Виктор

Аристократ же небрежно кивнул мне и поставил чашечку на стол учителя. Потом он нацепил на нос пенсне и принялся рассматривать меня колючими серо–стальными глазами, поселившимися на породистом лице.

Я почувствовал себя букашкой, которую под микроскопом изучает въедливый учёный. К тому же, мой вид явно разочаровал «учёного».

Он поморщился и скептически фыркнул:

— Дорогой Артур, это и есть ваш лучший ученик? Не думаю, что он справится с поставленной перед ним щекотливой задачей.

— Любезнейший маркиз, не судите книгу по обложке. Да, с виду Виктор похож на неотёсанного чурбана, но поверьте мне, дружище, он справится. Слово барона Артура Люпена, химеролога в десятом поколении! — пафосно изрёк учитель налившимся силой голосом.

Меццо пожевал бледные губы и нехотя проронил надменным тоном:

— Ваше слово многого стоит, барон. Возможно, этому юноше стоит дать шанс. Но если что–то пойдёт не так — я буду крайне расстроен.

— Он не разочарует вас, сударь, — вставил учитель.

— Что ж, тогда я телефонирую вам завтра по полудню, барон. И мы обговорим детали. А сейчас мне пора покинуть ваш гостеприимный дом.

— Конечно, конечно, — заявил Люпен и вскочил с кресла. — Я лично провожу вас до двери, маркиз.

Я вежливо посторонился и оба аристократа величаво выплыли из кабинета. А я тут же разулся и по–хозяйски улёгся на диванчик, решив дать отдохнуть натруженным ногам.

Параллельно мой взгляд заскользил по портретам в золочёных рамах. Они висели на стене и на них были изображены поколения Люпенов. Много, много Люпенов.

Аристократические рода имели длинные родословные, уходящие на много веков в прошлое. И всё это время дворяне скрещивались друг с другом, пестуя свою магическую силу. Обычно дар переходил от отца к детям. Однако бывало и так, что кто–то из детей мог родиться бездарным. Или даже целое поколение могло быть бездарным. Но в этом крайне редком случае уж внуки–то и внучки точно наследовали дар. Так что магия никогда не исчезала из дворянских родов.

Между тем вернулся Люпен и застал меня на своём диванчике.

Он уставился мне в лицо пылающим взором и яростно протараторил, тряся костлявым указательным пальцем:

— Пошёл прочь с моего дивана, наглец! И заруби себе на носу, ежели ты подведёшь этого надутого индюка Меццо, то я отправлю тебя в Ад! Тебя там уже заждались из–за твоих выходок!

— Полно, ваша милость. Чего вы горячитесь? В вашем возрасте это вредно. Сердечко прихватит — и всё. Грудная жаба с вами приключится. И уже ваши, а не мои пятки, с удовольствием будут прижигать черти, — легкомысленно заметил я, но диван всё–таки покинул, переместившись в кресло. А то невыполнение прямых приказов барона чревато подзатыльниками.

— Побольше уважения, Виктор! — недовольно бросил Люпен и сам завалился на диван, даже не став снимать штиблеты. — Вспомни, что именно я спас тебя! Нашёл едва живого в канаве. Надо было ещё тогда понять, что ты неблагодарная скотина. Ведь ты даже в канаве бурчал какие–то неразборчивые фразы, которые явно содержали в себе что–то неуважительное! А потом я ещё соизволил пробудить в тебе дар, бессовестный ты негодяй!

— Господин барон, вы открыли его без моего разрешения, когда мне было всего пятнадцать лет! Я две недели пролежал в коме! И вы чуть не сожгли мой дар! — напомнил я, загоревшись праведным гневом.

— Не цепляйся к мелочам, — отмахнулся учитель, сцепил длинные пальцы на впалой груди и добавил: — Я был уверен в благополучном исходе. Почти уверен… Зато теперь ты опережаешь своих сверстников–магов на два года магической практики. Данный факт ставит тебя в один ряд с самыми даровитыми юными магами–дворянами. Ты ещё должен сказать мне спасибо!

— Спасибо, ваша милость, — ядовито выдал я, прекрасно зная характер учителя.

Люпена не переспорить. А на алтарь науки он готов был положить не только себя, но и меня, как уже однажды чуть не произошло. Поскольку раньше семнадцати лет никто не рисковал пробуждать дар. Уж слишком был велик шанс смертельного исхода. Но наш головастый барон всё равно решил провести эксперимент. Однако надо отдать ему должное, он тщательно подготовился к нему. Изучил множество литературы, а уже потом стал работать с подростками–сиротами, в которых мог быть дар.

Поначалу у Люпена ничего не получалось. Дар не пробуждался. Но хорошо хоть никто не погиб. А затем барон отыскал шестнадцатилетнего Марка. И он стал первым в ком проснулся дар. Следом было ещё двое шестнадцатилетних сирот–простолюдинов, а я стал последним. И как вы уже знаете, мне открыли дар в пятнадцать. После этого барон охладел к подобным опытам. Он посчитал, что пятнадцать лет — это нижняя граница пробуждения дара. Четырнадцать — уже точно смерть.

В итоге Люпен решил засекретить результаты своих опытов, так как в них было много незаконного. А мне он строго–настрого приказал не распространяться о моём даре.

Сейчас же барон возмущённо пробурчал, косясь на меня:

— Третий год! Уже третий год ты проживаешь в моём особняке вместе с троицей других сирот. И я уже жалею, что оставил вас по доброте душевной. Да не просто оставил, а ещё по мере сил пару лет самостоятельно обучал вас магии. А потом принялся нанимать для вас учителей. А эти кровопийцы знаешь сколько дерут за каждое занятие? О! Я бы на эти деньги смог купить перья из крыльев османского грифона! А спустил всё на вас. И кроме всего прочего, тебя, Виктор, мне пришлось с прошлого года возить по другим странам, дабы ты мог тайно обучаться магии у опытных менталистов. Королевство Бирма, империя Ямато, португальские колонии… А твои наставники! Я как вспомню физиономии некоторых из них, так меня дрожь пробирает. Они же явно были отъявленными головорезами и мошенниками! Как я вообще пошёл на такой риск?

— Но именно у подобных людей я почерпнул больше всего знаний и не только магических, — вставил я и поспешно добавил со сладкой улыбкой на устах: — Кстати, ваша милость, они–то и подпортили мой ангельский характер.

— Он у тебя никогда и не был ангельским, — фыркнул вдовец Люпен, который так и не успел обзавестись своими детьми. — И прекращай скалиться, точно полоумный. Лучше внимательно слушай меня, Виктор. Маркиз Меццо весьма уважаемый аристократ. Ежели мы окажем ему услугу, то заимеем серьёзного покровителя, вхожего в высшие круги общества. Нам крупно повезло, что у маркиза возникли проблемы с родом Ройтбургов. И он согласился принять предложенную мной помощь.

— Господин барон, и какая у меня роль в этой афере? — вопросительно приподнял я бровь.

— Не перебивай меня. Изволь сперва полностью выслушать, а затем задавай вопросы, — недовольно выдал учитель, заложил руки за голову и продолжил, глядя в алебастровый потолок с затейливой лепниной: — Ройтбурги — опасные люди. По слухам, на их руках не мало крови, в том числе крови аристократов. Поэтому маркиз начал волноваться за жизнь своей единственной дочери. Ей едва–едва стукнуло семнадцать лет. Говорят, Меццо ни в чём ей не отказывает. А вот двух своих старших сыновей он держит в ежовых рукавицах.

— А они маги какой направленности? — уточнил я и наткнулся на яростный взгляд учителя. — Всё, всё, не перебиваю, ваша светлость. Молчу, как партизан.

— Анималисты, — выдохнул Артур Люпен, нахмурив брови. — У них дар родственный твоему. Как ты помнишь, анималисты способны управлять животными, птицами и прочими гадами. И ты на это горазд. Но всё же у менталистов лучше получается воздействовать именно на человеческий мозг. Среди магов–теоретиков бытует мнение, что у анималистов тот же самый дар, что и у менталистов, только не развившийся. Как если бы они были способны изучить лишь школьный курс математики, а менталисты — ещё и высшую математику. У вас даже имеется множество одинаковых магических умений. Однако менталисты встречаются в природе гораздо, гораздо реже, чем анималисты.

— Всё так, всё так, — покивал я в такт словам барона.

А тот вдруг спросил у меня:

— Виктор, ты знаешь, что через пару дней заканчивается набор во всемирно известную магическую академию Николая Шилле?

— Ага. Видел афиши на площади Трёх императоров.

— Так вот своевольная дочь Меццо наперекор воле отца поступила в эту академию, — мрачно проговорил учитель и сокрушённо покрутил головой. — А ты ведь слышал, какие дурные и опасные там царят нравы? Это не место для благородной девушки.

— Угу, — разнообразил я свою речь, не став второй раз подряд агакать.

Магическая академия Николая Шилле была известна тем, что в неё могли поступить не только дворяне, но и простолюдины. Только в первый же семестр восемьдесят пять процентов простолюдинов отправлялись на мороз из–за банального недостатка знаний и навыков. А в целом за время учёбы погибало пятнадцать процентов студентов. Охренеть, да? Причём большая часть из этих процентов обретала вечный покой ещё на первом курсе.

Нравы же в академии царили жестокие, как и тренировки. Но зато там работали лучшие преподаватели и целители. И те студенты, которые всё–таки получали диплом, считались в Гардарике, да и за пределами империи, офигенными магами со стальными яйцами. Это как если на Земле закончить Гарвард.

Вот в такое «милое» местечко и поступила младшая Меццо. Чем она думала?

Тем временем Люпен продолжил говорить, подкрутив левый ус:

— Теперь ты понимаешь, как тревожится маркиз, учитывая, что Ройтбурги могут как–то навредить его дочери, покинувшей отчий дом?

— Ваша милость, дык, может, запереть неразумную девку в особняке и никуда не пускать?

— Маркиз не станет этого делать. Уже всё решено, Виктор. Его дочь будет обучаться в академии Шилле. Она сломила его сопротивление. И вот тут–то я и посоветовал Меццо какой–никакой, но шанс облегчить жизнь его дочери, — заговорщицки произнёс Люпен и многозначительно посмотрел на меня.

Я пару секунд глупо хлопал глазами, а затем мой мозг сообразил каков план учителя. И я тотчас протестующе заявил, даже подскочив в кресле:

— Ну, нет! Вы же всегда были против магических школ и академий! По вашим же словам, там студентов пичкают устаревшей чушью. А половина профессоров страдает старческой деменцией и недержанием мочи. А дух прогресса даже не заглядывал в подобные учреждения! Да и как вы, господин барон, собираетесь обмануть приёмную комиссию? Прибор же поймёт, что я менталист, а не анималист.

— О, насчёт комиссии будь покоен, Виктор. Я уже давно работал над идеей выправить тебе документы анималиста. Посему мой светлый ум придумал, как перехитрить прибор, — самодовольно улыбнулся учитель.

— Уж простите, ваша милость, но мне не нравится эта идея, — пробурчал я, сложив руки на груди. — Вы же хотите, чтобы я поступил в академию Шилле и приглядывал за этой взбалмошной дворяночкой?

— Всё верно, — коротко сказал аристократ, принял сидячее положение и приподнято добавил: — Великолепная мысль, не правда ли?

— Не правда, — буркнул я, исподлобья глядя на довольного собой Люпена. — Да и почему именно я? Неужели нет настоящего юного анималиста, который согласился бы поступить в академию и стать нянькой младшей Меццо? Маркиз же явно способен заплатить этому бедолаге крупную сумму денег.

— Виктор, не разочаровывай меня ещё больше. Ты — идеальная кандидатура. Хитрый, изворотливый, пронырливый…

— Прекращайте так говорить, ваша милость! Я не куплюсь на лесть!

— … К тому же ты умеешь держать язык за зубами. А младшая Меццо сильно разгневается на маркиза, ежели узнает, что тот подослал к ней своего человека, — продолжил учитель, словно не услышал меня. — Да и до конца набора осталось всего два дня. Где маркиз найдёт анималиста, который переплюнет все твои качества? Нет, только ты подходишь на эту роль. Тем более тебе будет полезно провести какое–то время в академии с её строгим уставом и побудками в шесть часов утра.

— Во сколько? — ужаснулся я и схватился за голову. — Признайтесь, господин барон, вы просто хотите отправить меня с глаз долой?!

— Не без этого. Но твоя «командировка» будет длиться всего полгода. Правда, существует возможность продления. Но зато маркиз заверил меня, что великодушно оплатит весь срок твоей учёбы в академии Шилле, — с довольной улыбкой заметил Люпен и следом нехотя сознался: — А то я в последние месяцы несколько поистратился на весьма дорогие ингредиенты, нужные для моих научных изысканий. Так что у меня совсем не осталось средств на твои путешествия к учителям.

— Хм, — сумрачно хмыкнул я, понимая, что мне не стоит ещё больше унижать своё достоинство. Как я уже говорил, Люпена не переспорить и не переубедить.

— Кстати, раз уж ты объявился, то не соблаговолишь ли нанести визит виконту Крюмо? Он мне намедни пообещал книгу о регрессии мёртвых тканей, но, видимо, запамятовал. Не прислал. Заберёшь её? За час ты точно обернёшься. А я бы тогда нынешней же ночью безотлагательно поставил эксперимент. Уж больно мне любопытен результат.

— А слуги на что? — буркнул я и следом ворчливо добавил: — Ладно, съезжу я к нему, раз вы просите меня и цените меньше слуг.

— Благодарю, — сказал Люпен и радостно улыбнулся, точно озорной мальчишка, коему пообещали презентовать рогатку. — Я немедленно телефонирую виконту и предупрежу его.

Учитель встал с диванчика и подошёл к телефонному аппарату. А я принялся невесело размышлять. Похоже, меня всё же ждёт учёба в академии. Но, возможно, мне стоит завалить вступительные экзамены? Нет, это будет слишком низко по отношению к учителю. Он же, как ни крути, за эти годы стал мне вторым отцом.

Я невольно погрузился мыслями в прошлое и живо вспомнил вонючую грязную сточную канаву где–то на окраине Велибурга. Её–то мне первым делом и довелось увидеть в этом мире. И я до сих пор не знаю сколько времени мне пришлось проваляться в той канаве в полубессознательном состоянии. Час? День? Два? Хрен его знает.

Наверное, я бы там так и помер, если бы не Люпен. Он нашёл меня и притащил в свой особняк. А потом барон выходил меня и мигом понял, что я ничего не знаю об этом мире. Но он списал данный факт на обширную амнезию и стал обучать меня местному языку.

Благо, что в Гардарике говорили на языке, напоминающем смесь славянских. Поэтому я вскоре выучил его на уровне носителя.

После этого моя учёба пошла легче. Я узнавал этот мир, но практически ничего не помнил о своём родном. В памяти всплывали лишь какие–то туманные обрывки: фильмы, книги, компьютерные игры, песни, бары, драки…

А вот о своей семье и о том, как меня угораздило попасть в этот мир, — я вообще ничего не помнил. Словно эти воспоминания стёрли из моей памяти. Зато зеленоглазую красотку из универа я хорошо запомнил. Она порой появлялась в моих снах. Но дальше универа мои воспоминания не простирались. Из этого факта я сделал вывод, что мой реальный возраст перед переносом в сей мир колебался между семнадцатью и двадцатью тремя годами.

Возраст же тела, в которое мне довелось попасть, тогда составлял пятнадцать лет. Люпен довольно точно определил его. Хотя в те дни моя худая костлявая тушка с несколькими сломанными рёбрами пребывала в весьма удручающем состоянии.

Вероятнее всего, я попал в тело какого–то беспризорника, жестоко избитого и брошенного подыхать. Были ли у него родственники или друзья? Не знаю. Я никогда не пытался разыскать их. Просто жил, стараясь не думать, что занимаю чью–то тушку с погасшим разумом. Благо, память бывшего хозяина тела никогда и никак не проявляла себя. Так что шизофрения мне не грозила.

Глава 3. Немного о бесах

Я покинул особняк учителя в не самом лучшем расположении духа.

На улице же продолжали властвовать туман и сумерки. По–моему, они стали ещё гуще. Уличные фонари превратились в размытые жёлтые пятна, которые словно висели в этом киселе. А все звуки стали в разы глуше.

Ну и погодка. Прям Сайлент Хилл какой–то. Да и время для визита не самое урочное. Однако надо Витя, надо.

Я зябко поёжился, поднял воротник сюртука и потопать в сторону автобусной остановки. А она была совсем неблизко. В соседнем районе, где жили простолюдины.

Впрочем, я довольно быстро добрался до неё. Да и транспорт не пришлось долго ждать. Всего через десяток минут около меня остановился дребезжащий автобус, который напоминал старые советские жёлтые «глазастые» ЗИСы. Его двери открылись с ужасающим скрежетом, словно врата в Ад. Но я незамедлительно поднялся по ступеням в салон, пропахший соляркой и выхлопными газами.

Автобус тронулся с места. А я присел на засаленное сиденье возле мутного окна с вязью рун и скользнул безучастным взглядом по пятёрке пассажиров. Ими оказались хмурые работяги в кепках и с мозолистыми руками. Они наградили меня такими же безучастными взорами и снова погрузились в свои мысли.

Я же принялся глядеть в окно. А за ним бледно–красными тенями проплывали дома с трещинами на фасадах, ржавыми оконными решётками и пошарпанными дверьми. В таких домах ютились семьи рабочих, мелких торговцев и наёмных служащих. Но скоро автобус, следуя своему маршруту, окажется в квартале, который облюбовали дворяне средней руки. Туда–то мне и надо было попасть.

Пока же грузному водителю в форменной фуражке, видимо, стало скучно, и он включил радиоприёмник.

Тот сразу же стал коротко выдавать последние новости:

— По одному из графств Аквитании прошлась Чёрная чума. В Нормандии снова неурожай пшеницы. А австралийские переселенцы опять столкнулись с драконами, — и тут в трансляции появились отчётливые помехи. Они заставили меня насторожиться и взволнованно облизать губы. — Кх–х–х… королева Британских островов… кх–х–х… отправила на борьбу с пиратами… кх–х–х… Империя Ацтеков снова… кх–х–х.

Прочие пассажиры тоже занервничали. А трансляция и вовсе резко оборвалась, превратившись в поток хрипов. И каждый из тех, кто был в автобусе, знал, чем это чревато.

Прорыв бесов! Твою мать, кажется, сегодня точно не мой день! Шанс попасть в такую ситуацию был один к тысяче, как нарваться на девственницу старше восемнадцати лет. Но я умудрился вляпаться!

Между тем автобус несколько раз чихнул мотором и затих среди квартала простолюдинов. Точно прорыв! Он выводил из строя любую технику, огнестрельное оружие и прочие сложные механизмы. Но после окончания прорыва всё снова работало в прежнем режиме.

Неожиданно моим мыслям вторил голубоглазый парень с тоненькими крысиными усиками:

— Точно прорыв! Угораздило же нас! Они же редко случаются!

— Ага, — поддакнул лысый доходяга и громко сглотнул. — Хорошо шо автобус защищён рунами от бесов. Так шо без паники, братцы.

— По радио и ящику не было оповещений. Значится, антенны на крышах не уловили энергию, которая скапливается перед серьёзными прорывами. Следовательно, он будет слабым, — размеренно произнёс рябой мужик в робе фабричного мастерового. — Слабые–то прорывы невозможно отследить, потому–то власти и не могут о них предупредить горожан.

— Верно говоришь, — с явным облегчением сказал Голубоглазый. — Всего четверть часа придётся пересидеть, а то и меньше. Сдюжим.

— Угу, — угукнул Лысый, на котором поношенный сюртук сидел чуть хуже, чем на огородном пугале. — Маленький–то прорыв — тьфу и растереть. Бесы из него лезут слабенькие и длится он недолго. А вот средний или большой — этого ого–го! Я однажды видал телепередачу, так в ней рассказывали о прорыве, который поглотил целый городок! Хорошо шо это произошло где–то в Родезии, а не у нас.

Пассажиры закивали головами. Дескать, да, хорошо, что не у нас.

А я припал к стеклу и начал шарить взглядом по улице. По тротуару проползла увлекаемая ветерком газета. В доме напротив бледная женщина в чепчике со стуком захлопнула внутренние ставни. А ближайший к нам фонарь часто–часто заморгал. И буквально через пару мгновений лампочка с хлопком рассыпалась на сотни мелких осколков, блестящим дождём упавших на брусчатку. Тут же погасли фары автобуса. И этот клочок города накрыла кромешная тьма, в которой замелькали смазанные крылатые силуэты.

Бесы с тоскливым воем принялись носиться над улицей и шарахаться от окон с рунами. А я сидел на попе ровно и мысленно проклинал гадский мрак и туман. Из–за них моё болезненное любопытство осталось неудовлетворённым. Вашу мать! Я никак не мог чётко рассмотреть хотя бы самого завалящегося беса: заморыша там или стажёра.

Однако по телевизионным программам и фотографиям в журналах я детально знал, как они выглядят. Бесы были похожи на призрачных нетопырей (род гладконосых летучих мышей). Всё же мне хотелось вживую поглазеть на них. Но туман, темень… Тьфу.

Вдруг Лысый нарушил тягостную тишину, воцарившуюся в салоне:

— Эх, жаль, шо бесов не берёт никакое оружие, окромя выкованного из лунного серебра, а оно стоит дороже золота. Да и эти противобесовские руны, шобы работали должны быть как минимум на расстоянии в две ладони от человека. Прочие–то руны на амулетах малюют и носят, а эти так не хотят функционировать. А то бы было хорошо — нацепил цацку с рунами, кои бесов отпугивают. И те бегут от тебя, как чёрт от ладана.

— Верно, — выдохнул Голубоглазый, нервно облизав губы. — И жаль, что среди нас магов нет. Бесы–то побаиваются магию. Особливо магию света. Откуда они вообще взялись–то эти твари бесплотные?

— Умные люди говорят, что бесы лезут в человеческие города из иного мира, — важно произнёс Лысый и шумно шмыгнул.

— А церковники толкуют, что они рвутся к нам из самого Ада. В наказание за грехи наши. В полях–то прорывы не случаются. Они происходят только там, где живут люди. Много людей, — прогудел мастеровой.

— Ладно, хватит уже толковать о бесах, а то накаркаем беду! — спохватившись, протараторил Голубоглазый и суеверно поплевал через плечо.

— Никакой беды не приключится, — уверенно бросил Рябой. — Всё идёт, как должно. Скоро уже закончится прорыв.

Однако всё изменилось, когда из тумана раздался детский, горестный плач. Мастеровой тотчас страшно побледнел рябым лицом и громко сглотнул. А в его глазах загорелась паника.