Помоги проекту - поделись книгой:
—
— Ты на это не… Ах ты, тупая коробка! Зачем тогда было выпускать?
—
— О господи! Когда же он теперь остановится?
—
Шар уже достиг высоты шестиэтажного дома и заметно прибавил в скорости.
Каталина всхлипнула.
Трейси взяла мужа за руку.
— Джей Ди… — и осеклась, увидав выражение его лица.
В темнеющем воздухе над шаром появились смутные очертания какого-то предмета. Джей Ди поспешно навел туда луч прожектора.
Это был человек, которого они переехали, хозяин пульта.
Фигура раздвоилась, потом еще раз, еще… Вокруг золотистой сферы образовалось кольцо из одинаковых тел. Шар остановился, перестал расти… и начал постепенно сжиматься, явно не собираясь, впрочем, отдавать свою добычу. Когда он достиг первоначальных размеров, парящие тела снова слились в одно. Человек плавно опустился на землю, спокойно поднял шар и положил в карман.
Спустя мгновение он стоял на палубе яхты.
— Э-э… — начал Джей Ди. — Простите, что сбили вас, мистер пришелец.
Незнакомец не торопясь отряхнул пыль с лацканов своего резинового костюма.
— Я такой же землянин, как и вы, мистер Макги, просто прибыл из будущего.
— Вот здорово! — оживилась Каталина. — Должно быть, из очень далекого?
— Всего пятьдесят лет, — пожал плечами гость, — но весьма непростых, уверяю вас. Могу я получить обратно свой прибор?
Джей Ди молча протянул ему пульт.
— Тогда что же вы так долго ждали? — удивилась Трейси. — Появились бы сразу, забрали его, и ничего бы не случилось.
— Действие машины вызывает хаотические флуктуации в пространстве Фридкина. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы засечь ее.
— А с нами теперь что будет? — мрачно поинтересовался Джей Ди.
— Да ничего особенного. Ну, к примеру… вам приходилось видеть такой узор?
Путешественник во времени показал на свой галстук, расписанный причудливыми завитками. Каждый завиток состоял из точно таких же, только поменьше, те, в свою очередь, из совсем маленьких, и так далее, и так далее, и так…
В тот вечер «Медвежонок» был переполнен, как последний вертолет из Сайгона, хотя атмосфера царила несколько более приятная.
Стук бильярдных шаров, чмоканье стрелок, втыкавшихся в мишень, звон пинбольных колокольчиков, взрывы инопланетных кораблей, дуэт подмышки с расческой и рулады Хэнка Вильямса-младшего то и дело перекрывались возгласами посетителей, требующих выпивки.
— Трейси, две порции!
— Трейси, еще бутылку!
— Трейси, шесть раз ром с колой!
С лица барменши за стойкой не сходила улыбка. Больше заказов — больше денег в кассе.
Из-за двери вышел мужчина в джинсах и безрукавке с татуировками на голых плечах.
— Трейси, Каталина только что звонила. Она заедет, как только Джин освободится. У его конторы работы невпроворот — крыс развелось видимо-невидимо.
— Рада буду ее повидать. Приготовлю замороженный дайкири и блюдечко сливок.
Мужчина окинул взглядом переполненный зал.
— Бог мой, что сегодня творится! Если так пойдет, в следующем месяце выплатим кредит.
По стойке, брезгливо перешагивая через лужи пролитого пива, прошел огромный кастрированный кот пшеничного цвета с белыми усами. Мужчина хотел его погладить, но кот яростно зашипел и оцарапал протянутую руку.
— Джей Ди, когда ты наконец избавишься от этой зверюги?
Владелец бара только ухмыльнулся.
Сверху раздалось глухое мычание. Со стены над стойкой злобно таращилась голова лося. В наморднике.
Джей Ди запечатлел на устах Трейси нежный поцелуй.
— Погоди, дорогая, я тебя скоро сменю. Только отлучусь на минутку.
