Помоги проекту - поделись книгой:
Замечаю, что Ната тоже осталась. Возле костра сидят ещё двое мужчин и пожилая женщина, но никто больше не обращает на нас с Натой внимания. Девочка берёт лежащую у бревна шестиструнную гитару. Она слегка перебирает пальцами медные струны, наигрывая тихие мелодии. Она иногда смотрит на меня. Её глаза вдохновенны.
К Нате подходит Валера. Если точнее, он не идёт, а ковыляет. У мальчика что-то с опорно-двигательным аппаратом. Какая-то болезнь, неизвестный мне порок. Валера садится рядом с Натой. Он молчит. Наверное, думает, что сказать. Наконец, он спрашивает:
— Ты что, умеешь играть?
— Да, — отвечает девочка, тепло улыбаясь.
При этом она принимается исполнять нечто красивое, по-настоящему ласкающее слух, так что я и Валера заслушиваемся. Но во время игры она всё время смотрит Валере в глаза. Тёплым взглядом, будто бы согревая. И Валера глядит на неё, не отрываясь. Вижу его взволнованное лицо. Брови приподняты. Мне кажется, что он сейчас заплачет. И правда — он плачет. Сперва большие крупные слёзы появляются в его глазах, затем он вообще зажмуривается, всхлипывая и заливаясь плачем. Ната изумлена, но почти сразу её изумление сменяется столь присущей ей лаской, и она, отставив гитару в сторону, придвигается к Валере и обнимает его. Она тихо, с искренностью в голосе, спрашивает:
— Ну чего ты? Не надо, Валера. Не надо плакать.
— Они хотят завтра уезжать. Уезжать домой. А я не хочу. Здесь так красиво. Так красиво, — взволнованно объясняет мальчик.
— И ты ещё появилась, — добавляет он, опуская голову.
Лёгкая недоумевающая улыбка несколько мгновений освещает лицо красавицы-девочки. Она пытается заглянуть в глаза опустившего голову мальчика. Мне нравится это её невинное стремление всё время смотреть собеседнику в глаза. Даже если ты отводишь их, она всё же непроизвольно будет стремиться найти с ними контакт. Особенно, когда ты её сильно интересуешь.
— И я появилась? — ласково переспрашивает она, становясь на колени перед сидящим мальчиком.
Она берёт его за руку и нежно произносит:
— Валера…
Другой рукой она дотрагивается до его щеки. Её золотистые, блестящие от света огня волосы подхватывает налетевший лёгкий ветерок. Она подносит к растроганным глазам палец, и что-то рассматривает на нём. Это слезинка с лица Валеры. Капелька солёной воды блеснула, поймав лучик от костра.
— Ты плачешь из-за меня? Ты… О, Боже, как красиво! Ты меня любишь. Ты влюблён в меня. Да, я это чувствую! О, как красиво… — девочка поражает меня чистым и естественным поведением. Я любуюсь трогательной сценой, то же делают забывшие про свои разговоры двое мужчин и пожилая женщина. Они, смешно открыв рты, завороженно таращатся на детей.
Закрыв лицо руками, Валера плачет.
— Я калека, а ты красавица… — рыдая, говорит он.
— Ну и что же?
— Ты никогда не полюбишь меня… — он плачет — Никогда… Я калека… Это на всю жизнь…
Она держит его за руку, но больше не смотрит в его сторону. Она закрывает глаза.
— На всю жизнь, — повторяет она тихо. — На всю…
И вдруг, тряхнув головой, девочка восклицает:
— Неправда!
Поднявшись с земли и не обращая внимания на зрителей, она, став прямо, разводит руки в стороны. Вдохнув воздух, она около минуты стоит молча, и уже многие собравшиеся с непониманием переглядываются. Выдыхая, Ната произносит:
— Я ЕСМЬ.
Я вздрагиваю. После известного вам сна я стал очень неровно дышать к этому Имени…
— Я ЕСМЬ, — повторяет девочка.
И тут происходит нечто странное, невероятное… Сначала каким-то шестым чувством я улавливаю колоссальное возмущение среды вокруг нас. Это невозможно описать, просто чувствуется, что рядом, по всей площади лагеря, творится что-то невидимое, что-то живое, величайшее, но невидимое… Воздух возле девочки начинает гудеть и потрескивать, как шумит работающая трансформаторная будка. Ната подходит к испуганному Валере и кладёт ладони на его голову. Гул вокруг неё усиливается до ужаса. Нельзя сказать, что он становится громким, пугает-то отнюдь не громкость. Пугает, даже нет, заставляет трепетать смысловое содержание. Да, в этом гуле есть некий таинственный древний смысл. Настолько древний и великий, что все мы ужасаемся…
— Ты больше не будешь калекой, родимый, — изменившимся,
О, нет! Что у неё с голосом? Древний,
Девочка запела… Фантастика! Это нужно только слушать, описать это невозможно. О, Боже, при всём великом желании, мне этого не описать. Я смогу передать только слова песни. Волшебные, неземные слова, врезавшиеся в память навсегда:
Райский запах розы
Принесу Тебе.
И скажу сквозь грозы:
«Верь своей судьбе».
Улетев в долину,
Залов небосвод,
Попадёшь в трясину
Столь прозрачных вод.
Горько будешь плакать
На злосчастный рок.
Тайну Я открою:
В ней сокрыт урок.
В том уроке Счастье,
Что из века в век
Ищешь Ты повсюду,
Странник-Человек…
Пока девочка поёт, с Валерой происходят странные вещи. Заморгав, он судорожно вдыхает воздух так, будто его облили ледяной водой. Мальчика начинает трясти. Его трясёт, как если бы через его тело пропускали сильнейшие электрические разряды. Но его глаза не выражают боли. На его лице можно прочитать только: «Что происходит???» Он изумлён, его изумление бесконечно…
В толпе, окружающей костёр, раздаются возгласы удивления. Одна женщина, охнув, подбегает к детям, и, остановившись возле них, не может поверить своим глазам. Встав с брёвнышка, Валера делает первые несмелые шаги, направляясь к ней. Сначала он немного заваливается при ходьбе, как делал это раньше, но… Вот вам и «но»! После нескольких шагов походка мальчика становится безупречной! Да! Всё ещё робкой, несмелой, но безупречной. Забыв про всё на свете, женщина, всплеснув руками, радуется, как ребёнок. Она хлопает в ладоши и громко кричит:
— А-а-а-а!
Зажмурив глаза, она мотает головой и кричит. Возбуждению прочих тоже нет предела… Вы сами, наверное, понимаете, что тут стало твориться. Такого взрыва человеческих эмоций я не видел уже очень давно… Да что греха таить, я вообще подобного никогда не видел прежде…
Часть II
Родина
Это знание запрещено и сегодня во многих из вас тем, кого вы, поверив чудовищной лжи, величаете богом.
Глава 9
Если скажешь слово «Родина»…
Полуденное солнце припекает. Мы, остановившись на склоне горы, обозреваем открывшуюся нашим глазам долину. Там, в этой долине происходит нечто странное. Мне даже кажется, что мне мерещится, и я протираю глаза… Но это не помогает. Перед глазами всё так же стоит эта прекрасная, умопотрясающая картина… Там, внизу, солнечный свет как бы сгущается, и, похожий на розовый туман, растекается на несколько сот гектаров по лесу. В этом лесу, из-за тёмно-зелёной кроны деревьев выглядывают сооружения, похожие на крыши зданий. Насчитав около сорока таких крыш, я прихожу к выводу, что на нашем пути возник очередной населённый пункт.
«Странный хуторок, — думаю я. — В таком заброшенном месте, а кажется, будто… будто… И что это ещё за розовое свечение какое-то?»
Подумав, что это некое, неизвестное мне природное явление, я спрашиваю:
— Что это за свет?
— Сейчас дойдём, и увидишь, — отвечают дети…
Пройдя ещё несколько сот метров, мы окончательно спускаемся и дальше идём по лесу… Вскоре между деревьями действительно показывается этакий розоватый, я бы сказал — сгущенный, свет… Когда мы вступили в него, меня обдало непонятным сердечным теплом. Это было похоже на то, что я испытывал пять лет назад, гуляя вместе с Леной по пляжу. Такое родное, солнечное чувство… Как будто домой пришёл… Непонятно было, почему оно возникло… Недоумевая, я некоторое время думал над этим, но вскоре моё внимание было отвлечено показавшимся вдалеке первым домом.
— Как называется это поселение? — интересуюсь я.
— Это поселение называется… — Лена, сидящая на чёрном Дулпаре и держащаяся за его гриву, загадочно улыбается, смотрит на меня и недоговаривает.
Поворачиваюсь лицом к другим детям. Все они тоже улыбаются. Молчат и улыбаются, сорванцы.
— Так значит, это и есть ваша Благодать? — догадываюсь я вслух.
— Наша Благодать? — дети переглядываются, потом начинают близоруко всматриваться в чащу, часто моргая и даже принюхиваясь. Маленькие негодяи, где же вы научились так паясничать?
Лена, едва сдерживая смех, наблюдает за всей этой игрой (которую, кстати, сама же и затеяла), сидя на чёрном коне. Коню тоже интересно — он лезет мордой прямо в лица внимательно разглядывающих чащу детей. Особенно — в лицо Наты. Она ему понравилась с самого начала его присутствия в нашей компании. Да, он тут новичок, его нам подарили буквально вчера в одном из аулов. Точнее, не нам, а конкретно Лене и Нате. Попросили их почаще приезжать. Вот так…
— Ты что-нибудь видишь? — обращается Ната к приблизившейся лошадиной морде. — Говорят — там, в лесу, наша Лаванка? — она внимательно смотрит в большие глаза коня, и конь, фыркая, мотает головой и трясёт гривой.
— И я тоже ничего не вижу, — Ната опять близоруко щурится, переводя взор на раскинувшийся перед нами мир горного леса.
Я, сделав руки биноклем, подношу это устройство к глазам девочки и, кивнув на появившийся дом, интересуюсь:
— Ну как видимость? Картина проясняется?
Дети смеются, но Ната, оставаясь серьезной, деловито отвечает мне:
— Да-да-да. Что-то там впереди действительно есть. — Она берёт мой «бинокль» в свои руки и, внимательно осмотревшись, заключает: — Что-то зелёное…
Дети снова смеются, и Кирилл сквозь смех заявляет:
— Вот тетеря! Это же деревья.
— Ой, точно! Это деревья. — Ната с довольным видом возвращает бинокль мне. Она смотрит в мои глаза и улыбается… У неё очень умный и красивый взгляд…
Подумав, я выпрямляю указательные пальцы обеих рук, свожу их вместе и подношу к лицу Наты.
— Следите за моей рукой, — приказываю я девочке и начинаю водить перед её лицом сложенными вместе руками так же, как окулист водит инструментом перед глазами своих пациентов. Глаза девочки внимательно следуют за движениями моих рук, смотря на выпрямленные и приставленные друг к другу указательные пальцы. Но вот я развожу руки в разные стороны, и девочка, не имея способности смотреть одновременно и направо, и налево, смеётся. С улыбкой она вновь обращает свой взгляд на меня.
Я озадаченно качаю головой. Сделав шаг в сторону Наты, я аккуратно, но до предела раскрываю веки её левого глаза своими пальцами и всматриваюсь в этот глаз. Девочка смеётся, не в силах остановиться. Смеётся и не препятствует обследованию.
Закончив, я, ещё раз покачав головой, выношу диагноз:
— Да-а-а…
— Что значит «Да-а-а»? — со смехом спрашивает Ната.
— Да-а-а… — удручённо и озабоченно повторяю я.
— Я буду жить, доктор? — осведомляется моя пациентка.
— У тебя куриная слепота, девочка. Куриная слепота у тебя, — отвечаю я грустно.
— Ой! — Ната «испуганно» прижимает руки к щекам и, глядя на меня, спрашивает: — Что же мне теперь делать, а?
— Тебе нужно есть побольше манной каши. Я выпишу тебе рецепт, — я поднимаю с земли палочку и вожу ею по ладони, словно ручкой по бланку: — манная каша утром, в обед и вечером — по две тарелки перед едой!
Арам и Кирилл обходят Нату с двух сторон и, словно сговорившись, одновременно хватают её за руки. Девочка с недоумевающей улыбкой оглядывается на них, но они, пытаясь быть сосредоточенными и серьёзными, не обращают на её улыбки никакого внимания. Они заявляют:
— Доктор, мы проследим, чтобы
— Что ещё? — спрашиваю я.
— Разрешите удвоить порцию лекарства. Пусть лопает по четыре тарелки три раза за половину дня! — выдав всё это необыкновенной скороговоркой, Арам задумывается. Наверное, пытается разобрать только что сказанное. Другие дети смеются. Смеюсь и я…
Я смеюсь, но постепенно успокаиваюсь. Очарование превышает веселье. Я очарованно наблюдаю за смеющимися детьми. Наблюдаю за тем, как Дулпар подходит к смеющейся Нате и теребит воротник её кофточки своими губами. Смеющаяся девочка мотает головой и пытается освободиться от приставаний Дулпара и от держащих её за руки мальчишек, которые сами ржут, как жеребцы. Лена, обняв Дулпара за шею и прижавшись щекой к его гриве, тоже заливисто хохочет. Венера и Андрей пытаются стащить её со спины чёрного скакуна, но она сопротивляется. Правда, её сопротивление всё больше ослабевает — она теряет силы от смеха. То же можно сказать и о её противниках. Смех и счастье, радость и веселье забирают их силы. Счастье и радость забирают силы детей…
Окружённый радостью, овеянный детским счастьем, я неожиданно прозреваю…
«О Боже, сколько света! Неужели ты не видишь, Максим? Свет везде! О Боже, сколько света…», — так когда-то говорила мне Лена, пытаясь описать своё понимание счастья. Она произносила это, словно находясь в бездне глубокого экстаза, она чувствовала это… Этот свет… Свет… Что же происходит?! О Боже, какое блаженство…
Я опускаюсь на колени, потом ложусь на траву. Глаза открыты, но я ничего не вижу кроме света. Сказочное свечение, неописуемое блаженство…
«Песок окутан светом. Небо золотое. Твои волосы, твои глаза, Максим, залиты светом. Свет окружает нас. Мы утопаем в волнах этого счастья, как в океане…» — слова Лены опять приходят на память. Это слова пятилетней давности, говоря их, девочка наверняка чувствовала то же, что и я сейчас… О Боже, как легко… Люди!!! Слышите ли вы? Как легко, как просто всё вокруг… Сколько света… Сколько любви… Сколько блаженства…
Я лежу на траве и со стороны, скорее всего, похожу на юродивого или на полоумного. Широкая улыбка не покидает моего лица. Глаза ничего не видят, кроме счастья. Свет и счастье вокруг… Только свет и глубокое счастье… Согретый счастьем, я лежу, забыв о мире и жизни. Забыв о времени и пространстве…
Через какое-то мгновение я прихожу в себя. Зрение проясняется. Я снова вижу небо и облака, траву и деревья. Вижу, как дети, перестав смеятся, завороженно смотрят на меня. Все до одного. Словно они что-то удивительное увидели. Лену все-таки стащили с коня, и теперь она стоит возле Дулпара. Андрей держит её за руку. Арам и Кирилл до сих пор не отпустили плечи Наты, но все они — Лена и Андрей, Арам и Кирилл, Ната, Венера и Аня — смотрят на меня. Удивлённо и завороженно смотрят.
Поделиться книгой: