Помоги проекту - поделись книгой:
Эльвэнильдо подумал о пленных эльфах во власти злобных орков, и ему сделалось совсем противно.
— Будешь как разведчик, — утешительно сказал Вадим.
— Баба-яга в тылу врага, — добавил Харузин и нахмурился.
Ребята говорили дело. Придется побыть «пленным эльфом». А там — либо побег, либо Флор его вызволит…
Елизар Глебов оказался человеком по-настоящему красивым. Харузин его прежде не видел и теперь исподтишка разглядывал и любовался: широкое лицо, светлая мягкая борода, чуть прищуренные улыбающиеся глаза. Супруги Глебова видно не было, дочь присутствовала невидимо — вышивки, украшающие стол и иконы в красном углу, видимо, были делом ее рук, не слишком искусные, но пестрые и яркие. Сын, крепкий подросток лет четырнадцати, то входил, то выходил.
Слуг у Глебова имелось не менее десяти человек; однако Флор несколько дней назад ловко устранил одного из них — работавшего на конюшне. Парень беспечно бродил по городу вечером воскресного дня — как не замечтаться в такое время? Красивое женское лицо привиделось ему на улице. Девушка шла прямо перед ним. Парнишка побежал догонять — что-то в незнакомке показалось ему странным.
Девушка завернула за угол, парень — за ней. Узорный платок обрамлял ее узкое лицо с темными глазами, рот чуть подрагивал, готовясь растянуться в улыбке. Она заманивала его так, словно звала в объятия, а одета была скромно и богато — дочка хороших родителей. Это и сбивало с толку, и кружило голову.
Несколько раз парню казалось, что он вот-вот схватит красавицу и поцелует ее сахарные уста, заставит рассказать — кто она такая, для чего улыбается так странно, отчего такой медовый свет изливается из ее очей… Какая нужда, какая прихоть заставила ее гулять вечером по улице одной, без провожатых, и зазывать незнакомого юношу?
…Очнулся парень в сарае. Глядел на него мужчина сердитый. Девушки и следа не было.
— Ты кто таков? — вопросил юноша.
— Я-то Макар Калья, а вот ты кто? — сурово ответил мужчина.
— Калья? — удивился парень. — Что за имя?
— Прозвище, — ответил мужчина. — Потому что из обидчиков моих я делаю жидкое варево, пригодное в пищу…
— Чем же я тебя обидел? — еще больше поразился парень. — Меня звать Сидор и, клянусь тебе, ничего дурного я не сделал…
И тут он заметил у себя под локтем узорчатый платок. Сразу на ум пришла красавица, за которой он бежал по темнеющим новгородским улицам, как за неразгаданной мечтой.
— Кто она? — шепотом спросил Сидор.
— Вспомнил! — рявкнул мужчина. — Ты погнался за моей дочкой, а после…
— Я догнал ее? — перебил Сидор.
«Калья» (это был Вадим) зарычал, сверкая белыми зубами. Рычал бывший студент-филолог очень убедительно: парень так и сжался, закрыл голову руками, выставив локти, поджал ноги, спасая живот, — вдруг неведомый злодей начнет его сейчас бить?
— Я тебя убью! — объявил Вадим.
И тут в дверь сарая постучали.
— Кто здесь? — рявкнул «Калья».
— Так это… — пробубнили за дверью. — Пришли тут…
— Жди! — велел пленнику «Калья» и выбежал вон.
Сидор со стоном сел, обхватил колени руками, задумался. С какого-то момента он ничего не мог припомнить. Вроде, дурного он не делал. Девушка гуляла по улицам одна. В этом он был уверен. Он побежал за нею следом… Дальше мысли обрывались.