Он снова поднялся в офис, открыл потайную дверцу…
…и дал Ларри хорошего пинка под зад.
Ты веришь в чудо?
Ну и денек! Худший день в моей жизни.
Семь утра, я сплю сном праведника, просидев всю ночь над обзором для «Магнетик момент», самого крутого музыкального журнала. О чем писал, не помню, вся эта цифровая рыночная попса звучит одинаково. Проспал бы до самого обеда, но громкий скрежет со стороны двери и звук падения чего-то тяжелого вдребезги разбивают сладкие грезы о былых днях.
Выпутываясь из влажных простыней, затянувшихся удавкой вокруг шеи, вспоминаю, что сегодня день доставки продуктов. Видно, мальчишка из супермаркета, как всегда, протолкнул коробку в специальный люк, а тот хлопнул, когда закрывался, потому что пневматическая защелка давно сломана.
Когда меня так дергают, я потом не могу уснуть, как ни стараюсь. Лучше уж встать. Кроме того, интересно посмотреть, что сегодня принесли. Заодно и перекушу.
Поднявшись со старого, покрытого пятнами матраса, брошенного прямо на пол, стаскиваю с веревки рубашку и джинсы. Черт побери, еще не высохли — ощущение такое, будто тело облеплено водорослями. По привычке выглядываю в иллюминатор узнать, какая погода, хотя, как обычно, выходить на улицу не собираюсь. Все окна у меня закрашены черной краской, но в одном месте на самом верху она облупилась — это и есть иллюминатор. В нем едва помещаются клочок неба и кусок стены напротив. Погода нормальная: переменная облачность, местами кирпичи. Все как всегда.
Шлепаю босиком в переднюю. Вот и ящик. Ну и тяжелый же, сволочь! И где они столько достали? В последнее время консервов в жестяных банках почти не делают, а есть из пластика я ни за что на свете не стану. Это ж надо придумать, консервы в пластике! Идиотизм какой-то. Американские продукты вообще теперь только такие, так что мне давно уже пришлось перейти на импорт. Португальские и норвежские сардины, мясной пирог из Уэльса, испанские осьминоги, итальянские маслины, северокорейский иглобрюх, мясо гиены из Нигерии, бирманские ящеричные ножки, ростки бамбука… Привыкнуть можно, но иногда действует на нервы.
Надо взглянуть, что там на этот раз. Сгибаясь под тяжестью ящика, добираюсь в полутьме до кухни и бухаю свою ношу на старый деревянный стол.
КРАК!
Поспешно переставляю ящик на табуретку, но сделанного не воротишь. С моих губ срывается скорбный вопль. В последней надежде дергаю за шнурок выключателя, голая лампочка на потолке вспыхивает. Может, это всего лишь какая-нибудь ерунда вроде пятьдесят первого альбома Лайонела Ричи…
Увы, нет. Чудес не бывает.
Шедевр тридцатипятилетней давности, первое издание и первый купленный мною диск, краеугольный камень безвозвратно ушедшего десятилетия, главный ориентир моей жизни, превращен в жалкие виниловые осколки, острые, как пики, как боль моего сердца!
«Лавин спунфул», «Ты веришь в чудо?»
Я слушал его перед сном, чтобы очистить уши от жуткой современной порнухи, которую вынужден был рецензировать. Потом снял с проигрывателя, отлучился в туалет и забыл вложить в конверт. Повалился без сил в постель, а он так и остался лежать на столе, беззащитный, обреченный на самую ужасную участь.
Падаю в кресло, все еще не веря в то, что произошло. Тридцать пять лет жить и доставлять счастье, чтобы в конце концов оказаться разбитым вдребезги дурацкими банками с осьминогами… Будь проклят мой ненасытный желудок! Надо было все-таки смириться с пластиковыми банками.
Тупо перебираю осколки. Даже бумажный кружок в середине, и тот порвался. Студия грамзаписи «Кама-Сутра», компания «Метро-Голдвин-Майер»: огненный рассвет на желтом фоне и зеленое индийское божество, четырехрукое с тремя лицами. Черт побери, ведь за все время я не оставил на этом диске ни единого отпечатка пальцев, не говоря уже о царапинах! Такой добротный, прочный, его так приятно было держать в руках, совсем не то что хлипкая дешевка времен упадка… Да он бы еще сто лет мог прослужить!
В углу сиротливо лежит желтый внутренний конверт (бумажный, не пластиковый!) и внешний, из плотного картона. Джон, Зал, Джо и Стив смотрят на меня с укоризненной усмешкой. Сверху, старинными буквами, название альбома. Подумать только, тогда мы, наоборот, считали такой шрифт новым и современным. Ничего не поделаешь, то, что сегодня современно, завтра становится ретро.
Смотреть в глаза Джону почему-то особенно трудно. Его взгляд пронизывает насквозь. Мне становится плохо. Дышать трудно, к горлу подступает комок. Неверными шагами подхожу к загаженной раковине и сую голову под холодную воду.
ЧЕРТ ПОБЕРИ!
ЭТОТ ДИСК БЫЛ СРЕДОТОЧИЕМ ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ! Я НЕ РАССТАВАЛСЯ С НИМ С ШЕСТНАДЦАТИ ЛЕТ! ЭТО ВЕЛИКАЯ, ГЕНИАЛЬНАЯ МУЗЫКА, И Я НЕ МОГУ, НЕ ХОЧУ ЖИТЬ БЕЗ НЕЕ!
Тут я понимаю, что ору на весь дом. К счастью, мои соседи, кто бы они ни были, давно привыкли к шуму. Во всяком случае, должны были. До сих пор никто не жаловался. Сейчас наверняка решили, что это очередная запись.
Ну что ж, ничего не поделаешь, наступило время решительных действий! Придется выйти из дому и купить дубликат. Иначе полный крах, конец хрупкому равновесию осязаемых и звуковых символов, составляющих мою жизнь.
АЛЬБОМ НАДО ВЕРНУТЬ!
Я вдруг снова полон сил и энергии. Мне предстоит великий подвиг! Нашариваю под грудой одежды спортивные туфли, надеваю на босу ногу и зашнуровываю. Теперь состояние погоды за иллюминатором приобретает практическое значение. Смотрю снова. М-да, лучше надеть куртку. Вытаскиваю из пустой жестянки, где храню деньги, несколько банкнот и неоплаченных авторских чеков и сую в карман. Шагаю к двери… и останавливаюсь.
В последний раз мне пришлось выйти на улицу году этак в восемьдесят первом, двадцать лет назад. Тогда я решил, что мир окончательно свихнулся, и ушел в свою раковину. Гостей не принимал последние лет десять, все контакты поддерживал через почту, телефон и электронный кабель, не зная даже, существует ли на свете что-нибудь, кроме того дерьма, которое присылают для обзоров.
По спине бегут мурашки. НЕ ХОЧУ ТУДА! Со вздохом окидываю взглядом гостиную. Всюду горы книг, в основном о музыке. Телевизор с заросшим пылью экраном, не работавший с тех пор, как умер Дик Кларк. Приемники и проигрыватели всех мастей, дисководы, пульты… Допотопный текстовый редактор, на котором я печатаю свои статьи. Ну и, само собой, коллекция пластинок: тысяч шесть альбомов и примерно столько же синглов, с любовной тщательностью расставленных по полкам и собранных в аккуратные стопки. Самые старые защищены пластиковой пленкой. Среди них последний виниловый диск, выпущенный крупной фирмой — концертные записи Спрингстина с 1985 по 1995 год. Им тогда не удалось распродать и десяти тысяч экземпляров. Компакты, которые присылают на рецензию, я обычно не храню, разве что перезаписи старых вещей, которых у меня нет. Просто выкидываю в окошко вентиляционной шахты в туалете. Куча, наверное, уже доходит до второго этажа.
Вид моих сокровищ помогает немного взбодриться. Я должен быть сильным, чтобы выполнить свою миссию и остаться в живых, хотя бы ради них! Страшно даже представить, что сюда придут чужие люди и начнут копаться в моей коллекции грязными руками!
Поворачиваюсь к двери и начинаю возиться с замками. Их всего пять, не считая вертикального засова. Замки заржавели намертво, стальной стержень врос в доски пола. Приходится позорно вставать на корточки и лезть через люк.
Боже мой, ну и помойка! Пыль, паутина, использованные шприцы, тряпки, клочья бумаги… Через горы мусора ведет узкий проход, видимо, проделанный рассыльным из супермаркета. Только к моей двери, больше никуда. Вот, значит, за что я плачу сто двадцать пять долларов в месяц! Ну погодите, дайте только добраться до старого Гаммиджа, тоже мне домохозяин! Черт побери, он что думает, это заброшенная трущоба?
Увы, вскоре я убеждаюсь, что именно так и обстоят дела. Дом полностью разорен. Все окна и двери, кроме моих, выбиты, других жильцов нет, если не считать крыс, бродячих собак и, судя по некоторым признакам, редких бродяг. Понятно теперь, почему никто не возражал против громкой музыки. Бог знает почему еще не отключили электричество… Правда, лет пять отключали, неделю не было, но потом появилось. Кто-то сам подсоединил? И если за домом не следят, то кто забирает мусор? Те же бродяги? Тогда странно, что никто не поживился медными водопроводными трубами. Ах да, их же меняли в конце семидесятых на какую-то новомодную пластиковую дрянь!
Вот я и на улице. Ну и ну! Конечно, тут и раньше особо нечем было любоваться, но теперь…
Вокруг, сколько видит глаз, расстилается огромный пустырь, заваленный горами щебня. Мой дом — единственное, что уцелело хотя бы наполовину. От соседнего здания остался лишь кусок кирпичной стены — той самой, на которую я каждое утро смотрю в иллюминатор…
Проклятие! Куда подевалась Амстердам-авеню?
Продираюсь сквозь кирпичные руины под свинцово-серым небом. Как будто проснулся в поэме Элиота, честное слово!
Наконец моя «сумеречная зона» кончается и показываются первые признаки цивилизации. Улицы, переулки, машины, дома с живыми людьми… Все-таки Гарлем — лучшее местечко на свете! А я-то уж было подумал, что Третью мировую пропустил. Похоже, не повезло только моему кварталу.
У магазинчика на углу ошиваются несколько моих черных соплеменников.
— Эй, братки, там что, война была? — показываю.
Подростки недоверчиво косятся.
— Мэр приказал легавым сбросить зажигательную бомбу.
— За каким хреном?
— Чтобы крэк не толкали.
Вон оно что! Я тогда чуть не изжарился, решил, что нью-йоркский август побил все рекорды. Видать, мой дом крепче других или просто повезло…
Стою, размышляю, а парни тем временем обступили меня со всех сторон.
— Так ты и есть тот шизик из дома с привидениями? — ухмыляется один из них.
— Да вроде того.
— Видать, и денежки водятся. Может, одолжишь?
— Ага, — скалится другой, вынимая пистолет… из пластика, будь я проклят! — Давай отстегивай, а то хуже будет!
Я бью его по руке, пистолет отлетает в сторону, подпрыгивая как игрушечный. Малолетки таращатся на меня, не веря глазам.
— На кого хвост поднимаешь? — сплевываю я. — Нечего тыкать в меня этой дешевкой! Да ты знаешь вообще, с кем разговариваешь? Я с самим Кингом за руку здоровался!
Парни переглядываются.
— Кинг? А это кто?
— Наш брат, в честь которого выходной.
Наконец-то дошло. Уважительные кивки.
— Да ну?
— Прямо с самим?
— А не врешь?
Поделиться книгой: