Бессилие власти. Путинская Россия

Вскоре после ликвидации СССР и воцарения Ельцина в Кремле в трактовках большинства западных обозревателей это событие стало рассматриваться как абсолютно позитивное явление в мировой и российской истории. Этот подход занял доминирующие позиции в определяющей мере под влиянием борьбы Ельцина с Российским парламентом и особенно после его уничтожения. Последний рассматривался как якобы сила, стремящаяся «восстановить СССР». Основываясь на таком совершенно искусственном методе (скорее в пропагандистских целях), американский президент-демократ Б. Клинтон вместе с германским канцлером Гельмутом Колем дали «добро» Ельцину на жестокую расправу с Российским парламентом.

При этом недавние еще восторги Запада по поводу демократических реформ Горбачева (1985–1991), так же как и непомерное «восхищение» перед российскими парламентариями, одолевшими путч ГКЧП, были преданы забвению. Было забыто и то, что Рональд Рейган, назвавший в 1981 г. СССР «империей зла», отказался от этого клейма в ходе визита в Москву, стоя рядом с Горбачевым в Кремле, у Царь-пушки. Им же было объявлено о конце эпохи «холодной войны» и стремительном продвижении СССР к демократическим ценностям. Помнится, читая рейтинги мировых политических деятелей в конце 1997 г., я был поражен тем обстоятельством, что Горбачев – «дружественный Горби» – как стали называть его на Западе, опережал по популярности ведущих государственных деятелей Запада, в том числе Рейгана в Америке. А СССР по праву стал восприниматься как современное государство, вполне демократическое, избавляющееся от остатков тоталитаризма мирным образом, через волеизъявление его народа (ныне вся официальная и неофициальная российская пропаганда «забыла» горбачевский период истории СССР и всякое упоминание Советского Союза отождествляет со «сталинщиной», сталинским тоталитаризмом, игнорируя его слом, осуществленный Никитой Хрущевым.).

И вдруг, после декабря 1991 и октября 1993 г., всю советскую историю, включая горбачевскую эпоху, которая восхваливалась на Западе как демократический прорыв, и в российской, и в западной печати, вопреки исторической правде, стали представлять как «семь десятилетий сурового и безжалостного полицейского государства». (См.: Обзор «После распада»//Мир перемен, 2006, № 4, с. 17.) Так, возвеличивая Ельцина, его вклад в разрушение СССР, уничтожение парламентарной республики, сотрудник центра Гувера при Стэндфордском университете М. Макфолл пишет в The Washington Post, что кончину самого жестокого режима, который являлся величайшей угрозой для западной цивилизации, можно назвать «предотвращенным Армагеддоном». (Там же, с. 22.) Это – предельно грубая ложь, но отметим – Макфолл всего лишь заимствовал эту «идею», которая ежедневно внедряется в массовое сознание в самой России.

Американские аналитики в своей основной массе, поддерживая такой «усеченный», весьма ограниченный подход к этим двум событиям, видимо, исходят из той посылки, что он позволяет им очень просто объяснить сложнейшие процессы, связанные с двумя величайшими трагедиями (1991 и 1993 гг.), и оправдать позиции правящих кругов западных держав, поддержавших действия Ельцина в обоих событиях. Реформы же Горбачева, которые реально ликвидировали всесилие коммунистической партии и дали возможность нам, Российскому парламенту, выдвинуть Ельцина своим лидером, защитить его в 1990–1991 гг., не дать свергнуть Союзным властям и т.д., – все это стали называть «химерами». Крайняя ограниченность такого подхода всегда бросалась в глаза даже при самом простом анализе – выходило, что Ельцин, как древнеегипетский фараон, сам себя породил – вне демократических норм, порядков и процедур, которые быстро вводились в тот период и в СССР, и в Российской Федерации. Разве мог Ельцин действовать вне Российского парламента, всенародно избранного на самом пике развития демократического процесса в СССР в 1990 г. (как следствие горбачевской демократической революции)? Конечно, нет – его немедленно «сожрали» бы союзные власти – без мощной поддержки Верховного Совета России, который и породил Ельцина.

И соответственно, авторы таких крайне обедненных идей стали утверждать, что «Советский Союз умер от «отсутствия альтернатив» и «невозможности его реформирования». В то же время ряд других представителей научно-экспертного сообщества, более фундаментальные, задают такие вопросы, как: «Даже в свете последовавших в 90-е годы человеческих трагедий большинство специалистов не задавалось вопросом о том, не мог ли реформированный Советский Союз стать самой лучшей надеждой для посткоммунистического будущего России. Большая часть обозревателей не задавалась также вопросом о том, не могло ли сохранение Советского Союза быть более полезным для международных дел. Напротив, они пришли к выводу, что все советское необходимо уничтожить, «разрушив до основания всю систему политических и экономических отношений». Такое твердое мнение, безусловно, является сегодня единственным политически корректным в американской (да и в европейской) политике, средствах массовой информации и научных кругах». (См.: Обзор «После распада» // 2006, № 4, с. 17.) То есть одна-единственная точка зрения, появившаяся первоначально, кстати, в кругах группы депутатов – маргиналов Союзного парламента, стала абсолютно доминирующей на Западе.

При этом это доминирующее «крыло» американской аналитики все еще оправдывает действия Ельцина как инициатора развала СССР, так и могильщика российской парламентской демократии. Например, С. Сестанович, один из видных деятелей при президентстве Клинтона, а ныне – сотрудник Колумбийского университета, пишет, что к лету 1991 г. Ельцин был единственным советским политиком, имевшим достаточную поддержку в народе, чтобы решиться на какие-то действия. Это – в корне неверное мнение о политиках СССР и России того периода. Выдающейся поддержкой народа в тот период пользовался, прежде всего, Верховный Совет России, всенародно избранный в ходе самой демократической избирательной кампании за всю историю страны. В составе Верховного Совета было множество популярных политиков, а сам он являлся генератором идей, на базе которых чаще всего выступал его председатель – тогда им был (до 12 июня) Ельцин. Без мощной поддержки Верховного Совета Ельцин не продержался бы в тогдашних условиях ни одного дня.

Такая переоценка роли Ельцина и недооценка Российского парламента, всенародно избранного, вводит в заблуждение Сестановича, уводит его аналитические конструкции в сторону от реальной российской действительности. В частности, этот аналитик утверждает, что Ельцин стал демократически избранным президентом России в силу того, что никто другой не был в состоянии взяться за решение сразу трех кризисов, сломивших его предшественника, – этнических противоречий, экономического хаоса и прогнившей политической системы (The Washington Post). Это – откровенное сочинительство, покоящееся либо на незнании реальных фактов, либо на стремлении «подвести базу» под неразумные действия Ельцина.

Первое ложное утверждение: по поводу решения Ельциным этнических противоречий – он, Ельцин, лично стимулировал их взрывной рост и расширение, в частности бросив лозунг российским автономиям – «глотайте столько суверенитета, сколько проглотите». Россия не распалась не потому, что Ельцин развязал и вел две кровопролитные войны в Чечне, а потому, что Верховный Совет сумел в конце марта 1992 г. заключить со всеми регионами и ее республиками Федеративный договор, в котором были достаточно четко распределены полномочия между Центром и провинциями. И тем самым были в основном преодолены сильнейшие противоречия между федеральным центром и его субъектами, нерешенность которых в условиях демократии и вызвала указанные противоречия.

Второе ложное утверждение: действия Ельцина, в частности его произвольные «указы» в сфере экономики, абсолютно иррациональная экономическая политика его «первого реформаторского правительства», – это все привело страну к немыслимому хаосу. И только эффективная деятельность Законодателя не позволила в 1992 г. полностью блокировать производственно-экономической процесс в масштабах страны.

Третье ложное утверждение: реформирование прогнившей политической системы, что также приписывается Сестановичем в заслугу Ельцину. И здесь автор показывает свое полное незнание ситуации. Немедленно после формирования в мае – июне 1990 г. Верховный Совет России приступил к коренной политической реформе. Он принял законы и поправки к Конституции, утверждающие принцип разделения властей, в том числе о президенте, местном самоуправлении, правительстве, судебной системе, армии, МВД и спецслужбах, образовал Конституционный суд, принял законодательство по приватизации экономики, созданию новой банковской системы и т.д. Ельцин и его правительства имели мало отношения к этой деятельности Законодателя.

Таким образом, все три «кризиса», которые Ельцин якобы стремился «решить», согласно Сестановичу, были на самом деле порождены самим Ельциным, его иррациональной «указной» деятельностью. Главная «проблема» и этого, и других подобных аналитиков состоит в том, что они пытаются оправдать незаконные действия Ельцина, ссылаясь на то, что якобы «иного, законного» пути «их решения» не было, искажая реальный демократический потенциал нового демократического и реформаторского потенциала Российского парламента.

Возможно, приведенный подход американских аналитиков в определенной мере объясняется и тем, что они находятся в плену огромной исторической литературы, посвященной периоду падения царской Империи в феврале – октябре 1917 г., когда говорить о роли «закона» и деятельности парламента не приходилось, а история, как это блистательно показал Джон Рид, определялась волей и решительностью «вождей» революции. Аналитики почему-то очень быстро «забыли», что в отличие от обстановки всеобщего хаоса в результате четырехлетней Первой мировой войны, в которой пребывала Российская империя накануне Февральской революции 1917 г., Горбачев получил от предыдущих генеральных секретарей в «наследство» могучую мировую державу, проблемы которой, он, Горбачев, – и он был в этом совершенно прав – мог и должен был решать строго в соответствии с законом. И если закон был негодным – его следовало изменить, а не подталкивать «Ельциных» к нарушению закона.

И Горбачев действовал именно так, следуя закону, вводя новое демократическое законодательство – вплоть до развертывания разрушительной идеи «нового союзного договора». Эта идея и борьба вокруг нее – был первый смертельный удар по закону.

Второй смертельный удар по закону нанесли участники ГКЧП. Буквально через несколько дней после ГКЧП Украинский Верховный Совет принял «Акт о государственной независимости», а 1 декабря в Украине прошел референдум о независимости. «За» проголосовали 90% его участников; большинство «за» было даже среди населения Крыма. Через несколько часов после подведения итогов референдума о признании независимой Украины объявили правительства Польши и Канады.

Ельцин, Кравчук и Шушкевич нанесли третий, смертельный удар по закону и буквально добили СССР.

Американские же аналитики, ссылаясь на якобы «плохие законы» и «плохие парламенты», стремятся оправдать авантюристические действия ельцинистов, преступивших закон и Конституцию страны, которая последовательно и методично привносила в общество те изменения, в которых оно жизненно нуждалось. Это касается прежде всего их пренебрежительного отношения к факту огромной разрушительной силы – расстрелу парламента осенью 1993 г. На деле это событие по своей важности – такого же или почти такого же уровня, как сам распад СССР. В непонимании масштаба этого явления – проявление крайнего легкомыслия как российских, так и иностранных аналитиков.

Большей объективностью, на мой взгляд, является точка зрения профессора Нью-Йоркского университета С. Коэна, который отличался высокой степенью объективности еще в период нагнетания напряженности в американских СМИ вокруг Российского парламента в 1992–1993 гг. Он и тогда, в 92-м и 93-м годах, предостерегал американское правительство от чрезмерного вмешательства в «русские дела». И прогнозировал неизбежный рост антиамериканских настроений в России в результате такого вмешательства на стороне Ельцина. И спустя 15 лет после этих событий Коэн дает достаточно объективное представление как причин распада СССР (усматривая эту причину не в некоей «исторической предопределенности», а в субъективной деятельности политиков – и союзных, и республиканских), так и расстрела Ельциным Российского парламента.

С. Коэн правильно отмечал, что большинство западных аналитиков оставляют без внимания очевидную тенденцию, когда СССР при Горбачеве быстро продвигался к демократии – его статья так и называется «Распад Советского Союза прервал марш России навстречу демократии». Но если демонтаж СССР предоставил республиканским властям возможность бесконтрольного (от Союзного центра) осуществления своей власти, то уничтожение Российского парламента позволило, по Коэну, захватить колоссальную по своим масштабам государственную собственность ельцинской чиновничьей элите.

При этом все аналитики старательно уходят от анализа последствий уничтожения парламентарного строя в России: скоротечного принятия совершенно недемократической «ельцинской конституции», в которой мало места для парламента как выразителя интересов народа, установления олигархического тоталитарного политического режима, колоссального расцвета коррупции, откровенного ограбления народа в результате классической бюрократической приватизации и пр.; и, наконец, существование непосредственных связей между современными «отклонениями» от демократии, которые так остро обсуждает политическая мысль Запада, и тем расстрелом демократии, который осуществил Ельцин в 93-м году при прямой поддержке западных лидеров. (См.: Обзор «После распада» // Мир перемен, № 4, с. 22.)

Приведенные факты, всего лишь иллюстрирующие методы власти в решении центральной проблемы макроэкономической политики – денационализации, густо замешенной на масштабной коррупции, со времени осуществления остались вне внимания новых правящих сил, пришедших на смену ельцинистам. Когда было открыто «дело Юкоса», научно-экономическое сообщество страны ожидало крупных позитивных сдвигов в промышленно-технологической стратегии, поворота в направлении современных рациональных принципов экономической политики, отказа от догматических и крайне идеологизированных подходов в рамках неолиберально-монетарных идей, скомпрометированных провалами в 90-е гг. по всему миру (к тому же способствовавших возникновению тотальной коррупции, как гигантский снежный вал обрушившейся на страну). Ожидалось, что власть серьезно намерена разобраться в приватизации, незаконно осуществленной правительством после ельцинского сентябрьско-октябрьского государственного переворота.

Однако «дело Юкоса» оказалось всего лишь акцией, связанной с «вводом» в нефтяную отрасль группы «других» предпринимателей, имеющих особые связи с Кремлем. Они возглавили номинально государственные нефтегазовые корпорации-монополии, несколько потеснив частные, которые ранее (при Ельцине и Черномырдине) получили в собственность всю национальную нефть и газ со всей колоссальной инфраструктурой – разумеется, почти бесплатно («бесплатно» с точки зрения оплаты их стоимости в государственную казну, а не вообще «бесплатно» – кто может сказать, сколько и кому новые хозяева «заплатили» и обязались «заплатить» в будущем).

Соответственно, на обочине политики оказалась и проблема коррупции, и связанная с ней же – проблема кадров в системе государственного управления. Эта последняя – как показывает весь опыт ельцинского правления (не менее поучителен и опыт его наследника) – при неспособности правителя подбирать на ответственные государственные должности (в силу разных мотивов – врожденное недоверие, идущее от определенного психокомплекса; внушенная (ложная) идея о необходимости вовлечения в ближний круг власти исключительно «своих людей» и пр.) людей талантливых, смелых, не ждущих указов и приказов для выполнения своих обязанностей, – превращается в головную боль миллионов граждан. (После прихода в Кремль президента Медведева стало модным говорить о каком-то «плане» борьбы с коррупцией – как будто неизвестны имена главных коррупционеров страны!)

Навязав стране правительство из людей, профессионально и нравственно не подготовленных для выполнения сложнейших задач, Ельцин фактически обрек не только себя, но и Парламент и, самое главное, страну, общество – на прозябание в бедности и отсталости. И даже когда несостоятельность этих людей стала очевидной для всех – он упрямо, тупо, издеваясь над всеми, демонстративно подчеркивая якобы свою «независимость», сохранял этих жалких людей на высоких государственных постах (в том числе Гайдара, Чубайса и других таких же неудачников, но сказочно разбогатевших на госслужбе! – как в XV веке!). А эти горе-министры, похоже, были лишены каких-либо представлений о порядочности – не хлопнули дверью, не ушли, продолжали свою разрушительную деятельность, прикрываясь широкой президентской спиной. Не представляю себе должностного лица в западных странах (да и не только), которые так унизительно «держались» бы за министерские кресла в условиях тотальной общественной критики их деятельности!

Это была демонстрация независимости правителя от общества. Печально было видеть эту драматическую ситуацию после стольких жертв и сломанных судеб (в том числе своей собственной), когда правитель провозгласил свою абсолютную свободу от общества... «Правитель, свободный от общества». Вдумайтесь в эти слова. Это означает, что такое общество – очень далеко от реальной демократии, суть которой сводится к выбору народом своих лидеров, ответственности последних перед народом. Общество оказалось отброшенным на десятилетия назад, к эпохе обожествления диктаторов, когда их любые действия воспринимаются как «совершенные», в то время как «враги» пытаются разрушить этот «светлый образ» «царя-реформатора».

Как далекими представляются те времена, когда в мае 1990 г. мы, народные депутаты России, собрались в Кремлевском Дворце съездов, полные решимости честно служить народу, сделать его жизнь достойной уважения, обеспечить процветание страны. И мы сами... создали такие условия, когда власть в стране на долгие годы оказалась в руках такого рода людей, которые если и отличаются от былой партийно-государственной бюрократии коммунистов, то в направлении гораздо худшего варианта...

Как перераспределяется национальное богатство

Экономика ренты. В конце 90-х гг., когда я выводил свою формулу первоначального накопления капитала в российском варианте («деньги – власть – деньги»), я выявил крайне низкую эффективность всей национальной экономики, которая достигла такого уровня падения, что она была уже неконкурентоспособной, а во многих отраслях – убыточной. Эти выводы подтверждались анализом других отечественных и иностранных специалистов того периода. Она выживала в силу действия двух следующих факторов.

Первый фактор. Это – сверхэксплуатация рабочей силы новыми хозяевами предприятий. После расстрела парламентарной демократии начался рост «дикого капитализма», никакими законами не регулируемый, профсоюзы были разгромлены, защищать права наемной рабочей силы было некому. При откровенной поддержке со стороны властей новые хозяева предприятий установили режим полурабского труда, оплачиваемый мизерной заработной платой, а недовольных немедленно выгоняли – фактическая безработица составляла свыше 20, а не 7%, как утверждала новая сфальсифицированная статистика. Кстати, в 1991–1993 гг. Центральный статистический комитет России был подотчетен (не подчинен) Верховному Совету, и по моему требованию он методично переходил на систему показателей, соответствующих международным требованиям статистики и, по сути, стал в те времена свободным от воздействия власти учреждением статистики в стране.

Второй фактор. Это – мощное перетекание финансовых ресурсов из сырьевых секторов, прежде всего из нефтяной и газовой отраслей, в другие отрасли, поддержание их на том минимальном уровне, который давал им сохранить выживаемость, тем не менее, они постепенно деградировали. Как я выше указывал, к аналогичному выводу, в особенности в части второго фактора – то есть рентной природы этой выживаемости, пришли и другие специалисты. (См.: Клиффорд Гэдди. Барри Айкс. Перераспределение богатства// Коммерсант, 2006, 2 июня; Д.С. Львов. Россия: рамки реальности и контуры будущего. РАН, 2006, 14 ноября.) «Перелив» финансовых ресурсов из отрасли в отрасль в экономике не является чем-то новым, его блестяще описал еще Маркс, выводя формулы прибавочной стоимости, «средне-отраслевых издержек» и другие политико-экономические категории. Но специфика предмета нашего исследования состоит в том, чтобы показать, что рентные платежи в современной экономике России, по мере их колоссального роста под влиянием динамики мировых цен на нефть, газ, металлические руды и особенно – на цветные металлы, а также уголь, – более не направляются в нерентабельные отрасли хозяйства (не действуют рыночные механизмы, блокирована конкуренция) и не только изымаются в казну через налоги и иные официальные платежи, а поступают по неофициальным каналам в пользу высшей бюрократии для целей паразитарного накопления и политического использования.

При этом специфика рассматриваемого «перелива» («перетекания») состоит в том, что оно происходит не на базе свободной игры рыночных конкурентных сил, когда определяется «средняя цена стоимости единицы товара» и выявляется уровень конкуренции отрасли, а искусственно, через создание сложных, изощренных бартерных схем, взаимозачетов разных фирм, неплатежи и иные формы неденежных расчетов (на скрытой договорной основе). При этом со всей очевидностью использовались ранее и используются ныне властные рычаги – политические, административные, фискальные и пр., и безусловно, личные связи владельцев (директоров) сырьевых компаний (и связанных с их операциями иных компаний) с федеральными и провинциальными чиновниками, могущими оказывать прямое воздействие на такого рода каналы перераспределения и их создание. В результате инвестиции в формирование такого рода неформальных политико-административных связей с Властью стали альтернативой инвестициям в развитие экономики отраслей, предприятий и регионов. Эта «альтернатива» консервирует отсталые экономические структуры, блокирует региональное развитие, формирует бюрократически замкнутые территориально-административные экономические зоны, в которых доминирует узкая группа подлинных хозяев, решающих судьбы населения таких регионов. Как экономическая политика «им» нужна?..

Что такое рента? Чтобы яснее изложить вопрос, как используется рента, разъясним, что такое рента как понятие. Общепринятая точка зрения состоит в том, что рента – это доход, полученный от продажи какого-то ресурса, за вычетом стоимости производства этого ресурса. На практике данное определение используется далеко не в такой «жесткой связи», поскольку между «рыночной ценой товара» и «продажной ценой товара» – всегда имеется разница. Другими словами, цена единицы товара – это рыночная цена, а не та цена, по которой этот товар продается на рынке. Когда продукция продается дешевле существующей рыночной цены, это означает, что механизм распределения уже «запущен» и он действует. Покупатель получает часть общей ренты, которая соответствует разнице между рыночной ценой товара и ценой, которую он за нее заплатил.

Данная проблема особенно актуальна, когда речь идет о стоимости добычи нефти и газа – продуктов, обладающих рядом качественных особенностей: во-первых, речь идет о продуктах (товаре), извлекаемых из недр (неотчуждаемой собственности народа), во-вторых, продуктах невозобновляемых, в-третьих, извлекаемый из недр нефть и газ – это готовый к продаже товар, на «производство» которого (помимо издержек по извлечению) никаких затрат не требуется.

Другая сторона вопроса, нефть и газ – это продукты, пользующиеся огромным спросом, независимо от цены на мировом рынке. В этих двух отраслях вопрос стоимости единицы товара заключается не в пределах тех издержек, которые несет конкретная компания при добыче и переработке продукта, а об общих издержках, которые необходимы для производства данного продукта. Это – издержки, связанные со сложным оборудованием, созданием производственной инфраструктуры, платежи различным поставщикам, оплата рабочей силы и пр. Не секрет, что в практике компаний очень часто все эти издержки искусственно завышаются, в целях сокрытия реальной прибыли. Искажаются также цена оборудования поставщиков, что является скрытой формой ценовой субсидии, и, конечно, оплата труда и разного рода «непредвиденные расходы». Между смежными компаниями-поставщиками большую роль играют бартерные сделки, через которые осуществляются операции по сокрытию реальных издержек. Соответственно, они покрываются сделками за счет поставок нефти. Таким образом, рассмотренные выше механизмы «взаиморасчетов» – это способы распределения ренты, связанные непосредственно с добычей (производством) нефти и газа (руды, леса) и прочие невозобновляемые продукты планеты.

Другие способы распределения ренты следуют после реализации товара – это налоги (официальные и неофициальные). Официальные налоги – это налоги, коротко говоря, установленные государством через законы, неофициальные налоги – это взятки в разных формах, в том числе через самые «безобидные» – добровольные взносы в некие общественные фонды, культурные программы, благотворительность и пр.

Таким образом, состав ренты в самом общем виде представляет собой следующие компоненты: А) официальные налоги, Б) неофициальные налоги, Г) ценовые субсидии, Д) завышение издержек, Е) чистая прибыль компаний. У каждого компонента распределения имеется своя «клиентура», лично заинтересованная в получении своей доли. Поэтому долевое распределение ренты не может не иметь серьезных политических последствий. (См.: Коммерсант, 2 июня 2006.)

Вся эта схема в своей основе была создана в условиях «ельцинщины», но она продолжает исправно действовать ныне и даже совершенствуется. Сырьевые отрасли, особенно нефтяная и газовая, стали играть огромную роль в российской экономике, они тесно связаны с государственной политикой, правящей бюрократией. А отмеченные выше «связи и отношения» между собственниками нефтегазовых, металлургических и иных компаний и властью продолжают играть ключевую роль, но получили огромное развитие. И очевидно, что чрезмерно большая доля рентной прибыли жестко встроена в пределы этих «связей» и «каналов» – через них аккумулируются колоссальные доходы в «узкой» среде высшего слоя правящего чиновничества.

При этом, как отмечено выше, каждый компонент ренты имеет «свою клиентуру» – соответственно, каждая страта (группа) высоких бюрократов имеет свою «монополию» на компонент ренты, – это позволяет им сохранять некое видимое единство общей правящей страны. Неофициальные компоненты ренты – неофициальные налоги в самых разных формах, ценовые субсидии, завышение издержек и т.д. – все это играет ведущую роль в такой политике, поскольку объемы финансовых ресурсов, аккумулируемые через подобное перераспределение, имеют глубоко законспирированный характер – но именно они во многом определяют современные тенденции в экономике и политике государства.

Отметим, что общая прибыль страны, приносимая за счет продажи на мировом рынке нефти и газа, составляла в разные периоды примерно следующие значения:

Сумма продажи нефти и газа в 2001–2010 гг. превысила 2,6 трлн долл. США (суммарные доходы всех компаний-поставщиков на внешние рынки). При этом мы не ведем речи о том, какая часть этих нефтедолларов поступила в Россию в целом, или в Российскую казну, или частным компаниям, – здесь могут быть лишь самые приблизительные данные, статистика их не дает. Но все они имеют просто беспрецедентно огромные величины, способные вывести из психологического равновесия куда более устойчивые умы, чем те, которые распоряжаются ими как своими личными доходами.

Ряд исследователей иронически относится к частым утверждениям правительственных деятелей относительно того, что возможное «снижение мировых цен на нефть не скажется на российской экономике, поскольку «лишние» нефтедоллары поглощаются стабилизационным фондом, а главный бюджет – он вполне стабилен в перспективном плане, когда наступит эра низких цен на нефть». Но это утверждение учитывает лишь состояние официальной ренты. В то время как официальные налоги и официальная рента – это всего лишь часть общей финансовой картины, другая – реальная часть этой общей картины – глубоко законспирирована от общества за семью замками. Поэтому голос академика Дмитрия Львова, который регулярно поднимал проблему ренты, в том числе на страницах популярных столичных газет, конечно же, был слышен в высших коридорах власти, но оставался «гласом вопиющего в пустыне». Ну, какой им смысл изменять систему распределения ренты, так тщательно налаженную, дающую неограниченные финансовые ресурсы для осуществления любых своих целей и проектов?

Новые подходы к системе рентных платежей. История происхождения механизма тайного или неофициального перераспределения ренты непосредственно связана с появлением сомнительных, с точки зрения закона, собственников в нефтегазовой отрасли, в силу тех особенностей, которых были приведены в начале анализа вопроса. Да и колоссальные по территориальной протяженности трубопроводы, которые используются ими как собственные, только подчеркивают эти правовые сомнения. Поэтому новые собственники остро нуждались в постоянной поддержке со стороны власти, установлении с ней постоянных связей и отношений, которая наделила их этими компаниями. Они, совместно с высшим чиновничеством, разработали схемы перераспределения ренты, инвестируя значительную часть прибыли в носителей власти. Отсюда – природа происхождения российской олигархии, ее теснейшие, органические связи с властью.

Эту «систему» унаследовал Путин, но она была для него неприемлема в отдельных ее аспектах. Прежде всего в силу того, что при Ельцине контроль над рентными потоками находился в руках ельцинских дельцов-нуворишей, ставших олигархами к концу его правления и играющих активную роль в политике. Если Ельцин мог управлять ими в силу разных причин, то для нового президента было опасно оставлять контроль над «системой» под их контролем – они не были обязаны Путину ничем. И, располагая неограниченными финансовыми возможностями, – кто знает, что они могут предпринять (пример этого – Ходорковский)? К периоду, когда Путин воцарился в Кремле, олигархи уже приватизировали государство и фактически управляли государством – это была форма коллективного правления олигархата, когда президент был «старшим» из них, но даже не главным.

Путин предпринял сравнительно несложных два «мероприятия». Во-первых, напугал до смерти всех олигархов, примерно наказав троих из наиболее «публичных» – Березовского, Гусинского и Ходорковского (последний – в заключении); остальным просто пригрозил отнять собственность, напомнив сомнительность (с правовой точки зрения) происхождения всего их богатства. Во-вторых, президент отменил выборность губернаторов провинций, тем самым устранив объект скупки (выборных губернаторов). В результате олигархи уже не могли, как при Ельцине, скупать целые регионы. В этом был замысел Путина, когда он создавал «вертикаль власти», а вовсе не «стремление сократить демократию», в чем его обвиняли квазидемократы всех мастей в России, а также за границей.

Президент меньше всего стремился уничтожить механизм перераспределения ренты – зачем? Он всего лишь его «усовершенствовал», укрепил централизованные начала в нем с тем, чтобы обеспечить эффективный контроль. Естественно, чем выше цены на нефть на мировом рынке, чем больше прибылей у компаний, тем выше доли, перераспределяемые по составным частям неофициальной ренты. И олигархи исправно инвестируют систему поддержания связей с властью. Речь идет не только исключительно о нефти и газе, но и других добывающих отраслях, добыче и переработке металлических руд, цветной металлургии, лесной и рыбной отраслях, скупках огромных земельных пространств, «выводимых» из оборота, и пр.

Возможно, психологически собственники рассматриваемых отраслей ощущают себя уже не столько владельцами своих могучих корпораций, а скорее – высокопоставленными наемными чиновниками Кремля. Это – один из главных принципов, на котором покоится вся эта «система» рентного распределения. Схема эта, однако, крайне расточительна – она непосредственно ведет к завышению издержек, росту совокупного налогового бремени (включая неформальные налоги) и иным непроизводительным затратам, расширению практики ценового субсидирования в сфере деятельности компаний (поставки комплектующих, оборудования и т.д.) и пр. Все это – в дополнение к «праздному» образу жизни, на что «уходят» колоссальные финансовые средства (в объеме четверти всего российского бюджета). Например, во второй половине 80-х гг., когда цены на баррель нефти на мировом рынке снижались в отдельные периоды до 12 долл. за баррель, даже эта цена давала минимальную прибыль. По моим расчетам, если цена за баррель нефти снизится до 50–60 долл. за баррель, при существующей ныне совокупной системе перераспределения ренты нефтяные компании станут убыточными (если не произойдет отказ от нелегальных компонентов перераспределения ренты).

Собственники нефтегазовых компаний поставлены в зависимость от бесперебойного функционирования механизмов перераспределения ренты. Поэтому они, не до конца уверенные в том, что являются подлинными их собственниками, не разрабатывают стратегическое планирование, не осуществляют крупные инвестиционные проекты, слабо ведут геолого-разведочные работы, работы на шельфе, региональное развитие, глубокую переработку нефти и даже не желают строить НПЗ для производства высококачественного бензина. Все внимание уделяется исключительно текущему производству и максимизации извлечения прибыли, больше прибыли. Временные горизонты планирования в отрасли непрерывно снижаются, а это ставит под сомнение ее будущее в целом.

В настоящее время мировые цены на нефть держатся на высоком уровне, превышая 100 долл. за баррель за три квартала 2011 г. Высокие цены скрывают гигантский размер издержек, связанных с существующей схемой перераспределения ренты, но в будущем все труднее будет поддерживать объем производства, а следовательно, и объем ренты. Как известно, за всяким подъемом неизбежно следует спад. Как будет развиваться динамика мирового экономического цикла даже в ближайшие годы? Это вопрос не из легких, тем более предсказать кризис не может ни один экономист в мире. Прогнозировать же цены на нефть – это уже шаманство. Угроза в другом – следует ожидать резкого истощения запасов нефти на суше, а восполнить их разработками в арктических морях – дело сложное и дорогостоящее, олигархи на это не решаются. Поэтому и необходима полная национализация всего нефтегазового сектора и ее концентрация как государственного сектора экономики.

Мощный мировой финансовый кризис, развернувшийся с конца 2007 – начала 2008-го и длившийся большую часть 2010 г., буквально сотряс всю мировую экономику. Неравновесие и неустойчивость мировой экономики в настоящее время возросли как никогда ранее. Во многом они обусловлены глобальной политической нестабильностью и политическими рисками. Однако возрастают значение и интенсивность и разрушительная сила природных катаклизмов. Пример этого – цунами вблизи берегов Японии, приведшее к катастрофе на АЭС «Фукусима». Они, эти разные формы нестабильности и рисков, соединившись в тугой узел противоречий, постепенно начинают давать кумулятивный эффект, что становится главным фактором всей системы международных отношений. Это проявляется в возникновении множества региональных военно-политических конфликтов, этнических войн, особом накале противоречий между развитыми и развивающимися странами, «расползании» традиционного конфликта между арабами и евреями на Ближнем Востоке, стремлении некоторых стран к ядерному оружию. Мы даже не можем прогнозировать, когда и в каких формах завершится кризис в арабских государствах Северной Африки и Западной Азии, начавшийся в конце 2010 г. с бунтов в Тунисе и Египте. Или каковы будут окончательные последствия катастрофы АЭС «Фукусима-1» в Японии с точки зрения влияния этих событий на энергоносители, на всю мировую отрасль атомной энергии. ФРГ уже заявила о полном отказе от АЭС и постепенном выведении более двух десятков АЭС из строя.

Все это воздействует на мировую экономику, в том числе на динамику цен на углеводороды (нефть и газ). Это уже не экономика со своими внутренними закономерностями, а гигантская планетарная система, в которой целесообразные и логичные действия переплетаются с хаотическими процессами под влиянием глобальных спекулянтов. При этом проявляется полная беспомощность мирового сообщества влиять на нее, в том числе со стороны международных организаций, что деформирует естественное протекание мирового делового цикла, особенно в части ценообразования (нефть, газ, металлы, лесная продукция, продовольствие и пр.).

Одновременно резко снизилась эффективность таких международных учреждений, как МВФ, Всемирный банк, ВТО и др., которые в предыдущие десятилетия так или иначе способствовали регулированию движения мировых финансовых потоков, товаров и услуг. Ныне, под ударами глобализации, развивающейся спонтанно, это их движение становится все более неуправляемым, угрожая «взорвать» и финансовую, и всю экономическую систему мира, становящуюся крайне неравновесной. К тому же лидеры ведущих стран мира и их элитарные страты не в состоянии понять основные проблемы современности и сконцентрировать силы на их решении (экономические, политические, социальные, экологические), включая проблемы энергообеспечения и продовольствия.

Однако пока цены на нефть и газ имеют повышательную тенденцию в мировой экономике, в России будет продолжать поступать непрерывным потоком доходы от нефтегазового ресурса как товара. Это будет создавать дополнительные преимущества для роста и развития. Специфика ситуации состоит ныне в том, что фактором социально-экономического развития страны выступает уже сама власть – государство, созданное Ельциным, усовершенствованное Путиным, изменяющееся после прихода в Кремль президента Медведева, с его перенасыщенностью административной бюрократией, неэффективным механизмом государственного управления, ущербной экономической и социальной политикой.

Финансовая база политического режима

Предсказать временные пределы действия существующей крайне неустойчивой системы – сложно, поскольку вся политика государства определяется весьма узким кругом верхушки правящей высшей бюрократии в рамках действующего политического режима. Нарастание напряженности в любой из подсистем общества в условиях замедления поступления мощного потока финансовых ресурсов, обеспечивающих функционирование этой в высшей степени «затратной модели» политического режима, может вызвать возмущения в ней и, соответственно, самый серьезный кризис. С определенной долей вероятности можно сказать, что эта система, во-первых, выступает как определенный симбиоз между «мягкой» и «жесткой» моделями (при полной лояльности бизнес-сообществ к политическому истеблишменту); во-вторых, она в высшей степени затратная и покоится на единственной материальной базе – огромных финансовых ресурсах, которыми бесконтрольно распоряжается политический режим Владимира Путина; в-третьих, параллельно происходит становление определенных элементов политического режима президента Дмитрия Медведева, который, однако, имеет ограниченные финансовые ресурсы.

Сторонники «мягкого авторитаризма» (антипод – «жесткий авторитаризм») полагают, что модель либеральной демократии невозможна для стран со слабо развитым гражданским обществом, неразвитыми традициями общественной самодеятельности граждан, зачаточным состоянием местного самоуправления и т.д. (См.: Darendorf R. Can We Combine opportunity with civil Society and political Liberty? – The Responsible Community. 1995. Vol. 25, N 1.) Мне эта точка зрения не представлялась достаточно обоснованной. Во всяком случае, я твердо был убежден в том, что после подавления Верховным Советом мятежа кремлевских соратников Горбачева в августе 1991 г. в России сложились совершенно уникальные условия – своего рода единственный исторический шанс, – которые позволяют нам, российским руководителям, избрать любую модель общественно-экономического развития, при условии, что мы не допустим ухудшения положения людей. Это был своеобразный «общественный договор» между обществом и народом. Вот в тех условиях я занял позиции необходимости осуществления изменений в направлении трансформации социализма в «мягкий капитализм». Отметим при этом, что свободу обществу дали горбачевские реформы в рамках социализма. Мы же в Верховном Совете осуществили дальнейшее развитие прав и свобод граждан и ставили задачу добиться существенного подъема материальной жизни людей через введение капиталистических отношений, энергично стимулируя развитие множества альтернативных форм собственности. Мы не ставили задачу обогатить группы мошенников за счет государственного достояния, которые сформировались в крайне реакционный олигархат, удушающий общество.

Поддержка народом Верховного Совета и президента Ельцина в поставгустовский (1991) период приближалась к 100%. Что сделал Ельцин с этой почти абсолютной народной поддержкой? – Он ее уничтожил. В течение 3 месяцев после подавления ГКЧП, в этот самый критический период для СССР и России, – он вначале попросту бездействовал. Разогнал Российское правительство во главе с Иваном Силаевым, оставив страну без управляющей системы. Не дал ослабленному Горбачеву сформировать Союзное правительство, плетя против него интрижки. «Готовился» к Беловежским соглашениям – чего там готовиться? – вся эта «тройка» авантюристов со своими бездарными помощничками написала наспех такого рода «бумажки», которые трудно назвать как по форме, так и по содержанию «международными соглашениями». А затем президент, объявив «ценовую либерализацию», мгновенно превратил весь народ в бедняков, ярых ненавистников всякой российской власти – и президентской, и парламентарной. Далее привел в правительство государственно безответственных людей, не знающих ни экономики, ни социализма, ни капитализма, не способных вообще к какой-либо позитивной деятельности.

Так были похоронены благоприятные возможности для проведения самых глубоких изменений в интересах абсолютного большинства населения, причем без социальных потрясений и экономических затруднений. База, и весьма прочная, существовала – экономика была сильной и устойчивой, она была лишь парализована неудачами предыдущих произвольных инноваций. И общая почва для таких изменений была уже подведена, и деятельностью Российского парламента и правительства во главе с Иваном Силаевым, начиная с весны – лета 1990 г.

Результаты гайдаровско-черномырдинской деятельности 1992 –1998 гг.: экономические потери России (не считая стремительного роста коэффициента смертности, заболеваний, безработицы и пр.) оказались более значительными, чем потери в период Великой Отечественной войны 1941 –1945 гг.Эти последние были возмещены превышением объема произведенного ВВП уже в 1948 г., который превысил его довоенный объем, – то есть всего лишь за 3 года. А спад производства в России, благодаря деятельности ельцинских правительств, оказался настолько значительным, что для достижения уровня ВВП 1989 –1990 гг. понадобилось ...16 лет! – и лишь в 2006 г., как объявил Статистический комитет России, ВВП составил объем, равный ВВП, произведенного в последнем (1990) году существования социализма! Причем в определяющей степени этот результат объясняется ростом мировых цен на нефть и газ, экспортируемых Россией в возрастающих объемах на мировые рынки. Вот таковы буквально смертельные результаты Ельцина и его соратников, что надо знать всему российскому обществу. Это понимание очень важно и в том плане, что оно позволило бы более критически отнестись к неоельцинистам во власти, которые с дьявольским упрямством продолжают славить Ельцина, Гайдара, Черномырдина (да пусть славят!), но самое главное, продолжают осуществлять ельцинско-гайдаровскую политику, разорительную, дорогостоящую. Она, эта политика, не дает эффективно, с пользой для общества использовать имеющиеся в распоряжении государства огромные ресурсы.

В то же время была реальная альтернатива этой бездумной «программе» ельцинистов, разработанная большой группой блестящих ученых и специалистов России, одобренная Верховным Советом в апреле 1992 г. Как было рассчитано специалистами, она исходила из того, что в 1993 –1994 гг. экономика России полностью должна была функционировать как «смешанная экономика», на базе механизмов конкуренции, с новым мощным частным сектором и крупными государственными корпорациями (на фирменных принципах). В 1994 г. должен был начаться интенсивный экономический рост; удвоение ВВП должно было наступить к 2000 г., средняя заработная плата к этому периоду должна была возрасти в три раза (по сравнению с 1990 г.). Напомним, что в настоящее время (2011 г.) средняя заработная плата (без праздного класса) составляет 80% ее уровня 1990 г.

Собственно, Верховным Советом была предложена модель социального государства (в сфере политико-государственного строительства) и социально ориентированного рынка (в сфере экономики), обоснованная в моем Докладе на VII съезде народных депутатов России в декабре 1992 г., на основе которого было принято директивное постановление съезда. Оно обязывало президента и правительство действовать в направлении реализации именно этой модели. Это был тот самый съезд, который отправил Гайдара в отставку и избрал премьером Виктора Черномырдина, который клятвенно заверил съезд, что он «неукоснительно будет соблюдать решения съезда народных депутатов...». И – обманул. Обманул самым мошенническим образом. Это ныне у правящих кругов называется «политика», честность рассматривается как предрассудок, нечто архаичное.

Эволюция

В мае 2008 г. Владимир Путин передал полномочия Президента России Дмитрию Медведеву, согласившись с его предложением возглавить федеральное правительство. Меня не особенно интересовали тогда разного рода гипотезы относительно того, что будет делать новый президент и какими будут его взаимоотношения с Путиным. Это – дело профессиональных «политологов», коих в стране немало. Меня интересовало другое, а именно – какие трансформации претерпит IV республика Путина? – Ясно было, что в какой-то мере изменится сам политический режим, поскольку он непосредственно связан с деятельностью нового президента, его стилем, методами руководства, – соответственно, это уже произошло отчасти. Очевидно было и то, что премьер Путин будет обладать намного большими полномочиями, чем все его предшественники на этом посту, начиная с премьера Ивана Силаева в 1990 г., когда начиналась новая страница в истории России. Этому – свои причины. Как основатель нового политического режима IV республики Путин занял слишком прочное место в современной политической истории России, и он по праву должен был претендовать на роль большую, чем просто российский премьер-министр, это тоже из разряда очевидных истин.

Но есть и другая сторона это проблемы – т.е. проблемы самой власти. Волей или неволей конституционным президентом страны стал Дмитрий Медведев. И, как говорилось выше, у него неизбежно должен был появиться свой стиль, свои методы руководства аппаратом (но не страной – он к этому не был допущен). Соответственно, должна была подвергнуться изменениям и сама система политического режима, осуществиться перегруппировка сил влияния, центров принятия решений, неизбежно должна была измениться конфигурация отношений между президентом и бизнес-сообществом, между ним и обществом и т.д. Здесь был важнее основной вопрос – куда будет смещаться акцент политики: в направлении сохранения и укрепления позиций новой окрепшей при Путине олигархии и политико-административной бюрократии или – в сторону решительного изменения плачевной социальной ситуации, в частности решения задачи серьезного повышения уровня жизни народа. Ничего необычного не произошло – небольшие сдвиги в системе управления, несомненно, заметны, но Владимир Путин продолжал самовластно управлять государством. Это стало создавать иллюзии, что, возможно, президент внес бы более позитивное начало, если бы имел реальные полномочия. Одновременно, по-видимому, начался отсчет времени, когда народ безмолвно наблюдал за тем, как и куда направляются огромные доходы, получаемые от продажи нефти и газа. Почему низкие заработные платы? Почему не решаются проблемы здравоохранения и искусственно создаются «проблемы» в образовании? И т.д. и т.п. Отныне он желает от власти иметь конкретный ответ на эти вопросы, так же как и на вопрос – почему он, народ, не особенно выигрывает от нефтяных доходов, в то время как некие сомнительные лица становятся владельцами миллиардных состояний. Откуда? И они склонны винить в этой несправедливости Путина, вчерашнего их кумира. От решения группы этих вопросов зависит будущее самого Российского государства. А оно не настолько прочное, как полагают его апологеты. Государства появляются и исчезают, как миражи в пустыне, как исчез могущественный СССР.

Мировая история оставила потомкам многообразный опыт и развития, и гибели государств в силу различных причин. Это и военные поражения, и раздел между наследниками, и «тихое исчезновение» в силу неудачного управления. Это касается и больших, и малых стран, и даже громадных империй. Так что, рассматривая сравнительно «спокойную гибель» СССР, второй супердержавы мира, с точки зрения исторического измерения, как оказывается, ничего удивительного, необычного и уникального в нем не имеется. Став объектом воздействия дилетантствующих реформаторов, не знающих суровое ремесло ответственной государственной деятельности, целая свора высших чиновников Союза ССР и Союзных республик, провозглашающих «суверенитеты» и даже начинающих войны с соседними республиками и народами (не боясь быть повешенными за такие преступления), развалили великое государство, которое создавалось потом и кровью многих поколений всех народов СССР. И, разумеется, дилетантские рассуждения бывших теоретиков развала относительно того, что якобы сама «система и природа» социалистического государства обрекала его на разложение, – это всего лишь наивная попытка самооправдания.

В этом самоуничтожении великой империи, как мне представляется, весьма интересной предстает его технология – как просто оказалось методично, изо дня в день, разрабатывать и немедленно вводить в «дело» и крупные, и мелкие ошибочные решения, якобы направленные на общее благо, развитие и «расширение» человеческой воли и свободы, провозглашать лозунги о «бесценности слезы ребенка». И охотно поддерживать при этом жестокие расправы над демонстрантами, вбрасывать в общество человеконенавистнические идеи. И тем самым, с одной стороны, обосновывать идею «неприменения силы» против тех, кто открыто попирает закон и порядок, предоставляя им реальное (фактическое) право разрушать (силой) государство. С другой стороны, оказавшись у кормила власти, эти глашатаи «бесценности слезы ребенка» будут обосновывать свое «право» расстреливать Российский парламент, откровенно фальсифицировать результаты национальных выборных кампаний, отбирая право у народа на избрание достойных, вести войны на территории страны, уничтожая десятки тысяч мирных людей, в том числе женщин, стариков, детей.

Как просто оказалось ввести в заблуждение огромные массивы людей, причем надолго. Когда мы, Верховный Совет России, после подавления государственного переворота, совершенного соратниками президента СССР Михаила Горбачева в августе 1991 г. с целью его отстранения от власти, избрали путь «мягкой» трансформации социализма в капитализм, – мы даже в отдаленной мере не допускали развития тех гибельных процессов в стране, с которыми мы имеем дело сегодня. Мы, и прежде всего я лично, обосновали этот исторический выбор необходимостью улучшения жизни народа – это была тема, изложенная тогда, 22 и 24 августа 1991 г., в моих двух докладах на Чрезвычайной сессии Верховного Совета Российской Федерации. И народ поверил нам, парламентариям, в том числе Председателю Верховного Совета России, – и он, народ, дал нам право на осуществление такой смены общественно-политической и экономической системы. Этот выбор был реализован фундаментальным блоком законодательных актов 1991–1993 гг., который подвел общую базу под трансформационный процесс – социализм окончательно перестал существовать в России уже к середине 1993 г. Но это была все-таки «мягкая» форма капитализма, опирающаяся на мощный Парламент и растущую по направлению к муниципализации систему советов. Эти основные (базовые) опоры демократии были уничтожены ельцинистами. Они тогда, в 1993 г., заверяли общество, что, как только «блокиратор» «их реформ» – Верховный Совет будет уничтожен, – немедленно наступит эра процветания».

Но и сегодня, много лет спустя, эта задача не осуществлена. И самое удивительное – уровень жизни российского народа все еще ниже этого уровня на 1990 г., который мы все считали недопустимо низким. Обман? – Да, конечно, еще и какой. При этом никому не стыдно. И самое удивительное даже не в том, что власть оказалась коварной, циничной, жестокой, способной на самые большие подлости. А в том, что народ безропотно сносит это свое полунищее состояние, раболепствует и унижается перед негодными правителями, не требует обеспечения своих прав и свобод, записанных в Конституции, – хотя тоже далеко не лучшей из тех, которые были в России ранее. Я не могу представить себе, чтобы, например, французы терпели бы почти два десятилетия тех своих правителей, которые им обещали бы лучшую жизнь, а на деле лишили бы их нормального государственного медицинского лечения, бесплатного образования, увеличили бы многократно плату за квартиры, отопление, освещение, уменьшили бы реальные ставки заработной платы в два-три раза и т.д. И при этом равнодушно наблюдали бы, как казна, подобно мощному горному потоку, наполняется до краев нефтегазовыми деньгами, которые обогащают горстку мошенников и чиновничество.

Видимо, это уже такое роковое, извечное свойство русского общества – терпеть, безропотно подчиняться любому произволу, быть благодарным за милостивый взгляд «хозяина». Какая демократия нужна такому обществу, какая свобода? Очевидно, одна из главных моих ошибок состояла в том, что российские парламентарии переоценили состояние общества; я приписал обществуте свойства, которые хотел видеть, но не увидел те его свойства, которыми оно в действительности обладает. Многое в этом плане я понял после расстрела в октябре 93-го, но окончательно мой довольно пессимистический взгляд сформировался под влиянием крайне неэффективной деятельности высшей исполнительной власти.

Президент, а затем премьер Владимир Путин также не сумел с наибольшей пользой для общества использовать самые уникально благоприятные условия, какие только вообще возможны на сравнительно длительной дистанции, чтобы добиться выдающихся успехов в деле процветания общества. Эти возможности, прежде всего финансово-экономические, использованы, на мой взгляд, ничтожно мало. Но он, несомненно, сделал бы больше, если бы общество оказывало на него серьезное давление – так, как это происходит в нормальном демократическом обществе. Но вся беда в том, что в российском обществе нет места для демократии, соответственно, нет инструментов, которые оказывали бы воздействие на власть, в частности на президента. Республиканизм уничтожается царистскими тенденциями, хотя царя нет, но уже самодержавие восстановлено. «Политическая культура» ассоциируется с централизацией – абсолютизацией центральной власти. Как будто бы при «сильной» центральной власти не нужна демократия. Абсурд какой-то!

Окруженный довольно посредственным и подобострастным чиновничеством, угодливым и коварным, правитель теряет чувства реальности, ему кажется, что любое его повелительное слово, а тем более – указание, немедленно исполняется, его заверяют в этом. Поэтому ему готовят тщательно выверенные тексты выступлений, к которым трудно придраться даже специалисту высокой квалификации, – но реальную политику вершит это самое придворное, бесцветное и, как вода, – не имеющее запаха и проникающее повсюду чиновничество. Все правители (если они не обладают особым уникальным чутьем, опытом, знаниями и коварством, превосходящим коварство чиновничества) потихоньку превращаются в очевидного «брежнева».

Помнится, незадолго до смерти Брежнева я отдыхал на юге, в санатории «Правда», встретил там своего знакомого журналиста из газеты «Правда», разговорились. Как оказалось, он был одним из авторов известной брежневской трилогии. После издания Брежнев пригласил к себе в кабинет в Кремле эту группу журналистов, которые «помогали» ему подготовить эти книжки. Хозяин расслабился, был весел и много шутил. Затем, вдруг посерьезнев, спросил: «Скажите, а мой народ действительно плохо живет?» – Когда мой товарищ рассказал этот эпизод, мы заразительно хохотали, все время повторяли: «Мой народ!», «Плохо живет!» – И снова хохотали. Тогда мне казалось, что такое незнание жизни народа правителями – это некое исключительное свойство престарелого Брежнева.

Однако почти абсолютная метаморфоза произошла с Ельциным в изумительно короткий срок – уже через год после его воцарения в Кремле. Когда я рассказывал ему о том, что люди голодают, месяцами не получают заработную плату и т.д., – он с изумлением воскликнул: «Руслан Имранович, но это говорите только вы! Я ни от кого больше не слышу о таком положении моего народа...» И опять – «моего народа». Но мне уже не было смешно, и я не хохотал. Говорить только то, что приятно ласкает слух правителя, – это извечное свойство российского чиновничества, блистательно описанное русскими классиками XIX столетия. Но это свойство не возникло само по себе, без реальной основы – оно покоилось на произволе правителей, а произвол, в свою очередь, – следствие бесправия общества. Такой порядок вещей был сметен в Западной Европе эпохой Просвещения и Великой французской революцией, когда общество оказалось вооруженным идеями государства, созданным на базе «общественного договора», в котором правитель – это всего лишь человек, облеченный властью исключительно народом, и последний вправе сменить его в тот момент, когда он, т.е. правитель, нарушает этот «договор», то есть «забывает» служить народу. И народ даже вправе поднять вооруженное восстание против негодного правителя (если он нарушает обязательства или Закон).

Иная сложилась ситуация в СССР, когда мы в 1990 году пришли к власти в Российской Федерации и мне пришлось применять не только мои профессиональные экономические знания, но вспоминать знания о государстве и праве, полученные на юридическом факультете МГУ. Я был тогда изумлен крайне низким уровнем правовых знаний в обществе, хотя оно было, несомненно, хорошо образованным. Оказалось, что наше действительно высоко образованное общество весьма слабо подготовлено в этой сфере. Видимо, такая была общеобразовательная политика «партии и государства». Отставание от Западной Европы на целое столетие в этой сфере, – по-видимому, это отвечало интересам власти коммунистического государства. Этот же правовой нигилизм отвечает интересам и новой, буржуазно-демократической власти, когда высшим ее носителям придается некий сакральный характер, тем более когда они (носители власти) все чаще стараются показываться на публике в наигранно-показной форме, стараясь говорить только приятное.

Тоталитарность и демократия

В стране, в которой демократические традиции и институты только формируются, такая жесткая реальность незаметно вытесняет их из первого плана общественной жизни, они заменяются непрерывными рассуждениями о личных достоинствах правителя (о недостатках не принято говорить – предполагается, что таковых не существует), а воля и право народа как единственного судьи – заменяются рассуждениями об исключительном праве правителя на выбор наследника, который, разумеется, будет избран «любящим правителя народом». Но ведь не только власть в этом виновна – такое в стране общество. Демократия в России умерла в сентябре – октябре 1993 г.

По-видимому, в российском обществе не созрели соответствующие условия и предпосылки для формирования более или менее развитой демократии, которой народ дорожил бы и при необходимости – защищал. Насажденная исключительно «сверху», как, например, созданная нами в 1990–1993 гг. парламентская демократия (как «картошка» – так было принято писать в эпоху Екатерины II), не воспринятая «снизу» народом в качестве «своей», остается крайне уязвимой от честолюбивых властителей, ревниво-боязливо усматривающих в демократических институтах угрозу для своего всевластия.

Государства обладают писаной историей с разной полнотой, на протяжении последних 3–4 тыс. лет. Развернутые представления о демократии как форме и способах управления под контролем народа появились еще в античные времена. В то же время история современной демократии – очень «молодая», всего что-то порядка 200 лет, начиная с предэпохи первой Великой французской революции (1789), работ Вольтера, Руссо и других просветителей. Особенно интенсивно демократически-революционный процесс в практической плоскости развивается после Второй мировой войны. Более или менее полное утверждение демократических норм стало происходить уже с конца XIX – начала XX столетия в Западной Европе и США, разрушаемое, однако, длительными периодами диктаторских (тиранических) форм правления в Германии, Италии, Испании и Португалии. В США демократия была с самого начала «создана» только «для белых», наподобие существовавших в Древнем Риме или Спарте, – во всех нихсуществовало рабство, и рабы, разумеется, не являлись гражданами. (Спарта имела специфический тип рабства – коллективную форму; рабы принадлежали Спарте, а не отдельным лицам. Они «сдавались в аренду» для выполнения работ. За убийство раба взимался огромный штраф.) Рабство США было отменено лишь в середине XIX в. в результате кровавой Гражданской войны. Но до 60-х гг. XX в. США, особенно их южные штаты, находились во власти сегрегации, повсюду были ограничения для чернокожих и висели таблички с надписью «только для белых», иногда: «неграм и собакам вход воспрещен». Еще в 50-х г. в этой стране вдруг возникли откровенно тоталитарные элементы в форме маккартизма, когда жестоким преследованиям подвергались целые культурные слои общества, многие деятели культуры и искусства вынуждены были бежать за границу (даже такие, как Чарли Чаплин) – их обвиняли в инакомыслии, «симпатиях к коммунизму», в «шпионаже в пользу Советов» и т.д., подводя под суровую статью об антиамериканской деятельности. По признанию президента Рональда Рейгана, который в 50-е гг. возглавлял гильдию американских актеров, – даже он лично чувствовал себя в той общественной жизни Америки далеко «не комфортно», ожидая вызова в «комиссию по антиамериканской деятельности» конгресса США, возглавляемую откровенным фашистом Маккарти. Правящие круги Америки поддерживали этого бесноватого сенатора, захватившего в стране огромную власть, но до тех пор, пока он не начал атаку на президента Дуайта Эйзенхауэра, в завуалированной форме обвиняя его в «симпатиях к коммунизму». Лишь тогда Система отторгла «мини-политический» режим Маккарти.

Поэтому принципиально неверна точка зрения, согласно которой капиталистическое государство должно быть демократическим, в то время как его антипод, социалистическое, – является недемократическим и должно быть таковым якобы по своей природе. Поэтому в США «закрывали глаза» на тиранические режимы повсюду – в странах Латинской Америки, Азии и Африки. Это – надуманная «теория», имеющая своими базовыми корнями как указанный выше «избирательный подход», так и реальные искажения в политике и практике социализма. Руководствуясь прежде всего своими стратегическими интересами, президент Клинтон и поддержал заговор и переворот. Если теоретический социализм (до 1917 г.) совершенно правомерно обсуждал будущий социалистический (коммунистический) строй как строй, который должен намного превосходить буржуазный строй по реальной демократии – т.е. участию народа в выборе своих правителей и реальной возможности их свержения – то практический социализм показал, что он может быть и тоталитарным. Но и разновидностей капитализма также множество – одни из них бывали и тоталитарными предельно, в то время как другие – демократическими. Далее, экономический строй, определяющий тип государства (капиталистический – социалистический) не является и не может явиться доминирующим признаком демократичности (или недемократичности) государства. У социализма, несомненно, есть будущее, неверно отрицать эту истину. И чем больше люди неудовлетворены капитализмом и его псевдоценностями, и прежде всего – тотальным рынком, – тем ближе этот «новый социализм»/капитализм. Конечно, он уже будет качественно иным, чем тот, который преодолен Историей. Он, возможно, в определенной мере будет соответствовать тем экономическим, социальным и культурным параметрам, которые аналитики находят, например, в развитии современной Северной Европы, модель которой приближается к новой модели общества народного благосостояния, очертания которой маячат на историческом горизонте применительно к Западной Европе.

Единственный актив, который сумел приобрести Верховный Совет России за гибель СССР, – это была свобода и демократия, основы которой были установлены необычайно интенсивной законодательной деятельности после поражения ГКЧП и до привода Ельциным в правительство комиссарствующих министров и вплоть до расстрела Верховного Законодателя. Эту демократию и гражданские свободы Ельцин похитил у народа, расстреляв парламент и предложив обществу некий суррогат (взамен реальной демократии) полуцаристского государственного устройства. В результате произошло стремительное угасание оптимистической энергии народа, исчезли внутренняя динамика развития, свобода и дух общества – они перенесены в сферу денежных отношений. Оно (общество), как стадо животных, повели в направлении поиска «внутреннего» и «внешнего» врага. И как удачно «подвернулась» война – одна, затем вторая – на Северном Кавказе! – «Враг» обнаружил свое «неславянское лицо»! Хотя, согласитесь, – лица этих ельциных, черномырдиных, чубайсов и др. трудно отождествить со славянскими лицами, скорее – какие-то киплинговские бандерлоги.

Предотвращение распада

А тем временем небольшая дружная стая абсолютно аморальных нуворишей завершала приватизацию не только собственности, но и государства, которое поджидала трагическая судьба СССР. От неминуемого краха его спасло Провидение – Всевышний смилостивился над несчастным народом в форме самого конкретного благодеяния – повышения цен на русскую нефть. Казна оказалась переполненной нефтевалютой и нефтерублями. Какая-то часть этого божественного благодеяния (хотя и весьма скромная) была направлена на общее благо. Но и этого оказалось достаточным, чтобы несколько успокоить народ и приостановить тенденцию к саморазрушению страны. Разумеется, временно, пока не прекратится поступление потока не заработанных трудом общества денег.

Первый этап реальной угрозы распада России, в котором самую активную роль играли некоторые провинциальные лидеры (Татарии, Чечено-Ингушетии, Якутии, Северной Осетии и ряда областей и краев), пришелся на 1991–1992 гг., когда после распада СССР дезинтеграционные процессы плавно (но динамично) перетекали на собственно Российскую Федерацию, реально угрожая ее единству. Этому же способствовали лично российский президент и в особенности его многочисленные соратники-радикалы, пропагандирующие необходимость «создания» вместо Российской Федерации более дюжины карликовых марионеточных государственных образований. Эти мощные, концентрированные атаки на целостность России были отбиты прежде всего Верховным Советом России, который приобрел особо высокий авторитет после разгрома им ГКЧП, и не считаться с его мнением не могли ни ельцинисты, ни региональные вожди-сепаратисты.

Второй этап угрозы единству, целостности и самостоятельности России наступил к концу 90-х гг. От этой участи государство было избавлено в силу двух причин: первая – нефтяные доходы, вторая – приход к власти Путина. Таким образом, Россия избежала трагической участи распада страны благодаря следующим факторам:

● Провидению, воле Всевышнего, в том числе русской нефти и газу, цены на которые стали непредвиденно расти бешеным темпом на мировых рынках.

● Необычайному терпению российских народов, и прежде всего русского народа.

Все остальное – малосущественно, поскольку путинская власть продолжала скольжение в рамках созданной ельцинистами парадигмы политической системы, хотя с определенным своеобразием государственного политического режима (модель Путина).

В период десятилетней войны с «неславянским врагом» общество чуть ли не одичало от бедности, нищеты, отчаяния и озлобления; в то время как «сверху» непрерывно посылались символы-сигналы: во всем виновны «все эти нерусские». Помнится, в первые годы 90-х, некий Баркашов рассматривался как опасный националист, но, когда позже почти все парламентские партии оседлали шовинистическую тему под благовидными патриотическими идеями, былая деятельность баркашовцев выглядит как детские шалости. Отсюда – безнаказанность за оскорбления народов, столетиями живущих на своих землях. Но безнаказанность – это сегодня. А в сознании этих народов укрепляется твердая вера в то, что они в Российской Федерации – не нужны. Отсюда поиск альтернативы России. – Но кто в современной России думает об этих пластах сложнейших проблем – Кремль?! – Не похоже. Им не до государства, не до народа... отсюда – слабая эффективность путинской модели государства, имеющая (как и предыдущая), временный характер.

Ельцинисты отбросили состояние общества на уровень конца XIX в., возродив самые свирепые формы эксплуатации большинства трудящихся горсткой нуворишей, мгновенно лишив социальной природы новое государство. В то время как реальности конца XX столетия диктовали совершенно другую цель – преобразование собственно экономической системы на базе конкурентной экономики, при сохранении (и совершенствовании) социальной системы, которая уже при социализме достигла своего высокого уровня и могла стать базой для будущего Российского государства всеобщего благоденствия. Таким образом, произошел откат Системы назад, к более низшей стадии развития, к известному типу «дикого капитализма», свойственного Западу в ХVII – XIX вв. и на который вступила Россия в конце XIX – начале XX в., прерванного революциями.

В этом смысле тип капитализма, который возобладал в результате поражения парламентарно-демократического строя (в пользу популистской диктатуры Ельцина), явился действительно преемственным с типом капитализма в России, который развивался в ней с конца XIX – начала XX столетия: такая жебесчеловечная эксплуатация трудящихся, игнорирование их нужд и потребностей, полное пренебрежение законом, открытое использование государственной казны как средства обогащения правящих кланов, сращивание нарождающегося российского капитала с международным, приглашенным для «колониального освоения» российских богатств, финансовые «пузыри» и «дефолты», как методы разорения более или менее обеспеченных слоев (среднего класса) в пользу узкой группы стремительно богатеющей страты, новой аристократии – жуликоватых нуворишей.

Как и в начале XX в., на авансцену деловой (и политической закулисы) жизни России вдруг всплыли вчерашние шоферы (в первом случае – конюхи), фельдшеры, институтские лаборанты (и младшие научные сотрудники), вчерашние фарцовщики и продавцы, подпольные «менялы», «посредники», посредники «посредников», бывшие уголовники, расхитители, разложившиеся офицеры армии и разных служб и т.д. Экономика, труд, развитие – все это было отброшено как ненужный хлам – разрушай «старое», «зарабатывай деньги какими угодно способами!» – вот каким был девиз власти ельцинских радикалов. Эта политика, без особенных инноваций, и была продолжена в прошлое десятилетие.

Кто владеет экономикой страны?

За период прошедшего кризиса крупные банки и корпорации изрядно укрепили свои позиции – они стали еще более богатыми. Особенно успешным для них оказался 2010 г.

Премьер Владимир Путин сделал превосходный доклад 20 апреля 2011 г. перед депутатами Государственной думы. Кажется, говорил искренне о необходимости заботы о человеке труда, упрекнул СМИ и TВ, что они слабо отражают самоотверженную работу простого труженика, «на горбу» которого все и держится. «Поэтому, – заверил премьер, – мы и дальше будем улучшать положение рядовых граждан». Все бы хорошо, но он, разумеется, не стал затрагивать такую «необъяснимую» проблему: почему минимальный размер оплаты труда 5,6 тыс. руб. и ее получают миллионы тружеников, а 500 человек контролируют активы (каждый) от 28,3 млрд долл. до 160 млн долл.; из них 114 миллиардеров (от 28,3 до 1 млрд долл.). И все эти «500» фамилий контролируют 85% активов всей экономики страны. Так какие шансы у правительства Путина «заботиться» о человеке труда, если львиная доля богатства находится вне правительственного контроля? Через налоги? И сколько они вносят? – мизер!

По сути, от них зависит процветание страны и благополучие общества, им вверил премьер Путин судьбу соотечественников, подавляющая часть которых, как показало испытание прошедшим кризисом, не выдержали этого испытания – они продолжали мошенничать и в трудные времена. Это им премьер оказал «помощь» в размере 200–250 млрд долл., в то время как на оказание помощи десяткам миллионов простых граждан было направлено в 2–3 раза меньше. Для оказания помощи малому и среднему предпринимательству, например, было направлено всего 5 млрд долл.; уменьшились затраты на финансирование академической науки (правда, они несколько возросли в университетах).

В результате социальные разрывы в обществе все более возрастают, перебивая все негативные рекорды из самых неблагополучных стран; «среднего класса» вообще нет – его слабые ростки приостановились в результате того, что плодами рентного дохода пользуются супербогатые банкиры и предприниматели и правящая бюрократия. Ниже приведена таблица рейтинга российских миллиардеров, составленная журналом «Финанс» на 2011 г.