Помоги проекту - поделись книгой:
— Винни, да брось, это же позапрошлый век! Мальчики в голубом, девочки в розовом…
— Ну ладно. — Винни явно расстроился.
— Да ничего, — говорю, — розовое так розовое. Мне все равно.
Адам
Числа не дают никаких ответов. Они есть, и все тут. И говорят только одно: в январе в Лондоне погибнет очень много народу. Первого случится что-то такое, от чего кто-то погибнет сразу, а кто-то — в ближайшие дни.
Вбиваю все данные из книжки в папин компьютер, когда дают электричество. Со светом в Лондоне жуткие перебои — все уже привыкли, что его отключают на два часа и надо сидеть в темноте и холоде. Но в результате у меня получается только таблица. Чтобы в ней разобраться, нужен кто-то поумнее меня, университетский профессор или учитель. Учитель. Может, найти кого-нибудь в школе? Какого-нибудь вундеркинда — есть же люди, которые все это любят, компьютеры, цифры, статистику, так ведь?
Несколько дней ищу себе помощника в школе. Только как он мне поможет, если я ему не расскажу, в чем дело? Придется нарушить правило.
«Никому не говори. Ни одной живой душе. Никогда».
Распечатываю базу данных — только числа и места, больше ничего.
Решаю пойти туда, где тусуются ботаны. Видел на доске объявлений, где собирается математический кружок на большой перемене, туда и топаю. Захожу в кабинет — прямо как в какой-то салун на Диком Западе, честное слово. Все сразу застывают на месте и пялятся на меня, даже училка. Молоденькая. В рубашке и длинной хип-повской юбке.
— Здравствуй, — говорит она. Улыбается, я тоже улыбаюсь — меня застали врасплох — и гляжу ей в глаза. Еще одна «двадцать седьмая». Начинаю психовать. Опять забыл, что нельзя ни на кого смотреть! Ох и трудно мне придется…
— Здрасьте, — говорю.
— Ты к нам?
— Э-э… не знаю. Наверно.
— У нас сегодня интегральное исчисление.
Интегра… ой.
— Понятно. Э-э… извините, зашел не в тот кабинет. Простите.
Пячусь из класса. Блин, блин, блин! Мозги тут такие заряженные, что хватит всю страну осветить! На следующий день прихожу снова.
— Да? — спрашивает училка.
— Мне надо задачку решить, — говорю. Ботаники хихикают. — По математике.
— Спроси своего учителя математики, — говорит училка. — Кто у тебя?
— Нет, — отвечаю, — это не школьная задача, другая.
Кладу на стол распечатку.
— У меня есть много дат и мест, и мне нужно их увидеть, посмотреть, где…
Все сбегаются ко мне.
— А что у тебя за даты?
Я заранее придумал отговорку — такую, чтобы поверили.
— Дни рождения. Дни рождения разных людей. Я их коллекционирую.
— Зачем? Зачем они тебе? — спрашивает мальчишка в металлических очках. Мне уже хочется уйти в глухую оборону, так и вижу, как они начнут показывать, что обо мне думают, — ну, сами знаете, приставят палец к виску и ну крутить. Нет, не показывают.
— Ну так, просто интересно, и все.
Кажется, для них это аргумент, и до меня походит, что в математическом кружке коллекционировать цифры и факты — это нормально. Наверное, они все так делают.
— А почтовые индексы у тебя есть? — спрашивает очкарик. У него тик, уголок рта дергается, поэтому кажется, будто он все время ухмыляется.
Мотаю головой и показываю ему распечатку.
— У тебя тут только названия улиц и районов. В идеале нужны почтовые индексы. Я могу накачать их из онлайнового справочника, если ты мне дашь номера домов, и тогда нанести их на карту будет раз плюнуть. Давай будем помечать разные даты разными цветами, а не цифрами. Тогда сразу проявится закономерность.
Остальные понемногу разошлись, а вот Очкарика, похоже, я завербовал.
— Это домашние адреса? Эти люди там живут?
— Нет, — говорю. — Это где я их… видел.
— На улице? Ты их опрашивал, что ли?
— Ну да, типа того.
— Мм, жалко, ты индексы не спрашивал…
Что-то он уже начинает меня доставать. О'кей, я все делал неправильно, фиговый из меня социолог. Но я беру себя в руки. Без Очкарика мне никак.
— Ну как, поможешь мне?
— Помогу, но мне нужны более точные данные.
Сердце у меня падает — опять идти на улицу, опять смотреть на людей… По-моему, я больше не смогу.
— Посмотрю, может, что-нибудь и получится, если ты мне ее домой дашь, — машет он на меня распечаткой.
— Бери, конечно, — говорю. — Спасибо… э…
— Нельсон.
— Нельсон. Спасибо, Нельсон. Меня зовут Адам.
— Да ладно. Мне самому интересно.
Ничего не поделаешь, приходится на него посмотреть — и сердце у меня снова падает. Число. 112027. Он нанесет на карту собственную смерть.
Я хочу вырвать у него распечатку, забрать от греха подальше. Он мне уже не чужой, так что лучше не надо… но вместо этого слышу собственный голос:
— Где ты живешь?
— В Черчилль-Хаус.
С нова гляжу на него — и проваливаюсь, падаю, пол уходит из-под ног, лечу в темноту. Ухватиться не за что, а со всех сторон в меня летят кирпичи, обломки стен, потолочные балки, все вперемешку…
— Адам!
— А?
— Ты чего? Что ты на меня так… уставился?
— Нет, ничего. Прости, у меня бывает. Я не нарочно.
Нервная ухмылка у него то загорается, то гас
— Ну тогда до завтра, — говорит он. — А то останься. Сегодня опять интегралы.
— Нет, я пойду. До завтра.
Надеваю рюкзак на плечо и выхожу из класса, но у меня такое ощущение, что кто-то во мне, кто-то очень большой, хочет остаться. Если бы я был поумнее — если бы мог остаться и не чувствовать себя дураком, — как раз нашел бы себе отличное местечко, где нормально быть не таким, как все. Хотя бы на час.
Снаружи все разбились на кучки и компании. Парами-тройками — болтают, группами побольше играют в футбол или баскетбол. Тут быть не таким, как все, не круто.
Нахожу тихий уголок, проверяю, что никто на меня не смотрит, и достаю записную книжку. Вношу туда данные Нельсона. Я-то надеялся, это меня успокоит, — только нет. Во мне поднимается паника, я ничего не могу поделать. Нельсон — хороший парень, из тех, кто в жизни мухи не обидит. Почему он погибнет так рано? Это несправедливо. Неправильно. Ему и трех месяцев не осталось — и все. А может, и мне тоже.
Когда я беру в руки записную книжку, такое чувство, что все эти смерти взывают ко мне, умоляют, чтобы их услышали. У меня в руках будущее города — жуткое, жуткое, страшное будущее. Вся эта боль, эти голоса, предсмертные крики — они во мне, в ушах, в мозгу, в легких. Мне этого не вынести. Сейчас взорвусь. Не выпуская книжку, я поднимаю руки к голове, сдавливаю виски, накрепко зажмуриваю глаза. Пытаюсь правильно дышать — «вдох через нос, выдох через рот», — но горло так перехватило, что туда ничего не проникает, а гул в голове такой громкий, что собственных мыслей не слышно. Слов не слышно.
— Чего это ты тут делаешь, чудила?
Узнаю этот голос. Приоткрываю глаза — чуть-чуть. Передо мной — четыре пары ног, четыре человека. Голову можно не поднимать, и так понятно, кто это. Мне не надо видеть его число, чтобы ощутить запах крови и смертельный ужас. Джуниор с шестерками.
— Чего это ты тут делаешь, дебил? Что у тебя за книжка?
Сара
Я как будто перенеслась в прошлое. Наверное, так нее было в старые времена, в семидесятые, до мобильников, компьютеров и МР5-плейеров. У меня-то есть и мобильник, и барахляный налодонник, который выдали в школе, но я их не включаю: по ним меня могут вычислить, а я не хочу, чтобы меня вычислили.
Винни с приятелями высокой технологией не интересуются, кроме древнего CD-проигрывателя (да-да, CD!) и старенького телика. Я не интересуюсь даже теликом. Включишь — а там только реалити-шоу про каких-то уродов или по тридцать пятому кругу гоняют старые грустные сериалы, которые и в первый-то раз смотреть не стоило, или новости. Новости — это вообще
Наверное, было бы хорошо, если бы побольше народу жили как мы. Наверно, вы думаете, мне не хватает всего, к чему я привыкла? Роскошный дом, тренажерный зал, домашний кинотеатр.
Единственное, по чему я скучаю, — это бассейн, потому что пузо у меня уже огромное. Так и тянет меня книзу, когда я хожу, и человеком я себя чувствую только в ванне. Да, поплавать было бы неплохо. А все остальное у меня в полном порядке.
Кроме Винни, здесь живут еще два парня — Том и Фрэнк. Оба сидят на героине. Думаете, мне страшно жить с ними под одной крышей? Нет. Никто мной не интересуется — в смысле, не пристает. Они же думают только о следующей дозе. А Винни на самообеспечении — он дилер. У него постоянные клиенты, например Мэг и ее подружки-воровки, и он сам их обходит. Здесь никто не бывает. Винни никого не пускает. В кухне внизу есть пара бейсбольных бит на всякий случай, но я тут живу уже с месяц, и пока все тихо.
В уплату за жилье я готовлю еду. В жизни не думала, что у меня это получится, — раньше-то было не нужно. В первый день я захожу в кухню. Бардак. То есть не то слово. Начинаю разгребать. Все равно заняться нечем. Вечером варю на всех макароны и тру туда сыр. Больше ничего в холодильнике не нашлось.
Наутро Винни притаскивает гору овощей.
— Тебе полезно есть овощи и фрукты, — говорит он. — И зелень.
— Откуда это ты нахватался таких познаний?
Он пожимает плечами:
— Не знаю, а что? Когда человек беременный, ему надо хорошо питаться.
— Наверно, только я не представляю себе, что с этим делать.
— Свари супчик, — советует Винни. — Покроши — и в кастрюлю.
Я так и поступаю. И получается у меня — вкуснятина. Все едят. Вообще-то мои соседи — те еще обжоры. Иногда за весь день ни крошки не проглотят. А я — да. Дело не в том, что я должна есть за двоих. Когда сам готовишь еду, начинаешь ее ценить.
И вообще мне это нравится — возиться в кухне, наводить порядок, готовить на троих соседей. Странно — вообще-то меня бесит все это средневековье, что, мол, женщина должна сидеть дома и ухаживать за мужчинами. Как моя мама — всю жизнь. Прислуживать другим. Бегать, суетить
Но еще это семья, где никто никого не осуждает, где никто ни к кому не лезет в трусы, где, несмотря ни на что, чувствуешь себя в безопасности. В этом домишке на Джайлс-стрит мне уютно, как никогда в жизни.
Когда я не готовлю и не убираю, то рисую. Нашла старые обои и начала развлекаться. Винни это замечает.
— Цыпа, да это же просто супер! — кричит он и приносит мне скотч, чтобы приклеивать картинки на стену. Рисую все подряд — что видела, что помню. Один раз застала Винни с ребятами вповалку спящими в гостиной внизу — нарисовала и их. Решила, что им понравится — так и есть. Они вешают рисунок на стену. Но Винни от него становится грустно.
— Это же моя жизнь, Сара. Ты нарисовала мою жизнь.
— Ты такой довольный, когда спишь. Спокойный.
— Я не сплю, я под кайфом. И никакой я не довольный — это раньше был. А теперь дозу раздобыл — уже радость.
— Все равно. Мне бы такое спокойствие.
Лицо у него темнеет, как будто солнце скрылось за облаком.
— Ни к чему оно тебе. Если бы я решил, Сара, что ты сама можешь тут заторчать, я бы тебя тут же выставил. Тебе не положено. У тебя ребенок будет.
— Да я не об этом…
Или об этом? Если подумать, жизнь у меня дерьмо. Такую реальность никому не посоветуешь. Значит, если есть способ ее приукрасить — травка, колесо, игла, — почему бы и нет?
— Хочешь быть чистым — для начала не пачкайся. Не начинай. Не делай первого шага!
— Умей говорить «нет»?
— Вот ты смеешься, а это не смешно! Все мои друзья, все до единого, на чем-то торчат. Большинство из нас так и не слезут. Кто-то помрет. Ты не такая. Ты самая незадолбанная из всех, кого я знаю. Не надо меняться.
— Я и не собираюсь. Не буду ничего пробовать. Просто хотела нормально выспаться, и все. Проспать всю ночь по-человечески безо всяких снов.
— Слушай, а ты это нарисуй, а?
Поделиться книгой: