Вот эта беззастенчивость – «дайте лучше денег» – стала всепроникающей. Но она связана в первую очередь с тем, что честно живущий в нашей стране бюджетник, будь то министр или кто угодно еще, воспринимается по большому счету как анекдот. Отсюда и богатство министерских жен, которые зачастую являются фактическими управляющими или благоприобретателями всех тех бизнесов, над которыми «непосильно» трудились их мужья до попадания в правительство, и тот распространенный факт, что у каждого министра есть свой «нежный друг», причем нежность этих друзей иногда вызывает удивление. Друг может быть настолько нежен, что зачастую запросто приходит и договаривается, например, с компаниями, работающими на данном поле, объясняя, что он не министр, конечно, а товарищ министра. И если раньше «товарищ министра» означало «заместитель министра», то нынче это словосочетание получило значение гораздо более важное и принципиальное. Теперь товарищ министра, как правило, тот, кто отвечает за министерский кошелек и кто реально может решить любые проблемы. Поскольку в последнее время министры федерального и губернского уровня – да, в общем-то, и не только они, а все граждане, находящиеся во власти, – стали умные, то сами они денег по-тупому брать не будут. К ним уже не принесешь барашка в бумажке. Нет, это будет безналичное перечисление по сложной схеме либо направление на аффилированную компанию, которая с радостью выставит счет и поможет что-то сделать. Но кому будет принадлежать эта компания? Одноклассникам, друзьям. Конечно, мы понимаем, что они исключительно на рыночных основаниях выигрывают все необходимые конкурсы и тендеры! Только потом почему-то условия конкурсов и тендеров будут несколько меняться.
Невольно вспоминается небезызвестный тендер, который проводила компания «Теледайн Индастриз Интернейшнл», работая в России. Когда господин Якубовский, возглавлявший российское представительство фирмы, попал в автомобильную аварию и чудом выжил, ему потом не без чувства юмора сказали, что он может купить любую машину, главное, чтобы в ее названии было две буквы «V». Вот примерно таким же образом проводятся у нас тендеры, в частности, на то, какие машины могут обслуживать «Скорую помощь», – условия подобных конкурсов, как правило, прописаны предельно очевидно.
Но, строго говоря, чтобы выявить и ощутить все эти несовершенства, все эти пошлости, которые могли бы вылезти в случае, если бы страна попыталась хотя бы три месяца жить честно, а на четвертый сказала бы, что это невозможно, потому что все те, кто занимает любые оплачиваемые из бюджета должности, поуходили бы с работы по причине физической неспособности существовать на официально предлагаемые им государством деньги, необходимо найти ту каплю магического «фейри», которая, попадая в грязную тарелку, разгоняет жир по краям и выгоняет его полностью, быстро, четко и ясно. Такой метод есть, и он очень прост. Это когда в управление страной приходят люди – не близкие друзья начальников, а грамотные и умелые специалисты, и приходят именно благодаря своим профессиональным качествам. Это значит, что в стране должна существовать и открытая для всех карьерная лестница, то есть лестница профессионального роста, то, что сейчас принято называть социальным лифтом. И если нынче социальный лифт называется «покажи мне, как тебя любить, и я буду любить тебя страстно, и за это попаду всюду, куда надо», он должен смениться на «покажи мне, что ты сделал, я оценю степень твоих профессиональных способностей и направлю тебя для дальнейшего совершенствования, а когда ты дорастешь до необходимого уровня знаний, получишь государственную должность».
Примерно то же самое делает Артамонов в Калужской области. И не случайно в средневековом Китае многие века успешно работала система поиска государственных чиновников, основанная исключительно на их талантах, и хорошо образованный молодой человек даже из глубокой провинции мог получить высокое назначение только благодаря тому, что блестяще сдавал государственный экзамен. Но что говорить о блестящей сдаче госэкзамена, когда пресловутый ЕГЭ стал уже анекдотом, как и гуляющий по интернету приказ, лично написанный министром образования и науки господином Фурсенко и содержащий три орфографические ошибки, или блистательная речь министра спорта, туризма и молодежной политики господина Мутко, произнесенная на английском языке и не вызывающая ничего, кроме рыданий. И хотя вполне можно поверить, что грамматических ошибок в речи допущено не было, поскольку писали ее явно другие люди, народная молва не без оснований утверждает, что при этом записывали они английские слова русскими буквами, – так как министр спорта и туризма, несмотря на высокое звание кандидата наук и необходимость в связи с этим сдавать кандидатский минимум по иностранному языку, сдавал, как видно, такой минимум, что иначе как миниморум его и не назовешь. Уж лучше бы говорил честно: «Владею английским в пределах меню», – а впрочем, если подумать, и меню-то – «Макдоналдса».
Поэтому самый надежный, самый эффективный и самый простой способ борьбы с коррупцией состоит не только в том, что надо прекратить себе врать, но и в том, что необходимо четко осознать: друзья – для того чтобы вместе с ними пить чай и изредка встречаться в ресторане. Но когда раздаются традиционные упреки Владимиру Путину в том, что его друзья возглавляют крупнейшие холдинги, а ряд из них является, в частности, министрами правительства, они, как правило, справедливы. Действительно, если посмотреть, кто и как вдруг за последние восемь лет колоссально разбогател, то можно, конечно, бесконечно порадоваться за их дикие предпринимательские таланты, но все также прекрасно понимают, что в случае смены политической власти этих людей с огромной долей вероятности постигнет судьба талантливой предпринимательницы Батуриной, одним из условий бесконечного процветания которой являлся такой простой и ясный факт, как нахождение Юрия Михайловича Лужкова на должности мэра Москвы.
Когда нам рассказывают о гигантском таланте и уме российских предпринимателей, хотелось бы еще заметить: ни один из них не может похвастаться тем, что ему удалось свою модель бизнеса перенести на Запад и в тамошних условиях реально получать благодаря ей доходы, хотя бы приблизительно сопоставимые с теми деньгами, которые они зарабатывают в России. В данном контексте речь идет не о предпринимателях уровня Евгения Касперского, которого как раз трудно заподозрить в дружбе с кем-то, а о тех самых олигархах, которые поднялись именно благодаря тому, что умеют дружить.
Здесь, конечно, первый среди равных – великий молчун Роман Аркадьевич Абрамович, который, пожалуй, кроме умения дружить никаких других бизнес-качеств и не проявил. Но умение дружить служит ему хорошую службу и лишний раз демонстрирует, что молчание – золото. Его судебное разбирательство с Борисом Абрамовичем Березовским, вошедшее нынче в финальную фазу, как раз и показало, что болтовня стоит денег, а разумное молчание и хорошие отношения с людьми – самый надежный путь к богатству. Хотя, надо сказать, в этом случае мы наблюдаем ту редкую для России ситуацию, когда оба хуже: среди этих двоих не удастся провести разделение на Чацкого и Молчалина. Пожалуй, оба так же неприятны, как Молчалин, и если Абрамович – Молчалин уже без матримониальных планов, то Березовский – из Молчалиных-ваннаби[1]: хотел бы, да не смог, уж больно характер дурен, потому по-прежнему все вьется мелким бесом да глупости говорит.
К слову, ярким примером неспособности Березовского адаптироваться является тот факт, что за столько лет нахождения в Англии он так и не смог в хотя бы более-менее приличном виде овладеть языком. Что, впрочем, говорит не об отсутствии у него таланта – человек он бесспорно одаренный, – а об удивительном пренебрежении к стране, в которой он живет, к народу, среди которого находится, и об искренней убежденности, что все в мире неважно, важен только он сам. Хотя думаю, что жизнь уже объяснила Борису Абрамовичу, сколь глубоко он заблуждался.
И все-таки – что для нас коррупция? Это нечто наносное или нет? Мы хорошо видим, что коррупция у нас была, есть и будет всегда. Удивительно другое – привычка требовать от власти, чтобы она была не такой, как мы. Те, кто руководит нами на всех уровнях, должны быть более передовыми, более честными и продвинутыми, чем население в целом. Но ведь мы уже говорили о том, что у большинства наших людей отказ в помощи, высказанный со стороны выбившегося наверх одноклассника, однокурсника, соседа по двору, мягко говоря, не вызовет понимания. Это же противоречит всем нашим представлениям! С давних времен подобную поруку принято у нас называть не коррупцией, а, скорее, клановостью, внутренним ощущением – «свои люди, сочтемся». У нас ведь постоянно так.
Там, где демократия понимается как равенство всех перед законом, из этого делается главный вывод: частная собственность короля и частная собственность беднейшего гражданина страны одинаково важны для закона и должны быть одинаково им защищены. В России это пустые слова, не значащие абсолютно ничего. У нас все становятся богатеями или могут в момент обратиться в последних нищих исключительно под влиянием политического момента, а вовсе не потому, что будет принято справедливое юридическое решение.
Какое все это имеет отношение к борьбе с коррупцией? Прямое. Потому что очищение от коррупционного зла возможно только тогда, когда не только власть, но и народ осознает его неприемлемость. А в нашем народе никакого осознания неприемлемости коррупции нет, потому что жесткое клановое восприятие живет в коллективной памяти начиная с древнейших времен. Мы ведь никогда не воспринимали всех граждан равными в правах. Эта чушь нам и в голову не приходит. Фактически единственное, что мы восприняли из формальных признаков демократии – принцип «один человек – один голос». Но о том, что демократия должна служить в первую очередь для создания политической законодательной системы, защищающей право на частную собственность, никто из россиян никогда не задумывался и не догадывался, потому что никакой святости частной собственности в нашем сознании нет и быть не может. Нет ни одного поколения, которому удалось бы прожить жизнь в доме своих дедов и прадедов без постоянной угрозы, что его отнимут, отберут или вытворят что-нибудь еще. А исходя из этого и коррупция воспринимается как часть круговой поруки, а клановость – как форма защиты от внешних воздействий.
Именно поэтому, когда такого рода схема срабатывает и клан приходит к власти, он начинает воровать как подорванный. Если заглянуть в недавнее прошлое, то можно увидеть, что в советское время подобное воровство не только сдерживалось разнообразными проверками сверху и снизу, комитетом партийного контроля и тому подобными органами, но и не было по сути таким уж необходимым. Вследствие прихода к власти на самых верхних ступеньках общественной иерархии уровень твоего фактического благосостояния возрастал настолько, что для тебя больше не существовало необходимости бороться за пропитание и достижение высокого уровня жизни: сам факт, что ты находишься наверху, давал тебе абсолютно всё. Сейчас же факт нахождения во власти дает тебе всего лишь возможность включаться в схему. Конечно, это само по себе немало, но пресловутое «всё» ты еще должен набрать. Тебе никто не предоставит с ходу правительственную дачу, да ты по большому счету в этом не особо заинтересован, поскольку правительственные дачи сегодня стали хуже, чем те гигантские особняки, которые строят себе обитатели Рублевки. А значит, меняются представления о том, чему ты должен соответствовать.
Сегодня мы прекрасно понимаем, что неравенство, в том числе имущественное, – оно во всем и может выражаться многими способами. Ведь как приятно – сидишь где-нибудь в компании, и вдруг из твоего кармана звучит печальная мелодия, которой снабжаются телефоны
Любовь российского чиновничества к яхтам, иностранной собственности и бесконечно дорогим часам, то есть к откровенной пошлости, стала уже притчей во языцех. Не случайно Владимир Ресин навсегда войдет в историю не как человек, который отреставрировал Большой театр, а как обладатель часов за миллион евро, как запомнится и феноменальная по глупости фраза, которой он пытался объяснить их появление, – что, мол, часы у него на самом деле вовсе не за миллион, а намного дешевле, тысяч за тридцать. От такого уже никогда не отмыться. Но разве он одинок? Разве многие губернаторы и министры не прославились неумелым и страстным поклонением безделушкам? Разве в конечном итоге это не приводит к дикому падению доверия к власти? Потому что мы хорошо понимаем, что люди, выступающие с экранов телевизора, никак не могли приобрести эти вещи честным путем. Ну ладно, допустим, кто-то из них когда-то занимался бизнесом, однако сейчас на каждом выступающем надето побрякушек столько и таких, что даже его годовой зарплаты никоим образом не хватит, чтобы приобрести хотя бы одну из них.
Как ни парадоксально это может прозвучать, но во многом российская коррупция связана с рабской ментальностью, с пониманием, что репутация в нашей стране ничего не значит и никак не влияет. Общественное мнение ни в коей мере не влияет на карьеру чиновника. Мы помним, что на протяжении веков все, с чем была связана жизнь россиянина, сводилось лишь к одному: любит царь или не любит. И ужас именно в том, что успешность или неуспешность карьеры всегда в первую очередь зависела от благоприятного отношения властей предержащих и только потом – от способностей, талантов, знаний и умений. Не случайно такое количество великих сынов России закончило свои дни в изгнании либо в опале – и подобная участь могла постигнуть как Петра Яковлевича Чаадаева, так и Александра Васильевича Суворова. Из осознания того, что ни в какой момент российской истории нельзя было опереться на справедливый суд, на честные законы, на действительное равенство всех, вырастало понимание, что твое благосостояние и весь твой успех зависят от клана, к которому ты можешь себя причислить.
К кому ты принадлежишь, за кого ты держишься – все то, что мы так ненавидим в окружающем нас мире национальных диаспор, которые растут внутри себя, коррумпируют все вокруг и рассаживают своих людей на правильные места, во многом омерзительно для нас именно потому, что является сатирическим, гротескным изображением жизни всех россиян. Только зачастую наши кланы группируются не по этническому и религиозному признаку, а по признаку «кого знаешь» и «кому кем приходишься». Именно поэтому, видя в кривом зеркале диаспор отражение нашей общей народной психологии, мы с ненавистью пытаемся его отринуть, но по-прежнему прощаем себе. Мы, опять-таки, не хотим признаться самим себе в собственном несовершенстве, как не хотим и понять, что исправление начинается не с биения лбом об пол в церкви, мечети или синагоге, а с простого и ясного осознания равенства всех перед законами и принципа «дорогу профессионалам». Не торопимся выдвигать на первый план не фактор личной преданности, а фактор профессионализма.
Да, конечно, есть гораздо более простые психологически и понятные технологически меры борьбы с коррупцией. И они хорошо известны – в частности, принятие всех без исключения статей конвенции о борьбе с коррупцией, включая жесткий контроль над расходами и обоснование расходов как чиновников, так и членов их семей. Но все это вторично, потому что любая переделка человеческой натуры не может быть осуществлена только благодаря каким-то принятым законам. Зачастую происходит обратный процесс: если законы привнесены извне, а не выстраданы народом, они подминаются в своем конкретном исполнении под внутренние болезни народа.
Страшный пример – то, что произошло через несколько десятилетий после того, как чернокожими американцами, решившими на волне ностальгических чувств вернуться в Африку, было создано независимое демократическое государство Либерия. Можно даже не рассказывать, к каким кошмарам в реальном мире это в итоге привело в конце прошлого века. Не случайно все более или менее благополучные страны Азии и Африки, как бы они ни выглядели, в конечном итоге никогда не оказывались целиком и полностью демократическими – всегда с очень большими оговорками. И если приглядеться как следует, выясняется, что действительно, скажем так, эталонная демократия существует лишь в странах, где большинство населения обладает вполне конкретным психологическим складом.
Не хочу вдаваться в тонкости связей национального менталитета с государственным устройством, но довольно сложно найти демократические мусульманские страны. Действительно сложно. Хотя, наверное, если поискать как следует, такие найдутся. При этом уровень коррупции опять-таки будет зависеть не от степени демократичности, а от ментальных установок народа и его отношения к происходящему. Да и, пожалуй, в принципе сложно обсуждать коррупцию в арабских странах – во-первых, потому что мусульманский мир остается очень закрытым для нас, а во-вторых, когда все де-факто принадлежит семьям и наблюдается дикое сословное или даже кастовое расслоение общества, говорить о коррупции попросту смешно. Там просто по закону одним можно все, а другим нельзя практически ничего, и если что-то и достается народу, то зачастую это оказываются подачки. На первый взгляд, из этого ряда выбивалась Ливия, однако еще раз отмечу, что в данном случае я говорил именно о странах, живущих по законам шариата, а Ливийская Джамахирия не была шариатским государством.
С точки зрения наблюдений за национальным менталитетом бывает интересно посмотреть на поведение бывших россиян, когда они оказываются за рубежом. Ведь даже тип мафиозной активности не самых порядочных наших граждан во многом воспроизводит ментальность российской государственности. Здесь опять-таки существует клановость, и опять-таки происходят попытки создать схемы, при которых своим можно все.
Я вообще считаю нашей огромнейшей проблемой то, что у нас плохие законы. Были бы хорошие – народ не нарушал бы их в таком количестве и не стонал бы. Причем законы, не относящиеся к коммерческой деятельности, – это еще полбеды. Но все, что касается отношений человека и государства, человека и милиции, конечно, настоящая беда. Не могу не согласиться с утверждением, называющим одной из главнейших наших проблем то, что государство перестало быть для людей. Поэтому фраза, которую приписывают Бенито Муссолини – «друзьям все, врагам закон», – в России, конечно, приобретает несколько другое звучание. В России закон – никому. У нас закон как таковой больше похож на палку для битья, потому что и принимается непонятно как, и практика его воплощения делает выполнение закона достаточно специфическим. К слову, колоссальной пощечиной всей российской юриспруденции явился тот факт, что суд между Абрамовичем и Березовским идет в Лондоне по британскому законодательству. Это какой-то дурной анекдот. Стоило столько лет пытаться очистить юридическую систему, если все равно такое происходит!
Конечно, мы в очередной раз пытаемся требовать от властей, чтобы они, если угодно, были декабристами, строго спрашивая за то, что привычно прощаем себе. Но когда, с одной стороны, за получение взятки в пару сотен тысяч рублей человека заключают на несколько месяцев под стражу в СИЗО, где он умирает от сердечного приступа, а с другой – бывший губернатор Тульской области, которому инкриминируют получение взятки в несколько десятков миллионов рублей, спокойно находится под домашним арестом, иначе как издевательством над законом такую ситуацию не назовешь.
Подобные примеры можно наблюдать повсюду, потому что даже применение закона в нашей стране в первую очередь зависит от того, кто ты. И выясняется, что ты запросто можешь насмерть сбить человека машиной, если у тебя высокопоставленные родственники. Судьи вдруг заметят, что у тебя есть дети, и ты получишь отсрочку исполнения приговора на восемнадцать лет. А вот если ты сидишь за экономическое преступление, у тебя куча малолетних детей и право на условно-досрочное освобождение, то не факт, что этим правом ты сможешь воспользоваться, – потому что ты классово чужд государству.
Не случайно современное российское государство так преследует экономические преступления и с таким пониманием и внутренней симпатией относится к преступлениям против личности. Все дело в том, что преступление против личности для государства – пустяк, легкая забава, не задевающая непосредственно высокопоставленных чиновников, поскольку до их личностей, благодаря ФСО и прочим спецслужбам, добраться довольно сложно. А вот экономические преступления уже являются посягательством на святое, то есть на деньги чиновников – поскольку они искренне убеждены, что именно им принадлежит все в нашей стране.
Глава 7
Конечно, общество устало от друзей начальников. Конечно, оно всеми силами и способами пытается сказать: «Хватит, сколько можно!» Именно поэтому появились, отвечая на запрос общества о профессионалах, разнообразные списки кадрового резерва, начиная с президентского и заканчивая партийными. Но когда вдруг выяснилось, что и «президентская сотня», и «президентская тысяча» слишком напоминают пожизненную скамейку запасных – потому что количество людей из этих «сотен» и «тысяч», обретших государственные должности, крайне невысоко, – возник вопрос, насколько правомерны и правомочны ожидания.
Был брошен клич. Но что система может реально предложить откликнувшимся на призыв? В советское время этот клич подпитывался колоссальной структурной работой, была выстроена целая система школ повышения квалификации как по партийной, так и по хозяйственной линии, включая и тот самый ненавистный многим Ленинский университет миллионов и Высшую партийную школу. Все эти организации не только существовали сами по себе – имелась в наличии работающая идеология подготовки новой смены. Действовала мощная система подготовки кадров, которая могла взять человека из небогатой семьи, из отдаленной деревушки, оторванной от всего мира, и поднять его на самый высокий уровень государственной власти.
Именно благодаря такого рода социальным лифтам оказывались на ответственнейших постах люди, действительно к этому готовые, прошедшие все ступени административно-хозяйственной должностной лестницы и досконально разбиравшиеся в деятельности как отдельного предприятия, так и отрасли в целом. Именно они составляли скелет советской экономики: директора заводов, министры, сотрудники ЦК. Не могу с уверенностью заявить, что все они были идеологически твердо подкованы как коммунисты, но в том, что касалось отраслевой специфики, особенно если речь шла о военно-промышленном комплексе, они разбирались прекрасно.
Существовала и та самая ротация кадров, о которой вдруг вспомнил Рашид Гумарович Нургалиев и которая совершенно забыта в современной России. При всем уважении к бывшему министру финансов господину Кудрину замечу, что когда человек находится на одной и той же министерской должности одиннадцать лет, как сам Алексей Леонидович, у него реально замыливается глаз. Ротация необходима, как необходима и возможность поработать в разных регионах, чтобы осознать нашу страну не только как исключительно московско-питерскую тусовку, почувствовать, насколько многое зависит от российской глубинки.
Справедливости ради надо сказать, что власть регулярно вспоминала об этом, пыталась оживить обстановку и привнести в нее какую-то свежую струю. Наверное, многие помнят те резкие политические движения, когда вдруг сменилась половина губернаторов или были призваны в правительство новые люди. Но все эти акции носили скорее спорадический, эмоциональный характер и в конечном итоге замирали. Опять же зачастую кадровые назначения производились не по уровню профессиональной подготовки, а исключительно по критерию личной преданности.
Именно поэтому столь неоднозначную реакцию вызвала заявленная президентом Медведевым идея «большого правительства». Потому что если вначале при обсуждении «большого правительства» была надежда, что наконец-то стали востребованы эксперты и экспертные мнения, то, когда на одной из встреч было сказано, что «мы здесь все единомышленники и из вас, в частности, будет набираться правительство не только большое, но и конкретное», конечно, многие вздрогнули. Потому что, как бы ни относиться к министру Фурсенко – на самом деле вряд ли когда-либо в истории России был министр образования хуже, чем он, – но представить на его месте Тину Канделаки попросту губительно для мозга здравомыслящего человека. Равно как и представить на месте министра культуры Авдеева, скажем, Сергея Минаева, талантливого писателя и телеведущего, или замечательного галериста Марата Гельмана.
Все-таки, в противовес распространенной в России фразе «все вы можете только критиковать, а вы попробуйте что-нибудь предложите», хотелось бы сказать, что не всем критикующим необходимо сразу предлагать попытаться реализовать свои идеи. Да и сама фраза, означающая по сути «не можешь ничего конкретного предложить – не критикуй», далека от действительности. В самом деле, когда вы приходите в ресторан и делаете заказ, а вам приносят несвежую или невкусную еду, вы не критикуете, а просто констатируете факт того, что еда плохая. И это отнюдь не означает, что вы непременно должны после этого пойти на ресторанную кухню и приготовить себе еду самостоятельно.
Будучи потребителями государственных услуг, мы видим их результат. И то, что мы говорим «это плохо», отнюдь не означает, что каждый, кто видит, как оно плохо, должен бросить все, чем он занимался до этого, с криком «пойду-ка я сделаю все хорошо». Это как раз ужасающая, абсолютно порочная мысль. Ясно, что ни в коем случае ничего подобного делать не надо. Мало того, к новым назначениям действительно необходимо относиться крайне осторожно, здесь я согласен с Путиным. Но – и здесь я с Путиным не согласен – не настолько осторожно, чтобы считать, что лучше уж замучить до конца действующих чиновников, но ни в коем случае их не менять. Как известно, однажды на вопрос о смене министров Путин ответил в том ключе, что, мол, какой смысл их менять, если любая замена министра означает, что еще в течение полугода в отрасли ничего не произойдет. Это неверно. Точнее, верно лишь в том случае, если придет очередной варяг, который начнет с того, что будет менять всю команду. Как раз само министерство ни в коем случае не должно лихорадить, потому что изначально министерство должно быть не сборищем друзей ныне действующего министра, а профессионально работающей структурой, где существует четкое понимание, кто, с кем, как и по каким вопросам взаимодействует.
Пожалуй, из профессионально работающих структур сегодня можно назвать только МИД да МЧС. Там любой непрофессионал просто моментально проявит себя, и поэтому фактор личной преданности не является определяющим – по крайней мере, в росте до практически самых высоких должностей. Но когда в силовых министерствах или в ключевых министерствах социального блока назначение выглядит по крайней мере непредсказуемым, в том числе для людей, работающих внутри страны, начинаешь понимать: да, вы, конечно, можете расти, но степень вашего роста зависит в первую очередь от того, с кем вы дружите.
Почему-то государство смертельно боится создавать реальные кадровые резервы. А ведь суть борьбы с коррупцией формулируется предельно просто: «Бей своих, чтоб чужие боялись, сам не воруй и другим не давай», – то есть «делай как я». Однако при всей несомненной позитивности такой подход способен невольно привести к кадровому кризису. Мало не уметь воровать, чтобы страна жила. Необходимо еще создать действующую систему кадрового роста. Именно здесь и проявляется сила власти – потому что сильная власть не боится доверять профессионалам. А слабая власть пытается выяснить, преданы они ей лично или нет, искренне считая, что если свой и ворует, то все равно «в семью».
Вот эти проверки на классовую близость власти, конечно, начались даже не во времена Ельцина, а намного раньше. Личная преданность была важна и во времена Советского Союза, но все-таки гораздо более важным фактором была классовая близость. На начальном этапе советская власть осознавала, что необходимо использовать знания профессионалов, считаться с их точкой зрения и прислушиваться к их мнению, и не стеснялась приглашать как классово чуждых отечественных, так и иностранных специалистов. Известнейшая история о том, как великий германский конструктор Фердинанд Порше гостил в начале 30-х гг. в СССР и был крайне близок к тому, чтобы принять предложение Сталина возглавить всю советскую автомобильную промышленность, отнюдь не случайна. Очевидно, что ни о какой личной преданности Фердинанда Порше речь идти не могла – просто руководству страны было ясно, что профессионалы такого уровня нужны и востребованы.
Мы очень много и часто говорим о профессионализме. Но откуда могут появиться профессионалы? Ясно, что настоящими профессионалами в любой области, будь то армия, юриспруденция или управление государством, люди становятся только при наличии определенного жизненного опыта. У нас же подрастают и прирастают в численности кланы молодых непрофессиональных людей на высоких должностях. И ведь не было у нас ничего подобного печально известной сталинской чистке высшего командного состава, когда командиры эскадрилий крайне быстро становились командирами воздушных армий, что стоило воздушным армиям жизни. Никаких чисток. Просто повсеместно идет выдвижение своих. А когда они приходят и пытаются принимать решения на глазах у тех, кто был до них и кто обладает профессиональными знаниями, их охватывает колоссальное чувство ненависти от собственной профессиональной несостоятельности. Что приводит не к тому, что они пытаются научиться, а наоборот – к выживанию, выдавливанию профессионалов из системы.
Здесь необходимо отметить, что подобное, к счастью, происходит не всегда и не везде, и есть несколько ярких положительных примеров, убедительно показывающих, что настоящий крепкий профессионал с большим накопленным опытом, приходя на новое место, не только реализует свои профессиональные качества, но и тащит за собой гигантскую команду.
В качестве такого примера можно привести состоявшееся осенью 2010 года назначение Сергея Семеновича Собянина мэром Москвы. Надо отметить, что Собянину во многом повезло. Да, он родился в семье, хорошо понимающей, что такое работать на государственной должности, но и сам прошел гигантский путь – как у себя в Тюменском регионе, в конечном итоге став губернатором, так и во время последующей работы в Госдуме и Европарламенте, затем в кремлевской администрации, затем в Белом доме. И вот Собянин снова возвращается на работу в регион – теперь уже в Москву. Надо отметить, что все эти переходы с должности на должность никогда не сопровождались массовыми увольнениями, масштабными чистками или тем, что вслед за Собяниным тянулась «тюменская команда». Как правило, людей, приходящих вместе с Сергеем Семеновичем, крайне немного. Если присмотреться ко всем назначениям, происходящим в Москве, упрекнуть большинство из вновь вступивших в должность чиновников в принадлежности к «тюменской команде Собянина» практически невозможно. Мало того, налицо даже попытка максимально бережно отнестись к столичным кадрам, нет огульной чистки всех, кто когда-то работал с Лужковым, кровь не льется и шашка не сверкает.
Именно благодаря такому подходу не произошло, несмотря на во многом справедливую критику москвичей, катастрофического падения качества работы городских коммунальных служб в зимний период 2010—2011 года, что, к слову, могло бы быть. По крайней мере степень недовольства Собяниным была значительно ниже, чем степень недовольства Валентиной Ивановной Матвиенко, проявленная жителями Санкт-Петербурга. И здесь вряд ли получится ссылаться на более благоприятный климат. Скорее, необходимо отметить умение Сергея Семеновича на полном ходу перехватить рычаги управления работающим московским механизмом и успокоить команду после смены мэра, без конфликтов и ущерба для работы привести новых людей, без чрезвычайных происшествий пройти как всегда тяжелый для России зимний период и дальше попытаться снять жутчайшую долговую нагрузку на московский бюджет, причем делать это без политической трескотни, без мощной пиар-поддержки, исключительно благодаря работе.
Это, кстати, выгодно отличает Собянина, так же как и калужского губернатора Анатолия Артамонова, и назначенного в январе 2010 года заместителем председателя правительства РФ и полномочным представителем президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александра Хлопонина от многих других представителей власти: они не вещают народу, как ему надо жить и каким ему надо быть, а умеют слушать.
Мне кажется, это одна из основных проблем нашей нынешней власти. Она не хочет ничего слышать. Власть хочет только говорить и поучать, а это крайне опасно. Потому что даже когда раздается справедливая критика и вскрываются жуткие случаи нарушений, после этого не происходит никаких кадровых подвижек. Власть действует согласно логике: «Сейчас вы пытаетесь оказать на меня через СМИ такого рода давление, но если я поддамся, вы что же, каждый раз будете давить?» То есть налицо невозможность абстрагироваться от собственных страхов и ответить на простой вопрос: а все-таки сигнал, который подается, правдив или нет? А если он правдив, почему не принимаются соответствующие меры? В противном случае недалеко до абсурдной позиции – не так важно, что дважды два четыре, а важно, кто это сказал, свой или не свой. Но это крайне пагубная и чрезвычайно опасная точка зрения. Истина не зависит от того, кто ее высказал. Нужно просто уметь принимать критику, в том числе и крайне неблагожелательную.
Глава 8
Систему профессионального роста, подобную той, что существовала в советское время, и реально конкурентоспособный кадровый резерв, безусловно, можно рассматривать в качестве необходимой базы для борьбы с коррупцией. Кроме того, говоря о методах борьбы с этим недугом, нельзя обойти вниманием и зарубежный опыт, который бывает весьма любопытным и поучительным.
Прозрачность властных структур также способствует резкому снижению градуса коррупции: когда все друг у друга на виду, особо не поворуешь. Важную роль в освещении тех, кто выпадает в тень, играют средства массовой информации – причем как в абсолютно свободных и демократических в нашем понимании странах, таких, как Соединенные Штаты или Израиль, так и в тех, которые не во всем соответствуют демократическим идеалам, как, например, Сингапур, где Ли Кван Ю активно использовал прессу для выявления случаев коррупции и других узких мест. При этом сингапурский лидер боролся с казнокрадами отнюдь не радостными «цивилизованными» методами, а железной рукой.
В Америке или Израиле свобода прессы играет решающую роль в выявлении коррупционной составляющей. Стараниями журналистов было инициировано большое количество громких историй, начиная от «Уотергейта» и заканчивая «Ирангейтом» или проблемами, которые были у Билла Клинтона – причем я сейчас говорю отнюдь не о его моральном облике, а о коррупционных схемах, которые он реализовал как во время своей работы в Арканзасе, так и в бытность президентом, – после чего общество подключило все возможные механизмы защиты. Да и Барак Обама вечно должен присматриваться и прислушиваться к тому, что пишет пресса. Все прекрасно понимают, что в одном отдельно взятом издании могут быть перегибы и журналиста могут даже уволить за его политические воззрения, но, к счастью, разнообразных изданий столько, что проконтролировать все подряд физически невозможно, а значит, и единую линию таким путем не выстроишь.
Крайне интересен и во многом близок нашему менталитету метод борьбы с коррупцией, который в свое время практиковал Муссолини. Что делал дуче? Во-первых, он четко осознавал, что стране нужны деньги, особенно учитывая проводимую им социальную политику. Исходя из этого он, конечно, расставлял на все ключевые должности, которые подразумевали хоть какое-то перераспределение денежных средств, своих ближайших друзей. Хорошо понимая при этом, что в какой-то момент времени друзья неизбежно начинают распускаться, Муссолини создал тайный отдел полиции, который занимался только тем, что следил за друзьями дуче, так что на каждого друга было собрано гигантское досье.
Муссолини хорошо понимал, что надо создавать в народе образ правителя, которого любят. И ему это удавалось. Считается, что дуче лично предоставил двум миллионам итальянцев финансовую помощь. Разумеется, это было физически невозможно – достаточно просто подсчитать, сколько времени должны были занимать подобные мероприятия. На этом направлении деятельности был занят целый отдел, который читал письма итальянцев, а дальше от лица Муссолини выдавал им деньги.
Дуче не только расставил своих людей на ключевые должности, но и регулярно собирал с них конвертики. Эти конвертики заполнили фактически все внутреннее пространство его стола. И конечно, время от времени друзьям начинало казаться, что уже хвост виляет собакой и никуда Муссолини от них не денется. Но тут начинал работать тот самый тайный отдел полиции, о котором я упомянул ранее. Сыщики знали о друзьях Муссолини все: кто с кем спит, когда спит, где ворует, как ворует. Когда уровень наглости начинал зашкаливать, не было обращений в суд и громких публичных процессов. Муссолини приглашал проштрафившегося соратника на личную беседу, открывал пухлую папку с завязками и зачитывал оттуда несколько документов. И не было ни разу случая, чтобы после подобной беседы друг не написал вежливого прошения об отставке – все до единого поступали именно так и потом тихо куда-то пропадали. Интересно и то, что, к примеру, личное влияние начальника полиции было крайне ограниченным. Этот человек обладал гигантскими возможностями и влиянием в качестве должностного лица, но при этом четко понимал, что у него нет ни единой возможности организовать утечку информации в прессу либо обратиться в судебные инстанции. Его задача была другой.
Многие считают, что коррупция – это такое страшное зло, а отсутствие коррупции – это такое лучезарное добро. Но, скажем, одной из наименее коррумпированных стран в мире, как это ни странно, была Ливия в период правления Муаммара Каддафи. Опыт наших соотечественников, которые пытались заниматься там разработкой нефтяных месторождений, показал, что ливийских министров интересовали исключительно интересы народа.
Бесспорно, Каддафи был международным террористом – все помнят историю с уничтоженным в небе над Шотландией американским пассажирским самолетом. Конечно, он являлся тираном, деспотом и узурпатором, как было принято называть его в цивилизованных странах. Хотя, положа руку на сердце, действия этих цивилизованных западных стран – выразившиеся в поддержке откровенных исламских фундаменталистов и сторонников Аль-Каеды, которые проявили себя в полной красе, убив пленного Каддафи в нарушение Женевской конвенции и поглумившись над трупом полковника, что не лезет уже вообще ни в какие этические рамки, – сложно считать мудрыми и направленными на поддержку реальной демократии.
Так вот, Каддафи на самом деле превратил каждого гражданина Ливии, если угодно, в соучастника добычи нефти – в отличие от России, где после принятия конституции 1993 года недра уже не принадлежат народу. Россиянам опосредованно достаются какие-то крохи через систему налогообложения добывающих компаний и государственные социальные услуги, и то в очень неявном виде. А кроме того, россияне еще и вынуждены платить за эти самые недра, которые им не принадлежат, через расходы на бензин (со включенными в цену акцизами), электроэнергию и прочее колоссальные деньги, которые якобы позже возвращаются бюджетникам через бюджетные зарплаты.
В Ливии система работала по-другому. Там, так же как в Арабских Эмиратах, и даже более явно, чем в Эмиратах, работала система социальной помощи. Поэтому Ливийская Джамахирия – народное управление – прославилась тем, что там был самый высокий уровень жизни в Африке. Действительно самый высокий. Молодые семьи получали вспомоществование, на которое можно было купить дом. В Ливию стремились поехать работать и украинские медсестры, и итальянские специалисты. И платили всем много. И пособие по безработице превышало, вежливо говоря, в несколько раз среднюю зарплату в России. И коррупции не было. Но – помогло ли это Каддафи удержать власть и в конечном итоге сохранить жизнь? Нет.
В то же самое время принято громко кричать о том, какой ужас творится в Италии и насколько коррупционное там государство. Напомню, что недавно ушедший в отставку премьер-министр Сильвио Берлускони фактически поднялся на вершину власти как раз на волне борьбы с коррупцией. И хотя он ни в коей мере не вел ее лично, благодаря принадлежащим ему средствам массовой информации удалось ее осветить. Именно тогда началась операция «Мани пулити» – «Чистые руки», направленная на борьбу с мафией и коррупцией, полностью поразившими Италию. Под прессом в то время оказалось дикое количество сенаторов, парламентариев, министров и прочих государственных деятелей, в том числе и Джулио Андреотти, фактически руководивший страной сорок лет и на протяжении этого времени попеременно находившийся то на свету, то в глубокой тени. К нему вели уж такие коррупционные схемы! Однако Андреотти удалось получить для себя статус неприкосновенного лица, который больше никому и никогда не будут выдавать. И ведь именно в Италии правительство менялось так часто, что не было смысла запоминать фамилии чиновников. За пятьдесят послевоенных лет правительство сменилось около пятидесяти раз – в точных цифрах могу ошибаться, но чехарда была такой, что все происходящее действительно выглядело дурным анекдотом.
При этом кто станет называть Италию страной недемократической? Кто скажет, что коррупция там сильно помешала гражданскому обществу? Хотя мощнейший бизнес политиков Юга был замешан на том, чтобы получать деньги из бюджета на развитие своих регионов и откровенно их пилить. И да, в Италии долгое время правили и в некоторых регионах по-прежнему правят мафиозные кланы, с которыми государство пытается бороться – правда, отнюдь не демократическими методами, а угрожая членам семей и конфискуя у них имущество по одному подозрению, фактически без суда и следствия. Но все прогрессивное человечество молчит и не пытается назвать Италию страной, где демократия находится под угрозой. При этом сами итальянцы не считают собственную державу особенно демократичной и уж точно не думают, что у них низкий уровень коррупции – а реально он, пожалуй, даже повыше, чем в России, – и коррупционные скандалы продолжают сотрясать страну.
Итальянская бюрократия чем-то схожа с российской. Да, конечно, несколько тяжелее обстоит дело с друзьями. Хотя известно, как личные друзья того же Берлускони, так же как до них друзья Андреотти, входили на самый верх, управляли и принимали решения. Да, наверное, масштаб несколько иной. К слову, Берлускони по сравнению с Андреотти был просто символом чистоты, хотя в любом другом контексте назвать его таковым было бы непросто. У нас в стране вообще почему-то принято считать Берлускони эдаким черным лебедем, «анфан террибль» международной политики.
Полагаю, что Сильвио Берлускони не случайно был настолько популярен в своей стране. Во многом он соответствует представлениям итальянцев – не тех итальянцев, которые составляют высоколобые три процента и читают все новости в Интернете, а тех, кто был глубоко убежден, что премьер-министр на самом деле точно такой же, как они. Ведь именно они ходят на выборы. А кто из обычных людей не хотел бы устраивать такие клевые вечеринки с молоденькими барышнями, будучи уже в преклонном возрасте? Да все бы хотели! И итальянцы говорят: да, он такой же как мы! Мы тоже утром думаем о Боге, днем о семье, а вечером не прочь пойти к девкам. Ну и что? Просто у него получается, а у других нет, вот они и завидуют.
А самое главное – итальянцы, как я уже сказал, не считают, что в их стране как-то особо процветают демократические свободы. Они абсолютно уверены, что та система, которая существует в Италии, – это система «падроне»: не то чтобы крестных отцов, скорее ближе к нашим помещикам, эдаких отцов-хозяев, которые и о себе позаботятся, и о семье позаботятся, и о людях не забудут. Вот это умение Берлускони «и о людях не забыть», при всех его несовершенствах, делало его очень близким избирателю. Именно поэтому экс-премьер-министру удавалось настолько мило разруливать, казалось бы, непонятные, регулярно возникающие из ниоткуда скандалы. В конечном итоге каждый скандал работал на Берлускони, поскольку после него возникала необходимость очередного голосования и все заканчивалось тем, что премьер-министр опять побеждал. Так значит, Берлускони понимал чуть больше и чуть лучше, чем журналисты, в том, что нужно итальянскому избирателю?
Боролся ли он при этом с коррупцией? Ну ясно, что довольно сложно было предложить Берлускони какие-то деньги, потому что он и так бесконечно богат. И в этом, пожалуй, заключалось его принципиальное отличие от многих чиновников. Он уже пришел во власть более чем обеспеченным человеком. Удивительно – пожалуй, только в России люди, пришедшие во власть уже достаточно богатыми, не могут, тем не менее, удержаться от коррупции. Может, потому что, в отличие от Берлускони, они и заработали свои деньги зачастую благодаря участию в бизнесе своих друзей и друзей своих друзей, а не сами по себе? Берлускони же удалось разбогатеть вне зависимости от наличия дружеских связей. Как известно, его путь наверх был довольно труден, и начинал он когда-то чуть ли не с того, что во время учебы в университете не стеснялся подрабатывать, как это сейчас называется, аниматором – в частности, распевая на кораблях неаполитанские песни.
Замечу, что многие просто не понимают, что собой представляет зарубежная политика, а главное, как относятся к своим правителям жители других стран – возьмем для примера тех же итальянцев и французов. Ведь довольно сложно найти хоть одного французского президента, который не оказался бы замешан в сексуальном скандале. Практически невозможно заставить итальянских избирателей негодовать по поводу того, что мировая, да и собственная итальянская пресса ставила в вину Берлускони. Прежде всего хотелось бы подчеркнуть, что понятие морали и ожидания от политиков в России и той же Италии очень сильно отличаются.
Как уже упоминалось, в России мы, как правило, требуем от политика или священнослужителя быть тем, кем не являемся сами. Мы хотим, чтобы они были воплощением всего того лучшего, чем не стали мы. Во многом мы напоминаем родителей, которые пытаются в собственных детях реализовать все свои комплексы. Если я не стал великим футболистом, то я возьму ребенка за руку и буду требовать, чтобы в пять лет он занимался в школе московского «Спартака», будучи уверен, что уж он-то должен осуществить мои честолюбивые спортивные мечты. А если я не стал великим пианистом, то своего ребенка я замучаю, таская каждый день на занятия в музыкальную школу, при этом меньше всего на свете меня будет волновать, есть ли у ребенка способности к музыке или ему медведь на ухо наступил.
Так же и здесь. Будучи сами, вежливо говоря, отнюдь не примером чистоты и порядочности, мы требуем от политиков таких качеств, которыми народ уж точно не обладает. К слову, весьма меткое и интересное определение Русской православной церкви – возможно даже, не только Русской православной, но и церкви вообще, – дал священник Всеволод Чаплин во время спора с журналистом Александром Невзоровым, который очень активно и рьяно наседал на него, ругая священнослужителей за все – и за дорогие часы, и за хорошие машины, и за богатство убранства. На что отец Чаплин ответил, что церковь – это собрание кающихся грешников, которые хотя бы осознали свою греховность. Определение, заставляющее задуматься.
Глава 9
Кто только не кричит о необходимости честных выборов и не сетует на тяжелую жизнь простого депутата! Кто только не объясняет, насколько тяжело в России заниматься политикой и каких колоссальных усилий это требует, и какие они сами честные и чистые, а все вокруг – воплощение зла. Нет большего счастья для депутата, чем найти жулика и кричать «держи его!». А для целых партий существует возможность играть в увлекательную игру «обвини другую партию в том, что именно они – жулики и воры».
Определение «партия жуликов и воров» в какой-то момент времени стало очень популярным. Напомню, кстати, что первым эту фразу произнес Владимир Вольфович Жириновский, а уж впоследствии подхватил и раскрутил, в том числе среди тех же олигархов, Алексей Навальный. Ситуация сама по себе довольно забавная – даже лозунг своровали! Видимо, страна такая – все друг у друга тырят.
Так вот, Навальный назвал «Единую Россию» «партией жуликов и воров». На мой взгляд, в этом есть бесконечное лукавство, особенно если учесть, что никакой доказательной базы своих слов, способной служить аргументом в суде, Навальный привести не смог: тот же Лужков, например, до сих пор не только не осужден, но даже не находится под следствием. Не собираюсь разбирать здесь образ самого Навального – неинтересно. Для меня факт накручивания его популярности через ресурсы, принадлежащие вполне конкретным хоть и не пропутинским, но все еще олигархам, не является тайной и не выглядит случайностью. Если посмотреть реально, то на месте Навального надо было быть еще более точным и спросить: «А есть ли в России хоть одна партия, которая не является партией жуликов и воров?»
Я задавал этот вопрос представителям самых разных политических сил, как прокремлевским, так и оппозиционным: «Назовите мне хоть одну партию, где нет жуликов и воров». И каждый раз наступала неловкая тишина. Действительно, возразить-то особо нечего. Нет ни одной партии в России, у которой рыльце не было бы в пушку. Мало того, несмотря на распространенную точку зрения, что те, кто у власти, больше берут, это отнюдь не всегда оказывается фактом. Объясню почему. Конечно, очевидно, что нет ничего слаще власти. Конечно, очевидно, что каждый чиновник чувствует себя практически маленьким царьком. Этот феномен столоначальника довольно давно описан в русской классической литературе, и со времен Гоголя и Салтыкова-Щедрина ничего по большому счету и не поменялось. Город Глупов как был, так и остался, разве что разросся до нереальных размеров и давно стал миллионником. Но при этом базовые законы российской ментальности так же убедительно работают.
Да, в каждой партии наверняка есть жулики и воры, но немало и честных и достойных людей. А если посмотреть в процентном отношении – где жуликов и воров окажется больше всего? Не в тех ли партиях, которые ради того, чтобы выжить, вынуждены торговать своими местами, продавая их жуликам и ворам? Ну какой честный человек заплатит от пяти до семи миллионов долларов за то, чтобы стать депутатом Государственной думы? Это же смешно. Ну и посмотрите на списки партий, когда вдруг неожиданно нарисовываются в рядах всех, в том числе и оппозиционных, партий уж такие интересные деятели, что хоть стой, хоть падай.
Многие почему-то считают, что природа коррупции лежит в партийной принадлежности, и вот если взять и одну партию люстрировать, лишив ее членов возможности работать на государственных должностях, то сразу в стране воцарится чистота и порядок. Конечно, это удивительно наивно, потому что в России воровали всегда, а когда возникала необходимость стать членом какой-либо партии, чиновники с легкостью необычайной перекрашивались, брали партийные билеты с нужным названием на обложке, чтобы оставаться при власти, и продолжали заниматься своим простым и ясным делом. Мы называем его казнокрадством, они же нежно и ласково именуют его административной рентой. Суть очень проста: я же вам помогаю, как же можно вдруг не отблагодарить?
Поэтому, кстати, для чиновников особенно выгодно перевести внимание общества не на систему, при которой практически каждое решение зависит от маленького или большого столоначальника, а на депутатов, и кричать: «Вот, смотрите, это они исчадия ада, это они воплощения зла!» Впрочем, немногие отдают себе отчет в том, что даже законы, принимаемые в Думе, не проходят без одобрения министерств. Хотя, с другой стороны, такую практику тоже можно понять. Скажите, положа руку на сердце, кто-нибудь из вас пытался прочитать хоть один законопроект? Просто прочитать? А понять, что там написано? Неудивительно, почему у всех депутатов такие лица, когда мы смотрим по телевизору трансляции заседаний. Я вот люблю читать своим детям книжки на ночь – очень успокаивает. Засыпаю на третьей минуте. Дети смеются, им весело, а я понимаю, как себя чувствуют депутаты Госдумы: им же нельзя спать, их камеры снимают. Это же трагедия. Но шутки шутками, а на деле и без того довольно беззубый российский парламент в последние годы превратился уже не в машину по штампованию законов, а скорее в контору по продвижению бумаг. Фактически без одобрения Белого дома и администрации президента ни один закон не может увидеть свет. А граждане никак не могут взять в толк, как же так, почему не реализуются необходимые изменения, ведь это вроде бы совершенно очевидные вещи.
Конечно, на первый взгляд может показаться, что, если ты находишься в партии власти, у тебя появляется возможность самому стать чиновником. Ничего подобного! Если посмотреть количество переходов из чиновников в депутаты и наоборот, цифры будут совсем небольшими. Тем более если говорить о высоких должностях – тут вспоминается, пожалуй, только заместитель председателя правительства Александр Жуков, личная честность которого, кстати, ни у кого никогда не вызывала сомнений. Чиновник ведь не случайно растет внутри системы, обзаводится связями, много лет с удовольствием занимает свое рабочее место и меньше всего на свете настроен на то, чтобы кому-то вдруг взять и отдать свою пайку. Он прекрасно знает, как работает система, как сделать так, чтобы нужная бумага прошла быстрее, и отлично понимает, где и как можно вкусно украсть.
Поэтому, кстати, я считаю профанацией столь разрекламированную Навальным тему «Роспила». Вспугивать и отменять аукционы недостаточно – как ни печально, деньги при этом не сохраняются, а зло не получает по заслугам, так как не вскрываются механизмы исчезновения средств из бюджета. Конкретные виновники не были пойманы за руку и приведены в суд, чтобы позже отправиться на тюремные нары. Все это напоминает какую-то чиновничью игру в маджонг – тебе вроде бы очень страшно, но не очень больно. Перед тобой ставятся головоломки. Удалось реализовать – хорошо, поставим другую, более сложную задачу. И фактически, пока ты сам не выстроишь задачу так, чтобы тебя поймали за руку, тебя никто не посадит. А даже если и поймают, тоже скорей всего не посадят, потому что все же вокруг нормальные люди, все всё понимают. Всегда же найдутся друзья, так что любое дело можно заболтать. Конечно, если, не дай бог, так случится, что ты попадешь под горячую руку во время какой-нибудь кампании – тут уж придется ответить по полной программе, и то скорее всего только перед СМИ. Потом еще немножечко все понервничают, попишут про тебя всякие гадости, ну а пройдет еще немного времени, глядишь, проблема и рассосется.
Ведь только в нашей стране можно на полном серьезе заявлять, что, оказывается, Черкизовский рынок существовал сам по себе, никто с ним не был связан и никто к нему не имел никакого отношения, и один только ректор Академии физкультуры отвечал за всю бешеную контрабанду. И какая разница, поверили люди этим громким отчетам или нет? Вряд ли уж так поверили, все ведь хорошо понимают: тот же самый Тельман Исмаилов наверняка отгружал ежедневно с Черкизовского рынка по чемоданчику наличных, и лежали в этих чемоданчиках, вежливо говоря, даже не сотни тысяч долларов. И уж точно эти деньги не одному теперь уже бывшему ректору доставались, а и высокопоставленным московским чиновникам, и милиционерам, и на таможню за дырочку в границе, и «крыше» в погонах с большими звездами. Только не ответил никто. Потому что страшно очень. А тут, глядишь, и рынок закрыт, и все довольны, и никто ни из генералов, ни из чиновников не сел.
Я уже упоминал об уникальном судебном процессе, проходившем в 2011 году в столице Великобритании и на момент написания этой книги еще не законченном. Уникальность его в том, что судятся на нем два олигарха, один из которых принимал непосредственное и активное участие в политической жизни и партийном строительстве в России. Зовут его Борис Абрамович Березовский, и его роль в формировании российской политической системы сложно переоценить. Вторая сторона процесса – Роман Аркадьевич Абрамович. Он тоже человек весьма близкий к политике, настолько, что даже когда-то лично был губернатором, да и во время судебного действа продолжал быть главой Думы на Чукотке, что не мешало ему постоянно проживать в Англии и долгими туманными вечерами переживать о судьбе чукотских избирателей.
Эти два достопочтенных – в больших кавычках – джентльмена решили оповестить о своем безобразном бракоразводном процессе весь мир. Для чего выбрали судебную площадку в Лондоне, где и обсуждают реалии российской политической жизни 1990-х и начала 2000-х годов. И чем больше они говорят, тем четче возникает ощущение и понимание, что все эти залоговые аукционы, все эти схемы даже близко не имеют ничего общего с честностью, справедливостью и свободным рынком, а являются, конечно, стопроцентным мошенничеством, если верить тем определениям, которые дает в английском суде Роман Аркадьевич Абрамович. Читать материалы дела и страшно, и смешно. А главное, понимаешь, что коррупция – неправильное слово. Никакой коррупции, если верить показаниям этих людей, в России нет. Потому что, как я уже говорил и повторю еще не раз, коррупция – это нечто чуждое, чужеродное, а в России это абсолютная норма жизни.
Оказывается, с какого-то уровня воровать становится так же естественно, как дышать. И вот это легкое дыхание, неосознание собственного воровства и бешеные деньги в какой-то момент времени приводят к необходимости легализоваться или хотя бы защитить себя. И выясняется, что самый надежный способ себя защитить и легализовать, если по каким-то причинам ты не смог или не захотел стать чиновником, – это пойти в политику, несмотря на все особенности российской жизни и возможные последствия лишения депутатской неприкосновенности и статуса сенатора. Тем не менее, как говорил мне один из членов Совета Федерации, обладающий очень специфическим жизненным бэкграундом, наличие у него сенаторской неприкосновенности дает возможность получить неделю форы, чтобы, как выразился этот человек, если не дай бог что – «успеть встать на крыло» и сбежать.
И действительно, посмотрев на депутатов Государственной Думы всех созывов от очень разных партий, на членов Совета Федерации, почитав их дела, понимаешь: для многих депутатское удостоверение или сенаторский значок – это в первую очередь возможность оказаться на Охотном Ряду, а не в «Матросской тишине». Ведь именно поэтому гротескность некоторых ситуаций доходит до колоссальных масштабов – как, например, когда сенатор Андрей Вавилов, так уж и быть, разрешил закрыть возбужденное против себя уголовное дело, причем отнюдь не потому, что он, Вавилов, невиновен, а потому, что истек срок давности. Конечно, для Вавилова нахождение в статусе сенатора было вопросом жизни и смерти. Это гораздо приятнее, чем ожидать приговора где-нибудь на нарах.
Депутаты, сенаторы устраивают между собой разборки наподобие криминальных. От них не отстают и помощники. Когда в очередной раз возникает уголовное дело по поводу продажи должности сенатора или депутата, это еще можно понять, но когда продаются удостоверения помощников, ситуация вызывает гомерический хохот. Мне, кстати, всегда было интересно, кому может понадобиться покупать эти корочки, что они дают? А когда на одном и том же рабочем совещании сидят те, кто всю жизнь боролся с преступностью, и те, кто эту преступность возглавлял, и они с серьезными лицами пытаются договориться – я не представляю себе никакой иной реакции, кроме печали и глубокой иронии.
В России партийные структуры и политическая жизнь начинаются в первую очередь с борьбы за деньги. Впрочем, если вдуматься, партии попросту не могут позволить себе роскошь не устраивать в том или ином виде торговлю местами. Поэтому, когда мы говорим о жуликах и коррупционерах, надо постараться представить себе ход мыслей лидеров партий. В какой-то момент, когда ты начинаешь считать, какие тебе как руководителю предстоят затраты на избирательную кампанию, и знаешь, сколько тебе реально дает государство и что творится у соседей, ты ясно видишь: для того чтобы участвовать в выборах достойно, необходимо придумать, откуда брать деньги. Что, как в советское время – бегать и собирать партийные взносы? По две копейки с комсомольцев? Нет, идея, конечно, здравая, только очевидно, что она никогда не осуществится. И не просто «никогда», а «никогда-никогда», потому что столько денег не бывает в природе.
Помните известный анекдот, когда приходит следователь к новому русскому и говорит: «У вас восемь яхт?» – «Да». – «Шесть домов?» – «Да». – «Четыре особняка за границей?» – «Да». – «И вот тут наличными лежит сто пятьдесят четыре миллиона?» – «Да». – «И что, это все ваше?» – «Конечно». – «А я считаю, что все это вы украли у народа!» – «Да ты что, брателло, откуда у народа такие бабки?!» То есть, конечно, никаких членских взносов от народа для того, чтобы оплатить очень дорогие избирательные кампании в России, никогда не хватит. Просто не хватит.
Поэтому партии находятся в положении, когда они не могут издать газету, не могут купить рекламное время, потому что официально выделяемого бюджета для этого недостаточно. Что же происходит дальше? Дальше руководитель партии садится за стол и начинает думать. Деньги нужны? Нужны. А где их взять, непонятно. Ну, можно, конечно, отобрать зарплату у всех депутатов и направить на избирательную кампанию. Так ведь этого все равно не хватит. Дальше, если речь идет о партии власти, то им гораздо проще – денег у них много. Всегда есть готовые помочь предприятия и просто частные люди, для которых смысл жизни – это дружить с властью. Их, пожалуй, даже приходится бить по рукам и кричать: «Нет, нет, хватит, не давайте нам больше денег!» А те будут рыдать и просить: «Ну пожалуйста, пожалуйста, возьмите еще, а главное – запомните, что это я дал!» Потому что это ведь так вкусно – дружить с властью взасос. Ничего не надо в ответ, просто дружить. И приводит такая дружба в основном к определенной специфике кадрового состава Государственной думы и Совета Федерации.
Как-то раз я беседовал с одним не слишком известным в качестве депутата, но очень гламурным молодым человеком и спросил его, как же он попал в Государственную думу. Он ответил честно: «Наша нефтяная компания помогала партии власти (это было несколько созывов назад). И нам за это дали шесть мест. Пятерых нашли сразу, а на сдачу пошел я».
Оппозиционерам гораздо сложнее. Они хорошо понимают неловкость ситуации и пытаются убедить себя, что все нормально. Но выборы тем не менее надо выигрывать, надо проходить в парламент. Вот и появляются в партийных списках внезапно осознавшие свой коммунистический настрой крупные предприниматели, дико влюбившиеся в идеи ЛДПР рыночные торговцы, дружно возжаждавшие жить в справедливой России разбогатевшие интеллигенты. Выбор есть, можно присмотреть себе партию по вкусу и даже действительно убедить себя, что взгляды очень близки. Так партии и приторговывают – не то чтобы честью и достоинством, но так, по чуть-чуть, представлением о прекрасном. Таким образом, когда поднимается вопрос о честных выборах, об отсутствии коррупции, надо ясно отдавать себе отчет, что изменения должны начинаться в первую очередь с прозрачности и понимания, какие деньги направляются в партийные структуры. И, кстати, тогда становится понятно, кто может стать депутатом.
Торговля голосами – это отнюдь не забава последних дней. Как-то раз, когда «Яблоко» на выборах не попало в Думу с первого раза, ко мне на передачу приходил Григорий Алексеевич Явлинский и с печалью рассказывал, что впервые господин Ходорковский заставляет его включить в партийный список ряд людей, совершенно неблизких «Яблоку» идеологически, – но это расплата за финансирование. Это были удивительные выборы, когда, скажем, в списках у коммунистов вдруг всплывал один из менеджеров ЮКОСа – правда, в прошлом генерал КГБ, – или банкир. Но это давняя история. Хотя достаточно посмотреть на последние списки многих партий, чтобы найти те самые родимые пятна если уж не коррупции, то точно внезапной любви по расчету.
Помимо всего прочего, партия, даже самая оппозиционная, должна где-то сидеть. Если ей удалось пройти в Госдуму, то у нее, конечно, есть думские площади. Но этого же мало! А так хочется, чтобы был свой особнячок! Тяжелое и важное решение – взять помещение и долго его не отдавать. И если подсчитать, сколько недвижимости какой из партий принадлежит – по всей стране или хотя бы в Москве, – становится понятно, что партия представляет собой весьма неплохо работающий предпринимательский механизм. Партии попроще, конечно, могут и голосами торгануть, и договориться – когда с ними есть смысл договариваться. А какой смысл тратиться на договоренность с кем-то еще, если большинство принадлежит к одной партии? Не случайно поэтому на выборах 2007 года основной проблемой и основным требованием было создание коалиционного думского большинства. Потому что тогда деньги потекут рекой.
Конечно, надо занести ну очень много денег или проявить чудеса партийной работы, чтобы вдруг оказаться на высоком месте в списке на выборах в Госдуму. Прошли те времена, когда разнообразные уважаемые люди могли тихо и спокойно засветиться, скажем, в федеральной десятке, хотя как политические кандидаты они отличились только страстным желанием финансировать партию. Когда место в Совете Федерации можно было купить за определенные деньги – это интеллигентно называлось «помощью регионам», – ряд людей с интересом узнавал о существовании тех или иных субъектов Российской Федерации, только когда принималось решение от них избираться, до этого кандидаты ни сном ни духом не ведали о наличии таких прихотливых губерний. Пара небольших турпоездок, знакомство через нужных людей с местными «решалами», и вуаля, вот ты и сенатор, добро пожаловать в мир политики! Сейчас все делается несколько тоньше. Опять-таки где-нибудь в регионе, где конкретная партия традиционно сильна, тебе объявляют за фактически проходное место сумму в евро, просят половину вперед, а дальше прикрепляют политтехнолога и проводят кампанию. Может, срастется, а может, и нет.
Коррупция ли это? Ну а сами как думаете? О каких честных выборах может идти речь при существующем способе финансирования партий? О каких честных выборах может идти речь, когда огромное количество кандидатов в депутаты является откровенно финансово заряженным? Тем самым они уже изначально берут на себя обязательства, принципиально отличающиеся от тех, которые они официально декларируют перед своими избирателями. И кто-то просто будет радоваться и прожигать миллионы, наслаждаясь жизнью, а кто-то, понимая, какие деньги были уплачены за его депутатство, начнет мучительно их отрабатывать. А как может отрабатывать депутат? Вот и начинается участие в рейдерских захватах, депутатские запросы – недорогие, тысяч по десять долларов за каждый, – звонки куда надо по инстанциям. Можно также лично выехать, например, помешать или помочь проведению законной операции по перехвату собственности. Немногие же смогут оказать сопротивление давлению. Практически никто. Кто захочет связываться – тут же целый депутат!
И вот уже буквально на наших глазах у того или иного депутата появляются любимые компании, которые он ведет, вот уже летят запросы Генеральному прокурору или руководителю следственного комитета от одного и того же сенатора или депутата мужского или женского пола. Очень активный интерес. И звонки, и сопровождение. Ну все же люди взрослые, у всех своя система отношений. Ссориться никто не хочет, все все понимают. Общество взаимного обожания.
Известна история, когда депутат Алексей Митрофанов пообещал ЛДПР два миллиона евро и не дал. Такой вопиющий обман буквально взбесил Владимира Вольфовича Жириновского, который, между тем, не заинтересовался вопросом, откуда у Митрофанова эти деньги. Ведь очевидно, что по закону депутаты Госдумы не могут заниматься никакой коммерческой деятельностью. Что не мешает им затевать широкомасштабные баталии по переделу собственности, как было в истории с депутатом ЛДПР Ашотом Егиазаряном, начавшим воевать с другим бывшим депутатом партии Жириновского за такой гигантский актив, как гостиница «Москва». Дело дошло до лишения Егиазаряна депутатской неприкосновенности и возбуждения уголовного дела. Но при этом самое смешное, конечно, то, что драка происходила фактически в одной и той же партии. То есть о какой честности и неподкупности может идти речь? И как относиться к тому, что самая честная и справедливая партия России для пополнения своего бюджета вынуждена выступать чуть ли не в роли рекламного агента, обещая с легким подмигиванием колоссальные блага, лишь бы кто-нибудь из достопочтенных богатеньких Буратинчиков все-таки захотел прикупить место в партийном списке?
Известно, что одним из наиболее действенных методов борьбы с такого рода торговлей местами и последующей отработкой, равно как и с проникновением в партийные списки денежных мешков, являются так называемые праймериз, или предварительные выборы, на которых выбирается один кандидат от партии. Особенность праймериз состоит в том, что волей-неволей ты должен объяснить избирателям, кто ты такой, и доказать путем борьбы за их голоса свое право на вхождение в списки. Причем бороться придется не финансово, а именно политически, проходя сложные беседы с избирателями и отбор голосованием, потому что, сколько б денег ты ни в состоянии был занести, это может и не сработать. Деньги деньгами, а вдруг люди не проголосуют? Можно, конечно, додуматься до идеи тупо покупать голоса, но это чуть-чуть дорого, тем более что на этом рынке мошенников больше, чем достойных людей, и кто только не пытается здесь подвизаться, как, например, руководители ряда молодежных объединений, которые говорят: «Дайте денег по столько-то рублей за голову, и мы вам всех приведем». Грубо говоря, праймериз созданы для того, чтобы максимально сократить возможность присутствия в парламенте жуликов и воров. Но, как ни странно, из всех партий, находящихся в российском политическом поле, единственной, которая пошла на праймериз, оказалась «Единая Россия».