Парень пытался себя успокоить. В конце концов, Господом так устроено, что юноша тянется к девушке. Ну, заставят его жениться на ней, — так ведь это не наказание! Напротив, он, пожалуй, и рад будет подобному повороту событий… Но Калья больно страшен. Не муж ему нужен для дочери, а что-то иное… Может, дочь его — безумна? В безумии бегает по городу, зазывает мужчин, подвергает себя позору, — вот Калья и уничтожает свидетелей своей беды.
В монастырь такую девушку нужно запереть, пусть монашки ей помогут от недуга избавиться, — ведь если такое случилось, стало быть, бес ею завладел. Злой блудный бес, который глумится над юной красотой…
В раздумьях прошло некоторое время, и вдруг двери сарая опять распахнулись, и вошла вчерашняя красавица. Одежда на ней была та же, только волосы простые, без платка. Сидор увидел, что она острижена, и понял: догадка его верна.
Завидев свой платок, девушка спокойно наклонилась и подняла его.
— Вот он где, — как ни в чем не бывало проговорила она. — А ты кто?
— Я вчера за тобой по улице шел, — признался Сидор. — Не помнишь меня?
— Не, — качнула головой Гвэрлум. — А мой отец здесь был?
— Был, — хмуро кивнул Сидор.
— Убить обещался? — хихикнула Гвэрлум.
«Безумна!» — в ужасе подумал Сидор.
А вслух проговорил:
— Да…
— А ведь убьет, — сказала Гвэрлум и погладила Сидора по щеке. У нее были влажные холодные пальцы (нарочно перед тем, как войти, обслюнявила — дабы «усугубить неприятные ощущения при тактильном контакте», как посоветовал ей Харузин). Сидор отшатнулся.
— А то — женись на мне, — предложила Гвэрлум и принялась раздергивать на груди завязки рубахи.
— Ой, не надо, не надо! — почти как девчонка заверещал Сидор и выскочил из сарая.
Глядя ему вслед, Гвэрлум пронзительно хохотала.
Далеко парень не убежал — наткнулся на Флора. Тот стоял на берегу Волхова, широко расставив ноги, созерцал свой корабль — «Святая Анна».
— Гляди, куда несешься! — сердито сказал Сидору Флор.
— Господин! — закричал Сидор. — Ты ведь — Флор Олсуфьич, да? Я тебя прежде видел!
— А я тебя не видел, — отстранился Флор. — Ты что за меня хватаешься, как за ужицу?
— Спаси меня! — заклинал парень перепугано. — Меня на дурочке женить хотят!
— Ну так иди домой, что ты ко мне приклеился! — еще пуще рассердился Флор.
— Они к моему господину придут, потребуют возмещения обиды, — бормотал Сидор, озираясь по сторонам и каждое мгновение ожидая, что вот-вот выскочит «сумасшедшая». — Я не хочу на дуре жениться! Не знаю, что на меня нашло.
— Ты обидел ее, что ли?
— Не помню я…
Флор помягчел.
— Встречал и я таких дур, — сказал он. — Бегают, где ни попадя, как кошки драные, а потом честный человек всю жизнь из-за этого мыкается…
— Не знаешь, есть ли корабль, который выходит в море?
— Погоди, так сразу не скажу… — протянул Флор, с удовольствием наблюдая, как мечется парень. «А ведь он — неплохой человек, — подумал Флор. — Надо его к Тимофею Бражникову пристроить в команду. Бражников — хоть и пьющий кормчий, но море и корабли хорошо знает и этого Сидора на ноги поставит. Все не в услужении, а при деле человек возрастет».
И проговорил неторопливо:
— Сведу тебя на «Варвару». Там главным кормчим — Тимофей Бражников, будь при нем — и спасешься.
И, взяв Сидора за руку, точно маленькое дитя, Флор вручил парня Бражникову с наказом — учить и защищать от бесноватой девки и ее жестокого отца. Бражников, который ни сном ни духом о затее Флора не ведал, парня принял неохотно, лишь из уважения к Олсуфьичу. «Святая Варвара» должна была уйти в плавание завтра, и до отплытия Сидор спрятался на корабле.
