Убийство по-китайски: Золото

Цзяо Дай вгляделся. Какие-то люди двигались по той стороне и, насколько можно было разглядеть, несли на плечах маленькие открытые носилки. В блеклом лунном свете, сочившемся сквозь туман, он разглядел на носилках человеческую фигуру: кто-то без головного убора сидел, скрестив ноги и сложив руки на груди. Казалось, весь он запеленат в белое.

— Что за странный тип? — Цзяо Дая явно поразило это зрелище.

— Небо его знает, — пробурчал Ма Жун. — Смотри, они остановились.

Порыв ветра отнес облако тумана в сторону. Было видно, как люди опустили носилки наземь. И тут же двое, стоявших позади, взмахнули дубинками и обрушили их на голову и плечи человека в носилках. Туман вновь сомкнулся. Раздался всплеск.

Ма Жун выругался.

— Назад, к мосту! — прошипел он Цзяо Даю.

Развернувшись, они бросились вспять вдоль канала. Слишком было темно и скользко — чересчур уж много им потребовалось времени, чтобы вернуться к мосту. Перебежав через него, отважные сыщики осторожно двинулись по тому берегу. Однако там как будто никого не было. Какое-то время они бродили вверх и вниз по течению в том месте, где, как им казалось, произошло нападение. Вдруг Ма Жун остановился и, присев, ощупал пальцами землю.

— Тут следы. Глубокие, — сказал он. — Похоже, здесь-то они и бухнули несчастного ублюдка в канал.

Туман чуть-чуть приподнялся; грязное пятно воды открылось в двух шагах от них. Ма Жун разделся догола. Отдав одежду Цзяо Даю, он разулся и полез в воду. Глубина была по пояс.

— Воняет! — мрачно заявил он. — Но трупа не видать. — И полез дальше.

Возвращаясь к берегу, он прощупывал ногами толстый слой ила и грязи на дне канала.

— Ну что тут поделаешь? — брюзжал он. — Видать, мы ошиблись местом. Ничего тут нет, только глина, да каменюки, да бумага какая-то. Вот гадость! Давай тащи меня.

Тут припустился дождь.

— Только этого не хватало! — Цзяо Дай выругался и, заметив навес над черным ходом темного, безмолвного дома, укрылся под ним вместе с одеждой и башмаками Ма Жуна. А тот стоял нагишом под ливнем, пока дочиста не отмылся. Потом, присоединившись к Цзяо Даю под навесом, насухо вытерся своим шейным платком. Как только дождь поутих, они снова пустились вдоль канала на восток. Туман стал редеть. По левую руку проступил длинный ряд стен — то были задние фасады домов, выходящие на канал.

— Плохо мы сработали, брат, — вздохнул Цзяо Дай с сожалением. — Будь на нашем месте сыщик поопытней, он наверняка бы взял этих бездельников.

— Даже опытным сыщикам не дано летать над водами! — мрачно ответил Ма Жун. — Странный вид был у этого забинтованного. Это будет почище развеселых баек твоего однорукого друга. А нам бы после этого не мешало выпить.

Так они шли, пока впереди сквозь туманную морось не замаячил размытый свет цветного фонаря. То был боковой вход в большое заведение. Обойдя дом, они добрались до парадной двери и вошли в прекрасно обставленное помещение на первом этаже; грозно зыркнув на чванливого слугу, посмевшего с неодобрением посмотреть на их промокшие одеяния, поднялись по широкой лестнице. Распахнув приоткрытые двустворчатые двери, украшенные затейливой резьбой, они оказались в просторной трапезной. Зал гудел от множества голосов.

Глава шестая

Пьяный поэт воспевает луну; Цзяо Дай знакомится с кореяночкой в веселом доме

При виде степенной, прилично одетой публики, сидящей за столами с мраморными столешницами, два друга сразу смекнули, что это заведение им не по карману.

— Пошли отсюда, — буркнул Ма Жун.

Но не успел он развернуться, как тощий человек, сидевший за ближайшим к двери столиком, привстал со своего места и прогудел:

— Присаживайтесь ко мне, друзья мои, сделайте одолжение! Пить в одиночку невыносимо.

Из-под выгнутых крутыми дугами бровей, придававших его лицу вечно удивленное выражение, смотрели мутные глазки. На человеке было темно-синее одеяние из драгоценного шелка и высоченная шапка черного бархата. Однако из-под шапки выбивались неопрятные патлы волос, и воротник был весь в сальных пятнах. Лицо он имел одутловатое, нос тонкий, длинный, ярко-красный на кончике.

— Раз уж он так просит, давай составим ему компанию, ненадолго, — сказал Цзяо Дай. — Мне совсем не улыбается, чтобы неотесанный болван там, внизу, подумал, будто нас отсюда турнули!

Два друга уселись напротив хозяина столика, и тот без промедления заказал два больших кувшина вина.

— Кем работаем, чем зарабатываем? — поинтересовался Ма Жун, когда прислужник удалился.

— Я По Кай, управляющий делами Е Пена, судовладельца, — ответил человек и, осушив единым духом свою чарку, добавил с гордостью: — Но, кроме того, я известный поэт.

— Кто бы спорил, а мы не станем, коль за выпивку платите вы, — великодушно согласился Ма Жун.

Он ухватил кувшин, запрокинул голову и неторопливо вылил половину содержимого себе в глотку. Цзяо Дай последовал его примеру. По Кай наблюдал за этим действом с нескрываемым интересом.

— Великолепно! — одобрил он. — В этом своеобычном заведении, как правило, пользуются чарками, но я полагаю, что ваша метода исполнена живительной простоты.

Ма Жун удовлетворенно выдохнул, утер губы и ответил:

— Этак мы пьем, только когда сил нет как хочется.

По Кай вновь наполнил свою чарку и сказал:

— Поведайте мне что-нибудь интересное! Ведь вы, бродяги, всегда в пути, и жизнь ваша должна быть богата событиями.

— Мы бродяги? — возмутился Ма Жун. — Протрите глаза, дружище, и придержите язык. Мы должностные лица, служащие управы!

По Кай выгнул свои и без того выгнутые брови. Он кликнул прислужника: «Еще кувшин вина, да побольше!» — и только потом продолжил:

— Согласен, согласен: вы оба — люди нового судьи, прибывшего к нам сегодня. Но, должно быть, нанял он вас совсем недавно, ибо в глазах ваших нет еще того самодовольства, каковое отличает мелких служащих.

— Вы знали прежнего судью? — спросил Цзяо Дай. — Говорят, он тоже был немного поэт.

— Самую малость, — ответил По Кай. — Я, видите ли, здесь совсем недавно. — Вдруг он брякнул кубком о стол и возопил в восторге: — Вот она, последняя строка! Я нашел ее! — И, торжествующе глядя на двух друзей, пояснил: — Этой строкой завершается моя большая поэма, воспевающая луну. Я прочту ее вам!

— Нет! — вскричал Ма Жун в ужасе.

— В таком случае, хотите, я могу ее спеть, — предложил По Кай с надеждой. — У меня, знаете ли, довольно приятный голос, и другим посетителям тоже должно понравиться.

— Не-ет! — возопили хором Ма Жун и Цзяо Дай.

Но, заметив обиду в глазах собеседника, Цзяо Дай добавил:

— Простите, но поэзию мы не перевариваем ни под каким соусом.

— Какая жалость! — вздохнул По Кай. — Но, может быть, вы исповедуете учение Будды?

— Он что, нарывается на ссору? — шепнул Ма Жун Цзяо Даю.

— Он просто пьян, — отмахнулся тот и обратился к По Каю: — Скажите, а вы сами — буддист?

— Самый ревностный приверженец, — отвечал По Кай чопорно. — Я регулярно посещаю Храм Белого Облака. Настоятель там — святой человек, а предстоятель Хой-пен пишет наипрекраснейшие проповеди. Вот на днях…

— Послушайте, — прервал его Цзяо Дай, — мы что, больше пить не будем?

По Кай взглянул на него с укоризной. Потом, глубоко вздохнув, поднялся и кротко молвил:

— Если уж пить, так с девочками.

— Да что вы говорите! — загорелся Ма Жун. — И вы знаете такое место?

— Знает ли конь свою конюшню? — фыркнул По Кай.

Он заплатил по счету, и они вышли.

Мгла все еще висела над городом. По Кай привел их к задней стене питейного заведения, выходящей на канал, и свистнул в три пальца. Фонарь, стоящий на носу маленького челнока, выплыл из тумана.

По Кай сошел в лодку первым и приказал гребцу:

— На корабль!

— Эй! — закричал Ма Жун. — Вы вроде что-то говорили насчет девочек, или я ослышался?

— Само собой, само собой! — беспечно откликнулся По Кай. — Милости просим. — И, обратившись к лодочнику, добавил: — Дуй напрямик, господа торопятся.

