Якудза из другого мира. Том XI

— Да это частушка такая была в моем мире. Из-за леса из-за гор показал мужик топор. Да не просто показал, он его к…

— Достаточно, — оборвал меня сэнсэй. — Я понял ход твоих похабных мыслей.

Парень чуть пожевал губами:

— А что? Мне нравится. Такая свобода и сила царит в этом хокку. Стремление к вершине, к небу… Вызов судьбе и смерти… Красиво! Можно узнать ваше имя, господин с белыми как снег волосами?

Я сначала даже не понял, что это обращаются ко мне. Нет, я не такой тормоз, чтобы тупить напропалую, но как-то непривычно было слышать подобное витиеватое обращение в свой адрес.

— Такаги Изаму, — поклонился я вежливо. — Из великого клана Такаги, что на севере нашей прекрасной страны…

— Вы принадлежите какому-то молодому роду? — спросил молодой человек. — Простите мою неосведомленность, я не очень хорошо знаком с северными людьми.

Я хмыкнул. И в самом деле, клан Такаги вообще донельзя молод. Всего несколько лет и существует… Даже детьми ещё обзавестись не успел, если не считать Киоси, а также сына Миоки.

— Да, наш род ещё очень молод. Совсем недавно мы получили от императора признание. Наш герб только-только занял место среди сасимоно других родов. А вы? Как вас зовут? — спросил я, чтобы не показаться грубияном.

— Ногути Такаюки, — с легким поклоном ответил молодой человек. — Из древнего рода Ногути, чьи родовые земли находятся на острове Кюсю в провинции Нагасаки.

Сэнсэй вытаращился так, что его узкие глаза приняли очертания европейских.

— Очень приятно познакомиться. Жаль, что наше знакомство станет таким мимолетным, хотя и весьма хорошим. Пожилой господин, обида на мои слова всё ещё ранит вас?

— Да срать я хотел… То есть, нет, всё нормально, господин Ногути, — сэнсей придал своим глазам привычное выражение. — Меня зовут Норобу…

Возникла пауза. Молодой человек явно ждал продолжения, но сэнсэй замолчал и всем своим видом показывал, что на этом всё.

— Просто Норобу? — осторожно спросил Такаюки. — И всё?

— Да, просто Норобу и всё, — пробурчал сэнсэй. — Я не люблю разбрасываться титулами и званиями.

— Но ведь только у презренных крестьян есть имя…

— А я дал обет, что откажусь от своей родовой фамилии до тех пор, пока на свете продолжает главенствовать несправедливость. Как только всех злыдней и говнюков переубиваю, так и верну свою добрую фамилию.

Я посмотрел на сэнсэя, тот только что не отставил правую ножку вперед, и не заправил руку за кимоно, пародируя лидера партии, а также отца всех народов. Такой пафосной была его речь, что аж скулы сводило. Но, сводило у меня, а вот для Ногути это объяснение показалось вполне приемлимым.

— Ваша скромность очень впечатляет, — поклонился Такаюки. — Не смею спрашивать, в честь чего обет вы принесли, но ваше стремление достойно уважения. Так могу ли я просить вас о том одолжении, что и раньше? У меня не так много денег, но мне они не нужны, когда я отправлюсь в Дзигоку… Да, за мою ошибку меня вовсе не ожидает рай, только ад…

Сэнсэй молча смотрел на Ногути. Смотрел с каким-то сожалением, как будто на его глазах умирал щенок, а Норобу ничего не мог с этим поделать.

— Чего ты так реагируешь, сэнсэй? — спросил я. — Это какой-то известный полководец? Чего ты так на него вытаращился?

— Нет, всё нормально, — отозвался Норобу. — Я… я выполню твою просьбу господин Ногути.

