к Утопии — стране, описанной Т. Мором, и даже намечали послать миссионеров на остров Тапробана (Шри Ланка), где, кстати говоря, предполагали заодно обнаружить и город Солнца, придуманный Т. Кампанеллой.

***

Наряду с вымышленными, фантастическими описаниями заморских стран, выходили и подлинные. К их числу принадлежали и упоминавшиеся уже странствия Тавернье, а также записки об Индии Франсуа Бернье, французского путешественника и придворного врача индийского правителя Аурангзеба, прожившего при нем целых восемь лет до 1665 года.

Впрочем, когда Тавернье вернулся из Индии и рассказал в своей книге о несметных сокровищах Голконды, ему никто не поверил. Так и прослыл бы он фантазером, если бы не продал за 250 тысяч ливров Людовику XIV голубой бриллиант неслыханной величины и красоты, добытый в копях Голконды.

После этого не было оснований не верить Тавернье, что он видел в Голконде бриллиант «Великий Могол» весом 280 каратов (1 карат = 0,2), описанный им в книге.

Этот камень, как полагают, был извлечен из земли в Коллурских копях, неподалеку от Голконды, около 1650 года, то есть при Шах-Джехане, пятом императоре из династии Великих Моголов. Сын этого правителя и его преемник с 1658 года по имени Аурангзеб продемонстрировал этот бриллиант Тавернье. В своей книге он пишет: «1 ноября 1665 года я пришел во дворец, чтобы попрощаться с королем. Он прислал мне записку, в которой сообщал о своем нежелании прощаться со мной без того, чтобы я не осмотрел его драгоценные камни. Рано утром на следующий день ко мне пожаловали пять или шесть офицеров от набоба Джафера-хана, чтобы проводить меня к королю. Когда я прибыл во дворец, то два хранителя королевских сокровищ проводили меня к Его величеству. После обычных в таких случаях продолжительных приветствий они отвели меня в комнату, в самом дальнем конце которой восседал на своем троне король. В комнате находился также Акель-хан, главный хранитель королевских сокровищ. Увидев меня, он отослал четверых евнухов за драгоценностями. Они вернулись с двумя лаковыми подносами с изображением золотого цветка. Подносы были покрыты маленькими накидками из красного и зеленого бархата. Перебрав несколько раз драгоценности и пересчитав их, три писца составили тут же их полное описание…»

Первым бриллиантом, который Акель-хан предложил Тавернье рассмотреть, был большой камень, ограненный розой (вид огранки) и имеющий форму половинки разрезанного яйца. На нижней стороне он заметил легкую трещину и желтый изъян в нем. Но в общем это был бриллиант отличной воды, весом 319,5 рати, что составляет 280 каратов, «Я узнал, — пишет далее Тавернье, — что этот камень подарил Шах-Джехану переметнувшийся к нему и предавший своего господина короля Голконды Мир-Джумла. Но тогда это был необработанный камень весом в 787 каратов и в нем было несколько изъянов».

Тавернье довелось увидеть в Индии многих гранильщиков алмазов, которые, однако, не обладали, как он заметил, большими познаниями и не были более искусны по сравнению с европейскими мастерами, один из которых — Луи Беркен еще в 1476 году первым применил способ шлифовки алмазов металлическими дисками с алмазным порошком. Но то, что умели делать индийцы и в чем, они, видимо, превзошли европейцев, так это искусство скрывать пороки драгоценного камня, нанося на него множество мелких граней. Первоначальная же форма камня оставалась неизменной. Индийские гранильщики использовали вертикальное колесо для шлифовки и полировки камней, вращая его при помощи ремня, который приводился в движение рукой через шпиндель, в то время как другая рука прижимала камень к плоскости колеса. При таком способе невозможно было добиться, чтобы грани были по-настоящему плоскими. (Возможно, именно секретами индийских мастеров владел Сен-Жермен и поэтому смог на удивление всем излечить бриллиант Людовика XV.)

Если бы алмаз «Великий Могол» оказался в Европе, говорит Тавернье, то его обработали бы по-другому. А так он был довольно сильно стертым, и вес его значительно уменьшился. После шлифовки мастера обвинили в том, что он запорол камень, и император, не заплатив за работу, вместо этого оштрафовал его на десять тысяч рупий. (Сегодня местонахождение этого бриллианта неизвестно.)

И еще об одном бриллианте Тавернье пишет как о самом крупном, который ему когда-либо приходилось видеть, но который купить не удалось. Его стоимость была 500 тысяч рупий или 750 тысяч ливров, а француз мог предложить лишь 400 тысяч. Возможно, это был знаменитый «Кох-и-Нур».

Об этом бриллианте шла дурная слава. Из восемнадцати правителей, владевших этим камнем, одних предательски убили, другие пали в битвах или были изгнаны и умерли в нищете. Благодаря этому он приобрел зловещую репутацию приносящего смерть своему владельцу.

Среди знаменитых алмазов чистейшей воды «Кох-и-Нур» выделяется неповторимой игрой света и огромным размером — 191 карат после первой огранки. Необычная у него и история.

По индийским легендам, бриллиант принадлежал Богу любви Каме, одному из героев «Махабхараты». Но первые достоверные сведения о нем встречаются в «Бабур-наме», сочинении Бабура, основателя династии Великих Моголов.

Имя «Бабур» означает «Северный лев». Он пришел из Афганистана, то есть с севера. В жилах этого человека текла кровь двух великих завоевателей: по мужской линии он происходил от пятого колена Тамерлана, а по женской — от пятнадцатого колена Чингисхана. И посему, как говорится в источниках, он тоже стал великим завоевателем, однако был также писателем и поэтом. В «Бабур-наме» он рассказывает о султане Ала-эль-Дине-хали, правителе Дели в период с 1295 по 1316 год. Во время одного из походов на юг султан одержал победу над правителем Гуджирата и заполучил богатую добычу. Среди прочих сокровищ ему достался и большой великолепный бриллиант.

Два столетия спустя к Бабуру за помощью обратился правитель Пенджаба Давлат-хан с просьбой помочь ему в борьбе со своим племянником Ибрагимом Лоди, султаном Дели. В 1526 году Бабур разгромил его армию, а его самого убил. Был им убит и раджа княжества Гвалнора Викрамадита, выступившего на стороне султана. Накануне битвы раджа переправил все свои сокровища в крепость Агру. В том числе и знаменитый бриллиант, которым с некоторых пор владел.

Бабур взял Агру 4 мая 1526 года. И в тот же день ему достался уникальный камень. В «Бабур-наме» об этом говорится так: «Когда прибыл Гамаюн, сын Бабура, люди Викрамадиты попытались бежать, но воины Гамаюна схватили их и бросили в темницу. Но при этом пощадили семью раджи».

Существует, однако, и иная версия. Согласно ей, бриллиант принадлежал не радже, а султану Ибрагиму Лоди. Будто его мать преподнесла его Гамаюну в знак благодарности за то, что, захватив Дели, он пощадил семью погибшего султана. Будто мать его вошла к победителю ее сына с золотой шкатулкой в руках и передала ее молодому принцу. Открыв ее, Гамаюн увидел там бриллиант. Он преподнес его в дар отцу, и с тех пор камень стали называть «Бриллиант Бабура».

После смерти Бабура камень вернулся к Гамаюну, ставшему императором. С тех пор он странствовал вместе с владельцем, судьба которого оказалась непростой. Гамаюн вынужден был бежать после поражения, нанесенного ему афганцами. Он оказался в Персии, где Шах-Тахмасп сердечно принял его. Будто бы в знак благодарности Гамаюн подарил бриллиант своему благодетелю. Тот, удивленный столь щедрым подарком, позвал ювелиров, чтобы оценили стоимость камня. Они в один голос заявили, что «у него нет цены». Посол правителя Голконды при персидском дворе Ибрагим Катба подтвердил, что стоимость бриллианта не поддается исчислению.

Все эти события имели место в 1547 году. О дальнейшей судьбе бриллианта вплоть до 1739 года точных сведений нет. Известно, что одно время он принадлежал Шах-Джехану, правнуку Гамаюна. Затем им владел его третий сын Аурангзеб. Под его ударами пала когда-то неприступная Голконда. Богатая добыча досталась завоевателям, в том числе и сокровища. Так в руках Великих Моголов оказались чуть ли не все самые известные крупные алмазы, когда-либо найденные в Индии. И прежде всего — зеленовато-голубой «Великий Могол» и чистейшей воды «Бриллиант Бабура», как его тогда называли.

Два этих самых величественных алмаза мира украсили знаменитый трон Великих Моголов. Семь долгих лет придворные мастера Шах-Джехана трудились над созданием этого чуда. Как повествует летописец, шаху «пришла в голову мысль, что огромное количество редких драгоценностей, имевшихся в сокровищнице, лучше всего использовать на сооружение трона, на котором император восседал бы во все возрастающем сиянии». И действительно, трон был буквально усыпан драгоценными камнями. С внешней стороны его покрыли эмалью с вкрапленными бриллиантами. Над спинкой — изображения двух украшенных драгоценностями павлинов, а между ними — дерево с листьями из рубинов, бриллиантов, изумрудов и жемчуга. И все это покоилось на двенадцати опорах из изумрудов.

По подсчету того же Тавернье, описавшего трон, на его украшение ушло 108 кабошонов красной благородной шпинели, каждый по сто каратов, около 160 изумрудов весом по шестидесяти каратов и множество алмазов.

Но главным украшением являлись алмазы «Великий Могол» и «Бриллиант Бабура». Некоторое время даже считали, что оба они — осколки одного природного камня. Возможно, это и так, зато судьбы их сложились по-разному. Правда, общее у них еще и то, что эти алмазы послужили причиной возникновения многих легенд.

Однако что же стало с троном Великих Моголов?

Некогда могучая империя Великих Моголов клонилась к закату. На западе, в Персии, восходила новая звезда — Надир-Кули, или «Раб чудесного», как он называл себя. Он был пастухом, которого в восемь лет вместе с матерью похитили узбеки и увезли в Хиву. Там в рабстве мать умерла, а молодой Надир бежал в Хорасан, где и началось его восхождение к вершинам власти. В 1732 году Надир-Кули сместил слабого правителя Персии и занял его место. Он нанес поражение афганцам и туркам, оттеснил русских из каспийских провинций. После этого Надир-шах, как он стал именоваться, устремил взор на хиреющую империю Великих Моголов. Правящий император Мохамед-шах, вступивший на трон в 1719 году, оказался жалким потомком некогда могущественных владык. О нем говорили, что «у него в объятиях постоянно была любовница, а в руке он всегда держал стакан с вином». Надир-шах двинул войска против сластолюбивого индийского императора.

Когда Надир-шах захватил Кабул — административный центр провинции империи Моголов, он направил индийскому владыке Мохамед-шаху ультиматум с требованием отдать Персии две богатые провинции Пенджаб и Кашмир. Особый пункт ультиматума гласил: «Я пришел, чтобы взять также известный трон Моголов». Мохамед-шах отказался удовлетворить эти требования. Тогда на пенджабской равнине произошло сражение. Победителями вышли персы. И первым условием мира Надир-шах выдвинул требование передать ему знаменитый трон.

С тех пор трон находился при персидском шахе, пока тот не погиб во время сражения с курдами.

Дальнейшая судьба трона не вполне ясна. Курды утверждали, что разбили его на части, которые поделили между собой. Вскоре, однако, наследнику Надир-шаха будто бы силой удалось возвратить большую часть сокровищ своего предшественника. Среди них оказались и части разбитого трона, тогда же воссоединенные. Точно, правда, не известно, был ли трон действительно восстановлен из осколков оригинала или же его собрали, добавив недостающие части из «жемчужного тента» — чехла для трона, изготовленного из шелка, расшитого бриллиантами и жемчугом.

Впрочем, поговаривали, что курдам достался не подлинный трон Великих Моголов, а его искусная имитация. Оригинал же якобы остался целым и невредимым и в конце XVII века попал в руки англичан.

А куда делись украшавшие его знаменитые алмазы?

***

Когда Надир-шах разбил императора Мохамед-шаха, тот вынужден был вступить с непрошеным гостем в переговоры. Цель их состояла в том, чтобы путем уступок склонить грозного перса сохранить власть индийскому императору. Встреча состоялась. Мохамед предстал перед своим победителем в короне, которую украшал «Бриллиант Бабура». Увидев это чудо, Надир-шах будто бы воскликнул: «Гора света!» И предложил в знак «братской» дружбы обменяться головными уборами. Так взамен своей простенькой тюбетейки кочевника Надир-шах получил корону с понравившимся ему бриллиантом. С этих пор камень и стали называть «Кох-и-Нур» — «Гора света».

В 1741 году Надир-шах послал русской императрице Елизавете Петровне, только что вступившей на престол, среди прочих даров и кольцо с огромным бриллиантом. Когда-то оно принадлежало Шах-Джехану. Но это не был «Кох-и-Нур», как некоторые думали, он оставался у Надир-шаха.

Но недолго наслаждался красотой своего бриллианта грозный персидский владыка. Когда он был в 1747 году убит, бриллианта в его шатре не оказалось, он исчез…

Вновь следы его объявились в персидском городе Исфагани, куда, видимо, отвез его Надир-шах. Здесь обладателем драгоценного камня стал афганец Ахмад Абдали, который предпринял безуспешную попытку захватить трон. Прихватив «Кох-и-Нур», он бежал в родной Кандагар, где основал королевскую династию и принял имя Дурр-и-Дуаран (жемчужина века). Умер он в 1773 году. Его сын Тимур перенес столицу в Кабул и туда же перевез свои сокровища, в том числе и бриллиант «Кох-и-Нур». После смерти Тимура в 1793 году наступила долгая смута.

Преемником Тимура был пятый из двадцати трех его сыновей, победивший остальных, Заман-шах. Шесть лет спустя его ослепил брат Мохамед, захвативший трон. В 1803 году другой брат, Суджа, бросил Мохамеда в темницу и стал владыкой страны. Но Мохамеду удалось бежать и вернуть трон. Однако он так никогда и не получил вожделенный бриллиант «Кох-и-Нур». Заман-шах тайком захватил его с собой в тюрьму и спрятал в штукатурке стены своей камеры. Он поведал об этом лишь брату Судже.

В 1810 году основанная Ахмад-шахом Дурранийская держава развалилась и два несчастных братца Заман-шах и Суджа-шах попросили убежища в Лахоре у магараджи Ранджиту Синха, по прозвищу Лев Пенджаба. Воспользовавшись распрей афганских владык, он провозгласил себя независимым правителем Кашгара, Пешевара и Мультана. О том, что Суджа-шах захватил с собой «Кох-и-Нур», стало известно Ранджиту Синху. Он вознамерился завладеть бриллиантом за то, что предоставил убежище Судже и его семье. Но тот всячески противился этому. То заявлял, что бриллиант заложен у менялы, то уверял, что он потерял его вместе с другими своими драгоценностями. А однажды послал Синху крупный топаз, заверяя, что это и есть столь желанный ему бриллиант. После того как при дворные ювелиры осмотрели подаренный камень и не признали, что это «Кох-и-Нур», Лев Пенджаба пришел в ярость. Он повелел оставить обманщика и его домочадцев без воды и пищи. Только тогда Суджа-шах согласился передать Синху бриллиант.

Ранджит Синх очень гордился тем, что он владеет «Кох-и-Нуром», ибо был уверен, что «тот, кто владеет «Кох-и-Нуром», правит миром». Он носил его на браслете между двумя бриллиантами поменьше, видимо чтобы подчеркнуть его ценность и значение.

***

С тех пор «Кох-и-Нур» находился в Лахоре вплоть до 1849 года, когда Пенджаб был аннексирован англичанами. По Лахорскому договору махараджа Дхулип Синх (сын Ранджита Синха) должен был передать в качестве репараций все свои сокровища в собственность английской Ост-Индской компании. Особым пунктом предусматривалось, что «бриллиант под названием «Кох-и-Нур», взятый у Суджи-шаха махараджей Ранджитом Синхом, должен быть передан махараджей Лахора британской королеве».

Персонально отвечал за выполнение этого пункта английский генерал-губернатор лорд Дэлхаузи. Он считал, что преподнести бриллиант королеве должен сам побежденный махараджа, тогда это не будет выглядеть подарком с его стороны, иначе говоря, милостью. Однако план этот не состоялся.

Доставить «Кох-и-Нур» из сокровищницы Тошаханы, близ Лахора, где он хранился, поручено было сэру Джону Лоджину. Старик казначей, передавая ему бриллиант, заявил, что теперь у него как гора с плеч свалилась (можно понять как игру слов, ведь «Кох-и-Нур» — «Гора света»). При этом старик добавил, что этот камень был причиной смерти многих людей, поэтому ни он сам, ни члены его семьи никогда не чувствовали себя в безопасности. Сэр Лоджин доставил и передал камень пенджабскому правительству, состоявшему из трех членов — сэра Генри Лоуренса, его младшего брата Джона и К. К. Мозеля. Хранение бриллианта поручили Джону Лоуренсу, наиболее аккуратному, практичному и деловому из всей троицы. Но они ошиблись в своей оценке.

Джон Лоуренс положил бриллиант в коробочку и сунул ее в карман жилетки. Переодеваясь к обеду, он отбросил жилет в сторону и забыл думать о доверенном ему сокровище.

Шесть недель спустя от генерал-губернатора пришло распоряжение немедленно доставить «Кох-и-Нур». Старший Лоуренс объявил об этом на Совете правительства. На что его брат Джон сказал:

— В таком случае пошлите за ним.

— Но ведь, насколько мне известно, бриллиант хранится у тебя, — упрекнул его брат.