Помоги проекту - поделись книгой:
- ?
- По-поворачивай, я запрещаю.
- Позвольте, да кто вы такой? - отхожу я от неожиданности.
- Я комендант Ры-Рыбачьего. Поворачивай!
В те годы должности коменданта Рыбачьего не существовало. Старшим же военным начальником был командир бригады ПВО, которого я хорошо знал.
- Уползайте с дороги, - говорю подполковнику. - Там в машине начальство, неприятности будут.
- По-поворачивай.
Вижу - пауза затягивается. Мои попутчики с удивлением наблюдают из машины за происходящим. Слышу из-за кустов голоса. Я - туда. На лужайке сидят офицеры. Быстро определяю самого трезвого, объясняю ему ситуацию. Фамилия работника обкома партии действует отрезвляюще. Подполковника дружно уносят в кусты.
Сажусь в машину.
- А что это было? - спрашивают попутчики.
- Наверное, учения.
- Странно, а тот товарищ вроде бы пьяный. Делать нечего, рассказываю о традиции.
- Поверни-ка, сынок, обратно, - говорит работник обкома партии водителю. - Традиции, брат, не нами писаны.
По мере подъема в горы березки становятся все ниже и ниже. В их окружении, справа от дороги, манит голубизной озеро. В годы войны горные егеря имели здесь базу отдыха и госпиталь. Сюда же подходила подвесная канатная дорога от Печенги. По ней немцы доставляли продовольствие и боеприпасы.
Боеприпасов навезли столько, что не успели расстрелять, и в семидесятые годы бичом перевала были именно они. На дороге то и дело появлялись снаряды, бомбы, мины - все это были проделки ребят, которые доставали плохо лежащее "добро" из озер. Вспоминаются два таких случая.
Году в 1976-м ехали мы через перевал с начальником политотдела бригады полковником Василием Ивановичем Кромшиным. В среде рыбачинцев Василий Иванович был известен как человек слова и дела. А в историю полуостровов он вошел тем, что привез туда первую легковую машину. Это был новенький "Москвич", доставленный на палубе теплохода "Канин". С трудом Василий Иванович доехал на нем до населенного пункта Озерко. Поставил под окном своего дома, укрыл брезентом, и несколько лет озерковцы могли, наблюдать по воскресеньям такую картину. Василий Иванович выходил во двор в спортивном костюме. Откидывал полог брезента. Открывал машину. Садился в нее и выкуривал сигарету. Затем все приводилось в исходное положение.
Первая легковая машина как приехала на Рыбачий, так и уехала обратно - на палубе теплохода.
Но вернемся на перевал.
Едем мы, значит, с Кромшиным. На Пьяном чуть-чуть хлебнули. Поднялись уже почти к верхней точке перевала, и вдруг прямо напротив нас увидели артиллерийское орудие. А возле копошатся солдаты, что-то крутят, наводят.
Василий Иванович прошел войну и потому среагировал быстро:
- Назад, за скалу! - крикнул он водителю.
УАЗик сполз под защиту скалы. Мы с Василием Ивановичем стали подбираться к орудию с фланга. С трудом забрались на сопку у дороги и увидели вот что.
На дороге во всей красе стояло немецкое горное орудие. Прапорщик и три солдата пытались его зарядить. Но снаряд, видимо, не входил в казенник, и новоявленные артиллеристы подправляли его напильником.
Немного в стороне, на обочине дороги, два офицера утешались бутылочным пивом.
Прыгая по уступам, Кромшин спустился со скалы. Перепуганные офицеры подняли к козырьку руки с бутылками пива.
- Вот-вот. Умно, умно придумали, - приговаривал начальник политотдела бригады, похаживая вокруг орудия. - И что, стреляет?
- Никак нет, товарищ полковник! - отчеканил прапорщик.
- Ну, это плохо. А пива у вас сколько бутылок осталось?
- Десятка полтора, товарищ полковник!
- Вот и хорошо. Мы тут с Григоричем (таково мое отчество. - Авт.) пива попьем, а вы за это время немецкую кровоплюйку на металлолом порежете.
- А как? - заикнулся один из офицеров.
- А так. Если не порежете, не видать вам очередных званий, теплых краев и ковров в военторге. Приступайте!
Офицеры съездили в Новую Титовку, на каких-то условиях договорились с моряками насчет автогена и на глазах у Кромшина разрезали свою находку. Металлические болванки сбросили в озеро.
Второй случай имел место в 1980 году. Где-то под осень совершали мы со школьниками поисковый поход от Озерко до Титовки. Шли через Средний. У Муста-Тунтури группа разделилась. Школьники с учительницей и корреспондентом газеты "Полярная правда" Людмилой Шебеко ушли через перевал, а мы остались работать на бывшей линии фронта.
Ребята, которые в то время создавали школьный музей, набрали с собой изрядное количество гильз, стволов, осколков. Прихватили и корпус от неразорвавшейся авиационной бомбы. Проводили мы их, а через сутки сами пошли обратно. У губы Кутовой поймали попутную машину и, пристроившись в кузове, поехали через перевал. Километров через пять машину вдруг остановил морской офицер.
- Перевал закрыт. Заминировано, - сказал он командирским голосом.
- А пешим можно? - робко поинтересовались мы.
- Сказано, закрыт!
Сидим. Ждем. Машин собралось десятка два. Прошел слух, что должны подъехать саперы. К вечеру выяснилось, что на дороге установлена авиационная бомба с приводом натяжного действия. Что ж, это серьезно.
Между тем стемнело. Саперов нет, а завтра надо быть на работе. Наш товарищ Саша Карпов вдруг вскочил и зашелся в истерическом смехе...
Этого еще не хватало. Ничего не понимая, мы смотрели на Сашу, а тот хохотал, приседая, хлопая себя по ляжкам.
-Бомба..., бо-бо... - задыхался он от смеха. И тут до нас, как до жирафов, дошло. Дети-то потащили с собой корпус бомбы! Уговорив оцепление, подошли к месту "минирования". Так и есть - посредине дороги красуется несостоявшийся музейный экспонат. От стабилизатора бомбы в разные стороны тянутся две веревки...
Можно только догадываться, что было бы, если бы мы признались, что имеем косвенное отношение к злополучной железке.
Инициативные школьники парализовали движение по перевалу на 17 часов.
"Дорога, дорога, ты знаешь так много..." Проезжая перевал, нельзя не вспомнить подполковника Кашина. В семидесятые годы он некоторое время был начальником тыла бригады ПВО. Как-то, наведавшись в Мурманск, заехал в организацию, занимавшуюся установкой дорожных знаков. Показал там карту полуостровов с сетью обозначенных дорог. Пожаловался, что нет знаков и от этого аварийность очень большая.
К отъезду из Мурманска кузов кашинского "Урала" был загружен всевозможными дорожными знаками. Доехал Кашин до Пьяного ручья. Отметил это дело и, продвигаясь далее, стал ставить дорожные знаки. Чего там только не было: и пешеходные переходы, и знаки ограничения скорости до 60 километров в час, и даже один "железнодорожный переезд".
В конце перевала, у Трезвого ручья, Кашин установил три знака - "родник", "стоянка" и "движение по кругу". Что ж, предлагаю испить холодной воды из Трезвого ручья и с благословения Кашина проехать по кругу полуостровами Средний и Рыбачий.
Ручей Корабельный
Трезвый ручей веселым потоком несется в губу Кутовую. Впрочем, он устал, обмелел, оскудел рыбой. А сосед его, тот, что в былинные века помогал поморам волоком перетаскивать суда из Мотовского залива в Варангер-фиорд, и вовсе водой не радует. А ведь мог стать каналом. Была такая мечта у людей.
Лет сто назад в Кутовой поселились рыбаки. В 1926 году в селе Кутовом проживало 6 саамов. В тридцатые годы XX века на смену им пришли военные: сначала пограничники, затем батальон 135-го стрелкового полка и отдельные пулеметные роты. К 1941 году в Кутовой был военный городок, состоявший из трех казарм, здания штаба батальона, клуба, столовой, пекарни, бани и всевозможных складов. У берега моря, в домах, оставленных рыбаками, располагался пост наблюдения и связи Северного флота.
С началом войны батальон стрелкового полка был отправлен для отражения возможных десантов в район Пумманок. Никто не предполагал, что фашисты прорвут нашу оборону на границе и выйдут к Кутовой со стороны перевала. Но вечером 29 июня это случилось.
В бой с горными егерями вступили малообученные солдаты отдельных пулеметных рот, повара, клубные работники и новобранцы из Мурманска, которые еще не успели надеть военную форму.
Противостояли им опытные, хорошо вооруженные солдаты вермахта.
30 июня нашу пехоту поддержали артиллерийским огнем корабли Северного флота. Они помогли удержать перешеек в самый трудный момент обороны.
Из Кутовой хорошо видна высота 122,0, со скал которой корректировал огонь артиллерии офицер Иван Лоскутов - прототип героя поэмы Константина Симонова "Сын артиллериста".
В районе Кутовой много политых кровью мест. Вот (справа от дороги) валун с мемориальной доской. Это в честь артиллеристов батареи Селиверстова, которые в критический момент вступили в бой один на один с пехотой противника.
Левее от дороги высота 47,6, иногда называемая "Бурмистровской". Всю войну командир дивизиона 104-го артиллерийского полка Михаил Бурмистров провел на этой сопке, под обстрелом.
Еще километр - и дорогу пересекает ручей. Прямо к нему приткнулись несколько дотов так называемой Главной линии обороны. Это детище неугомонного человека, автора и строителя единственной в бывшем Советском Союзе Кислогубской приливной электростанции Льва Борисовича Бернштейна.
Не торопитесь пересекать ручей. Обратите внимание - через него переброшен единственный на полуостровах металлический мост. Было это в 1980 году. В то время на базе геологов, что располагалась на перешейке между Средним и материком, работали два парня - Юрий Одинцов и Сергей Бельский. Уверяю вас, они соорудили этот мост по собственной инициативе и совершенно бесплатно. Как не вспомнить их добрым словом!
На Среднем много дорог. Большинство построены на скорую руку в годы войны. Та, что идет вдоль берега Мотовского залива, как бы центральная. Вот она опоясывает гору Сюит-веста-пахта и приводит нас в царство заброшенных построек, котлованов, воронок от бомб.
Среди обширных березовых рощ выделяются сочной травой поляны и лужайки с белоснежными россыпями ромашек и алыми кустиками иван-чая. В траве еле угадываются былые дороги и тропинки.
Где-то здесь в конце прошлого века облюбовал себе место для поселения финн Кейпанен. Вырыл на взгорке у ручья землянку, построил небольшой пирс и сарайчик. Рыбная ловля в Мотовском заливе приносила доход, и в двадцатый век трудолюбивый финн вступил, имея два добротных дома, три сарая, карбасы, баню. Сенокосные угодья позволяли ему содержать шесть коров и больше десятка овец.
Хуторок Кейпанена на картах 1935 года назывался Новое Озерко. А имя Озерко носили четыре дома, у места, где ныне находится воинское захоронение. Еще два поселка с таким же названием находились на противоположной стороне залива. Один у мыса Лазаря (два дома) и второй между ручьями, которые на картах 1923 -1932 годов отмечены как Полтын-Йоки и
Бухта Озерко
Ростой-Йоки. Там было 5 домов. (К слову, другие топонимические названия, употребленные в этой книге, также взяты со старых довоенных и послевоенных карт. - Авт.).
Таким образом берега бухты Озерко по вечерам обозначались светом, исходящим из окон избушек. Днем на гладь воды выходило одновременно до 20 судов.
В атласе 1939 года читаем: "Озерко Малое (так к тому времени назывался бывший поселок Кейпанена. - Авт.) - на западном берегу губы Большая Мотка, в 6 километрах от селения Озерко Большое. В 1938 году население 43 чел.
Озерко Большое - по западному берегу губы Большая Мотка. Возникло как колония в 1860 году на юго-западном побережье Рыбачьего. Впоследствии перенесено на Средний. В 1920 годы было центром Новоозерковской волости. Население в 1926 году - 247 человек, в 1938-м -127 человек. В 1930 году организован колхоз "Пограничный рыбак".
Озерко Восточное - Восточный берег губы Большая Мотка в 5 километрах от Озерко Большое. Население в 1938 году 29 человек".
Итак, доподлинно известно, что на берегах губы Мотки в 1938 году проживало в трех населенных пунктах около 200 человек. Какой контраст с нынешней пустотой и заброшенностью! А ведь земля не стала скуднее. Луга по-прежнему сочные, в заливе ловится рыба...
"Всему вина - военное противостояние", - считает бывший житель Рыбачьего финн Олсен. В какой-то мере он прав.
В марте 1939 года устанавливается более жесткий пограничный режим между СССР и Финляндией. На полуострова переводятся 15, 16, 17 и 18-я погранзаставы. Одна из них размещается недалеко от поселка Кейпанена. Летом сюда же перебирается штаб Озерковского погранотряда. Финнам предлагается забрать имущество и уйти на свою территорию.
Можно ли унести на плечах то, что наживалось десятилетиями? Нет, конечно. Финны оставили дома и хозяйственные постройки, несколько карбасов и десятка два коров. Это и стало основой для развития хозяйства прибывающих воинских частей.
В 1939 году пограничники стали обустраиваться на мысу Пригубный. На отличной лужайке быстро выросли казармы и довоенная гордость Рыбачьего - первый на полуостровах двухэтажный дом. Слово жительнице этого дома, жене офицера-пограничника Зое Николаевне Поповой:
- Мы приехали на Рыбачий в сороковом году. Поселок к тому времени был приличный. За двухэтажным домом стояло еще два дома. В одном из них был магазин, и в нем жил завмаг, во втором - почта и сберкасса. Метрах в трехстах от нас стоял стройбат.
Мы получили однокомнатную квартиру в таком доме. Поверьте, это был рай. В подъезде три квартиры, общая кухня и санузел!
В двухэтажном доме находились столовая, штаб и казарма для красноармейцев. На втором этаже жили офицерские семьи.
Через год соседями пограничников стали артиллеристы 104-го артполка. В плане строительства они, пожалуй, перещеголяли "зеленые фуражки". За год под руководством неугомонного комиссара Дмитрия Еремина поставили клуб на 300 мест, создали драмкружок, оркестр и даже наладили выпуск газеты.
С началом войны все части Рыбачьего были объединены в 23-й укрепрайон сначала 14-й армии, а с июля 1942 года - в Северный оборонительный район Северного флота. Его комендант полковник Красильников оборудовал штаб почти на берегу ручья Корабельного, но вскоре авиация противника сорвала всех с обжитых мест. Из более-менее комфортабельных домов люди ушли в землянки. Берег ручья Корабельного покрылся ими, как бородавками. В редакционной землянке готовились к выпуску номера самой северной фронтовой газеты "Североморец", а Константин Симонов читал свои стихи и делал наброски поэмы "Сын артиллериста". На берегу Корабельного родилась и знаменитая песня "Прощайте, скалистые горы".
Недалеко от ручья располагался заградотряд, а вверх по его течению - штрафбат.
Впрочем, о Корабельном можно книги писать. А нас ждет Рыбачий. Вот впереди виднеется перешеек с причудливой сопкой Порохарью ("Олений хребет") посредине. Интересное место!
В 1496 году по воле государя российского Иоанна Третьего было учреждено посольство в Данию под предводительством дипломата Истомы. Поскрипывая такелажем, суда вошли в отличную бухту, позже названную Федором Литке Озерко. Быть может, Истома наполнял судовые анкерки из ручья Корабельного, отдыхал перед волоком в Варангер-фиорд. В те годы эта дорога была хорошо проторенной.
Впрочем, ею пользовались и гораздо позже. В 1896 году неизвестные "туристы" протащили свой баркас из бухты Озерко в губу Волоковую и обратно всего за 2 часа!
Мысль о водных путях на перешейках между полуостровами и между Средним и материком столетия будоражила умы людей. Человек все время хотел прорыть канал, чтобы укоротить и облегчить дорогу в Норвегию. В начале нашего века при выборе места под строительство города и порта исследователи указывали на Озерко, а будущий город видели непременно с каналом через перешеек.
До сих пор в зарослях березняка недалеко от Озерко можно найти бетонный реперный знак, поставленный в 1916 году членами экспедиции инженера Палчевского, на котором написано: "МТ и П 14.7.1916". Тогда планировалось конечной точкой железной дороги иметь Рыбачий.
Вот так-то, мурманчане!
Перешеек. Маленький, богатый грибами, диким луком и ромашковыми полянами клочок земли. Сколько же он помнит?
В 1900 году здесь заработала паровая машина лесопильного завода. Предприимчивый швед Альфред Лидбек завлек на край земли 150 человек: норвежцев, финнов и своих соотечественников. Дело не заладилось, и заводик перенесли на Печору.
Поделиться книгой: