- Я есть старшая жена у Анатолий, Михель, - объяснила она мне, когда мы как-то остались с ней наедине. По-русски она говорила неплохо, разве что путала падежи и окончания, и строила фразы не всегда верно, но это почти не мешало ее понимать, - Мне есть очень жаль, что амнезия затронул язык, раньше ты мочь говорить на Дойч, как истинен берлинец.
- Что есть, - развел руками я, - Мама Яна, прости, но я ничего не понимаю. Объясни мне. Чем отец занимается? Почему у него три жены? Почему я хотел покончить с собой? Мама Варя и мама Рита только причитают, а толком ничего не говорят.
- Самый простой ответ: твой отец и я есть промышленный архитектор. Очень известный. Из-за
Слушая историю собственной семьи, не мог не отметить этого изящного и многозначимого для понимающих людей "мы взяли", даже делая скидку на неродной язык. Не отец взял, а "мы взяли". По ходу, все очень непросто в этом гаремнике.
- Твой мать есть три жена. Я и Маргарита тогда два был сидеть дома опять с маленький ребеноки, когда Анатолий привозить Барбара. Барбара есть дочь Шелехов в девочка, по родитель. Ее приданое быть хорошо, мочь поширить дело, тоже не только любовь. Сейчас мы самый известный и дорогой фирма. Мы есть лучший. Из-за лучший твой папа не мочь приехать, когда с тобой был беда, только я мочь приехать. Я гордиться с себя, но я есть только второй.
"То бишь без бати все развалится, а без тебя, фрау-мадам, обойдутся. Самокритичненько, но походу так и есть. Поэтому он откомандировать... тьфу, подхватил ее манеру! откомандировал тебя домой разобраться, потому что от двух других клуш четкой картины не получишь. Ясненько-понятненько"
- А что такое
-
Книжка, так книжка, в том информационном вакууме, в котором я находился, любому печатному слову обрадуешься. Но кое-что об
За трое суток я отоспался, и даже химия, которую мне кололи, уже не справлялась. Ночью опять накрыло - стал перебирать воспоминания, скучать по своим родным, оставленным в прошлом мире. Да я даже по своему неповоротливому телу тосковал! Это были мои килограммы, которые не так уж и ужасно смотрелись при моем почти двухметровом росте. А здесь - шибздик, дай бог полцентнера перевалил, соплей же перешибить можно! И кормят исключительно размазанными на водичке кашками! Где, где мой кусок мяса?! С картошечкой? А?!
Так сам себя накрутил, что вялую дрему как рукой снесло. Встал, походил по палате. Апартаменты мне достались одиночные, даже словом в отсутствие мамаш перекинуться не с кем, а сунулся, было, побродить по этажам, так бдительные медстервозы живо завернули обратно на койкоместо. И лаяться с ними было стрёмно - один раз попробовал, так получил на ночь три дополнительных укола, а зад-то не казенный!
Такого недостатка обычного общения я в своей жизни припомнить вообще не мог, разве что на "губе" один раз, так и там мы быстро с охранниками скорешились. Нормальные ребята были, такие же раздолбаи, как и я. А тут!.. Зла не хватает! И страшно напрягал переизбыток баб на душу населения конкретно в моем лице: мамашки, врачи, медсестры, соседки по этажу - кругом одни бабы. Так-то оно хорошо, да только лежал я в желудочном отделении, и контингент больных здесь находился соответствующий - старые бабки с запорами. А пациентки помоложе и посимпатичнее водились где-то на других этажах, куда меня не пускали. И молчу за мужиков - единственным виденным за три дня обладателем яиц являлся пришедший с осмотром в первый день доктор. Всё!!! Ну, еще где-то там за стенами больницы в теории существовал батяня. В его существование оставалось только верить, потому что он так и не приехал.
"Эй! Где ты, нормальный мужик, с которым я мог бы нарушить режим?"
Вой сирен, крики и грохот внизу отвлекли от мрачных раздумий. Хоть какое-нибудь событие, хоть что-то в этой тишине!
Выглянул в коридор - пост медсестры у двери в отделение пустовал. Тихонечко прокрался до переходов - по-прежнему никого. По свободной лестнице спустился на шум.
На первом этаже царил бедлам, над которым горой возвышался Андрей Валентинович - тот самый доктор, которого я только что вспоминал. Его зычный бас проникал, казалось, во все закоулки.
- Эту и эту в сторону, потерпят, - командовал он санитаркам, вкатывавшим одну за другой каталки, - Эту в первую операционную. Костя! Где Костя, растак его! Костя, кудрить твою качель, бегом в первую! Первая бригада, какого черта вы еще здесь? Марш за Константином! У вас две минуты!
Каталка с окровавленной девушкой скрылась в дверях лифта, по лестнице, едва не снеся меня, промчалась дежурная бригада.
- Галя, этих на рентген, мне не нравятся их раны! Доложишь! Юля, ну где тебя носит?! Вызвала?
- Вызвала, еще четверть часа назад, едут! - отозвалась женщина в форме медсестры из хирургического.
- Всех?
- Всех. Пять минут, Андрей Валентинович, сейчас будут!
- Так, эта терпит, Галя, ей раствор!
Раненые всё прибывали. И все: девушки, девушки, девушки, раскромсанные так, словно побывали в гигантской мясорубке.
Андрей Валентинович лихо колдовал - я уже не сомневался в характере искрящихся нитей, тянущихся от него к каждой новой пациентке. Притулившись в уголке, я боялся помешать ему и всей этой хаотичной и в то же время упорядоченной суете и только наблюдал во все глаза.
Мимо меня промчалась растянутая толпа полуодетых людей - вызванных с отдыха хирургов и хирургинь. Одна из них, оценив фронт работ, ошеломленно присвистнула, прежде чем скрыться в переходах. Каталки с требующими немедленной операции пациентками переместились вглубь здания, освобождая место в холле. Поток прибывающих тел, казалось, иссяк, но вот вновь послышался вой сирен. В раздвижных дверях показалась группа военных, затаскивавших носилки с кровящим куском мяса - по-другому увиденное я назвать не мог.
- Ведьма! Ведьма! - пронеслось по помещению.
- Дьявол!!! Ну почему в мою больницу?! - прорычал потолку Андрей Валентинович, прежде чем броситься к новой раненой.
- Еще будут? - изо всех сил колдуя над новенькой, спросил он у сопровождающей носилки девушки-офицера, в знаках отличия я пока еще не разбирался.
Та успокоила:
- Остальных во вторую, вам только самых сложных.
Матерную тираду доктора следовало бы записать для потомков - даже со своим опытом кое-что новенькое узнал.
- Сам оперировать буду. В пятую! Готовьте! - скомандовал он персоналу.
Галина - его помощница в летах, но звали все ее только по имени, наклонилась к нему:
- Андрей Валентинович! У нас нет первой отрицательной "икс".
- Галя, твою качель! Почему не пополнили запас?! Почему, я спрашиваю? У соседей есть?
- У них тоже нет.
- В банке, в центральной?! Вы еще где-то искали?!! - проорал целитель на помощницу.
Медсестра, едва сдерживая слезы, отрицательно покачала головой:
- Был большой расход, везде нет.
Лица военных построжели. А целитель, ничуть не обращая внимания на реакцию прибывших, пробежался мимо их шеренги, хватая всех за рукава. Чуть позже, увидев нашивки, я сообразил, что он высматривал группу крови. Главная офицерша побледнела почти до синевы.
- У нас только вторая и третья. И до ста искр.
Еще один загиб понесся по холлу. Безумный взгляд доктора шарил по заляпанному кровью помещению, пока не остановился на мне, а следом его пухлый палец указал точно в мою хилую грудь.
- Лосницкий?.. черт, Лосяцкий! Первая отрицательная, сто сорок искр. Не лучший вариант, но потянет!
- Он же...
Доктор зыркнул на Галину, моментально заткнув. А меня очень-очень слаженно схватили с двух сторон две крепкие женщины, выволокли из закутка и куда-то потащили.
- Мальчик, не переживай, побудешь донором! - успокаивали они на ходу не столько меня, сколько себя, - Тебе денек слабости, а Ведьма может и выкарабкается. Андрей Валентинович, он еще и не тех с того света вытаскивал, что ему Ведьма!
Масюня - местный пациент, и брать его кровь вряд ли законно. Но неизвестной Ведьме только чудо сейчас может помочь - таких страшных ран я никогда не видел, и если я могу хоть как-то этому чуду поспособствовать, то пусть! Приняв решение, я ничуть не сопротивлялся ни переодеванию, ни скоростной укладке на стол (да меня словно свёрток на нем раскатали!), ни установке катетера.
Любой работой приятно любоваться, если работает профессионал. Андрей Валентинович мог называться профессионалом с большой буквы. В том месиве, что лежало перед ним, он безошибочно находил нужные куски и сшивал, сращивал, закрепляя собственной силой, умудряясь по ходу дела еще и за мной приглядывать. Что плескалось в моих венах к концу операции - боюсь даже предполагать. В одну руку вливали какую-то бурду, из другой тянулась кровавая ниточка к операционному столу. Пакеты в капельнице меняли пять раз, и это только то, что я запомнил.
- Выживет? - спросил я, едва ворочая тяжелым языком, когда каталку с телом Ведьмы, уже похожим на человеческое, увезли в реанимацию.
- Надо же! - вяло удивился Андрей Валентинович, прислонившись к холодной кафельной стене, - Ты все еще в сознании?.. Выживет. Теперь выживет! Спасибо тебе, парень.
- Мамам не говорите, они такой вой поднимут!
- Не скажем. Не поднимут. Спи, давай.
Уже потом из случайно подслушанного в коридоре разговора я узнал, что операция длилась около семи часов, в течение которых у Ведьмы трижды останавливалось сердце, вновь запускаемое недрогнувшей рукой. Она стопудово была важной шишкой, потому что больницу на три последующих дня закрыли для посторонних, избавив меня от радости лицезрения мамочек. Иначе не представляю, как бы удалось скрыть мое участие.
Два дня лежал пластом, не было даже сил разобраться с переданным коммом - гибридом наручных часов и простейшей читалки. Телефон, кстати, в нем отсутствовал, а моему вопросу страшно удивились - беспроводной связи кроме радио здесь до сих пор не изобрели. Итицкая сила! Тут, оказывается, даже до спутников не дошли! И никаких полетов в космос до сих пор не было! Что ж за мир-то такой?
Мамашки, наконец-то допущенные к телу, ничего к счастью не заметили, списав слабость на успокоительные. Не думаю, чтобы кто-то поставил мне в упрек невольное донорство, просто не хотелось слышать очередные ахи-вздохи и причитания.
Накануне выписки, вконец ошалев от безделья, еще раз рискнул выбраться в путешествие по больнице - решил хотя бы напоследок узнать о состоянии прооперированной женщины.
Медстерва Надя на сестринском посту к моему несказанному счастью отсутствовала, что позволило беспрепятственно пробраться на лестницу, где был схвачен за ухо курящим Андреем Валентиновичем.
- Нарушаем?
- Ничего не нарушаем! - потер пострадавшее ухо, - До отбоя еще полчаса.
- Из своего отделения выходить нельзя!
- А я на своем этаже! Это вы тут... пришли, - теперь я уже знал, что целитель не курировал мое отделение, а в первый день его только пригласили на консультацию. Целители так-то были очень редкие звери.
- А это, между прочим, моя больница, где хочу, там и стою, - отбрил он мой наезд, - Я тут главврачом немножечко подрабатываю, любое отделение моё. Чего шарахаешься?
- Отоспался, сил уже нет лежать.
- Игрался бы с коммом, - указал он сигаретой на мой новый прибамбас.
- И рад бы, только я знаю, как включить и выключить. Привезли, а показать, где и что некому.
- Все время забываю, что ты все забыл, - выдохнул он струю дыма в потолок, подхваченные вентиляцией клубы рассеялись где-то вверху. - Попроси Надю, она тебе покажет, все равно бездельничает.
- Да я так... Как Ведьма? Выжила?
- Переживаешь, что стал кровным братом Кровавой Ведьмы? Экий каламбурчик получился! - он криво усмехнулся собственной шутке и снова затянулся.
- Переживаю за женщину, которую видел куском мяса, - отрезал я, - и в спасении которой довелось поучаствовать!
- Опять мимо! - наигранно огорчился мужчина, - Знаешь, ты так связно мыслишь и говоришь, что кажется, что ты совсем нормальный. И только притворяешься.
Пожал плечами. А что я мог сказать?
Целитель еще раз пытливо оглядел меня с головы до ног, прежде чем затушить окурок в приспособленной под пепельницу банке.
- Нормально все с Ведьмой. Пошли, просвещу немного, чтобы не строил иллюзий.
И он стал спускаться, жестом позвав следовать за ним.
- А-а? Э-э?.. - очень информативно задал я вопрос и мотнул подбородком на дверь в отделение, - После отбоя закроют.
- Мне?!
- Ну, да, вы ж тут главврачом подрабатываете, - действительно, чего переживать? - Куда идти?
В его кабинете расположился на уютном кожаном диване. В прошлой жизни как раз такой домой присматривал. Только где она теперь, эта прошлая жизнь?
- Окна, твари, кланы, Шелеховы, Ногайские... что-то говорит?
- Мать моя, вроде бы Шелехова в девичестве.
- Выбраковка?
- А?
- Понятно. Остальное?
- Ничего! - для убедительности еще и головой энергично покрутил.
- Придется тогда с самого начала. Учебник тебе наверняка на комм закинут, если уже не закинули, но я без подробностей, подробно потом сам почитаешь. - Сразу уточнил Андрей Валентинович. - Твари. Инопланетяне, иномиряне, чужие, внеземная форма жизни, агрессоры, но если коротко, - то твари. Никто не знает, что они у нас забыли, точнее, предполагаем, что ресурсы, но это окончательно не доказано, есть и другие гипотезы. Лезут к нам через
Кивнул.
- Вот! Хотя это всё уже к делу не относится! Семнадцатый, шестнадцатый, пусть историки ищут доказательства, мы-то уже в двадцатом.
Захотелось сделать "рука-лицо": я до сих пор не уточнил дату! Да, хотя бы месяц! Лето и лето, а год?
- Какой сейчас год? И день?
Целитель, сбитый с мысли, удивленно воззрился на меня:
- Что, только сейчас сообразил? - и в ответ на мой виноватый вид, - Первое июля 1998 года. От рождества христова. - И ехидно так, - Эру надо?
- Спасибо, кайнозойская, это я знаю. - Разнообразные школьные знания до сих пор нежданчиками всплывали в голове при полном отсутствии у меня желания их вспоминать.
- Надо же, какой начитанный! А я бы, кстати, и не ответил. Буду теперь знать, что кайнозойская.
- Извините, я перебил.
- Да ладно. Я, если честно, вообще не представляю, как ты с такой кашей в голове живешь и связно рассуждаешь.
- Я могу вспомнить? - добраться до халявных знаний Масюни мне временами сильно хотелось, особенно, когда как слепой котенок тыкался в очевидные всем вещи.
- Нет, - покачал головой Андрей Валентинович, - Слишком, - он пощелкал пухлыми пальцами, подбирая подходящее выражение, - слишком нетривиальный коктейль лекарств ты выбрал, чтобы отравиться, все связи в хлам! Я в твою черепушку глубоко не лез, по мне человеческий мозг - слишком тонкая материя, и чем меньше вмешиваешься, тем лучше. Хочешь - проконсультируйся потом у других специалистов, но я тебя сразу предупреждаю: чудес не жди! Я уже матери твоей говорил: счастье, что не овощем остался!
- И что делать теперь?