Естественно, никому не пришло в голову, что против обычного паренька с конюшни может быть сплетен столь сложный заговор, поэтому Елизар Глебов, поискав своего пропавшего слугу и не найдя его, предположил, что тот либо пропал, либо удрал. Это опечалило Елизара. Поиски он прекратил после того, как ему сообщили, что видели Сидора на борту «Святой Варвары». Мол, хоронился там и клялся Бражникову, что будет того во всем слушаться и сделается истинным морским волком.
— Ты его, батюшка, как вернется, призови к ответу, — советовал управляющий, но Елизар качал головой:
— Если ему захотелось от меня уйти, пусть уходит. Мне такие люди в доме не требуются…
А тут весьма кстати Флор Олсуфьич подвернулся со своим татарином. Татары хорошо с лошадьми ладят, поэтому управляющий рискнул — взял в дом Харузина. Тот, к тому же, клялся, что крещен и носит имя Сергия. Глебов поглядел на нового человека, кивнул ему приветливо и спокойно, и согласие между господами было достигнуто. После этого Флор ушел, не оглянувшись на Харузина, а Елизар Глебов передал Эльвэнильдо своему управляющему.
Особо ладить с лошадьми Сергию не пришлось, этим занимался старший конюх. Харузину выпало чистить стойла. Дело весьма медитативное.
— Ты гляди, — наставлял старший конюх, человек хмурый, с большим шрамом и носом, свернутым насторону. Видать, лошадь лягнула, еще давно. — В сенницах чтоб сено всегда было устроено и не изрыто, и не разволочено по крыльцу и по двору не растаскано, а всегда было бы убрано и подметено и под ногами не валялось. А солома — чтоб под кровлей прикладена.
Эльвэнильдо кивал, точно китайский болванчик.
Конюх широко размахивал руками, показывая, где что: где сенница, где солома…
— В конюшне чтоб дозирать во все дни, — продолжал он, — и сена класть в ясли, сколько бы лошади съели, а под ноги бы не рыли. Солому под лошадей стлать и ежедневно подгребать и перетрясывать. На водопой если поручат водить — води бережно и гляди, чтоб ребяты на лошадях не гоняли, а то взяли обычай…
— Какие ребята? — уточнил Эльвэнильдо.
— Разные! — рассердился конюх. — Ты дурачок, что ли?
Эльвэнильдо потупился.
— Нет, я уточняю… Господскому мальчику можно?
— Ему тоже не след, — сурово сказал конюх. — Во всем порядок требуется… Сейчас лето, лошадей нужно купать и холодить. Выводи их, чтобы не застаивались. Я слежу, да за всем не уследишь… Когда в конюшне у сена с фонарем будешь, гляди, свечу из фонаря не вынимай на всяк для притчи…
— Да понял я, — сказал Харузин.
Старший конюх его легонько по уху задел кулаком — для науки.
— Не рассуждай, а слушай.
— Ладно, — поник Харузин. Ему здесь не очень понравилось. Тоскливо. Скорей бы уж разведданные собрать да смыться.
Прочие слуги недолго сторонились эльфа. У Харузина имелся некоторый опыт вхождения в чужие компании. Нужно сидеть в сторонке смирненько и слушать, а потом, избрав себе «покровителя», ввернуть какое-нибудь ловкое, удачное слово тому в поддержку. Так можно прослыть хорошим парнем.
Несколько дней кряду обсуждали поступок Сидора.
— Глупее не придумаешь! — сердился старший конюх. — Что ему не жилось? У Глебова всего вволю, хозяйка его следит, чтоб ели и пили досыта, одежду дает хорошую.
— Ему в дальние края захотелось, — заступился за беглеца молодой парень, который, как приметил Эльвэнильдо, обычно помогал при кухне и служил господам во время трапезы. — Сидя на одном месте, много не увидишь.
