Полоса черная, полоса белая

Кабинет был маленький, едва ли больше приемной. Вдоль стен расположились шкафы и полки с папками, в которых хранились личные дела сотрудников, и большой телевизионный экран на стене.

Садыков протиснулся за свой стол и уселся в кожаное кресло. Потом он повернул к себе стоящую на столе фотографию в бронзовой рамке, посчитав, очевидно, что Ерохин недостоин видеть ее.

Но Сергей успел рассмотреть Садыкова с какой-то толстой брюнеткой лет сорока на фоне Эйфелевой башни. Садыков и брюнетка держали за руку пухлого пацана лет двенадцати с необычайно наглым выражением лица.

— Понял, зачем тебя вызвали?

Ерохин кивнул.

— Так что пиши заявление по собственному. И скажи спасибо лично мне, что я отмазал тебя. Пострадавший снял побои и уже написал заявление о причинении ему сам знаешь чего.

— Не знаю, — удивился Сергей, — рабочий по залу Фарух Абдуразаков пытался ударить старушку, я просто поймал его руку.

— Повалил на землю и долго бил ногами.

— Правда? — не поверил Сергей. — И он жив до сих пор? Семь лет назад я на промзоне брал убийцу троих человек. Мне вечером домой позвонил участковый и сообщил, что видел похожего типа. Мы пошли проверять. Я даже в оружейку не заглянул, чтобы взять «ПМ». Позвонили в дверь, участковый свое табельное оружие из кобуры не достал. Дверь открылась, и на меня бросился мужик с десантным ножом. Участковый едва убежать успел. А я сломал убийце руку и уже лежащего ударил ногой три раза. Сломал ему нос, челюсть и ключицу. Все длилось три секунды… Ну, может, четыре. А вы говорите, что я какого-то ушлепка долго бил ногами…

— Поосторожнее в выражениях. Он ведь тоже личность.

— Личность — это тот, кто превосходит всех остальных добрыми делами, а ваш Абдуразаков торчит целыми днями в отделе парфюмерии и прыскает на себя из всех флаконов подряд, срывая фабричную упаковку. Он по-русски писать не умеет, так что не мог на меня заяву состряпать. А вот Фатима — запросто. Она приводит на работу своих родственников, знакомых и просто земляков, за что они отчисляют ей десятую часть своей зарплаты, а еще она сдает им всем двушку на первом этаже хрущевки. Каждый проживающий отстегивает ей по пять тысяч. Понятно, что ей еще приходится делиться с участковым, но все-таки.

— Прекратите! — остановил Сергея зам по кадрам. — Это не доказано.

— А чего тут доказывать? Адрес я вам укажу, там в настоящий момент проживает семнадцать человек. С этими кадрами можете побеседовать — это ведь ваша прямая обязанность.

— Все! — не выдержал Садыков. — Вы у меня вот где!

Он показал на свое горло.

— Я взял вас из сочувствия. Хотя по службе к вам было очень много претензий. Но вы служили под началом полковника Коптева, а это уважаемый человек. Теперь районным отделом полиции руководит. Думал, что вы у него чему-нибудь научились. Потом взглянул на ваше личное дело. Кроме выговоров, ничего там нет. Другие как-то умудряются…

— Ну да, — согласился Ерохин, — тот самый участковый, о котором я уже рассказывал, после того задержания получил за поимку особо опасного миллион рублей премии. А с меня в порядке поощрения сняли ранее наложенное взыскание.

— Пишите заявление, — напомнил Садыков, кладя на стол перед ним лист бумаги для принтера.

— Прошу уволить меня по собственному желанию, — начал писать Сергей, диктуя вслух самому себе, — в связи с переходом на новую более престижную работу. На чье имя?

— На мое, — подсказал зам по кадрам.

Закончив писать, Ерохин протянул листок Садыкову и, когда тот взял его, спросил:

— Коптев тоже в числе учредителей «Сферы»?

Зам по кадрам попытался выдернуть листок, но Сергей держал его крепко.

— Так он — учредитель?

— Отдайте ваше заявление, — прошептал зам по кадрам.

— Ответите — отдам, хотя я и так это знаю.

— Если знаете, то зачем спрашиваете? И запомните: меньше знаешь — лучше спишь.

Садыков забрал листок, положил на стол и начал разглаживать ладонью помятый уголок.

— Теперь по поводу этой Фатимы, — продолжил Ерохин. — Однажды я поймал ее на служебном входе, когда она выносила два пакета с ворованным товаром. Она мне клялась больше этого не делать. Не делает, но теперь воруют те, кого она привела на эту работу и кому сдает жилье. Они под одеждой выносят дорогой алкоголь, банки с икрой и прочее. За день на пятьдесят тысяч выносят легко. Потом это списывается на воровство покупателей, на бой. У Фатимы есть постоянная клиентура. Она работает под заказ.

Он пошел к выходу и, когда взялся за ручку двери, услышал слова Садыкова:

— Расчет получите в понедельник. Я даже распоряжусь, чтобы вам премию выписали тыщонку-другую.

Ерохин сидел за столиком в пивной забегаловке и слушал современную музыку в исполнении популярных певцов.

— Не важно, кто чего спросил, не важно, кто чего ответил, — противно растягивая слова, шептала певица, а может, и певец, — таких, как я, на белом свете больше нет…

«Значит, все-таки певица», — догадался Сергей.

Подошла официантка и поставила на стол кружку с пивом и тарелку, на которой лежала вяленая рыбка.

Пиво было немецким, сваренным в Калуге, а плавники крупной плотвички были не розовые, а серые.

— Что еще желаете? — спросила девушка.

Ерохин понюхал рыбу.

— У местных рыбаков покупаете? — спросил он.

— Не знаю, — пожала плечами девушка и покраснела.

— Бензином пахнет: в черте города ловили.

— Унести?

— Оставьте.

Он сделал небольшой глоток. Потом начал чистить плотву. Рыба чистилась плохо.

Сергей так увлекся этим занятием, что не заметил, как к столику кто-то подошел. Разглядел только ноги в стоптанных рыжих ботинках.

Поднял голову и увидел перед собой мужчину лет шестидесяти.

— Привет, Калоша, — сказал он, снова вернувшись к плотве.

— Сколько зим, сколько лет, — обрадовался мужчина, перетаптываясь с ноги на ногу.

— Присаживайся, — кивнул Ерохин.

— Сколько лет! — повторил Калоша. — А вы не при делах сейчас, как я слышал. Столько теперь интересного, а поделиться не с кем. Был один честный мент в районе, но его убрали.

— А ты, я гляжу, разбогател: шалманы посещаешь. А прежде в своем подвале только вечеринки устраивал.

— Я здесь по делу: рыбу ловлю, вялю и сдаю на реализацию, раз в неделю прихожу за выручкой, — он показал на очищенную рыбку, — эту плотвичку тоже я поймал, кстати.

Сергей протянул ему плотвичку.

— Угощайся.

Калоша вздохнул.

Ерохин подвинул ему свою кружку и сказал:

— Пей, я, как ты знаешь, прежде не пил, и сейчас не приучился. Взял кружку просто так, чтобы домой не тащиться.

— Вы все там же обитаете? — спросил бомж.

— Сдаю квартиру. Разбил машину в свое время. На новую денег нет, и решил таким образом подзаработать. Теперь там студент тусуется. За два года он мой долг за машину покрыл, но попросил до конца сессии там пожить. Осталась всего неделя. Даже меньше. А у тебя что?

— Да я тоже свой подвал армянскому сапожнику отдал. Он все там оборудовал. С утра до вечера работает, а я только переночевать прихожу. Чисто, кожей пахнет, ваксой всякой — приятные запахи. Сапожник меня заодно обувью обеспечивает. Жизнь налаживается, как говорится.

Калоша сделал большой глоток, потом еще один поменьше.

— Варштайнер, — произнес он, — мое любимое. В девяностых я только его и попивал, пока на кичу не загремел. Я вернулся — ничего нет. Жена развелась со мной, квартиру продала — я на нее оформлял. А все накопления по суду отняли.

— Я в курсе, — кивнул Сергей, — сейчас-то у тебя что? Ведь чую, что сказать чего-то хочешь.

Калоша вздохнул.

— Если только чтобы груз с души снять. Расскажу, пожалуй.

Он сделал еще один глоток и обернулся. Но зал был пустой, лишь за одним из столиков сидела парочка молодых людей, очевидно, студентов.

— Здесь такое дело, — перешел на шепот Калоша, — пару недель назад отправился я на рыбалку на Малую Неву, где раньше причал для барж был, потом там рыбаки швартовались, там еще заводик был в советские времена… в очень далекие.

— Я представляю. Ближе к делу.

— Ну, там и сейчас какое-то ржавое корыто у причала киснет. Там иногда бичи обитают, но крайне редко, потому что менты облавы устраивают… Короче. Пристроился я на корме того корыта. Ловлю рыбку. Пока зорька вечерняя была, вытянул, что бог послал: окушков несколько, плотвичек опять же, судачок один сорвался — точно на килограмм был. А потом стемнело. Я хотел уже на берег сходить. Но тут машина подъехала… Без фар, без всего — тихо так подъехала. Я зашхерился за рубкой. Наблюдаю. Из машины выходят двое, открывают багажник и что-то выносят. На борт зашли и с кормы бросили. Нет — не с кормы. С полубака сбросили. Хоть и темно было, но то, что они человека сбросили, — факт. В смысле, труп сбросили. А потом уехали.

— Фары включили или габариты?

Калоша кивнул.

— Типа того.

— То есть осветился номер, и ты его срисовал?

— Не то чтобы, но цифры запомнил. И некоторые буквы. Регион наш.

Калоша посмотрел внимательно на Сергея.

— Вот такие дела у нас нынче.

— Дорогой, я тебя знаю от и до, — напомнил Сергей, — ты не просто номер срисовал, а даже машину вычислил, а теперь эту информацию хочешь продать дорого. Но боишься. Но только я не покупаю ничего. А к ментам тебе ходить западло.

Калоша вздохнул, а потом махнул рукой:

— Только для вас, Сергей Николаевич. Вы мне помогли в свое время. Я тоже для вас старался в меру своих сил. Расскажу до конца. Авось вам пригодится. Дело в том, что к моему сапожнику захаживает приятель — тоже армянин, они там выпивают иногда коньячок, меня порой угощают. Так этот приятель его служит в ГИБДД, и я ему сообщил, что меня чуть не сбил черный внедорожник. Я, дескать, номер запомнил и хочу призвать их к ответственности. Гаишник этот записал номер, а на следующий день пришел и сказал, что это машина банка «Зебест» и он мог бы взять их на пушку. Просил меня рассказать о том событии, которое я выдумал, естественно, потому что меня никто не сбивал. Я сказал, что переходил Уральскую улицу, а машина на скорости была. Я увернулся, но все равно упал. Приятель моего армянина обрадовался и пообещал мне коньячок.

— И что?

— Вот тут-то… как бы сказать… — Калоша снова вздохнул, — как раз с этого момента заморочка и начинается. На той неделе я рассказал выдуманную мною историю, а вчера мой сапожник был сам не свой, потому что кое-что узнал о своем друге. Дело в том, что гаишник этот пропал, а вчера или позавчера его отыскали за городом в лесополосе. Нашли не его, а тело со следами пыток. Вот я и думаю: не связано ли это как-то с той лабудой, что я ему наплел?

— Ты появлялся в том подвале?

— Со вчерашнего дня нет.

— И не появляйся. Армянина предупреди, что его точка накрылась.

Ерохин помолчал и спросил совсем тихо:

— Что ты обнаружил на трупе?

— Каком? — не понял Калоша.

— Зная тебя, не сомневаюсь, что, после того как от причала отъехал черный внедорожник, ты снял рубаху и штаны, залез в воду, вынул тело и обыскал. Ты хорошо знаешь, что каждая вещь стоит денег. Хотя мобильный телефон продавать опасно, но можно, часы скидываются легко, а если еще и бумажник был…

— Лопатника не было. Документов тоже, как и телефона. В пиджаке и в брюках только несколько купюр разного достоинства — на пять с небольшим тысяч. Была цепочка золотая на шее и часы «Ролекс», но обычные — не золотые…

— Все скинул?

— Цепочку гаишник взял, а «Ролекс» — мой сапожник. За все — семь тысяч навара, а головной боли теперь столько!

— Есть куда уехать?

— Естественно: Россия большая, но под старость новую жизнь начинать — ой как не просто!

— А ты махни в теплые края. Пить бросай, устройся на работу на лодочную станцию, к примеру, или на турбазу. Лови рыбку с утра до вечера. Познакомься с какой-нибудь вдовушкой лет пятидесяти.

— Зачем мне такая старая? — возмутился Калоша. — Мне самому только пятьдесят девять предвидится.

— Да ладно, — не поверил Сергей, — мы почти лет шесть как знакомы, а уже тогда считал, что тебе шестьдесят. Деньги при тебе? Потому что если в твоем подвале остались, то возвращаться туда опасно.

Его собеседник кивнул:

— При мне денежки. Почти сорок тысяч накоплений.

— Ну вот, на первое время хватит. Погоди… Чуть было не забыл. Что еще было при том трупе? Ты его на берегу оставил?