Он устроился под низким тростниковым навесом, Ма Жун и Цзяо Дай присели рядом на корточках. Челнок скользил в тумане; слышались только всплески весла.

Спустя какое-то время и этот звук прекратился; наступила полная тишина. Лодочник погасил фонарь. Челнок бесшумно плыл по течению.

Ма Жун положил тяжелую руку на плечо По Кая.

— Если это ловушка, — сказал он небрежно, — я сверну вам шею.

— Какая ерунда! — рассердился По Кай.

Брякнуло железо, и челнок двинулся дальше, заплескало весло.

— Мы прошли под восточной стеной, — объяснил По Кай. — Тут в решетке пролом. Но сообщать об этом вашему начальнику вовсе не обязательно!

Скоро перед ними воздвиглись темные борта больших барок, стоящих в ряд.

— На вторую, как всегда, — приказал По Кай лодочнику.

Челнок причалил к сходням, По Кай кинул лодочнику пару медяков и поднялся на борт, вслед за ним — Ма Жун с Цзяо Даем.

Проложив путь среди множества столиков и скамеечек для ног, беспорядочно разбросанных по всей палубе, По Кай постучал в дверь каюты. Некая толстомясая особа в черном, весьма неопрятном шелковом платье явилась на стук. Она ухмыльнулась, показав ряд черных зубов.

— Здрасьте-пожалуйте, это опять вы, господин По Кай! Милости просим.

Они спустились по крутой деревянной лестнице и оказались в обширной каюте, тускло освещенной двумя цветными фонарями, свисавшими с поперечных балок.

Гости уселись за большой стол, занимавший чуть ли не все помещение. Толстомясая хлопнула в ладоши, и тут же явился прислужник — коротышка со злобной физиономией, — в руках у него был поднос, уставленный кувшинами.

Пригубив свою чарку, По Кай спросил:

— А где же мой лучший друг и сподвижник Ким Сон?

— Он еще не прибыл, — отвечала хозяйка. — Но я-то уж позабочусь, чтобы вы не скучали!

Она подала знак прислужнику. Тот распахнул дверь в переборке, и оттуда выплыли четыре девицы, облаченные в тонкие летние платья. По Кай бурно приветствовал их.

Усадив двух из них по бокам от себя, он подмигнул Ма Жуну и Цзяо Даю.

— Эти две — мои! — И тут же поспешил добавить: — Нет, нет, вовсе не для того, о чем вы подумали, но только для вящей уверенности, что чарка моя всегда будет наполнена.

Ма Жун пригласил пышку с довольно приятным круглым личиком; Цзяо Дай завел разговор с четвертой. Она показалась ему настоящей красавицей, но была как будто не в духе и уста раскрывала, только чтобы ответить на вопросы: зовут ее Ю-су, она кореянка. По-китайски она говорила довольно правильно.

— Корея — очень красивая страна, — молвил Цзяо Дай, приобнявши ее за талию. — Я там воевал.

Девушка оттолкнула его и окинула презрительным взглядом.

Сообразив, что свалял дурака, Цзяо Дай попытался загладить оплошность.

— Корейцы — превосходные воины, и дрались они до конца, мы же взяли числом.

Девушка отвернулась.

— Ты что, девка, говорить да улыбаться разучилась? — набросилась на нее хозяйка.

— Оставьте меня в покое, — растягивая слова, проговорила Ю-су. — Гость не жалуется, не так ли?

Вскочив, хозяйка зашипела:

— Я тебе сейчас покажу, шлюха! — и замахнулась было, чтобы влепить девушке крепкую затрещину.

Цзяо Дай без лишних церемоний ткнул толстомясую кулаком в спину.

— Не тронь девушку! — рявкнул он.

— Пойдемте все на палубу! — закричал По Кай. — Печенками чую — луна выглянула! И Ким Сон скоро прибудет.

— Я останусь здесь, — сказала кореянка Цзяо Даю.

— Как вам будет угодно, — ответил он и вслед за остальными выбрался на палубу.

Холодный лунный свет озарял шеренгу барок, пришвартованных вдоль городской стены. За темной водой протоки чуть виднелся противоположный берег.

Ма Жун, усевшись на низенький табурет, посадил пышку себе на колени. По Кай подтолкнул своих подружек к Цзяо Даю.

— Осчастливьте их, — молвил он. — Меня же сейчас занимают иные, более возвышенные, материи.

Он застыл, заложив руки за спину, и предался восторженному созерцанью луны.

И вдруг объявил:

— Так и быть, коль вы все настаиваете, я спою вам свою новую поэму.