— Сидя на одном месте, себя можно увидеть, — возразил старший конюх. — Свои грехи познать и душу исправить.
— Ты-то больно много себя познавал, — фыркнул старик, чья обязанность была следить за кладовыми, чтобы там не завелись мыши, и не было плесени. Он понемногу подворовывал, ссылаясь на «порчу» продуктов («утруску и усушку», — как формулировал Эльвэнильдо), но старика никто за руку не хватал, в неблаговидных поступках не уличал. Не то жалели его, снисходя к его возрасту, не то глядели на «шалости» сквозь пальцы, памятуя о каких-то заслугах перед семейством. Потому и Эльвэнильдо глядел на него почтительно.
— Я, грешник, может, и не знаю всех грехов своих, — согласился конюх с покаянным видом, — но зато в точности ведомо мне, как себя держать и к чему стремиться… Я ведь не от себя говорю, от святых отцев…
— Ну, началось, — махнул рукой парень-виночерпий. — Сейчас поедет развозить турусы на колесах…
— А что, я бы послушал, — примирительно молвил Эльвэнильдо. Он желал немного «подлизаться» к начальству, а то старший конюх больно уж лютовал над татарином. Встанет, когда на лопате навоз тащишь, и ругает на чем свет стоит. И косоруким, и косоглазым, и дураком, и безбожным болваном…
— И послушай, — сердито сказал старший конюх, явно недовольный тем, что «злонамеренный» татарин решил его поддержать. — Тебе полезно, басурманская морда. Для чего сегодня мне навоз на ногу вывалил?
— Я случайно, — сказал Сергей. Он действительно сделал это не нарочно — старший конюх толкнул его, не то со зла, не то тоже по оплошности.
— Случайно! — фыркнул конюх. — Другой раз прибью.
— Хватит браниться, дяденька, — вмешался веселый виночерпий. — Давай, от святых отцев рассказывай.
Конюх скорчил гримасу, еще больше перекосив свое и без того изуродованное лицо, и начал:
— Как заповедано нам: в каком состоянии застало тебя начало жития твоего, в таком состоянии и продолжай оное, дабы лучше усовершенствоваться; а Богу послужить можно и на конюшне работая, и в трапезной, и на корабле. Только одно дело Богу неугодно — кощунство и всякое скоморошничество, смех глумливый и кривляние бесовское…
— И так, да не так, — заговорил вдруг Эльвэнильдо. Ему требовалось подружиться с кравчим и потому он оставил свой прежний план — найти общий язык с конюхом. Бог с ним, пусть ругается и даже дерется, терпеть-то все одно недолго. Информацией в любом случае не конюх владеет, так что и угождать ему незачем.
— Что-о? — Старший конюх побагровел. — Ты, басурман, никак собственное мнение объявить надумал?
— А что? — спросил Эльвэнильдо. — Кстати, напрасно вы меня басурманом ругаете, дяденька.
— Какой я тебе «дяденька»! — Старший конюх поперхнулся и только взмахнул рукой, не в силах продолжать.
Старик-ворюга, смотритель кладовых, захохотал, а парень-кравчий сильно наморщил нос, с трудом сдерживая смешок.
— Да, я уж говорил господину Глебову, — продолжал Эльвэнильдо как ни в чем не бывало. — Имя мое святое — Сергий, и в Священном Писании я тоже сведущ, и с монахами общение имел — они весьма много меня просвещали.
«Ага! Съел!» — подумал он злорадно, глядя, как старший конюх то краснеет, то бледнеет.
— Давайте Серегу послушаем, — предложил кравчий. Его и забавлял спор, и любопытно было — этого не отнимешь. Да и поглядеть, как старший конюх по носу получал, — да еще от кого! от какого-то проданного татарина! от пленника казанского, недавно окрещенного! — это, знаете ли, подарок судьбы.
«Серега» сказал:
Поделиться книгой: