Мои прыжки. Рассказы парашютиста

Первый…

Второй…

Третий…

Все пять парашютистов хорошо отделились от самолета и своевременно раскрыли парашюты.

Летя над ними, мы видели, как пять белоснежных зонтов, плавно раскачиваясь, медленно опускались на землю.

Самолет широкими кругами стал набирать высоту. Чем выше, тем становилось все холоднее. Одеты мы были только в летние комбинезоны, и холод давал себя знать.

Облака были очень высоко и нам не мешали.

На высоте трех с половиной тысяч метров Оленев просигнализировал нам, что машина выше не пойдет.

Инженер Семенов выпустил красную ракету. Настал момент отделиться от самолета.

Я взглянул в воздушную пропасть и сразу же выбросился.

В тот же момент пустил в ход привязанный толстыми шнурами к левой руке выверенный секундомер.

Сразу же вслед за мной выпрыгнул и Евдокимов.

Подношу секундомер к глазам — прошло всего 15 секунд. Ищу глазами товарища Евдокимова и значительно выше себя вижу его сильно кувыркающимся.

Лечу 45 секунд. До земли еще далеко.

Начинаю делать сальто. Как можно больше прогибаю спину в пояснице и широко раскидываю ноги. Когда прекращаю сальто, падаю вниз головой и ясно различаю знакомые контуры земли.

Определяю на-глаз расстояние. Думая, что осталось не более 500 метров, правой рукой нащупываю вытяжное кольцо, вынимаю его из карманчика и дергаю. В тот же момент останавливаю секундомер.

Сильный рывок, от которого темнеет в глазах, останавливает мое падение. Может быть, на секунду-две теряю сознание. Перед глазами в тумане проносятся тысячи разноцветных шариков. В ушах острая, режущая боль.

Опускаюсь в центр аэродрома. Отстегиваю парашют и долго еще не могу придти в себя. Боль в ушах не утихает.

Подъехала санитарная машина. Доктор продувает мне уши, и боль моментально прекращается. Тотчас же чувствую себя гораздо лучше. Тут только вспоминаю о Евдокимове и вижу, как он на раскрытом парашюте спускается невдалеке от аэродрома.

Держа в руке мой секундомер, справляюсь у членов комиссии, сколько я падал.

— Шестьдесят две секунды.

Мой секундомер показывает 61,5 секунды.

После окончательной проверки оказалось, что выбросился я из самолета на высоте 3 570 метров и раскрыл парашют в 400 метрах от земли. Таким образом, я пролетел 3 170 метров за 61,5 секунды. Товарищ Евдокимов раскрыл парашют на сорок восьмой секунде. Он попал в штопорное положение и не мог из него выйти.

Я установил новый всесоюзный рекорд. Мировой рекорд в это время держал американец Меннинг, совершивший прыжок с общим падением в 62 секунды. Мой результат был всего на полсекунды меньше.

Кстати сказать, о рекорде Меннинга мы узнали с большим запозданием. Я лично о нем узнал уже после моего прыжка.

Штопор побежден

Во время затяжного прыжка я однажды вдруг почувствовал, что тело мое начало вращаться вокруг своей оси. Голова вращалась по малому кругу, а ноги описывали большой круг. Меня с огромной силой спиралью ввинчивало в воздух.

Уже через несколько витков я почувствовал легкое головокружение. Свист в ушах усиливался. К горлу подступала тошнота. Огромная тяжесть давила голову, и в глазах началась резь. По всему телу разлилась слабость. Огромным напряжением воли я заставил себя очнуться и выдернуть кольцо.

Так я впервые познакомился с плоским штопором.

Штопор в те дни был совершенно не изучен. Никто не знал, можно ли выйти из штопора, что для этого надо делать, как держать себя.

— Как только начало крутить, дергай за кольцо — иначе будет плохо, — говорили самые опытные парашютисты.

При обычных прыжках, когда парашют раскрывается тотчас же после отрыва от самолета, штопор произойти не может.

Только пролетев в свободном падении 150–200 метров и от силы падения приобретя большую скорость, парашютист может попасть в штопор.

По мере усиления скорости свободно падающего парашютиста постепенно тянет на спину. Центр тяжести из области грудной клетки перемещается к лопаткам. Встречные струи ветра, действуя на разную площадь большого наспинного и меньшего нагрудного запасного парашюта, заставляют парашютиста вращаться в одну из сторон.

Так начинается штопор. И если парашютист во-время не выйдет из него, он, потеряв возможность ориентироваться, может погибнуть.

Я начал думать: а нельзя ли избежать штопора? Нельзя ли научиться управлять своим телом в воздухе? Для того чтобы выяснить это, я совершил ряд экспериментальных прыжков.

Вскоре мне удалось установить, что парашютист, прыгающий затяжным прыжком, управляя своим телом, легко может избежать попадания в штопор.

Ведь свободный полет — это борьба парашютиста за удобное для него положение тела. Какое же положение наиболее удобно?

Некоторые инструктора парашютного спорта считают, что лучшее положение, предупреждающее штопор, — это «ласточка», то есть когда у парашютиста прогнут корпус, ноги сложены вместе и слегка подогнуты в коленях, руки отброшены в стороны.

По-моему же, наиболее удобное положение при затяжном прыжке — падение головой вниз, когда тело по отношению к земле находится под углом в 50–60°. Ноги должны быть раздвинуты в стороны и вытянуты, спина в пояснице выгнута, а лицо обращено вниз.

Падение головой вниз дает возможность парашютисту не терять ориентировки, позволяет ему все время видеть землю.

Для того, чтобы уберечь себя от штопора, я выработал ряд приемов:

Прыжок надо совершать обязательно в сторону полета самолета.

Нельзя от самолета отделяться спиной.

Левую руку надо откинуть в сторону, — рука регулирует повороты и уничтожает круговое вращение.

Ноги надо выпрямить и развести в стороны.

В прыжках со временем падения до десяти секунд правая рука — на вытяжном кольце; при прыжках с бόльшим временем свободного падения правая рука, как и левая, откинута в сторону на уровень плеча. Это помогает сохранять телу нужное для падения положение.

Изучив способы предупреждения штопора, я начал искать приемы, которые помогли бы выйти из штопора.

Прыгая ежедневно, а то и по два раза в день, я каждый раз ставил перед собой какую-нибудь задачу. Отделившись от самолета, я ложился на спину и начинал входить в штопор. Когда вращение становилось основательным, я раскидывал ноги и изучал, какие это вносит изменения.

Во время следующих прыжков я следил за положением рук, туловища, головы. С каждым прыжком мне все быстрее и быстрее удавалось выйти из штопора. Страшный штопор — враг парашютистов — становился ручным. Неон управлял мною, а я и м.

Вооружив моих учеников биноклями, я предлагал им с земли следить за моими движениями в воздухе. Прыгнув, я входил и выходил из штопора. Приземлившись, я просил своих учеников описать все мои движения.

Как следует усвоив мои приемы, они поднимались в воздух и проделывали то же самое.

В то время как один из учеников входил в штопор, а затем выходил из него, я стоял на земле с остальными и объяснял им движения несущегося к нам парашютиста.

Так мы изучали методы борьбы со штопором и установили, что они несложны, но достаточно эффективны.

Для прекращения штопора надо:

произвести резкое движение верхней половины туловища в сторону, противоположную вращению штопора;

возможно шире раскинуть ноги и выпрямить их;

как можно больше сделать прогиб в пояснице;

левую руку вытянуть в сторону;

правую держать на вытяжном кольце.

На все эти движения надо потратить не более одной-полуторы секунд.

Кроме штопора, парашютист в свободном полете претерпевает и другие неприятности. Например, сальто, то есть вращение через голову. Для того чтобы выйти из сальтирующего положения, достаточно подтянуть ноги к животу, резко выпрямиться и вытянуть руки.

Бросаясь вниз головой, парашютист иногда начинает вращаться вокруг вертикальной оси. Такое вращение называется вертикальной спиралью. Выйти из нее также очень легко. Для этого достаточно выбросить руки в стороны.

Нельзя спешить

Желая облегчить способы управления своим телом, я решил однажды применить новинку.

К своему плечу я привязал обыкновенный вытяжной парашют, думая, что во время затяжного прыжка он будет оказывать значительное сопротивление воздуху и меня поставит точно вниз, без всяких сальто и кувырканий.

Это было 21 декабря 1933 года. Я совершал свой шестьдесят третий прыжок.

Мне тогда надо было куда-то спешить, и перед самым полетом я приказал укладчику парашютов привязать вытяжной парашют к левым плечевым лямкам.

Надев парашют, я на самолете поднялся на высоту около 800 метров. Рассчитав точку приземления, я отделился от самолета и начал свободное падение.

В руках я держал вытяжной парашютик, и, когда отделился от самолета, отпустил его. Под действием встречного потока воздуха вытяжной парашютик, привязанный к левому плечу, раздулся и действительно поставил меня в вертикальное положение ногами к земле.

Пролетев «солдатиком» около 300 метров, я решил прекратить падение и дернул за вытяжной трос, но он не поддавался. Дергаю еще, на этот раз с большой силой, — трос попрежнему не поддается.

Собрав все силы, дергаю двумя руками. Никакого результата. Точно кто-то в десять раз сильнее меня схватил за трос и не отпускает его. До земли, по моим расчетам, осталось всего 300 метров.

Быстро переворачиваюсь на спину так, чтобы запасный парашют, лежащий на груди, оказался сверху. До земли оставалось всего метров 150, когда я выдернул вытяжное кольцо.

Едва коснувшись земли, я с нетерпением стал осматривать основной парашют, желая выяснить, почему он не раскрылся.

Все оказалось очень просто. Торопясь, мой укладчик, вместо того чтобы привязать стропу вытяжного парашютика к плечевым лямкам, привязал ее к гибкому шлангу вытяжного троса. Под действием вытяжного парашютика шланг вытяжного троса образовал петлю, и чем сильнее тянул я за вытяжное кольцо, тем сильнее эта петля затягивалась.

Этот случай показал мне, что дорожить своим временем — не значит торопиться без оглядки.

Увлекся…

18 августа 1933 года, в день авиационного праздника, на станцию Сиверская собралось несколько тысяч трудящихся. Празднично разодетые, они приехали из Ленинграда, из Луги, из ближайших сел и деревень.

На аэродроме было очень шумно и весело. Со всех концов неслись песни.

Заглушая песенников, пулеметной дробью тарахтели моторы.

В этот день я должен был сделать показательный затяжной прыжок, а также продемонстрировать стрельбу из пикирующего самолета.

На краю аэродрома была выложена цель, и я произвел четыре очереди. Затем, когда самолет снова взмыл в воздух, добровольцы, из собравшихся зрителей, ходили осматривать количество пробоин.

Наступило время прыжка.

Товарищи провожали меня до самолета и изощрялись в пожеланиях:

— Смотри, не заглядись на птичку, а то забудешь парашют раскрыть.

— В случае чего, — перекрикивал всех Коля Оленев, — бухайся в воз сена — будешь жив.

Я сел в машину. Летчик включил мотор, и самолет, пробежав по зеленому ковру, взмыл в воздух. Быстро набрав высоту, уперлись в облака. Выше лететь было нельзя — мешал сплошной белесый покров, прятавший голубое небо.

Произведя расчеты, я все же решил лететь затяжным прыжком 300–400 метров.

Выбрался из самолета, плавно оттолкнулся и сразу же принял удобное для меня положение — головой вниз.

Неожиданно мною овладел экспериментаторский зуд.

Откинув в сторону одну ногу, я старался запомнить, какое влияние это оказывает на мое падение. То же проделываю вначале с одной рукой, затем с другой.

Прошло несколько секунд, как вдруг, словно электрическим током, пронизала мысль, что, выбросившись на высоте 600 метров, я лечу со скоростью 50 метров в секунду. Надвигающаяся земля ослепляла глаза обилием света.

Моментально дернул за вытяжное кольцо. Как раскрылся парашют, точно не помню. Вслед за рывком я почувствовал сильный удар о землю.

Парашют раскрылся настолько близко от земли, что он едва-едва успел погасить скорость моего падения.

Я остался жив благодаря тому, что парашют запутался в молодых березках и тем самым задержал основную силу падения. Если бы не березки, я бы неминуемо разбился.

Как оказалось, я раскрыл парашют всего в 70–60 метрах от земли. Промедли я еще одно мгновенье — и уже никакие березки не спасли бы меня.

Такое позднее раскрытие парашюта было очень эффектным, но ничем не оправданным.

Летчики, наблюдавшие за моим прыжком, ясно видели очки моего комбинезона.

С тех пор я сделал десятки экспериментальных прыжков, но ни один из них не был с таким поздним раскрытием.

Выполняя в прыжке поставленную перед собой задачу, я никогда ничем побочным не увлекаюсь. Таких происшествий, как 18 августа 1933 года, больше со мной не случалось.