— Я не сомневался в вашем достоинстве и доброте, — снова поклонился Такаюки. — Как же я рад, что в последний путь меня отправит такой мудрый воин. Это честь для меня, господин Норобу. Мне осталось только дописать хокку и я буду готов. Господин Такаги, не будете ли вы так добры прочитать мне что-нибудь ещё, чтобы я вдохновился и настроился на нужный лад?

— Да как два пальца… в рисовый колобок опустить, — улыбнулся я, чуть подумал и выдал: — Уронил самурай свой меч в волны реки Оиси. Пусть несут его волны…

— Как прекрасно сказано про вечность, — восхитился Такаюки. — Моему восторгу нет предела.

Он склонился над бумагой, выписывая каллиграфическими штрихами своё послание в стихах.

— Топор из села Кукуево? — спросил многоопытный сэснэй негромко, чтобы не мешать посторонними звуками.

— Он самый, — с улыбкой ответил я.

Сэнсэй в ответ только покачал головой. Не мог он понять — почему я прикалываюсь рядом с тем, кто хочет совершить ритуальное самоубийство. Считал это надругательством над ещё теплым телом.

В этот момент Ногути закончил свою писанину. Отложил перо в сторону, сложил бумагу и аккуратно положил её с левой стороны от танто. Затем посмотрел на сэнсэя и подтянул за шнурок катану, лежащую возле доспехов.

— Господин Норобу, я прошу вас занять место возле меня, — с новым поклоном сказал Такаюки, протягивая меч. — Этот меч долгое время передавался из рук в руки самураев рода Ногути. Теперь пришла пора прерваться этой славной традиции. Я совершил ошибку и должен искупить её… Я благодарен небу за то, что в последний мой миг смог узнать двух чудесных людей — великого поэта Такаги Изаму и его мудрого спутника Норобу.

Норобу молча поклонился в ответ. Он с уважением взял катану в руки, чуть вытащил из ножен, любуясь заточкой, а потом обнажил её полностью. Солнце отразилось от лезвия, пустив зайчика мне в глаза. Я невольно сощурился.

Сэнсэй встал чуть сзади и слева, чтобы не мешать проведению сэппуку. Ногути сглотнул, с бледным лицом взялся за танто и посмотрел на небо, с которого на него смотрело бесстрастное солнце.

— Что же, вот и пришел конец роду Ногути, — проговорил он, поднимая танто на уровень глаз.

Норобу тоже поднял катану…

Глава 7

Сверкнуло на солнце лезвие, и тут же послышался звон стали. За один краткий миг катана опустилась молнией и выбила танто из рук Такаюки. Танто взвилось в воздух, отлетело на пару метров и успешно скрылось между корней белокопытника.

Уже заглянувший в зрачки смерти самурай не поверил произошедшему и застыл, как будто парализованный. Такой подлости от человека, которому доверил смахнуть голову, он явно не ожидал.

— Сэнсэй, сдается мне, что сэппуку вовсе не так проводится, — проговорил я, глядя на застывшего самурая. — Или пусть самурай побегает за танто, устанет и тогда его голова легче спрыгнет с плеч?

— А он ещё не заслужил сэппуку, — процедил презрительно сэнсэй. — Это смерть для достойных, а Ногути недостоин такой смерти. Максимум, чего он достоин — подохнуть в сливной канаве, как трусливый шелудивый пес.

Губы Норобу кривились, как будто он с трудом удерживается от плевка. Давненько я не видел такого пренебрежения на морщинистом лице. Как будто сэнсэй лицезрел слизня среди навозных мух.

— Что случилось, господин? Дрогнула рука? — с надеждой спросил Такаюки.

Он всё ещё не верил в произошедшее и явно не услышал того, что сказал сэнсэй. Только что молодой господин Ногути попрощался со светом, с жизнью, с прошлым… И тут на тебе, здрасте, дети, Новый год!

— Я сказал, что ты, мерзкая отрыжка обезьяны, не заслужил такой почетной смерти, — проговорил Норобу. — Тебе можно лишь сохнуть среди такой же грязи, как и ты!

Такаюки с недоумением покосился на сэнсэя. О чем это он?

Я тоже смотрел с любопытством. Хорошо зная своего сэнсэя, могу предположить, что если сейчас неудавшийся самоубийца скажет что-нибудь не то, то вместо почетной смерти огребет обычных звездюлей.

Мне было интересно — с чем связано такое кардинальное изменение настроения Норобу? Что это за Ногути такой? Ну не стал бы Норобу так жопу рвать ради какого-то постороннего человека… Отмахнул бы бошку, раз тут так принято, и не обернулся бы на труп. А так…

— Господин Норобу, я не понимаю вас, — с заметной холодностью в голосе проговорил Такаюки. — Позвольте объясниться прежде, чем сталь заставит вас замолчать навсегда! Я уважаю ваши седины, но ваши слова стирают всё уважение напрочь.

— Ты хочешь убежать от проблем и бед. Ты бросил в Нагасаки свою служанку и неродившегося ребенка! Почему Кавасаки Акеми должна будет жить без тебя? С какого хрена ты решаешь их судьбу? Кто ты такой, чмо в ботах, чтобы снова трусливо бежать?

Признаюсь честно — ругательству "чмо в ботах" он научился от меня. До этого сэнсэй употреблял его не совсем по делу, так что сегодня произошло первое применение точно по существу.

— Господин Норобу, откуда вы знаете Акеми? — удивленно вскинулся Такаюки. — От нас до Нагасаки не меньше тысячи ри!

Тысяча ри… это примерно четыре тысячи километров. Мда, когда привык кататься на быстром поезде, то не замечаешь расстояний.

Норобу молчал, насупив брови. Он смотрел на сидящего на коленях Такаюки с таким презрением, что если бы его глаза умели хотя бы чуточку нагревать предметы — сгорел бы на фиг неудавшийся самоубийца.

Требовалось хоть как-то разрядить обстановку. Ну, я и попытался.

— У ней такая маленькая грудь! И губы, губы алые как маки. И самурая ждет в обратный путь, красоточка из Нагасаки, — переиначил я песню из своей реальности.

Пропел негромко, зато душевно, с хрипотцой Владимира Семеновича Высоцкого.

Мужчины уставились на меня с недоумением, а после брякнули хором:

— А ты её откуда знаешь?

— Да не знаю я, это такая песня старая, — пожал я плечами. — Просто настроение хорошее, вот и спел.

— Господин Норобу, так вы скажете — откуда знаете Акеми? — спросил Такаюки. — И почему вас так волнует судьба какой-то служанки?

Шлёп!

Ладонь Норобу встретилась с выбритой макушкой Такаюки точно также, как встречается машина и стена на краш-тесте. Правда, в этом эпизоде всё обошлось без жертв, но вот судя по скорчившейся гримасе Такаюки — оскорбление было нанесено немаленькое.

Молодой самурай соскочил с камня и выпрямился, дыша глубоко и яростно:

— Да как вы смеете! Я же… я…

— Человек, что говорит зазря! — отрезал Норобу. — Ты ушел на войну?

Голос сэнсэя был суров, словно он в сотый раз отчитывал за промахи Киоси.

— Ушел, — кивнул Такаюки. — Но я…

— Ты обещал вернуться? — не стал слушать возражения сэнсэй.

— Обещал, но я…

— Ты обманул Акеми! А ещё хочешь, чтобы твой ребенок вырос в презрении, а также в нищете?

— Не хочу, но мой путь… Мой господин Исида Мицунари был казнен воинами Токугава, а я не смог ничем ему помочь. Мой путь самурая…

И снова сэнсэй не дал ему договорить:

— Твой путь только что был закончен. Самурай Ногути Такаюки из рода Ногути, чей дед был даймё провинции Нагасаки острова Кюсю, только что умер! Он умер как для всего мира, так и для себя! Вместо него родился обычный ронин Ногути Такаюки, чей ребенок скоро родится и озарит этот несправедливый мир своим криком!

— Господин Норобу, вы всего лишь оммёдзи. Вы не смеете приказывать мне! — вспыхнул Такаюки. — Пусть я ронин, но моя самурайская доблесть не посрамлена!

Шлёп!

Выпад Норобу снова увенчался успехом. Ладонь крепко приложилась к выбритой макушке.

— Ты хочешь показать мне самурайскую доблесть? Давай, если победишь, то я позволю тебе совершить сеппуку, а если я одержу победу, то ты признаешь меня своим господином! — сказал Норобу.

— Что? Я? С каким-то очень прозорливым оммёдзи? — покачал головой Такаюки. — Я не знаю, каким образом я признаю над собой другого повелителя, ведь мой господин Исида Мицунари не сравнится ни с кем…

Вдалеке снова грохнуло. На севере поднялся густой столб дыма.

— Ребят, если война закончена, то почему ещё стреляют? — спросил я.

— Там закончена война с людьми, но… Из подземных чертогов Дзигоку к нам хлынули ёкай. Страдания и смерть привлекли демонов и теперь люди сражаются уже не друг с другом, а против подземных отродий, — пояснил Такаюки.

— И ты трусливо хочешь лишить себя жизни в тот момент, когда на твою Родину хлынули орды демонов? У тебя всего лишь убили господина, но Родину-то у тебя никто не отнимал! — воскликнул Норобу.

— Мой путь завершился вместе со смертью господина Мицунари. После этого для меня жизнь закончилась… И она не стоит ничего… Я хочу отправиться вслед за господином!

Такаюки даже поджал губы, чтобы мы оценили весь масштаб трагедии.

— Ты доверил мне свою смерть, так неужели боишься доверить свою жизнь? — с усмешкой спросил Норобу.

— Нет! Ни за что! И не тебе мне указывать, что делать и как жить! — с пафосом воскликнул Такаюки. — Я сражусь с тобой, неизвестный провидец! Сражусь и заставлю твои грязные слова забрать обратно. Но меня смущают твои седины. Это будет бой недостойный самурая… Всё-таки ты стар, а я молод и полон сил…

— Да? Тогда сразись с моим спутником, — хмыкнул сэнсэй. — Изаму, ты готов навалять молодому господину?

— Легко, — пожал я плечами. — Но я до конца не понял условия нашей драки. То есть, если он мне накостыляет, то тогда ты извинишься и порешишь его со всеми почестями, а если он меня?

— Тогда я поклонюсь престарелому господину Норобу и признаю его своим господином.

Я посмотрел на Норобу, а тот в ответ вздернул брови, указывая на футляр с костюмом. Я сощурился, ведь если выйду в поле против этого самурая в суперкостюме, то наваляю ему даже с закрытыми глазами. Да я даже мог не шевелить пальцем — всего лишь выпустить серебряного орла и тот сам разберется с Такаюки.

Блин, это было слишком нечестно!

Но потом я заметил, что сэнсэй едва видимо сощурился в ответ. Понятно! Ему и не нужна честная победа. Ему нужна жизнь самурая. Как я мог предположить — Норобу знал Такаюки, а также знал что-то, что будет связано с его неродившимся сыном.

Но вот что он знал?

Из сэнсэя хрен щипцами вытянешь то, чего он сам не захочет сказать. Может, это какой-нибудь дальний родственник? Прапрапрапрадед?

— Вы позволите мне облачиться? — спросил Такаюки. — Конечно, мне всё равно, в каком виде принять смерть в бою, но лучше бы встретить её в полном боевом облачении.

— Ты же недавно хотел вспороть пузяку наполовину голый, — хмыкнул я в ответ.

— Так то сеппуку, а совсем другое дело бой, — наставительно ответил Такаюки.

— Ну, давай, одевайся, — сказал я, пожав плечами.

— Эммм… — замялся Такаюки. — Господин Норобу, а вы не могли бы мне помочь?