Помоги проекту - поделись книгой:
Старик
– И что мне теперь прикажете делать?! Вы хоть понимаете своей безмозглой башкой, что я в эти чертовы метры все свои деньги вбухал? Мог какую угодно квартиру взять! Так нет же! Дернуло меня связаться с вами, чтобы вы мне подсуетили эту! Да вы знаете, кто вы? Да вы… вы… – Поляков никак не мог подобрать слово, которое одновременно выражало бы крайнюю степень тупости и одновременно – коварства и замолчал, словно поперхнувшись. Раздраженно махнул рукой и чуть тише брезгливо выплюнул:
– Риелторша…
Поляков широко шагнул в сторону раскрытого окна. На секунду Кате Белоноговой показалось, что он собирается взобраться на подоконник и кинуться вниз с шестого этажа. Но Поляков только полуутвердительно буркнул:
– Закурю, – и, не дожидаясь Катиного разрешения, достал из нагрудного кармана пачку сигарет.
Вот уже третью неделю стояла изматывающая, одуряющая жара: ни ветерка, ни дождинки. Солнечный свет жидким золотом заливал кабинет, пожухший цветок в большом глиняном горшке (Катя вечно забывала его название) выгорел и скорбно поник.
Поляков судорожно затягивался и прилежно выдувал седые клочья в сторону окна. Толку от его стараний не было никакого: в комнате повисло сизое вонючее облако, и в горле у Кати немедленно запершило. Но кашлять она не решалась, чтобы не нервировать и без того разозленного клиента. Сидела на неудобном стуле и давилась дымом, затравленно глядя на Полякова.
Офис был тесный: еле-еле умещались два стола, железный сейф, этажерка да вешалка. На стене висела карта – аляповатое пятно на фоне тускло-желтых обоев. До риелторского агентства в этой комнате располагалась туристическая фирма. Компания разорилась, менеджеры разбежались кто куда, а карта осталась.
Катина начальница, Ксения Михайловна, которая сейчас отдыхала на Черном море, тоже внесла посильный вклад в оформление интерьера: гордо развесила на стенах свои дипломы и грамоты, а еще пришпилила кнопкой стихотворение:
Не зли других и сам не злись,
Мы гости в этом бренном мире,
А если что не так – смирись,
Будь поумнее, улыбнись,
Холодной думай головою,
Ведь в этом мире все закономерно,
Все излученное тобою,
К тебе вернется непременно.
Поляков щелчком выбросил сигарету в окно, мазнул взглядом по рифмованным строчкам, рывком придвинул к себе стул, уселся и воззрился на Белоногову. Судя по всему, смириться, как рекомендовал Омар Хайям, он не желал. Экзекуция продолжалась.
Эх, была бы здесь Ксения Михайловна! Может, что и придумала бы… Но начальница решила, что пару недель агентство вполне может обойтись и без нее и укатила в отпуск. Алина и Эмма – другие риелторы – отлично справлялись и без хозяйского присмотра. Время от времени появлялись в офисе, куда-то названивали, лязгали дверцей сейфа, шуршали бумагами, деловито пощелкивали компьютерной мышкой, сосредоточенно глядя в монитор. Иногда вместе с ними приходили клиенты – серьезные граждане с напряженными озабоченными лицами.
Кате раньше не приходилось самостоятельно заключать сделок. Будучи новичком, она выполняла в основном секретарские обязанности. Владимир Поляков был первым клиентом, которого доверила ей Ксения Михайловна. Сложностей не предвиделось: у клиента имелись на руках наличные, и он желал подобрать себе хорошую «трешку».
Катя взялась за дело с энтузиазмом, который присущ только новообращенным. Покупка трехкомнатной ленинградки обещала стать сделкой века и ее пропуском в мир недвижимости. Да и сам клиент, Владимир Ильич Поляков… Хороший человек. О большем девушка думать себе запрещала. Пусть уж будет просто – хороший человек, которого нельзя подвести.
Старательная Катя шерстила от корки до корки газеты с предложениями жилья, моталась с Поляковым по так называемым просмотрам, тщательно, до рези в глазах, изучала документы, неделю перед сделкой не спала от волнения. Квартира, которую в итоге выбрал Поляков, была именно такая, какую тот заказывал: хороший район, зеленый двор, кирпичный дом, средний этаж, окна на солнечную сторону, свежий ремонт – заезжай и живи.
В документах наметанный взгляд Ксении Михайловны не обнаружил никакого подвоха, и она благословила Белоногову на сделку. Прошел месяц. Катя гордилась собой, втайне надеясь, что когда-нибудь они с Поляковым снова встретятся. В жизни ведь всякое бывает, правда?
У нее появился еще один клиент: она оформляла ему наследство. До сегодняшнего утра Кате казалось, что жизнь удалась. А утром на пороге возник разъяренный Поляков. Вот и свиделись.
– Ну, и что будем делать?
Катя покраснела, покусывая нижнюю губу (дурацкая привычка, от которой никак не получалось избавиться!), хотела что-то сказать, запнулась, посмотрела на Полякова и покраснела еще сильнее.
Ему был тридцать один год: на шесть лет старше Кати. Не такая уж огромная разница, однако она всегда чувствовала себя в его присутствии глупым неуклюжим подростком.
В этом человеке было то, что Катина мама именовала «сильной энергетикой»: как только Поляков появлялся где-либо, он сразу умудрялся замкнуть на себя всеобщее внимание, занять собою все пространство. Поляков напоминал сказочного русского витязя, какими их любят изображать в детских книжках: золотоволосый, голубоглазый, широкоплечий и бородатый гигант. Неким диссонансом былинной внешности выступали очки в золотой оправе и изящные кисти рук с тонкими пальцами и овальными ногтями, похожими на фасолины.
Катя про себя именовала его Викингом и с тоской думала, что рядом с таким мужчиной непременно должна находиться какая-нибудь валькирия («И что меня все на скандинавщину-то тянет?!») Сама Катя на роль девы-воительницы совершенно не подходила: маленькая, тонкокостная, бледная до прозрачности, с тихим голосом, огромными светло-серыми глазами и пушистыми русыми волосами. Не было в ней ни величественности, ни уверенности, ни харизмы, ни стати, ни убедительных форм, ни яркого темперамента. Не валькирия, а Снегурочка.
– Вы вообще-то давно этим занимаетесь? В смысле, недвижимостью? Учились где-нибудь? – осведомился Викинг.
– Я курсы риелторов окончила. Здесь четыре месяца работаю. То есть, скоро будет четыре, – Катя пыталась говорить с достоинством, но получалось плохо. Слишком сильно дрожал голос. Ладони моментально стали влажными.
– Ну-у, что и говорить, опыт огромный, – издевательски проговорил Поляков.
– Послушайте, Владимир Ильич, я же вам уже говорила…
– А по образованию кто? Вы же, судя по всему, в институте каком-нибудь учились? – недослушав, перебил Поляков.
– Но при чем здесь… Вообще-то я педагогический окончила. Естественно-географический факультет.
– Ну, естественно, географический! Какой же еще? – пробормотал Поляков. – И что же вам в школе-то не работалось? Зачем сюда сбежали?
– Я работала! – принялась зачем-то оправдываться Катя. – Два года. Но у меня плохо получалось… с дисциплиной. То есть не у меня плохо с дисциплиной, а у класса. Меня ученики не слушались, – торопливо говорила она и с ужасом думала: «Господи, что я плету?! Для чего ему все это рассказываю?!».
– Ученики, значит, вас не слушались. И тогда вы решили квартирным вопросом людям жизнь портить! – Видно было, что Поляков шутит. Кате бы радоваться, что буря миновала, но его подколы неожиданно сильно ее задели, и она горячо заговорила:
– Зачем же вы так, Владимир Ильич? Я так старалась, квартиру эту вам как себе выбирала! И она хорошая, просто даже отличная! Разве нет? Вы мне сами говорили, что всегда о такой мечтали. И вид из окна вам нравился, и… И документы там чистые! А то, что прежние жильцы не сразу выписались, так это обычная практика…
– А уж по части обширной практики вам, Катя Белоногова, равных нет! – с тихой иронией подхватил Поляков.
– Владимир Ильич, ну, перестаньте, пожалуйста! Я-то, конечно, еще мало в этой области работаю, но Ксения Михайловна, это наш директор, она тоже сказала, что так почти всегда бывает. Люди выписываются из проданной квартиры в течение месяца. Это нормально!
– А то, что они родственников своих престарелых там забывают, это тоже нормально? По мнению вашей глубокоуважаемой Ксении Михайловны? – свистящим шепотом поинтересовался Поляков, снова начиная заводиться.
– Это ненормально, – обреченно выдохнула Катя. – Но я никак не могла предвидеть, Владимир Ильич!.. Откуда мне было знать, что так получится? Думаете, я нарочно это устроила?
– Ничего я не думаю. Просто хочу знать, что мне теперь делать?
– Вы можете обратиться в суд, – робко ответила Катя. – Вы же собственник. Его выпишут в принудительном порядке.
– Ладно. – Поляков поднялся со стула и устало вздохнул. – Пойду, пожалуй.
– Всего доброго, Владимир Ильич, – пискнула Катя, – звоните, если что.
– Если – что? Вы намекаете, может выплыть еще что-то? – усмехнулся Поляков.
– Нет-нет! – испугалась Катя. – Я имела в виду… просто, ну, мало ли.. На всякий случай.
Катя смешалась и опять мучительно покраснела, злясь на себя за косноязычие. А еще за свою неловкость, непрофессионализм, неумение остроумной рассыпчатой скороговоркой общаться с людьми – и прочие, прочие «
С его уходом Катя должна была ощутить радость и облегчение: оставил– таки в покое, мучитель окаянный. Но когда дверь за Поляковым с глухим стуком закрылась и стало ясно, что больше он ее никогда не откроет, Катя почувствовала себя так, словно ее ограбили. Нет, даже не так. Как будто убили.
Через пятнадцать минут Поляков был уже далеко от улицы, на которой располагался офис риелторской фирмы. Не переставая следить за дорогой, он набирал номер своего школьного друга Витьки Шахова. Витька был юристом. Причем, судя по одежде, телефону и марке машины, весьма успешным.
– Слушаю, Шахов, – отозвался Витька.
– Привет, Виктор, – с ударением на второй слог произнес Поляков.
– А, здорово, Ленин! – Шахов до сих пор называл друга детским прозвищем. Оба они принадлежали к тому поколению, которое помнило имя и отчество вождя революции. Да и вообще знало, кто это такой.
– Слушай, у меня тут проблемка возникла.
– Что такое?
– Короче, в квартире, которую я купил, оказался прописан человек…
– Не страшно, – вклинился Шахов, – выпишется в тридцатидневный срок, никуда не денется. Это нормальная практика.
– И этот туда же, со своей практикой, – досадливо поморщился Поляков, выкручивая руль влево. – Ты дослушай сначала.
– Слушаю, слушаю, извини.
– Там были прописаны трое – отец, дочь и дед. Отец с дочерью выписались, а старик – нет. Они уехали в другой город. В Нижний Новгород. Квартиру там купили. А деда своего здесь оставили!
– Прямо «Вишневый сад» какой-то, – хмыкнул Шахов.
– Что? – Поляков был не слишком силен в литературе.
– Ничего, это я так. Продолжай.
– Так вот. Мы с этим Максимом вчера встретились в городе, как договаривались. Он, сволочь, ключи мне передал. Мы говорит, все вывезли, с прописки снялись, уезжаем. Про деда молчит! Я, дурак, еще поблагодарил, счастливого пути им пожелал! И на работу поехал – у меня объект горит. Вечером только до дома добрался. Иду – смотрю, свет горит. Думаю, может, забыли. Захожу – а там дед в кровати лежит! Что, говорю, за дела? Вы почему здесь? Почему не съехали? Он мямлит что-то про сердечный приступ, я в домоуправление… или как там это называется… Закрыто уже. В общем, к Ольге поехал. Я же у нее пока, ты знаешь. Утром опять в контору эту – они мне выписку дают. Дед в прописке сидит! Эти двое уродов сами выписались, а его не выписали. И не взяли с собой. Оставили. Как чемодан!
– Да-а-а, – протянул Витька. – Дела, делишки…
– Что теперь делать-то? Мне эта свиристелка в риелторском агентстве говорит, можно в суд подать, выписать его.
– В суд подать можно, если сам не выписывается, – подтвердил Шахов. – Но если он там заявит, что идти ему некуда, жилья нет, а сам он больной, после приступа, так его могут оставить у тебя.
– Что?! – заорал Поляков.
– А ты думал! Наш суд – самый гуманный суд в мире. В таких случаях вообще-то, конечно, принудительно снимают с регистрации и выселяют. Неважно, есть, где жить или нет. Квартира-то переходит другому лицу. Но! Женщинам с детьми и старикам как незащищенным категориям могут дать до года, чтобы найти место для проживания и регистрации.
– Сколько?! – опять закричал Поляков. – Год?! Да что они там, с ума посходили? У меня в квартире год будет болтаться какой-то старик? Я, между прочим, жениться собираюсь!
– Я тебе обрисовал реальную картину, – невозмутимо ответил Шахов. – Так что через суд… Слушай, ты с ним лучше поговори. По-хорошему так, душевно. Ты сумеешь. Денег, в крайнем случае, дай. Вполне возможно, у него родственники какие-то есть. Пусть туда выпишется и съедет.
– Вить, я тут подумал, может, в Нижний смотаться? Адрес, куда они выписались, у меня есть. В выписке. Мне дали.
Шахов засмеялся.
– Наивный ты человек, Ленин! А еще вождь. Голову даю на отсечение, они паспортистке адрес от балды назвали. Если человек говорит, что в другой город переезжает, ему при выписке на слово верят, никаких документов не спрашивают. Так что этот козел может с тем же успехом в Мурманске быть, а может и здесь остаться. Как ты его найдешь без адреса? Разве что случайно встретишь. Они, скорее всего, сразу с дочерью решили, что в новую квартиру старика не возьмут.
– Вот твари! – выругался Поляков и, попрощавшись с Витькой, поехал к себе в офис. Работы по горло: в строительном бизнесе летом всегда дел невпроворот. А со стариком он вечером поговорит. Может, утрясется как-нибудь.
Но надеялся Поляков напрасно. Ничего не утряслось. Когда они с Ольгой приехали, старик лежал в кровати. Другой мебели, кроме этого уродливого железного монстра и старомодного шифоньера, набитого, по всей видимости, пожитками старика, не было. Прежние хозяева вывезли все. В квартире было чисто, тихо и гулко. Только в самой дальней комнате кряхтел и ворочался, поскрипывая пружинистой сеткой, никому не нужный старик.
Поляков с Ольгой подошли к его кровати и сверху вниз посмотрели на непрошенного жильца.
– Добрый вечер, – прошамкал тот. На полу возле кровати стоял стакан. В стакане – вставная челюсть.
– Не сказал бы, что добрый, – отрубил Поляков. Он старался говорить грубо и жестко, но сердце у него против воли сжалось.
Старику, казалось, было лет сто. На тонком хрящеватом носу криво сидели очки в старомодной металлической оправе. Он выглядел маленьким и жалким. Завозился, пытаясь приподняться, выпростал тощую руку, чтобы протянуть ее Полякову и поздороваться, но болезненно сморщился и уронил голову, увенчанную снежно-белым младенческим пушком, обратно на подушку.
– Меня зовут Владимир Ильич. А вас? Простите, не запомнил.
– Я тоже Владимир, – представился старик, – Константинович.
– Как мило. Тезки, значит, – процедила Ольга, высокая, не намного ниже Полякова, красивая тридцатилетняя брюнетка.
С Поляковым они встречались уже три года, и, наконец, тот решился сделать ей предложение. Он не мог внятно объяснить, почему медлил. У Ольги было все: броская внешность, образование-воспитание, острый ум и сексапильность. Но Полякову, тем не менее, чего-то не хватало. В итоге, когда Ольга стала заговаривать о браке в ультимативной форме, он сказал, что купит жилье побольше, и тогда они поженятся. Не в ее же съемной квартирке им жить! И не в его «однушке».
Оформив покупку, Поляков решил жилищный вопрос и подписал свой брачный приговор. Перспектива женитьбы перестала быть далекой и призрачной, обретя четкие очертания. Ольга была счастлива.
– Вы понимаете, Владимир Константинович, это теперь моя квартира! Я ее купил. И вы не имеете права здесь находиться.
– Понимаю! Все понимаю! Вы меня, ради бога, извините. Захворал некстати. Сердце прихватило. Мешаю вам. Это такое неудобство…
– Неудобство?! Что-то вы чересчур мягко выразились, любезнейший! – встряла Ольга. – Мы с моим мужем… будущим мужем собирались переехать сюда сегодня же. И как вы представляете себе это? С какой стати мы должны терпеть ваше присутствие?
Владимир Константинович завздыхал, суетливо закивал головой и торопливо заговорил, волнуясь и проглатывая слова. Он оправдывался и глядел на Ольгу слезящимися, выцветшими от старости голубыми глазами.
Поляков тоже смотрел на Ольгу. Та вдохновенно возмущалась и продолжала оттачивать на старике свое красноречие. Поляков вдруг подумал, какая же она злая! И голос, оказывается, такой неприятный – пронзительный, резкий. Как он раньше не замечал?
Неужели Ольге совсем не жалко несчастного старика? Человеку и так досталось: родной сын и внучка бросили! Ни к месту вспомнилась риелторша Катя. Она была полной противоположностью Ольге, и точно так же, как этот бездомный старик, испуганно и робко смотрела на него, когда он отчитывал ее сегодня утром. Сердце сжалось еще раз.
– Вы, наверное, голодный? – внезапно спросил Поляков.
Ольга подавилась последней фразой и яростно уставилась на Полякова.
– Нет, нет, что вы! Не беспокойтесь, пожалуйста, – задребезжал старик.
– Совсем с ума сошел? – угрожающе прошипела Ольга. –Прикармливать его будешь? Может, еще и подгузник предложишь сменить?
– Я всего лишь спросил, не хочет ли он есть, – прохладно ответил Поляков. – Это же живой человек. Он с кровати не встает второй день, а может, и больше. Ты хочешь, чтобы он с голоду помер?
– Да у меня и аппетита… – завел опять старик. Но Ольга не дала ему договорить:
Поделиться книгой: