Помоги проекту - поделись книгой:
Бражка была наиболее доступным средством алкоголизации — сахар и дрожжи продавались свободно и повсеместно, так что для умельцев не составляло никакого труда замесить десяток-другой литров, была б посуда. И желательно, для умеренной герметизации, хирургическая перчатка сверху на горлышко. При брожении перчатка надувалась, и бутыли делались похожими на тонущих солдат в перчатках, вздернувших руку в прощальном салюте.
Коллега по переводческому цеху лейтенант Жданов в результате эксперимента с более плотной герметизацией продукта брожения получил интересный результат, зафиксированный одной из ночей даже соседями. Прилетевшая к нему жена аккуратно развесила свои выходные платья в шкафу, не зная, очевидно, что там ей на беду «парилась» очередная порция горячительного напитка, чрезмерно плотно укупоренного, как потом оказалось. Ночной взрыв бутыли в одну из жарких ночей привел к полной порче содержимого шкафа… Не повезло или перчаток тогда не достал что ли?
По телевизору передавали показательное уничтожение очередной партии контрабандного виски — солдаты железными палками вдребезги разбивали десятки ящиков с запрещенным напитком. За кадром оставалось то, что командование части всегда откладывало несколько ящиков на «представительские нужды». Это я узнал много позже, в Таиззе, когда служил уже в Мафракской Танковой бригаде, той самой, которой когда-то командовал будущий Президент Салех. Нам, например, перепадало с каждого контрабандного конвоя, захваченного танкистами в пустыне. Тогда же я впервые увидел живых контрабандистов…
Перед очередными праздниками личный состав Таизского гарнизона Группы Советника в Таиззе, что почти на границе с Южным Йеменом, снарядил экспедицию за контрабандным виски, вскладчину предстояло купить несколько ящиков. Втроем: подполковник Савицкий, майор Лишик и я, переводчик, мы отправились в один из дней, после работы, благо это было намного ближе, на побережье Красного Моря, в городишко Моху, на своем армейском джипе Toyota Land Cruiser.
Моха — это абсолютно белый, выбеленный солью и безжалостным солнцем поселок, десятки глинобитных домишек, купола небольших минаретов, пыльные улочки, на которых резвятся местные детишки в компании кур и собак. Ощущение — мы улетели на пару веков назад, куда-то в век 18-й. Это ощущение я для себя сформулировал, как «Тамань какая-то».
По указанному ориентиру мы обнаружили дом, наглухо задраенные голубые ворота и условным стуком вызвали хозяина. Навстречу вышел самый настоящий контрабандист — черная повязка на одном глазу, кривой кинжал на поясе, длинный плащ-голобея и какой-то бесформенный тюрбан на голове. Поздоровались, сослались на контактное лицо в Таиззе, общего знакомого, давшего рекомендацию. «Едем», — жестом пригласил нас контрабандист, но свою машину приказал оставить здесь, у двора. Мы пересели в его открытый джип-вездеход и началось ралли по пустыне, что твои гонки на квадроциклах. Как он находил дорогу в однообразных барханах, было известно только ему, мы же сразу ориентацию потеряли, главное было удержаться на сиденье.
Наконец мы подъехали к огромному квадратному шатру, часть которого представляла собой деревянную дощатую будку. Из будки вышли двое арабов в традиционных юбках и с автоматами Калашникова наперевес. Дальше последовала сцена почти из «Кавказской пленницы»:
— Значит так, нам нужно пять ящиков виски, какие есть, по 20 риалов за бутылку, — сказал на беглом «хабирском»-арабском главный переговорщик подполковник Савицкий. Лучше бы он этого не говорил.
— 25 риалов и ни филса меньше, цены выросли, — жестко отрезал одноглазый, а его собратья по бизнесу зачем-то передернули затворы.
— 20, 20, — с неразумной настойчивостью повторял Савицкий, меня уже бросало в пот от этого торга. Не по чину, но я счел своим гражданским долгом (все-таки нам еще надо было выполнять интернациональный долг, а лучше это делать живыми…) встрять в дискуссию, которая переставала быть доброй. Мне пришлось включить весь свой запас убедительности, дескать, мы согласны, о чем разговор…
В конце концов, 25 риалов за бутылку первоклассного английского виски, это ж сущие пустяки, особенно когда ты находишься посреди дикой пустыни в сотне километров от ближайшего жилья в компании столь радушных покладистых хозяев.
Несколько ящиков они споро погрузили в джип, и одноглазый, отсчитав полученные деньги, ровно по 25 риалов за каждую бутылку, согласно кивнул своим сообщникам по незаконному бизнесу, дескать, «все нормально, отпускаем», и помчал нас в Моху. Назад мы ехали молча: незапланированная материальная потеря, видно, угнетала и подполковника Савицкого и его коллегу майора Лишика. Не секрет, что на подобных «заказах» порученцы-покупатели наваривали по сотне-другой риалов за счет разницы цен. Мне же, наоборот, жизнь казалась такой радостной и вообще удивительной. В конце концов, задание коллектива-то мы выполнили, и живые и здоровые возвращались в Таизз по петляющей по горам дороге. Но как потом оказалось, именно меня оба потом обвинили в срыве переговоров.
Наши отношения еще больше ухудшились после того, как советники мои стали часто оставаться после работы на всякие внеплановые задания в бригаде, вроде покраски трибуны или сварки труб. В мои переводческие обязанности, безусловно, ни то, ни другое не входило, но что прикажете делать, если сами они, советники, самозабвенно занимаются этой непрофильной работой, а от дома вас отделяют 70 километров по пустыне и горам? Ясное дело, оторваться от коллектива не удастся. Так что трубы электросваркой я могу теперь варить запросто…
Причина задержек в бригаде после работы оказалась тривиальной — в час дня в бригаде подавали обед. Офицерский паек включал в себя значительные порции баранины, горячую похлебку и овощи — в целях экономии средств мои «хабиры» с удовольствием подписывались на любые хозяйственные работы, лишь бы дотянуть до вожделенного обеда.
Следующей темой материальных разногласий с ребятами была закупка всякого рода материалов для постройки трибун, ремонта классов и пр. Руководство бригады доверяло им закупку досок и труб, чтоб не отправлять интендантов в далекий город. Поиск наиболее дешевого материала и наиболее сговорчивого продавца мог длиться часами, во внерабочее, естественно, время, с понятной целью сэкономить сотню-другую риалов на разнице рыночных цен в свой карман.
Как сейчас помню, обрезная доска из красного дерева называлась у торговцев красивым именем «зангафура» (это Сингапур в вольном арабском изложении, т. е. оттуда)… Так вот один раз из-за этой самой «зангафуры» я просто вспылил и с полдороги пошел пешком, переругавшись с майором Лишиком на повышенных тонах, отказавшись участвовать в бесконечной торговле в счет своего свободного времени. Они тщательно скрывали факты ценовой подтасовки, хотя все было шито белыми нитками.
А после этого инцидента задержки на работе в бригаде стали вообще показательно-многочасовыми. В назидание за строптивость.
Люди гибнут за металл. В прямом и переносном смысле. Хотя, трудно обвинять в стяжательстве и неразумной экономии людей, впервые волею случая попавших за рубеж, ибо, скорее всего, у них это была первая и последняя возможность заработать хоть немного денег в те «голодные» советские годы.
В отпуск!!!
В первый свой отпуск почти через 11 месяцев я летел на крыльях свободы, вновь обретенного достатка и безмерного ощущения исключительности собственной персоны: как же, из-за границы, небось, возвращаюсь в родные пределы!!! И на самом деле, при столь жестком отрыве от Родины, столь нерегулярной почтовой связи и отсутствии других средств связи в то время, оторванность чувствовалась жуткая, ностальгия по рекам и долам вполне физиологическая, не говоря уже об острой нехватке общения с родными и близкими. А это был первый для меня опыт столь длительного «автономного плавания». Как на подводной лодке почти плавали, даром что посуху.
В новых джинсах Lee Cooper и копеечной пластмассовой майке (но красной!!!) Oregon State University (да, на суку купил, по случаю) я был неотразим. Я взахлеб рассказывал о чудных йеменских горах, минаретах, рынках живописных, о людях, их обычаях, о быте нашем. Мой дядя Миша, никогда кроме Ашукинской никуда не выезжавший, слушал рассказы, сидя на даче, качал головой и переспрашивал:
— Ишь ты… А кошки там есть?
Видно, в его представлении обычного земного на том краю Земли было немного. Но я, усмехаясь наивности, отвечал:
— Есть, дядь Миш, есть.
— О, как. А собаки, стало быть?
— И собаки есть, только драные все…
Приготовления к отъезду в отпуск начинались с поиска… коробок. Это сейчас все летают с объемными китайскими сумками, да с чемоданами, а тогда до такой роскоши нам было не добраться: и дорого, и лишний вес. Вес был ограничен стандартными 20, по-моему, килограммами, 80 — это только по завершении командировки. Ну, что можно впихнуть в 20 кг после года лихорадочной скупки кассет и джинсов? Немного, прямо скажу я вам. Поэтому крафт — картонные легкие прочные в достаточной мере коробки, обычные короба из-под сигарет, всяких там MARLBORO & ROTHMANS шли на ура. Кстати, именно последние были особо популярны в силу своей чрезвычайно высокой доли рынка, позволяющей некоторым наблюдателям назвать Йемен «страной Ротманс». Козы очень любили сигаретные пачки этой английской фирмы почему-то, но это из другой оперы).
Умелые хабиры, вернее их жены, обшивали эти коробки плащевым водостойким материалом, так что и какая-никакая дополнительная безопасность достигалась, да и эстетика отправления значительно улучшалась. Я тоже пытался, но у меня криво получилось, и я отказался от идеи….
Потом следовало договориться с кем-нибудь из коллег-отъезжающих на предмет возможного перевеса. Действительно, не платить же дорогие тугрики вредному «Аэрофлоту», ей богу. Хорошо, когда отъезжала семья с детьми, да по окончании командировки — там всегда почти оставался вес, можно было приткнуться. Еще идеально подходили для проноса допвеса дипломаты. Их вообще не проверяли, но у меня в тот период с дипломатами знакомыми было негусто. В общем, говоря языком простым, проблемы с перевесом во время отпуска — это вечный геморрой. Но как-то же их решали…
Во второй отпуск, зимой (это когда в Москве было минус 38, но я не застал эти дни, слава богу), я летел уже вдвоем с молодой женой, (в первом отпуске я женился), а стало быть — уже все 40 килограммчиков, не забалуешь!!! Но все равно не хватало, барахла набиралось много, и ведь все по большей части никчемное, мещанское барахло. Время такое было, на безрыбье и рак щука, так что везли все, что могли: в Союзе достать было нельзя ни открывалки для вина, ни посуды, да еще небьющейся, ни диковинных пневмотермосов, ни одежды приличной — ничего.
Падок, ох падок был на иностранщину наш советский человек, проявлял идеологическую нестойкость, разменивался на ширпотреб. «Сегодня носит Адидас, а завтра Родину продаст». Опасность такого поворота событий, хоть и ничтожная, но существовала! А Родина меж тем запускала космические корабли в безвоздушное пространство, варила сталь, для новых танков в основном, и совершенно забывала, что для того, чтоб откупорить советскому человеку бутылку вина, нужна немудреная открывалка…
К тому моменту все реформы (косыгинские так называемые) в легкой промышленности были давно похоронены, и страна прочно села на импортный ширпотреб, являвшийся вожделенным дефицитом для советских граждан. А тут вот он, лежит себе, родимый, на полках в лавках, и хошь тебе Wrangler джинсы, хошь кримплен в рулонах на выходное платье — все в пределах доступности, и совсем не по талонам, не по блату. Ну, скажите, как можно от возможности все увезти с собой, — и плевать на двадцать килограмм!! — отказаться? Решительно никак.
Первые свои джинсы, именно Wrangler (это обязательная история любого взрослого человека из СССР, it’s a must, извините!!), я купил, конечно, с рук у однокурсника с факультета МО Димы Казимирова. У него папа был высокопоставленным дипработником и жил безвылазно в разных заморских странах. Мне было 20 лет. Мы с Димой писали песни вместе (я стихи, он музыку), именно у него я слушал первые релизы Uriah Heep и прочих кумиров детства. Ну, не подошли ему очередные джинсы, куда ж их девать?!
Мать, выдавая мне 70 целковых, строго-настрого предупреждала не говорить отцу, на что я потратил такие немыслимые деньги.
Без джинсов же в Институте было появляться уже просто неудобно. Моя сокурсница Маша Романова, у которой тоже снабжение одеждой было организовано не с базы «Мосшвейторга» какого-нибудь, даже спрашивала меня как-то, ничтоже сумняшеся:
— Щербаков, а ты почему никогда джинсы не носишь?
Ну как я мог ответить ей, что джинсов этих у меня просто нет!!! Жуткий юношеский комплекс неполноценности по тем временам. Я его компенсировал в Английском Клубе, было такое неформальное объединение в рамках факультета, редактируя стенгазету, ставя спектакли и выступая на сцене в роли звезды, ну и, может быть, отчасти, почти безупречной учебой. Хотя, конечно, все это не то. Вот джинсы — это круто, как бы сейчас сказали.
Так и получилось, что большую часть отпускного багажа и составляли именно всякие джинсы и другие джинсовые изделия — психологическая компенсация за голодное «безджинсовое» детство. Сейчас уже забылись анекдоты той поры, а ведь, помните, про грузина, который на вопрос дантиста: «Какой тебе зуб вставлять, на выбор — золотой, алмазный или сапфировый?», не раздумывая отвечал: «Вставляй джинсовый, дарагой!!».
Первый глоток московского воздуха по выходе из самолета — это сказочно!!! И не говорите, что в Шереметьеве дышать нечем, это в Сане дышать нечем, там реальная нехватка кислорода, а у нас просто коктейль какой-то кислородный. Тогда еще из самолетов не выходили сразу в «трубу», а спускались по трапу. Отпускной воздух пьянил с первого жадного глотка.
Ну, и тем более, что в те стародавние времена вокруг Шереметьева были еще почти девственные леса, минимальный пассажиропоток (а куда летать — то, и кому?) и, соответственно, не столь высокая концентрация этилированного высокооктанового бензина в воздухе, как сейчас.
Кстати, Ш-2 еще не был тогда построен, я в него прилетел только по окончании командировки, и зело был поражен хайтековским дизайном и не нашими какими-то материалами, нездешними запахами даже. Его только построили к Олимпиаде и еще не успели низвести до уровня позора нации, коим он стал в 90-е годы.
Помню, «знатоки» говаривали, что, дескать, построен он по образцу и подобию Франкфуртского аэропорта. Свидетельствую: наглая ложь. Но так как никто в те годы знать не мог, как он выглядит, Франкфурт, то и это сходило за правду. Сейчас исправляется, но медленно все, медленно… Слава богу, недавно убрали с потолка эти безумные коричневые стаканы, тележки появились бесплатные, даже вон недавно линию железной дороги проложили, почти доходит до терминала, пусть и ущербный пока сервис, но все же.
Я вот что совершенно не понимаю: визитка же государства, неужто не приходит в голову вложиться в основной аэропорт, как в приоритетный национальный проект, чтоб не терять реноме на входе? Не осталось в мире стран, кроме Бурунди, наверное, или Киргизии, да простят меня их дружественные народы, чьи «основные ворота» столь непрезентабельно убого выглядят. Ну, не по чину совсем, не по грандиозности страны. А мы говорим еще «Россия встала с колен»! Стыдно, товарищи, когда в главном аэропорту государства (я не беру в пример возродившееся из небытия Домодедово, там другие резоны, другие владельцы, частный бизнес), нет эскалаторов!!! Один единственный, что был на прилете, перед таможенным контролем, работал за мою 25-летнюю историю путешествий, ОДИН раз. Остальное время он стоял. Пока лет пять назад его просто не демонтировали за ненадобностью. Теперь там хоть простая честная каменная лестница. Взамен построили, как насмешку над людьми, политкорректный лифт для инвалидов. Или-или. Как в перестроечные времена говорили, «либо руки с мылом, либо чай с сахаром».
Неужели мы столь бедны, братцы? Не видно что-то по бесстыжим от роскоши московским улицам, по восстанавливаемым дворцам и мега-стройкам…. Так хочется, чтоб хоть Путин (Медведев?) один раз прошли там и устыдились неподобающей нищеты главного аэропорта великой страны. А может, они там и проходили когда, да забыли уже… Тоже бывает.
Возможность тратить деньги, нимало не задумываясь о стоимости услуг, — еще одно яркое воспоминание об отпуске. Переводчики друг другу бахвалясь любили рассказывать, как они «не поверишь, с пачкой чеков, из карманов вываливаются, а я такой..», ну, и в этом роде. Часто такие истории заканчивались потерей этих пачек, трагедиями местного масштаба, но денег было, действительно, физически много. Пачки купюр выдавались в финчасти, и с ними надо было доехать до дома, желательно, без особых потерь. Лет — то нам было по 20 с небольшим, чего еще, кроме глупостей, можно было ожидать? Пронесло.
С Открытого шоссе я ехал через весь город на Юго-Запад, на такси, естественно, упиваясь возможностью влегкую платить за такой вояж аж 5 рублей, синенькая такая бумажка, кто не помнит. Пьянило по-молодости.
При первой же возможности я пригласил друзей в ресторан «Арагви», где на троих было бесстыдно потрачено 30 рублей, причем коньяк лился рекой. До Йемена поход в «Арагви», да и в другой какой пафосный, как бы сейчас сказали, ресторан, не рассматривался в качестве возможной формы досуга. В общем, два положенных на рекреацию месяца пролетели, как сон.
Как бы ни был сладок отпуск, и ему приходил конец. Надо было собираться обратно, и, честно говоря, перспектива эта не вдохновляла. Хотелось, чтоб жизнь была как здесь, дома, в Москве, а зарплата была, как в Йемене. Увы, так не получалось. За свою длинную профессиональную карьеру я это четко понял, что так не бывает — деньги с неба не падают, платой за их количество всегда остается твое время, твои нервы, здоровье и самое жизнь.
Как и в первый раз «экипировали» меня родители по полной программе: тогда ведь все необходимое по возможности везли из Союза, в целях экономии валюты. Сырокопченая колбаса (дефицит!!), супы, кисель в пакетиках, гречка, конфеты, даже зубная паста, и, конечно, спирт.
Разрешенная норма провоза спиртного была, по-моему, 2 литра, но крепость напитка, вроде, в приказе каким-то чудом не была указана. И наш сообразительный народ почти всегда вез спирт, а не просто водку, идя на всевозможные ухищрения. Разведешь по приезду один к одному, и на тебе, чем не водка? Воняет, правда, но продукт надежный. Не то чтобы таможенники были настолько глупы, что не видели, как под камуфляжем трехлитровых банок с вишневым компотом (?) хабиры везут крашеный спирт. Скорее всего, они просто закрывали глаза на это безобразие из сочувствия к соотечественникам, вынужденным на долгие месяцы лететь в басурманскую страну с негуманным «сухим законом».
Ну, нам это было только на руку.
Evita
Вы, конечно, слышали рок-оперу EVITA, ту, что Эндрю Ллойд Веббер с Тимом Райсом написали? Ну, хотя бы это — «Don’t cry for me, Argentina!!». Конечно, ничто и никогда не сравнится с великой и вечной уже их же рок-оперой «esus Christ Superstar», но тогда, в 1978 г. мне катастрофически хотелось получить «Эвиту», я жадно ловил все новинки рок-музыки и от очередного произведения Веббера с Райсом ждал безусловно потрясения, сравнимого с эффектом их первой совместной оперы, услышанной нами, студентами начала 70-х. Но «Эвита» в Сане не появлялась по непонятным причинам, а копий ее в музыкальных дуккянах не было: ни плохих, ни хороших, — никаких. Заговор дуккянщиков не мог иметь никакой политической подоплеки, это много позже «Эвита» вызовет критику в самой Аргентине, в других латиноамериканских странах, но при чем тут арабский Восток?
….В один из дней нас всех, переводчиков первого этажа из дома Генштаба, вызвали в Штаб. Молодой офицер «особист», татарин Шаукят, понятное дело, из каких служб, последовательно и неназойливо провел с каждым из нас беседу с глазу на глаз, задавая один и тот же вопрос: «Ничего странного ночью не заметили, не видели, чтоб кто из товарищей ваших отсутствовал?». Как на духу, отвечали мы, ничего не заметили, никто не отсутствовал.
Прошло какое-то время, беседы забылись, но в один прекрасный день «раскололся», не помню сейчас под воздействием каких обстоятельств, а, может, просто распирало поделиться потрясающей новостью, сам виновник тех допросов, мой коллега Толик, с которым мы когда-то в первый раз вместе летели в Йемен.
Оказалось, волей случая в музыкальном магазине он познакомился с… (не падайте!!!) АМЕРИКАНЦЕМ. Живым американцем Джоном, работающим здесь по какому-то сельскохозяйственному (ирригационный проект) контракту, снимающему квартиру, кстати, совсем недалеко от нашего дома.
Сейчас трудно себе представить, что для нас был американец в те далекие годы, — очень близко к инопланетянину и не менее опасно!!! Вылететь из страны пребывания за это дело можно было в два счета, как нам удалось этого избежать, до сих пор загадка… Слово за слово, тогда знакомство Толик продолжил в гостях у Джона, благо жил он рядом, дружба была тут же зацементирована капитальной порцией виски, потом водки, потом еще чем-то…. в общем, к сожалению, на работу на следующий день выходить было просто некому: ни с русской стороны, ни с американской. Пропажа человека была бдительными особистами замечена, Толик, по возвращению в родные пенаты, был с пристрастием допрошен, но его версия ночных бдений была столь неубедительной и фантастической, что потребовалось дополнительное расследование, которое, однако, тоже тогда результатов не дало. Дело спустили на тормозах.
СССР и США внешне состояли в развивающемся партнерстве, официально придерживались политики «мирного сосуществования», уже слетали в космос «Апполон» с «Союзом», даже сигареты такие выпустили, но в вопросах идеологических мы оставались непримиримыми противниками, в вопросах человеческих контактов — причем с обеих сторон — действовали жесткие ограничения.
Смешно сейчас представить, но американские инженеры, специалисты, с которыми мы случайно знакомились в городе, улепетывали от нас поскорее подобру-поздорову на другую сторону улицы, как только видели компанию русских знакомых вдалеке: не дай бог начнут разговоры, пиши потом объяснения… А объяснения, рапорта о случайных (или, случалось, даже санкционированных!) встречах, на приемах, совместных мероприятиях у йеменцев, обязаны были писать все, и мы и они — это они сами потом мне подтверждали, уже в эпоху победившего капитализма, в 90-е, после третьей рюмки. Ну, наверное, бывало, что и манкировали такой обязанностью, тоже с обеих сторон… Чисто человеческое желание свободы, никакого «шпионского» флера, на моей памяти у нас в Йемене вообще не было инцидентов, связанных с политическими статьями, никаких «политических убежищ», никаких «невозвращенцев», это было даже трудно себе представить (и смешно, ей богу), просить политическое убежище в Йемене.
Военная техника, поставлявшаяся в Йемен тогда, никакого интереса для западных спецслужб тоже не представляла, если только раритетный даже по тем годам танк Т-34, на котором мне потом, кстати, довелось «покататься»….
Хабиры — военные, может быть, и могли бы рассказать какую «военную тайну», вроде дислокации своего гарнизона в степях Украины, из серии «кто есть твой командир», но на иностранных языках они совсем не говорили, да я думаю, что и эта информация для американцев секрета и большого интереса не представляла. А мы, переводчики, вообще были девственно чисты с точки зрения информации, что и подтвердилось вскоре…
Особисты представляли из себя, вот уже действительно, касту особую — не то, чтоб их боялись, но некая аура загадочности, риска в общении с ними была. Они и не скрывали своей принадлежности к структурам, ГРУ или ПГУ, для нас тогда и разницы большой не было, все было за семью печатями секретности. Но, бог мой, какая секретность для наблюдающих спецслужб, если сразу по приезду особист получал личный автомобиль (это по тем-то временам!!!), снимал отдельную виллу, когда все остальные селились строго в общагу или, на худой конец, «коммунальный дом» на три-четыре семьи??…В общем, белыми нитками была шита вся их секретность, но страху на нас они нагоняли умело, и опасность представляли вполне реальную.
Кто тогда сдал нас и кто прикрыл — вряд ли сейчас это так интересно, важно, что несанкционированный контакт с представителем потенциального противника, как тогда говорили, не привел к массовой нашей депортации, т. е. высылке на Родину, а ведь мог.
Сейчас бы я, наверное, не обратил на него внимания, ну американец и американец, чего тут такого. Тогда же он казался, честно, существом с другой планеты, даже внешне: «ленноновские» очечки, волосы чуть длиннее, чем разрешено (не «битлз», но все же!!) нам, какая-то внутренняя свобода, интеллигентный говорок западного побережья. Джон пригласил нас всех в гости!!! Мы готовились всю неделю, планировали «акцию», а надо было незаметно для остальных «пропасть» на несколько часов в небезопасной близости от вечерних маршрутов движения хабиров в Хабуру, в город и обратно.
Я наслаждался возможностью говорить на английском языке!! Слишком долго я его учил (с 8-летнего возраста), слишком много вложил своих сил и времени, самостоятельно изучал американскую историю, интересовался индейским вопросом, в общем, считал себя почти специалистом по Америке — и тут, на тебе, — живой американец. Который, кстати, не смог перечислить всех президентов США. (Как же я был горд, что я его в этом переплюнул!!! К его несчастью, буквально за полгода до Йемена я нарочно выучил их всех на спор.) Мне дали на какое-то время почитать редкую иллюстрированную книжку про всех американских президентов, ну вот я и почитал.
Помню, нас поразил аскетизм «приема»: вода, соленые орешки, виски со льдом (который в арабских странах употреблять небезопасно по причине крайней антисанитарии в его приготовлении — воду-то замораживают самую обычную, что называется, из под крана!!)…Сидение по-арабски, на подушках в плохо освещенной комнате…. Какие же это «гости», ей богу??!! Подмывало сыграть в «алаверды», пригласить к нам, показать, как умеют принимать гостей русские, пельмешков наварить, борща, да под гармонь… Но в этом мы, разумно, вовремя остановились. Переводческая вольница и так была притчей во языцех среди хабиров, они бы не преминули «заложить» всех, и тогда — прощай Йемен, здравствуй Родина.
Буквально на следующей встрече уже присутствовали «друзья» Джона, из Посольства. Просидели скучно в углу весь вечер, проболтали на ни к чему не обязывающие темы («прощупывали»!) и удалились… и больше не появлялись. Как оказалось, для «црушников» мы интереса не представляли. И слава богу…
По моей просьбе, из очередной командировки домой, в США, Джон привез-таки вожделенную «Эвиту»… Ну, и как обычно это бывает, когда чего-то долго ждешь и надеешься, разочарование меня постигло серьезное. Нет, это не esus Christ!!! (А никто и не обещал, впрочем.) Справедливости ради, надо сказать, что несколько арий, музыкальных тем из оперы крутятся в голове с регулярностью до сих пор, так что все-таки хорошая опера, добротная.
А потом Джон пропал, в его доме поселились какие-то другие люди, где он и что с ним, никто не знал. Окно в другой мир приоткрылось и захлопнулось, а память о посиделках с орешками в качестве основной закуски осталась. И самописная копия рок-оперы Тима Райса и Э.Л. Веббера «Эвита»….
Коммуникации
В 1977 г. не было мобильных телефонов и Интернета, хотя в это сейчас нелегко поверить. В СССР за использование радиотелефона могли вполне впаять срок, и слово «компьютер» поражало воображение космическим, неземным звучанием, насквозь иностранным, и потому тоже запретным. Коммуникации 1977 г. в Йеменском исполнении выглядели весьма примитивно.
Газеты и журналы, особо политические, все сотрудники ГСВС обязаны были выписывать за свои кровные риалы, независимо от того, что срок доставки был гарантировано двухнедельным. ВО «Межкнига» бессовестно выполняло план зарабатывания валюты на нас, бессловесных. Для «толстого» журнала (сейчас уже забытый формат; это были такие литературные журналы, публицистические, которые в отличие от еженедельных выходили раз в месяц или в два и служили своеобразной духовной пищей в условиях полного отсутствия какой-либо свободы слова в прессе и СМИ вообще) — две недели опоздания — это не критично, для ежедневной прессы — как-то даже бессмысленно. Но так как в советское время никаких особых новостей из газет все равно ждать не приходилось, то и с этим можно было смириться. В самом деле, какая разница, прочитаешь ли ты заметку о перевыполнении комбайнером Пронькиным заданий ХII — ой пятилетки в день выхода этой потрясающей новости, либо через 2–3 недели после нее — ей богу, непринципиально. Вневременные Постановления ЦК КПСС и Президиума Верховного Совета, обязательные для изучения на политзанятиях, тоже не успевали терять своей исторической сущности за какие-то две-три недели. А уж вечные ценности, вроде незабвенной «Малой Земли» Л.И.Брежнева, так они вечными и мыслились, тут спешка не нужна вовсе….
Письма, по сути, являлись единственным каналом эмоциональной связи с родными, друзьями, оставшимися в Советском Союзе, или работающими где-то за рубежом, как и я. Стандартные две-три (если надо везти куда-то вне Саны, например, в Ходейду или в Таизз) недели на доставку обеспечивали принципиальное устаревание любой новости, кроме отсутствия оной. Письма привозили, естественно, самолетом, раз в неделю, перед этим их накапливали, собирали со всего Союза, в «экспедиции», отделе корреспонденций МИДа, в Москве, на Смоленской площади в течение нескольких дней. Москвичам было много проще — можно было подъехать к МИДу, подгадав срок отправки очередной партии, и твое письмо гарантированно уходило, улетало адресату день в день. Еще быстрее было передать письмо с отъезжающими командировочными — сбор писем представлял собой обязательный ритуал для отъезжающих, и в ту и в другую сторону, отказать в передаче письма родственникам, знакомым, считалось неприличным, несмотря на то, что перевозка вещей, равно как и писем, принадлежащих другим лицам, через границу была строжайше запрещена.
Правило перлюстрации действовало во всю силу, но даже таможенники на границе, обнаружив пачки перевозимых писем, редко шли на принцип и выбрасывали их из багажа — все понимали, что тонкая нить с Родиной рваться не должна, пусть и в таком, не поощряемом Органами, варианте, действительно, не Война ведь!!!
Письма с рейса привозились в Хабуру и вываливались на теннисный стол, кучей, внавал, вездесущие активисты споро сортировали их по группам, и вот уже расползается по углам и норам присмиревший служилый народ, жадно вчитываясь в вести из родных мест, от родных людей. Ожидание вознаграждено, эмоции в воздухе, потом начинается обмен информацией, связь времен и народов восстановлена на ближайшую неделю. До следующего четверга.
Йеменское телевидение нам было почти недоступно, в силу отсутствия телевизоров в «колонии» (так в обиходе называлось сообщество всех советских работников и членов их семей, проживающих на тот период времени в Сане и других городах Йемена). У друзей-йеменцев, военных летчиков, соседствующих с нами по «жилдому» в Домах Генштаба, куда мы переехали через пару месяцев по приезду, телевизоры были, но, ей богу, смотреть там было категорически нечего, кроме скучных новостных программ, бесконечных национальных песнопений и военных хоров, или ужасающих египетских мелодрам. (Только один раз, помню, мы с удовольствием смотрели с ними какой-то международный футбольный матч, Чемпионат Мира, по-моему, но это было один раз!). Даже нам, советским телевидением не избалованным, такой адский набор телепрограмм казался «каменным веком». Впрочем, телевизоры нам все равно были просто не по карману.
Мы слушали радио. Нет, не музыку FM, тогда такой просто не было… Мы обязаны были ежедневно слушать радио, радиостанции были распределены между разными переводчиками, кто-то ловил Саудовскую Аравию, кто-то — по заданию, вполне легально! — Голос Америки, чаще — местные радиостанции (местную прессу обязаны были читать все дежурные для подготовки политинформаций), отчет о новостях поступал замполиту и начштаба, по-моему, по их усмотрению — входил в ежедневную политинформацию коллективу. Советские радиостанции по определению являлись основой информационного пространства каждого текущего дня.
Несколько раз мне удавалось тайком купить, или достать где, Newsweek, TIME, и это было откровение, там печатались ошеломительные по откровенности, как мне казалось, статьи про зверства Красных Кхмеров в многострадальной Камбодже, про массовое самоубийство сектантов в Южной Америке, про геронтократию в Советском Союзе, все с картинками, с пояснениями… Непривычным был даже формат изложения.
….Встреча Нового 1978 года. Весь состав Группы Военных специалистов в Сане, во главе с Генералом Филипповым, за длинными, по советской традиции, как бы сейчас сказали, «корпоративных» застолий, столом, буквой «П», в столовой Хабуры, отмечает праздник. Народ уже порядком навеселе, ведь в соответствии с географией и временными зонами, хабиры начали встречать Новый год по мере его продвижения, многие служили и на Дальнем Востоке, в Западной Сибири, в Средней Азии. «Новый год шагает по планете», говорили тогда официальные дикторы. Связисты колдуют над фиксацией частоты радио, она сбивается, все-таки мы далеко от родных рубежей, но голос диктора слышен, с помехами, но различить слова можно. К 12 часам ночи бьют куранты, нас наполняет гордость за свою страну, такую далекую и могучую, что мы даже здесь, в Йемене можем слышать этот величественный звон.
«Дарагие таварищи…», — звучит столь узнаваемый, характерный голос Генерального Секретаря ЦК КПСС, пламенного борца за дело мира… и так далее, в общем, «лично» Леонида Ильича Брежнева, мы замерли с рюмками, к горлу подкатывает ком счастья, чувства единения с Родиной… И вдруг, далее по тексту: «а так же те, кто несет свою нелегкую службу вдали от наших границ, выполняет свой интернациональный долг…» — боже, да это он о нас!!!!! Громогласное «Урраа!!» прокатилось по Сане. Вот что такое было радио… Сейчас такие эмоции испытать трудно.
Разговор по телефону с родственниками был возможен, однако: а) следовало за месяц письмом предупредить людей в Москве, в какой день, когда ты можешь неотрывно сидеть у штабного телефона (а других просто не было) вечером, обычно это было возможно только «в наряде», а днем бы никто и не разрешил, и б) в Москве загодя заказать международный разговор на этот телефонный номер, минуты 3–5 обычно, (ибо дорого очень, рублей 7 за минуту), на этот день. Точного времени разговора заказать все равно не удавалось, операционистки обычно ссылались на загруженность линий и предоставляли таковую «по мере возможностей» в течение дня или ночи. Какая такая могла быть загруженность международных телефонных линий с Саной в конце 70-х годов, для меня загадка до сих пор. Почти сутки ждать приходилось и той, и другой стороне, и, если в наряде все равно 24 часа делать решительно нечего, кроме как ждать, то представляю, насколько удобно это было для людей на московском конце провода. Видно, совсем маленькая была пропускная способность телефонных проводов и коммутационных станций в то время. Но линию давали почему-то всегда глубокой ночью, видимо, для конспирации. Я лично разговаривал с Москвой, с женой всего один раз за три года. Второй раз сорвалось, видно, линии были перегружены любителями ночных разговоров.
Сообщение о рождении дочери в июне 1980 г. я получил «срочной» телеграммой через 5 дней после радостного события, и это когда мне ее зачитали по телефону из Саны, а физическую копию ее я получил еще через неделю, раньше в Таизз машины не было…. А вы говорите — Интернет…
Культурная составляющая информационного пространства была, несомненно, намного более богатой, чем политическая. Вырвавшись из тухлой атмосферы музыкального застоя 70-х (если кто не помнит ансамбли «Лейся песня», или Льва Лещенко с незабвенной «Лайлой», где «ты помнишь, плыли по реке», или хит вроде «Малиновки заслышав голосок»), мы вдруг обнаруживали, что весь музыкальный мир — у наших ног. Пиратские, отвратительного качества компакт-кассеты в буквальном смысле лежали всегда под ногами, ибо продавались часто с тротуарных раскладов. Популярностью пользовались и музыкальные «дуккяны», лавки, забитые свежими поступлениями пиратских копий, в основном производства Малайзии или Гонконга, Тайваня и прочих будущих «азиатских тигров». Выбор был огромен, даже по моим искушенным мгимовским меркам, а надо сказать, в институте музыкальный обмен был интенсивным, и новинки появлялись почти одновременно с выходом на Западе, ведь у многих ребят родители безвылазно «сидели» в Торгпредствах и Посольствах по всему миру.
Сейчас об этом стыдно вспоминать, но бывало, прикрываясь фиговым листком безденежья, втихую и сопрешь пару кассет из моря неучтенного пиратского богатства. Чаще, конечно, законопослушно покупали, иногда неплохого качества печати и записи, всех известных и любимых на тот момент исполнителей, а у меня в фаворитах ходили The Beatles, Uriah Heep, Deep Purple, Pink Floyd, Simon &Garfunkel, ohn Denver, уже в Йемене я для себя открыл Rick Wakeman, Smokey, Ean Michel arre с его Oxygene-ом и многое другое. Покупка кассет превращалась в вид национального переводческого спорта, тонны этих артефактов эпохи до сих пор мертвым грузом лежат на антресолях, не только у меня, видно, либо магнитофонов, способных переварить такое качество пленки (да и старая она уже…) пожалуй, не осталось в мире. Интересно, что если сложить стоимость всех приобретенных мной тогда кассет, получилась бы аккурат стоимость однокомнатной кооперативной квартиры, но приоритеты были другими!
Недавно я тут себе купил проигрыватель виниловых дисков, диковинку по нынешним временам, а тогда это был обязательный предмет культа у каждого, себя уважающего меломана: выпиской «винила» по каталогу из Сингапура мы занимались целый год. Это была целая операция с конвертацией валюты, заполнением счетов, отсылкой банковского чека, сложнейшая операция, но охота пуще неволи, и несколько десятков настоящих «фирменных» дисков с моими любимыми группами заняли почетное место в моей коллекции. В Союзе купить «фирменный» диск я не мог — цена доходила до 200 руб. за «пласт», мыслимое ли это дело!!!
Как говорится, «сейчас об этом уже можно говорить»… В один из вечеров, наш коллега по переводческому цеху, Игорь Фомин по прозвищу Митрич, вернулся с работы возбужденным:
— Исмаил из Европы вернулся… — шепотом сообщил он нам за ужином.
— ???? — мы все знали, что Исмаил — это его йеменский коллега, начштаба войск Связи, большой бонвиван и гедонист.
— Ну, что ну…Привез пленки — закачаешься.
Слово «порнография» тогда употреблялось исключительно в негативном звучании, как ругательство, но не юридически выверенное определение качества продукции, впрочем применительно к упомянутым фильмам этот термин и впрямь можно было отнести с большой натяжкой — это оказались короткометражные игровые фильмы «про это», более чем скромные по нынешним-то меркам. Естественно, без звука, но уже цветные. Исмаил был готов на какое-то время отдать их нам для просмотра!!!!
Все было бы ничего, но где взять 8 мм проекционную установку??!! На совете решили, что эту задачу могу решить только я. Вожделенный проекционный аппарат точно был у моего пакистанского коллеги, Ильяса, терапевта из Госпиталя.
— Ильяс, слушай, не мог бы ты мне одолжить проекционный аппарат, знаешь, по работе нужно, учебные фильмы переводить, — пряча глаза назавтра я выпрашивал технику у Ильяса. С Ильясом у меня были вполне приятельские отношения, ему просто не с кем было говорить по-английски в коллективе, так что я был очень кстати. Задача была решена. Теперь предстояло, соблюдая все мыслимые меры конспирации, аппарат вынести из Госпиталя и каким-то образом, не привлекая внимание донести до Жилдома, при том, что с работы и на работу все врачи, и я с ними, ездили только вместе, на микроавтобусе Toyota Dyna. Как мне это удалось, не помню, в сумке какой-то, не вызвавшей больших подозрений у любопытных коллег, но аппарат был доставлен в комнату Митрича и Толика и опробован в холостом режиме. На один из вечеров был запланирован запрещенный просмотр, естественно, с выпивкой для души. Риск был приличный, за просмотр «клубнички» в Союзе в это время люди получали вполне реальные тюремные сроки.
Первая же проверка показала, что чудовищный стрекот аппарата слышен на весь коридор, какая тут конспирация!!! Решение по созданию звуковой изоляции было найдено тут же — несколько тяжелых шерстяных армейских одеял наглухо запечатали дверь, и теперь наш стрекочущий проекционный аппарат был почти не слышен. Одновременно, на кухне, с другой стороны коридора включалась музыка, как отвлекающий фон, и таким образом, проходящие по коридору хабиры, военные специалисты — наши соседи по дому, ничего не должны были заподозрить. Ну, играет музыка в кухне у «переводяг», ну и что, обычное дело. В комнате, правда, стало нестерпимо душно, но искусство требует жертв.
Естественно, через несколько же минут после начала просмотра в дверь постучали. Нас охватил ужас — «Замполит!!!». Но нет:
Поделиться книгой: